Принцесса. Д. Г. Лоуренс

Для своего отца она была «Принцессой». Для своих дядюшек и тётушек из Бостона она была просто «Долли* Уркхарт, бедняжка».
Колин Уркхарт был просто немного не в себе. Он происходил из старой шотландской семьи и утверждал, что в нём течёт королевская кровь. Кровь шотландских королей текла в его венах. По этому поводу его американские родственники говорили, что он был слегка «помешан». Они дольше не могли выносить, чтобы он говорил им, КАКАЯ ИМЕННО королевская кровь текла в его венах. Всё это было довольно смехотворно и, одновременно, печально. Единственное, о чём они помнили – это то, что кровь была не Стюартов.
Он был привлекательным мужчиной с широко открытыми голубыми глазами, которые, казалось, иногда смотрели в пустоту; мягкие чёрные волосы опускались довольно низко на низкие широкие брови, и его тело было красиво. Добавьте к этому очень приятный голос, который обычно был приглушённым и застенчивым, но звонким и властным, как бронза, и вы получите портрет его привлекательности. Он выглядел, как древний кельтский герой. Он выглядел так, словно должен был носить серый килт и кожаную сумку горца и сверкать коленями. Его голос звучал прямо из тёмных времён Оссиана.
Что касается всего остального, он был джентльменом с достаточными, хотя и не избыточными средствами к существованию, который 50 лет бесцельно скитался и никуда не приходил, ничего не делал, был никем, хотя его хорошо знали и принимали в добропорядочном обществе более чем одной страны.
Он женился только под 40 лет на некоей богатой мисс Прескотт из Новой Англии. Ханна Прескотт в свои 22 года была очарована мужчиной с мягкими чёрными волосами без тени седины и с большими, довольно отсутствующими голубыми глазами. Многие женщины до неё были очарованы им, но Колин Уркхарт в своей рассеянной манере избегал всяческих решительных связей.
Миссис Уркхарт прожила 3 года в туманной дымке и сиянии от присутствия своего мужа. А затем это сломило её. Это было всё равно, что жить с очаровательным призраком. Он был совершенно рассеян почти во всём. Он был всегда очарователен, обходителен, грациозен, его музыкальный голос звучал приглушённо. Но он отсутствовал. Когда она думала над этим, она понимала, что его просто не было. «Не все дома», как говорят вульгарные люди.
Он был отцом маленькой девочки, которую она родила в конце первого года, но это не сделало его менее похожим на призрака. Его красота и музыкальность стали невыносимы для неё после нескольких первых месяцев. Странное эхо: он был похож на живое эхо! Само его тело, когда она касалась его, не было похоже на тело живого человека.
Возможно, это было оттого, что он был слегка сумасшедшим. Она ясно поняла это в тот вечер, когда родился её ребёнок.
«А, моя маленькая принцесса пришла, наконец!» - сказал он своим гортанным кельтским голосом, словно пропел песнь радости, и качнулся из стороны в сторону.
Это был маленький, слабый младенец с большими, удивительными голубыми глазами. При крещении они дали ей имя Мэри Хенриетта. Она звала малышку «моя Долли». Он всегда называл её «моя Принцесса».
Было бессмысленно ругаться с ним. Он просто ещё больше раскрывал свои большие голубые глаза и принимал детский вид молчаливого достоинства.
Ханна Прескотт никогда не была крепкой. У неё не было большого желания жить. Поэтому, когда малышке было 2 года, она внезапно умерла.
Семья Прескоттов питала к Колину Уркхарту глубокое скрытое презрение. Они называли его эгоистом. Они прекратили давать деньги через месяц после того, как Ханну похоронили во Флоренции и после того, как они пытались убедить отца отдать им малышку, и он учтиво, музыкально, но наотрез отказал. Он обращался с Прескоттами так, словно они были из другого мира, были нереальны: просто граммофоны, говорящие машины, которым нужно отвечать. Он отвечал. Но он не понимал до конца, что они тоже существуют.
Они спорили и хотели признать его юридически неспособным быть опекуном своей дочери. Но это вызвало бы скандал. Поэтому они поступили проще всего: прекратили с ним всякие связи и только регулярно писали ребёнку и посылали ей скромные суммы денег к Рождеству и на годовщину смерти матери.
Для Принцессы её родственники из Бостона в течение многих лет были только адресом на бумаге. Она жила с отцом, а он постоянно переезжал, хотя и не на очень большие расстояния, так как скромно жил на свои доходы. Он никогда не плавал в Америку. У девочки постоянно менялись няньки. В Италии у неё была «контадина», в Индии – «айа», в Германии – крестьянская девушка с соломенными волосами.
Отец и дочь были неразрывны. Он не был затворником. Куда бы он ни ездил, он наносил официальные визиты, ходил на ланч или на чай, редко – на обед. И всегда брал с собой ребёнка. Люди называли её «Принцессой Уркхарт», словно её крестили этим именем.
Она была живым ребёнком с волосами цвета тёмного золота, который переходил в светло-каштановый, а глаза у неё были большие, широко распахнутые, голубые, одновременно и знающие, и невинные. Она всегда была взрослой, но никогда не повзрослела до конца. Она всегда была странно мудрой и всегда вела себя по-детски.
Это было виной её отца.
«Моя маленькая Принцесса никогда не должна обращать слишком много внимания на людей и на то, что они говорят, - повторял он ей. – Люди не знают, что они делают и говорят. Они болтают и ранят друг друга и себя самих, пока не заплачут. Но не обращай внимания, моя маленькая Принцесса. Потому что всё это – пустяки. Внутри каждого человека живёт другое существо, демон, которому наплевать. Ты счищаешь всё то, что они говорят, делают и чувствуют, как повар счищает шелуху с луковицы. А внутри каждого остаётся зелёный демон, которого нельзя счистить. И этот зелёный демон никогда не меняется и не заботится о том, что происходит снаружи, за листьями, всё для него – болтовня, и все мужья, жёны, дети, заботы и суматоха ничего не значат для него. Ты счищаешь всё с людей и находишь зелёного демона в каждом мужчине, в каждой женщине, и этот демон и есть их истинная суть. Он ни о ком не заботится, он принадлежит к примитивным существам, которые не умеют заботиться. Но даже при этом существуют большие демоны и подлые демоны, и роскошные демонические ведьмы, и вульгарные. Но не осталось волшебницы-королевы. Только ты осталась ею, моя маленькая Принцесса. Ты – последняя из древней королевской породы, последняя. Других больше нет. Ты и я – последние. Когда я умру, останешься только ты. Поэтому, дорогая, не обращай большого внимания ни на кого из людей. Потому что их демоны – выродившиеся и вульгарные. В них нет ничего королевского. Только в тебе это есть, ты унаследовала это от меня. Всегда помни об этом. И всегда помни о том, что это – БОЛЬШОЙ СЕКРЕТ. Если ты расскажешь людям об этом, они попытаются убить тебя, потому что будут завидовать тому, что ты – Принцесса. Это – наш большой секрет, дорогая. Я – принц, ты – принцесса из очень старого рода. И мы храним этот секрет только между нами. И поэтому, дорогая, ты должна обходиться со всеми людьми очень вежливо, потому что noblesse oblige*. Но ты никогда не должна забывать о том, что ты одна – последняя из принцесс, что все другие стоят ниже тебя, они не так благородны, более вульгарны. Обращайся с ними вежливо, мягко, с добротой, дорогая. Но ты – Принцесса, а они – простолюдины. Никогда не пытайся думать о них, как о себе. Они не такие, как ты. Ты всегда найдёшь, что в них не хватает тех королевских черт, которые присущи только тебе…»
Принцесса рано выучила свой урок – первый урок абсолютной сдержанности, невозможности близкого общения с кем-нибудь, кроме отца, и второй урок – наивной, слегка наигранной вежливости. Когда она была маленькой, что-то выкристаллизовалось в её характере и сделало её завершённой и непроницаемой, как кристалл.
«Милый ребёнок! – говорили хозяйки домов, которые она посещала. – Она так старомодна, настоящая леди!"
Она держалась прямо и с большим достоинством. Она была маленькой, худенькой и казалась эльфом рядом со своим большим, красивым, слегка помешанным отцом. Она одевалась очень просто, обычно – в голубые или сероватые тона, и носила маленькие воротнички из старого миланского кружева или тонкого вышитого льна. У неё были изящные маленькие ручки, и когда она играла на фортепиано, оно звучало, как клавесин. У неё было пристрастие к накидкам и капюшонам вместо пальто и к маленьким шляпкам 18 века. Её цвет лица был похож на лепестки яблони.
Она выглядела так, словно сошла с картины. Но никто до самой её смерти точно не знал ту странную картину, в которую поместил её отец и из которой она никогда не сходила.
Её дедушка, бабушка и тётя Мод дважды требовали встречи с ней: один раз – в Риме, второй раз – в Париже. Каждый раз они были очарованы, тронуты и раздражены. Она была так изысканна и так невинна. В то же самое время она была такой мудрой и уверенной. Это странное чувство снисходительности и внутренняя холодность разъярили её американских родственников.
Но она совершенно очаровала дедушку. На него словно наложили заклятие. Он влюбился в малышку. Его жена долго ещё после встречи с девочкой ловила мужа на том, что он размышлял, вспоминал о внучке и жаждал увидеть её вновь. До конца жизни он лелеял мысль о том, что девочка может приехать и поселиться с ними.
«Большое спасибо, дедушка. Ты так добр. Но папа и я – мы такая старая пара, такая капризная старая пара, которая живёт в своём собственном мире».
Её отец разрешал ей видеть мир – снаружи. И разрешал ей читать. Когда она была подростком, то читала Золя и Мопассана и смотрела на Париж их глазами. Немного позже она читала Толстого и Достоевского. Последний привёл её в замешательство. Других она, казалось, очень хорошо понимала, как понимала истории из «Декамерона», которые прочитала на староитальянском, и песни о Нибелунгах. Сверхъестественно и странно, она, казалось, в совершенстве всё понимала с горением отсутствующего огня. Она была как эльф, а не как живой человек.
Это стоило ей странных антипатий. Извозчики и вокзальные носильщики, особенно в Париже и Риме, внезапно начали относиться к ней с животной жестокостью, когда она была одна. Казалось, они смотрели на неё с внезапной яростной антипатией. Они чувствовали в ней любопытствующую дерзость, стерильную дерзость по отношению к тому, что они любили больше всего. Она была такой уверенной, и её цветок женственности практически не имел запаха. Она могла смотреть на чувственного, похотливого римского извозчика так, словно он был гротеском, и это вызывало её улыбку. Она всё прочитала о нём у Золя. И особенная снисходительность, с которой она отдавала ему приказы, словно она – хрупкая и красивая – была единственной реальностью, а он был грубым чудовищем, этаким Калибаном, плавающим в грязи у края пруда с лотосами, - наполняла яростью этого парня, этого южанина, гордившегося своей мужской красотой, для которого фаллическая тайна была единственной тайной. И он поворачивался к ней с ужасным лицом и по-скотски с ней обращался. Потому что, на его взгляд, в ней была только богохульная дерзость её стерильности.
Подобные встречи заставляли её дрожать и учили тому, что у неё должна быть поддержка извне. Сила её духа не распространялась на этих низших людей, но у них всех была физическая сила. Она осознавала их безжалостность, когда они поворачивались к ней. Но она не теряла головы. Она спокойно платила деньги и отворачивалась.
Эти моменты были опасны, и она научилась готовиться к ним. Она была Принцессой, северной феей, и никогда не могла понять вулканической фаллической ярости, с которой эти грубые люди поворачивались к ней в пароксизме ненависти. Они никогда не поворачивались так к её отцу. И она довольно рано усвоила, что они ненавидели в ней её мать из Новой Англии. Она никогда не могла заметить в себе, как замечали они своими древними римскими глазами, этой стерильности, пустоцвета, который много строит из себя и ведёт себя с невыносимой дерзостью. Именно это видел в ней римский извозчик. И он жаждал сломать этот пустоцвет. Бесполая  красота этого цветка и его властное поведение наполняла извозчика яростью животного протеста.
Когда ей было 19, её дедушка умер, оставив ей значительное состояние в надежных руках ответственных опекунов. Они бы предоставили ей её доход, но при условии, что 6 месяцев в году она будет жить в Соединённых Штатах.
«Почему они ставят мне условия? – сказала она отцу. – Я отказываюсь быть запертой на Американском материке 6 месяцев в году. Скажем им, пусть оставят свои деньги при себе».
«Будем мудры, моя маленькая Принцесса, будем мудры. Нет, мы почти бедны и никогда не можем обезопасить себя от грубости. Я никому не могу позволить быть грубым со мной. Я ненавижу, ненавижу это! – Его глаза сверкали, когда он это говорил. – Я убил бы любого мужчину или женщину, если они грубы со мной. Но мы – отверженные, изгнанные из мира. Мы бессильны. Если бы мы были действительно бедны, у нас совсем не было бы власти, и тогда я умер бы. Нет, моя Принцесса. Давай возьмём их деньги, тогда они не осмелятся грубить нам. Давай возьмём их, как надеваем на себя одежду, чтобы покрыть себя от их агрессии».
В их жизни началась новая фаза. Отец и дочь проводили лето на Великих Озёрах или в Калифорнии, или на Юго-Западе. В отце было что-то от поэта, в дочери – от художника. Он писал стихи об озёрах или красных соснах, а она писала картины. Он был физически сильным мужчиной и любил походы. Он уходил с нею на несколько дней, плывя по реке в каноэ и засыпая в лагере у огня. Хрупкая маленькая Принцесса всегда оставалась неустрашимой. Она переваливала с ним через горы верхом на лошади, пока не уставала так, что от неё не оставалось ни тела, ни сознания. Но она никогда не сдавалась. Ночью он укутывал её в одеяла на ложе из смолистых сосновых веток, а она лежала и смотрела на звёзды. Она играла свою роль.
Годы шли, она стала 25-летней женщиной, затем 30-летней, но всё ещё оставалась хрупкой девственной Принцессой, бесстрастно «искушённой», словно старуха, и совершенно нетронутой. Люди говорили ей:
«Вы когда-нибудь думали над тем, что будете делать, когда отца больше не будет с вами?»
Она смотрела на собеседника со своей холодной эльфийской отстранённостью:
«Нет, никогда», - отвечала она.
У неё был маленький изысканный домик в Лондоне и ещё один – в Коннектикуте; в каждом доме был надёжный управляющий. Два дома на выбор. И она знала многих людей из мира живописи и литературы. Чего ещё?
Годы шли неощутимо. И она всё ещё оставалась похожей на бесполую фею, она не менялась. В 33 она выглядела на 23.
Однако, её отец старел и становился всё более и более странным. Теперь она должна была быть его опекуном в его сумасшествии. Последние 3 года жизни он провёл в доме в Коннектикуте. Он стал очень странным, у него случались припадки ярости, которые почти убили маленькую Принцессу. Физическое насилие было чудовищным для неё, оно разрывало ей сердце. Но она нашла женщину на несколько лет моложе себя, хорошо образованную и понимающую, которая стала сиделкой для сумасшедшего старика. Поэтому факт сумасшествия никогда не признавался открыто. Мисс Камминс, сиделка, была очень верна Принцессе и питала странную привязанность, смешанную с любовью, к красивому седому обходительному старику, который никогда не помнил о своих припадках ярости после того, как они проходили.
Когда отца не стало, Принцессе было 38 лет. И она совсем не изменилась. Она была всё ещё хрупкой и похожей на цветок без запаха. Её мягкие коричневые волосы цвета бобрового меха были завиты вокруг лица цвета яблоневых лепестков, на котором выделялся изогнутый нос, как на древнем флорентийском портрете. Её голос, манеры и поведение были всегда спокойными, словно она была цветком, распустившимся в тенистом месте. А из голубых глаз смотрел вечный королевский вызов, который с годами стал почти сардоническим. Она была Принцессой и сардонически смотрела на мир, в котором не было Принца.
Когда отец умер, она испытала облегчение, и одновременно с этим всё словно испарилось для неё. Она привыкла жить словно в теплице, окружённая аурой своего сумасшедшего отца. Неожиданно теплица рухнула, и она оказалась в грубом, вульгарном, открытом мире.
Que faire?** Что ей было делать? Казалось, она столкнулась с абсолютным ничем. У неё было только мисс Камминс, которая делила с ней её тайну и страсть к отцу. Фактически, Принцесса чувствовала, что её страстная любовь к отцу каким-то странным образом перешла за последние годы к Шарлотте Камминс. Теперь мисс Камминс была сосудом, в котором содержалась любовь к отцу. А она сама, Принцесса, была пустым сосудом.
Пустой сосуд на огромном мировом складе.
Que faire? Что ей было делать? Она чувствовала, что, поскольку она не может испариться в ничто, как алкоголь из незакупоренной бутылки, она должна СДЕЛАТЬ что-то. Никогда в жизни она ещё не испытывала такого давящего чувства. Никогда в жизни не чувствовала, что должна ДЕЛАТЬ что-то. Это оставалось для простолюдинов.
Теперь её отец умер, и она находилась НА КРАЮ вульгарной толпы, разделяя с ними необходимость ДЕЛАТЬ что-то. Это было немного унизительно. Она чувствовала, что становится вульгарнее. В то же время она обнаружила, что смотрит на мужчин более проницательным взглядом: взглядом женщины, которая хочет выйти замуж. Не то, чтобы она почувствовала внезапный интерес к мужчинам, или они её привлекали. Нет. Они не интересовали её и не привлекали. Но БРАК, эта особая абстракция, словно наложил на неё заклинание. Она думала, что БРАК, в чистой отвлечённой абстракции - это именно то, что ей следует СДЕЛАТЬ. Она знала и о том, что БРАК предполагает мужчину. Она знала все факты. Но мужчина казался скорее собственностью её мозга, чем другим существом, принадлежащим самому себе.
Её отец умер летом, через месяц после её 38-го дня рождения. Когда всё было кончено, самой очевидной вещью было отправиться в путешествие, конечно. С мисс Камминс. Обе женщины близко знали друг друга, но они всегда были друг для друга «мисс Уркхарт» и «мисс Камминс» и инстинктивно поддерживали определённую дистанцию. Мисс Камминс была из Филадельфии, из схоластов и интеллигентов, но она была на 4 года моложе Принцессы и чувствовала себя намного младше своей «леди». У неё было какое-то обожание к ней, которой она казалась женщиной без возраста, вне времени. Она не могла видеть ряды маленьких изящных туфель в шкафу Принцессы, не чувствуя укола в сердце – укола нежности и почтения, почти благоговения.
Мисс Камминс тоже была девственной, но со взглядом удивления в карих глазах. Её кожа была светлой и чистой, черты – правильными, но в её выражении была определённая пустота, тогда как у Принцессы было какое-то величие Ренессанса в чертах. Голос мисс Камминс был также приглушён почти до шёпота – это было неизбежное влияние спальни Колина Уркхарта. Но в этом шёпоте была хриплость.
Принцесса не хотела плыть в Европу. Она повернулась на Запад. Теперь её отца больше не было с ней, и она чувствовала, что поедет на Запад, только на Запад, следуя, без сомнения, границам Империи, которые проведены довольно коротко на Тихоокеанском побережье среди стаек купальщиков.
Нет, не побережье. Она не хотела туда. Юго-Запад был менее вульгарен. Она поедет в Нью-Мексико.
Они с мисс Камминс прибыли на ранчо дель Серро Гордо под конец августа, когда толпа отдыхающих начала сдвигаться обратно на Восток. Ранчо располагалось у реки, в пустыне, в 4 милях от подножия гор, в миле от индейского поселения Сан-Кристобаль. Это было ранчо для богатых: Принцесса ежедневно платила за себя и за свою спутницу по 30 долларов. Но зато у неё был целый коттедж в распоряжении среди яблоневого сада и с превосходной поварихой. Однако они с мисс Камминс ужинали по вечерам в большом доме для гостей. Так как Принцессу всё ещё развлекала мысль о БРАКЕ.
Гости на ранчо дель Серро Гордо были всех возможных мастей, кроме бедных. Практически все они были богаты, а многие были романтичны. Одни были очаровательны, другие – вульгарны, одни были из мира кино, вовсе не отталкивающие в своей вульгарности, а многие были евреями. Принцесса не любила евреев, хотя с ними обычно было приятнее всего БЕСЕДОВАТЬ. Поэтому она много беседовала с евреями, писала картины с художниками, ездила верхом со студентами из колледжа и хорошо проводила время. Но в то же время она чувствовала себя как рыба, выброшенная на берег, или как птица, которая заблудилась в чужом лесу. И БРАК  так и оставался в абстракции. Никакой связи между ним и этими молодыми людьми, даже с самыми привлекательными, не было.
Принцесса выглядела на 25 лет. Свежесть рта, нежный девственный цвет лица не старили её ни на день больше. Только определённый лаконический взгляд в её глазах сбивал с толку. Когда она БЫЛА ВЫНУЖДЕНА писать свой возраст, она писала «28», выводя цифру 2 настолько плохо, что её можно было принять за 3.
Многие мужчины хотели на ней жениться и намекали на это. Особенно мальчики из колледжа. Но они все сдавались перед сардоническим взглядом Принцессы. Это всегда казалось ей неслыханным, смехотворным и немного дерзким с их стороны.
Единственным мужчиной, который заинтриговал её, был один из её проводников по фамилии Ромеро – Доминго Ромеро. Это он продал ранчо семье Уилкисонов 10 лет назад за 2000 долларов. Он уехал, затем появился вновь. Потому что он был сыном старого Ромеро, последнего из испанской семьи, которая владела милями земли вокруг Сан-Кристобаля. Но приход белого человека, вымирание обширных стад овец и роковая инерция, которая рано или поздно овладевает всеми людьми в пустыне у гор, прикончили семью Ромеро. Последние потомки были просто мексиканскими крестьянами.
Доминго, наследник, истратил свои 2000 долларов и теперь работал на белых людей. Ему было теперь около 30 лет, он был высоким молчаливым парнем с тяжёлым плотно сжатым ртом и чёрными глазами, которые смотрели на собеседника почти со скукой. Его наружность была привлекательной, тело – красивым, а задняя часть шеи – очень тёмной и красивой формы, закалённая жизнью. Но его тёмное лицо было вытянутым и тяжёлым, почти зловещим, с той особенной тяжёлой бессмысленностью в нём, которая была присуща мексиканцам в его краю. Они сильные и кажутся здоровыми. Они смеются и шутят друг с другом. Но они кажутся статичными, словно нет никакого выхода для их энергии, и их лица, выродившиеся до бесформенной тяжеловесности, кажется, не имеют никакого raison d’etre***, никакого смысла. Они ждут либо смерти, либо страсти и надежды. В некоторых чёрных глазах горит странная преследующая тайна, мрачная и немного зловещая - взгляд пиратов. Они нашли своё raison d’etre в самоистязании и обожествлении смерти. Неспособные извлечь пользу для себя из обширного, красивого, но мстительного пейзажа, на котором они родились, они повернулись в самих себя  и начали почитать смерть через самопожертвование. Мистическая тайна об этом светилась в их глазах.
Но, как правило, тёмные глаза мексиканцев были тяжёлыми и полумёртвыми, иногда враждебными, иногда дружелюбными, и часто – с роковым индейским сиянием в них.
Доминго Ромеро был ПОЧТИ типичным мексиканцем по виду, с типичным тяжёлым тёмным длинным лицом, чисто выбритый, с почти жестоким тяжёлым ртом. Его глаза были чёрными и походили на глаза индейцев. Только в центре их безнадёжности была искорка гордости, уверенности в себе, неустрашимости. Просто искра в центре тёмного статического отчаяния.
Но эта искра составляла разницу между ним и основной массой мужчин. Она придавала какую-то подвижную бдительность его манерам и некоторую красоту – внешности. Он носил низко надвинутую чёрную шляпу вместо обычного мексиканского головного убора, и его одежда была изящна. Молчаливый, отстранённый, почти незаметный на местности, он был восхитительным проводником, который быстро успевал прикинуть все трудности, которые возникнут при подъёме. Он также умел готовить, согнувшись над костром и двигая худыми коричневыми руками. Его единственным недостатком было то, что он не был общителен, не был разговорчив и обходителен.
«О, не посылайте с нами Ромеро, - говорили евреи. – От него не добьёшься никакого ответа».
Туристы приходят и уходят, но редко ВИДЯТ что-нибудь внутри. Никто из них не видел искру в глазах Ромеро; они не были достаточно живыми, чтобы увидеть её.
А Принцесса увидела её однажды, когда Ромеро служил ей проводником. Она ловила форель в каньоне, мисс Камминс читала книгу, лошади были привязаны под деревьями, Ромеро насаживал наживку ей на крючок. Он прикрепил наживку и передал ей удочку, глядя на неё снизу вверх. В этот момент она уловила искру в его глазах и поняла, что он был джентльменом, и что его «демон», как говаривал её отец, был хорошим. И её манеры по отношению к нему мгновенно изменились.
Он поставил её на скалу над тихим озером за тополями. Было начало сентября, в каньоне было уже прохладно, но листья на тополях были ещё зелёными. Принцесса стояла на скале: маленькая рельефная фигурка в мягком облегающем сером свитере и отлично скроенных серых бриджах, в высоких чёрных сапогах; её пушистые каштановые волосы выбивались из-под маленькой серой фетровой шляпки. Женщина? Не совсем. Некий эльф, стоящий на скале в диком каньоне. Она прекрасно знала, как держать удочку. Её отец сделал из неё отличного рыбака.
Ромеро в чёрной рубашке и широких чёрных брюках, заправленных в черные сапоги для верховой езды, рыбачил немного поодаль. Он положил шляпу на скалу за собой; его тёмная голова слегка наклонилась вперёд, он смотрел на воду. Он поймал 3 форели. Время от времени он посматривал вверх по течению на Принцессу, которая так изящно стояла на скале. Он видел, что она ничего не поймала.
Вскоре он смотал удочку и подошёл к ней. Его опытный взгляд осмотрел её удочку, её местоположение. Затем он тихо предложил ей несколько изменений, выставив свою коричневую руку перед ней. Затем он немного отодвинулся и стоял молча, прислонившись к дереву и глядя на неё. Он помогал ей на расстоянии. Она знала об этом, и это наполняло её трепетом. Через секунду рыба клюнула. Через 2 минуты она выловила отличную форель. Она обернулась и быстро посмотрела на него с сияющими глазами, кровь прилила к её щекам. И когда она встретилась с ним глазами, на его лице появилась дружелюбная улыбка, очень внезапная и странно милая.
Она знала, что он помогал ей. И в его присутствии она почувствовала еле ощутимую мужскую ДОБРОТУ, которой никогда не знала раньше. Её щеки зарделись, а голубые глаза потемнели.
После этого она всегда искала его и тот странный тёмный луч мужской доброты, который он мог дать ей из своей груди, из своего сердца. Это было что-то совсем незнакомое для неё.
Между ними возникла какая-то неуловимая, не выраженная словами близость. Ей нравился его голос, его внешность, его присутствие. Его родным языком был испанский; по-английски он говорил, как на иностранном языке, довольно медленно, с паузами, но с печальной звучностью, пришедшей из испанского. Его внешность всегда была корректна; он был всегда чисто выбрит, волосы на затылке были довольно длинными, но ниже – аккуратно подстриженными. А в его тонкой чёрной кашемировой рубашке, в широком кожаном ремне, в хорошо скроенных широких чёрных брюках, заправленных в вышитые ковбойские сапоги, была определённая элегантность. Он не носил серебряных колец или серёжек. Только его сапоги были вышиты и украшены наверху аппликациями из белой замши. Он выглядел элегантным и тонким, хотя был очень сильным.
В то же самое время он внушал ей чувство о том, что смерть была недалека от него. Возможно, он так же, как другие, очень любил смерть. Как бы то ни было, чувство смерти, которая была недалека от него, сделала его «возможным» для неё.
Какой бы маленькой она ни была, она была хорошей наездницей. На ранчо ей дали гнедую кобылу очень красивого оттенка, с сильной широкой шеей и прогнутой спиной, которая выдает в лошади хорошего бегуна. Её звали Тэнси. У неё был лишь один недостаток, свойственный всем кобылам:  склонность к истерикам.
И вот в то время Принцесса каждый день отправлялась в горы верхом, с мисс Камминс и Ромеро. Однажды они отправились в поход на несколько дней, с ними была ещё пара друзей из их компании.
«Я думаю, что мне больше нравится, когда мы уезжаем только втроём», - сказала Принцесса Ромеро.
И он улыбнулся ей одной из своих быстрых улыбок.
Странно, что ни один белый мужчина никогда  не показывал ей эту способность ПОМОЧЬ на расстоянии, в молчании, если она безуспешно пыталась поймать рыбу или уставала от лошади, или у Тэнси случался истерический припадок. Ромеро словно мог послать ей тёмный луч поддержки ИЗ СВОЕГО СЕРДЦА. Она никогда не знала этого чувства раньше, и это было очень возбуждающе.
Затем эта улыбка, которая внезапно раскалывала это тёмное лицо, показывая сильные белые зубы. Она искажала его лицо почти до гротеска. И, вместе с тем, в ней было что-то очень тёплое, тёмное пламя доброты, которое поднимало её до статуса "Принцессы".
Затем эта живая искорка в его глазах, которую она видела и знала, что он знал о том, что она её видела. Это ещё более сблизило их без слов. Но в этом он был деликатен, как женщина.
И однако, его присутствие только обостряло в ней идефикс «брака». По каким-то причинам, её странный маленький мозг никогда не посещала мысль о том, что она может ВЫЙТИ ЗАМУЖ за него. Не по каким-то определённым причинам. Он был внутренне джентльменом, а у неё было достаточно денег для двоих. Препятствий не было. И у неё не было предрассудков.
Нет, когда она думала об этом, она думала, могут ли два их «демона» пожениться. Мисс Уркхарт и сеньор Доминго Ромеро были несовместимы. Между ними была неуловимая близость. Но она не видела, как это могло привести к браку. Ей было легче представить себе свадьбу с одним из этих милых мальчиков из Гарварда или Йеля.
Время шло, и она позволяла ему идти. Наступил конец сентября, осины стали жёлтыми, а дубовая поросль в горах покраснела. Но тополя в долине и в каньоне не изменились.
- Когда вы уедете? – спросил её Ромеро, внимательно глядя на неё пустыми чёрными глазами.
- К концу октября, - ответила она. – Я обещала быть в Санта-Барбаре в начале ноября.
Он прятал от неё искру в глазах. Но она увидела, как угрюмо сжался его рот.
Она часто жаловалась ему, что во время походов они никогда не видели диких животных, кроме бурундуков и белок, а иногда – скунса или дикобраза. Никогда – оленя, медведя или горного льва.
- В этих горах что, нет животных побольше? – спросила она с разочарованием.
- Есть, - ответил он. – Есть олени – я видел их следы. И я видел следы медведя.
- Но почему никогда нельзя увидеть самих животных? – спросила она с разочарованием и тоской ребёнка.
- Для вас довольно сложно увидеть их. Они не подпустят вас близко. Нужно стоять неподвижно и тихо в том месте, куда они приходят. Или нужно долго идти по их следам.
- Мне невыносимо уезжать, пока я не увидела медведя или оленя…
Внезапная улыбка появилась на его лице.
- Ну и чего же вы хотите? Хотите подняться в горы и подождать, пока они придут?
- Да, - ответила она, глядя на него с внезапным наивным безрассудством.
Его лицо немедленно стало тёмным и ответственным снова.
- Что ж, - сказал он с еле уловимой иронией, с насмешкой над ней. – Вам придётся найти дом. Сейчас по ночам очень холодно. Вы должны будете остаться в доме на всю ночь.
- А в горах нет домов?
- Есть, - ответил он. – Там есть маленькая хижина, она принадлежит мне. Давным-давно её построил золотоискатель. Вы можете прийти туда и остаться на одну ночь, и, возможно, вы что-нибудь увидите. Возможно! Я не знаю. Может быть, никто не придёт.
- А каковы шансы на успех?
- Ну, не знаю. Когда я был там в последний раз, я видел трёх оленей, которые пришли на водопой, и застрелил двух енотов. Но, возможно, в этот раз мы никого не увидим.
- А там есть вода?
- Да, маленький круглый пруд под елями. В него впадают талые воды.
- А это далеко? – спросила она.
- Да, довольно далеко. Видите тот хребет? – и он повернулся к горам и поднял руку в трогательном жесте, показывая на запад, куда-то далеко. – Тот хребет, где нет деревьев, одни скалы? – Его глаза сосредоточились на далёкой точке, лицо было бесстрастным, но выдавало некоторую боль. – Вы повернёте за этот хребет и пойдёте вдоль, затем спуститесь через ельник к хижине. Мой отец купил этот участок у разорившегося золотоискателя, но там никогда не нашли золота или чего-нибудь ещё, и никто не ходит туда. Эта хижина стоит слишком уединённо!
Принцесса посмотрела на массивную, тяжеловесную, красивую громаду Скалистых гор. Было начало октября, осины уже сбрасывали свои золотые листья; выше ели и сосны казались ещё темнее, а обширные плоские пятна дубовой поросли были красными, как кровь.
- Я могу пойти туда? – спросила она, вновь поворачиваясь к нему и видя искорку в его глазах.
Его лицо было сумрачным от чувства ответственности.
- Да, - ответил он, - можете. Но на хребте будет лежать снег, и будет страшно холодно и одиноко.
- Я бы хотела пойти, - настаивала она.
- Хорошо, - сказал он. – Если хотите – пойдёте.
Однако, она сомневалась в том, что Уилкисоны позволят ей пойти туда – по крайней мере, с мисс Камминс и с Ромеро.
Но её упрямый характер, её упрямство, окрашенное сумасшествием, возможно, взяло над ней верх. Она хотела посмотреть в скрытое сердце гор. Она хотела спуститься в хижину под еловыми деревьями рядом с яркой зелёной водой. Она хотела посмотреть, как дикие животные ходят вокруг и ничего не боятся.
- Давайте скажем Уилкисонам, что хотим обогнуть каньон Фрихоулес, - сказала она.
Путешествие вокруг каньона Фрихоулес было обычным делом. Оно не было бы опасным, холодным или одиноким: они могли бы спать в бревенчатой хижине, которая называлась гостиницей.
Ромеро быстро взглянул на неё:
- Если вы хотите так сказать, - ответил он, - вы можете рассказать это миссис Уилкисон. Только я знаю, что она будет вне себя, если я возьму вас в горы в эту хижину. И мне придётся сперва пойти туда с поклажей, взять много одеял и хлеба. Может быть, мисс Камминс этого не выдержит. Это – тяжёлое путешествие.
Он говорил и размышлял в тяжёлой бессвязной мексиканской манере.
-  Неважно! – Принцесса вдруг стала очень решительной и властной. – Я хочу это сделать. Я всё улажу с миссис Уилкисон. Отправляемся в субботу.
Он медленно покачал головой.
- Я поднимусь туда с поклажей и одеялами только в воскресенье, - сказал он. – Раньше не получится.
- Отлично! – сказала она, довольно уязвлённая. – Тогда отправимся в понедельник.
Она ненавидела, когда её унижали даже чуть-чуть.
Он знал, что если выдвинется с грузом в воскресенье на рассвете, то сможет вернуться только поздно ночью. Но он согласился отправиться в путешествие с ней в понедельник, в 7.00. Послушной мисс Камминс велели приготовиться к путешествию вокруг каньона Фрихуолес. В воскресенье у Ромеро был выходной. Он не появился в воскресенье вечером, но в понедельник утром, одеваясь, она увидела, что он ведёт 3 лошадей из загона. Она была в приподнятом настроении.
Предыдущая ночь была холодной. На краях оросительной канавы был лёд, а бурундуки сползлись на солнечные места и лежали, широко открыв встревоженные глаза, слишком закоченевшие для того, чтобы бежать.
- Нас может не быть 2-3 дня, - сказала Принцесса.
- Очень хорошо. Тогда мы не будем беспокоиться о вас до четверга, - сказала миссис Уилкисон, молодая энергичная женщина из Чикаго. – В любом случае, - добавила она, - Ромеро позаботится о вас. Ему можно доверять.
Солнце было уже над пустыней, когда они отправились в горы, и оно делало заросли и шалфей бледными, как пески. Справа сверкали тени adobe pueblo*, плоской и почти невидимой на равнине – земля от земли. Позади лежало ранчо и стояли тополя, чьи верхушки желтели под прекрасным голубым небом.
Разноцветная осень пришла на Юго-Запад.
Но троица ехала тихим шагом по направлению к солнцу, которое сияло, как жёлтая искра, над громадой гор. Склоны гор уже мерцали жёлтым под холодной голубизной бледного неба. Передние склоны были в тени, с красной дубовой порослью и жёлтыми осинами, чёрно-синими соснами и серо-голубыми камнями. Каньон был полон глубокой синевы.
Они ехали в линию, Ромеро – впереди на чёрной лошади. Он был одет в чёрное и выделялся чёрным пятном на обширном ландшафте, где даже сосны вдали казались более голубыми, чем зелёными. Ромеро ехал через заросли в молчании. За ним ехала Принцесса на своей гнедой. А мисс Камминс, которая не любила ездить верхом, ехала последней, в клубах бледной пыли, которую поднимали предшествующие. Иногда её лошадь фыркала, и она боялась.
Но они медленно продвигались вперёд. Ромеро не оборачивался. Он слышал звук копыт позади себя, и этого ему было достаточно.
Принцесса ехала за чёрной фигурой, которая постоянно ускользала от неё, и чувствовала себя странно беспомощной.
Они приблизились к бледному, округлому холму, покрытому круглыми тёмными орешками и кедровой порослью. Лошади звенели среди камней. Внезапно в зарослях появились золотистые цветы. Путешественники вошли в голубую тень, затем поднялись вверх по крутому каменному склону, а бледный мир остался внизу. Затем они погрузились в тень каньона Сан-Кристобаль.
В каньоне тёк горный поток. Время от времени лошади натыкались на пучки травы и щипали их. Тропинка сузилась и стала каменистой, скалы надвигались и нависали; было темно и прохладно, а лошади всё карабкались выше и выше, и стволы деревьев сгущались в глубокую тень. Путешественники находились среди тополей, которые тянутся вверх гладкими стволами до экстраординарной высоты. Над ними светило солнце. Но далеко внизу, где лошади шли между стволов, лежала глубокая синяя тень у шумных вод, и то и дело попадались серые кружева лишайника и бледные цветы аистника среди зарослей девственного леса. И вновь по телу Принцессы прошла дрожь, когда она осознала, какое гниение и отчаяние лежало в этих лесах.
Они спустились вниз, пересекли поток и вскарабкались по тропинке на другой берег. Чёрная лошадь Ромеро остановилась, с любопытством посмотрела на поваленные деревья, затем легко переступила через них. Гнедая Принцессы с осторожностью последовала за первой лошадью. Но лошадь мисс Камминс отказалась переступать, и её пришлось обводить кругом.
Они двигались по тенистому каньону в тишине, если не считать звуков, издаваемых лошадьми, и всплесков, когда они прошли по воде. Когда они пересекали поток, Принцесса иногда смотрела вверх, и её сердце ёкало в груди, потому что высоко в небе вершины гор казались жёлтыми, с тёмными пятнами елей, словно пятнистые нарциссы на фоне лазури, лежащие над тёмно-синей тенью, в которой находилась Принцесса. Она задевала кроваво-красные листья дуба, когда её лошадь шла по более-менее открытому склону, и сама не знала, что чувствует.
Теперь они были уже довольно высоко, поднявшись над самим каньоном, в низкой роще под пятнистыми вершинами, которые громоздились над ними. Затем они опять пересекли горный поток, лошади переступили через спутанные тонкие стволы и ветви упавших осин, затем перед ними внезапно выросли каменистые скалы. Чёрная лошадь углубилась в них, качая чёрным хвостом. Принцесса позволила своей кобыле идти свободным шагом, и она тоже прошла через трещину. Она шла за чёрной. Затем послышался безумный топот задней лошади. Принцесса увидела, что Ромеро обернулся со странным демоническим вниманием, прежде чем она сама успела обернуться, и, обернувшись, увидела, что конь мисс Камминс хромает, а одно из его колен уже окрашено кровью.
- Он чуть не упал! – крикнула мисс Камминс.
Но Ромеро уже спешился и бежал по тропинке. Он тихо поговорил с конём и начал осматривать раненое колено.
- Он ранен? – с тревогой спросила мисс Камминс, спешиваясь тоже.
- О, батюшки мои! – воскликнула она, увидев, что по ноге коня стекает струйка крови. – Как УЖАСНО! – Она говорила потрясённым голосом, и её лицо было белым.
Ромеро всё ещё осторожно ощупывал колено коня. Затем он заставил коня пройти несколько шагов. Наконец, он встал и покачал головой.
- Могло быть и хуже! – сказал он. – Ничего не сломано.
Он вновь наклонился к колену коня. Затем посмотрел на Принцессу.
- Он может продолжать путь, - сказал он. – Ничего страшного.
Принцесса молча смотрела в его тёмное лицо.
- Что? Продолжить путь? – воскликнула мисс Камминс. – Сколько часов?
- Около пяти, - ответил Ромеро просто.
- Пять часов! – закричала мисс Камминс. – Конь с хромым коленом! И крутые горы! Да как же!?
- Да, здесь довольно круто, - сказал Ромеро, сдвигая шляпу назад и внимательно глядя на кровоточащее колено. Конь стоял неподвижно, словно парализованный шоком. – Но я думаю, он справится, - добавил мужчина.
О! – воскликнула мисс Камминс, и в её глазах внезапно засверкали слёзы. – Даже думать об этом не могу! Я не поеду на нём ни за какие деньги.
- Почему? – спросил Ромеро.
- Ему же БОЛЬНО!
Ромеро вновь наклонился к колену лошади.
- Может быть, немного больно, но он справится, и нога не задеревенеет, - сказал он.
- Что? Ехать на нём 5 часов по крутым скалам? Я не могу. Я просто не смогу. Я проведу его немного и посмотрю, может ли он идти. Но я НЕ МОГУ вновь ехать на нём верхом. Я не могу. Я пойду пешком.
- Но мисс Камминс, дорогая, если Ромеро говорит, что с конём будет всё в порядке? – спросила Принцесса.
- Я знаю, что ему больно. Я просто не вынесу этого.
Ничего нельзя было с ней поделать. Мысль о животном, которому больно, вселяла в неё истерику.
Они прошли вперёд немного, ведя коня под уздцы.  Он довольно сильно хромал. Мисс Камминс села на камень.
- Мне невыносимо видеть это! – воскликнула она. – Это ЖЕСТОКО!
- Он скоро перестанет хромать, если вы не будете обращать на него внимания, - сказал Ромеро. – Теперь он позирует перед вами и хромает сильно, чтобы вы посмотрели.
- Я не думаю, что он позирует, - с горечью ответила мисс Камминс. – Видно же, как ему больно.
- Не так уж и больно, - сказал Ромеро.
Но мисс Камминс замолчала. Она не хотела разговаривать с Ромеро.
Ситуация была безвыходная. Колонна остановилась. Принцесса сидела в седле, мисс Камминс – на камне, Ромеро стоял с отстранённым видом возле раненого коня.
- Что ж! – внезапно сказал он. – Думаю, надо возвращаться.
И он быстро посмотрел на своего коня, который щипал горную траву и наступал на свои удила.
- Нет! – крикнула Принцесса. – О, нет!
В её голосе звенело разочарование и гнев. Затем она опомнилась.
Мисс Камминс энергично поднялась.
- Давайте я отведу своего коня домой, - сказала она с холодным достоинством, - а вы вдвоём продолжайте путь.
Эти слова были восприняты в молчании. Принцесса смотрела на неё сардоническим, почти жестоким взглядом.
- Мы прошли всего пару часов, - сказала мисс Камминс. – Я не возражаю против того, чтобы отвести его домой. Но я НЕ МОГУ ехать на нём верхом. Не с таким коленом.
Эти слова опять были восприняты в мёртвом молчании. Ромеро оставался бесстрастным, почти вялым.
- Очень хорошо, - сказала Принцесса. – Отведите его домой. С вами всё будет в порядке. С вами ничего не может случиться, дорога безопасна. И скажите там, что мы продолжили путь и будем дома завтра… или послезавтра.
Она говорила с холодным достоинством. Потому что не выносила, когда ей противоречили.
- Нам бы всем лучше вернуться домой, - сказал Ромеро. – Путешествие можно отложить на другой день.
- Другого дня никогда не будет! – крикнула Принцесса. – Я хочу продолжить путь.
Она посмотрела ему прямо в глаза и увидела искорку в них. Он слегка пожал плечами.
- Если вы этого хотите, - сказал он, - я пойду с вами. Но мисс Камминс может ехать верхом на моей лошади до конца каньона, а я поведу её коня. Затем я присоединюсь к вам.
Так и было решено. Седло мисс Камминс Ромеро положил на свою чёрную лошадь, взял уздечку раненого коня, и они пошли. Принцесса очень медленно поехала вверх одна. Сначала она была так сердита на мисс Камминс, что это ослепило её. Она даже не правила своей кобылой, позволяя ей идти свободно.
Гнев не покидал Принцессу где-то на протяжении часа. К этому времени она взобралась довольно высоко. Лошадь шла ровным шагом. Они взошли на голый склон, тропинка вилась между тонких осиновых стволов. Здесь дул ветер, и некоторые деревья были уже голыми. Другие дрожали своими круглыми жёлтыми листьями, так похожими на лепестки цветов, а склон впереди был весь жёлтым, светящимся, как руно цвета нарциссов, и пушистым, как лисья шкура под высоким горным солнцем.
Она остановилась и взглянула вниз. Ближайшие склоны были золотыми, с тёмным оттенком елей, над ними лежал свет. Через просвет в каньоне вдали была видна бледная голубая пустыня с трещиной каньона Рио Гранде. А на самом горизонте, далеко-далеко, синие горы высились, как ангельский забор.
Она подумала о своём приключении. Она собиралась продолжить путь вдвоём с Ромеро. Но тогда она была очень уверена в себе, а Ромеро не относился к числу тех мужчин, которые посмели бы сделать с ней что-нибудь против её воли. Это было её первой мыслью. И в ней появилось страстное желание перевалить за кромку гор, посмотреть в скрытый внутренний хаос Скалистых гор. Она хотела идти с Ромеро, потому что он был ей странно сродни, между ними была какая-то особая связь. А мисс Камминс всё равно вносила диссонанс в этот союз.
Она всё ехала и ехала и оказалась на вершине. Верху была глубокая впадина из камня и мёртвых серых деревьев, где гора заканчивалась на фоне неба. Но ближе были густые, шуршащие, чёрные ели, а у её ног расстилалась вершина горы: плоская маленькая долина из сухой травы и тихо стоящих осин, в которой поблескивал ручей.
Это была маленькая долина или раковина, из которой ручей мягко стекал к более низким камням и деревьям каньона. Вокруг неё была нежная сухая трава, и рощи из осин клонили свои жёлтые кроны. Через дикую, сухую траву бежал быстрый ручей.
Здесь можно было ожидать увидеть оленей, фавнов и диких зверей, как в маленьком раю. Здесь она должна была ждать Ромеро и перекусить с ним.
Она отвязала седло и с треском потянула его к земле, позволив лошади бродить с длинной верёвкой. Как красиво выглядела гнедая Тэнси среди жёлтых листьев, которые лежали на сухой земле, как патина! На самой Принцессе был пушистый свитер цвета сухой травы и рыжевато-коричневые бриджи для верховой езды. Она чувствовала, что вписывается в пейзаж.
Из своей поклажи она вынула пакеты с ланчем, расстелила маленькую скатерть и начала ждать Ромеро. Затем развела небольшой костёр. Затем съела яйцо. Затем побежала за Тэнси, которая направлялась к ручью. Затем села на солнце под осинами и снова начала ждать.
Небо было голубым. Её маленькая долина была похожа на долину фей. Но вверху громоздились широкие склоны, тёмные от остроконечных елей, и шелестели серые мёртвые деревья среди серых камней или мерцали жёлтым и красным. Горы были прекрасны в своей тяжёлой, жестокой красоте, со своими моментами нежности.
Она увидела, как Тэнси насторожилась и начала бежать. За ручьём в зарослях елей появились 2 фигуры, похожие на призраков. Это были 2 индейца на лошадях, похожие на мумий в своих светло-серых одеялах. На сёдлах лежали ружья. Они ехали прямо к ней, на запах дыма.
Когда они подъехали ближе, то развернули одеяла, укутывавшие их, и поприветствовали её, с любопытством глядя своими чёрными глазами. Их чёрные волосы были неухожены, длинные косы на плечах были грязны. Они выглядели усталыми.
Они спешились возле костра – лагерь есть лагерь, - обернули одеяла вокруг бёдер, стащили сёдла с коней и выпустили коней пастись, затем сели. Один из них был молодым человеком, она раньше уже встречала его, а второй был постарше.
- Вы одна? – спросил молодой.
- Ромеро будет здесь с минуты на минуту, - сказала она, оглядываясь на тропинку.
- А, Ромеро! Так вы с ним? Куда вы направляетесь?
- Вокруг хребта, - сказала она. – А куда вы едете?
- Вниз, к Pueblo.
- Охотились? Как давно вы уже едете?
- Да, охотились. Уже 5 дней, - молодой индеец рассмеялся коротким бессмысленным смешком.
- Удачная охота?
- Нет. Видели следы двух оленей, но никого не подстрелили.
Принцесса заметила подозрительный горб под одним из сёдел – несомненно, олень. Но она ничего не сказала.
- Должно быть, вы замёрзли.
- Да, ночью очень холодно. И голодно. Ничего не ели со вчерашнего дня. Съели все припасы, - и он опять засмеялся коротким бессмысленным смехом.
Под своей тёмной кожей мужчины выглядели усталыми и голодными. Принцесса поискала еду в своих сумках. Там был кусок бекона и немного хлеба. Она дала это им, и они начали жарить тосты над огнём, насадив их на прутья. Такой маленький лагерь и увидел Ромеро, спустившийся со склона: Принцессу в её рыжих бриджах с коричнево-голубым шёлковым платком на голове, сидящей напротив двух темноголовых индейцев у костра, тогда как один из индейцев наклонился вперёд, жаря бекон, и его косы свисали, словно от усталости.
Ромеро подъехал безо всякого выражения на лице. Индейцы поздоровались с ним на испанском. Он снял седло со своей лошади, вынул еду из сумок и сел у костра, чтобы поесть. Принцесса пошла к ручью за водой и чтобы вымыть руки.
- У тебя есть кофе? – спросили индейцы.
- Нет, - сказал Ромеро.
Они сидели около часа в тёплом полуденном солнце. Затем Ромеро оседлал лошадей. Индейцы всё ещё сидели у костра. Ромеро и Принцесса уехали, попрощавшись по-испански с индейцами, и углубились в густой ельник, откуда появились эти 2 странные фигуры.
Когда они остались одни, Ромеро обернулся и странно посмотрел на неё. Она не могла понять этого взгляда, его глаза так блестели. И она впервые спросила себя, не поступила ли она опрометчиво.
- Надеюсь, вы не возражаете путешествовать вдвоём со мной, - сказала она.
- Если вы этого хотите, - ответил он.
Они вышли к подножию широкого голого склона каменистой вершины, где мёртвые ели стояли и шуршали, как щетина на теле серого мёртвого кабана. Ромеро сказал, что мексиканцы выжигали горы 20 лет назад, чтобы изгнать белых. Эта серая впадина на склоне была похожа на труп.
Тропинка была еле различима теперь. Ромеро искал деревья, которые пометило лесничество. И они карабкались по выжженному склону, среди мёртвых елей, поваленных и серых, как пепел, навстречу ветру. Ветер дул с запада, с пустыни. А пустыня лежала, как огромный мираж, слегка поднимающийся к западу, бескрайний и бледный за каньоном. Принцесса почти не могла туда смотреть.
Около часа их лошади шли по склону, тяжело работая бёдрами, поднимаясь с  трудом, делая передышки и карабкаясь снова по серой наклонной стене. А ветер дул, как огромная машина.
Через час дорога пошла вниз. Всё вокруг них было серым и мёртвым, лошади пробирались между серебристых еловых стволов. Но они были рядом с самим хребтом.
Чувствуя конец, лошади прибавили шагу. Они шли вокруг елового леса на самой вершине. Они спешили, чтобы уйти от чудовищного механического ветра, который нечеловечески свистел и был очень холодным. И так, пройдя через тёмный заслон деревьев, они оказались по ту сторону хребта.
Впереди теперь были только горы, тяжёлые, массивные, низко сидящие горы, закрученные огромным хитрым узлом, в которых не было ни души. Под шуршащими чёрными еловыми иголками лежал снег. Безжизненные долины были воронками из камня и елей, округлые вершины и вершины в форме кабаньих спин громоздились одна над другой, словно огромное стадо.
Это испугало Принцессу, это было ТАК бесчеловечно. Она даже не думала, что пейзаж будет настолько бесчеловечным, анти-жизненным. Но теперь одно из её желаний было удовлетворено. Она увидела массивную, мрачную, отталкивающую сердцевину Скалистых гор. Она видела её теперь перед своими глазами, такую гигантскую, тяжёлую и чудовищную.
И ей захотелось вернуться. В этот момент ей захотелось повернуть обратно. Она взглянула в этот клубок из гор и была напугана. Но Ромеро продолжал ехать по подветренной стороне елового леса над впадиной из внутренних гор. Он повернулся к ней и указал тёмной рукой на склон:
- Здесь золотоискатель рыл землю, - сказал он.
Она увидела серую гору рядом с ямой, похожей на большую барсучью нору. Земля казалась совсем свежей.
- Недавно? – спросила Принцесса.
- Нет, лет 20-30 назад, - он придержал лошадь и взглянул на горы. – Смотрите! – сказал он. – Там идёт тропинка, которую сделало лесничество – вдоль этих хребтов, по вершине и туда, до Люси-таун, где проходит главная дорога. Мы спустимся туда. Тропинки нет. Смотрите за ту гору. Видите вершину, где нет деревьев и растёт немного травы?
Он поднял свою коричневую руку в указующем жесте, его тёмные глаза всматривались вдаль, он изогнулся на лошади, повернувшись к Принцессе. Он сам казался ей странным и зловещим демоном. Она была ослеплена этой высотой, и её слегка тошнило, она больше не могла смотреть. Она видела лишь орла, который кружил в небе, и свет с запада.
- Смогу ли я добраться так далеко? – спросила она слабым голосом.
- О, да! Теперь всё просто. Больше не будет трудных мест.
Они перевалили через хребет, придерживаясь внутренней подветренной стороны в глубокой тени. Было холодно. Затем дорожка опять пошла подниматься, и они оказались на узком гребне хребта, а скалы ускользали с другой стороны. Принцессе было страшно. На момент она посмотрела вдаль и увидела пустыню, края пустыни, ещё пустыню, ещё больше голубых краёв. Пустыня светилась бледным светом и была огромной, спускаясь к западному горизонту. Это было божественно и страшно. Она не могла выносить этого зрелища. Слева была тяжёлая масса гор.
Она закрыла глаза и отключила сознание. Её кобыла шла по тропинке всё вперёд и вперёд. Ветер начал дуть снова.
Они повернулись спинами к ветру, лицами – к горам. Она думала, что они сошли с тропинки, потому что не могла её различить.
- Нет, - сказал он, поднимая руку и указывая куда-то. – Разве вы не видите помеченные деревья?
Сделав усилие сознанием, она смогла различить на светло-сером стволе мёртвой ели старые отметины топора, где лесничество вырубило древесину. Но от высоты, от холода и ветра её мозг был парализован.
Они вновь повернули и начали спускаться. Он сказал ей, что они сошли с тропинки. Лошади скользили по рассыпчатым камням, нащупывая путь вниз. Было уже за полдень, солнце сияло довольно низко – было около 4 часов вечера. Воздух становился холоднее. Они находились среди бесформенных пиков и крутых вогнутых долин. Она едва осознавала, что Ромеро находится рядом.
Он спешился и подошёл, чтобы помочь ей слезть с седла. Она шаталась, но ни за что не выдала бы своей слабости.
- Здесь нужно соскользнуть вниз, - сказал он. – Я поведу лошадей.
Они находились на хребте и стояли лицом к крутому голому склону, где росла бледная рыжая трава и вечернее солнце светило в полную силу. Он был вогнутым и крутым. Принцесса почувствовала, что может соскользнуть и поехать вниз, в эту огромную дыру, как на санях.
Но она сумела собраться. Её глаза вновь заблестели с осмысленным интересом. Ветер дул сильными порывами, она слышала шум елового леса. Её волосы разметались, на щеках появились красные пятна. Она выглядела, как дикая маленькая фея.
- Нет, - сказала она, - я сама поведу свою лошадь.
- Тогда следите за тем, чтобы она не соскользнула вниз и не увлекла вас за собой, - сказал Ромеро.
И он пошёл прочь, прыгая с камня на камень по бледному крутому склону, вниз по траве, присматриваясь к любой малейшей выемке, куда бы мог поставить ногу. Его лошадь прыгала и скользила вслед за ним и иногда останавливалась как вкопанная, отказываясь идти дальше. Тогда он мягко тянул вожжи и ободрял животное. Тогда лошадь дёргала передними ногами, и спуск продолжался.
Принцесса последовала за ними, положившись на волю Провидения, шатаясь и карабкаясь. Ромеро то и дело оборачивался и видел, как она скачет вниз, словно маленькая странная птичка, в своих рыжих бриджах, похожих на утиные ноги, и в своём цветном платке, который делал её голову похожей на птичью. Гнедая качалась и скользила вслед за ней. Но всё же Принцесса спускалась вниз – такое маленькое живое пятнышко на огромном боку рыжей горы. Такое маленькое! Как яичко маленькой птички. И это поражало мозг Ромеро мыслью о чуде.
Но они должны были спуститься, чтобы выбраться из этого холодного пронизывающего ветра. Еловые деревья теперь остались далеко, там, где среди камней тёк небольшой ручеёк. Ромеро зиг-загами спускался вниз, а за ним спешила маленькая разноцветная Принцесса, держа конец длинных вожжей и ведя за собой спотыкающуюся, скользящую кобылу.
Наконец, они спустились. Ромеро сел на солнце рядом с черничным кустом. Принцесса подошла к нему с горящими щеками, с тёмно-голубыми глазами, которые были гораздо темнее голубого цвета у неё на платке и неестественно сияли.
- Мы сделали это, - сказал Ромеро.
- Да, - сказала Принцесса, бросая вожжи и падая на траву, не способная ни говорить, ни думать.
Но, слава Богу, они выбрались из ветра и были на солнце.
Через несколько минут её сознание и самоконтроль начали возвращаться. Она выпила немного воды. Ромеро занимался сёдлами. Затем они вновь отправились в путь, ведя лошадей немного дальше вдоль русла ручья. Затем смогли сесть в сёдла.
Они проехали вниз по течению до долины, в которой была роща из густых осин. Солнце проникало между тонких стволов и сияло над ними, а круглые осиновые листья, подавая странные механические дрожащие сигналы, казалось, расплёскивали золото перед её глазами. Она ехала в сияющих золотых брызгах.
Затем они въехали в тень смолистого елового леса. Колючие ветки словно старались смести её с лошади. Ей приходилось изгибаться.
Но показалось какое-то подобие тропинки. И внезапно они оказались на опушке елового леса, под ярким солнцем, и увидели маленькую хижину и дно маленькой голой долины с нагромождениями камней, и круглый пруд с тёмно-зелёной водой. Солнце как раз собиралось уходить от него.
Действительно, пока она стояла, хижину и её саму накрыла тень; сгущались сумерки. Вершины наверху всё ещё были освещены.
Это была скорее дыра, чем хижина, с земляным полом и дверью без петель. Внутри стояла деревянная лежанка и три старых чурбана, заменяющих табуреты, и подобие очага. Больше ни для чего не было места. В этой дыре с трудом помещались двое людей. Крыши не было, но Ромеро заранее позаботился об этом и навалил на крышу толстые еловые ветки.
Здесь правило странное убожество первобытного леса, убожество и грязь животных, ветер. Принцесса почувствовала отвращение. Она ослабела и была уставшей.
Ромеро быстро принёс пригоршню сучьев, развёл небольшой огонь в каменном очаге и вышел, чтобы позаботиться о лошадях. Принцесса рассеянными механическими движениями подбрасывала палки в огонь, словно оцепеневшая, и смотрела в пламя, очарованная. Она не могла развести большой огонь – это подожгло бы всю хижину. А дым выходил через обветшалый дымоход, сделанный из камней и глины.
Когда Ромеро вошёл с седлами и сумками и повесил сёдла на стену, Принцесса сидела на чурбане перед огнём, грея свои маленькие руки, а её оранжевые бриджи горели, как ещё один костёр. Она была в оцепенении.
- Выпьете сейчас немного виски или чаю? Или подождёте супа? – спросил он.
Она поднялась и посмотрела на него яркими горящими глазами, наполовину не понимая. У неё был лихорадочный румянец на щеках.
- Чаю, - сказала она, - чаю с виски. Где чайник?
- Подождите, - сказал он. – Я сейчас всё принесу.
Она взяла пальто из сумки и вышла с ним на улицу. Лежал густой сумрак, но небо наверху всё ещё светилось, а на вершинах гор осины горели, как пламя.
Лошади щипали траву среди камней. Ромеро вскарабкался на кучу серых камней и начал убирать брёвна и камни, пока не открыл вход в одну из старых шахт. Это был его тайник. Он вынул узел с одеялами, сковородки, небольшую керосинку, топор – обычное снаряжение для лагеря. Он казался быстрым, энергичным, полным сил. Эта проворная сила слегка смущала Принцессу.
Она взяла кастрюлю и пошла за водой. Пруд был очень тихим и загадочным, глубокого зелёного цвета, но очень чистый, прозрачный, как стекло. Как холодно было! Как страшно!
Она пригнулась к воде в своём тёмном пальто, споласкивая кастрюлю, чувствуя холод, давивший со всех сторон, и тени, которые словно пригибали её к земле. Солнце уже уходило с горных вершин, оставляя её в глубокой тени. Скоро эта тень совсем её сломает.
Искры? Или глаза, глядящие на неё с другого берега? Она пристально всмотрелась, загипнотизированная. И заметила своим острым зрением бледную фигуру рыси, которая пригнулась к воде – бледная, как камни, в которых она скрывалась. И рысь смотрела на неё холодным электрическим взглядом, со странной пристальностью, с разновидностью удивления и бесстрашия. Принцесса видела её морду, выдвинутую вперёд, и навострённые уши с кисточками. Рысь смотрела на неё с холодным животным любопытством, каким-то демоническим и бессознательным.
Принцесса сделала быстрое движение и пролила воду. И в мгновение ока рысь исчезла, прыгая, как убегающая кошка. Её движения были странно мягкими, мелькнул короткий хвост. Очаровательно. Но этот холодный пристальный демонический взгляд! Принцесса поёжилась от холода и страха. Она хорошо знала страхи и отвратительность дикой природы.
Ромеро внёс узлы с постелью и лагерное снаряжение. Хижина, не имевшая окон, уже не была светлой внутри. Он зажёг фонарь и затем вышел снова с топором. Она, подкладывая палки в огонь под чайником, слышала, как он рубит сучья. Когда он вошёл с вязанкой дубовых ветвей, она как раз бросала заварку в кипяток.
- Сядьте, - сказала она, - и выпейте чаю.
Он налил немного виски в эмалированные чашки, и они вдвоём сели в молчании на чурбаны, потягивая горячую жидкость и иногда кашляя от дыма.
- Мы жжём дубовые ветки, - сказал он. – От них почти нет дыма.
Он был странно далёким и говорил только то, что нужно было сказать. И она, со своей стороны, была далека от него. Казалось, что их разделяют целые миры, но они сидели так близко друг от друга.
Он развернул один узел с постелью и расстелил одеяла и овечью шкуру на лежанке.
- Лягте и отдохните, - сказал он, - а я приготовлю ужин.
Она решила последовать этому совету. Завернувшись в своё пальто, она легла лицом к стене. Она слышала, как он готовит ужин на керосинке. Вскоре почувствовался запах супа и послышалось шипение жира, когда он жарил цыплёнка.
- Вы сейчас будете ужинать? – спросил он.
Она рывком поднялась с лежанки  и отбросила волосы назад. Она чувствовала себя загнанной в угол.
- Дайте мне его сюда, - сказала она.
Сначала он дал ей миску с супом. Она сидела среди одеял и медленно ела его. Она была голодна. Затем он дал ей эмалированную тарелку с кусочками жареного цыплёнка, смородиновым желе и бутербродом. Блюдо было очень вкусным. Он сделал кофе. Он не говорил ни слова. Её наполняло некоторое презрение. Она была загнана в угол.
Когда они поужинали, он вымыл посуду, вытер её и аккуратно убрал, иначе в хижине не было бы места для передвижения. Древесина дуба давала хороший яркий жар.
Он постоял несколько секунд в растерянности, затем спросил её:
- Вы хотите ложиться спать скоро?
- Скоро, - ответила она. – А вы где будете спать?
- Здесь, - он указал на пол у стены. – Снаружи слишком холодно.
- Да, - сказала она. – Надо думать.
Она сидела неподвижно, с горящими щеками, полная противоречивых мыслей. Затем она смотрела, как он раскладывает одеяла на полу, положив вниз овечью шкуру. Затем она вышла в ночь.
Звёзды были большими. На краю одной горы светился Марс, как горящий глаз горного льва. Но она сама была глубоко-глубоко в тенистом колодце. В глубокой тишине она слышала, как еловый лес потрескивает от электричества и холода. Незнакомые звёзды плавали по поверхности воды. Ночью ожидался мороз. Из-за холмов доносилось далёкое воющее пение койотов. Она спросила себя, как лошади переживут эту ночь.
Немного поёживаясь, она вернулась в хижину. Тёплый свет горел сквозь щели. Она толкнула наполовину открытую дверь.
- А как же лошади? – спросила она.
- Мой чёрный не уйдёт. И ваша кобыла останется с ним. Вы ляжете сейчас?
- Я так думаю.
- Хорошо. Дам лошадям овса.
И он вышел.
Он не возвращался некоторое время. Она лежала, плотно закутавшись в одеяла.
Он потушил фонарь и сел на своей постели, чтобы раздеться. Она лежала, отвернувшись. Вскоре она заснула.
Ей снилось, что идёт снег, что он падает на неё через крышу, мягко, беспощадно, и скоро погребёт её заживо. Ей было всё холоднее, снег давил на неё. Он сейчас её поглотит.
Она проснулась со внезапным содроганием, как от боли. Ей действительно было очень холодно. Возможно, тяжёлые одеяла передавили ей всё тело и заставили его онеметь. Казалось, что её сердце не может биться, что она не может двигаться.
С ещё одним содроганием она села. Было очень темно. Не было ни искры огня, весь огонь уже потух. Она сидела в кромешной тьме. Только через щель была видна звезда.
Чего она хотела? О, чего же она хотела? Она сидела на кровати и горестно раскачивалась. Она слышала ровное дыхание спящего мужчины. Она дрожала от холода, её сердце словно было готово остановиться. Ей хотелось тепла и защиты, ей хотелось, чтобы её забрали от неё самой. В то же самое время и, возможно, сильнее всего, ей хотелось сохранить себя нетронутой, чтобы ни у кого не было власти над ней, не было прав на неё. В ней была дикая необходимость того, чтобы никто – особенно ни один мужчина – не имел над ней власти или прав на неё, чтобы никто и ничто не владело ею.
Даже этот! Но ей было так холодно, она так дрожала, её сердце переставало биться. О, разве никто не поможет её сердцу забиться?
Она попыталась говорить и не могла. Она прочистила горло:
- Ромеро, - сказала она странным голосом, - мне холодно.
Откуда раздался её голос и чей голос это был в темноте?
Она услышала, как он сел от неожиданности, и его голос словно вибрировал, когда он сказал:
- Вы хотите, чтобы я вас согрел?
- Да.
Когда он поднял её и обнял, ей захотелось закричать, чтобы он не трогал её. Она словно окаменела и застыла.
А он был тёплым, но эта теплота была какой-то животной. От желания он дышал тяжело, тоже как животное. И она подчинилась.
Она никогда, никогда не хотела подчиняться, отдаваться мужчине. Но она раньше ХОТЕЛА, чтобы это случилось с ней. И, в соответствии со своей волей, она лежала и позволяла событиям течь своим чередом. Но она этого не хотела сейчас. Она хотела сохранить себя для себя.
Однако раньше она этого хотела, и это случилось. Она глубоко задышала с облегчением, когда всё было кончено.
Но даже сейчас она должна была лежать в крепких властных объятиях другого существа, этого мужчины. Она боялась начать бороться, чтобы уйти. Она слишком сильно боялась ледяного холода его постели.
- Вы хотите уйти от меня? – спросил его странный голос. О, если бы он был на расстоянии в тысячу миль от неё! Но, с другой стороны, она хотела того, чтобы он был так близко от неё.
- Нет, - сказала она.
И она почувствовала странную гордость и радость, поднявшиеся в нём – за её счёт. Потому что он её получил. Она чувствовала себя жертвой. А он радовался своей власти над ней, своему обладанию, своему удовольствию.
Когда наступил рассвет, он крепко спал. Она внезапно поднялась.
- Я хочу огня, - сказала она.
Он широко раскрыл карие глаза и улыбнулся странной нежной улыбкой.
- Я хочу, чтобы вы развели огонь, - сказала она.
Он взглянул в светлые щели. Его смуглое лицо казалось высеченным из камня.
- Хорошо, - сказал он. – Разведу.
Она приводила в порядок лицо, пока он одевался. Она не могла смотреть на него. Он так светился от гордости и удовольствия. Она почти в отчаянии прятала лицо. Но, почувствовал холодный порыв ветра, когда он открыл дверь, она зарылась в то тёплое место, где раньше лежал он. Как быстро исчезло тепло, когда он ушёл!
Он развёл огонь и вышел, вернувшись через некоторое время с водой.
- Оставайтесь в постели, пока солнце не встанет, - сказал он. – Очень холодно.
- Дайте мне моё пальто.
Она плотно завернулась в пальто и села среди одеял. От огня уже доносилось тепло.
- Я предполагаю, что мы отправимся в обратный путь сразу после завтрака?
Он сидел на корточках у керосинки, жаря яйца. Он внезапно посмотрел на неё своими карими глазами, прямо ей в лицо:
- А вы хотите? – спросил он.
- Лучше уехать как можно скорее, - ответила она, отворачиваясь от его глаз.
- Вы хотите уйти от меня? – спросил он, повторяя ночной вопрос с каким-то страхом.
- Я хочу уйти отсюда, - сказала она решительно. И это было правдой. Она хотела вернуться обратно в мир людей.
Он медленно поднялся, держа алюминиевую сковородку.
- Вам не понравилась прошлая ночь? – спросил он.
- Не очень, - ответила она. – А что? Вам понравилась?
Он поставил сковородку и стоял, глядя в стену. Она видела, что нанесла ему тяжёлый удар. Но она не сдавалась. Она отыгрывалась. Она хотела вновь вернуть самообладание, но каким-то загадочным образом она чувствовала, что он всё ещё владеет какой-то её частью.
Он медленно обернулся к ней. Его лицо было серым и окаменевшим.
- Вы, американки, всегда стараетесь унизить мужчин.
- Я не американка, - сказала она. – Я британка. И я не стараюсь унизить мужчин. Я только хочу вернуться обратно.
- И что вы скажете обо мне там, внизу?
- Что вы были очень добры ко мне, и всё было очень хорошо.
Он вновь сел на корточки и продолжил жарить яйца. Он дал ей её тарелку и чашку с кофе, а сам сел есть свою еду.
Но он, казалось, не мог глотать. Он посмотрел на неё:
- Вам не понравилась прошлая ночь? – спросил он.
- Не очень, - ответила она уже с некоторым трудом. – Я – не любитель подобных вещей.
Какое-то удивление разлилось по его лицу при этих словах и немедленно сменилось чёрным гневным взглядом, а затем зловещим каменным отчаянием.
- Нет? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.
- Не очень, - ответила она, глядя на него в ответ с устойчивой враждебностью.
По его лицу словно пробежало тёмное пламя.
- Тогда я заставлю вас полюбить, - сказал он словно про себя.
Он поднялся и взял её одежду, висящую на крючке: тонкое льняное бельё, оранжевые бриджи, пушистый свитер, головной платок, затем подобрал её сапоги и расшитые бисером мокасины. Он мял одежду в руках и открыл дверь. Сидя на постели, она видела, как он подошёл к тёмно-зелёному пруду в ледяной тени на дне долины. Он швырнул одежду и обувь на лёд, который покрывал воду. И Принцесса видела, как её вещи лежат на тёмном зелёном зеркале: белое бельё, оранжевые бриджи, чёрные сапоги, синие мокасины, разноцветная куча вещей. Ромеро подобрал несколько камней и швырнул их на лёд. Поверхность треснула, и одежда исчезла в журчащей воде, а по долине разнеслось эхо.
Она сидела среди одеял в отчаянии, крепко держа своё голубое пальто. Ромеро большими шагами вошёл в хижину.
- Теперь вы останетесь здесь со мной, - сказал он.
Она была в бешенстве. Её голубые глаза встретились с его глазами. Они были, как два демона, смотревшие друг на друга. На его лице под сиянием было отчаянное желание смерти.
Он видел, как она осматривает хижину и размышляет. Он увидел, как её взгляд остановился на его винтовке. Он взял ружьё и вышел с ним. Вернувшись, он вытащил её седло, отнёс его к озеру и швырнул в воду. Затем взял своё седло и сделал то же самое.
- Теперь вы уедете? – спросил он, глядя на неё с улыбкой.
Она спорила сама с собой, как уговорить его и улестить. Но она знала, что на него это не возымеет действия. Она сидела среди одеял в ледяном отчаянии, твёрдая, как лёд.
Он выполнил работу по дому и исчез с винтовкой. Она встала в своей голубой пижаме, завернулась в пальто и вышла к дверному проёму. Тёмно-зелёное озеро опять было неподвижно, каменные склоны были бледными и замёрзшими. В долине всё ещё лежали тени. В дали она видела пасущихся лошадей. Если бы она могла поймать лошадь! Сверкающее жёлтое Солнце наполовину поднялось над горами. Было 9 часов утра.
Весь день она была одна и была напугана. Она сама не знала, чего боялась. Возможно, треска в тёмном еловом лесу. Возможно, просто дикой бессердечности гор. Но весь день она сидела на солнце в дверном проёме и смотрела с надеждой вдаль.  А кишки сводило от страха.
Она видела тёмное пятнышко, которое, возможно, было медведем. Оно двигалось по бледному травянистому склону вдали, на солнце.
Когда ближе к вечеру она увидела приближающегося Ромеро, который нёс ружьё и убитого оленя, судороги у неё в кишках расслабились, затем ей стало холодно. Она боялась его холодным страхом.
- Вот оленина, - сказал он, бросая убитую самку ей под ноги. – Вам не захочется уходить отсюда. Здесь хорошо.
Она вернулась в хижину.
- Идите на солнце, - сказал он, следуя за ней. Она смотрела на него испуганными враждебными глазами.
- Идите на солнце, - повторил он, мягко увлекая её за локоть, сильно его сжав.
Она знала, что сопротивление бесполезно. Он тихо вывел её и сам сел в дверном проёме, всё ещё держа её за руку.
- На солнце тепло, - сказал он. – Смотрите, здесь хорошо. Вы – такая хорошенькая белая женщина, почему вы хотите быть подлой со мной? Разве здесь не чудесно? Идите сюда! Здесь точно тепло.
Он привлёк её к себе и, несмотря на её каменное сопротивление, снял с неё пальто и оставил в тонкой голубой пижаме.
- Вы действительно – хорошенькая маленькая белая женщина, маленькая и хорошенькая, - сказал он. – Конечно, вы не захотите быть подлой ко мне, я знаю.
Она, окаменевшая и беспомощная, должна была подчиняться ему. Солнце светило на её белую нежную кожу.
- Не стал бы возражать против адского огонька, - сказал он. – После этого.
Казалось, что странное похотливое настроение вновь овладело им. Но, хотя снаружи она была беспомощной, внутри она сопротивлялась, была абсолютно каменной.
Когда позже он вновь оставил её, она внезапно сказала ему:
- Вы думаете, что сможете завоевать меня этим путём. Но вы не сможете. Вы никогда не сможете завоевать меня.
Он остановился и обернулся на неё. На его лице отражалось много противоречивых эмоций – удивление, страх и бессознательная боль, которые искажали его лицо, пока оно не стало похожим на маску. Затем он молча вышел, повесил убитого оленя на сук и начал его свежевать. Пока он занимался этой работой, солнце зашло, и наступила ночь.
- Видите, - сказал он, когда сидел на корточках и готовил ужин, - я Вас не отпущу. Клянусь, что вы позовёте меня ночью, и у меня есть некоторое право. Если вы хотите уладить всё со мной прямо сейчас, то есть если вы хотите быть со мной, мы уладим всё это сейчас, а завтра спустимся к ранчо и поженимся, или как хотите. Но вам нужно сказать, что вы хотите быть со мной. Иначе я останусь здесь, пока что-нибудь не случится.
Она немного помедлила с ответом.
- Я ни с кем не хочу быть против своей воли. Я не испытывала к вам неприязни – по крайней мере, до тех пор, пока вы не попытались навязать мне свою волю. Я не хочу, чтобы это происходило. У вас ничего не выйдет. И ни у кого не вышло бы. Вы никогда не сможете подчинить меня своей воле. И у вас не будет на это много времени, потому что скоро на мои поиски кого-нибудь пошлют. Он обдумывал эти слова, и она пожалела, что произнесла их. Затем, мрачный, он продолжил готовить ужин.
Он не мог завоевать её никаким насилием. Потому что её дух был твёрд и неприступен, как бриллиант. Но он мог разрушить её. Это она знала. И разрушит.
В тёмном насильственном излишестве  он пытался растратить своё желание на неё. Он мучил её, а она терпела агонию и каждый раз чувствовала, что умрёт. Потому что он странным образом получил контроль над какой-то её частью, которая никогда не должна была существовать. Мучимая жгучей разрывающей пыткой, она чувствовала, что нить её человеческого существования вот-вот порвётся, и она умрёт. Жгучий жар мучил её изнутри.
Если бы только она могла быть вновь одна, холодная и нетронутая! Если бы только она могла вновь вернуть себя! Сможет ли она это когда-нибудь?
Даже сейчас она не ненавидела его. Она была выше этого. Словно какой-то мучительный горячий рок. Этот мужчина едва существовал для неё как личность.
На следующий день он не развёл огонь, потому что дым мог привлечь внимание. Это был пасмурный день, ей было холодно. Он разогрел суп на керосинке. Она лежала в одеялах без движения.
Ближе к вечеру она натянула одежду на голову и разрыдалась. Она никогда по-настоящему не плакала в жизни. Он стащил с неё одеяла, чтобы посмотреть, почему её тело сотрясается. Она всхлипывала в истерике. Он вновь накрыл её и вышел, глядя на горы, где собирались облака и шёл небольшой снег. Это был ветреный, ужасный, зимний день.
Она плакала несколько часов. После этого между ними установилось молчание. Они были двумя покойниками. Он больше не трогал её. Ночью она лежала и дрожала, как умирающая собака. Она чувствовала, что её дрожь порвёт что-то в теле, и она умрёт.
Наконец, ей пришлось заговорить.
- Не могли бы вы развести огонь? Мне так холодно, - сказала она, стуча зубами.
- Подойдёте сюда? – донёсся его голос.
- Я бы лучше хотела, чтобы огонь развели вы, - сказала она. Её зубы колотились друг о друга и разрубали слова напополам.
Он встал и зажёг огонь. Наконец, по хижине распространилось тепло, и она могла уснуть.
Следующий день был вновь холодным и с ветром. Но светило солнце. Ромеро ходил вокруг в молчании, с лицом мертвеца. Теперь обстановка была такой мрачной и так походила на смерть, что ей хотелось сделать что-нибудь. Если бы сейчас он попросил её спуститься с ним вниз в мир людей и выйти за него замуж, она сделала бы это. Какое это имело значение? Ничто больше не имело значения.
Но он её не просил. Его желание умерло и было, как твёрдый лёд внутри него. Он продолжал следить вокруг дома.
На четвёртый день она сидела в дверном проёме, на солнце, завернувшись в одеяло, и увидела двух всадников на гребне травянистого склона – маленькие фигурки. Она закричала. Он быстро взглянул и увидел их. Мужчины спешились. Они искали тропинку.
- Они ищут меня, - сказала она.
- Muy bien*, - ответил он по-испански.
Он взял ружьё и сел, положив его на колени.
- О! – сказала она. – Не стреляйте!
Он посмотрел на неё.
- Почему? Вы хотите остаться со мной?
- Нет, - ответила она. – Но не стреляйте.
- Я не собираюсь идти в тюрьму.
- Вы не пойдёте в тюрьму, - ответила она. – Не стреляйте.
- А я выстрелю.
И он встал на колено и тщательно прицелился. Принцесса сидела в агонии беспомощности и безнадёжности.
Выстрел раздался. Через мгновение она увидела, как одна из лошадей покатилась по травянистому склону. Мужчина упал в траву, его не было видно. Второй мужчина взобрался на лошадь и помчался галопом под защиту ближайшей ели. Паф! Паф! Раздавались выстрелы Ромеро. Но каждый раз он промахивался, и бегущая лошадь, как кенгуру, впрыгнула в укрытие.
Всадник был в безопасности. Ромеро теперь спрятался за скалой. Царило глубокое молчание, светило Солнце. Принцесса сидела на лежанке внутри хижины, скрючившись, как парализованная. Казалось, что Ромеро часами сидел за этой скалой, в своей чёрной рубашке, без головного убора, и наблюдал. У него была красивая подвижная фигура. Принцесса спрашивала себя, почему ей не жаль его. Но её дух был твёрдым и холодным, сердце не могло смягчиться. Хотя сейчас она позвала бы его к себе с любовью.
Но нет, она его не любила. Она никогда не полюбит мужчину. Никогда! Это убеждение укоренилось в ней, похожее на месть.
Внезапно она так перепугалась, что чуть не упала с лежанки. Выстрел раздался совсем рядом с хижиной. Ромеро подпрыгнул, его простёртые руки упали, он повернулся в прыжке. Пока он был в воздухе, раздался второй выстрел, и Ромеро упал, изогнувшись, скребя руками землю возле двери хижины.
Принцесса сидела абсолютно неподвижно, глядя на распростёртое тело. Через несколько секунд появилась фигура человека в форме лесничества: молодой человек в широкополой стетсоновской шляпе, тёмной фланелевой рубашке, в сапогах, с ружьём. Он подошёл к телу.
- Мы взяли тебя, Ромеро! – сказал он. И перевернул мертвеца. На месте груди уже натекла небольшая лужица крови.
- Гм, - сказал мужчина из лесничества. – Да я подстрелил тебя даже ближе, чем думал.
И он сел на корточки, глядя на труп.
Он поднялся, услышав далёкий зов своего товарища.
- Эй, Билл! – закричал он. – Да! Готов! Да! Я его подстрелил.
Из леса появился второй мужчина на сером коне. У него было румяное доброе лицо и круглые карие глаза, расширенные от замешательства.
- Он, случайно, не потерял сознание? – спросил он с тревогой.
- Похоже, - сухо ответил первый мужчина.
Второй спешился и наклонился над телом. Затем вновь выпрямился и кивнул.
- Да-а! – сказал он. – Он готов. Это он, Доминго Ромеро.
- Да! Я знаю! – ответил второй.
Тогда он повернулся и заглянул в хижину, где сидела Принцесса, которая смотрела большими совиными глазами из своего красного одеяла.
- Здравствуйте! – сказал он, входя. И снял шляпу. О, какой смешной она чувствовала себя! Хотя он ничего не значил.
Но она не могла говорить.
- Зачем этот человек начал стрелять? – спросил он.
Она поискала слова онемевшими губами.
- Он сошёл с ума! – ответила она с торжественной убеждённостью.
- Господи! Вы хотите сказать, что он сошёл с ума? Фью! Вот так дельце! Но тогда это всё объясняет. Гм!
Он принял это объяснение без дальнейших расспросов.
С некоторым трудом им удалось спустить Принцессу на ранчо. Но она тоже казалась не в себе.
- Я не совсем понимаю, где я нахожусь, - сказала она миссис Уилкисон, когда лежала в постели. – Можете объяснить?
Миссис Уилкисон тактично объяснила.
- Ах, да! – сказала Принцесса. – Я помню. И у меня произошло несчастье в горах, да? Разве мы не встретили человека, который сошёл с ума и застрелил лошадь подо мной?
- Да, вы встретили мужчину, который сошёл с ума.
Дело замяли. Через 2 недели Принцесса уехала на восток под присмотром мисс Камминс. Внешне она полностью оправилась. Она была Принцессой, нетронутой девственницей.
Но её завитые волосы были седыми на висках, а в глазах было некоторое безумие. Она слегка сошла с ума.
- С тех пор, как со мной произошло несчастье в горах, когда один мужчина сошёл с ума и застрелил лошадь подо мной, а моему проводнику пришлось его убить, я никогда не чувствую себя в порядке, - говорила она.
Так она это объясняла.
Позднее она вышла замуж за пожилого человека и казалась довольной.

КОНЕЦ

*"dolly" в переводе с английского означает "куколка". Часто используется, как имя собственное.
*Положение обязывает (фр.)
*Что делать? (фр.)
*Право на существование (фр.)
*Постройки из необожжённого кирпича, которыми пользовались индейцы Юго-Запада (исп.)
*Тем лучше (исп.)

(Переведено в июле 2015)