Улица Сталеваров

Мрачное зеркало полностью оскверняло все, что в нем отражалось. Осматривая его, я видел себя совсем другим человеком. Лицо мое слегка бледно, глаза опущены вниз, брови идущие за уставшими глазами. Через это окно реальности я осмотрел всю ванную: затекшие стены, что говорило о прогнившей крыше; плитка, которая, хоть и аккуратно выложена, выглядела весьма устарело, а в некоторых местах её вовсе не было, словно дверь ванной не отпиралась на протяжении долгих лет; ржавой умывальник, раковина которого загустелась налетом. На потолке висела лампа, вокруг которой собрался темный оттенок, будто свет, изливавшийся из неё, тащил к себе все самое темное. Единственное, что могло меня утешить, - вся чернь дома собралась именно в ванной.

- Эрнст, прошу тебя поторопиться, время ведь не ждёт!

Голос матери донесся с другого конца дома. Право, она уже давно была не в силе что-то говорить спокойно. Постоянные недопонимания в семье заставили её быть такой тревожной и вспыльчивой. Конечно, её на капельку можно было понять, потому что она жила с Гофридом Тэйлером, а точнее, - моим отцом.

- Я ждал момента, когда мы сюда доедем, значит, и время подождет.

Выйдя из жуткой комнаты, я снова встретился с пустующей гостинной со скрипящим полом, грязным столом по середине нее, с застарелым камином и, конечно, свою мать с двумя чемоданами у двери.

- Вот твои чемоданы. Можешь их распаковывать прямо сейчас, - она, кивнув лицом, показала на дверь. - Твоя комната будет слева от входа, не вздумай возражать даже. Другого выхода у нас нет.

Я особо-то и не возражал, я знал заранее, что меня ждет что-то самое паршивое, и этим самым паршивым стала моя новая комната. Наверное, если бы кто-то другой увидел дверь, ведущую в её глубь, он бы принял это за нелепую шутку, ведь не открывая её, уже виделась стена и частица серой батареи. В свое время, дверь прогнила от сырости и холода в этом доме, что был пуст долгое время, от чего в ней появилась щель.

- Осталось только поблагодарить вас за этот прекрасный осенний подарок, - прошептал я сам себе. - Как же я благодарен вам за то, что сменили дом на родной улице в Мюнхене, на этот питомник, что вот-вот развалится!

- Ты что-то сказал, Эрнсти?

Я промолчал. Ответ на её вопрос оказался бы бессмысленным, ведь всё, что происходило в этом доме, этом городе, стране было уже неисправимо.

Знакомство со своей новой комнатой было в такой же степени не совсем радостным. Здесь, как и в ванной, я не увидел ничего, что могло бы разжечь огонек в моей душе, или хотя-бы черкнуть искру. Затертые зеленые обои и холодный коричневый пол вели за собой больше печали и хладнокровия, нежели радости и веселья. Помимо всех разочарований, которых предоставил мне этот дом, в моем взгляде еще загорелась искорка, что поднеслась ко мне неожиданно. В этой бедной комнате было окно - как дверь в открытый мир. Потом же: устаревшая кровать, на которой лежал матрас; электрическая лампа; маленький столик с внутренним отделом, в который можно было выкладывать свои самые ценные вещи; уцелевший горшок для цветов на подоконнике и пыль. Много пыли. Я обрадовался, что строители не пожалели когда-то свой труд и сделали в этой ущербной комнатке маленькое окно. Да и смотреть в окно мне радость совсем не приносило, ведь за ним бранился такой же дом. Право, он во многом отличался: он чище, стены покрашены в холодный серый цвет, окна окружены разными рисунками, и крыша ровная, с ровно выложенной плиткой. Еще сначала стало ясно, что эта улица пострадала больше всего во время войны. И какими бы прекрасными не были дома по соседству, мое отчаяние все равно рвалось наверх, ведь мой дом среди них был серой мышью, таким же незаметным и одиноким.

Разобрав все свои вещи с чемоданов и сложив их на небольшой столик в углу, я стал заправлять свою постель. Уже с этой минуты мне хотелось превратить этот дом в полноценный, для постоянного проживания. Скинув из кровати старый сырой матрас с пятнами, я положил свой - немецкий, чистый и сухой. Покрыл матрас белой простынью и наложил на нее тёплый красный плёд. Для полного идеала оставалось покласть подушку, которая была в других чемоданах.

Я вышел из комнаты и увидел, как незнакомый мужчина, которого, как оказалось, зовут Василием, ходит с моими родителями по дому и показывает все предметы находящиеся в доме. Он делал это таким видом, словно мои родители незримые.

Василий был одет в широкие темно-синие штаны, а на его поверхности находился зеленый резиновый дождевик.

Мои родители хорошо знали русский язык, отчего и ко мне добралась возможность знать его почти досконально. Были и проемы, ведь некоторые слова я еще не знал, но это мне ни чем не мешало. Отец даже покупал русские книги, чтоб я читал их и учился русскому языку. Он хотел, чтобы я тоже полюбил российскую культуру и ее народ. Но у меня не получалось любить всё это. Я читал Толстого и Достоевского на русском, когда хотел читать Ницше и Шиллера на родном языке. Я учил Пушкина и Есенина, когда хотел Гейне и Газенклевера. Отец всегда ограничивал меня российской культурой, поэтому из немецкой я знал мало, но и эта малость мне показала - насколько хорош немецкий народ.

- Здравствуй, мальчик. - Василий обратился ко мне и сразу же повернулся к родителям. - Это ваш сын, как я понял? Хорош парень, сразу видно, толк с него будет.

- Извините, какой с меня должен быть толк? - обратился я ко всей компании. Мне ответила мама:

- Мы хотели объявить тебе это чуть-чуть позже, но так уж и быть. Отец все запланировал еще до нашего переезда и договорился с Василием для того, чтобы ты здесь без дела не торчал, а ходил на работу. Но ты ведь, по сути, у нас еще неполноценный мужчина, значит, и работа у тебе еще будет не совсем полноценной. Василий устроит тебя грузчиком товаров. Хоть и слишком трудная, за то перспективная работа, подумай ведь сам, как тебя это подготовит к взрослой жизни. Будешь постарше - пойдешь стремиться к более высшим категориям работы. В общем, Эрнст, не переживай, скучать не будешь.

- Нам мужская сила в стране не помешает, - вновь ввязался Василий. - Пока ознакомься с городом. А когда устанешь от безделья - найди меня.

- Подождите! Какая еще работа? Почему я узнал об этом только сейчас? Почему вы не спросили хочу ли я вообще работать? Кто мне такой этот ваш Василий, что я должен слушать его приказы? Ему надо работать - пускай идёт и работает. Я сам решу когда придёт мое время! Сколько уже можно оставлять меня без права выбора? Мне чёртовых семнадцать лет, а вы относитесь ко мне как к ребенку. Нужно было раньше так делать, когда вы или ссорились постоянно, или просто не замечали друг друга! Теперь я взрослый и могу решать всё один. Так что сотрудничайте с этим русским бородатым сами, а я буду делать что хочу.

Я не стал выслушивать их возражений за мою наглость, я просто взял пальто и мигом вышел с дома. Я остановился на ступенях, чтобы осмотреть улицу. Её поток в одно и то же время был бурлящим, и так же бессмысленным и пустым.  Из-за дверей было слышно, как мой отец оправдывался перед Василием за мое поведение.

- Мальчик просто тоскует за старым домом, вот и сорвался... - говорил мой отец русскому.

Я шагнул вниз по ступеням и вновь остановился. Я стоял на мокром асфальте. Перед о мной стояла наша машина - "Роллс-Ройс". А сзади нее толкались трое парней примерно моего возраста. По их глазам было видно как они восхищались этой машиной.

- Твоя? - спросил у меня самый старший. Я догадался, что он взрослее остальных по его щетине, по которой уже не один раз проезжало лезвие.

- Если и моя, то что? - со злостью ответил ему я и кинул резкий взгляд на его приятелей.

- Нет, ничего, интересуюсь просто. У нас такое увидишь редко. Обычно у всех старые отечественные колымаги, которые едва движутся. А тут такая машина, потрясающе.

- Мне не интересно какие здесь машины, и тем более не интересно, что вы о них думаете. Я все равно здесь надолго не задержусь Ступайте своей дорогой.

- Ты чего, мой немецкий друг? Мой вопрос был нормальным, и ответ я ожидал так же нормальным. А в Германии теперь плохо живется, что ли, раз уж ты сюда приехал? Наверное, ты удивлен откуда нам все это известно? Не переживай, мы не воры, просто здесь новости быстро распыляются по городу, - уверенно говорил тот самый паренек. - И как же живется в самых глубинках Германии? По словам наших чиновников - разбитые дома, голодная и безработная молодежь.  Уже успели восстановить свои края после поражения? Шесть лет после войны ведь прошло.

- Я тебе не друг. Успели и восстановить и реставрировать. Вижу, здесь тоже трупы на дороге не валяются.

- Да. В этом городе творился большой беспорядок, - уже с более смутным лицом продолжал говорить он. - Когда закончился тот ужас, всех покойников знашивали в одну кучу без всяких опознаний. Да и некому было опозновать мертвеца, ведь те так же присутствовали в той самой куче. Это было страшное время захоронений, их просто скидывали в одну большую яму. Что здесь только творилось. А сколько зданий было разрушено... Хочешь мы познакомим тебя с городом? Нам не сложно.

- Нет, мне всё равно.

На самом деле, мне было совсем не безразлично узнать, что творилось в этой стране, но моя подавленность, которая появилась вместе с переездом, не давала мне полностью чувствовать себя свободным человеком. Переезд словно изменил во мне меня старого. Я понял одно - за прошлым мне оставалось только скучать. На то оно и прошлое, чтобы помнить все лучшие и худшие моменты из жизни.

- Сань, видишь, человек не адекватный? Идем отсюда, хватит разочаровываться, - обратился средний к самому старшему.

Они отошли от машины и рванули дальше по улице. Я все еще стоял на месте. В соседнем дворе компания детишек играла и в одно же время наблюдала за сценой, что произошла только что со мной и этими парнями. В другом конце улицы погавкивали дворняги, гоняясь за проезжими машинами, бросаясь им прямо под колеса. Я на некоторые секунды немного задумался и вскрикнул уходящим парням вслед:

- Эй, ребят, стойте, подождите меня!


Мы сидели на лавке, что в парке, неподалёку от моей улицы - улицы Сталеваров. Он занимал небольшую площадь, укрыв своими сброшенными листьями сырую землю. Парни, от которых я пытался отделаться два часа назад, оказались добрыми и, не смотря на их странный и неуклюжий вид, весьма интересными.

Семнадцатилетний Александр окончил школу в этом году и работает грузчиком на одном из продуктовых складов. При всех недостатках, он имел немного горбатый нос. Почти у всех русских горбатые носы.

Второго парня, которому, как оказалось, так же семнадцать лет, звали Владимиром. Он проживал в Ленинграде не так уж давно. Его родители переехали сюда из соседнего города к родственникам, пытаясь укрепиться финансами вместе с близкими.

Третьим был самый младший, пятнадцатилетний Игорь. Я никак не мог понять, почему он с ними водился. Во-первых, он младше других на два года, во-вторых, он почти всегда молчит, и в-третьих, если он не молчит, то говорит какую-то нелепую ерунду, поэтому его молчание сочли за плюс.

- Я знал, что так просто ты от нас не избавишься. Твой истощенный взгляд сам просил у других помощи и общения, на что явились мы. У тебя, наверное, тяжелая семья?

- Как ни странно, но ты совершенно прав, Александр. В моей семье уже не первый год творится полный хаос, в который меня с матерью и отцом затянуло до самого дна. Мои родители - вампиры. Мне кажется, что они любят высасывать из друга всю энергию: отец из матери, мать с отца. И так по кругу, по замкнутому кругу, который я постоянно пытался разъединить, отчего я терпел лишь кровавые поражения. Им иные споры всегда были важнее, чем мое состояние. Отец интересовался моими делами лишь в двух случаях: ему что-нибудь было от меня нужно, или же его просила это сделать мать.
Их вообще не волновало то, как плывет моя наивная детская жизнь. Когда я к ним бы не подходил, у них постоянная фраза: "Не сейчас!".

- Мам, пап, купите мне игрушку!

- Не сейчас, Эрнсти.

- Мам, пап, я научился рисовать! Посмотрите, я нарисовал нашу семью.

- Эрнсти, не сейчас!

-Мама, папа, кажется, я влюбился. Эта девушка моей мечты, и, возможно, она сегодня придет к нам в гости.

-Не мешай, Эрнст, не сейчас.

- Отец, мать... кажется, у меня большие проблемы.

- Эрнст, ты уже взрослый, решай проблемы сам.

- О... отец, мама, меня сильно избили, кажется, у меня сломана челюсть...

- О господи, Эрнст! Не сейчас!

Так продолжалось всю жизнь. Каждый вечер, когда отец приходил домой, мать уже ждала его с новыми причинами для криков, он же делал аналогично. Это у них, словно, была игра. Игра, в которой я был лишний игрок. Играя в свою игру, они не замечали как быстро подрастает их сын. Мой отец иногда удивлялся, в один день увидев меня в песочнице, а на следующий день с девчонками и папиросой в руках.

Мама - Анна Тэйлер, родом из западно-русской семьи. Или же проще - украинка. Ее настоящее имя - Анна Ильина. Она в детстве с семьей переехала в Мюнхен, где пыталась работать как можно упорней. Сперва работала уборщицей в местной школе, а потом официантом в одном популярном ресторане на главной улице Мюнхена, где и встретила коренного мюнхенца, который являлся владельцем этого самого ресторана. Никто бы не мог подумать, что украинская девушка из бедной семьи, станет женой богатого немца.

Но мать сильно ошиблась в его богатстве. Гофман, имея два престижных заведения, оставался ужасным скрягой. Имел вид он строгого профессора, хотя и сам-то он не совсем умен. Даже деньги он свои пересчитывал по несколько раз, потому что с каждым разом ошибался все больше и больше. В итоге, он с жалостью давал их матери и она их пересчитывала перед ним. Так как отец был слишком жадным, мать любым способом пыталась вытащить из него хоть малую часть капитала. И когда, при пересчитывании его денег, он оглядывался в разные стороны, то убить муху, то спрятать лицо от солнечных лучей, мать быстро хватала определенное количество марок себе под одежду.

Отец ходил в коричневом латаном пиджаке и в черных застиранных брюках. Обувь его, несмотря на нескольколетнюю давность, - всегда была хорошо начищена. Он ее настолько изящно протирал, что, казалось-бы, ежедневно он приходит из обувного магазина с новой парой туфель. Каждый раз, возвращаясь домой, он приносил нам большие купюры - прибыль с его ресторанов. Он звал меня с мамой к себе, доставал деньги и с ухмылкой тряс их перед нами, после чего жадно бросал на стол. Мысль, что его деньги отправятся в семейный бюджет была ошибочной. Деньги, брошенные Гофманом на стол, сразу же возвращались к нему обратно в дырявый карман. Он дразнил меня с матерью. Зачем ему столько денег, если он боялся потратить лишнюю монету? Ответа не знал даже сам отец.

Моя мать была рыжеволосая и ходила, чаще всего, в клетчатом платьице, на которое пялила кожаную куртку. Несмотря на то, что внимание на свою внешность мать вовсе не обращала, её постоянно волновало мнение чужих людей о её семье. И поэтому она каждый раз своим подругам, с которыми виделась почти каждый день, хвасталась о том, какой у нее любящий и внимательный муж. Никто из ее подруг не видел, что на самом деле скрывается в её серых глазах.

Так и построилось моя семья.

- Жестоко судьба поступила с тобой, конечно. Я думал, немцы самые счастливые люди в мире, - сказал Вова, высматривая своими удивленными глазами стемневшее небо.

- А я думал, русские самые скучные и убогие люди в мире, - подчеркнул я. - Вот видишь как мы с тобой вдвоем ошиблись.

- Это ты плохо думал, значит. То, что тебе попались мы - чистое везение. В наше время, да и к тому же, в наших краях, тяжело встретить простого человека без особых заморочек. Всем хочется поставить себя выше других. Мы с ребятами себе такую цель не ставим, а если что-то и хотим доказать, то другим путем. Без насилия и вражды. Но здесь много кто не понимает этого, не понимает, что не обязательно унижать каждого попавшегося под руку человека, не обязательно делать зло. Это не делает человека лучше, скорее - хуже. Самоутверждение - главная проблема русских людей. Они его используют с неправильными целями. Дай английскому парню меч, он скажет: "Смотрите, друзья, это меч! С ним мы можем преодолеть проблемы, грозящие нам в будущем. Давайте же станем вместе и пойдем вперед, к лучшему!" Если дать меч русскому, он скажет: "Смотрите, это меч! У меня есть меч, а у вас нету ничего. И я смогу вас убить. Теперь вы должны служить мне, потому что я здесь главный!" Я к чему веду, тебе будет сложно здесь прижиться, у нас здесь много героев с мечами. Возможно, у тебя будут проблемы с ними. Главное, не нужно показывать себя перед ними - за это получишь вдвойне.

- Это-то й мы посмотрим, - с улыбкой заметил я.

Мое настроение резко изменилось в лучшую сторону. Люди, которых я встретил, произвели на меня хорошее впечатление, заставив забыть о проблемах, что волновали меня в этот день.

После долгих разговоров с ребятами я все-таки решился вернуться домой, подумав о родителях, которые бесследно потеряли меня в незнакомом городе, от которого можно ожидать разные сюрпризы, высветленные с нехорошими намерениями. Я и сам не знал, что могло меня ждать.

Фонари были расположены далеко от друга друга, из-за этого мне приходилось ускорять шаг (я, все таки, боялся встретить "Героев с мечами").

- Черт, где же этот проклятый дом, - сказал я сам себе, всматриваясь в разные дома, в их окна, двери.

- Мистер? Эээй, дружочек! Куда-то торопитесь?

Этот голос из угла одного из домов словно пронзил мою душу. Я почувствовал в этом хриплом голосе нетрезвость. Мне известно, что все русские любят хорошенько напиться, после чего обязательно ввязываются в нелепые ситуации, чаще всего - это драки. Неужели мне придется в первый же день драться? Или, может, все совсем не так? Может, это порядочный, слегка выпивший мужчина решил узнать о моем настроении?

Чтобы убедиться до конца, чего же он от меня хочет, я остановился около фонаря, чтоб быть полностью освещенным, это дает мне больше уверенности. Я обернулся в сторону этого дома.

- Что, простите? - переспросил у него я, хоть и в первый раз хорошо разобрал его слова.

- Какое, к черту, простите? Ты, придурок, за что тебя прощать, дрянь малолетняя!? - вскрикнул мне вновь мужской голос. Честно, я уже готов предпринимать всевозможные навыки обороны, которым меня научили мои старые друзья в Мюнхене. *примечание* В прошлом я связался с компанией, цель которой было - драться. Они жадно выбивали все силы из друг друга. Дрались они до измножения, шрамы на их лицах не успевали заживать, как тут же в те места вновь летели удары и раздирали кожу.

Тогда к ним присоединился и я. Ошибка это была, или нет - я не знаю. Каждый раз перед о мной ставили сильного соперника, который был или в два раза длиннее меня, или шире. Как происходили мои падения - можно и не объяснять, было много крови. Но случалось совершенное, когда по мне целился огромнейший кулак, и при жестком ударе, я резко отворачивался в сторону, и кулак сковывался вместе со стеной, находившейся сзади меня. Это были первые полученные навыки самообороны - резкость.

Со временем, я стал побеждать в поединках, но это было всего-то везение. Конечно, везение устроило мне небольшой авторитет среди знакомых. Тогда ко мне обратился самый сильный из дворовых бойцов. Он сказал, что видит во мне отличного бойца, именно поэтому взялся за мое обучение. Его звали Ганс Кейстр. Мы долго дрались вместе, устраивали поединки между другими бойцами, это сделало нас ближе к друг другу. После чего мы стали лучшими друзьями, и нашу дружбу смогли прервать только мои родители со своим срочным переездом.

От таких слов я конкретно убедился в том, что русские - алкоголики. Попросту, зависимые алкоголики. Все беды случаются из-за этого алкоголя. Именно поэтому Россия такая несчастная, даже после победы над нашей Германией.

- У меня нет времени на спор с незнакомым человеком. Извините, я пойду куда шел.

Наконец он вышел с-под струи тьмы и я увидел его пожилое лицо, морщинистое. Но он не пожилой, это алкоголь сделал его таким, я читал о таком еще в Мюнхене, в одной из ежедневных статьей, где говорилось, что алкоголь разрушает человеческие клетки, и что, если мы видим перед собой человека на вид 50 лет, то ему, должно быть, только 40 стукнуло. Вот и этому мужлану где-то 40. Он вышел на свет и начал всматриваться в меня. Я, конечно, отвечал ему тем же - осматривал его одежду. Он был в серых штанах, которые выделялись пятнами, уж не хочу признавать откуда эти пятна. Торс его защищали белая, так же в пятнах, майка, и клетчатый кардиган. Волосы у него были черными и торчали в разные стороны, щетина выделялась на лице, это говорит о том, что ему есть где побриться, а значит, он не бездомный. Страшно представить, как здесь выглядят бездомные.

- Что ты на меня пялишь свои глазки стремные, мухомор?

Не успев я ему ответить, как тут же сзади него подается крик:

- Отец! Ты где? Сколько тебя можно искать, иди домой!

Это был мне знакомый голос, такое ощущение, что я полтора часа назад с ним общался.

Из-за стемневших стен вышел парень, который звал этого мужлана домой. Господи, это же Вова! Я узнал его по слегка кудрявым длинным волосам.

- Что? Вова, это ты? Неожиданно было увидеть тебя здесь. Я думал ты ушел домой с другими домой.

- Я так и сделал, но потом мать отправила меня на поиски пьяного отца. Извини, за его оскорбление, он пьян и не понимает, что несет.

- Вы именно поэтому и переехали сюда жить к родственникам?

- Эрнст, сейчас не время для разговоров, мне нужно отвести его домой, пока он что-то не натворил.

- Может, тебе нужна помощь? Я помогу его отвести.

- Нет, не нужно, он еще сильнее обозлится, лучше иди домой скорее, иначе еще кто-то подойдет.

- Э, ну ладно, увидимся.

Я зашагал оттуда быстрым ходом. Не часто такое случается, когда ты собираешься набить морду отцу своего друга.

Искал свой дом я не долго. Я узнал свою улицу по изысканном зданию, на котором были расположены часы. Присмотревшись, стало видно стрелку, и она показывала на "XI". Меня не было дома долгое время, и я очень надеялся, что родители уже давно ринулись в сон. Наш дом расположен ровно напротив этого здания с часами. Приподнявшись по ступенях, я осмотрелся в конец улицы, которую частично полонили потоки тьмы и света. Это был бой между светлой стороной и темной. Вот только тьмы было больше, и свет отступил назад. Только утром свет сможет победить тьму.

Я отпер дверь и вошел в дом. Свет в гостинной горел, на столе стоял ужин, что ждал меня. Родители, как выяснилось, не дождались моего прихода и улеглись спать. Как быстро они привели порядок в этом доме. После моего первого визита сюда, он стал наполовину чище, условия для проживания здесь стали лучше.

На холодном потертом полу уже лежал наш родной ковер, который был застелен в моей комнате. Моя комната в Мюнхене была чуть меньше нашей гостиной в советской Россие. Стол был покрыт новой скатертью, которую мама купила еще около вокзала в Мюнхене у своего знакомого Рихарда Глемера, который рядом имел свой прилавок где было почти все, в том числе и скатерти. *примечание* У моей мамы было много знакомых и друзей в Мюнхене, которые всегда спасали её в неловких ситуациях, и я еще больше не понимаю её с отцом. Почему они захотели переехать в Россию, страну невозможностей и отчаяния?

В Германии я и сам мог бы найти временную работу, в которой не нуждались бы в физической силе. Я бы мог разносить почту, или натирать обувь прохожим. Право, я должен буду разгружать ящики, которые позже распространятся по всему Ленинграду. Сухим путем сюда вряд ли поставляют продукты, скорее всего, это делает через Неву, с помощью кораблей. Нужно будет сходить к реке, осмотреть края. *примечание* Я заметил, что Ленинград - очень холодный и сырой город, здесь постоянно мокро и часто дует ветер.

Почему-то есть мне не хотелось, поэтому я свернул сразу налево - в свою комнату - и пошел в постель. Уж спать мне не хотелось больше чем есть. Я прилег на кровать и стал обдумывать происходящее за сегодняшний день: встреча с тремя парнями у моей машини, беседа с ними в парке, поиск дома во тьме, пьяный отец Вовы - это все происходило очень долго. Казалось, секунды в этом дне длились в трижды дольше. Всевышний специально для меня задерживал часовую стрелку, чтоб я смог больше узнать об этом городе и о людях, живущих здесь. За весь день я увидел всего несколько десяток людей: один - Василий, в моем доме; трое - Александр, Владимир и Игорь; шестеро - детишки, играющие своей компанией в соседнем дворе; двое - пара женатых людей, идущих нам с друзьями на встречу около церковьи; несколько пожилых людей в парке, и один - отец Вовы.

Переходя мыслями с одного пространства в другое, я, наконец, уснул.


На следующий день на улице лился сильный дождь. Ветер своими силами качал этот дождь в разные стороны, из-за чего он бился об окна. Звук удара по окнам и крыше напоминал мне войну, я на секунду даже испугался, что она вновь началась. Для своего же сохранения я глянул в окно, чтоб убедиться, что это всего лишь дождь. По улице бегали прохожие с зонтами, которые, в принципе, им были не нужны, потому что ветер был настолько силен, что деревья касались в разные стороны, словно это детский медленный танец с поднятыми руками вверх.

Жужжание утренних машин заменилось гулом дождя и ветра, хоть и машины пытались победить такую погоду, но погода не поддавалась, и своими лужами, которые смешались с грязью, опрыскивала машины, проезжавшие по ним. Это была ловушка, от которой не убежать, потому что она находилась по всей дороге, куда ни сверни - везде лужи. Бывало такое, что проезжающие по лужам машины накрывали обычных прохожих волной воды, которую шины выдавливали с-под асфальтных ям. Люди, поймавшие двойной этап погодной ловушки, становились злее в два раза.

У меня было маленькое радио, которое я привез с собой из Германии, я подключил его у себя в комнате, чтоб насладится музыкой. Но музыкальный эфир в этот день решил так же противостоять погоде, и по радио слышались лишь рассказы ведущего:

- В этот сентябрьский день каждый из нас видит яркий пример того, какая погода бывает непредсказуемая. Если вчера светило солнце, то сегодня мы видим ливень, который льется ведрами из неба. Я жалею, что вообще выходил сегодня из дома, и очень сочувствую другим людям, которые так же ошибочно сумели открыть входную дверь и ступить на порог. А еще больше я сочувствую работникам, которые обязаны тащится работать на улице. Дорогие строители, просите своих начальников о том, чтобы они пустили вас домой. Дорогие грузчики, киньте эти ящики, которые вы носите и вернитесь к своей семье. Еще раз желаю всем жителям этого прекрасного города прекрасного времяпровождения у себя дома. С вами был Сергей Васильев, слава советскому Союзу!

Ведущий был прав, идти куда-то сейчас не лучший вариант, но лучше промокнуть на улице, чем сойти с ума в этом доме. Я вышел из комнаты и увидел отца с мамой у стола.

Они спорили, как обычно, на этот раз это была политическая тема, в которой мой отец доминировал, в таких спорах он всегда был лучше нее, ведь он упрямый циник. Как только мать увидела меня у двери, она сразу позабыла о споре с отцом и откликнула:

- Смотрите кто проснулся, его величество - сам Эрнст Тэйлер! Что Вам подать на завтрак? Курицу, запеченного кабанчика, осьминога?

Отец подловил ее затею и стал продолжать спектакль:

- Entschuldigung, мистер Тэйлер, но у нас сегодня только гречневый суп и котлеты. Поэтому, присаживайтесь за стол, и ждите заказ.

Я сразу понял, что они разыграли эту сцену из-за вчерашнего. Видимо, так сильно их я тогда обозлил. "Ну и пусть, пускай злятся дальше, для меня и лучше - это еще одна причина свалить на улицу под дождь." - подумал я.

- Спасибо, фрау и герр Тэйлер, но и сегодня вы едите сами. Я обзаведусь бутербродами и наемся без вас. После этого я подошел к кухонному столу, который находился сзади обеденного, а значит, я стал спиной от родителей и нарезал себе несколько кусков хлеба с сыром и сухим мясом. Родители в это время сидели молча. Я быстро свернул все приготовленное в сверток бумаги и положил в карман пальто.

- Будьте добры, мистер Тэйлер, соизвольте взять с собою зонт, если вы уж направились на улицу, погода не из лучших, как-никак, - промолвил отец после пятиминутного молчания.

- Нет необходимости. Я пошел искать смысл жизни в этом забитом городке. Вам же, как жителям прекрасного советского города, желаю прекрасного времяпровождения у себя дома из своей семьей. Слава советскому Союзу!

Я вышел на улицу и сразу же ощутил стрельбу дождя по своему лицу. Это был наглый вызов дождя меня на поединок. Но так как силы были не равны, я отступил назад, а точнее вернулся домой, потому что холод ветра и стук дождя был невыносим.

Когда дверь в дом вновь открылась, родители были удивлены, что я и двух минут не продержался на улице. Отец решил задеть меня своей остротой вновь:

- Что, вернулся за зонтом, упрямый юноша? А мы же говорили, не так ли?

Я услышал его слова, но не стал отвечать на них, зная, что я ошибался. Я вошел в комнату, достал из шкафа зонт и выбежал на улицу.

Переступив порог, я уже не боялся дождя, у меня появился маленький щит, который сохранит мое лицо от дождевых пуль. Улица была совсем пуста. Одни люди попрятались по своим домам, сидя около уютного камина за крепким кофе, другие разбежались по ресторанам и кафе, чтоб переждать волну дождя. В такую погоду долго бродить по городу - не лучший вариант, и ко мне пришла мысль направится к ближайшему ресторану или кафе. Я свернул на восток от своего дома и пошел искать подходящее заведение; бутерброды выбросил по дороге в мусорный бак.

Пройдя несколько кварталов, я добрался-таки до одного заведения. Это здание было между двумя домами и отличалось оно большими окнами, на которых были развешены афиши, которые не один раз срывались, и не один раз клеились. Сверху висела табличка:

"Веселый офицер"

Понедельник-воскресенье

7:00 до 23:00

Я присмотрелся внутрь. Заведение было весьма бедное: старые деревянные столы, потертые стены, которые не один раз перекрашивались, и потертый грязный пол (грязный, видимо, потому что сегодня на улице очень мокро и клиенты нанесли столько неудобства уборщику). Люди здесь были разные, и каждый типаж сидел на определенном столике. Я не слышал о чем они говорят, но видно, что большой части клиентов весело.

Меня смутила эта обстановка и, право, я уже собирался уйти оттуда, но обратив внимание на свою одежду, я понял, что выхода нет. Я полностью промок, вода уже сочилась по моему телу. Я вошел в кафе. Сказать по правде, снаружи это заведение выглядело получше: во-первых, это не кафе, как я думал, а обычный кабак; во-вторых, здесь сильно воняло перегаром.

Перелистнув своим взглядом всех находящихся в баре, я понял, что здесь собрались: алкоголики - 2 стола, работники - 3 стола, и вовсе серьезные люди в черных костюмах - 1 стол. Еще смешанный тип людей бродил по бару со стаканами.

Я подошел к барной стойке. Около нее стоял и сам бармен. Сзади него находилась морозильная камера, где хранились только алкогольные изделия: от самого дешевого самогона, до изысканного английского коньяка. Справа от бармена находились порции с закуской. Издавна я знал, что закуску просто так не продают, а только с выпивкой, поэтому тот, кто решил просто поесть, должен еще хорошенько выпить.

Бородатый мужчина лет пятидесяти в белом грязном халате обслуживал несколько клиентов, и я ждал своей очереди.

Когда подошло мое время, я заказал у бармена два больших куска жареной телятины и, что для меня было очень странно, маленькую порцию сухого вина. Подойдя к свободному столику, где, на счастье, не сидело совсем никого, я аккуратно поставив свой завтрак на столик и присел. Я взялся за еду. Это мясо было идеально прожарено; сок, который из него выливался, самый пекучий, и в тоже время, самый сладкий в мире, что я пробовал. Откровенно быть, русские отличные повары, это одно из немногих черт их нации, что мне в них нравилось.

Я ел эти куски мяса с такой жадностью, что некоторые посетители удивляясь смотрели за моим поведением. И я их отлично понимал, потому что я действительно был настолько голоден, что забыл о всех правилах поведения за столом.

Проглотнув последний кусок мяса, я решил взяться за стакан вина. Это уже была моя не первая встреча с алкогольным видом напитка, несмотря на свое несовершеннолетие.

Я надпил немного вина, и оно оказалось весьма приличным. "Можно уже и расслабиться" - подумал я, и разлегся на стуле, прям как у себя дома. Но это чувство отдыха длилось недолго, неожиданно кто-то сзади хлопнул мне по плечу и я вздрогнулся.

- У тебя есть несколько минут, чтоб сказать мне, почему ты нагло уселся за моим столиком в моем присутствии, - спокойно, но строго сказал голос сзади меня.

Я даже не обернулся, потому что меня зациклило на страхе.
- Извините, пожалуйста, но ведь здесь никого не было, я думал он свободен. Я сейчас же покину его, - говорил я, медленно поворачиваясь к данному лицу.

- Уже поздно что-то делать, парень, - теперь он подошел к одному из стул, что стояли у этого столика и сел напротив меня. - Ты только что заработал себе столько проблем, и это всего за несколько минут. Мне с парнями придется тебя проучить за твою наглость. Никто не смеет садиться за мои столики без разрешения, к тому же ты новичок здесь, я вижу тебя впервые, теперь ты еще и должен мне денег за то, что ты тут впервые, ясное дело. Выбирай: даешь мне сразу свои деньги и мы с парнями идем тебя спокойно избивать, или же мы тащим тебя на улицу, где избиваем до потери сознания, после чего отбираем у тебя все деньги.

- Что? Нет, не нужно, прошу вас, - испуганно я стал отвечать, мой пульс стал биться в два раза чаще, угораздило же мне сесть за этот дурацкий столик. - Мы можем просто договорится. Давайте я уйду отсюда и больше не буду возвращаться.

- Значит, второе. Ладно, - он обернулся к соседнему столику, где сидели четверо молодых людей, возрастом как я и старше. - Эй, ребята, парень хочет, чтоб мы его хорошенько пресонули и, после чего, забрали у него все деньги. Выполним просьбу?

Толпа громко засмеялась и помчалась к моему, точнее их, столу.

- Конечно, мы согласны, мы же добрые парни и готовы исполнить любое желание нашего нового гостя, - сказал один из них.

- О, да, мы еще как любим делать одолжения другим, не так ли, Вить? - он обратился к парню, которому как-бы "принадлежал" столик.

Сейчас я понял, во что я конкретно вляпался. Мне попались те самые мятежники, о которых изначально говорили Вова с Александром. При чем, у этих парней у каждого есть свой собственный меч.

- Подымайся, дружок, прогуляемся.

Они взяли меня за обе руки и повели к черному выходу.

На улице все еще сучился холодный дождь, но он уже стал значительно меньшим или, может, я просто перестал замечать его холод у себя на теле, ведь был сконцентрирован на более серьезной проблеме.

Мы отошли немного подальше от бара на траву. Это место было окружено домами, поэтому увидеть то, что здесь происходит обычным прохожим было бы тяжело. Но я так молил бога о том, чтобы хоть какой-то человек, который возвращался домой с работы или бежал с дому в какое-то кафе, случайно увидел бы своим периферийным зрением происходящее между мною и этими парнями, и крикнет им, что немедленно вызовет милицию, из-за чего они бы разбежались. Но ничего не происходило.

- Ну, что ж, можешь идти, - радостно сказал их главарь Виктор.

"О боже, они меня отпускают, неужели Бог почувствовал мою просьбу о спасении?" - подумал я. Только я ступил от них на один шаг, как тут же на меня налетел один из них, и сильно стукнул по ногам, что я резко грохнулся на землю, прямо лицом в грязь.

Они начали избивать меня ногами по всему телу, я не успевал подвестись, как снова по мне проходил сильный удар, что я вновь оказывался лежащим на земле.

- И запомни, дружок, больше здесь не появляйся, иначе получишь в два раза больше, - указал тот же Виктор. - Парни, обыщите его карманы и заберите все деньги. Думаю, он усвоил урок.

Это все, что я помнил из их разговора, и вообще, все, что смог разобрать, ведь через несколько минут я перестал соображать, что творится, а после совсем потерял сознание.

По улицам жужжит тревога, которая заполняет страхом каждого ребенка, каждого взрослого. Над нашим городом пролетели русские бомбардировщики, поэтому всех людей загоняли в заранее подготовленные подвалы, чтоб укрыться от бомб. В то время, как дали тревогу, я, как и все дети, находился в школе. После сигнала о опасности учителя стали проводить нас к школьном бомбоубежище. Мне было страшно идти куда-то с ними и я очень хотел домой к родителям, я боялся, что с ними что-то случится. Пока всех детей вели цепочкой к подвалу, я мигом ушатнул оттуда. Изо всех бежал я домой, слыша выстрелы на соседних улицах, и звуки летящих надо мной самолетов. Чудом я добрался домой. Открыв дверь, я увидел своих родителей за пустым столом. Они были абсолютно спокойны и даже не обратили внимание на то, что я забежал домой. Странно, но все звуки, что пугали меня и заставили весь город скрыться под землей, тут же пропали. Я заглянул в окно. На удивление, там ничего не происходит, лишь солнце светит и прогревает еще не расстающийся снег.

- Отец, мать, вы не поверите, только что в наш город ворвались русские, а когда я прибежал к вам, чтоб спасаться вместе, то все куда-то мигом пропало.

- Мы тебя ждали, наконец-то ты вернулся, присядь.

- Понимаешь, сын, в связи с войной, в нашей семье начался печальный период. Дело в том, что мы обанкротились, и дома теперь нечего есть. Совсем ничего нету.

- Прости, сын, ты наш последний шанс выжить.

- Нам очень жаль, но нам придется...

- Что? На что вы намекаете? Что вы собрались со мной сделать? Нет! Нет, не троньте меня, я не хочу умирать, отпустите! Умоляю!

Это был страшный сон, с которым я долго не смириться, не мог понять, что это была не реальность, хоть и точно был в этом уверен.

Раскрыв полностью глаза, мне еще мешала видеть пелена, которая закрывала мое зрение. Несколько раз переморгав, я стал просматриваться к месту, в котором я находился. Деревянный потолок бросился мне в глаза первым, слегка повернув голову, я рассмотрел стену, которая была так же деревянной, только на ней висело много картин и газет, что были уже старыми и испачканными.

Я лежал в постели, но это была не совсем постель - сложенные ящики, обшитые старой тканью.

- Смотри, кажется, он уже очнулся, - послышался голос сзади меня.

- Дождались, говорил же, что он придет в себя, - ответ был радостнее первого.

Я послышал стук шагов, которые приближались ко мне.

- Эрнст, ты как себя чувствуешь?

- Александр? Как ты здесь оказался? Нет! Как я здесь оказался!?

- Ты не помнишь, что с тобой произошло? - удивленно обратился Александр ко мне.

- Вообще-то помню, но ведь я был не улице, у какого-то бара, меня избили... - едва выдавил я из себя.

- Мы-то уже поняли, что тебя избили. Так просто ты не мог помятым валяться под дождем, еще и на другой стороне улицы.

- Тебя нашел Игорь, ты был без сознания. Если бы не он, ты бы, наверное, там и разложился, - добавил Вова, что сидел сзади меня.

-Так вы меня нашли и приволокли сюда? - я всё больше и больше удивлялся их словам.

- Да, как только он узнал твое лицо, сразу побежал к нам. К счастью, я с Вовой был неподалеку. Игорь что-то мямлил мне, я долго пытался понять его слова, после чего, разобрав их, мы тут же рушили к тебе.

- А что я здесь делаю? Что это вообще за место?

- Это мой дом, - без размышлений сказал Александр.

- А где твои родители? Им, должно быть, не понравится, что у них дома лежит грязный, побитый незнакомец, который тут еще и не местный, - я начал подниматься из постели, не обращая внимания на боли в ребрах.

- О, не стоит. Оставайся здесь сколько угодно, - остановил меня Александр, придержав рукой. - Мои родители не придут сюда никогда. Разве что Бог даст им возможность спуститься с самых небес, но это вряд ли, ведь уже десять лет я жду этого момента, и он не настает. И не настанет.

- Какой я глупец, - как же я пожалел о своих словах. - Прости, я не хотел говорить о твоих родителях, я не знал.

- Все нормально, забудь. Никто не виноват в их гибели как проклятая война.

Еще четверть часа я сидел у него в постели, осматриваясь по комнате и вспоминая происходящее. Вова с Александром сидели у стола и продолжали играть в шахматы, тихо разговаривая о чем-то.

- Я все еще не понимаю - что плохого я сделал тому парню? Ведь сесть за свободный столик в обыкновенном баре - это еще не говорит о каком-то нарушении, - внезапно выдал я парням, перебив их игру вновь.

- Хм, а ты можешь назвать черты лица и одежду того самого парня, благодаря которому ты избитый оказался здесь? - У Александра появилась идея, он что-то задумал.

- Ну, он высокий, выше меня на одну голову. Видно, что он долго занимался спортом, его тело накачанное. Волосы русые, и сильно похожие на перья. Одет был в кожаную жилетку, под которой была серая кофта. На другое обратить внимание я не успел.

- Хм, ничего не напоминает. Тебе напоминает, Вов?

- Нет.

- А, и еще у него по лицу, от лба к щеке, была проведена линия, скорее напоминает шрам, - резко бросился дать ответ я. - И имя. Его звали Виктор.

- Точно! Виктор Денский! Это у него шрам на лице! - не поджидая ответил Александр.

- Так это, означает, ты наткнулся на очень опасную шайку, друг, не стоило тебе туда направляться. - Опять тронулись уста Владимира.

- Но я ведь и не знал, что могу так влипнуть всего-лишь из-за чертового столика в баре.

- Здесь ты можешь влипнуть даже от того, что неправильно перешел свой порог. Привыкай, - гордо, но слегка отчужденно сказал сидящий позади меня.

Я отправился домой по вечернему городу, дождь уже давно окончился и деревья сумели выровнять свои стволы, а лужи, что двигались в разные направления по щелях, уже нашли свое признанное место.


Сегодняшний день изменил лица ленинградцев, ведь дождь больше никого не тревожил и с неба проникались солнечные лучи.

Когда я проснулся, то увидел, что около меня сидят родители и что-то обсуждают, осматривая мое лицо:

- Боже, где же его угораздило? Только же приехали, - мама особо нервничала и высказывала свои морали отцу.

Воспользовавшись тем, что они не заметили как я проснулся, я стал отлеживаться дальше, ожидая их ухода из комнаты.

- Доброе утро, отец и мать, - радостно обратился к обоим, сидящим в гостинной на кресле. - Как спалось?

- Хорошо, сынок, - ответила мать - Как ты?

- И я тоже отлично спал, как медведь в зимней спячке.

- Мы уж видим, что как медведь. Медведь с охоты вернулся недавно, наверное, не так ли?

- Вам видней, родители, я еще в зеркало не смотрел.

Я отправился в ванную, чтоб осмотреть себя получше. Лицо действительно было изувеченным, несколько рубцов на губе и на бровях и небольшой синяк около глаза.

- Пройдет, не страшно, - сказал себе я и с этими словами зашагал обратно в гостиную.

-Ты когда думаешь на работу идти, которую тебе Василий подыскал? - спросил отец. - Сейчас такие времена, что работники нужны всегда, поэтому работа не ждет опоздалых. Дуй к Василию и узнай обо всем получше.

Василий жил недалеко от нашего дома, всего несколько кварталов нужно было пройти. Его дом был не богат, но и не беден. Во всяком случае - получше нашего.

Постучав у дверь несколько раз, я понял, что дома никого нету, и пора было отчаливать, что мне и на радость, но с-под угла выбрались Василий со своей женой, несущие огромные пакеты. Они шли с магазина.

- Здравствуйте, я Эрнст, сын вашего знакомого Гофмана Тейлера, Вы еще позавчера были у нас дома, когда мы только приехали, Вы мне еще сказали, что для меня у вас есть работа. Ваше предложение еще действительно? - спросил у него я, подловив их прямо у входа в их дом.

- Ну, здравствуй, Эрнст. А что, если уже не в силе предложение? Что будешь делать?

- Пойду домой, наверное.

- Всего-то? И не будешь пытаться найти работу?

- Меня она пока что не совсем волнует.

- А плохо. Ты уже должен был давно устроиться где-нибудь, чтобы суметь самому себя обеспечить. Не о том, значит, волнуешься.

- Так у вас есть для меня работа или нету? - немного повысив голос задал я вопрос.

- Заходи, - кивнул мне Василий на дверь и зашел с женой в дом. После чего, и я следом за ними.

Дом, как я и думал, был не хуже нашего, но и не намного лучше. Старая, хорошо вымытая, мебель, затертые диваны, лакированный пол - все обычно.

- Присаживайся, - сказал мне мужчина и сел на диван. Я молча сел рядом.

- Дорогая, принеси нам чего-нибудь выпить и перекусить, - обратился он к своей пухлой жене.

- Извините меня за те слова, что я тогда наговорил, - чувствуя вину перед ним, я стал оправдываться. - Я был не прав, честно. Все как-то само из меня точилось. Эти обвинения о вашем внешнем виде и о русских - я не хотел этого говорить. Простите уж, за многословие.

- Ничего. К тому же, ты сказал правду. Мне давно стоило бы избавиться от этой ужасной бороды, - с улыбкой мне ответил Василий.

- Ну, так может, предложите какую-нибудь работу, вы же обещали устроить где-то грузчиком меня, - уже перешел в серьезный тон я.

- Да, обещал. Хотел в порт устроить, но затянул по времени, поэтому больше там в работниках не нуждаются.

- То есть я обречен?

- Нет, конечно, есть еще предложение. Вагоны разгружать.

- Вагоны разгружать? - это было странно для меня.

- Вагоны.

Немного переждав удивление, я вновь заговорил к Василию:

- Хорошо, я согласен. Когда я могу начать? И куда мне идти?

- Можешь начинать прямо сегодня, - безразлично ответил мужчина. - На площади Ленина найдёшь магазин канцтоваров "Москва". Продавца зовут Олег, скажешь ему, что пришел от Василия, на счет работы. Он все тебе объяснит и отправит на место работы.

В комнату как раз вошла его жена.

- Вот вам кофе и булочки, - сказала она и поставила все рядом на столике.

- Дорогая, я не понял, что означает кофе? Я попросил принести нормального чего-нибудь выпить. Выпить, Катя, понимаешь!? - злостно наехал Василий на жену.

- Ну, не будем же мы молодого человека поить алкоголем.

- Извините, - вмешался я, - пойду я, наверное, уже.

Я пошел по высыхающим улицам искать этот магазин. Найдя магазин, через открытую дверь я видел, что продавец объяснял что-то двум людям, после чего дал им деньги и они ушли.

- Здравствуйте, - сказал я измученным парням, проходящим мимо меня. Они промолчали и пошли в свою сторону.

Я вошел в магазин и почувствовал запах стружки с дерева и клея.

- Доброе утро, я сюда на счет работы, меня Василий прислал. Вы Олег, не ошибаюсь? - обратился я к продавцу стоящем у прилавка.

- Не ошибаешься, - ответил мне продавец, подкурив сигарету. - Куришь?

- Нет.

- Это хорошо, для этой работы любая вредная привычка - большая заноза здоровью.

- Куда вы меня отправите-то?

- Василий тебе не говорил на счет вагонов?

- Говорил что-то. Я должен буду их разгружать?

- Совершенно верно.

Олег подошел ко мне и положил руку на мое плечо. В его лице двоился взгляд, он то прищуривал глаза, то открывал их на всю, смотря на меня.

- Понимаешь, мальчик. Работа тяжелая и не все здесь долго держаться, ты будешь в том же числе. Или ты покинешь ее через несколько дней, или же погибнешь от тяжести, которую она тебе принесет. - После чего пустил порцию дыма мне в лицо.

Он записал на листочке адрес и передал его мне. После чего, достал из тумбочки 3 рубля.

- Бери. Это аванс, чтоб пораньше не убежал. - Посмеиваясь сказал он.

От этого человека в моем теле совершенно все перевернулось. Он разрушил во мне преграду, что не давала другим испортить мое настроение. День для меня больше не был таким солнечным и я вновь обратил внимание на свои побои на теле. От этого мое самочувствие ухудшилось, и мне перехотелось работать.

На листке было написано "Петроградская, 31. Станция".

- К кому мне обращаться? - Задал вопрос я Олегу.

- К кому захочешь. Подойдешь к любому рабочему - он даст тебе работу.

Я отправился на данное мне место. Это был небольшой вокзал, людей здесь не много, в основном, они все просто отсиживают свое время на лавках, ожидая, что в их жизни произойдет что-то новое. На противоположной стороне вокзала числилось небольшое количество людей, выгружая с вагонов ящики и ископаемые.

Я прошел через вагоны и обратился одному из них:

- Я сюда за работой пришел. Что мне нужно делать?

На меня сначала все просто посмотрели, словно я эти слова промолвил на немецком. А потом один мужчина лет 45 мне ответил:

- Если ты сюда пришел за работой, то почему не в рабочем комбинезоне?

И вправду, у меня из головы совсем вылетело, нужно было надеть кто-нибудь другое. Но возвращаться домой за рабочей одеждой мне хотелось не больше, чем выгружать вагоны.

- Это и есть моя рабочая форма, только пальто нужно снять. - Сказал я и снял пальто, положив его около соседнего вагона на землю.

- Так дело не пойдет. - Он снял свой комбинезон и передал его мне. - Надень его. Моя смена все равно уже закончилась. Удачи, парень.

- Постойте, как вас зовут? Когда я вам могу отдать форму? - Остановил я мужчину.

- Можешь не отдавать, мне выдадут другую. - Ответил мне он засмеявшись, и пошел к дороге.

Обреневший я стоял так минут пять и осматривал других грузчиков. Они точно так же, застывши в работе, осматривали меня.

- Ну что, приступаешь к работе, или будешь продолжать смотреть на нас? - Обратился самый молодой из них ко мне и стал рядом. - Меня Сергей зовут.

- Эрнст, очень приятно. - Сказал я и протянул с улыбкой руку.

-Ты не наш, что ли? Имя странное.

- Да, из Германии. - Перебирая слова, ответил ему я. - С Мюнхена, если точнее быть.

- Ох уж эмигрант. Давай к работе приступать уже, нечего вести разговоры в рабочее время.

Он показал мне грузовик, что стоял за десяток шагов от нас, и направил носить туда ящики, которые они разгружают из вагонов. Работа мне досталась, казалось-бы, простая, но мои ребра еще не успели реставрироваться от того дня и это очень мешало носить мне груз, ведь ящиков было настолько много за эти 3 с половиной часа, и настолько они были тяжелы, что я полностью истощился. Даже несколькоминутные передышки не давали мне взять под контроль свое тело. Я стал чувствовать как мой хребет, ломаясь на части, сыпется на пол, а руки отказывают в работе и, словно, твердят о том, что они больше не мои. Но рукам от меня не убежать, как ни как, и я заставлял их работать дальше.

- На сегодня все вагоны выгружены, поэтому, все свободны. - Стремлено прозвучал голос мужчины, сидящего на вагоне.

Это была радостная для меня новость. Неужели этот мучительный рабочий день, наконец, закончился. Радостными глазами я посмотрел на других, так же измученных людей, что теперь являлись моими коллегами. Странно, но они ни чуть не радовались так как я.

- Эй, Эрнст! - Позвал меня Сергей к себе. - Идем со мной к Олегу за выручкой. Расскажешь о себе больше, ты ведь здесь как и я - единственный молод. Нам нужно работать вместе.

Переодев комбинезон, я направился с Сергеем к работодателю.

- Давно у нас в городе?

- Нет, всего несколько дней назад приехал.

- Нравится здесь?

- По правде, не совсем. Перебывая здесь не больше недели, я уже успел получить по лицу от незнакомых мне людей. - Сказал ему я, показывая побои на своем лице.

- И такое здесь бывает. Здешние парни любят показывать свой характер. Привыкай, возможно, скоро станешь таким же.

- Не стану. Не теми улицами я воспитан. У нас в Германии если и происходили драки, то все было по честному. Вызываешь врага на поединок - и дерешься с ним до измножения.

- А здесь что произошло?

- А здесь меня избили пятеро человек, из-за того, что я сел на свободный столик.

Мы уже прошли пол пути к Олегу.

- А сколько тебе лет, Сергей? - Я сменил тему этим вопросом. - Ты говорил, что мы с тобою там самые молоды.

- 18 лет. Да, мы самые младшие, ведь остальным не меньше 30-ти лет. Они работают так уже давно. С одного вагона в другой вагон. Каждый день, не считая выходных. Ты, вижу, совсем измучился в первый же день от того, что таскал ящики. Они уже давно привыкли, и для них эта работа стабильная.

- А ты привык? - Задался я глупым вопросом.

- По сути, да. Мне не дают слишком тяжелую работу, так же, как и тебе.

Наконец мы свернули на повороте и нам встретился магазин Олега. Сергея Олег узнал сразу и обратился к нему радостным видом:

- О, здравствуй, Сергей, вижу приволок за собой новенького? Как он, работоспособный? - С улыбкой спрашивал Олег у Сергея.

- Да все нормально, первый день для всех труден. - Ответил Сергей и подошел ближе к Олегу. - Отваливай нам деньги за этот день, и мы пойдем уж.

Олег достал из той же тумбочки 5 рублей и отдал их Сергею.

- Спасибо за работу. - Сказал мужчина моему коллеге легким тоном.

Сергей развернулся и вышел с магазина, пожелав мне удачи.

- А ты чего стоишь? Ступай домой. - Сказал Олег мне.

- А как же деньги за мою сегодняшнюю работу? - Удивленно спросил я у него.

- Я не верю, что ты сумел свободно справится с работой. Денег за сегодняшний день ты не получишь. Я тебе дал аванс, чтоб ты не убежал - радуйся пока ему. Гуляй.

- Вы не имеете права так поступать. То, что вы богат не дает вам права не выплачивать деньги рабочим. - Откатив глаза на лоб, стал я ему твердить.

- Какое право, мальчик? Ты работаешь здесь не официально, никаких бумажек о том, что ты присутствуешь на работе, или что вообще сюда приходил - нет. Ты можешь здесь не появляться вообще - мне все равно. Не придешь ты, за тебя придут новые люди. - Он достал из тумбочки деньги и стал пересчитывать их. - Иди с глаз моих. Надоел уже за сегодняшний день.

Я ушел из магазина уже без ответа.

На улице еще светило солнце, но и его свет не бодрствовал меня. У меня ужасно болело тело и хотелось спать. Разве такое бывает - один и тот же человек портит настроение два раза в один день? Измученным я докарабкался домой и привлек себя в глубокий сон.


Проходит вторая неделя, как я ежедневно разгружаю вагоны и терплю придирчивого Олега у прилавка. Ничего особенного за последнюю неделю не происходило, ведь большую часть нового дня я просыпал. Сон - это единственный способ забыть плохие мысли о прошедшем дне и о людях, встречавшихся в его протяжении. Во время сна человек не думает о проблемах и их решениях, он просто их забывает. Вот и я забывал о том, что мне нужно отправляться на станцию.

- Я не собираюсь платить тебе деньги за опоздания, - твердил мне Олег, - а уж тем более за пропуски!

Право, я очень устал от непеременчивых, одинаковых дней. Никогда не думал, что взрослая жизнь настолько сурова и безжалостна. Люди должны целый день вкалывать на одном месте для того, чтоб дожить до следующего дня, чтобы в тот день вновь отдаваться полностью работе. Это такой безвыходный круг, который открывается лишь по субботам и воскресеньям, после чего вновь закрывает выход и заставляет людей работать. Каждый второй взрослый человек полностью ввязан в эту пропасть. Лишь немногим удается из нее выбраться. Но те немногие потом очень жалеют о своем выборе, ведь жизнь забирает у них все, и они просто погибают от голода.

Сегодня я проспал до обеда. И сегодня суббота. Меня очень обрадовала эта новость, ведь мне не придется отчитываться перед Олегом за очередное опоздание, связанное с моим охотным желанием поспать. Родители знают насколько я устаю на работе, поэтому, не будят меня по утрам и завтракают одни.

Я включил радиоприемник в своей комнате и услышал еще одну радостную новость о том, что сегодня солнечный день и, возможно, не будет никаких изменений аж до понедельника.

- Это хороший день для прогулок! - Громко выразил свои чувства я и свалился с постели.

Призвав к столу только что пообедавших родителей, я стал навязывать им свое отличное настроение:

- Вы просто не представляете насколько я счастлив, что этот день начался именно так! Светлое небо, сухой асфальт, любимые родители - что может быть лучше? - Толковал я обоим, доедая грибной суп.

- Сын, мы рады, что у тебя такое великолепное настроение. Думаю, ты станешь еще счастливее, если вспомнишь, что через несколько дней наступит твой день рождения. - Торжественно добавил мой отец.

- Господи, мне скоро будет 18! Я еще больше счастлив. Нужно найти друзей, думаю, они так же будут рады этому ясному осеннему дню! - Стал вскрикивать я, маша руками над столом. - А вы что-нибудь подарите мне, или в знак своего взросления я ничего не получу, чтоб понять, что в этой жизни всего нужно добиваться самому?

- Мы еще не решили, Эрнст, - ответила мама, - и вообще, давай не загадывать наперед. Иди уже на улицу, а то пропустишь свой радостный светлый день.

Мамина ирония ничуть не испортила мои планы. Я мигом отправился на поиски Александра с парнями. Искать их долго не пришлось, я всего-то бродил по тротуарам, рассматривая лица прохожих. Странный, конечно, поиск, но у меня получилось их найти.

- Привет, Эрнст, - сказал Александр и двое повторили за ним. - Давненько мы тебя не видели, после того дня, когда тебя побили, ты как сквозь землю провалился.

- Нет, никуда я не проваливался, просто у меня появилось занятие. - ответил я.

- Что за занятие? Круглосуточное просиживание дома? - подмигнул Вова.

- Нет, хуже. Я работаю грузчиком. Вагоны разгружаю.

- Интересно-интересно. И как проходят твои трудовые дни? - спросил Александр.

- Знаешь, Александр, ужасно. Я устаю до самого измножения. Один раз моему коллеге, будучи так же уставшим, пришлось дотащить меня домой до самой двери.

- Ну, вагоны - это дело... - начал говорить Александр, но я тут же его перебил.

- Может, хватит об ужасном? Мне и так днями приходиться там находиться, можно же на выходных и забыть о работе, так? - обратился я ко всем.

- Так, именно так, - засмеялись все мы вместе.

- Что на счет сходить в какой-нибудь ресторан или кафе? - прозвучали слова из уст Игоря.

- А знаете, отличная идея. - ответил Александр.

Мы пошли в низ по Липецкой улице, где в самом её конце уже развиднелось здание. Ресторан назывался "Аромат". По словам Игоря, это "самый лучший из самых худших ресторанов". Здесь недорого, и вкусно готовят.

- Через три дня наступит мой день рождения.

- Что, серьезно? Тебе уже 18 будет? Не придется больше просить взрослых, чтоб купили сигареты?

- Возможно.

- И алкоголь теперь во всей доступности для тебя?

- Именно.

- И ты сможешь найти нормальную работу?

- Наконец-то ты задал этот вопрос. Да-да, больше никаких разгрузок ради нескольких рублей. Я определенно этому рад.

Таким оказался наш разговор с Игорем. Александр в это время делал заказ, а Вова просто наблюдал за лицами, сидящими вместе с нами в зале. Пришел Александр.

- Я заказал каждому по порции жаренного цыпленка с вареной картошкой, думаю, вы не против.

- Мне без разницы, я ем все, что угодно, к чему душа тянется, а желудок урчит. - подал свой вариант Игорь.

- Я тоже особо не возражаю, главное, чтоб нам денег хватило, - ответил Вова и стал разглядывать деревянный стол.

- А я хотел бы чего-нибудь другого, - стал томить я. - Но заказ уже сделан. Зачем нам беспокоить кельнера?

Когда блюда подали, мы отдали им должное. Александр стал рассказывать нелепые истории, что с ним когда-нибудь приключались, из своего малого детства, от чего собеседники громко смеялись, забывая о том, что мы в ресторане не одни. И я тоже стал вспоминать свое детство.

Мы с родителями спокойно обедаем в своем уютном домике. Мне всего 10 лет, я еще не вижу смысла в этой войне, что происходит в нашем мире. И я все еще не понимаю, почему людей, которые назывались "евреями", водят колоннами в Дахау. Я не знал почему бомбы скидывают именно на наш город, и почему фюрер не выполнил свое обещание на лучшую жизнь. Столько было вопросов в моей невинной голове, ответы на которые я получил только через несколько лет после окончания войны.

- Мама, а мы скоро будем прятаться в подвале у фрау Лорейн? - серьезно спросил я у мамы, не понимая серьезности.

- Эрнст, господи, это совсем не смешно, - беспонятно ответила мне мама, от чего у меня появлялось еще больше вопросов к этой жизни.

Я обернулся к отцу, молча сидящему рядом с мамой, который только и делал, что жевал.

- Папа, а почему твой друг герр Галлер больше не приходит к нам в гости с бутылкой компота, который ты запрещаешь мне пить?

- Потому что его больше нет. Вот и все, Эрнст. Разорвало его на части, понимаешь? Не добежал он к убежищу и бомба свалилась рядом с ним! - злобно стал отвечать отец, смотря на меня таким взглядом, словно я виноват в гибели его старого приятеля.

- А компот у него еще есть? - я цельно хотел когда-нибудь попробовать этот напиток. Жаль, что его пили только взрослые.

- Прекрати, Эрнст. Ты можешь быть хоть чуточку серьезней в последние дни нашей жизни? Скоро и мы отправимся за Галлером, - растроенно ответил отец, посмотрев на потолок.

Меня ничем не смутила смерть папиного друга, ведь я еще не мог её представить, поэтому лицо мое оставалось обычным, без страха и радости, просто обычным удивленным, ждущим ответа на все вопросы. Я еще не видел крови.

- Ты чего застыл, приятель? - хлопнул меня по плечу Александр, от чего я вздрогнулся, ведь был полностью погружен у воспоминания, забыв о присутствии друзей.

- Извините, задумался, - тревожно ответил я, - На чем ты там остановился?

- Ну, мой дед же был славным ездаком, и согласился взять с собою в дорогу. Но бабушка-то, как обычно, была против и пыталась переубедить меня страшными историями, которые случаются с детьми в лесу...

Все внимательно слушали его рассказ. Я тоже слушал внимательно, но ничего не мог понять. Русский сленг, к сожалению, я не учил, поэтому и приходилось сильнее вникать в рассказ Александра, иногда даже переспрашивая о сказанном с его уст.

День истощился, но имел все те же светлые краски, которые обогревали холодный город. Странно, что в начале ноября солнцу еще удаётся прорезать свои лучи, высушивая мокрую землю.

К вечеру, когда все уже разошлись по своим домам, я решил заглянуть к Олегу в магазин, обрадовать его прекрасной для нас обоих новостью.

- Чего сюда пришел? В субботу не работаем, - сидя за столом, читая книгу, отвел свой взгляд Олег на меня.

-Я, собственно, знаю. Но я сюда с хорошей вестью, - ответил я мужику без выдающегося вида.

- Какая от тебя может быть хорошая весть, парень?

- Я больше не буду сюда приходить, - сказал я резко, упираясь при этом плечом об стену.

- Значит, уходишь, да? - задался вопросом Олегом, пересматривая одну и ту же страницу с одного угла в другой. - А я говорил, что надолго ты здесь не задержишься. Конечно, ступай своей дорогой, ищи желаемую для себя работу. Только, парень, запомни - в этом городе и без тебя хватает рабочих, поэтому не так просто тебе будет найти работу. Разве что, у тебя должен быть влиятельный отец или дядя. А несколько я знаю, приехал ты со своей семьей сюда недавно, значит, знакомых у вас нет. Кроме Василия, конечно. Но Василий не сможет всегда вам помогать, понимаешь? Ты здесь никому не нужен.

-Ты жалкий мерзавец, Олег. И тебе очень повезло, что у меня есть хоть капелька воспитанности в себе. Иначе я бы тебе разбил лицо. Прямо об этот стол.

Я покинул это здание сразу же после своих слов. Право, Олег во многом был не прав и я хотел его избить за все слова, что он говорил мне изначально. Но не моя воспитанность переубедила меня в этом, а слабость. Я боялся его, ведь как-никак, а у этого человека много влиятельных знакомых в этом городе, от которых, возможно, будет зависеть моя судьба.

Дома меня ждали родители с неприятной новостью. Им о ней и говорить не пришлось, я сам все увидел. Долгое время этот дом был одинок, и в нем не проводили ремонты. Дождь, который льется в этом городе очень часто, каждый раз проникал в крышу дома, после чего скапливался в отдельных местах. Потолок этого не выдержал и обвалился.

- И что мы теперь будем делать? - спросил я у родителей.

- Жить, Эрнст. Жить и ждать прибытия штукатура, - сказал отец внимательно оглядывая провал в потолке.

- И когда он прибудет?

- Не знаю. Сегодня не явился, значит завтра. - ответил отец, после чего сменила тему разговора мама:

- Кушать будешь?

Я был совсем не голоден, ведь около часа назад я находился в ресторане, где сумел хорошо поесть, но что-то заставило меня согласиться поужинать вместе с семьей, потому что со времени этого переезда я часто избегал встреч и разговоров с родителями, от чего мне захотелось вновь сесть с ними за стол.

- Я покинул свою работу. - сидя вместе с родителями за столом, сказал я.

- Зачем? Что ты теперь будешь делать? - спросил отец.

- Искать новую, однозначно.

- Но ты же знаешь как тяжело в это время с работой, - стал твердить мне отец, хлебая утренний суп, - Думаешь, Василию было просто достать тебе место, мальчик мой?

- Я смогу найти новую. И не нужен мне Василий, я найду сам.

- Что же, мне остается только пожелать тебе удачи.

- Достаточно и удачи. Наши войска несколько лет назад взяли в блокаду этот город, из-за чего вся промышленность и жилые дома очень сильно пострадали. Еще многое не отстроили, возможно, мне найдется место для строительства. - подал я свою первую идею.

- Думаешь, там будет легче? - спросил отец, - Не понимаю, почему ты так рано ушел из прежней?

- Нужно же стремиться куда-то дальше. Мне вот-вот наступит 18 лет, я должен стать полноценным жителем этой страны, раз уж так, не вы ли меня сюда привезли?

- Тоже верно.

После ужина я отправился в свою маленькую уютную комнатку в этом доме. К счастью, отец сумел закрепить щель в моей двери куском фанеры. Это давало мне спокойствие о том, что комната полностью защищена от внешних подражателей. Я сел за стол и начал рассматривать пустой лист, что лежал на нём, желая что-то там написать и отправить прямо в Мюнхен. Неважно кому.

Я переехал в эту страну с негативным мнением о ней. Что-что, но мое сложившееся отношение к этому миру оправдалось. Я увидел в людях самое страшное, всю их чернь и незаботливость. Я должен был возненавидеть эту местность после этого, но ничего подобного не произошло. Меня уже совсем не удивляют люди, лежащие под барами в грязи, будучи пьяными. Совсем не удивляюсь, когда старая женщина со своим маленьким ребенком просит дать ей что угодно, лишь бы она смогла протянуть к следующему дню. Почему все так происходит, почему они не могут быть такими же счастливыми как остальные люди, или хотя-бы на половину? Что им не дает подняться из грязи и пойти вопреки этому миру? Алкоголь? Лень? Нехватка денег? Хотя, лень и способствует остальным факторам. Любой человек, который желает стать частью сюжета в этом жестоком мире - сумеет изменить себя полностью в лучшую сторону, несмотря на препятствия, с которыми он постоянно будет сталкиваться.

С дыры, что выработалась в потолке, дул легкий холодный ветер. Послышался стук грома на улице, после чего начал лить дождь. С потолка стало еще больше капать. Под звуки дождя и капающей воды с потолка в кастрюли, я сумел уснуть прямо на рабочем месте уткнувшись лицом в лист, на котором я так и ничего не написал.

Под дождь засыпать легче всего. Шум дождя гораздо успокаивающий от самой глубокой тишины. Это нечто волшебное, что есть в нашем мире. Природа умеет быть строгой к человечеству, но так же она может быть доброй и заботливой. Тот, кто создал этот мир - весьма странен.


Мой сон оборвался резко и необратимо от боли в спине. Короткий сон, проведенный на стуле - страшный кошмар для меня в это время. На часах было показано 4 часа утра. В доме все еще царила замершая тишина. Никто не успел нарушить раньше меня. Обратно возвращаться в сон мне уже не хотелось, поэтому я решил заварить себе чаю.

На удивление, пропасть, которая выработалась в нашем потолке в гостинной, расширилась, и куски глины, смещающиеся с водой, растеклись по всей комнате, испачкав ковёр и пол.

Я взял уже заваренную кружку чая и подошел к окну, что вело прямо на нашу улицу. Солнце только начинало подниматься с-под глубин Земли, и отблеск раннего света отражался на небольших лужах и на мокром асфальте. Деревья уже давно избавились от своего листья, от чего остались голыми в такие холода. К этому городу приближается зима.

Осмотрев соседние дома, я увидел горящий свет во многих окнах. Не один я проснулся в такую рань. На улице стали видны бредущие прохожие, что отправлялись на работу. Были видны бездомные собаки, бегающие по мокрой, еще не замерзшей траве, собирая у себя на носу последние памятки о проходящей осени. Я наблюдал за тем, как после сна эта местность вновь оживала. И пока здесь царила темнота - никто не смел выкатить свое тело на улицу, стало яснеть - люди ожили. Прекрасная картина.

Наблюдая за всем этим, я не заметил как остыл мой чай. Быстро выпив его залпом я отправился обратно в свою комнату.

На столе все еще лежал тот самый пустой лист. Почему-то меня тянет к нему, хочется рассказать что-то о своей жизни людям, что остались в прошлом, в далекой Германии. Я достал из тумбочки карандаш и приступил к желаемому:

" Письмо к любому человеку, кто получит этот лист.

Дорогой житель Германии, как поживаешь? Можешь и не говорить вовсе, лучше я расскажу о себе.

Я живу в России и очень скучаю по своей родине и по людям, что жили там со мной. Надеюсь, кто-то из моих знакомых еще меня не забыл. Я живу здесь бедно, но уже сумел устроится во взрослую жизнь.

Когда-нибудь я смогу вернуться обратно и обойти всех своих друзей, говоря о том, что я вернулся, но... Пожалуй, они забудут обо мне к тому времени.

Тот, кто это получит - будь добр, расскажи о временах, что сейчас проходят у вас.

Твой Друг "

На меня нахлынули воспоминания о прошлой жизни, которая сменилась новой. Я свернул лист и положил его в тумбочку. Когда-нибудь отправлю его прямиком в Мюнхен. Это расставание с прошлым ни чем хорошим не кончилось. Говорили: "Начнешь новую жизнь, и будет у тебя все здорово!", да только пока что ничего здорового не приходит.

Я вошел в комнату родителей посмотреть как они спят. Их комната была просторней моей. Двуспальная кровать посредине заполняла большую часть комнаты; напротив постели стояло зеркало, на котором были разбросаны флаконы с духов, губные помады и тушь; сбоку от окна стоял огромный деревянный шкаф.

Родители спали спокойно, повернувшись лицом к стене, стабильно вдыхая и выдыхая воздух. Утреннее солнце попадало на их тела, оживляя их безобидные лица. Я застыл на этих минутах, от чего в моей памяти появилось детское воспоминание.

Мне примерно 9 лет. Я проснулся ночью в холодном поту и с чувством страха от очередного ночного кошмара. Мне было очень страшно, поэтому, переждав панику и выбрав нужный момент, я резко побежал в комнату к родителям. Они спали так же мирно, не ожидая всяких тревог и пробуждений. Закрыв их дверь на шпингалет, я мелькнул к ним в постель проливая слёзы. От шума и скрежета их кровати, мой отец проснулся.

-Ты что здесь делаешь, Эрнст? Отправляйся к себе в комнату, не мешай нам спать.

- Папа, я боюсь. Там страшно, я не хочу к себе в комнату. Там страшно! - начал умолять я отца, уже полностью забыв о шуме, что может их потревожить.

- Эрнст, иди к себе в комнату! - не прекратил выгонять меня отец.

В этот момент проснулась и моя мать.

- Что здесь происходит? Почему вы не спите? Сынок, ты чего здесь оказался? - сонная мама пыталась понять ситуацию, сложившеюся у нее на постели.

- Мама, я не могу идти к себе в комнату, там кошмары сняться. Пожалуйста, разрешите спать с вами, мама! - мои слёзы стали литься еще сильней от обиды, которую приносят мне мои родители.

- Гофман, пускай он спит здесь, - обратилась мама к злому отцу. - Думаю, он не помешает нам спокойно спать.

- Нет, Анна, ему уже девять лет, он должен взять себя в руки! - ответил отец матери, после чего повернулся ко мне, - Покинь эту комнату, Эрнст.

Моя мама поняла насколько мне страшно, и насколько я боюсь возвращаться. Она взяла меня за руку и отвела ко мне в комнату.

- Смотри, Эрнст, здесь никого кроме нас нет, - стала говорить мама, обследовав всю комнату, в том числе и под кроватью, - Ты можешь спать спокойно. Не нужно никого бояться. Это наш дом, и живем в нем только мы. Все окна и двери закрыты, никто не может сюда войти без нашего ведомства, понимаешь?

Она ждала моего ответа, поэтому переспросила снова:

-Ты понимаешь, Эрнст?

- Да, мам, - тяжело ответил ей я, вытирая слёзы с заплаканного лица.

Она уложила меня спать, и просидела рядом несколько минут. После чего покинула мою комнату, и перед выходом вновь повторила:

- Главное, ничего не бойся, Эрнст, это твой дом, здесь никто тебя не тронет.

Если в детстве я боялся ночных кошмаров, потому и приходил к родителям в комнату, то сейчас я это делаю из-за страха, что в одну минуту с ними что-то произойдет и я не успею им помочь. Этот страх меня охватывает чаще всего в последнее время. Они уже не взрослеют, не становятся крепче и сильнее, они стареют, а значит, все ближе и ближе к смерти. Об этом я переживаю. Отец никогда не ладил со здоровьем, постоянные болезни владели ним каждую зиму, каждые холода.

Постоянно, когда к нам в дверь стучались морозы, они приводили с собою сильный кашель для отца, от чего каждый вечер перед сном я становился в углу своей комнаты и молился Богу о том, чтоб он дал ему еще время жить. Я просил Бога забрать моих 15 лет жизни, лишь бы они достались отцу.

- Ты что здесь делаешь, Эрнст? - проснувшись, увидел отец меня и задал вопрос.

Ни чем не изменился он с того времени. Даже слова всё те же. Только лицо стало морщинистое, больше ни чем.

- Жду, когда вы проснетесь, чтоб спросить что вы хотите на завтрак, - ответил я отцу переигрывая свое настроение.

- В таком случае, мы хотим отбивные, - сказал отец уже полностью развернувшись ко мне лицом, - И вообще, с чего вдруг ты решил это спросить?

- Нужно же упростить вашу жизнь. Мне 18 лет завтра, а мои родители все еще готовят мне еду и иногда дают деньги.

- Вот уж какой вырос, хэх, готовить нам собрался. Гитлерюгенд тебя так воспитал? Лучше подумай о новой работе, чем о своих старых родителях. - цинично сказал отец.

- Непременно.

Я ушел на кухню, чтоб приготовить им завтрак. Обещанные отбивные уже скварчали на сковороде. Я накрыл стол специально для них, самому мне есть вовсе не хотелось. Сегодня был последний день моего детства, хотелось сделать хоть что-то приятное для родителей.

Уже через несколько минут родители сели за стол и начали аккуратно поедать мною поданную еду. Я просто стоял рядом с ними, выпивая при этом вторую чашку чая.

- Сегодняшний завтрак, пожалуй, лучший из всех завтраков, что ты когда-либо нам готовил, Эрнст, - сказала мне мама, вытирая при этом руки.

- Наверное, потому что это мой первый завтрак, который я вам готовил, - слегка улыбаясь сказал я.

- Знаете, все это, конечно, прекрасно. Но нельзя постоянно баловать друг друга мясом. Это очень растратно, мы ведь не богатые люди, чтоб растрачивать столько продуктов за раз, - начал закатывать свои пессимистические речи отец, - Нам пора начать экономить. Прожить на деньги, заработанные в Мюнхене, мы долго не сможем. А если избавлять себя от баловства, то мы сможем жить еще долго, не переживая о том, что семейный бюджет кончится.

- А разве мы сейчас не экономим? - спросила мать у отца.

- Конечно, что нет. По-твоему, мясо по утрам - это экономия? Человек способен на многое, ради своего выживания, даже отказать себе в еде.

Мама начала волноваться, ведь она и не представляла, что Гофман может такое сказать. Много лет они жили почти не отказывая себе ни в чем, если не считая времена войны. Но и тогда отец не позволял себе такое говорить.

- Гофман, это у тебя от старости крыша едет?

- Ну, почему же от старости? Просто мы не должны переводить деньги на пустяки, вот и все.

- Значит, ты не исключаешь то, что у тебя едет крыша?

- Вовсе нет. Крыша у меня съехала еще в 1939, когда Англия объявила нам войну. Вот с того момента она у меня и продолжала ехать.

- Господи, зачем я вышла за тебя замуж?

- Потому что я был богат?

- Видимо, только поэтому.

Снова разговор между родителями сложился не совсем приятный, я должен был как-нибудь это исправить, потому что они скоро и вправду друг друга загрызут, а мне это совсем было не нужно.

- Дорогие Анна и Гофман, я знаю как вы скучаете здесь одни еще с момента переезда. Кто-нибудь из вас выходил на улицу за всё это время? - спровоцировав одну идею, стал обращаться к ним я.

- Ну, несколько раз я выходил покурить на ступеньки, или же с Василием поболтать, - сказал отец.

- А я на рынок ходила за продуктами, - чередовала мать.

- А просто отдохнуть вы не пробовали? Присмотреться на эти края? Здесь отличная природа, хоть и холодно. Можно же семьей съездить к Неве, пообедать где-то там в кафе или ресторане. Когда мы последний раз что-то делали вместе?

- Переезжали сюда? Это мы делали абсолютно вместе.

- Не время для острот, отец. Я сейчас серьезен. Давайте поедем.

- Не думаю, что это отличная идея, - вновь затевал отец. - На улице холодает и по всюду много грязи. К тому же, у реки будет сильный ветер.

- С каких пор для тебя это стало проблемой?

- С этих пор. Россия находиться северней от Германии, природа здесь значительно другая, понимаешь?

- Если ты боишься холода - оденься потеплее, - возразила мать.

- Еще чего, я похож на старого труса? На фронте и не от такого холода прятались по окопах.

-Так для чего ты тогда устроил этот спектакль?

- Чтобы никуда не ехать.

Отец искал любую причину для того, чтоб не выходить из дома, но мать всегда могла противостоять ему своими доводами. В конце-концов, ей всё-таки удалось уговорить отца поехать к Неве всей семьей.

- Вот мы и здесь, - сказал отец, державшийся руками за руль автомобиля.

Не выходя из машины, я стал рассматривать просторы берега. Нева была огромной настолько, что её край едва виднел с другой стороны реки. Где-то вдалеке виднелись корабли, что плавали по просторам холодных вод, пытаясь найти свое призванное место.

Мы остановились у порта. Здесь было много деревянных лодок, причаленных к берегу, и мало их хозяев. Рядом находилось небольшое кафе, в котором, скорее всего, часто подают морские блюда.

Я и не ошибался, официант, который подошел обслуживать нас, назвал в общем только рыбные изделия.

- Что закажем? - спросила мама у отца.

- Что угодно, только не дорого.

- Давайте я вам подам лосося в подливе. Это обойдется вам недорого, и вы останетесь сытыми, - вмешался официант.

- Отлично, всем лосося! - радостно выкрикнул отец, - и мне бокал качественного пива.

- Гофман, а как же экономия? - задала вопрос мать, вникаясь в сомнения от утренних слов отца.

- Ну, мы же впервые вырвались отдохнуть в этом городе, можно раскрасить свой обед и алкоголем.

-Тогда давай закажем не лосось, а что-нибудь дороже и вкуснее. - сказала мать.

- Нет, дорогая, заказ уже сделан, не будем же мы беспокоить официанта?

Я очень удивился последним словам отца. Он сказал точно так же, как и я в тот день в ресторане "Аромат", или же я сказал так, как обычно говорит он. Это говорит о том, что мы с ним похожи. Право, это не означает, что я такой же алтынник как он, но многое в наших характерах сходится, не исходя от черт лица.

- Завтра у нашего мальчика день рождения, ты и на нем побоишься потратить лишнего гроша?

- Мам, не переживайте, не обязательно заморачиваться об этом дне, - ворвался я, - Можете просто поздравить меня, я и этому буду очень рад. Праздничный стол и подарки - это пустяки, которые сделаны лишь для того, чтоб как-то позабыть о страшной вещи - старение. А я знаю, что такое старение и не презираю его, поэтому можете просто напомнить мне об этом теплыми словами.

- Вот видишь, парень понимает ситуацию. Не обязательно разнеживать себя вкусной едой и дорогой одеждой, можно просто радовать друг другу теплыми словами. - сказал отец.

- Вообще-то, я не это имел ввиду, отец. - возразил я, хоть отец и не собирался понимать, что именно я хотел добиться от него.

После очередной своей выходки, Гофман откинулся на спинку стула и закурил всё еще родную сигару.

- Я не думаю, что людям понравится дышать дымом, исходящим от нашего столика, - попрекнула отца мать.

- Пускай не дышат. Я не видел таблички о запрете курения в этом кафе. Покажут табличку - я потушу сигару.

- Какой же ты зануда, Гофман, - сказала отцу опечаленная от его цинизма мать.

В это время к столику преподнесли заказы, все ровно: три лососёвые порции и бокал изысканного пива.

- Я подымаю этот бокал за вас, семья! - громко вымолвил отец, держа над собой пиво. - И за вас, дорогие россияне!

Люди, сидевшие в кафе, приняли его слова по разному: кто-то сделал вид, что ничего не услышал, кто-то обозлился, потому что пришел к берегу реки, в этот ресторан, чтоб обрести тишину и спокойствие, и насладиться красочным холодным ноябрьским днем. Но были и люди, которых эта затея попросту рассмешила, сделав их день на две дюжины лучше.

Прошла половина часа с того времени, как отец поднимал бокал за всё человечество. На столе уже находилось в два раза больше стеклянных чар, и отец стал от этого более невменяем.

- Российский менталитет повлиял на него, видимо, - сказал я маме, но отец это услышал.

- Никакой менталитет на меня не влиял! - сказал он. - Мы на фронте и не столько выпивали, чтоб нагреться. Вот сейчас выйду на улицу и докажу вам, что мне теперь не холодно!

Едва держа себя на ногах, отец двинулся к выходу. Мы с матерью вскочили за ним.

- Гофман, ты же раздет! Ты заболеешь! Вернись обратно! - вскрикивала мать отцу, но он её не слышал, он крутился по песку, вылавливая потоки ветра.

- Дорогая, мне хорошо, не переживай!

Я погнался за ним и, взяв его под руку, оттащил в машину.

- Пригляни, чтоб он никуда не ушел, - сказал я матери, - а я пойду оплачу за обед.

- Но ведь мы многое заказали, тебе одному дорого будет расплачиваться. Достань деньги у отца в штанах и расплатись ними.

- Не нужно, мне хватит самому.

Право, все обошлось для меня очень дорого, но все же мне хватило рассчитаться с официантом и даже оставить ему чаевые.

Я перетащил пьяного отца на пассажирские сиденья, а сам сел за руль.

- Куда ты сел за руль? - вскрикнул лежащий отец, - Нас оштрафуют!

- Лучше будет, если они увидят малолетнего парня за рулем, чем пьяного мужика, - ответил я отцу, завода машину.

- Но ты же не умеешь водить!

- Мало ты обо мне знаешь.

Мы двинулись домой, отец уснул на задних сиденьях, а мать беспокойная все наблюдала за его неподвижным телом, душа которого бродит в пьяных снах.


- Эрнст, проснись, сыночек. Проснись!

- Что такое, мам?

Едва прорезая взгляд сквозь пелену, еще не отойдя от сна, я увидел свою мать. Она стояла на коленях около моей кровати и пыталась что-то сказать. Её лицо было бледное, а из опечаленых глаз текли горькие слезы.

- Эрнст, отец снова заболел. На этот раз сильно, - едва выговаривала из себя мать. - Кашель. Он не кончается. Он постоянно кашляет и поднялась температура. В Германии врачи его об этом предупреждали, что ему нужно быть аккуратнее. Гофман их не послушал, теперь он заболел чем-то серьезным.

Я резко соскочил с кровати и кинулся к отцу в комнату. Его вид был ужасен. Кожа побледнела, а над глазами появились синяки. Громкий, не прорывающийся кашель не прекращался. От звука, что издавался из его легких было заметно, как он страдает.

Он не обращал внимание на то, что я вошел в комнату. Ему совсем было не до этого, он боролся. Боролся с болезнью, которая полностью охватила его организм начиная с легких. Я присел рядом.

- Господи, какой же я глупец. Зачем я вчера потащил их к реке? Это моя вина! - стал говорить себе я, хватая себя за волосы.

Вошла мать, держа в руках миску воды разбавленной с уксусом.

- Я натру его этим, может, ему станет от этого лучше, - начала говорить мама, уже более спокойным тоном, - Ты побеги в госпиталь. Найди врача, ему срочно нужен врач. Кажется, у отца воспаление легких.

Я оделся потеплее и выбежал на улицу в поисках ближайшего госпиталя. Я опрашивал прохожих людей, но все они указывали мне разный путь, из-за чего я часто терялся.

Найдя больницу, мне пришлось ждать регистратора, искавшую свободного врача по всем коридорам.

- Девушка, нужно скорее его найти! Моему отцу плохо, у него воспаление легких! - кричал я, пытаясь добиться от нее ответа.

Своим детским застенчивым лицом она лишь кивала, показывая вид, что все в порядке, но мы с ней оба поняли, что фельдшера в больнице нету. Разочарование уже стало заполнять мое быстропульсирующее сердце, но девушка сумела перебить его своими внезапными словами:

- Я вспомнила! Есть один свободный врач, он как раз живет на этой улице, - она передала мне листочек с его адресом и при этом пожелала скорейшего выздоровления моему отцу.

Я быстро побежал к дому, к которому направила меня медсестра.

- Откройте, скорее, откройте, прошу! - стучал в дверь врачу я, прося о помощи.

Раздался стук шагов, дверь открылась.

- Чего вы тарабаните? У меня сейчас не рабочее время, поэтому никаких приемов.

- Но мне очень нужно, вы последняя надежда для моего отца, - стал говорить спокойно я, в этот момент из моих глаз стали проливаться слезы, - Вы должны ему помочь, у него воспаление легких, ему плохо!

- Идите в больницу и ищите там свободного врача. Я повторяюсь - в не рабочее время никаких приемов. У меня отдых! - не меняя выражений лица, ответил пожилой мужчина.

- А как же клятва Гиппократа? Вы же врач, вы должны помогать людям в любое время, когда им это понадобиться. Куда делась ваша гуманность!? Мы же люди, черт возьми! Мы люди, мы не звери, мы люди! - стал я кричать во все горло, умоляя врача.

- Ладно-ладно, успокойтесь только, не кричите, на наш же смотрят, - от стыда, который придавал ему я, он согласился, - Подождите минутку, я за медикаментами, сейчас вернусь.

Вернулся доктор быстро, уже имея при себе халат и чемодан в руке. Я отвел его нам к домой. Первое, чему он удивился, это дыре в нашем потолке.

- Это что еще такое!? - спросил у себя врач.

Я завел его в комнату к отцу. Он увидел тазик с водой и растирающую отца мать.

- Это все уберите, - сказал он ей.

Врач сел на табуретку рядом с отцом и стал прослушивать его дыхание с помощью фонендоскопа. Потом попросил маму принести теплую грелку отцу под ноги.

- Откройте окно, пускай поступает свежий воздух, - вновь прошла просьба из его уст.

Измерив температуру, врач снова обратился к маме:

- Вы таблетки какие-нибудь давали ему?

- Нет, а нужно было?

- Нет, не нужно.

После осмотра, из-за которого в комнате царила тишина и наблюдали выжидающие ответа глаза, врач все таки заговорил:

- Вам нужно отправить его в госпиталь для точного установления болезни. К сожалению, я не могу здесь определить чем конкретно болен мужчина. Таблетки я вам выпишу уже в своем кабинете.

- Нет... нет, не нужно меня в госпиталь. Я хочу быть здесь, - внезапно подал свой хриплый голос отец, - Выпишите мне какие-то таблетки, я буду их пить, но не надо везти меня туда.

- Вы понимаете, что подвергаете свое здоровье к опасности?

- Да, ну и пусть. Оставьте меня с семьей, я выздоровею очень скоро, - вновь стал говорить едва дышавший отец.

- Ну, что ж. Тогда я выпишу рецепт, - обернулся врач к матери, - и вы сможете его лечить самостоятельно. Только я не уверен, что лечение пройдет быстро. Все таки, болезнь точно не установлена...

- Все будет хорошо, - пробормотал отец.

- В таком случае, я должен идти. Ищите меня завтра в больнице, если пригожусь, - сказал врач, покинув наш дом.

Мы с матерью еще долго обхаживали отца. Она чередом носила ему чай в постель, я менял остывшие бутылки с водой, которые обогревали его ноги. Все это происходило как-то замкнуто. Словно мы вовсе не семья и даже не знаем один одного. После чего, мама ушла в аптеку за таблетками, которые приписал отцу врач. Молчание не покидало этот дом до тех пор, пока не заговорил сам Гофман:

-Напрасен ваш труд, все равно ничего не измениться. Судьба дала мне возможность прожить всего пятьдесят девять зим. К шестидесятой я не дотянул... - немного прокашлявшись, стал тянуть отец. - А жаль.

- Не говори такого, ты выздоровеешь и будешь жить долго и счастливо со своей семьей, пап, - твердил ему я, словно мои слова чего-то стояли, - И все будет у нас отлично. Будет! Понимаешь?!

Но он лишь делал вид, что слушает меня. В его осознании уже давно закрепилась та истина, что жить ему осталось совсем немного.

- Эрнст, - вновь с задержкой отозвался отец. - Я хочу сказать тебе... Сегодня же твой день рождения. Я должен сделать что-то для тебя, я должен сделать тебе свой последний подарок, сын.

- Не нужно мне никаких подарков, папа, лишь бы ты скорее вылечился! - стал выговаривать я, из-за чего меня стали сопровождать слезы.

Отец лишь взял меня за руку.

- Вчера ты так хорошо водил машину. Извини, что сомневался в тебе. Ключи у меня в пальто, во внутреннем кармане. Теперь эта машина твоя. Конечно, она бы в любом случае досталась тебе после моей смерти... Но, всё же, лучше будет когда я лично назову тебя хозяином этого автомобиля. С днём рождения тебя, сынок. Я всегда любил тебя больше всех на свете. Позаботься о матери.

- Нет, отец, не покидай нас, прошу! Мы же еще столько не успели сделать вместе, впереди еще столько планов, папа! Не уходи, не надо. - проговаривал ему я, но уже было поздно что-то говорить.

Его легкая душа покинула свое прокуренное, изувеченное тело, прожившее в этом грешном мире недолгий срок. Он не хотел в больницу, он остался дома. Он боялся смерти в одиночестве. Смерть в больничный палате, при безразличном присмотре молодых растерянных медсестер для него была наибольшим грехом за последнее время.

Сидя перед покойным отцом, я не заметил как в комнату вошла мать с лекарствами.

- Господи! Чахотка... Это была чахотка, они его предупреждали! Он знал, что она его охватит и пытался скрыть это, - внезапно сказала мать, словно его дух лично сказал ей об этом.

Обомлевший, я не переставал держать руку отца в надежде на то, что она вновь потеплеет, и по ней начнет циркулировать кровь.

- Мама, почему мы сюда переехали? - резко, оторвавшись от неподвижности, спросил я.

- Он не хотел тебя расстраивать, - медлительно начала изъявлять. - Отец влез в большие долги из-за заказов на продукты, которые он осуществлял регулярно. Всему была виновна война, которую затеял фюрер. Все последние годы ему удавалось рассчитываться, но потом налоги резко поднялись и пришлось продать два ресторана. Отец заработал с них много денег, которые пришлось отдать. Осталась, конечно, огромная сума, на которую можно было бы открыть небольшое кафе и иметь с него стабильную прибыль. Но налоговые инспекторы узнали об этом и запретили ему, пригрозив, что убьют. Так как наша семья хорошо владела русским, он решился переехать в Россию, считая Германию за страну, которой правит анархизм. Здесь у него было не мало знакомых, одним из которых есть Василий Щепкин. Гофман собирался открыть кафе в этом городе... Не успел.

- Чёртовые деньги, из-за них все проблемы в мире, - нервно начал нудить я.

- Но так же они приносят счастье, - вставила свои необратимые слова мама.

- В наш дом они уж точно счастье не приносят! Мы были богатыми, но ничего хорошего от этого не вышло. Богатство - материальное и душевное. Когда есть материальное - не хватает душевного, когда есть душевное - не нужно материальное.

- И что ты хочешь этим сказать?

- А то, что не обязательно было нам переезжать сюда. Если бы вы согласились с инспекцией и прекратили бы вести частное дело, то, возможно, отец сейчас был жив! Сидел бы в своем кресле-качалке, покуривал немецкую сигару и просто радовался жизни.

- Какой смысл от этих слов, если он уже умер, Эрнст?! - нервно ответила мать.

-Ты права. Это все останется лишь в глупых мечтах, ведь в реальности он здесь, в России, на этой дряблой кровати, мёртв.

Прошел уже второй час, но мы никого не уведомили о том, что посреди нашего дома находится мертвый человек. Наверное, это потому что мама все еще надеялась, что он вот-вот очнется и станет разговаривать с нами, цепляясь своим цинизмом и остротой.

Внезапно в двери послышался стук.

Я подошел открыть, ожидая, что там будет стоять белокрылый силуэт, который промолвит: "А знаете, я передумал забирать душу вашего отца". Но мир слишком банален для таких вещей. У двери стоял Александр и Вова.

- Привет, почему ты весь день прячешься под крышей? - первым заговорил Александр. - Сегодня же твой день!

- Нет, не мой, - ответил ему я, наклонившись лицом в пол. - Простите, вам нужно идти.

- Мы зайдем в другой раз, надеюсь, к тому времени ты уже будешь менее безотрадный.

- Да. А лучше завтра. Или вообще через неделю.

Я провел их взглядом и закрыл дверь на замок, словно кто-то врывается внутрь дома. Смерть вошла через нерабочий камин.

Через два дня с момента смерти отца были похороны. Пришло мало людей, из которых я знал лишь свою мать и Василия Щепкина. Другие, что присутствовали с нами, по маминым словам были старыми знакомыми отца, с которыми он встречался еще до военного времени.

Кладбище, в котором должен упокоиться отец, было очень большим, оно тянулось от одного начала дороги, к другому концу. Большинство похороненных здесь людей - солдаты Второй мировой. Все они, по сути, были врагами моего народа, но так же и спасителями.

Воины, что лежали в начале кладбища не знали, что произойдет далее, ведь погибли в самом начале нескольколетней битвы двух тиранов. Воины, что лежали ближе к концу, уже приближались к истине, которая преподносила им победу, но победы они так и не увидели. И любой запертый в цинковом гробу солдат, лежавший в этом кладбище, как близок к началу бы не был, его все равно ждало небо, а не родные.

Я подошел к труне, чтоб в последний раз увидеть бледное лицо своего отца. Его уста и глаза были сомкнуты, словно он действительно находится во сне; губы потеряли свой яркий розовый цвет, сменившись бледным оранжевым; его морщинистые руки были крестообразно сложены на груди.

Все присутствующие окружили гроб и стали слушать отпевание попа. Оно длилось настолько долго, что свечи, находившиеся в руках людей, успели перегореть. После чего, могильщики опустили гроб в могилу.

- Да будет тебе земля пухом, - проникся мне в ухо голос, находившийся позади меня.

- Что?

- Скажи эти слова и брось комья земли на крышку гроба.

Осмотревшись, я увидел как остальные делают точно так же, как приговорил мне мужчина сзади. Я подошел ближе к могиле, взял комок земли и бросил его вниз. За землей полетела моя слеза.

- Да будет земля тебе пухом, отец.

Могильщики взялись за лопаты и начали засыпать могилу. Послышался стук земли и камней об крышку гроба. Казалось, что эти обычные гробокопы были моими врагами из-за того, что отнимают у меня уже отнятого отца. Они проделали между ним расстояние, после чего замуровали его землей. Это был последний раз, когда лицо Гофмана освещалось солнечным светом.


Прохладные дни уже как месяц заменились холодными. Больше всего я стал проводить дни дома, за кружкой горячего кофе, читая нововыданнную газету или книги. Время истощалось достаточно быстро, что я и не заметил, как в дом постучало Рождество.

Мысль о том, что отца больше нет, все еще не утихала в моем сердце, хоть и прошло с того момента достаточно времени. Конечно, страдания и постоянные мысли о том, что моя жизнь на этом кончена, уже перестали беспокоить.

Мне стоило бы поучиться жизни у своей матери. Она еще с первого дня смогла предотвратить в себе панику. Возможно, это из-за того, что она не любила отца, а может из-за того, что действительно понимала жестокость этого мира.

- Зачем забиваться мыслями, что твоя жизнь кончилась, если она продолжается? - говорила через закрытую дверь моей комнаты мама.

Она была всегда права. Отец научил её относиться к любым непризнанным вещам смиренно. А она пыталась научить этому меня.

-То, что отец покинул нас одних, не означает, что мы с тобою обречены, Эрнст. Жизнь идет вперед без остановок и возврата. Если человек не может ничего изменить, значит ему пора смириться и забыть о проблеме. Бог создал человека, дав ему понять, что будет нелегко, и что любой вкусный плод никогда не достанется попросту.

Её слова заставляли меня отпирать дверь, чтоб она могла спокойно войти и поговорить.

Рождество началось торжественно. С утра я поехал на рынок за продуктами, в том числе и за маленькой ёлкой, чтобы как-нибудь приукрасить этот замечательный день.

Машина отца прекрасно ездила. Шум мотора легко сливался с ветром, от чего звучание оставалось спокойным и вовсе приятным. Даже ямки в дороге ничуть не сбивали плавный ход этого автомобиля. Я никогда не мог подумать, что наш "Ролл-Ройс" окажется таким верным своему хозяину.

Рынок был наполнен товарами и людьми. Около каждого прилавка, будь там крупы, хлеб или ткани, собралось большое количество толпы. Каждый настоятельно держал свое место в очереди, чтоб успеть осуществить заранее спланированные покупки. Много людей рвались, считая себя хитрее других, без очереди, но их тут же отправляли на самый зад, или же продавщица отказывалась их обслуживать, считая, что их время еще не пришло.

Стоя в своей очереди я успел многого навидаться. Были споры между продавщиками и клиентами, за то, что те обманывали их в нескольких граммах. Доходило и до того, что люди попросту дрались на прелюдии за то, что кто-то купил заранее намеченную другим человеком вещь. Я не считал себя одним из них, поэтому молча стоял в очереди и дожидался своего времени.

К счастью, русский рынок - это не просто рынок. Здесь можно найти всё. Потому, помимо продуктов и ёлки, я взял еще и маленького котенка. Женщина, которая раздавала котят, находилась в самом конце рынка, и очень здорово, что я сумел добраться туда.

Их печальные глаза высматривали жалобно высматривали, а безобидное мяуканье запало в мою душу настолько, что я не смог сдержаться и забрал себе одного серого.

- Спасибо огромное, что взяли его. Не переживайте, он очень хороший, они все хорошие, - выразила свою благодарность пожилая женщина. - Я бы оставила их у себя, так только кормить нечем. Сама едва выживаю на свою пенсию.

- Может, вам помочь с деньгами? - выразил свое нелепое предложение ей я.

- Нет, что вы, молодой человек, не нужно. У вас есть свои заботы и проблемы, а я уж сама как-то справлюсь.

- Возьмите, - я положил на столик небольшую купюру. - Считайте, что я этого котенка у вас купил.

Для матери котенок оказался не совсем приятным. Она сразу же возразила, что я его завел. Но её слова ничуть не переубеждали меня в том, что животное останется у нас.

- На кухне я люблю находится одной, - начала говорить мама, вытаскивая из пакетов продукты. - Поэтому можешь мне не помогать. Сходи лучше с друзьями погуляй, только не долго, праздничный стол я накрывать буду не для себя одной.

- Хорошо. В скором времени я вернусь. Надеюсь, все будет очень вкусно.

- Не сомневайся. И не забудь принести с собой праздничное настроение, Эрнст! - торопясь, сказала мне в след мать.

Я завел машину и поехал к Александру. Только о местонахождении его дома мне было известно. К счастью, приятель был дома. В его доме бродила пустота. Не материальная - наоборот, жилье было наполнено разными статуэтками, посудинами и прочими вещами. Александр жил один и мог полностью себя обеспечить. Пустота отражалась в холодных стенах и потолке, которые не оберегали жильца от холода, а напрочь убивали в этом доме уют.

- Выпьем чего-нибудь? - спросил у меня Александр.

- Не думаю, что самое лучшее время, - ответил ему я, присев на треснутый стул.

- Самое лучшее время в этой стране не настанет никогда, поэтому выпить можно.

Он достал с-под стола бутылку коньяка и разлил его в два запылившихся стакана.

- За что выпьем-то? - спросил у него я.

- За Рождество, что же еще! - ответил мне Александр, после чего мы выпили по стакану.

Мне было обидно смотреть на этого парня, ведь будучи таким не счастливым в жизни, он крепко держался за нее, пытаясь вырвать все необходимое для успешного выживания.

- Как тебе без отца теперь живется? - спросил он у меня, усевшись за столом напротив.

- Поначалу было очень тяжело осознавать потерю. Сейчас не так больно.

- Я это уже прошел. С каждым днем тебе будет становиться легче и легче. Скоро ты вообще вспоминать о нём не будешь. Это хоть и жестоко, но правда.

- Не думаю, что такое произойдёт. Родных забыть тяжелее всего.

- Но ведь забываются. Как и любая вещь в этом мире. Мы постоянно обо всем забываем. Память - это, конечно, хорошо, но во многом она нас подставляет. Если бы мы забывали свой каждый прошедший день, то и жить нам было бы легче. Не так ли?

- Не могу поспорить. Но если бы я забыл о том, что мой отец умер, что б я подумал, если перестал видеть его дома? Что он уехал на рыбалку? В отпуск?

- Да что угодно, но точно не смерть. Наш мозг отказывается воспринимать самое плохое. Не зная всей проблемы, мы начинаем выкручиваться, считая, что все хорошо. Но когда проблема подходит к действительности - мы отчаиваемся еще больше только от того, что ожидали что-то хорошее.

Александр достал из кармана несколько папирос, и одну предложил мне. На отказ у меня силы воли не хватило. Когда я приложил закрутку к губе, он приподнес к ней горящую спичку, после чего подпалил и свою папиросу.

- А ты ведь до этого не курил, - немного смеясь, сказал Александр.

- Да, это так.

- Так почему же не отказался от сигареты?

- Курение хоть и вредно, но приятно. Хочется раскрасить свою жизнь любыми пустяками, которые попадаются под руку. Сигареты - одни из этих пустяков.

- Тогда выпьем еще по одной. Думаю, алкоголь является тем же пустяком.

- Если только в мере. В основном, частое распитие алкогольных напитков превращает человека в алкоголика.

- Алкоголь спас жизни миллионам разочаровавшихся в себе людей. За это его стоит любить.

- За Рождество! - я поднял стакан вверх.

- За Рождество! - аналогично сделал Александр.

Мы еще долгое время сидели у него дома, поочередно выпивая при этом по стакану коньяка, вина и настойки. В этого человека в доме был собственный ликеро-водочный погреб с большим выбором. Старые рассказы о русском основном напитке оказались правдивыми - у него была и огненная вода. Пить водку я не собирался.

- У меня здесь есть почти все, так что можешь приходить в любое время - я с радостью налью тебе стаканчик успокоительного.

- Пока что я в этом не сильно нуждаюсь. В силах перебороть свои проблемы и в трезвом виде.

Разговор резко переключился моим внеплановым предложением:

- Может, поедем в ресторан, да перекусим чего-нибудь?

- В таком состоянии? В ресторан? Думай сначала, что говоришь, друг мой. Любой первый милицейский пост остановит нас и арестует.

- Не остановит. Все сейчас празднуют Рождество дома. Не думаю, что найдутся такие трудолюбивые работники, которые на зло будут останавливать пьяных людей, отмечающих этот праздничный зимний день.

Мы остановились у ближайшего ресторана, который на вид был весьма приличен. Странно, но заведение было наполнено счастливыми и богатыми семьями. Богатыми, потому что не каждый житель мог позволить себе тратиться в ресторане. А счастливые, потому что в полной семье - родители, дети, внуки. Встречались и женщины без мужей, но они были менее радостны от других.

Мы сели за единственный свободный столик. Кельнер тут же приволокся к нам, расспрашивая о еще не набревших заказах.

- Подойдите немного позже, мы еще определяемся, - сказал ему Александр.

- Конечно. Выбор у нас большой, поэтому выбирайте как можно тщательней.

Минут пять прошло в полной тишине и спокойствии, что так и веяло от этого столика, лишь страницы меню невольно поскрипывали. Я решил осмотреться. Среди нескольких десятков людей, что здесь находились, мне привиделась одна единственная девушка, которая, словно корректировала этот тусклый зал. Она ярко отличалась от серой массы, что заполонила этот ресторан своим бессмысленным существованием, которое выдалось тоном их одежды. Я и сам углубленно относился к этим людям, поэтому никто внимания на меня не обращал.

- Александр! - я тихо озвучил имя приятеля, обращаясь к нему. - Видишь там девушку, что сидит за крайним столиком в темно-красном платье?

- Вижу, - бесцеремонно ответил друг.

- Ты знаешь кто это?

- Понятия не имею, - так же ответил Александр. - Если бы в моей зрительной памяти сохранился отпечаток её внешности, я бы тебе сообщил непременно.

Я продолжил осматривать эту девушку, создавая в своей голове чудные образы этого прекрасного ангела, спустившегося с небес на грешную землю.

- Кажется, она прекрасна, - вновь промолвил я, увидев, что Александр так же смотрит на нее.

- Абсолютно согласен. Что тебе мешает подойти к ней и познакомиться?

Я нервно стал щелкать пальцы, непрерывно вдыхая и выдыхая теплый воздух.

- Я не думаю, что она создана для таких как. Я - глупец, она - умная. Её светлая оболочка, попросту, не пропустит меня к ней.

- Как ты это определил? Ты же даже не знаешь её точного голоса, - смеясь над моей мыслю, сказал друг.

- Это заметно по тому, как внимательно её слушают собеседники, - ответил я, перелистнув их своим нервным взглядом. - Они заинтересованы её рассказом, что длиться уже немалое время. Лишь на секунду они позволяют себе дополнить её слова, но потом же отступают и продолжают слушать.

- Возможно, она приехала из долгого путешествия и, восхищаясь своими приключениями, решила передать впечатление своим заждавшимся родственникам.

"Черт, родственникам! - подумал я. - Моя мать сидит одна дома, и все еще ждет моего прихода. Нужно поторопиться".

- Я не должен её потерять, - проворно сказал я. - Это будет большое разочарование в моей жизни - встретить прекрасную девушку, и оставить её в забитом ресторане.

- Давай я к ней подойду, - смело и так же поспешно ответил Александр. - Объясню ей всю сложившуюся ситуацию, расскажу о тебе. Может, она поймет.

-Ты же пьян. Ты только опозоришь себя и меня, - выразил свой страх я. - А если её родственники взбесятся?

- Все будет отлично. К тому же, я уже успел отрезветь за это голодное время.

Александр поднялся с места и пошел к моей цели. Мне стало не по себе от того, что первого она заметит его, а не меня. Еще больше меня сторожило то, что он ей может понравится и я не буду для нее интересен.

Я заметил, как мой друг начал говорить с ней, после чего тыкнув на меня пальцем. Девушка стремительно посмотрела на меня, при этом улыбнувшись, и сразу же откинула свой взгляд на Александра. Я стал нервничать еще больше, а мои ладони при этом вспотели, словно меня посадили в кипящий котелок. Необратимое чувство пришло к моему сердцу и начало стучать, пытаясь войти. Я боялся влюблиться в эту прекрасную мадам, переживая, что она так и уйдет со своей семьей домой, забыв о моем существовании в этом огромном мире.

Из сумочки этой, ослепительной как хрусталь, дамы, выглядывал блокнот, который она достала. Александр наблюдал за тем, как она в нем что-то пишет, после чего, улыбаясь, смотрел на меня.

- Ну, что ты ей сказал? - живо спросил я у приятеля, когда он вернулся к столику.

-Все самое нужное, - ответил Александр, передав мне свернутый лист.

В это время компания этой девушки покинула ресторан.

- Я прочитаю позже, - сказал я другу.

- Не вопрос.

К нам подошел кельнер и резко обратился:

- Я, конечно, понимаю - вы дети, и денег у вас не достаточно. Но если уж вы пришли в этот ресторан, то, может, закажете что-нибудь?!

- Нет. Мы все равно уже уходим, - я достал из кармана несколько рублей. - Вот, держите. Это за наше беспокойство, которое мы проявили вам.

Мы покинули ресторан с не совсем довольными лицами. Хотя, я еще не знал какое у меня лицо из-за волнений и стремления прочитать лист, который передала мне девушка.

- И зачем мы ушли? - обозленно спросил у меня Александр. - Я, вообще-то, есть туда пришел.

- Отлично. Ответишь мне на один вопрос? - загадочно спросил я у приятеля.

- Задавай! - все так же злобно отвечал он.

-Ты Рождество один праздновать собирался?

- Один. Та и какое праздновать? Дома буду, среди деревянных стен, встречать непредсказуемые сны.

- Поехали со мной.

- Куда?

- Праздновать Рождество.

Моя мать с радостью приняла нежданного гостя, показав это своими словами:

- Еды много, а гостей совсем нет.

Все остались довольны этим днем. Мама счастлива, что её сын вернулся домой, еще и не один, а с гостем. Александр рад, потому что ему не придётся засыпать на твердой кровати, мечтая провести семейный праздник с кем-нибудь. Лишь я не понимал свои чувства, которые были переполнены разноцветными красками, что передала мне милая фрау из ресторана.


- У нас почти не осталось денег.

- Что?

Я сидел с матерью на кухне, доедая вчерашний рождественский ужин. Долгое время она была счастлива, рассказывая моменты из жизни с моим отцом. Как резко у людей меняется мировоззрение, когда у них отнимают близкого человека. Она говорила о том, как они впервые встретились в его ресторане, когда он приходил проведать своих работников и увидел её - скромную, молодую девушку, пытающуюся выбраться на поверхность мира и быть ближе к солнцу. Он посчитал её за клиентку и решил обслужить лично, дав поварам знак, чтоб они приготовили что-нибудь быстрое и романтическое.

Она сидела за столиком и ждала прихода человека, который через несколько месяцев станет её мужем. Гофман принес все необходимое: сливовое мороженое, бутылку шампанского, легкие закуски. Когда он сел к Анне за столик, то услышал неожиданные для него слова:

- Вы возьмете меня работать в свой ресторан?

Его глаза загорелись как ночной город в лунном свете.

- Так вы пришли сюда на работу?

- Да. Мне очень нужны деньги, ведь моя семья эмигрировала в этот город, будучи при этом совсем бедными, - мама начала рассматривать поднесенный владельцем десерт, при этом сильно удивляясь. - Я хотела бы поработать у вас в ресторане официантом. Если я не ошибаюсь, это вы ищете опытных людей? На заметку, в нашей комнате, где мы живем с родителями, полная чистота и порядок. Я могу быть у вас не только официанткой, но и уборщицей за одну плату.

- В уборщицах я особо не нуждаюсь. А вот красивая официантка с приятным голосом мне, право, несомненно нужна. Вы приняты!

Грустно всматриваясь в мои глаза, она вновь повторила:

- У нас кончаются деньги.

- И что?

- А то, что отец был прав - нужно экономить. Он почти ничего после себя не оставил. Я - глупая, думала, что у него после проданных ресторанов залежалась не малая сумма, а оказалось, что денег почти не было.

- А как же он тогда планировал открыть здесь свое кафе, если денег у него почти не было?

- Я не знаю. На работу он тоже не планировал идти. Я не понимаю, о чем он думал...

- Не переживай, я смогу найти достойную работу и обеспечить нас двоих на всю оставшуюся жизнь.

- Не говори таких слов! У тебя еще все впереди - деньги, любовь, друзья, дети, - резко сказала мать, взяв меня за руку. - А я уж доживаю свою оставшуюся жизнь.

- Все равно я смогу нас обеспечить, - ответил ей я, так же приложив свою ладонь на её. - И что бы не случилось - мы будем жить отлично. Я немедленно найду постоянную работу, или же открою свое кафе, или ресторан, как отец. Я буду продолжать его дело в этом городе. А потом передам свое заведение своим детям. Потом они своим. И все они будут помнить меня, тебя, отца, благодаря которому у них будет свой собственный бизнес. Понимаешь, мам? Я хочу, чтоб все наши близкие всегда были счастливы! И давай начнем с тебя. Улыбнись же, все будет прекрасно, поверь!

Для матери эти слова стали опорой, из-за чего она вновь показала свою радостную улыбку, которая когда-то влюбила в себя моего отца.

На столике в моей комнате все еще лежала записка той девушки с ресторана, на прочтение которой, у меня силы воли не хватало. Я боялся увидеть там слова, которые спрячут наши с ней души навсегда, где-то в разных домах, стоявших в разных концах города. Но больше всего я боялся прочитать на листке взаимосимпатию, что построилась между нашим единственным взглядом, который я буду помнить всю свою жизнь.

Долгое время я хотел оставить лист неразвернутым, или вовсе сжечь его, считая себя не достойным этой прекрасной леди. Но после нескольких минут раздумывания, я все-таки решил, что нужно его раскрыть в любом случае.

"12:00. Тот же ресторан."

- Чёрт возьми! - вскрикнул я, скомкав лист в руке.

Все мои размышления и неуверенность привели до того, что сейчас, возможно, эта девушка сидит в ресторане одна, а может уже и ушла, ведь часы показывали время 12:24, из-за чего я должен был поторопиться. Шанс был.

Я стоял напротив этого ресторана, напротив его металлической двери. Внутри меня ждало большое разочарование - девушки не было. Я сел за столик, за которым в тот день сидела семья чудной девушки. С него все еще парило прекрасной рождественской атмосферой. Ко мне подошел тот же кельнер, что и вчера.

- Вы здесь снова просто сидеть, или, может, что-то закажете? - иронично спросил он у меня.

- Да, закажу. Вина мне, пожалуйста.

- Красное, розовое, белое?

- Белое.

- Будет сделано. Может, еще чего-нибудь? - уже серьезным голосом говорил со мной кельнер.

- Пока что, только вино.

В ресторане бродил европейский уют. Сюда приходят только приличные люди, обслуживают благоприятные работники, и готовят, здесь, скорее всего, тоже прелестно. Большой зал был заселен низкими, симметрично вырезьблеными столиками. Пол покрыт шахматным линолеумом нового века, а стены оказались толстыми и забетонироваными, от чего не пропускали холод, хоть и сами его вырабатывали.

Вдруг, за отчаянным распитием белого мускатного вина, в моих глазах восстал образ ангела. Силуэт, покрытый пышным темно-синим платьем, сверху которого крепилось серое, тонкое пальто. Это была она, та самая девушка, которая смогла ускорить биение моего сердца вчера, и заставила его биться скорее сейчас. Мой взгляд застыл на её лице, что имело прекрасную форму. Её тонкие губы бездвижно молчали, пока карие глаза сверкали, подпевая весенние цветные песни.

Она спокойно сняла с себя пальто и, легким движением рук, повесила его, словно этот ресторан был её домом, а она в очередной раз возвращается в него. Её взгляд обошел всех находившихся людей в заведении и остановился на мне. Бесшумный стук шагов, и она рядом! Запах её духов развеялся в области моего столика. Этот аромат напомнил цветущею сирень в саду, которая слилась вместе с запахом разрезанного напополам ананаса.

- Сегодня прекрасный день, не так ли? - неожиданно ко мне обратилась девушка, присев за столик. - Снег, укрывший этот город, лучики солнца, едва достающие к земле. Чудно.

- Самое чудное, что от этого ни холодно, ни тепло. Погода редкая, и вправду, - спокойна ответил я, поддержав её негаданное предложение. - Если верить Вашей записке - Вы опоздали на один час.

- Но ведь Вы дождались, - слегка улыбаясь, ответила девушка, не зная, что я здесь всего лишь четверть часа. - И давайте на "ты". Не хочу чувствовать себя старой финансово независимой женщиной.

- Но я вижу тебя лишь второй раз, думаю, что еще не обязательно выходить за рамки приличия... К тому же, я говорю с тобой впервые, - немного волнуясь, стал перебирать слова я.

- А мы никому не расскажем об этом нарушении, - улыбнулась мне девушка. - И я вижу тебя третий раз.

- Третий? Но когда ты успела?

- Это произошло месяц назад. Ты был в набережном ресторане с семьей, - сделав короткую паузу, после чего засмеявшись, она продолжила. - Когда твой отец озвучивал тосты на все заведение.

- Я вспомнил, - фальшиво заулыбавшись, подумав о том ужасном дне, ответил я.

- Вспомнил меня?

- Нет, увы. Я вспомнил тот день.

Неподалеку отстаивался все тот же свободный кельнер, и увидев, что я сижу не один, он решился вновь подойти.

- Я думаю, вы уже успели надумать, что будете заказывать, - спокойно сказал он.

- Перестаньте меня атаковать! - недовольно ответил ему я.

- Такая уж моя работа - атаковать посетителя до тех пор, пока он не закажет, - смело высказывался кельнер. - Может, дама желает что-нибудь заказать?

- У вас есть бурбон?

- Вчера был. Сейчас посмотрю, может еще есть, - улыбаясь отвечал ей кельнер, после чего ушел за выпивкой.

- Ты пьешь?

- Как видишь, - ответил я девушке, придвинув к центру стола пустой стакан.

- А на вид не скажешь. Скромный, безобидный, молодой парень рядом с бутылкой - что-то не верится.

- Я больше удивлен тому, что такая красивая девушка пьет виски.

- Один из способов удовлетворить свою натуру. Когда мне чего-нибудь хочется - я делаю это. И никто не в праве мне это запретить, даже я сама.

- Так не бывает, - спокойно, не подавая вида заинтересованного парня, ответил ей я. - Вот чего ты сейчас хочешь, помимо бурбона?

- Не скажу.

- Но почему?

- Потому что мне так хочется, и запретить себе это говорить не способна даже я сама.

- А ты напиши. Как вчера, на листочке, - сказал ей я, положив обе руки на стол, показав, что уверенно вошел с ней в разговор.

- Ладно, только читай не вслух.

Она достала со своей кожаной сумочки такой же листик, что и вчера и, закрыв его рукой с моей стороны, начала на нем писать. После чего, просунула его в мою руку.

- Читай. Но только не вслух, - вновь повторила она.

Я просмотрел своим тонким взглядом только что написанные, темно выраженные буквы, после чего резко сказал:

- Поехали отсюда.

- А как же заказ? - удивленно задалась вопросом девушка.

- В следующий раз. Думаю, бурбона у них достаточно.

Мы поехали в сторону Невы, спокойным, медленным ходом, не привлекая взгляды прохожих людей.
- Как тебя зовут? - спросил у неё я. - Я все еще не знаю твоего имени.

- И я твоего тоже.

- То есть я должен назваться первым?

- Совершенно верно.

- Эрнст, - я протянул ей правую руку, держась другой за руль.

- Алиса, - скромным тоном ответила мне девушка, протянув свою белоснежную руку.

Я заметил как её лицо сияло. Оно выделялось от других своей простотой. Никаких лишних красок на ней не было. Я правильно подметил в начале - она ангел, спустившийся с небес. Казалось, что ей нечего делать в этом мире, среди черствых, индифферентных людей.

- Куда мы едем?

- Не знаю, - ответил ей я, достав из портсигара сигарету.

- Дай мне тоже, - издался милый голос Алисы.

- Думаю, не стоит, - сказал я, припрятав портсигар в карман. - Сигареты крепкие. Особенно для девушек по типу тебя.

- Тогда я достану свои, - иронично ответила мне она. - Все же, куда мы едем?

- Это просто обкатка по городу. Разве тебе не нравится эта погода?

- Погода отличная. Но мне не совсем комфортно ездить по городу с человеком, которого я совсем не знаю, - ответила девушка, осматривая холмы. - Возможно, ты маньяк и хочешь увезти меня к себе в питомник, чтобы убить.

- Если бы был маньяком, то ты сейчас не разговаривала бы со мною. Твой рот, ноги и руки должны быть завязанными, а твое тело сейчас бы лежало на заднем сиденьи или в багажнике.

- А у тебя свой коварный ход. Ты поступаешь не так, как все маньяки, чтобы твои жертвы не догадывались, что ты один из них.

- Глупость. В этой машине за все время находились только моя мать и отец, никаких жертв.

- Тогда я первая.

- Пускай будет так, ведь мы с тобой совсем не знакомы.

- Тогда давай узнаем друг друга получше. Все таки, я тоже могу быть убийцей.

- Исключено.

- Почему?

- Слишком милая для таких поступков.

Со временем, мой голос перестал дрожать от каждой фразы, что я произносил. Слова становились уверенней, а ход мыслей чище. Я отлично осознавал, что справа меня сидит беззащитная девушка, для которой любое лишнее слово может стать самым острым оскорблением.

- Меня удивляет твой акцент произношения, да и в общем, имя твое тоже странное. Ты приезжий?

- Да, буквально два месяца назад я с родителями эмигрировал в Россию.

- Ты немец?

- Да. Как ты угадала?

- Я была в Германии. Твой тревожный акцент тебя выдает, - засмеявшись, сказала Алиса.

- Я это и не скрываю.

Мы сьехали с центральной улицы и оказались на междугородном шоссе. Со стороны моего окна находился долгий сосновый лес.

- Красивое место. Хорошо, что мы поехали именно сюда, - свободно стала говорить девушка. - Смотря на эти деревья, начинаешь понимать настолько разнообразная и бесцеремонная эта жизнь. Ведь они стоят здесь группированные, бездвижные, и никого не волнует когда они засохнут, или когда приедет злой лесоруб, чтоб избавить хоть несколько сосн от одиночества. Просто бессмысленное существование. Это заставляет подумать о себе и о своей судьбе, которая, возможно, ни чем не отличается от их. Умереть в старости или быть убитой маньяком? Какая разница, в каком возрасте лечь в гроб?

- Мы еще молоды, чтобы рассуждать такие вещи, - серьезно говорил я Алисе, подумав об отце. - Но, все таки, разница есть. Можно умереть от старости и не оставить после себя следа. А можно уйти из жизни молодым, сделав для мира огромный шаг к эволюции. Разница весомая.

- По-моему, мертвому гниющему в могиле телу будет все равно, что думают о нем люди.

- А как же небо? Душа человека, что наблюдает с неба, разве это для тебя не есть объяснением?

- Я не верю в Бога, - уверенно промолвила девушка.

- А во что ты веришь?

- В себя.

Я все еще не понимал, как в этой молодой и безобидной девушки могут проскакивать такие мысли. "Смерть, атеизм - откуда у нее все это?" - подумал я. Неужто она разочаровалась в произвольном мире, где кипит масса ненависти и комплексов.

Мы проехали большую часть шоссе, наблюдая за белотонной природой, от чего день стал уходить, меняя за за собой вечер. Алиса устала от поездки и попросила меня отвезти её домой. Она жила на Северной улице, в нескольких километрах от моей.

- Ну, вот и всё, - сказала Алиса. - Мне нужно уходить.

- Да, нужно, - опустив голову к дну машины, грустным тоном сказал я.

- Что-то не так? Тебе не понравился день? - взяв меня за руку, тихим голосом промолвила она.

- Нет, наоборот, все было отлично, - стал говорить я, переведя взгляд на девушку.

- Тогда до скорой встречи, - все тем же легким тоном сказала мне Алиса.

- До скорой встречи - это когда?

- Все зависит только от тебя, Эрнст. Мой адрес ты уже знаешь, - улыбнувшись ответила она, после чего покинула машину и ушла в свой дом.

"Все так быстро меняется" - подумал в тот момент я. Еще вчера я лишь мечтал о том, чтобы прикоснуться своей ладонью её руки. И вот - этот момент настал, но я ничего не чувствовал. Я не чувствовал той страсти, что издавалась, когда милая девушка впервые посмотрела на меня. Но как только она ушла к себе домой - все вернулось. Мое сердце снова открылось и уступило место для любви. Но та самая любовь вот-вот ушла, оставив лишь прекрасный едкий запах в моей машине и ясный знак. Знак, что я могу к ней зайти в любое время.

Я не рушал с места еще пол часа, оглядывая её двухэтажный дом, построенный в стиле классицизма.
Во всех окнах горел желтый свет, который отсвечивался от моих зеркал. В скором времени, я уехал домой с необъяснимыми вопросами в голове, в особенности меня мучила её записка с фразой "Поцеловать тебя". Эта девушка не умеет все говорить прямо, поэтому я не находил в этих двух словах не единой серьезности. Мысль о том, что она пошутила - только беспокоила меня. Люди не видят предела в любви.


Толстый лёд медленно начал таять, теряя свою прочность и надежность. Земля посырела от мокрого снега, сделав из белых улиц черные скользкие коридоры. Каждый день я просыпался с мыслью денежной недостачи. Постоянная выпивка и еда в хороших ресторанах сильно истощила мой карман. В этот день я уже сумел взяться за поиски работы.
У меня не было много знакомых, поэтому мне пришлось вновь обращаться к Щепкину.

- Пойми меня правильно, я не могу тебе предложить никакой достойной роботы, - спокойно говорил мне Василий, сидящий на своем стуле.

- Мне все равно какая будет работа. Главное, чтоб деньги платили, - неуверенным голосом упрашивал его я.

- Что, с деньгами уже совсем туго?

- Да, мать жаловалась, что ничего не осталось. И у меня своих тоже почти нету.

- Я попробую тебе как-то помочь, но не сейчас. Попробуйте как-нибудь дотерпеть до сегодняшнего вечера или же завтрашнего дня.

- Хорошо, спасибо, что не бросили в холодное для нас время.

Мой дом тлел огнем невинности. В нем не было ничего особенного, как у нововыстроенных соседних. Каждый раз, возвращаясь в эту старую заброшенную избушку, я задумывался - мой ли это дом? Разве я родился именно для такой жизни? Но это были безответные вопросы, отгадку которых знает только Всевышний.

- Кот, которого ты купил, где-то пропал. С вчерашнего дня я его не видела, - первая фраза матери, когда я вошел в дом.

- Отличная новость. В этом мире все только уходит и уходит.

- Но после ухода чего-то важного, приходит что-нибудь другое - не менее важное, - сказала мать, заставив вспомнить об Алисе и отце.

- Да, думаю, кот в скором времени вернется, - обычно сказал я. - Если только его не сбила машина или же кто-то не забрал к себе.

- Что сказал Василий? - спросила мама, сменив тему про кота.

- Сказал, что найдет для меня работу.

- Это очень здорово. Нам сейчас больше всего нужны деньги.

"Господи, но почему деньги? Почему всегда разговоры только о деньгах? Деньги, деньги, чертовы деньги! Откуда они взялись в этом мире? Люди вообще перестали чувствовать что-то естественное, их волнуют только бессмысленные бумажки." - подумал я, понимая, что думаю о них не меньше других людей.

- Что сегодня на обед?

- Суп. Снова суп, - мать подняла крышку кастрюли. - Будешь есть?

- Да, а как же?

Она налила в алюминиевую тарелку суп и преподнесла его к столу вместе со всеми нужными столовыми приборами, в том числе и хлеб.

- Почему он прозрачный?

- Он не прозрачный! - вскрикнула мать, бросив ложку на пол.

- Извини, мам.

- Уже не с чего готовить, Эрнст. В супе всего лишь картошка, лук и соль, - уже спокойным голосом говорила она, смотря при этом в окно.

- Это экономия или денег уже действительно нету? - встревоженно спросил я у матери.

- Я не знаю как это назвать, но у меня осталось всего-лишь семнадцать рублей.

Наш мир построен на очень странных факторах. Почему-то люди, не ценящие человеческие качества, и которые используют других, считая их за меньшинство, в этой жизни имеют материальный достаток и счастье. Напротив, страдают другие - простые, то самое меньшинство, верующее в Бога-спасителя, что однажды придёт на Землю ради спасения душ страдающих, для установления справедливости в этой мрачной субстанции неоднократной измены и жестокости. Люди уже давно должны были разочароваться в своей вере и забыть о той силе, что живет наверху и наблюдает за ними. Наука с каждым днем растет и растет, от чего может уверенно опровергать те факты, что когда-то считались загадкой для людей. Но мы верим. И я тоже верю.

- У меня тридцать четыре. На это еще можно прожить около месяца, как раз к тому времени, когда у меня появится работа, - я достал из кармана висящего у входной двери пальто все свои заработанные деньги и положил большую часть на стол.

- Да сколько ты уже можешь обещать найти работу? Ты просто сидишь на месте и ждешь чего-то! Думаешь, добрые люди сами придут к нам в дом, предложат тебе отличное дело, где ты сможешь отлично зарабатывать и прокормливать свою старую мать?

- Но ведь Василий... - запинаясь сказал я.

Мать вела себя неспокойно, казалось, что каждое движение пугало её больше выстрела или взрыва гранаты. Она поспешно забрала деньги со стола. После чего, догадавшись, что суп мне не нравится, вытащила его у меня с-под лица и вылила в умывальник.

- Для чего ты это сделала? - спросил я, не сумев ее остановить.

- Лучше быть голодным, чем питаться этой смесью, - ответила она, вылив при этом и кастрюлю.

Я посмотрел на свое послание, что писал неизвестному человеку. "До чего же странно оно, но и правдиво." - подумал я. Только приехавши в Россию, я ожидал от нее много страшных удивлений, о которых мне рассказывали еще в прежнем доме. Сейчас же я переживаю все то, что когда-то для меня казалось невозможным. Бедствование - это было не о нашей семье. Но так было только в Германии. Теперь все стало напротив - мы нищие. В этой стране люди погибают, отказываясь от её тоталитарных режимов.

Я просидел за своим столом больше часа, читая книгу и чувствуя боли в животе. С каждым разом они становились все сильнее, на время уходили, показываясь совсем незаметными и терпимыми, потом снова начинались, принося с собой новые ощущения. Вдруг в один момент мне послышался тройной стук у входную дверь. Это был Василий Шепкин. Я сразу же впустил его в дом, ожидая радостную для семьи новость.

- Я узнал кое-что для тебя, - начал говорить Василий. - Кхм... У тебя есть чего-нибудь выпить?

Я, недолго думая, подошел к тумбочке и, на свое удивление, увидел там банку кофе.

- Только кофе, - произнес ровным голосом я.

- Чёрт. Ну ладно, можно и кофе, - ответил своих хриплым, немного грубым голосом Василий.

Я только лишь посмотрел на него. Потом бегло взялся за заварку кофе, надеясь скорее услышать слова о работе.

- Так вот, забыл о самом главном, - мужик начал говорить мне в спину в то время, когда я заваривал нам кофе. - Я прошелся по своим знакомым. У всех с рабочими все в порядке и никто ни в ком не нуждается. Но остался последний - Николай Громов - один из лучших рыбаков этого города, имеющий свою личную рабочую команду. К счастью, мы с ним давно знакомы и на фронте были вместе, так сказать - спиной об спину защищались, поэтому он согласился взять тебя на борт с учетом, что ты не брезгуешь быть пропитанным рыбьим запахом и будешь выполнять его приказы.

- Годится. По-моему, это даже один из лучших вариантов, что я от вас мог бы ожидать. Вода, солнце, небо - это всё, что мне нужно. И никакая вонючая и гнилая рыба не испортит то наслаждение, что может мне придать река, - с осчастливлиным лицом я подал на стол две кружки кофе.

- Когда ты сможешь начать работать? Желательно скорее приступить ко всему должному, так что не тяни с этим, - сказал Щепкин, после чего подул на чашку, растворив ветром горячий пар, что издавался из нее.

- Я всегда готов к работе!

- Нет, нет, нет, парень. Только не сегодня, - с саркастичным лицом сказал Василий. - Время уже позднее, да и мне вести к нему тебя надо, чтоб он убедился. Так что завтра утром - самая подходящая пора. Зайдешь ко мне как можно раньше. И да, не забудь одеть что-нибудь старое, все-таки работа не из чистейших.

- Будет сделано, - ровным, свежим голосом ответил ему я.

Этот мужчина действительно был отличным другом. Даже от того, что мой отец ушел из жизни - он не переставал помогать нашей семье. Именно такие люди строят будущее в этом мире, именно от них зависят судьбы миллионов, таких же добрых людей. Все люди зависят один от одного, даже если они не знают о существовании своего спасителя. Когда на высоте стоит плохой человек, найдутся всегда те, что сбросят его с той высоты и станут вместо него. Вот только останутся они на хорошей стороне или нет - в зависимости от их спасителей. Почти все тираны, диктаторы, вожди, маньяки шли к своему делу с добрыми намерениями, лишь разочарование в человечестве направляло их на плохие поступки, что приводили к геноциду или же пандемие.

- Тогда я пойду. Спасибо за кофе, парень, - сказал Василий, после чего сделал паузу. - И это... Держитесь.

- Конечно.

Большая часть проблем уже была решена и мои мысли должны опустеть, завернувшись новыми эмоциями, как я вдруг вновь подумал о Алисе. Я не посещал её с первого момента нашей встречи, когда она разрешила мне наведаться к ней снова. Но, возможно, я все упустил. За такое время она могла бы уже давно забыть обо мне, забыть о том дне, что мы с ней провели, о словах, поступках. Конечно, я мог бы приехать к ней даже сегодня, сказав, что забыл где она живет или еще что-нибудь. Но это не был выход. Это был бы поступок труса, самого простого, не уверенного в себе труса. "Я должен ей рассказать всю правду" - подумал в этот момент я. И все-таки я исконно решил навестить её именно в этот день.

Её дом ни чем не изменился с того дня, лишь свет горел не во всех комнатах, и порог был немного испачкан уличной грязью. Я несколько раз постучал в её дверь и сразу же отошел на краешек порога. Тишина и спокойствие все еще летали по этой улице, и дверь никто не открывал. Мне пришлось постучать снова несколько раз, из-за чего свершилось ожидаемое, дверь распахнулась.

Напротив меня стоял пожилой мужчина высокого роста с большой родинкой на щеке. Он тщательно что-то жевал и одновременно смотрел на меня.

- Чего вам? - наконец своим грубым голосом промолвил мужчина.

- Можете позвать Алису? - отчужденно спросил я, боясь сказать ему что-то лишнее.

Я его точно узнал. Это он в рождественский вечер сидел в ресторане с Алисой и своей женой.

- А вы ей кто? - пережевав, спросил вновь он.

- Знакомый.

- У Алисы нет знакомых. Только друзья и родственники. Всего хорошего, - грубо подал отец девушки, собираясь закрыть входную дверь.

- Нет-нет, постойте. Я не просто знакомый. Я её репетитор по немецкому языку, - резко промолвил я, придумав причину не закрывать дверь.

- Ладно, ждите.

В этот момент я сильно испугался. Я не знал, ходит ли она к репетитору, или вообще учит ли иностранные языки, но чудом я угадал и смог заставить позвать Алису этого огромного, похожего на военного офицера, мужчину.

- Ты не похож на моего репетитора. Но все таки отличный ход, - сказала Алиса, подошедшая к двери. - Почему ты не приходил раньше? Я тебя ждала... Я думала, ты это понял.

- Прости. Я хотел за тобой приехать еще на следующий день, но никак не находил времени, - спокойно стал говорить я, обняв своими руками холодные перила. - Дело в том, что у меня в семье большие проблемы, что не дают мне спокойно жить. Поверь, это очень серьезно.

- Недопонимание с родителями? Ничего страшного, у меня все точно так же. Ты просто не сильно об этом задумывайся, считай, что они всегда поддерживают твои планы, и тогда будет легче.

- Нет. Ты меня не совсем поняла. Никаких недопониманий нет, мы с матерью отлично понимаем свое положение без отца... У нас проблемы побольше, - невинно сказал я девушке.

- Что? Прости, я не думала... Я не знала, Эрнст, серьезно. Мои соболезнования, - вдруг сказала Алиса.

- Вот поэтому у меня и не получилось встретиться с тобой. Но я уже нашел выход из ситуации, и, думаю, что все станет лучше, - немного радостней выговорил я. - Так может съездим куда-нибудь сейчас?

- Извини, не получится. У нас сейчас семейный ужин и покидать его строго запрещено. К тому же мой отец не обрадуется, что я поеду на прогулку со своим репетитром, - немного улыбнувшись сказала девушка.

- Тогда, может, я заеду в другой раз? Ты будешь свободна завтра?

- Да, только обязательно заедь ко мне, не как тогда.

- Хорошо, я точно буду. Спасибо, что не обижаешься. И вообще, спасибо за то, что ты есть.

Девушка промолчала, лишь ответила своей очаровательной улыбкой. Я вернулся домой с более радостным настроением. По пути я заехал в один дешевый ресторан, где взял с собою несколько порций блинов и курьих крылышек, для себя и матери. Все таки работа для меня нашлась и я мог уже не переживать, что останусь без денег. Моя мать спала и мне пришлось её разбудить, чтоб она поела.

Конец зимы и начало весны дали мне прочувствовать вкус жизни и стремление к существованию. Как странно, что один человек своим влиянием способен изменить другого. Всего лишь какие-то слова о том, что она рада нашей встречи, и я вновь зацвел, как цветы у весенний день. Смысл жизни основан на том, чтобы постоянно искать его. И если теряется первый - приходит другой. Другой меняется следующим, и так будет всегда. У человека всегда есть цель из-за которой он готов рискнуть своей жизнью, каким глупым поступок бы не был. Смысл жизни теряется лишь при смерти - тогда умирающий отдает должное своим наследникам, ради которых жил. Он передает им ценное познание, которое становится для них жизненным уроком. Смерть близкого не конец. Смерть близкого делает других, близких, сильнее. Но эту силу способен разрушить лишь новый пришедший в жизнь человек, что заставляет тебя забыть о силе. Но и уход пришедшего наделяет тебя этой же силой. Сила в потери, в приходе лишь слабость.


Ясное утро проломилось в мою комнату с большим потоком солнечных лучей. Небольшое окно не давало полностью осветить комнату, а лишь проделало прямоугольный путь к постели, словно дорога в рай открылась лично для меня.

Я заварил кофе и засел у себя за столом. Утренние мысли были свежи и открыты; я не мог даже подумать о чем-нибудь плохом. Хотелось просто застыть навсегда в этой маленькой комнатке с забитой дверью и ограниченным окном. Но время никогда не останавливается, даже после смерти. Оно идет полным ходом, высчитывая каждую миллисекунду, что мерцает перед глазами человечества.

Горячий кофе медленно застывал, выделяя прозрачный пар, что оседал на потолке. Застывал в это время и я, углубляясь в поток мыслей о прошлом.

Осень 1945-го. Большой и темный подвал наполнен значительным количеством людей, из которых были я и моя семья. На улице слышались мгновенные полеты и свист бомб, летящих на наш город. Люди, находившиеся в подвале спокойно слушали этот убийственный звук, что разрушал их прожитую жизнь, что оставалась наверху. Лишь иногда в каком-то углу подвала, или же в центре раздавался тихий плачь ребенка, а иногда и самых родителей. Никто из них не ждал нападения на свой город, лишь громкая тревога собирала горожан по подвалах, чтобы спасти хоть половину населения.

Свечи стабильно освещали большую часть подземной комнаты, а когда одна из них тухло, за ней сразу же ставилась новая.

- Мама, долго мы еще здесь будем? - слышался разговор девочки с матерью.

- Нет, Клара, еще немного, - отвечал ей безразличный голос матери.

- А зачем Гитлер проигрывает войну? Он что, слабак?

- Клара, замолчи! - промолвила уже обозленная мать, ударив дочь по щеке.

Люди удивились глупому вопросу маленькой девочки и начали что-то шептать между собой, обсуждая и мать и саму дочь. Все они всё еще верили в победу над Россией, хоть и видели, как с каждым днём их шансы скакали к нулю.

Моя мама в это время крепко держала меня за руку, боясь потерять в этой черной бурлящей толпе. Отец стоял рядом и пытался закурить зажигалкой сигарету, но у него не выходило, и лишь в последний момент, когда он собирался запрятать папиросу обратно, его знакомый Франс Шнетцер приподнес ему свою свечу.

Я свободно разглядывал лица напуганных людей. Иногда мне приходилось с ними встретиться взглядами, но они тут же резко меняли положение глаз в другую сторону, лишь бы не видеть таких самых изувеченных жителей. В глазах моих соседей и знакомых кипела жизнь. Они все прятали свои шкуры в этом подвале, опасаясь любого шороха, любого сигнала. Частые недосыпания, недоедания - всему была виной война. Жестокая война, которая забрала миллионы невинных душ, ради интересов безумного человека.

Внезапно страшные звуки на поверхности перестали дергать нервы взрослых и ушли в другую сторону, как черная туча, намочив своими бомбами наш город.

В подвале застыла тишина, лишь скрежет чужих ботинков не давал тишине полностью овладеть комнатой. Со временем, это место начало пустеть. Первыми выходили самые смелые, за ними их дети, дальше шли люди, которые боялись увидеть свои дома в руине. Последними выходили старики, которых уже не волновала судьба этой страны.

- Рано всё же ты, - сонный Василий едва проговаривал. - Входи. Жди меня в гостиной, а я пока разоблачусь.

Тусклый свет в гостиной, из-за коричневых штор, делал мое состояние невменяемым, словно сижу я в этом доме еще с прошлого вечера, дожидаясь, когда Щепкин проснется и застанет меня все тем же бодрым. По утрам время всегда идет быстрее. Наверное, так же как и люди - спешит в бездну провалов и отчаяний. К вечеру время останавливается, словно ноги его устали, словно дыхание сбилось, оно устает и начинает медлить.

- Так, значит, сейчас едем к порту. Там найдем лодку. Они в такое время только собираются, - уже уверенно, без хрипа и остановок говорил Василий. - Одежду взял?

- Я в ней, - словно невиновный младенец ответил я.

- Слишком чистая, ну да ладно. Твое право.

Машина Василия двинулась к порту. Мы ехали вовсе не по центральным улицам, как это делают обычные люди. Щепкин сворачивал в разных направлениях, где дорога становились уже и уже. Видно, что этот человек хорошо знает этот город, даже самые мелкие проспекты ему ясны. В конечном итоге мы быстро добрались к порту.

- Смотри, вон они, - мужчина показал своим грубым пальцем в сторону большой лодки.

Это была команда примерно из шести человек. Все они имели вид бездомных алкоголиков, но Василий предупредил меня, что они так выглядят только на работе, и денег у них достаточно. Кто-то, упершись об пирс, покуривал папиросы, другие попросту болтали между собой и пили обычную воду.

Мы отправились к их месту. К Щепкину сразу же подошел мужчина в повязке на голове. Это и был тот самый Николай Громов - худощавый, крепкий, с острым уверенным лицом, и небольшими ладонями.

- Здравствуй, приятель, - обратился Николай к Василию. - Как жизнь твоя?

- Да как она? Ничего в ней не меняется. Каждый день отсиживаю бухгалтерское кресло, пересчитывая значительные и незначительные цифры; перечитываю постоянные бумаги, от чего получаю лишь долю денег и головную боль.

- Такой уж ты выбрал себе жизненный путь, - сказал Николай. - Ладно, давай посмотрим на паренька твоего.

Он протянул мне свою маленькую руку.

- Здравствуйте, - спокойно сказал я.

- Ну, здоров-здоров, пират, - с довольным лицом промолвил Громов. - Как зовут тебя?

- Эрнст Тейлор, - потеряв контроль над своей речью, я отвечал ему. - Из Германии. Город Мюнхен.

- Что ты забыл в России? - встревоженно спросил мужчина.

- Я здесь живу.

- Сколько тебе лет? - с подозрением спросил Николай.

- Двадцать один год! - резко бросился дать ответ Василий, после чего, прокашлявшись, отошел в сторону.

Он не ответил, лишь недовольно посмотрел в мои глаза. Остальные тоже удивились моим приходом. Явно, я не выглядел на возраст, названный Щепкиным, но если он так сказал, значит так было нужно. Моряки прекратили свою болтовню и лишь спокойно наблюдали за дерганьем моих рук, ведь разговор с мужчиной, который в свое время убивал таких как я, встревожил меня больше, чем падение бомб. Громов сразу же обратился к Василию, и они отошли подальше от берега.

Шум волн, разбивающихся об причал, ничем не успокаивал мое состояние. Я стоял один посреди неизвестных мне людей, которые, помимо всего, подозревали меня в чем-то плохом. Эти люди все еще помнили и презирали те военные времена, когда фашисткая Германия напала на их родину. В этот момент мне казалось, что они не насытились своей победой, и готовы вот-вот налететь на меня и разодрать на куски, расколоть мое тело на две части, как сделали это в свое время после победы. Я для них был последним нацистом, что остался в живых, и что все еще пытался захватить мир и очистить его от других рас. Но мне так хотелось им сказать, что я вовсе никакой не антисемит, и что нацизм в нашей стране как и вспыхнул, так и потух, как спичка. Но, возможно, я ошибался на счет того, что они обо мне подумали. Возможно, они просто уставшие, невыспанные ждут начала трудного рабочего дня, чтобы поскорей выловить тонну рыбы, продать свою уловку и вместе с семьей отпраздновать свой очередной удачный день. Все это были мои догадки, но все-таки какая-то из них была правильной, и где я угадал - узнал я потом.

- Что стал? - грубо выкрикнул один из них, парень лет двадцати пяти. - Мы с тобой ловить будем, - уже переменив свой тон на легкий, с усмешкой, говорил он, - а ты даже не соизволишь подойти к нам и поболтать?

- Извините, я думал, это можно было бы сделать уже на лодке, - сказал я, при этом пытаясь улыбнуться.

Я подошел к рыболовам, и они все вместе угруппировались возле меня, словно я принес этим людям важную информацию, что могла бы улучшить их жизнь. Многие решились даже угостить меня сигаретой. Кто-то предлагал и бутылку воды, на что я отказался, и задал вопрос на счет алкоголя.

- Капитан запрещает нам пить в рабочее время, - ответил мне рыбак. - Скинул все на то, что рыба из-за этого не ловится. Но мы-то знаем, что это очередная сказка, но все-таки соблюдаем правила Громова, ведь он с нами справедлив всегда.

- Будем сотрудничать, - усмехнувшись одною щекой, отозвался я.

- Ну что, ребят, отплываем? - вдруг подался голос Николая. Василий уже отчаливал домой.

Все громко и затяжно вскрикнули "Да", и я присоединился к их реву.

Лодка была прикована двумя цепями к берегу. Мы все поднялись к причалу и стали в ряд. Громов обошел весь строй, поглядывая на каждого, постоянно меняя выражение лица: то улыбнется, то сделает слегка нахмуренный вид.

- А где же Анисимов?

- Так новичок же место него, - ответил капитану один из команды.

- Совсем забыл, - сказал Громов. - Так, значит все готовы, отплываем в реку, путешествие будет долгое. Лед еще не повсюду растаял, возможно, иногда будут стычки.

Большой деревянный таракан отплыл от берега, оставляя за собой лишь легкие волны позади. Команда состояла из семи человек, в том числе и Громов. Каждый был занят своим делом: кто-то разматывал запутанные сети, кто-то вымывал склад от старого запаха гниющей рыбы, кому-то досталась чистка лодки от налета, а кто-то просто наблюдал за ходом этого коричневого паука, что крушил впереди себя остатки льда, последние зимние остатки. И это был я.

Громов объяснил мою безработицу тем, что мне в этом деле еще ничего не ясно, и что лучше будет, если я просто понаблюдаю за их мастерским делом. "В скором времени, - говорил он, - будешь как сквозь воду видеть". Он имел ввиду видеть рыбу на любых дистанциях и находить точные места, для парковки лодки и опускания сетей.

Этот человек упрямо шел напролом твердой воде, подыскивая самые удобные точки Невы. Река была огромная настолько, что наш берег уже едва виднелся, и ленинградские дома лишь слегка выставляли свои стены и крыши в дальних километрах от нас.

- Здесь будет самое то! - вскрикнул капитан. - Готовимся спускать сети.

- Капитан, есть одна проблема, - выдал возражение один из ребят. - Мы окружены плитами, они не дадут нам возможности полностью опустить сети!

- Проклятье! Ладно! Эй, новичок, - обратился Громов к удивленному помехе мне. - Возьми в палубе две швабры, - показав пальцем на одного из команды, - будешь с Папланом оттаскивать лед.

Для экипажа эта работа была весьма смешной и они немного подсмеивались над приказом главного, но он тут же их успокоил. Я принес две швабры и одну из них передал тому самому Паплану. "Странная фамилия, - подумал я, - Еврей, кажется".

Паплан был ростом немного меньше меня. Его лицо отличалось от всех своей худощавостью, словно его кожу специально подтянули, чтоб он прислоилась к черепу. Взгляд этого парня нес за собою каплю неуверенности в себе, но так же он был настоятелен. "Странно, что он так быстро согласился, - подумал я. Уж ладно я - новичок".

Лодку лишь немного трогали речные волны, пошатывая её в разные стороны. Мы с Папланом уперлись об лапы таракана, и палками стали крушить остатки льда, отталкивая их подальше от лодки. Это занятие было неудобным и позорным как для моряков. Но я себя успокоил тем, что я никакой не мореплаватель, и даже не матрос, я всего-навсего обычный рыбак.

Остальная часть команды лишь наблюдала за нашей необдуманной работой, ведь можно было проплыть чуть дальше, где лед окончательно вжился с водою и не причинял бы вреда нашему делу, но так как Громов был строг, а я в команде ничего не значил, мне оставалось лишь молча выполнять его приказ.

Не громкий стук по лодке и она резко шатнулась в сторону. Я обратил внимание как попадали члены команды, потеряв в реке свои недокуренные папиросы. Но в этот момент произошло кое-что страшнее, чем плавающие в воде сигареты. Паплан, сбивавший в момент удара об плиту лодки, разгонял куски льда так, что половина его тела находилась за бортом. Из-за чего он, не успев удержаться за лапы таракана, нырнул в холодную, едва растаявшую воду.

Я от встревоженности было хотел  нырнуть за ним, спасая его невинное в падении тело, но Громов, увидев мои первые движения, схватил меня за одежду и откинул в центр лодки, подальше от борта. После чего он, сняв с себя лишние тряпки, ринулся в весеннюю воду.

Команда встревоженно наблюдала за потоком воды, выискивая капитана вместе с его утопающим матросом. Но волны лишь качались в обе стороны, создавая галлюцинации, будто река проходит сквозь нас.

- Ну все! Я больше не могу ждать, я ныряю за ними! - вскрикнул обозленный рыбак.

- Постой, не нужно нам три утопленника! Нужно еще подождать, Громов должен справиться, он сможет, я знаю! - отозвался другой.

- Ты разве не видишь, что в воде ничего не происходит? Что, если они оба задохнулись! Я должен им помочь!

- Да постой ты, герой! - радостно вскрикнул первому один из команды. - Смотрите!

На другой стороне лодки крепко за борт держались две пары рук. Все мигом потащились вытаскивать охлажденные тела из воды, надавая самую первую помощь. Бледный и мокрый Паплан едва держался на ногах. Обоим поднесли два пледа, чтоб уберечь их от резкой перемены температуры, но капитан отказался брать плед.

- Укутайте ними лучше Паплана, мне не холодно, - сделав полный выдох, сказал Громов.

Его слова могли бы показаться гордыми и самовлюбленными, но это было бы ошибочно - подумать, что Николай сделал вид, что ему холод бесстрашен. Право, цвет его кожи оставался розовато-красным, лишь вены слегка набухли, но и это было точно не от холода. Он уверенно стоял на ногах, не подавая себя в пасть жестокой природы, крепко закрепив свою душу на грани жизни.

Громов сел на пол, упершись об борт лодки и подозвал к себе меня.

- Садись рядом, - сказал он.

Я немедленно устроился около капитана.

- Послушай, - продолжил он. - Если еще когда-то такое произойдет, запомни - не нужно лезть в холодную воду, рискуя своей жизнью. И вообще, я не только о воде. Я думаю, ты меня понимаешь.

- Да, - спокойно ответил я. - Но ведь вы зачем-то полезли, не предусмотрев того, что ваша жизнь тоже могла бы оказаться в опасности.

Николай, промолчав на мое возражение, обратился к одному из рыбаков преподнести ему сигарету. Уже с закуренной папиросой он решился дать мне ответ.

- Понимаешь, мальчик, здесь же не все так просто. Мне уже за сорок, я большую часть жизни прожил. У меня есть любящая жена, дети, я полностью окружен своей семьей. Я уже достиг главной цели в жизни, я оставил свой след в этом мире - я был на фронте, я видел много смертей, я сам был причиной тех самых смертей. На моих руках кровь почти сотни людей. Некоторые из них были совсем невинные. Чертова война с твоей страной довела до того, что я убил невинного немецкого мальчика. Представляешь? Он сидел голоден в своем доме, ждал прихода мертвой матери, которая так же попала под наш обстрел, я ворвался в дом, ожидая там противника, и не задумываясь всадил в его бедную, ни в чем не виновную душу три патрона. Он и не успел понять, кто по нему стрелял. Услышав звук открывающейся двери, он вскочил встречать свою мать... Он её встретил. Я веду тебе к тому, что моя душа уже давно стоит в очереди к смерти, что грехи мои должны быть искуплены, а это произойдет лишь тогда, когда я умру. А ты, глупый мальчишка, должен жить! Ты должен создать семью, радовать её своим приходом, радовать своих родителей, пока они живы, ведь ты в этой жизни еще не много потерял. Наоборот, ты в возрасте, когда ты находишь! Находишь что-то новое. То, что будет сопроводить тебя всю жизнь. Я скажу тебе одно, ты еще и счастливчик, ведь никто не мог предусмотреть того, что в том самом доме окажешься не ты, и что пули, ворвавшиеся в белую душу, оказались не в твоей. Судьба дала тебе возможность прожить эту жизнь, так проживи её. К черту геройства! Если ты наслышался фраз, по типу: "Герои не умирают", тогда знай - это чистая ложь. Умирают все.

Я внимательно слушал слова этого человека. Что-то в нем было особенное, чем он смог зацепить мою спасенную душу. Он словно дал мне билет в жизнь. Я уже не сострадал за своим мертвым прошлым. Оно погибло еще при пересечении границы с Германией и Россией. Я понял, что есть нынешнее время, оно идет, оно строит жизнь, создавая будущее и зарывая за собой прошлое. А такие люди как я, возвращались обратно и разрывали те ямы, не давая им остыть, не давая им смешаться с землей...


Дивные шаги по той стороне стены то прекращались, то вновь оживали. Иногда слышалось щёлканье дверей, что сопровождалось тем же глухим ходом. Я все еще спокойно ждал с букетом цветов открытия входной двери.

- Чего ты хочешь?

- Алис, прости, меня подвели обстоятельства...

- Ты пришел сюда, чтоб вновь обмануть меня? Сколько можно, Эрнст? Я не могу тебе больше доверять.

- Я знаю. Я очень виноват, я вновь забыл прийти к тебе, но пойми, что у меня есть на то причины, - виновным голосом твердил я Алисе, стоявшей у своей двери.

- Если у тебя не было возможности придти ко мне, то зачем обещал?

- Боялся потерять, - наклонив голову в пол, я говорил ей. - Я не должен был тебя тревожить еще в первый день.

Я уже полностью сдался этой девушке, понимая и осознавая свои ошибки, но попытки проститься перед ней были неудачны. Право, я очень оскорбил её своей алтынностью, и любая бы девушка еще в первый момент забросила меня, но она терпела. А я вновь все упустил. Мне ничего не оставалось, как покинуть этот порог навсегда, никогда не прикасаться своими руками к этим черным перилам, просто уйти и забыть, как я это делал последний месяц.

- Постой, - издался трепетный голос позади.

Я обернулся, чтоб увидеть её.

- У тебя правда были на то причины?

- Да, я работал, - сказал я голосом, словно звезда спасения приблизилась ко мне, с каждым мигом поднимая свое лицо все выше.

- Можешь подождать, пока я переоденусь?

- Конечно, могу!

- Я в скором времени буду, - улыбнувшись сказала Алиса и закрыла дверь.

Туман, что за последние несколько недель задымился в моем сердце резко развеялся и ушел в бескрайнее небо, оставив за собой лишь долю горечной памяти. Моя душа расправила свой сломанный хребет и полностью излечилась от всех придающих мне муки болезней. Поднялся сладкий запах парфюма Алисы, прямо как в тот первый наш с нею день встречи. Запах забыть очень тяжело. Даже тот, что чувствовался в далеком детстве, если однажды послышится в переходе улицы, теплым летним вечером в какой-нибудь другой стране, все равно заставит вспомнить его - самые тонкие, давно забытые вещи, что происходили в самом раннем возрасте, в самом расцвете жизненных путей.

Ожидание Алисы превратилось в долгий мучительный век, который полз где-то позади, не собираясь наставать. Я решил вновь осмотреть окна этой девушки, от чего в моей крови застыл моментальный страх, я увидел её отца. Он стоял у окна и наблюдал за мной. Его взгляд был пропитан местью, словно когда-нибудь между мною и ним произошла нехорошая ситуация, словно мы с ним были враги. Хотя все так и было - Вторая мировая. Я понял, что ему неприятно видеть немца у своего дома, еще и со своей собственной дочерью. Он догадался о моем происхождении, что его очень поразило, он понял это еще по акценту, когда я представился репетитором, уже в тот день я вызвал к себе неприязнь.

Когда мы встретились взглядами с этим мужчиной, он тут же затянул шторы, спрятав свой облик от моего проникновения. Ужас, растворившийся по моему телу, не покидал меня до открытия входной двери, что заставило меня переключиться на другое событие - выход прекрасной девушки.

- Я задержалась, извини, - промолвила она.

- Не переживай, я мог бы ждать и вечность, - ответил ей я, скрывая свою муку, что длилась треть часа.

Мне хотелось предложить ей что-то особенное, что могло бы поразить и её и меня самого, что сумело бы ей доказать, что не такой уж я бесцеремонный, каким посчитала она меня.

- Я думаю, нам нужно куда-то съездить, - первая предложила невиданную идею Алиса.

- Нужно.

- Почему не предлагаешь куда именно?

- Я думал, - ответил ей я, сморщив брови. - Давай поедем в тот же ресторан.

Идея, что высветлилась из моих уст была плоха, но и надежна. Я не мог ей предложить чего-нибудь другого, что меня очень побеспокоило в незнании города и его красочных мест, которые не первый век славятся.

Мы отъехали от её дома и прокатились по разным проспектам, съезжая на другие улицы. Вдруг, со стороны девушки, на тротуаре явилась неизвестная толпа, мы проезжали рядом с ними медленно и успели увидеть происходящее.

Со стороны жилых зданий стояла компания из шести человек. Лица их рассмотреть было крайне тяжело, к тому же все они стояли спиною к моей машине. Все мое внимание резко перемкнулось на этих людей. Я увидел, как двое на шаг отстранились от других, сделав не совсем мирную стойку. После чего четверо человек мигом напали на двоих, и, повалив тех на землю, начали со всей силы всаживать свою обувь им в тела, заполняя улицу громкими воплями и стонами упавших людей, что просто погибали под ногами агрессоров, стремящихся к разлому человеческих жизней. В конечном итоге нашлись люди, что разрушили все беспокойство, но что происходило далее я не видел. Сцена закончилась, а мой автомобиль продолжал ехать далее.

- Люди звереют. Сталин, Гитлер, Наполеон, что же будет дальше? - спросила у меня девушка, еще обдумывая прошедший момент.

- Жестокость - главная черта характера нашей жизни, - ответил ей я, смотря в дорогу. - Ей еще свойственно добро и справедливость, но это на втором плане. Дальше будет все то же, что раньше. Сталинские репрессии сменит другой человек, уже назвав их иначе. Появится и другой Гитлер, который будет не диктатором, но с такими же подступными намерениями.

- Если бы люди отказались от жестокости, было бы проще жить.

- Она бы скрылась за хитростью, злорадством, воровством, дефонизмом, - твердил ей я. - От чего жестокость очень пригодилась бы человечеству для его спасения. Все так тесно связано, если честно.

- А ты только представь этот мир без хитрости, жестокости, подступности, вообще без всей грязи этой. Было бы совсем иначе, - наивно выговаривала Алиса.

- Было бы идеально. Но идеально - не значит отлично. Люди б устали от серости дней, от одинаковых разговоров, действий. Кому нужна эта идеальность?

- Мне.

- Тебе бы тоже надоело.

Я подъехал к ресторану и поставил машину рядом, под серым столбом. Ресторан сиял все той же прекрасностью и благополучием, что издавали счастливые посетители и верный персонал.

Мы подсели к столику в дальнем углу у окна. Немного подождав, на нас клюнул кельнер. Как ни странно, это был все тот же мужчина со странной прической, которая не забывается никогда.

- В который раз вас здесь вижу, - поговорил кельнер. - Знаю, что заказывать не будете, я просто к вам подошел, делая вид, что обслуживаю. Сегодня главный в заведении, осматривает активность рабочих.

- Тогда мы вам немного поможем. Не надо вам зря крутиться около нас, - откликнулся я. - Дайте нам бутылку все того же виски.

- Бурбон, если память не подставляет? - с ехидной улыбкой переспросил он.

- Именно, - уже ответила Алиса. - И салат мне, пожалуйста, любой овощной.

- Я мигом все предоставлю. А вы сидите на месте, иначе в следующий раз не впущу в заведение, - уходя говорил кельнер.

- Он нас впустит в любом случае, - сказала Алиса.

- Знаю. Никуда не денется.

После короткого разговора наши уста вновь замолкли, лишь глаза часто пересекались вместе, пытаясь сказать то, что не могут промолвить губы. В зале шумели вилки, ударявшиеся об посудину, голоса людей, разговаривающих о повседневных проблемах, но только не звуки от нашего столика. Он был полностью задушен тишиной и пропитан лишь дозой парфюма. Девушка молча смотрела в окно, ожидая услышать от меня первые потоки слов, но я точно так же осматривался в разные стороны, безуспешно обдумывая темы для привлечения внимания девушки. Казалось, что с таким глупым молчанием Алиса обрадовалась бы любому слову, любому вопросу из моих уст. Я непременно решил это проверить.

- Кто твой отец?

- Тебе действительно интересно об этом узнать? - спросила девушка, остановив свой взгляд на мне.

- Да, мой вопрос дал тебе это понять, думаю.

Она немного покосилась, проскребла пальцами по столу и надумалась ответить.

- Он военный.

"Так я и знал!" - подумал я.

- Точнее быть, - продолжила Алиса, - майор. Все военные годы принимал участие в боях. Все-таки зачем это тебе?

- Интересуюсь.

- А кем была твоя семья? - спросила девушка.

- Она была всем, но точно не семьей.

- А ты был у них один?

- Да, один.

- Тогда благодари их за свое не единство, что смогло воспитать тебя не эгоистом и человеком, ценящим мораль, - внезапно откликнулась девушка. - Ведь зачастую родители очень избаловывают своего единого ребенка, от чего он вырастает еще с большей неблагодарностью к ним, чем такие как ты.

Мне пришлось подумать над словами Алисы. "Неужели она знает, что такое разрушенная семья? Убитая часть жизни, проведенная с ними?"

- Я так понимаю, ты в семье не одна, - вдруг сказал я.

- Одна.

- Твоя семья тоже не была крепкой, что ты стала порядочной девушкой?

- Нет, просто у меня был брат, но он погиб на войне.

Она это так свободно сказала, словно брат для нее ничего не значил, будто это просто ушедшее под землю тело, что когда-то разговаривало и ело за одним столом с этой девушкой.

- Тяжело было жить, осознавая, что твой отец и брат находятся на фронте, рискуя своей жизнью?

- Не особо, я же была совсем девочкой и для меня эта война ничего не значила.

"Прямо как и для меня, - проскочила мысль в моей голове. - Неужели все дети так безразлично к этому относились?"

В это время вернулся с заказом кельнер.

- Неужели не ушли? - с усмешкой сказал он.

- Хотели вас чем-то утешить, - ответил ему я, подло улыбнувшись.

Он поставил на стол самый обыкновенный салат из овощей, после чего растопырил бутылку бурбона.

- Может, еще что-нибудь закажете? - спросил кельнер.

- Да что же вы к нам пристаете постоянно, мужчина? - удивленно обратился я к нему.

- Вы интересно выглядите вместе. Хочется почаще вас видеть, от этого и настроение поднимается, и работать приятней.

- Если уж так, то принесите еще и пачку сигарет, только хороших и с фильтром, - безразлично сказал ему я, перекинув ногу на ногу.

После этого уважаемый человек покинул наш стол. Я лишь обжег светом своих глаз лицо девушки и неожиданно решил у нее спросить постоянно забываемый мной вопрос, что засел в стенках моей головы еще в рождественский вечер.

- Ты давно выезжала за границу России?

- Нет, я как раз недавно покидала эту местность. Я приехала обратно на Рождество, в тот самый день, когда мы завещали друг другу встречу.

- Позволишь узнать в каких краях ты обитала?

- Конечно. Я была в Америке, - ответила Алиса, сделав при этом чудную позу ангела, подняв руки вверх.

- Америка? Прелестно. Никогда там не был, но слышал о ней много прекрасных слов. Америка - страна возможностей; место, где должен не ты прислушиваться к речи власти, а где они обязаны выполнять твои желания, - начал рассказывать я девушке, испытывая величайшее удовольствие, мечтая увидеть собственными глазами Нью-йорк, а не на открытках. - В Европе большая часть интеллигенции стремится отправиться туда навсегда. Евреи, французы, британцы - Америка заполнена ими. Как же её можно не любить, когда она любит тебя каким бы ты не был?

- Ты там ни разу не был и так много о ней знаешь? - спросила девушка, вообразив себя слушателем.

- Да, ведь отчасти она - это часть Европы. Только свободней, - сказал уже более напряженно я, переспросив у девушки о её мнении. - Так что же ты скажешь о ней? Нежели слова мои были пусты, и, на самом деле, Америка не является такой демократической, как я считал?

- В общем-то, ты не ошибаешься, страна действительно открытая и готова принять к себе каждого, кто готов её полюбить, - уже испробовав салат, стала говорить Алиса. - Вот только люди там совсем не люди. Ведут себя не по-человечески. У них нету национального единства, ведь все они разные. У них разные корни, разные традиции, разные акценты, порой мне казалось, что я попала в какую-то старую ферму, где всех животных держат вместе, еще и не убирают за ними. А так, в целом, отличное страна, есть чем насладиться.

- Эта новость меня, конечно, опечалила. Я, на самом деле, думал, люди там добрые... - безнадежно говорил я.

- Никто и не спорит. Но вот целостности никакой! Не понимаю, как Америку все еще не разделили между собой? Когда-то это произойдет.

- Не думаю. Иногда такие люди держаться покрепче, в отличии от других единых народов.

Спор с девушкой был бессмыслен, так как она не понимала что такое раскол страны. Она думала, что если все люди одинаковы и будут жить вместе - то и земли их будут независимы. Но она сильно ошибалась. Лишь резкая подверженность опасности для определенного народа делает его сильнее и единственней. Когда нация становится под вопросом, теряя свои традиции и культуру, только тогда люди осознают свою важность, только тогда они идут напролом ветру, что разшатывает их дома, только тогда они вытаскивают копья, которыми их кололи на протяжении долгого времени, из своих сердец.

- Ваши сигареты. "Camel" прямо из Европы, сойдут? - внезапно обратился кельнер.

- Конечно, годятся. Даже очень хорошо, что у вас есть такие.

- Почему?

- Сразу вспоминается запах прошлого, - сказал ему я. - Хотя, уберите их к чертям и принесите русских папиросов.

- Никто еще не отказывался от европейского товара, - пробубнел мужчина. - Но, так и быть! Только вы учтите, что наши папиросы весьма крепкие, - с улыбкой уже сказал он и ушел прочь.

- Хочешь забыть прошлое? - спросила Алиса, явно подозревая во мне что-то нехорошее.

- Да.

- Но почему? В нем же столько горящих моментов, что греют душу на протяжении всей жизни, - радостно сказала она.

- В том и дело, что мою душу оно только терзает.

Явился кельнер с настолько глупой и радостной улыбкой, что напоминал верную хозяину собаку, которую тот отвозил топить в пруду.

- Курите и будьте здоровы! - громко высказал мужчина.

- Послушайте, можно у вас кое-что спросить касательно личной жизни? - вдруг задел я этого человека.

- Ну, попробуйте, если уж вам так интересно, - бедным, неуверенным тоном вымолвил кельнер. - Только ничего интересного не узнаете.

- Это еще почему?

- Да потому что вы не тот человек, которого интересуют скучные вечера для трезвенников, ищущих последние человеческие ценности и надоедливый смысл жизни, - быстро пробормотал человек, что я едва ли успел разобрать его речь.

- Вы впрямь ошибаетесь, - сказал ему я, при этом подкурив папиросу и от первой её огромной затяжки закашляв.

- Я же говорил, что крепкие, как китайская стена, - подметил кельнер.

- Так вот, - продолжил я, - вы очень сильно ошибаетесь, если думаете, что мне не интересны вопросы жизни и смерти, самые набожные темы, касающиеся религий и братоубийств. Мне все это очень интересно.

- В таком случае, приходите завтра вечером в музей "XIX века", - выдалось из уст мужчины неожиданное предложение. - Зачастую наша компания собирается там, после чего мы перемещаемся в дом Лилии Александровны.

- Это какой-то тайный клуб? - сморщив брови, спросил я.

- Можно и так. Так вы придете?

- Конечно, приду. Меня это очень сильно заинтересовало, - уверенно, распрямив спину сказал я.

- Ну, что ж, я должен идти - клиенты, сами понимаете, - перебирая движения своих рук, сказал мужчина и ушел к другим столикам.

Я посмотрел на Алису. Она сидела в углу столика, прижавшись к стене, обмотав себя тонким шарфом.

- Интересный у вас, однако, получился разговор, - заявила она.

- Да уж, сам и не ожидал, что могу так разговориться с самым обыкновенным кельнером, еще и пообещав ему увидеться в нерабочее время в тайной компании неизвестных мне людей.

- Он не обыкновенный, - вдруг сказала Алиса.

- Что это значит?

- Он с детства отличался от других своей странностью и открытостью перед людьми, - прохладно, упершись об угол стены, диктовала девушка. - Он человек своего слова, всегда может извлечь как можно больше информации от других людей, этим же их заинтересовать.

- Откуда ты это все знаешь? - растерянно спросил я.

- Эрнст, ну я же в этом ресторане не впервые, - безобидно, как щенок, улыбнувшись, сказала Алиса.

- То есть вы были знакомы и ты все время молчала?

- А когда бы я успела тебе сказать об этом?

- Снова я ошибся, извини.

- Ничего.

Мы разлили друг другу по стакану бурбона и тут же согрели им свои души. Это продолжалось до тех пор, пока бутылка не истощилась. В промежутке распития напитка нас сопровождала пустая болтовня.

- Мне здесь холодно, Эрнст, - неожиданно закинула речь Алиса.

- Предлагаешь отвезти тебя домой?

- Можно просто меня обнять, - вдруг, обидевшись, сказала девушка.

Я приобнял её рукой так, словно её тело могло бы ошпарить мои руки при первом же чувственном прикасании, как только заварившийся чайник. Мы еще долгое время в непривычную обнимку сидели за столиком, разговаривая о чудных местах мира и путешествиях, в которые мы отправлялись. Своей нетрезвой болтовней я даже пообещал ей, что мы вместе поедем в Америку.

В скором времени я увидел усталость на лице у Алисы - она так жадно пожирала её бодрый вид, оставляя за собой лишь синяки под глазами. Не раздумывая, я предложил пешком провести её домой.

- А как же машина? - задалась вопросом она.

- Ничего, я уж потом как-нибудь её заберу, - ответил ей я.

Мы покинули ресторан, оставив одинокий автомобиль посреди темной, завмершей улицы. Право, весь город затаил дыхание в тот момент, как наши с девушкой шаги медленно ступали по серым тротуарам. Я вел её, нежно удерживая хрупкое тело у себя на груди. Она приложила свое лицо прямо на меня, при этом горячо дыша в мое тело, немного сопя. В эту ночь нам все было бесстрашно, мы были два последних оставшихся на холодной Земле человека, мы были два ангела, вот только она была белым, а я черным. Наше различие лишь прикрепило тела вместе, а две нетрезвые души плясали в фиолетовом небе, создавая полумрачный звездный салют.


Когда я прибыл домой, то застал свою мать, сидевшую в комнате в углу на коленях. Она что-то бормотала себе под нос, её слова были быстрыми и едва понятными, лишь в одну минуту я понял - она молилась.

- Прекрати это делать! - резко сказал ей я, отчего она вздернулась, ведь не ожидала встретить меня в эту ночь.

- Что ты говоришь, Эрнст? Что значит прекратить?

- То и значит, что не нужно ему молиться. Он нам никто, понимаешь? - начал с фанатической уверенностью твердить матери я.

- Как ты можешь такое говорить о Боге? Эрнст, у тебя что-то случилось? - встревоженно спросила мать, не воспринимая меня всерьез.

Я не знал почему, но в эту ночь я возненавидел его больше всего на свете. У меня в голове искажались вопросы, на которые мне никто не отвечал, отчего я сам дал себе ответ.

- У меня ничего не произошло, - грубо сказал я, все еще сидящей на коленях матери. - Если он и существует - мы не должны унижаться перед его капризами, что он создает целую вечность.

- Но ведь он создал нас, и мы ему обязаны, мальчик мой, - давила своей наивностью мать.

- Кто обязан? Мы - нищие, держащиеся на едином потрепанном волоске жизни? - злостно проговаривал я. - Почему счастливые люди не молятся ему, почему им от этого так хорошо живётся? Ты сама когда-нибудь видела богатых людей, молящихся Богу?

- Нет.

- А несчастные ежедневно топятся в своих молитвах, чтобы этот несправедливый алтынник услышал их и помог! - громко произнес я. - Он помогает?

- Он помогает, просто ты не замечаешь этого, сын, - полностью повернувшись ко мне, говорила мать. - Все начинается с самых мелочей, которые в скором времени превращаются в большое счастье, принесенное нам Всевышним. Ты присмотрись, что-то у тебя становится все-таки лучше. Ты наконец получил работу, Эрнст!

В моих артериях вскипела кровь и я не замечал, как жарко она носилась по моему обозленному телу, пересекая всевозможные пути, подогревая мою ненависть к создателю.

- Работу я получил благодаря Василию Щепкину, и с точно такими же поступками я могу открыто называть его Богом. Каждый человек и есть Всевышний, который строит свое счастье. В детстве он роет фундамент, в юности заливает его глиной и в конце-концов выстраивает стены. Мы и есть творцы своего жизненного пути. И если ты плохо вырыл фундамент и залил его некачественной глиной, лучше вернись обратно, не строй на нем свое счастье, иначе оно рухнет. Начни сначала, пока не поздно, пока инструменты есть, - с наслаждением проговаривал свои слова я. - Так вот нам просто нужно вернуться обратно, без всякой бессмысленной помощи силуэта, живущего высоко на небе, который наслаждается нашей наивной верой во что-то сверхъестественное, что мог бы дать нам он. Он ничего не дает, он только забирает. Он жадно выхватывает наши силы в то время, когда мы сидим в углу и шепчем придуманные  шарлатанами слова. Так давай не будем уязвимы, защитимся от этой тёмной силы и будем создавать свою - светлую.

- У меня от таких слов аж голова закружилась, - невольно окликнула мать. - Принеси мне лучше воды. А над своими словами покайся, потому что он этого может не простить.

- Это я его не буду прощать, - с бурлящим гневом сказал я.

- Воды, Эрнст!  - воскликнула мать.

Я принес ей воды, после чего оставил её одну в комнате, заставив подумать над моими словами. Тёмная ночь манила мое тело на улицу, но душа отчаянно просилась сна, начиная тревожить измученные глаза. Я лег в постель и подумал:

"А вот чёрт тебе, а не мои молитвы! Если тебе нравятся чужие страдания, то прошу тебя больше не смотреть в этот дом, потому что здесь больше никто не будет страдать!"

Я выключил свет, набрал последний огромный вдох воздуха и, стабилизировав его, отправился в безмерное пространство всевозможных способностей.

На утро солнечный свет едва освещал мою комнату, но и от этого сумел пробудить летающее в снах тело. Я быстро поднялся с постели и отправился в ванную.

На кухне меня уже ждала цветущая мать с завтраком на столе.

- Знаешь, Эрнст, ты был прав вчера, - сказала она, переполошив мое настроение.

- Ты о вере?

- Садись завтракать, а я пока заварю кофе, - проигнорировала мои слова мать. - Да, я о вере. Что-то неладное творится там наверху, и я не думаю, что оно должно касаться наших стен. Они и так здесь слабые.

Меня обрадовала её сообразительность, поэтому я ел с большим наслаждением.

- Вы и сегодня отплываете?

- Да.

- Ну, тогда удачи в плавании, все-таки тоже дело не совсем безопасное, - со спокойствием промолвила мать.

- Да брось, в этом деле нету ничего рискованного, - отвечал ей я, - ты лучше бы подумала о том, что сегодня приготовишь на вечер.

- Я и думаю.

Я прибыл к берегу слишком рано, поэтому оставался на едине только со своими сигаретами и с коротким промежутком выкуривал по одной. В скором времени к месту приволокся и Паплан.

- Сигарету, - сказал он.

Я безответно протянул ему пачку, после чего достал из другого кармана спички и протянул ему коробок.

- Давно здесь?

- Не совсем, - ответил я, проглядывая в уходящую речную даль.

- Я не о береге, - вдруг промолвил он. - Давно в Ленинграде?

- Несколько месяцев.

- Ты действительно немец?

- Да, - спокойно поддавался его допросу я.

- А знаешь кто я? - легко спросил он, затянув полные легки дыма.

- Нет.

- Я еврей, - сказал он так, словно хотел мне это доказать.
- И что?

- Тебя это не смущает?

- Ни капли, - простодушно ответил я.

- А меня смущает, что ты немец. Не доверяю я тебе, - говорил он.

- Ну, что ж. Я непременно сожалею, что ты не находишь во мне человеческих ценностей, но я могу откровенно предотвратить такую мысль тем, что я вовсе не антисемит, и жечь людей у меня желания нет.

- Думаешь, это должно меня как-то убедить? - возразил он.

- Ну, если тебе нравится жить в недоверии к другим, то, конечно, поступай как хочешь, - бесцеремонно говорил я.

- Мне напротив хотелось бы жить в согласии и в мире, но сейчас такое время, что любой человек, которого ты подпустишь к себе ближе метра, обязательно вставит тебе нож в спину.

- Если постоянно думать об этом, то такое немедленно произойдет, - сказал я. - Чистые мысли отгоняют темные желания других людей. Знаешь, как все говорят: боишься собаку, и она побоится тебя, посчитав за врага.

- Это все старая инструкция, выщербленная на глинной досточке, - сказал Паплан, собрав в руку горстку камней. - Сейчас же люди живут по другим принципам.

- Каким? - заинтересовался я.

- Они сами об этом не догадываются, - скоро ответил еврей, после чего, начал бросать по-одному камню в воду. - И если бы догадались, не стали бы что-то менять.

- Возможно ты прав.

- Не возможно, а точно прав, - сказал он. - Человечество привыкло шагать по стереотипам, выстраивая за собой колонны из людских страданий. Когда к ним придет кто-нибудь такой как ты или я, они бы ни в коем случае не послушали нас. Посчитали бы за больных людей, пропустили бы мимо, в лучшем случае. За разрушение чужих принципов мы могли бы и получить по лицу, приняв все то же положение общественного меньшинства, и никаких перемен.

- А что если бы нас было много? - заинтересованно спросил я.

- А если бы нас было много, то их было бы больше.

- Но ведь количество не всегда несет за собой победу, - возмутился я.

- В нашем случае количество все-таки значащая перспектива, - все так же уверенно говорил он. - Люди привыкли к стадному инстинкту. Они лучше послушают тех, кого больше, посчитав их мнения правильными. Но они ни в коем случае не подумают о том, что их выбор может быть неправильным. Их волнует только то, что его сделало большинство. И знаешь, - все так же продолжал он, - даже если бы они порой поняли, что ошиблись, то все равно не приняли бы тот факт, что меньшинство умнее них. Почему? Повторяюсь, стадный инстинкт. Жаль мне современных людей, подумать страшно, что с ними будет дальше.

- Но ты ведь сейчас сам мыслишь как те самые люди, - сказал ему я. - Если большинство людей потеряли гуманность, это не означает, что все остальные точно такие же. Это ведь тоже огромная ошибка, и сейчас допустил её ты.

- Нет, не допустил. Все люди перестали человечески мыслить, все до единого, - не покидал свою позицию упрямый парень.

- А как же Громов? - вдруг задал вопрос я. - Он тоже поступил негуманно, рискнув своей жизнью ради твоего спасения?

Ответа на свой вопрос я так и не услышал. Со временем явилась команда, от чего наш разговор совсем утих и пустился в забитые памятью трубы. Недолгое время мы все стояли у причала, безжалостно покуривая разом по сигарете, медленно раздирая свои легкие большими порциями дыма.

Хорош улов был в этот день. По крайней мере, так говорил Громов. Он успел мне рассказать о корюшках, что появляются в Неве только весной, и только на протяжении двух недель, когда лёд только начинает таять. Мы как раз ловили в нужный день. "Этот короткий промежуток весны является огромным счастьем для ленинградцев, - говорил капитан, - корюшку можно попробовать только раз в год, и сейчас самое подходящее время для того, чтоб их осчастливить". Эта маленькая,  несущаяся стаями по течению, рыба удачно прилипала к нашей паутине. Количество пойманного улова было невозможно пересчитать. Помимо редкой мелочи нам попадались: судак, лещ, окунь, щука.

- В основном, вся эта рыба исходит не именно из Невы. Её сюда заносит прямиком из Ладожского озера, - сказал Громов. - Даже корюшка в этих краях обитает не постоянно. Она всего-навсего еда для крупной рыбы, поэтому всегда ищет себе дом в холоде, но и в холоде её ждут самые подставные злодеи. Я о у щуках.

Николай жадно просматривал каждую рыбину, задавливая её прямо в своих крепких руках, избавляя от мучений, которые им придавал разрыв с водным миром.

- Я вам обещаю, сегодня каждый сможет купить себе по целому ящику сгущенного молока! - вскрикнул Громов, подняв вверх огромную щуку.

К вечеру я был истощен настолько, что чувствовал рыбьи остатки внутри своей кожи, словно они вонзили у меня свои острые стекла, подавляя все человеческие инстинкты, меняя их на нижние. Я быстро смыл остатки рыбного запаха со своей шершавой от соли кожи, и сменил обряд на темный интеллигентный костюм, в котором собирался отправиться в тайный клуб, куда был приглашен кельнером.

Улица покрылась вечерней сетью и в дело пошли фонари, что насквозь пробивали темноту, создавая светлые пятна в невидящей бездне. Я подъехал к музею, но не сразу выходил из машины. Из салона автомобиля начал медленно выворачиваться серый табачный дым. Лишь после последней затяжки я открыл дверь.

Прежде чем подойти ближе к зданию, я осмотрелся по его сторонам. У входа сгруппировалась толпа серьезных людей. У арок виднелись измученные таксисты, которые изящно наблюдали за прохожими людьми, пытаясь сделать улов. Музей освещался лишь у входа, поэтому я решился подойти к парадной двери. Как только я ступил с места, ко мне тут же обратился один из таксистов:

- Эй, приятель, вас отвезти куда-нибудь нужно? - проскользнул своим черствым голосом он, после чего продолжил: - Быстро и недорого.

- Нет, у меня свой транспорт, - ответил ему я и прошел далее.

- Смотри, чтоб твой транспорт случайно не стал чужим! - вновь вцепился своим едким голосом таксист прямо мне в спину; я проигнорировал его насмешку и подошел к свету.

Люди, стоящие у входа, высокомерно говорили друг другу обо всем, что им приходило на ум, и никто из них не мог нормально дослушать своего собеседника, потому что моментально прерывал его речь своей внезапной, что не имела никакого отношения к предыдущей; все они говорили с акцентом. Я прислонился к стене, в ожидании прихода кельнера и его друзей, что должны были собраться на этом месте. Только после пятиминутного застоя я подумал о том, что все слова мужчины с ресторана могли оказаться ложными, продуманы лишь для того, чтоб ускользнуть от ответа на мой вопрос.

- Вы чего подслушиваете нас, молодой человек? - озвучил возражение один из толпы, стоящей рядом.

- Я не подслушиваю, - ополчено ответил ему я.

Вся компания вдруг повернулась в мою сторону. Я быстро прошелся взглядом по их взрослым лицам и вдруг остановился на одном. Это был тот самый кельнер. Его прическа, черты лица - все это принадлежало человеку, стоящему напротив. Я не увидел его сразу, потому что он стоял ко мне спиной.

- Вы пришли? - резко заговорил он.

- Как и обещал, - ответил ему я, не меняя выражения своего лица.

Толпа покосилась, оглянулась по сторонам, кто-то пошмыгал носом, после чего один из них обратился к кельнеру:

- Александр Арнольдович, кто этот молодой человек?

- Это наш новый друг! - торжественно и с удовольствием произнес слова кельнер.

- Почему вы нам не сообщили о том, что у нас появится новое лицо? - заговорила женщина лет пятидесяти. - Обычно такие дела мы решаем все вместе.

- Виноват, Лилия Александровна, - не теряя дух, говорил он, - но этот человек является очень интересной личностью. К тому же он иностранец. А еще у него роман с дочерью Донцового, - шепотом промолвил он ей.

- Вообще-то, мы просто с ней друзья,  - ворвался в их разговор я.

Женщина осмотрела меня с ног до головы, медленно вглядываясь в каждую точку. Остановившись на моем лице, она проговорила:

- В таком случае, представьтесь, пожалуйста.

- Эрнст Тейлор, - спокойно сказал я. - Живу в Ленинграде несколько месяцев.

- Ох, можете не продолжать, - с коварной улыбкой промолвила женщина.

Я остановил движение своих уст и просто посмотрел в её глаза. Женщина имела стройную фигуру, а её шея была немного длинна, от чего сама дама напоминала черепаху. Да и взгляд у нее, отчасти, был черепаший - такой же добрый и бескорыстный. Её тело было обмотано у вечернее желтое платье, на котором повсюду расположены цветы разных видов.

- Александр Арнольдович, все уже собрались? - вдруг спросила она у кельнера, не спускав глаз с моего лица.

- Нет, не хватает еще двух. Но они сегодня вряд ли будут, - говорил мужчина. - Насколько я знаю, у первого ребенок должен был родиться, наверное, сегодня именно этот день. А второй уехать в Сибирь собирался на охоту; говорил, что давно планировал это совершить.

- Ну, тогда смелости им в обретении нового опыта, больше ничего сказать не могу, - милостиво проговорила дама.

После этого женщина обошла всю компанию, поочередно рассматривая каждого, стоявшего рядом, потом взглянула в тёмный конец улицы и сказала:

- Что ж, вот мы и вновь собрались, друзья мои и недруги тоже, - к ней повернулись все, и я в том же составе. - Наступил очередной день, когда мы отправляемся ко мне домой на банкет! Сегодня я тянула время подольше, чтоб прислуги успели приготовить все самое необходимое в лучшем образе и вкусе, - она вновь посмотрела в темные коридоры улицы и сказала: - Пора ехать.

На удивление, свою машину я припарковал рядом с их. Это были знатные люди и почти все имели при себе автомобили. Всего несколько человек были двуногими и добирались к месту встречи, не имея транспорта, пешком. Одним из таких оказался кельнер - Александр Арнольдович. Мне удалось усадить его в свой автомобиль потому что сам я не знал куда ехать, и к тому же у меня появились к нему вопросы.

Все машины двинулись по проспекту и ехали в одну сторону без поворотов, лишь в конце свернули на главную улицу, где продолжали ехать прямо.

- Зачем все это? - спросил я у кельнера.

- Что именно?

- Ну, этот ваш тайный клуб, банкет, для чего вы это делаете?

- Думай что хочешь, но в этом плохого ничего нет, - проворно сказал Александр Арнольдович. - Для кого-то мы местные сплетники, для кого-то разведчики, для других мы люди с отклонениями, ну а для себя мы - интеллигенция, - гордо проговорил мужчина, после чего достал сигару. - Не возражаете, если закурю в салоне?

- Ничего страшного, курите и будьте здоровы, - сказал ему я, смотря при этом на машины, проезжающие впереди. - Мне так и не удалось понять кто вы такие. В особенности мне интересно узнать о Лилии Александровне.

- О, это человек с добрым сердцем, - промолвил он, откинувшись на спинку сиденья. - Она, по сути, и устроила этот клуб. Эта женщина очень богата, но при этом живет одна. Конечно, ей днями скучно оставаться наедине с собой и она решила что-нибудь изменить. Как видите, изменила. Лилия Александровна прошлась по всем достопримечательным знакомым, дала им понять, что ждет у себя дома как самых привлекательных гостей. После обычных собраний ради вкусного ужина и смешных разговоров все переросло в другую степень. Мы все стали ближе друг другу, словно семья. Все секреты, что мы долгое время берегли на дне своей виновной души тут же выплескивались наружу, заслепляя своей тайной каждого собеседника. У нас всегда все было откровенно, с учетом того, что все слова, которые мы приняли в её доме, должны оставаться в его стенах. Конечно, не всем дано молчать, но все-таки наш кружек сумел уберечь свою традицию и теперь мы, как интеллигенты, знающие последние новости мира, каждую неделю, а то и чаще, собираемся дома у этой знатной мадам и счастливо проводим время. Видишь до чего одиночество довело женщину? Она стала чуть ли не самой счастливой в этой стране. Хотя, возможно это и так, у нас страна, по истине, не счастливая.

Город полностью оделся в чёрные ткани ночного неба. Мы ехали долгое время и казалось, что дорога никогда не кончится, что её прямой ковер застелен так, что мы постоянно проезжаем по одному и тому же месту. Но это не так. Мы ехали вдоль города и прошли очень крупное расстояние. По далекому пути нас встретил сильный ветер, который начал колыхать высокие деревья, создавая прощальное сопровождение природы.
Местность, в которой был построен дом, была пустой. Или же сама вилла женщины оказалась пустой от того, что была отдаленна от города. Лишь сосны и березы гордо окружали это огромное помещение, в котором обитала черная кошка, что ни разу не перешла дорогу человеку.

Я оставил свою машину позади всех. После чего мы с кельнером отправились к входной двери, куда уже радостно заходили остальные. Когда я вошел в помещение, моим телом тут же завладел застой тепла и уюта, что издавал этот свободный дом. Огромный камин посреди холла просто заставлял чужие души стать на колени перед его величеством, перед его каменными формами, что давали возможность созреть своему спокойствие до окончательной степени. "В таком доме и умереть в одиночестве не страшно" - подумал я.

Женщина пригласила всех на второй этаж, где нас ждал накрытый стол с великолепными блюдами: жареный гусь, салаты разных видов, запеченная картошка с грибами, пироги из самых экзотических фруктов, множество десертов, которые не таяли в мыслях обычного человека и, конечно же, разновидности алкогольных изделий.

Я отстранился от всей компании, став у перил. Больше всего в этот момент меня волновало то, как эта женщина могла получить столько богатства, будучи одинокой. В голову приходили мысли и об убийстве и о краже, но ничего путного я додумать так и не мог.

- Мистер Тейлор, чего же вы стоите? - перебила мои мысли богатая женщина. - Присаживайтесь, места для всех есть.

- Нет, я уж лучше рядом постою, - нервно ответил ей я. - Не сидится что-то. Ноги за этот день настолько устали, что не могут перестать работать.

Она показала свою улыбку и переключилась на компанию. Иван Арнольдович, который кельнер, в то время вовсе не обращал внимание на мое присутствие, лишь скверно дополнял фразы собеседников потоком своих сознаний. Я увидел, как один из них закурил за столом.

- Максим Петрович, имейте совесть, - возмутились хозяйка. - Курить в доме можно, но не за столом же!

- Прошу прощения, мадам, - проговорил мужчина и тут же отчалил к моему месту.

Я аналогично открыл портсигар и закурил, всматриваясь на пол первого этажа. На низу горел огромный камин, напротив которого была постелена туша бурого медведя, а рядом с медведем одиноко вынашивало свое скрипучее дерево кресло-качалка. "Заснуть бы там, да не проснуться, - подумал я. - В левой руке сигара, в правой книга с рук автора - всё, что нужно в этой жизни".

- Еще успеете налюбоваться, - вдруг заговорил мужчина и уперся локтями об перила. - Этот дом во всех тонах красоты. В одной комнате ты чувствуешь себя одним человеком, в другой другим. Каждый из нас когда-то так же стоял из открытым ртом, осматривая все причандалы этого помещения. Каждая картина приводила к затмению мозга, лишь через долгие минуты отпускало к реальности.

- Я здесь не для обсуждения архитектуры.

- А для чего вы, собственно, сюда пришли? - задался он вопросом, после чего распрямил спину.

- Сам не знаю, - обурено ответил ему я. - Пригласили, вот и явился.

Меня смутило то, что я в действительности сам не осознавал для чего вообще приехал в этот дом. Что-то доказывать кельнеру было бессмысленно, но я все равно прислушался к его словам и прибавил к ним чуточку интереса, от чего оказался здесь.

- Это место для людей, которые хотят поделиться своими мыслями в самом чистом раскладе. Последние городские новости тут же стучаться в дверь этого дома, чтоб сообщить о произошедшем нашей компании, - говорил мужчина, разбивая слова затяжками сигареты. - Мы знаем всё и обо всех.

- Даже обо мне? - засмеявшись, спросил я.

- Даже о вас, - медленно и громко произнес мужчина, стоявший рядом. Дым из его легким проворно освобождался и улетал прочь.

- Я вам не верю, - бесцеремонно ответил я.

- Ну, что ж, парень из Германии, который приехал на "Роллс-ройс" со своими родителями и переселился в нищий дом давно забытого Клименка на улице Сталеваров, - гордо ударил своей речью мужчина.

- Что за?..

- Как ваш отец, кстати? Говорили, он пытался найти своего родного брата. Нашел?

- Родного брата? Извините, мой отец умер, - невольно выдавливал из себя я. - Но брат... Я о нём ничего не знал...

- Еще бы. Ваш отец считал его предателем, наверное, не хотел огорчать своего сына таким кузеном, - промолвил мужчина и потушил сигарету, выдавив из нее жар, после чего вернул обратно в портсигар.

- Но почему он предатель? Что он мог совершить? - бросался в отчаяние я.

- Это не ведомо никому из нас. Пойдемте же за стол, нечего здесь стоять. За столом вы можете не только проглотить вкусную пищу, но и позитивную энергию, влияющую на вашу последовательную жизнь, - отдал свою последнюю речь мужчина в чёрном.

Спокойно и не тревожно он отправился к столу. Я пошел следом за ним, но уже не так легкомысленно, более задумчиво, подозревая каждое лицо, что смеялось в этот день, сознанием переворачивая всю уютную обстановку, создавая немыслимый хаос жгучей неразборчивости.

- Смиритесь и расслабьтесь, - проговорила женщина, притаив свою сухую ладонью к моей руке. - Смиритесь и расслабьтесь... - вновь повторила она.


На улице шумели кашляющие моторы и слышались грубые выкрики прохожих людей. Выбросы из выхлопных засоряли улицу, их горючий запах попадал и к нам в дом. "Еще никогда здесь не проезжало столько машин и не проходило столько людей, - подумал я. - Эта спешка не дает созреть моему разговору". Я подошел к окну и громко стукнул в упор, чтоб никакой шум из внешнего мира не проникал в помещение, где таится неведомое, что я должен был узнать.

- Брат... - тихим и хриплым голосом говорила мать. - Брат?..

Только в этот момент мне удалось заметить насколько постарела эта женщина. Её виски уже не были такими светлыми как раньше, они обрели седой цвет. Я не мог знать в чем вина - старость или волнения, можно было взять в пример два критерия, и оно точно совпадали. Её кожа стала растянутой и шершавой, словно падающее тесто. Серые глаза были единственными, кто не ушел во тьму старения и горечи, хоть и плач их не умолкал почти никогда. Какой мать сильной духом бы не была, слабость прогрессивно одолевала её тело.

В её руках колебалась железная кружка с кофе. Она нервно переставляла пальцы, обдумывая ответ, что еще долгое время не был мне ясен. Ни слова не выдалось из её уст, что могло бы распорошить туман, развеявшийся в моей голове.

- Брат... Был брат, да, - тяжело говорила мать. - Может, он всё еще есть. Среди нас где-нибудь бродит, ищет счастье, семью, отказавшись от близких людей, ищет новых, не подозревая, что новых не бывает.

- Что ты имеешь ввиду? Он живет где-то здесь? Скажи мне адрес, я хочу с ним непременно увидеться!

В лице матери застыл разочарованный взгляд, словно она в душе смеялась с меня, а снаружи скрывала свой облик. Что-то в ней рвалось на свободу, но её безотрадный вид не давал возможности потерять спокойствие над телом.

- Эрнст, его адреса не знал даже твой отец, так откуда же знать мне? К тому же меня никогда не волновали их проблемы.

- Что за проблемы? Можешь прямо всё сказать? Все эти пустые слова ни к чему, - говорил я с матерью так, словно у нее пропал слух.

- Я же тебе сказала, что меня не волновали их проблемы, - мирным голосом твердила она.

Ничего толкового от своей матери я узнать не смог, от чего на меня подалась волна отчаяния, ведь вчерашние слова одного из участников тайного клуба меня просто-напросто вывернули наизнанку, заставив искать ответы на необъяснимые вопросы.

Я оставил свой недопитый кофе на столе, где все так же неизменчиво сидела мать, и покинул комнату. "Что мне с этим делать? - подумал я. - Я нашел толчок, который смог бы привести меня к истине, но он тут же оборвался."

Я не знал куда мне идти и с кем советоваться. Право, моя семья в этом городе была крохотной песчинкой, среди тысяч таких же обычных людей, которые разбросаны по всему муравейнику. Никто не знал о нас, так же как и мы о других.

Я несколько раз постучал в дверь Александра, но затишье оставалось на одном уровне. Я старался прислушаться к комнатам, но и оттуда не подавался ни один шум, никаких шагов, лишь тишина. "В такое время он вряд ли должен быть занят" - подумал я.

Я присел на порог и закурил сигарету. На улицах вновь поднялся шум моторов, но со временем он ушел со своим первоисточником, оставив за собой лишь едкий запах из выхлопных. Дом Александра находился в конце Рзянкиной улицы, поэтому людей здесь проходило мало, в основном это были велосипедисты и трамваи.

В соседнем доме открылась дверь и оттуда вышел пожилой мужчина. Он нес в руке большую сумку, от чего движение его было слегка притупленно. Проходя мимо дома моего друга, он остановился и, прищурив глаза, посмотрел на мой силуэт. Его что-то смутило и, казалось, он хотел подойти ко мне, но тут же развернулся и отчалил дальше. "Он собирался что-то сообщить" - подумал я.

Его медлительные движения виднелись еще долгое время, лишь когда мужчина свернул в переулок, я перестал думать о нём. Сигарета начала обжигать мои пальцы и от рефлекса я моментально выбросил её в сторону. В это время из того же дома вышла женщина и, что я сразу понял, увидела выброшенный мною окурок.

- Вы чего мусорите, мужчина? - обратилась ко мне она. - Немедленно подберите и выбросьте в урну.

- Я ничего не бросал, - ответил ей я с  уверенностью, словно пришел в этот мир из чистой воды, хоть и знал насколько глупы мои слова.

Она подошла к месту, где догорала тлеющая сигарета, притушила её ногой, после чего подобрала и кинула в урну, стоявшею в несколько шагов от нее.

- Пускай вам будет стыдно!

Она разгневалась, застав мое молчание. Женщина ждала извинений с моей стороны, она посчитала свой поступок благородным, но он был больше корыстным, ведь нёс за собой унижение. Она еще минуту прожигала меня своим сердитым взглядом, после чего вновь заговорила:

- Вы друг Катчинского? Родственников у него нет, насколько я знаю, - говорила она. - Получается, вы приехали его навестить? Я ранее вас здесь не наблюдала.

- Можно и так сказать, - не понимая её разговора, но пытаясь обойтись без лишних слов, отвечал ей я.

- Так чего же вы здесь сидите-то? Он в больнице еще. Никто его так рано оттуда не выпишет, - сделав паузу в своей речи, она продолжила говорить свой вздор: - Ой, бедный его друг, ой бедный!..

Я в изумлении поднялся со ступеней, получив сильный удар волнения.

- Что, извините? Почему он в больнице? - испуганно задал ей вопрос я. - Что с его другом?

- А разве вы здесь не поэтому? Я думала, вы всё знаете.

- Нет, мне ничего не известно, говорите уже! - торопил её я.

Она покачала головой, удивленно посмотрела на мое лицо и ответила:

- Пару дней назад неизвестные поиздевались над их телами... Катчинский попал в больницу, а вот второй... Погиб второй, - жалостно произнесла женщина.

После этого я сел обратно на порог.

- Вова... Владимир!.. - сдавив челюсть, безнадежно пытаясь её разжать, медленно пробормотал я.

- Что? - спросила женщина. - Ах да, второго звали Владимир, вы были с ним знакомы?

Я не ответил на вопрос. Мне было бессильно даже поднять голову в её сторону, я просто едко вглядывался в ступени, они мне казались такими длинными, нескончаемыми, словно спуститься с них - значит пропустить всю свою жизнь, отправиться к крышке подвала, счастливо замкнуться там и, с измученным видом, ожидая чего-то лучшего, осмотреться вокруг и почувствовать жжение на своей коже, капли пота, истекающие со лба к рту, сгустки собственной крови, что начинает заворачиваться...

- Слушайте, а вы случайно не видели куда пошел мужчина, который вот-вот вышел из моего дома? - обратилась ко мне женщина.

Я направил свое лицо в её сторону и тыкнул пальцем прямиком в дальнюю улицу, не указав поворот.

- Спасибо вам, парень, - мерзко улыбнулась женщина. - Представьте себе, забрал все вещи из дома, что как-бы принадлежат ему, и ушел жить в другое место. Тьфу, алкоголик проклятый, куда ж он денется-то? Ему здесь никто не поможет, и без него здесь много таких... Жалкий пролетариат, куда он побрался-то? Может быть, к друзьям своим, таким же пьяницам, или же в распивочную, будет морочить голову хозяину, упрашивая того променять свое барахло на полуштоф. Эх, знаю я этого борца, на всякое способен, черт его подери. Хм, а может он пошел ночевать на Неву, на сенные барки. От он у меня получит!.. Еще и заразу притащит какую-то, нужно срочно его поймать, - женщина почесала свои лохматые, как у азиатской овчарки, волосы. - Еще раз спасибо, и, конечно, выздоровления вашему другу!

Женщина мигом продвинулась по указанной мною дороге, пропустив поворот, на который свернул мужчина с огромной сумкой. Оскорбленная безответственностью мужа дама отправилась к Неве.

Я всё не мог заставить поднять свое тело с порога; казалось, что он тащил меня к себе, как магнит. Мысли о Александре и Владимире еще кружились в моей разбитой от недоверий голове. В сознании торчали две опоры - пустые слухи бесцеремонных соседей и возможность пойти в больницу и удостовериться о случившемся.

Интуиция меня привела к больнице, в которой лежал Александр. Я долго стоял над медсестрой, пытаясь узнать палату своего друга; молодая девушка говорила со мною так, словно она вовсе не работник медицинского центра.

- Ох, да подождите, молодой человек, не видите что я занята? - томила она, листая бумаги, лежащие у нее на столе.

- Я всё понимаю, но ведь мне всего лишь нужно узнать палату, в которой находится мой друг. Разве вам тяжело посмотреть?

- Знаете, оказались бы вы на моем месте, молодой человек, то поняли бы насколько тяжело быть медсестрой! Вы, наверное, считаете что если мы ниже всяких врачей, то и работа у нас легче? Ну-с, ошибаетесь! Этот старик со своим маразмом почти ничего не делает, только и может давать приказы. Сначала сделай то, потом это, а теперь я обязана переписывать списки клиентов за последнюю неделю, потому что старику, как бы, хочется, чтоб всё было у него под рукой! Сейчас допишу это, пускай только попробует не отблагодарить! Так, ладно, что вам? Как зовут вашего друга?

- Александр Катчинский, - наконец сказал я.

Девушка начала перелистывать страницы, сначала спокойно, а потом, разнервничав от того, что ей не удается найти данное мною имя, с более быстрыми движениями рук.

- Так-с, ничего не понимаю! Когда ваш друг поступил к нам в лечебницу? - трепетно спросила медсестра, громко кинув списки на стол.

- Кажется, позавчера, - неуверенно ответил ей я. - Да, позавчера!

- Так, четырнадцатое марта... четырнадцатое, хм... Ах, вот! - она радостно ткнула пальцем на его имя. - Палата под номером шесть. Так, у человека вывих правой руки и перелом нижней челюсти. Можете его навестить, только вот услышите вы от него мало чего кроме сплошного мычания. Вас провести?

- Спасибо, справлюсь сам, - ответил ей я и пошел по коридору.

В палате находилось еще четверо человек, помимо Александра, все они имели вид здоровых людей, если не считать переломы, что спрятаны под белыми покрывалами. Комната была полностью залита солнечным светом, а белизна постелей увеличивала поток яркого света. Помещение в это время было наполнено радостью и светлостью мыслей, но в тоже время оно было пусто, как давно заброшенный дом. Своего друга я узнал по обвязанном по его лицу бинту. Кровать, стоявшая рядом с ним была пуста и я сел на неё. Александр в это время спал и мне не хотелось будить его, ведь, возможно, он долго мучался прежде чем уснуть, а я попросту мог взять и вернуть его к прежним страданиям, с которыми он боролся долгое время, добиваясь мирного покоя, блуждая в далеких от горестной реальности снах.

Александр лежал в белой майке, его бездвижная рука была загипсована и имела вид прямого ствола, что объясняло её удачу. Он спал как мумия: весь в бинтах и в ровной стойке. На его открытых участках лица виднелись синяки да ссадины. Я осмотрелся по сторонам. Неспящие пациенты наблюдали за каждым моим движением. Один из них сумел даже заговорить:

- Буди его наконец или вали к чертям, нечего нарушать наш покой!

Я сделал вид, что не услышал его слова, лишь тщательно присмотрелся на лицо друга и, убедившись, что тот спит, поднялся с постели чтоб направиться к выходу. Странный звук догнал меня сзади. Я приостановился и вновь услышал мерзкий шорох, словно это выкрикивало какое-то животное. Этим звуком оказалось мычание Катчинского. Он проснулся в момент, когда я покидал сидящее место. Я вернулся к прежнему положению. Александр начал колыхать левой рукой, тыкая пальцем на свою челюсть. Я понял, что он имел ввиду. После чего он нервно ряпнул по тумбочке, что находилась с моей стороны. На ней лежал блокнот и карандаш. Блокнот был полностью чист, не считая трёх неразборчивых слов "Я вас понимаю", которые его, скорее всего, попросила написать медсестра.

- Ты хочешь мне что-то написать? - спросил у него я.

Он дал знак своим мычаньем. Я передал ему блокнот с карандашом. Александр приподнял свое колено, положил на него блокнот, после чего поднял и свой торс, и медленным движением руки начал расписывать слова. Когда дело дошло к концу, он показал мне лист.

- Отомстить ему? Кому отомстить, Александр? - спросил у него я, случайно выдав свой дрожащий голос.

Он нарисовал две большие буквы по всему листу. "В.Д." - вот что было исцарапано на блокноте.

- Что это за символы? - спросил я так, словно вопрос был задан нам обоим. - Постой, я вспомнил! Разве это тот самый Виктор Денский, который когда-то наехал на меня?.. - я взялся обеими руками за свою голову. - О Боже, от его рук погиб Владимир... И теперь ты лежишь в больнице, - я сделал небольшую паузу для того, чтоб проглотить слюну, собравшуюся во рту. - Да как он посмел, этот чертов дегенерат!?

Александр лишь виновно посмотрел на меня. В его глазах выработались слёзы. Он смотрел на меня так, словно это он совершил убийство, но уже раскаялся, и не мог смириться с тем, что назад ничего не вернуть. Он лежал в постеле как заключенный, как человек, который еще не успел увидеть мир, а уже потерял пыльность к нему; он был потерянным от всего поколения, что шло в ногу вместе с ним. Я был уверен, что боль в его челюсти ни с чем бы не сравнилась с тем мучением, что терзало его в душе, в горестном сердце, которое билось и билось, но уже не так стабильно, а с помехами, что значились концом жизни, но не для этого человека. Что я, что пострадавший знали - его время придет не скоро. Бог настолько жесток, что способен забрать у человека всё и оставить ему лишь самого себя. А в мире нет ничего хуже, чем остаться на едине с самим собой.

- Но ведь все знают, что это сделал Денский, его, скорее всего, уже приковали!.. Значит, я не смогу ничего с этим поделать, милиция просто так меня к нему не подпустит, да еще и с ножом или еще чем-нибудь.

Вдруг меня словно ошпарило кипятком. Александр схватил меня своей левой рукой за воротник и притянул к своему лицу. Он заставил меня еще глубже всмотреться в его изувеченные от жестокой жизни глаза. Я увидел в них боль, жалость, тоску за прошлым, я увидел в них реальность и слова, в его глазах было написано: "Ты должен!". Мы оба знали, что именно я должен.

- Нужно, время, Александр, слышишь! Нужно время... Когда оно придет, я сделаю то, что нужно! - с моих глаз побежали слёзы боли и долга перед миром, словно месть должна спасти всё человечество. - Придет время - все получат должное. Виновные будут наказаны, а невиновные обретут спокойствие... Всё вернется на свои места, друг мой, всё до единого!


Свет фонаря, стоявшего рядом с моей машиной, никак не влиял на тот яркий блеск, что я видел в её глазах. Казалось, если проникнуть в их глубину, найти ту тайну, что спотыкает меня с каждым разом, когда я пытаюсь полностью открыться перед её обликом, то можно напрочь заблудиться и никогда не выйти с этого блаженного и ступорного состояния. Я смотрел в эти два неизмеримых пространства и понимал, что готов видеть её каждый день, каждое утро и каждый вечер. В моей голове проскакивала мысль, что я люблю эту девушку, но что-то внезапно отгоняло этот поток.

- У тебя какой-то замороченный вид, - сказала мне она.

"А как же, Алиса, ведь перед о мной сидишь ты! - подумал я. - Или, быть может, я встревоженный от того, что душа покойного товарища всё еще где-то рядом, просит о помощи".

Девушка немного задрожала, словно она услышала мои мысли. Но я очень надеялся на то, что она действительно прочитала всё, что ликовало в моей голове, все те чувства, которые она вызывала во мне своим пронизливым взглядом, своей сферой, которая грела мою душу, но в то же время оледеняла её.

- Нет, он не замороченный. Скорее, завораживающий, - промолвил я. - Если бы ты знала насколько ты меняешь мое настроение, мои мысли, чувства... Порой мне кажется, ты управляешь мною. Стоит только посмотреть в твои глаза и я сразу осознаю, что я для тебя как придворный пёс, что должен прятаться в будке и радоваться любому прикосновению твоей руки. Ты для меня как для вшивого пса ласкающая рука. Очень странное сравнение, но я по-другому это передать не могу, извини.

Я заметил как она изменилась в лице. Мне стало ясно, что своими плохо подобранными словами я засмущал её натуру. Девушка посмотрела вдоль стелящейся перед нами дороги, после чего вновь взглянула в мою сторону, но уже с другим видом, более уверенным и стремящимся к чему-то важному.

- Почему ты не сделаешь этого? - спросила она.

- Чего не сделаю?

- Эрнст, не притворяйся, словно ты не понимаешь о чём я! Мы столько времени провели вместе, но на это время ты разделял всё, что угодно, кроме того, что я ждала.

Я потерял контроль своего сознания и мыслей. Я в действительности не осознавал к чему она клонит, лишь через некоторое время к моей голове обратился ответ. Я вспомнил записку, которую она мне передала в первый день нашей встречи, потому что не желала озвучить свое желание; я вспомнил её долгие прощальные объятия, в которых таяло что-то несовершенное, к чему она стремилась, а я лишь милостью томил. Я понял, что за всё проведенное с ней время я ни разу её не поцеловал. Я терял все моменты, которые строила перед о мной она сама.

- Я думал, нам еще рано что-нибудь строить из хорошего общения на всяческие отношения, - неуверенным голосом сказал ей я. - Я боюсь потерять ту единую искру, что зажигает в нас тяготение к друг другу. Право, отношения приносят очень много вреда как одной стороне, так и другой. Если мы будем вместе, то наше понимание к друг другу будет раздельно. А я не хочу терять то, что находится лишь один раз в жизни.

- Как ты можешь знать, что у нас будет в будущем, если ты даже не попробовал что-нибудь начать?

- Об этом не один раз писали в книгах, в газетах, в журналах. Все отношения сводятся к одному уровню - уровню ссор, постоянных упреков и, в конечном итоге, к расставанию. Нету людей особенных, в которых горит всегда вечная любовь. На каждую любовь есть свой пожарник. Пока любовь дымится, пожарник еще не в деле, он лишь спокойно попивает кофе в буфете, когда любовь загорается, пожарнику приходит вызов. Любовь еще будет некоторое время гореть, пока пожарник будет ехать к месту назначения, пока он будет монтировкой пробивать её стены, но когда он возьмется за тушение - тогда пара начнет страдать от прикосновений к друг другу, от уже холодных взглядов, и от неминуемой невзаимности.

- В таком случае, всем влюбленным нету смысла любить друг друга. Если они знают, что их счастливые моменты когда-то войдут в необратимый процесс прошлого и останутся лишь в памяти, то почему они не останавливаются? Да! Они не останавливаются, Эрнст, они держат друг друга за руку так, словно они магниты - плюс и минус, они притягиваются. Люди просто не задумывают на будущее что с ними произойдет и что может произойти, они попросту радуются действительному моменту, который  получают с наслаждением. Наслаждение! Вот где ответ! Если всегда думать о том, что будет, значит, ничего не будет.

С момента нашей встречи я верил в то, что любовь всегда сможет быть для нас пригодной, я думал о том, что мы с ней окажемся одними единственными, к кому не прикоснется реальность. Но к этому времени многое изменилось и меня просто тошнило от непревзойденного быта повседневности. Из-за бредовых надежд на что-то совершенное я отвык от суровой реальности, от чего мой иммунитет попросту подорвался. Я не мог принять тот факт, что когда-то мы с этой девушкой разойдемся, как расколотый в океане айсберг, мы станем чужими, но близкими, как небо и земля.

- Мы будем как-то решать нашу проблему, или оставим это на одном месте, как незаметную рану, что нуждается в лечении? - спросила у меня Алиса.

Я не решался делать поспешных выводов, хоть и много думал об этом. Казалось, для меня и всей жизни было бы мало для того, чтоб обдумать свое решение. Но разве это не любовь, когда тебе не хватает времени для того, чтоб удовольниться своей второй половиной?

- Мы это обязательно решим, только давай не сейчас, - ответил ей я. - Пока у нас есть время на общение, давай будем его использовать, а не терять в тьме размышлений и молчания.

Я прекратил этот упитанный неожиданностью разговор движением своего автомобиля. Мы остановились у ближайшего кафе. Там я вновь узрел свою любовь и ненависть к Алисе. Я не знал откуда у меня взялось второе, но на тот момент меня это очень тревожило. Я не мог избавиться от этого чувства лишь потому, что состояние близости к человеку, стоявшему рядом, разрушало во мне возможность действовать себе на пользу.

- Когда мы впервые встретились в кафе, ты выглядел намного моложе, - сказала она.

"Давит на прошедшее время, этим пытаясь полностью разбить меня изнутри, - думал я. - Хороший ход, надеюсь, у неё получится"

- Да, ведь с того момента прошло немаловажное время. Оно хранило в себе много незаимствованных у жизни секретов, которые давало нам на проверку. И все-таки мы с ними справились, иначе не сидели бы здесь, не пили бы этот горький до дрожи кофе без сахара.

- Время тянулось долго, - промолвила девушка и надпила кофе, после чего продолжила: - Но разве хорошее время умеет опаздывать? Этот срок был не совсем счастливым, я думаю. Но мне хочется, чтоб дальше всё было счастливо, пускай это будет стоить быстроходности наперекор важного нам времени.

- Брось, Алис! - с огорчением накинулся я на фантазирующую девушку. - Разве это время можно назвать ужасным? В мире нету войны - это уже какое счастье! Ты просто не хочешь видеть его в реальности, ты ищешь его давно забытые следы в фантазиях, побойся там заблудиться. Просто вспомни то ужасное время Второй мировой, куда попали с тобой мы. Разруха, смерть знакомых людей, боязнь решиться своей единственной жизни, разгром собственной страны, куда уж там, - разве это не споткало тебя на ужас? Знаешь, меня прямо бросает в дрож, когда я начинаю вспоминать свое потерянные детство. Смерть выбрала наши страны, она жадно собирала души самых крепких людей и выносила их на фронт, где счастливо наблюдала за их распятием. За ними шли души с потерянного поколения, которые, пережив Первую войну, наткнулись на Вторую. Что было в мыслях тех людей, которые думали, что бросок первых мучений сделает их жизнь более мирной и покажет как нужно беречь настоящее счастье?  Они научились беречь, но приход второго распятия отнял у них полностью все возможности надеяться на лучшее. Мой отец, Алиса, участвовал в боях на Западном фронте, и чудом судьба оставила его в покое во время диктатуры фюрера. Но уже после того, что случилось ранее, он потерял веру в человечество. Я всегда знал, что мой отец не был черств отроду, таким он стал после мирового быта ненависти и крови. Вот это называется несчастье, но никак не то время, что недавно прошли с тобою мы.

- Ты действительно считаешь, что я не страдала во время этого кровавого вируса, который захватил всю Европу? Думаешь, мне было не ужасно, когда я поняла, что мой брат остался в окопе навсегда?

- Но ведь ты сама говорила, что тебя в то время это не волновало.

- Волновало, Эрнст! Сильно волновало! В первое время я просто не могла осознать того, что происходило в мире. Но позже всё это свалилось тяжким грузом, в самую неожиданность, как только я подросла, - девушка стала говорить более спокойным тоном. - Я подросла и начала понимать, что больше не увижу брата, я стала понимать, что мой отец так же был в опасности, да всё было в опасности! Думать о прошлом - это боль. К тому же боль, которую человек причиняет себе сам. Давай не будем мазохистами, Эрнст. Можно же поговорить о чём-то более светлом, не так?

- Ты права. Прости, что начал этот разговор, это действительно было лишнее. Главное, какие мы сейчас, - говорил ей я. - А мы живы и молоды, и наша молодость должна быть вечной, даже в старости.

- Наконец-то ты начал говорить о хорошем. Когда ты это делаешь, ты начинаешь мне казаться совсем близким человеком, а когда ты затеваешь разговоры о прошлом, - это меня отдаляет. Хотя, мне кажется, ничто не способно отдалить нас с тобой.

Мне ничего не нужно было говорить. Хватало того, что я приобнял её с такой любовью, что она была способна оживить мёртвых. Девушка прислонилась ко мне еще ближе, после чего укуталась в моих объятьях. Казалось, она спит у меня на руках. Мне было приятно видеть её с закрытыми глазами. Она казалась такой беспомощной и милой. Словно она маленькая девочка, брошенная своими родителями на произвол судьбы, а я одинокий старик, у которого нет семьи, приютил её к себе.


- Тебе удобно? - спросил я у Алисы.

Она молчала. Я понял, что её сознание сейчас вовсе не в этом кафе, где-то далеко, странствует по миру её фантазий, недоступных мыслей, несказанных слов.

Движением руки я подозвал к себе официантку для того, чтоб заказать еще один кофе с булочкой. Она тут же отдалилась за заказом.

В молчании девушки, лежащей на мне, я чувствовал много знаков, говорящих о том, что она счастлива и ей хорошо. Мне тоже хотелось бы стать таким безразличным ко всему миру, чтоб не чувствовать на себе его проблемы и недостатки. Лишь когда ты ни о чём не переживаешь, твоя совесть будет чище ледяного озера, а мысли спокойней осеннего ветра.

За окном был вечер. Он был темнее черных красок. Лишь через долгий осмотр широкого и низкого неба я понял из-за чего этот город вдруг потускнел. Окна не пропускали шум, но деревья, казалось, своим движением издавали звуки, которые мог услышать глухой. Небо укрылось тучами, словно теплым пледом. Обычно от такой перемены погоды и хочется спать, и не странно, что Алису утащило в сон.

Официантка принесла заказ и поставила всё на стол так, словно это был первый день её работы и она боялась сделать лишнее движение руки, или же поставить чашку кофе не там где нужно.

- Кажется, это первый дождь в этом году, - промолвила молодая девушка.

- Да, - ответил ей я.

- Никто бы не мог подумать, что он начнётся в такое неожиданное время. Вряд ли кто-нибудь всё это время носил с собою зонт, ведь люди всё еще приветливо относились к снегу.

- Да я и не думаю, что людям нужны сейчас зонты, ведь улицы еще час назад опустели, - говорил ей я. - Да и, может быть, дождя не будет. Насколько я знаю, погода в этом городе обманчива.

- На счёт дождя погода здесь никогда не ошибается. Он здесь будет - это в любом случае, просто он может быть невеликим, - ответила девушка и покинула наш столик.

Я придвинул поближе к себе кофе и, почувствовав его жжение, подул в чашку. Аромат распылялся по всему заведению, словно парфюм. Только наслаждаться этим парфюмом было почти некому. В другой стороне заведения за столиком сидели трое мужчин и тихо что-то обсуждали; вскоре, один из них покинул здание. Через несколько столиков от них сидел молодой человек с двумя дамами, и страстно угощал их кофе и пирожными.

Вскоре мне надоело находиться в молчании и наблюдать за сном девушки. Я собирался вернуть её в реальность, но почему-то мне не хватала уверенности совершить это. Я думал, возможно, ей там намного лучше, чем здесь со мной, и мне не хотелось перебивать её наслаждение. Но все-таки я победил себя и разбудил Алису. Она пошатнулось от одного моего слова.

Когда девушка уже окончательно пришла в себя, я предложил ей скорей покинуть кафе, ведь оно уже давным-давно ждало нашего ухода, чтоб закрыться. Девушка согласилась без размышлений.

Когда мы закрыли за собой входную дверь, улицы были еще сухие. Но как только мы начали приближаться к машине, тучи дали о себе знать и пустили на свободу струи дождя.

- Первый дождь в этом году, - сказал ей я.

- Где-то я уже это слышала, - усмехнувшись проговорила девушка. - Наверное, дежавю.

Она слышала мой разговор с официанткой во сне. Только там, скорее всего, мы были для неё какими-то странниками или, быть может, принцем и принцессой. Но все равно вспомнить этого она не могла.