Одна на миллион

             Отчаянно хотелось любви. До слёз, до судорог, до истерики. До умопомрачения. До смерти. Любви настоящей, большой, искренней. Единственной. Бывает ли сейчас такая? Очень может быть, что практически такое уже не случается. Разве что одна на миллион. Потому, как время сейчас такое, когда всё бегом, всё мимолётно, всё на поверхности. Это раньше, в прошлые века, люди делали всё основательно, чувствовали глубоко, думали не спеша, любили навсегда. А сейчас время фастфуда и фаст остального. И даже любовь стала какой-то искусственной, несерьёзной, расчётливой и мелкой. Любовь наспех. А чаще всего любовью стали называть быстрые, технически отработанные и часто случайные случки, о которых тут же и забывали. «Пойдём, займёмся любовью». Как говорится, ни уму, ни сердцу. Нет, я, конечно, не ханжа, а современная женщина. И как современная взрослая женщина время от времени хожу на интимные свидания со знакомым мужчиной, который мне нравится, да и встречи доставляют приятности и радости, так необходимые человеку для нормального существования.
              И всё же отчаянно хотелось любви. Настоящей. Той, которая душу возвышает, сердце и тело наполняет восторгом и радостью и даёт ощущение себя истинной женщиной, божественным существом.
              А любви не было. Случались только редкие фастфудовские встречи с женатым мужчиной, которого всё устраивало в собственной семейной жизни, кроме её сексуальной составляющей. А, может быть, и эта составляющая его вполне устраивала, просто хотелось некоего разнообразия, остроты ощущений и повышения самооценки как мужчины. Впрочем, напрасно я так о нём. Он честно выполняет все неоговорённые, но предполагаемые условия наших встреч: сохраняет полную конфиденциальность, снимает квартиру для этих встреч, создаёт по возможности обстановку уюта и интима, дарит подарки, говорит красивые, правильные слова, ласков и внимателен. Но я-то чувствую, знаю точно, что случись что со мною, он исчезнет быстро и незаметно, и моё место в его жизни моментально заполнит другая, более молодая, раскованная и красивая. Думать так, знать это – неприятно и чуть-чуть больно, самую малость, скорее, обидно, как-то царапает по женскому самолюбию. Да что там, ведь и я его не люблю в исконном смысле этого слова, просто он как-то восполняет пустоту, и только. Так что претензий к нему предъявлять, строго говоря, у меня нет повода. Я и не предъявляла. Жила, как получалось, работала, по вечерам сидела дома у телевизора или компьютера, или навещала подружек. Раз в неделю посещала салон красоты и два раза – фитнес-клуб для поддержания формы. Изредка заходила в гости к родственникам. По субботам или воскресеньям обязательно навещала маму. Так и шёл день за днём, неделя за неделей. Мгновенно пролетали месяцы. Не успеешь оглянуться, как 8 марта сменялось моим днём рождения, которое выпало на 6 июля, а за ним почти сразу приходил Новый год. Вроде, вот только после института пришла работать на завод, а уже рабочий стаж почти тринадцать лет, а возраст уже… страшно сказать и подумать – полных тридцать четыре. Нет, сам по себе возраст, быть может, совсем и не плох. В конце концов, что для женщины тридцать четыре – расцвет сил, красоты, когда всё уже более-менее устоялось, стабильность на работе и в быту. Всё хорошо бы, если бы…  Если бы не женское одиночество, ведь надо быть правдивой с собою и честно признать, что моя связь с женатым человеком временна и бесперспективна. Тем более, о любви тут и речи нет. А любви так хочется. До слёз, до судорог, до истерики. До умопомрачения. Каждая женщина является в этот мир в первую очередь для того, чтобы познать эту любовь, чтобы дать её кому-нибудь. Иначе пропадает смысл всего остального.
 
              Звонит сотовый.
              – Слушаю.
              – Здравствуй, родная. Здравствуй, моя любимая.
              – Здравствуй, Егор. Как дела?
              – Плохо. Без тебя всё плохо. Свет не мил. Соскучился страшно.
              Он горит и говорит. Слова правильные. Те, которые так ждёт женщина. Хорошие слова. Жаль, что неискренние. Вернее, искренние, но не от сердца, не от души, а потому нет в них тепла. Я машинально выслушиваю. Мысли мои далеко. Сегодня пятница. Конец рабочей недели. И конец месяца. Кровь из носу, но надо сдать в бухгалтерию сводку за месяц. Документ почти готов, осталось только в плановом отделе парочку цифр уточнить. И успеть подписать у шефа – по пятницам начальник уходит домой раньше на час. Сколько сейчас? Ого! Уже четырнадцать пятьдесят. Времени в обрез.
              – …Как насчёт вечера? Скажем, часиков в семнадцать?
              – Так рано? Нет, не получится.
              – Ну, хорошо. А в восемнадцать?
              – Даже не знаю. А если позже?
              – Боюсь, что позже я не смогу. Ты же знаешь мои обстоятельства.
              Ох, эти его обстоятельства, так хорошо мне знакомые. Мне постоянно приходится их учитывать и считаться с ними. Егор и впрямь человек занятый. На работе всегда загружен – то совещание, то переговоры с клиентами, встречи, презентации, подписания договоров. Вечера и выходные, как и положено примерному семьянину, отдаются семье – жене, дочери, зятю, внучке. Живут все вместе, тем более что квартира огромнейшая, двухэтажная, с туалетами и ванными комнатами на каждом этаже. Егор сторонник семейного клана, когда семья не распадается на отдельные ячейки, как происходит в основном, а держится вместе. Чтобы за ужином, в восемь за столом собирались все. Каждый делился своими впечатлениями о прожитом дне, своими делами и проблемами. Наверное, это хорошо, быть частью семейного монолита, чувствовать его опору и защиту. Нет, это не хорошо, а просто отлично. Я, должно быть, просто завидую, что у меня нет такой семьи, мне не на кого рассчитывать, кроме себя самой. Нет, Егор, конечно, в меру своих возможностей мне помогает. И материально, и морально. Именно он напомнил мне, что я женщина, и не просто женщина, а женщина обаятельная и привлекательная. И ещё я желанная. Приятно осознавать это. Только почему в последнее время меня это не греет и не радует?
               – Так как насчёт восемнадцати часов, а лучше бы раньше?
               Меня вдруг захлёстывает обида. Почему именно я всегда должна подстраиваться под него и его обстоятельства? Почему он ничем не хочет пожертвовать ради меня? Ведь это ему совсем не сложно сделать. Он всегда может сослаться на внеплановое совещание или какой-нибудь аврал. Но нет. Господин Смирнов не желает ничем жертвовать ради меня. Даже самой малостью. Видимо, он почувствовал эти мои переживания, он вообще чуткий, в этом ему не откажешь.
               – Знаешь, я подумал, а не лучше ли перенести нашу встречу на понедельник? Это не дело, если я буду торопиться, ты начнёшь нервничать. Ни к чему эти оглядки на время и прочее. В понедельник я смогу освободиться в два. У тебя ведь тоже осталась парочка дней от отпуска? Насколько я помню, в начале месяца ты более-менее свободна. Оформи отгул на вторую половину дня. Как тебе такой вариант?
               Меня подмывает сказать ему прямо: «Мне надоели все эти варианты. Мне надоело просчитывать и подстраиваться. Я хочу быть вместе с любимым без оглядок и условностей. Просто быть вместе и всё». Но я молчу. Он отлично понимает мое молчание.
               – Ты устала. Конец недели. И конец месяца. Такие дни у тебя всегда напряжённые. Ничего, в выходные отоспишься, придёшь в себя. Я позвоню в понедельник с утра. Хороших тебе выходных, родная. До свидания. – Он отключается.
Родная… Да какая я тебе родная? Родная у тебя дочь Рита, любимая внучка Сонечка, жена Наташа. Для тебя твоя собака Джеки намного роднее меня. Все они члены твоего нерушимого клана. А я так… С боку припёка. Что-то вроде сексуальной игрушки, только живая. С одной стороны – лучше, чем резиновая. С другой – хуже, проблем больше, капризы возможны, как сегодня. Ведь он расценил моё поведение сегодня именно как каприз и перепад настроения, что свойственно неуравновешенному женскому полу. А у меня не каприз. И не перепад. А что у меня? Если бы я знала. Ничего я не знаю, кроме того, что всё гораздо глубже, чем простой каприз. Может быть, это начало кризиса среднего возраста? Земную жизнь пройдя до половины, я очутилась в сумрачном лесу? Я вздохнула. Тряхнула головой. Я подумаю об этом завтра. А сейчас мне надо срочно доделывать сводку и бежать подписывать её у шефа, пока он сам не сбежал.
               
               Утро субботнего дня выдалось пасмурным, невесёлым. Я долго валялась в постели. Так не хотелось выползать в неласковость утра из-под уютного одеяла с пододеяльником жизнеутверждающей расцветки – на яркой сочной траве крупные алые маки. Но выползать всё же пришлось. Сварила себе кофе покрепче, сделала пару бутербродов с сыром. Завтракала перед включённым телевизором. Наткнулась на сюжет о том, что всё чаще девушки и женщины сами делают предложение руки и сердца своему избраннику. Особенно, когда долго живут в гражданском браке. И чаще всего мужчины это предложение принимают. Я только вздохнула: не мой случай, Егор моё предложение не примет. А вот интересно, а что было бы, если бы принял? И я попыталась представить себе семейную жизнь с ним. И поняла, что ничего особо хорошего, скорее всего, не получилось бы. Потому что он тут же стал бы выстраивать семейный клан. А для начала начал бы «строить» меня. То есть жёстко контролировать мои приходы-уходы, где была, с кем, что делала, чем занималась, о чём думаю, чего хочу. Параллельно шла бы жесткая цензура: это можно, это нельзя, это желательно, а это ни в коем случае. Он привык командовать и дома и на работе, и чтобы ему беспрекословно подчинялись во всём. А я женщина свободолюбивая. Куда хочу, туда и лечу. И отчитываться за каждый свой поступок, объяснять каждый жест и контролировать каждое слово не желаю. Вот ещё. Что же получается? А получается, что моё нынешнее положение куда как лучше, и золотая клетка меня не устраивает ни в коем случае. И чего же я тогда сижу тут вся из себя печальная? Ведь всё как нельзя лучше именно сейчас! Да не хочу я меняться местами с его законной супругой! Пусть она ему в глаза заглядывает и нотации его слушает. В наших же отношениях парадом командую я. Хочу – иду на свидание, не хочу – не иду. Вот так-то.
                Я вздохнула. Если честно, то в последнее время я больше не хочу, чем хочу. Но иду. М-да…
                После завтрака я заправила постель, сделала лёгкую уборку в квартире, загрузила стиральную машину, включила её и отправилась погулять по магазинам перед тем, как отправиться с визитом к маме.
                Обожаю эти выходные вылазки по магазинам. Нет, я не шопоголик. Бог миловал от этой напасти. Но мне доставляет удовольствие пройтись по огромному супермаркету, любоваться на ярко освещённые витрины, примерять красивые вещи перед высокими зеркалами, зайти в кафетерий, чтобы выпить крошечную чашку ароматного зернового кофе, посидеть на диванчике, поглядывая на проходящих мимо людей.
                Я сидела на диванчике, смотрела на проходящих мимо.
                – Милка? Ты, что ли? – на меня вопросительно-весело смотрит совершенно незнакомая мне женщина.
                – Да. Я – Людмила, – сдержано отвечаю я. Мало ли Людмил на свете. Человек обознался. Бывает.
                – Милка! Вот здорово, что мы встретились! Не поверишь, я буквально вчера тебя вспоминала, – женщина плюхается рядом со мною.
                – Что-то я вас не помню, – говорю прямо, – Откуда вы меня знаете?
                – Знаю, знаю, – машет та рукой, – И ты меня знаешь. Я – Зойка Горохова. Да Горохова я, Зойка. Из параллельного «Б» класса.
                Господи! И впрямь, Зойка Горохова из «Б». Её нос чуть картошкой, рыжеватые волосы и всё те же ямочки на щеках, когда улыбается. Больше от прежней Зойки ничего нет. Вместо худющей голенастой сутулой неуклюжей девчонки-переростка в нелепых очках, рядом сидит элегантная, высокая, стройная особа. Я бы ни за что не узнала её сама.
                – Тебя не узнать. А я что, не так сильно изменилась? – улыбаюсь ей. – Семнадцать с хвостиком минуло всё же.
                – Изменилась, изменилась, – кивает Зойка, – повзрослела, несказанно похорошела. Светский лоск в тебе появился. Гламурность какая-то. Но узнать очень даже можно. В тебе уже тогда видна была красотка. Как ты? Замужем? Дети? Рассказывай давай. Ой, знаешь, какой прикол получился? Была я Горохова, стала Шутова. Шут гороховый! Представляешь?
                – Шутова, Шутова… М-м-м… Что-то знакомое.
                – Правильно, знакомое. Я ведь за Юрку Шутова замуж вышла.
                – Ты?! За Шутова?! Да быть не может!
                – Ещё как может.
 
                Мы сидим в кафешке на цокольном этаже. Здесь сейчас пусто. Можно спокойно посидеть, поговорить. Зойка обстоятельно рассказывает мне историю своей жизни, начиная с того времени, как после школы жизнь нас разметала.
                – Школу я закончила, если помнишь, почти с отличием. Только по физкультуре четвёрка, и та с натягом, только благодаря хлопотам нашей классной, Доры Яковлевны, царство ей небесное. Как, ты не знаешь, что её уже нет? Уже лет двенадцать, наверное. Нет, больше. Мне тогда только-только двадцать исполнилось. Она ведь и тогда, когда нас выпускала, была вся больная, на честном слове и чувстве долга держалась. После нашего выпуска сразу и уволилась. Я её навещала, заходила к ней частенько. Она ведь одинокая была совсем, только какие-то дальние родственники в других городах. Последние месяца два уже и не вставала. Так я тогда каждый день к ней ходила, кормила её с ложки, поила, убирала за нею, делала обезболивающие. Тяжко она уходила, мучилась, рак у неё был, но терпела молча. А уж после того как похоронили – школа тогда с этим помогла – так родня и налетела как саранча, квартиру делить. А я к тому времени работала чертёжницей в конструкторском бюро, заочно училась на истфаке. Деньги нужны были, у меня тогда ещё бабушка жива была, тоже вся больная, еле-еле держалась, как раз следом за Дорой Яковлевной и ушла. И осталась я в двадцать одна-одинёшенька как перст. Квартирка старенькая да крошечная, с убогой мебелью, зарплата копеечная – всё. Но это если со стороны смотреть, чужими глазами. А если моими собственными, то всё было просто чудесно и распрекрасно. Молода, свободна как птица в полёте, всё впереди, своё жилье имеется, а главное – люблю. Чего смотришь вопросительно? Его! Его люблю. Того, в кого влюбилась ещё в первом классе, с первого взгляда и до последнего. В Шутова. В него, в голубчика моего сизокрылого. Неужто ты забыла, как вы все потешались надо мною? Вечная школьная тема для насмешек – моя влюблённость в красавчика Шутова. А, вспомнила. По глазам вижу.
                Я действительно вспомнила. Долговязая худющая Зойка тенью бродила за двумя классами старше Юркой Шутовым, круглым троечником, гитаристом, синеглазым бесшабашным красавцем с шикарной шевелюрой. На всех школьных вечерах Шутов играл на своей чёрной блестящей гитаре в составе школьного ансамбля «Кеды». Причем, не только играл, но и пел приятным голосом с хрипотцой, явно подражая манерой петь и держаться популярному в то время Михаилу Боярскому: «Уеду срочно я из этих мест. Где от черёмухи весь белый лес. Где ночи звёздные и соловьи. И откровенные глаза твои». А Зойка весь вечер как привязанная стояла у сцены в оцепенении и не сводила восхищённых подслеповатых глаз со своего кумира, не обращая никакого внимания на смешки за её спиной.
               – Всё-таки ты добилась своего? Удивительно. – Я и впрямь была удивлена, Юрка Шутов и Зойка Горохова никак в моём представлении не складывались в пару. Ну никак. Вода и лёд. Огонь и пламень. Небо и земля.
               – Я его любила, – улыбнулась Зойка. – И люблю. И буду любить. Я бы его любила всю жизнь, даже если бы мы никогда не были вместе. Для этого я и явилась в этот мир.
               Я смотрю в Зойкино лицо, излучающее свет и тепло. И мне становится так уютно в этом её свете и тепле. Невольно ответно улыбаюсь.
               – Но тебе повезло. Твоё чувство не оказалось безответным.
               – О… – качает она головой, – не сразу, подруга. Далеко не сразу.
               – Расскажи.
               Она рассказывает.
 
               После окончания школы, как Зойка уже говорила, она работала чертёжницей во ВНИИРе, параллельно училась. Умерла единственная родная душа, горячо любимая бабушка Анна Ниловна. После Юркиного выпускного вечера Зойка больше не видела своего кумира. Он уехал поступать в мореходное училище, во Владивосток. Молва гласила: вроде поступил, вроде женился. Зойка очень болезненно восприняла обе молвы.
               Однажды подруги по какому-то поводу затащили её в небольшой ресторанчик. Сидели, болтали, потягивали винцо, закусывали под ненавязчивую живую музыку. Она обомлела, когда вдруг за спиной раздался до боли знакомый хрипловатый голос: «Уеду срочно я из этих мест. Где от черемухи весь белый лес. Где ночи звёздные и соловьи. И откровенные глаза твои…». Обернулась. Он. Собственной персоной. С чёрной лаковой гитарой, играет и поёт в ресторанном оркестре.
               – Знаешь, Мила, вроде он, а вроде и совсем не он. Глаза, волосы, фигура, жесты, движения, даже гитара – совершенно те же, но в то же время совсем другой человек. Нет в нём прежней силы, осанки, куража. Тусклый, блёклый, вялый, никакой. В общем, одна тень от прежнего Юры. Короче, дождалась я, когда музыканты закончили своё выступление, ушли, и метнулась следом за ними. «Здравствуй, Юра, – говорю ему, – как я рада тебя видеть». А он на меня равнодушно так взглянул: «Привет, Горохова», – и ушёл. Представляешь?
               Как выяснила Зойка, беременная жена Юры попала в аварию и мгновенно погибла. Юра, совершенно сломленный этим ударом, бросил училище, вернулся в свой город, запил по-чёрному. В редкие минуты просветления зарабатывал себе на пропитание и дальнейший пропой в этом захудалом ресторанчике.
               Зойка вцепилась в Юру мёртвой хваткой. Она буквально дневала и ночевала в квартире Шутовых, где, кроме Юрки, проживали ещё его пожилые родители. Ровно в семь утра она громогласно будила Юрку и, не обращая абсолютно никакого внимания на его ругань и проклятия, буквально волокла его в ванну, где заставляла принимать душ. Потом чуть ли не с ложечки кормила омлетом или геркулесовой кашей. Силы у жилистой Зойки было много, и Юрке ничего другого не оставалось, как, плюясь и матюгаясь, подчиняться Зойкиному деспотичному прессингу с немого согласия на то Юркиных родителей.
               Так прошёл длинный, трудный и для Зои, и для семьи Шутовых год. За этот год Юра, поневоле вынужденный завязать с пьянством, устроился на завод учеником слесаря, а по вечерам играл и пел в том же ресторане под бдительным оком вездесущей Зойки. Осенью Юра, опять-таки под мощным Зойкиным напором, поступил учиться заочно в строительный институт. Сама Зоя, проявив невероятную силу духа, тоже сумела поступить учиться туда же, дабы быть поближе к своему обожаемому Юре. Сам Юра Зою не только не обожал, он всячески демонстрировал ей свое «фэ» – лёгкое презрение вперемежку с пренебрежением, мол, кто ты такая есть, а для меня и вовсе никто.
                А потом Юра влюбился. Как сказала Зойка: «по уши втрескался в свежеиспечённую преподавательницу экономики Ольгу Виссарионовну». Просто голову потерял от неземной красоты и женского очарования. «Видала я её. Что сказать, мила, это да, это не отнимешь. Но гадина редкостная. Из тех щук, что строят глазки направо и налево, посылают стрелы свои отравленные во все направления – так, на всякий пожарный». И пал Юра к ногам прекрасной Ольги: ам карасика – и нет карасика, только конец хвостика трепещет из пасти очаровательной щуки. Собрал свои немудрёные пожитки Юра и ушёл жить к Ольге Виссарионовне. А Зойка пока осталась с Юркиными родителями: у Анны Ивановны давление скачет мячиком – верхнее то 105 показывает, то 190, да и Матвея Сергеевича без присмотра не оставишь, два года назад инсульт перенёс. И вертелась Зойка, и крутилась по хозяйству, пока Юрка купался в своей нереальной любви.
                Так прошло ещё около года, пока Юра не вернулся. Что-то там не заладилось у него с Ольгой, и он вернулся к себе домой. А куда ещё ему возвращаться? А там Зойка. Увидела его, обрадовалась, просто просияла вся как начищенный медный таз. А он нахмурился, осерчал: почему посторонние здесь присутствуют, на каком таком основании? Но потом смилостивился: так и быть, пусть пока присутствуют, тем более что на лицо очевидная польза от посторонней Зойки – родители ухожены, дома всё сияет чистотой, холодильник заполнен продуктами, на газовой плите – первое, второе, третье и даже четвёртое: пирог с корицей и черникой. Но поставил жёсткое условие: чтобы впредь Зойка не торчала здесь постоянно, а приходила только по необходимости, то есть тогда, когда это нужно ему, Юрке, и его родителям. В остальное время пусть пасётся в других местах – у себя дома или ещё где. Зойка с лёгкостью согласилась пастись в других местах, когда в ней нет необходимости в семействе Шутовых.
                Но вот какое дело: получалось, что необходимость в ней есть всегда. То уборку надо делать генеральную, то ждёт ворох не глаженного белья, то стирка, то готовка, то отцу стало хуже, то мать чего-то заскучала-затосковала. А Зойка прибежит, и в доме сразу жизнь оживает – всё крутится, вертится, музыка звучит, голоса, всё как будто само собою делается. Так постепенно снова перебралась Зойка к Шутовым, тем более, все равно одна комната пустует.
                Так и шёл день за днём. Неделя за неделей. Год за годом. Так и прошло ещё около пяти лет. Юрка за это время несколько раз срывался, запивал, от души, по полной, как это умеют наши российские мужики. Зойка моталась по злачным местам города, известным ей как её пять пальцев, Юрку отыскивала, брала такси и везла домой – грязного, пропитого, жалкого. Раздевала, мыла в ванной как ребёнка, укладывала спать, утром отпаивала крепким чаем и рассолом, кормила чуть не с ложечки горячим супчиком. Юрка злился, капризничал, орал на неё, прогонял. Зойка всё терпеливо сносила.
                – Зоя, милая, но ведь это обидно. Это унизительно для самолюбия. И, наверное, неправильно – посвящать свою жизнь опустившемуся человеку, – высказала я своё мнение. – Даже в Библии сказано: не мечите бисер перед свиньями. Ведь так можно и самой опуститься, пропасть.
                – Да, наверное, так, – кивнула Зойка, – наверное, это совершенно неправильно. Но… Понимаешь, я твёрдо уверена, что у каждого из нас, явившегося в этот мир, своё конкретное предназначение. Говоря высоким слогом – своя миссия. Так вот, моя миссия – это Шутов. Просто я его люблю и всё. А что касается того, что я могла пропасть рядом с ним, опуститься… Нет, не могла. Я рядом с ним расцвела, стала следить за собой, взращивать в себе женщину, которой можно было бы гордиться, любоваться. Научилась ухаживать за собою, пользоваться косметикой, контролировать вес. Скопила денег на операцию от близорукости. Всё, чтобы Юре понравиться.
                Я внимательно всматриваюсь в Зойкино лицо. Если рассматривать по отдельности её глаза, нос, губы, щёки, уши, овал – всё обыкновенное, заурядное, не без изъянов. Но вместе получается прекрасный облик. Должно быть, это оттого что лицо словно подсвечено изнутри мягким тёплым светом, светом любви, одухотворения, счастья и гармонии.
                – Так понимаю, что ты своего таки добилась. Теперь ты Шутова.
                – Да уж. Добилась, – смеётся Зойка, – но чего это стоило! А началось с того, что, умирая, мать взяла с Юрки слово, что он женится на мне. Ему куда деваться – дал. А раз дал, пришлось расписаться. Мы ещё два месяца, будучи расписанными, спали отдельно, даже в разных комнатах. А тут у него очередная неприятность, на работе. Он к тому времени уже работал в стройтресте, старшим мастером, и у него на участке произошла авария, да ещё со смертельным исходом – рабочий с высоты упал. Он в тот день даже не работал, в отгуле был, но всех собак на него повесили. Уже и дело завели, он, само собою, ушёл в запой. Ну, думаю, не дам пропасть мужу моему любимому! Я не я, если не отстою! Разыскала самого лучшего в городе адвоката, наняла за кошмарные деньги – квартирку свою пришлось продать. В общем, вытащила его. Был признан невиновным. Он мне тогда первый раз спасибо сказал. А я ему: не отделаешься одним спасибо, изволь супружеский долг исполнять. Сейчас у нас двое сыночков – четырёх лет и двух. Юра в сынах души не чает, отец оказался просто великолепный. Планируем ещё лапушку-дочку. Живём скромно, тесновато – все в той же квартире, с нами старенький Юркин отец, но весело, хорошо. Работаем вместе в том же стройтресте. С деньгами негусто, но ведь это далеко не главное. Главное – семья у нас хорошая, дружная, и мы все любим друг друга. Да, да, и Юра, муж мой разлюбезный, теперь жить не может без меня. А уж я его – и слов нет, как люблю. Хотя он теперь для других, наверное, не так и хорош. Синевы той в глазах уже нет, гитару давно забросил, кудри поредели, лысина на макушке явно обозначилась, да и животик тоже, но это всё мелочи. Он для меня по-прежнему мой Юра, а после всего вместе пережитого ещё родней, ещё любимей.
                Я смотрю в Зойкино лицо и любуюсь ею. И тихо завидую её счастью. Как ей повезло! Вот она, передо мною, та самая любовь, которая одна на миллион.
 
                В понедельник звонит Егор.
                – Ну, как ты сегодня? Всё хорошо?
                – Отлично, – улыбаюсь я.
                – Как насчёт встречи, скажем, часиков в четырнадцать?
                – Нет, Егор. Ни в четырнадцать, ни в восемнадцать. Никогда. Прости меня. Будь счастлив, – я отключаюсь.
                Я знаю, чувствую, что где-то есть, существует и моя любовь, та, которая одна на миллион. Я, как и Зойка, тоже верю в своё предназначение. Только надо найти, её, мою любовь, для которой и явилась я в этот мир.
 
          (Опубликовано в журнале "Новая литература" -NewLit - 16.07.2015г.)