Я не боюсь умирать

"Я не боюсь поражения в борьбе с болезнью. Проиграть тоже можно достойно. Я боюсь сложить оружие и трусливо бежать с поля битвы".   Амирам Чейшвили



Эту историю я хотела рассказать давно. Историю о том, как я увидела и почувствовала силу своего сына. Как я открыла для себя его сильный дух.

Было это в марте 2013 года. Прошел курс FLAG, который не принес желаемых результатов. Перед этим курсом был разговор, нелегкий для меня и сына разговор, в кабинете Вадима Матвеевича. Все предыдущие курсы не дали того, что мы ожидали. Не было ответа организма на проводимое лечение. И вот - FLAG. Мы понимали, что это, на тот момент, последнее, что мы могли предпринять. И были готовы к тому, что он может не помочь. Но все-таки, решились на него. Решились, что бы использовать все возможные способы лечения. Прошел этот курс, и...бласты не исчезли. О гаплоидентичной трансплантации (то есть, донор я), разговор не шел. Возможность уехать в Германию отпадала по многим, не зависящим ни от кого причинам. На тот момент, мы смогли собрать сумму около 40 или 50 тысяч долларов. При том, что требовалось более 250 тысяч евро, сумма была мизерная. И думать о том, что можно ей обойтись, не приходилось. Была возможность сделать отчаянный шаг. То есть, поехать в Германию с тем, что имели. Моя ближайшая подруга Маргарита делала все для осуществления этого. Что делать? Принять все, как есть или рискнуть? Я видела, как состояние сына ухудшается с каждым днем. Ему становилось все трудней говорить, боль причиняла беспокойства. Каждую ночь я ложилась в страхе, что утром сын не проснется. И каждое утро я просыпалась с этим же страхом, что этот день последний в его жизни. Бессилие от сознания того, что ничего не могу сделать, доводило до отчаяния. В это время мы постоянно разговаривали с Маргаритой и пытались что-либо предпринять. Сын не соглашался на эту авантюру с поездкой в Германию. Я понимала, что не смогу его заставить поехать туда. Не смогу это сделать, потому что он взрослый и вправе принимать решения сам. Пыталась его уговорить решиться на отчаянный шаг. Но он не соглашался. Говорил: "Я не поеду. У нас не хватит денег. Где мы их возьмем? Кто их будет собирать? Нам нечего продать. И я не хочу, что бы из-за меня страдали другие." В один из дней, Маргарита позвонила, мы с ней говорили о том, как можно его уговорить. Она попросила передать трубку сыну. Они начали разговор. Я слышала только то, что говорил сын. А он говорил: "Тетя Рита, я не поеду. У мамы нет возможности собрать такую огромную сумму. Чем мы будем рассчитываться?" Что-то еще говорил, я не очень хорошо помню. Помню только его раздражение и злость от того, что его заставляют делать то, чего он не хочет. В гневе он бросил трубку и, хлопнув дверью, вышел из дома.

Мы еще долго говорили с Ритой. Но я понимала, что сына не уговорить. Потом он вернулся, сел на кровать.

И я, глядя ему в глаза, начала разговор.

- Сынок, давай, пожалуйста, рискнем. Давай поедем. Я очень тебя прошу. Твое состояние с каждым днем становится все хуже и мне страшно. Мне страшно потерять тебя. Ну, пожалуйста.

- Ма, я не поеду. Я не могу так поступить. Как мы будем собирать деньги?

- Давай, мы приедем, начнем лечение. Я буду просить у людей. Мы соберем их.

- Где Вы их соберете? И, если Вы не соберете, что делать потом?

- А что нам делать? Квота не одобрена. Мне страшно. Поехали, пожалуйста. Времени нет совсем.

- Я не поеду. Я буду ждать квоту.

- Но ты понимаешь, что можешь ее не дождаться?

- Понимаю.

- Ты понимаешь, что можешь умереть, так и не дождавшись?

- Понимаю.

- Тебе не страшно?

- Нет. Если суждено мне уйти, значит, я уйду. Здесь мой дом и если умирать, то на своей земле.

- Ты совсем не боишься?

- Нет.

Он смотрел прямо мне в глаза, и в них не было страха. В этот момент я увидела и почувствовала всю силу духа своего сына. Передо мной был воин, который готов к битве. И готов к любому исходу этой битвы. Глядя ему в глаза, в уме промелькнуло: "Идущие на смерть, приветствуют тебя." В его глазах было решение. Решение, которое может быть, далось ему нелегко. Но он не подавал виду. И своим спокойствием, он передал мне свою силу и решимость. Решимость принять то, что предначертано. Под его взглядом, я почувствовала себя маленькой и слабой. И было ощущение, что не я его родитель. Поняв, что решение сына непоколебимо, я продолжила дальше:

- Сынок, давай я попрошу бабушку, папу и детей приехать.

- Нет. Я хочу сам поехать, своими ногами зайти в дом. Я не хочу, что бы меня видели лежащим, беспомощным. Не хочу, что бы видели мою слабость.

На следующий день мы пришли в клинику на осмотр. Все было плохо. И мы попросились на три дня домой. Домой, что бы попрощаться со всеми. Мы понимали на что идем. И нам позволили съездить. У нас был выбор. Могли вернуться, а могли и остаться там, что бы уйти.

И, мы поехали...

Случилось чудо. За все три дня, что мы были в Алмате, у сына ни разу не поднялась температура. Не было болей. Прошла слабость. Он весь день гарцевал по поселку. Смеялся, шутил, общался с друзьями. И мало кто знал об истинной причине нашего приезда. Нас все поздравляли с тем, что мы вылечились. Радовались за нас. А у меня на душе...на душе было то, что словами описать невозможно. И я, и сын, мы понимали, зачем приехали.

Спустя несколько месяцев, когда уже прошла трансплантация, мы вернулись с ним к тому разговору в марте. Сын сказал: "Я прекрасно понимал, что еду прощаться. И, может быть, уже никогда никого не увижу. Но. мне не было страшно. И я не жалею о том, что поехал сам." Вот, примерно так. Конечно, если бы я тогда рассказала об этом, было бы больше эмоций и, каких-то моментов. Но время прошло, что-то забылось. Но не забыла его взгляд, и ощущения от его силы. Когда я на него смотрела, по моему телу пробегала дрожь. Восхищение, уважение, трепет и, конечно, боль. На этих фотографиях даже не видно, что сын болен. И, что может быть, его дни сочтены. Только шарфик на шее прикрывал опухоль, которая и причиняла ему нестерпимую боль. Он его одевал, что бы ее не было видно.