Красная площадь продолжение

СНОВА К ДНЕВНИКУ
К отрывкам из дневника Деткова. Итоги. Поблудив, ни к кому не пристав,
парень возвращается в родное комсомольское общество, вроде и жизни нет
настоящей, если не шагать в ногу с активными строителями коммунизма. Автор,
не без задней надежды на публикацию, надбавлял мажорных тонов.
Ленив, а иногда размахаюсь кулаками не меньше героинь киноактрисы Мордюковой.
Не хватает выдержки. Но и терпеть полулюдей трудно. Они не превозносят своих
идей, принципов в печати, но зато пыхтят из-за каждого угла: гуляй, пыли,
приобретай, рубль, рубль, рубль... Они сладострастно выискивают многоточия
в стихах Есенина, они безумно любят джаз, но не знают, кто такой Гершвин...
Потерян вкус к жизни, убита подлинная любознательность...

Прихожу в горком комсомола. Показываю вызов.
- Петух явился,- к чему такая фамильярность. Настраиваюсь противоречить.
Секретарь - знакомый парень. Кончал нашу школу на два года раньше меня.
-Что же вы подрались?- отрывает взгляд от бумаг симпатичная куколка,- Мы
идем навстречу сьезду, начинаем...
- Вас не приглашали к беседе.
- Грубиян.
- Ну еще бы.
- Она права, вы не умеете держать себя в руках.
- Все читают мне, принимают за дурачка...- откуда такая раздражительность?
Хотел солидно, спокойно побеседовать.
О драке забыли, хотя из-за нее вызвали. О комсомольском билете говорим,
кто и зачем его носит.
- Правду-матку резать хочешь?- усмехнулся секретарь.
Я ему о нашей районной газете, о штампах и демагогии. О лицемерии,
поклонении авторитетам. По должности.
- Исчезают остатки,- заверил он.
- Конечно. Если увеличение вы называете исчезновением.
- Хочешь сказать, что мы за дворцами мусорных ям не видим?
- Не за, а рядом. Все у вас хорошо: пьяниц единицы, хулиганов один-два,
подлецов - половинка где-то затерялась.
- Мы боремся. А ты кричишь. Критиковать все мастера.
- На хвальбу еще меньше ума нужно. Боритесь? Вы внушаете, что боритесь.
В бумаги зарылись, отчеты.

Он обиделся, помолчал. А потом преподнес целый доклад о работе горкома.
Я пошел на попятный: ладно, ладно.
Поговорили о Сибири. Горком три года назад вручал мне комсомольскую
путевку. Я ее храню. Ценный документ.
Он вспомнил о моей заметке: неплохо написано о досуге молодежи. На улицу
мне стыдно было выйти, так мое письмо обкарнали в редакции... Мог бы
стать полезным человеком.
- А чем я сейчас вредный?
- Помнится, в школе ты был активист...
Втягивают в общественную деятельность. Сотрудничать с газетой внештатно...

1 августа. Великая Программа. Чертовски вовремя мы родились. Захватывающе
бодрая, оптимистически кипящая эпоха. Сейчас 20, будет 40 лет. Самый сок
жизни. Работать! Быть писателем этой поры - что заманчивей, выше?
Мы будем строить коммунизм, снимем розовые и черные очки. Закалятся,
возмужают наши тела и воля, распахнутся для всего чистого, честного
наши души. Мы пойдем, молодые, озорные, сильные, в ярких одеждах, ветру
и простору улыбаясь. Выпустив из цепких пальцев рубли, частные дома,
тряпки. Робко подравняется к нашему строю обыватель. Постепенно его
шаг станет бодрей, на лице заиграет улыбка нового человека. Будем петь,
будут стучать мячи. Чудаки-поэты прославят физиков...
Снимем фраки, засучим рукава...

Несколько строк автор уделил товарищам, которым посвящалось сочинение.
Где сейчас В.С. и Ф. Ш.? Возможно, В.С. сидит с компанией в молодежном
кафе в Ленинграде, философствует, спорит... Они романтики, бродяги в
лучшем смысле. Они все подвергают сомнению. Ошибаются, спотыкаются, но
обязательно найдут свое место. Они молоды, полны сил. И все впереди!

Розово и оптимистично. Увы, Федя не публиковал стихотворений в "Юности".
Катила судьба шарами по лункам. Поддавались, спивались, способные и
бескорыстные.

Вадим Сухорезов. Конечно, Кабусов его не забудет. Самая заметная фигура
в их группе комсомольцев-добровольцев. И в прямом значении - здоровяку,
широкому в плечах, не хватало четырех сантиметров до двух метров. Ефим
еще в обкоме комсомола выделил великана в очках. Едва ли внимание было
взаимным. Вадим - артистиеская натура, шумный, затейник. Ровесник, но
школу кончил на год раньше, уже побывал на Волге, в Москве поступал
в театральное училище. Ефим - тихий, незаметный, одет неказисто, в
сапогах и фуфайке. В поезде около Сухорезова вертелись ребята постильнее,
раскупоривали бутылки, улыбались попутчикам. А трое старопосадских
строителей коммунизма попервоначалу прижались в угол. Постепенно
приобщались к коллективу. И уже играли в садовника и цветы. Ефим желал
обнять пассажирку, которая очень попутно улыбалась комсомольцам. И сбылось.
Я садовником родился... в кого вы влюблены? в мимозу! Обнять!

Шутили. А ведь мелькали за окном вышки с прожекторами, колючая проволока
в снежном поле. Мимоходом любопытствовали... а, это заключенные... Не
стеснялись лагерями. Смотри из окошка поезда "Москва-Пекин". Сознательные
люди понимают необходимость. Ездили через нашу страну тогда правильные
иностранцы. Они видели без кривотолков. И пареньки дальше после первого
ответа не любопытствовали.

Это было давно. А сейчас Ефим вышел из книжного магазина. Выкинуть
партбилет... серьезно, что будет? За себя он не боялся. Мать узнает,
начнутся переживания... Любовь Сергеевна... Только Настя не придаст
поступка отца никакого значения.
- Дети только пообедали и пошли спать.
- Я свободен, возьму ее с собой.
Конечно, теперь совершенно свободен.Душа очистилась.
- Настенька! Кабусова! Папа пришел!
Ребенок бежал к отцу. Улыбался, довольный вскрикивал "э-э", на большее
еще не было слов. Можно падать - папка поймает. Давно не виделись, с утра.
Ефим расплывается в улыбке: милое потомство. Они возятся у шкафчика.
Кладут на место тапочки, папа присел на корточки, помогает надеть валенки.
Настя не может просто и ясно сказать: папа, я рада, что ты пришел, поэтому
ей не сидится спокойно, она дергает воротник пальто, пуговицу, стягивает
с головы отца шапку. Папаша доволен, терпеливо сносит, терпеливо обьясняет,
что на улице холодно, одеться надо поаккуратнее.
С умилением смотрит на Кабусовых нянечка. Счастливая пара. И не в первый
раз сообщает о своих наблюдениях Ефиму Гавриловичу.

И здесь будут пересуды. Кто бы мог подумать?! С виду такой спокойный,
покладистый. И девочка у них хорошая. А, впрочем, можно было ожидать,
все какой-то задумчивый ходил.
А почему тебя заботит, что подумают?

ОТСТУП
Каждый год, вероятно, начинал я возводить жизнеописание современника.
После возвращения Виктора Деткова замысел родился простой и просторный:
начать с восьмого класса - дневники, записи безыскусственные (вчера
видел пташку, очень красивая окраска грудки... сегодня дотемна гоняли
мяч, наша команда победила со счетом 46:32, восемь голов забил я...
спешу послушать "Последние известия", перечень услышанных новостей).
Человек подрастает, стиль и слог меняются соответственно с духовным
развитием. День за днем - внушительная картина. Но захотят ли читатели
вникать, анализировать столь подробный мир главного героя?..

Помнится, на другой день после выноса из Кремля политического трупа
Н. С. Хрущева, волюнтариста, лежал я в лесу над озером на старом плаще
из добротной китайской ткани. Купил его едва ли не на первые заработанные
деньги. Сибирь была переполнена китайскими товарами. Лежал, подложив
под голову руки. Смотрел в небо. Редкий для середины октября теплый день.
Как и сто лет до нас, и сто лет до нашей эры, шумел лес. Благодать,
тишина. И цивилизация не дает о себе знать. Нет, легка на помине. Белую
ленту потянул по голубому самолет. Потом хлопок - переход к сверхзвуковой
скорости... Думал о романе. Замысловата форма нового варианта. Сюжет
закручен, разновидности любви от трагической до платонической, от сусальной
до похабной. Место действия - маленький городок (это намертво к любому
варианту). Лето, отпуска, каникулы, наплыв гостей, студенты, рабочие,
научные деятели. Главный герой - математик или исключенный из Литинститута.
Спорят, дерутся, совокупляются, кончают самоубийством, теряют девственность,
находят десять рублей и покупают на них пять бутылок красного вина...

И еще вариант.С зачина его мы начали нынешний опус. По грязи, невообразимо
тухлой грязи пятидесятого года диктатуры лучшей партии мира плывет,
захлебываясь, отплевываясь, провинциальный журналист. По финалу одной
вариации его прирезали подпившие 7 ноября краснорожие молодцы. По другой -
сидел, сидел он у окна, смотрел-глядел на серый туман ноябрьского дня и
головой в стекло. Тоска-кручинушка схватила сзади подмышки двумя ручками
и толкнула. И окрасился подоконник в цвет пролетарских знамен.
Ярче рубинов кремлевских в ночи горят глаза у белых кроликов.

Умных людей немного, рассказывает московское радио о зарубежной жизни,
законы принимаются большинством, что с них взять? А что можно ждать от
законов, принятых единогласно? А представляете разум этих единогласных?

Жизнь и мнения Ефима Кабусова, учителя? И после точки ставить запятую?.,

НЕ МОГУ СЛУЖИТЬ В ПРЕСТУПНОЙ...
Дочка остановилась:
- Папа, на ручки! на ручки!
Уморилась. Ефим Гаврилович поднимает Настю, советует уткнуться лицом в
воротник его пальто - будет теплее.
Домой они идут через мост. Ефим смотрит вниз. Тире на белом листе. Что
дальше? Можно спуститься, подобрать похолодевший партийный билет. Щель
в снегу меньше, чем в почтовом ящике.

Творчество - чудесный, привлекательный вид суеты человеческой.
Словосоединение. Назывное предложение. Сколько симпатичных гениев пели о
тщете земной, но не преодолевали надежды, усаживались за стол, за
фортепиано, бросались к холсту. Искали образы, смыслы, славу... Была
потребность вырастить детей мозга своего. Но иные преступили и эту
грань. Мы не знаем их имен. Усмехнувшись суете, они сидели на месте,
не наследили в истории. Уединились, Не посчитали нужным вывести мир к
свету. И остались неведомы. И похоронили их, как рядовых граждан.
Может быть, жил чудесный физик: нашел путь к расщеплению атома, закурил,
сплюнул, решил: пусть-ка до этого дойдет Резерфорд. Нет, каково?!
Знать, что ты открыл великое, и суметь сдержаться, похоронить открытие
вместе с собой. А преодолеть искушение первооткрывателя?

Немецкий парень, сказавший майору из военкомата в 1942 году: "В преступной
банде я не могу служить".- гений. Просто и ясно, чрезвычайно плотно,
сказал в лицо третьего райха. Фраза перетягивает творческие потуги
немецкой литературы и мысли. Фраза плюс поступок. Большинство, конечно,
засмеется: какое отношение парень имеет к творчеству? А литературные
работники Хийру забили бы деревянный гвоздь в пятку за вульгарность.
Одну фразу за немецкую литературу!

Когда мы глупы или неразвиты, нас утешают похождения слуг, вынуждающих
барынь перед выходом замуж за благородных господ обращаться к гинекологу,
выскрести плоды добрачных прогрешений. Некоторые читатели со временем
приподнимаются, и раз, и два. Читают классиков, делают заметки в
записных книжках. Подниматься или опускаться в глубины можно и по одному
писателю. "Анна Каренина" - слезливая драмка, "Братья Карамазовы" -
длинноватый,  но детективчик, там не обязательно всё читать... И редкие
достигают высот и глубин. Но как там прекрасно! Может быть, это
популярные Лермонтов, Лев Толстой (Алешка внизу, в швейцарской,
в кремлевских приемных), Бунин, менее популярные Томас Манн, Камю, Гессе,
древние авторы. Не просто талантливые, а всерьез принимавшие идеи,
мучавшиеся... Но иной уровень понимания, сопереживания... Закроешь
глаза, положишь голову в ладони - и растворишься. Одна фраза, но можно
обо всем передумать, свободное путешествие.
В преступной банде я не могу служить!
Может быть, парень и слов больше связать не мог.
Если все великие творения будут так кратки, чем убьем время? Но найдите
минуты начать думать над этой фразой. Праздник, который всегда с тобой.