Шерше ля москалевi

или   Хуторская психология

из очерка "Малороссийские мотивы"


Эта замысловатая история «случилась на юге России, среди малороссийского населения». В одном «малороссийском казачьем селе», которое называлось Парипсами (село Парипсы находится на территории нынешней Житомирской области – А.К.), жил богатый казак Петро Захарович, по прозвищу Дукач. Но не о нём пойдёт речь, а о его сыне, который, став взрослым и образованным, принял сан сельского священника и образцово вёл по божьему пути свой сельский приход, пока не случилось вдруг невольное разоблачение – сельский поп, уважаемый прихожанами и начальством, оказался нехристем, то есть некрещённым.

Об этом написана Лесковым Н.С. повесть, которая так и называется «Некрещённый поп». Не будем здесь пересказывать все занятные события из жизни малороссийского села – об этом можно прочитать у Лескова. Мы же выберем только те места из повести, что характеризуют взаимоотношения между хуторянами и окружающей их средой обитания.

Ещё несколько слов о Дукаче:
«Человек он был уже в летах, очень богатый, бездетный и грозный-прегрозный. Не был он мироедом в великорусском смысле этого слова, потому что в малороссийских сёлах мироедство на великорусский лад неизвестно…».

Здесь и далее Лесков со знанием дела ведёт сравнительную линию жизни населения малорусских хуторов и великорусских селений, из чего складывается довольно-таки ясная картина совсем не братского отношения малороссийского «казачества» к «москалям».

Когда у Дукача родился сын, то возник вопрос о крещении малыша и наречении его «казацким именем». Казак очень беспокоился, и строго инструктировал кума, чтобы поп, выпивши изрядно, «не испортил хлопца, и не назвал бы его Иваном або Николою». На что кум ответил:

    – Хиба я не знаю, что это (Иван и Никола – А.К.) «моськовские имена».
    – То-то и есть: Никола самый москаль. – успокоился Дукач.

Эти события происходили в декабре, «за два дня до Николы», при довольно свежей погоде с забористым «московським ветром», который тот час же после выезда кума и кумы с младенцем из хутора, разыгрался не на шутку и превратился в жестокую бурю.

Всё плохое у хуторян нарекается «московським»: и неблагозвучные для казацкого слуха «московськие» имена, и холодный северный ветер.

Причину несостоявшегося из-за бурана крещения дукачева сына кума Керасивна впоследствии объяснила так: «…зробилось это от наших грехов или, может быть, больше от Виколиной велыкой московськой хитрости…».

Виновным во многих бедах хуторяне считали местного жителя, успешно хозяйствующего Николу, который «…и есть самый первый москаль, и он нам, казакам, ни в чём не помогает, а всё на московськую руку тянет. Що там где ни случись, хоть и наша правда, – а он пойдёт, так-сяк перед богом наговорит, и всё на московськую руку сделает, и своих москалей выкрутит и оправит, а казачество обидит. Борони бог нам и детей в его имя называть…».

Не думаю, что Лесков умышленно нагнетал неприязненные отношения малороссийских крестьян к «москалям». Он честно писал о том, что видел и слышал. Повесть написана в 1877 году, и к этому времени в Малороссии уже сложилась «хуторская психология», в основе которой лежит универсальный тезис: «во всём виноваты «москали».

И если французы говорят «шерше ля фам» (ищите женщину), то украинцы пошли дальше, на северо-восток, и говорят нынче по евро-хохлацки: шерше ля москалевi. Европейцы, понимаешь…