Чёрная всадница

Художник Oksana Zotkina

               

                Часть I

                ПРЕДЫСТОРИЯ И ДЕТСКИЕ ГОДЫ
 
       На дворе стояла поздняя осень. Деревья полысели, но некоторые, самые стойкие из них, были ещё покрыты жёлто-красной печалью. По воздуху в сухие дни летали легкие пряди паутины, которые нахально, как осенние мухи, пристраивались на лице. Птицы вели серьёзные разговоры. Они собирались в стаи, готовясь совершить перелёт в тёплые края, так как наступило время продолжительных и холодных дождей. Насекомые прятались в укромные места до весны, и, таким образом, пищи для птиц становилось всё меньше и меньше. Пришла пора для пернатого населения временно оставить родные места. Молодняк надоедал родителям вопросами о путешествии в дальние края, на что родители чаще всего отвечали: "Лучше один раз увидеть, чем два раза услышать!" И что главная задача для них – набраться сил для успешного перелёта на дальнюю зимовку. В небе слышалось хриплое курлыканье серых журавлей, которые, собравшись в треугольники, летели на юг. Затихла в лесах и рощах казалось бы нескончаемая жизнерадостная симфония звуков, под нашими окнами перестали щебетать ласточки. Мы, люди, тоже были заняты важнейшими делами: шла подготовка к зиме.
        Во дворе раздался скрип колёс. Приехал мой муж Йохан. Оторвавшись от своих отваров, я выбежала к нему во двор. Там его уже встречал наш пёс Вольф. И лишь старая кошка Мица не проявила к этому событию должного интереса, так как была занята пойманной мышью, которую с аппетитом уплетала за обе щеки, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Передо мной почему-то, вдруг, явственно в одно мгновение пронеслась вся моя прежняя жизнь, которую я теперь просматривала со стороны как зритель.
       Древнее германское поселение находилось в предгорьях, а чуть ниже нёс свои быстрые воды наш родной батюшка Рейн. Эта старая деревня, в которой проживали наши предки, во все века служила мишенью для нападений. Кто только не зарился на эти земли! Старожилы помнили рассказы своих отцов, передававшихся из уст в уста, о проживавших тут ранее кельтах, которых в своё время вытеснили римляне. На смену последним поочерёдно приходили другие племена: готы, франки, бургундцы, гунны, северные викинги, свеи*. Одни оставались, другие уходили. О безопасности таких поселений должны были заботиться бароны, имевшие у себя на службе железных рыцарей. Но дело всё в том, что и бароны тоже часто менялись, так как не могли поделить подданных и земли между собой. А пока шли споры и всевозможные междоусобицы, крестьяне собирали урожаи, часто очень скудные из-за засухи, иногда из-за постоянных дождей, которые губили посевы не хуже засухи. Какому феодалу сдавать свой оброк, крестьянина не очень волновало – всё одно! Но постепенно деревня начала чахнуть. Молодые люди подавались в близлежащие города искать лучшей доли. В деревне оставались только старожилы, накрепко приросшие к земле.
        Но вот случилось, что их барон приказал долго жить, и поскольку прямых наследников у него не осталось, и он не успел составить завещание в пользу кого-либо из непрямых наследников, наследники сами дали о себе знать. Окружные бароны во главе своих рыцарских отрядов доблестно сражались за поместье на поле боя, а у крестьян огонь пожирал дома и скудные пашни, так что жители деревень не всегда доживали до нового урожая. В роли мировых судей пытались выступить кёльнский архиепископ и боннский курфюрст, но их не очень слушались воюющие стороны, упорно продолжающие начатое военное мероприятие с некоторым перемирием на Рождество и Пасху. Потерявшие терпение от беспорядков крестьяне начали уходить подальше в горы и перебросили свои заботы уже на вновь образованную колонию поселенцев – Обендорф. Как раз в эти самые времена по всей Европе прошлась смертельной поступью ужасная болезнь, называемая "чёрной смертью", от которой погибло около пятидесяти миллионов человек – почти половина населения Европейского континента. От чумы вымерли целые города и посёлки. Но, видимо, сам Бог миловал это горное поселение. Ни один житель поселения Обендорф не попал в когтистые лапы "чёрной смерти".
    Шло время. Одно поколение сменялось другим, и память о старом поселении на берегу Рейна размывалась туманом лет. Жители Обендорфа твёрдо знали одно, что являлись потомками миролюбивых германских крестьян, для которых важнее всего было поле, огороды и рыбная ловля. Нас, их потомков, и на новом поселении иногда беспокоили проходящие разбойники, а то и окрестные феодалы. Но мы пока держались насмерть за свою новообретённую свободу и землю, отбивая агрессоров. Бывшие крестьяне и рыбаки занимались теперь не только обработкой земли, но и охотой, разведением скота и бортничеством.
       Постепенно поселение Обендорф разрасталось. В него переезжали из других земель разорившиеся бауэры**, плотники, гончары и другие люди за лучшей долей и, конечно же, священник, построивший себе приход, который все наши поселенцы активно посещали. Большой радостью для жителей поселения оказался переезд в Обендорф потомственных кузнецов – отца и двух сыновей по фамилии Шмидт. Без них у жителей часто случались трудности. Чтобы починить треножник для печи, поломавшийся лемех к плугу или сохе, отбить косу, приделать отскочивший зуб к бороне, да и просто подковать лошадь, а также выполнить и другие подобные работы, бауеры должны были ехать в другие поселения к кузнецам, часто переплачивая на налог другому вассалу.
        Что касалось меня, то я оказалась игрушкой судьбы, обращавшейся со мной точно так же, как наша кошка с пойманной мышью: «Захочу – съем, а могу и в ближайшую норку отпустить!».
       Мой дед Михаэль был довольно успешным и зажиточным хозяином. В его хозяйстве кроме него и жены находились ещё несколько кнехтов***. И весьма кстати, поскольку его жена Розалия оказалась белоручкой и не очень расторопной. Она родила ему двух сыновей Симона и Арнольда, и, исходя из этого факта, важно расхаживала по деревне с сознанием выполненного долга. Дед Михаэль, как все сильные мужчины, правда, мечтал ещё о дочке, но его мечтам не удалось осуществиться. Во время очередного нападения на наше поселение, дед Михаэль как самый опытный в военном деле возглавил оборону. Ему удалось отстоять свободу нашей колонии, к большому сожалению, ценой своей жизни. Первое время его осиротевшая семья ещё держалась по инерции на плаву. Но со временем хозяйство пришло в упадок, обнищало, а часть приобретённых земель пришлось продать более предприимчивым соседям, так как пашни некому было обрабатывать. Что ж, не всегда сыновья идут по стопам отцов, как и было в нашей семье. Симон и Арнольд абсолютно не думали о будущем и проводили время в постоянных играх со сверстниками. Хозяйство, даже налаженное, подростков не интересовало. После продажи земли кнехты перешли к новым хозяевам. Вырученные от продажи земли деньги Розалия, привыкшая жить на широкую ногу, довольно быстро растратила. Единственной удачей было то, что старый друг деда – хозяйственный Штефан успел положительно повлиять на младшего Арнольда и научить его уму-разуму. И тот в будущем, при хватком тесте и практичной и изворотливой жене Марте, превратился в довольно зажиточного хозяина, не хуже родного отца, которого по малолетству не очень хорошо помнил. Между тем старший сын Симон никого не желал слушать и все упрёки матушки Розалии пропускал мимо ушей.
       Что касается моей матушки, то она слыла одной из самых красивых девушек в деревне. Но и в её семье была одна тайна, которую никому не удалось разгадать. Её отец Отмар и мать Мария оказались удачной парой в деревне. Отмар решил заняться торговлей и как будто бы даже присмотрел себе хорошую лавку то ли в Дуйсбурге, то ли в Дортмунде, принадлежащую одной вдове. Но, вдруг, неожиданно в Обендорф явился его посыльный и передал, что Отмар представился перед Богом и велел перед смертью передать деньги вдове на приданое дочери Ингеборг. В деревне удивлялись, почему вдова не заказывает по нему панихиду. Эта тайна умерла вместе с посыльным, который только перед смертью исповедался у священника. А я её узнала случайно от бабушки Марии в силу сложившихся обстоятельств. Оказалось, дед Отмар не умер, а остался жить у этой вдовы под видом приказчика.
       Но, тем не менее, жизнь продолжалась. Симон во время одного деревенского праздника сделал предложение Ингеборг, и она, не раздумывая, согласилась.
       Сыграли свадьбу, а потом у молодой семьи начались тяжёлые будни, к которым они оба не были готовы. Мои родители чётко знали свои права, а обязанности стояли у них на втором месте. Что поделать два чёрта в одном озере не уживаются, как и получилось в их случае. Наверное, для Ингеборг нужен был более скромный, но с хозяйственной хваткой парень, а не первый плясун на деревне. Точно так же как и Симону – хозяйственная жена, а не первая красавица. В дополнение ко всем разногласиям и неурядицам в семье брат Симона Арнольд подтрунивал над невесткой, не очень проворной в хозяйственных делах, и выставлял её перед другими в неловком положении, обостряя отношения супругов. Однажды Ингеборг, не выдержав очередную шутку, в гневе одела горе-шутнику на голову деревянное ведро с водой, которое она успела набрать в колодце и несла в дом. Дело в том, что утром она обнаружила в своей коробочке с иголками и булавками мёртвых пауков и тараканов. А накануне, когда она под вечер пошла в хлев доить коз, её напугал волосатый чёрт, в шкуре которого бегал её весёлый деверь. Розалия пробовала кричать на своего любимого сына, но её крик действовал на последнего не больше, чем мяуканье кошки. Симона выходки брата только веселили, и он сам был не прочь попугать жену. Изобретательности на это у них обоих хватало. По ночам она с содроганием слушала под окном вой волков, напоминавший вервольфов**** из сказок, рассказанных ей в детстве матерью. А как-то раз, выглянув в окно, она увидала во дворе белое привидение. Правда, пришедший в это время в дом жилистый дядя Штефан дал братьям заслуженные крепкие подзатыльники за мастерские трюки и пообещал добавки.
        Мне от этих страхов матери суждено было родиться на свет слабой и больной. Я росла щуплым, худосочным ребёнком с небольшой хромотой, глаза мои косили и постоянно моргали, а всё лицо было обсыпано крупными веснушками. Единственно, что было во мне привлекательного, так это покрывавшая мою голову медно-рыжая копна необыкновенно густых кучерявых волос, волны которых, казалось, тяжёлым грузом спадали на мои костлявые хрупкие плечики.
        Назвали меня Эльзой. С моим рождением пыл моего родного дяди немножко поубавился. Он, несмотря на свой несносный характер, очень любил маленьких детей и мог часами сидеть около моей колыбельки. Между тем, моё рождение вызвало бурное негодование моего отца, который ждал сына как будущего кормильца.  А рождение дочери в его планы не входило, так как он был чрезмерно скуп. Для дочери, увы, придётся копить приданое, чтобы она могла рассчитывать на более-менее приличную партию. Единственные из родственников, кто искренне обрадовался моему появлению на свет, так это мои бабушки. Но у Розалии эта эйфория быстро прошла.
        Когда, наконец-то, женился её любимый сын Арнольд, а его жена Марта оказалась хорошей хозяйкой, впоследствии родив ему двух сыновей, Розалия снова ходила по Обендорфу с гордо поднятым носом. Старшего внука назвали в честь погибшего деда Михаэлем, а младшего – Гейнцем.
       Некрасивый ребёнок вызывал мало интереса у родственников. Поэтому, когда родился мой младший брат Отто, родители, вообще, перестали обращать на меня внимание. Разумеется, как и всем бесприданницам в будущем мне светил только монастырь. В целях экономии я была лишена красивых платьев и бантов и на людях уныло прятала голову под старым, изношенным до неопределённого цвета платком. Только лишь у моей бабушки Марии я вызывала сочувствие. Она брала меня с собой в наш горный лес, учила собирать полезные и целебные травы весной, а по осени – ягоды. На привале, сидя рядом с ней, я с замиранием сердца слушала её рассказы.
        В лесу живут эльфы. Они бывают маленькими и большими. Есть эльфы, живущие в цветах, в кронах деревьев, в тумане. А бывают и такие эльфы, которые живут внутри холмов. Они очень красивы, но не все люди могут их увидеть, а только те, кто эльфам приглянулся. Иногда встречи с ними бывают очень опасными. Эльфы непредсказуемы и могут над человеком подшутить, завести в глухую чащу и водить там многими днями и ночами. Могут так напоить его своим зельем, что он навсегда забудет свой дом и останется в их доме в роли слуги. Но, вообще-то, они считаются добрыми существами в отличие от злых лесных гоблинов, с которыми постоянно воюют. Днём они не выходят на поверхность, и только ночью, когда усталый путник приляжет под их холмом подремать, он может услышать их красивое пение и даже узреть их пляски у костра под звуки ребеков***** и флейт, а наутро увидеть на месте их ночных гуляний на лугах и полях вытоптанные круги. Иногда на тех местах вырастает много поганок или красных мухоморов, расположенных так же по кругу. Эльфы, в отличие от гоблинов, совсем не едят мяса, питаются только грибами, ягодами и плодами. А из нектара и пыльцы цветов готовят напитки, вкус которых не сравним ни с чем. В некоторых семьях эльфов мухоморы – излюбленное лакомство, и поэтому их кожа часто имеет красноватый оттенок, напоминающий цвет шляпки мухомора. Они живут очень долго, в пределах 500-600 лет, а потом растворяются в тумане. Но могут через какое-то время снова родиться. Их король владеет напитком бессмертия и пьёт его до тех пор, пока не устанет и не найдёт для себя достойного наследника или преемника, которому он может передать свой трон и отдохнуть какое-то время в стране теней.
       В горах живут их дальние родственники – гномы, большие труженики, которые ни минуты не могут сидеть без работы. Они добывают в горах золото, руду, драгоценные камни. Владеют несметными сокровищами. У них, как и у эльфов, есть свой король. Известны маленькие седобородые гномики, проживающие в лесу под черничными кустами, оберегающие от людей скрытые под землёй сокровища.
       Есть также гномики, живущие в домах у людей. Они могут поселиться в погребе, на чердаке и даже за кроватью. Называют их домовыми. Они помогают людям по хозяйству, и горе тому хозяину, который их обидит или захочет на них посмотреть. Рассерженный домовой будет ему мстить до тех пор, пока хозяин не съедет из этого дома, а может и просто его покинуть и увести с собой удачу, раньше во всём сопутствующую его прежнему хозяину. Но гномы могут и одарить человека, если он окажет им какую-нибудь услугу или просто будет добр с ними. Вот если, например, положить под черничный куст миску с варёной морковью (это считается у гномов большим лакомством), можно утром обнаружить в этом месте от них подарок в виде слитка золота.
       А поросшие густым лесом большие скальные горы - это окаменевшие давным-давно тролли-великаны.  В далёкие древние времена, когда на земле ещё не было людей, они жили в этих местах. Они были жестокими и кровожадными существами, однако, не настолько умными, как гномы и эльфы. Питались они сырым мясом, убивая диких животных, но не прочь были полакомиться гномами и эльфами. Среди них случались междоусобицы, и они тогда пожирали друг друга. Эти исполины были покрыты мохнатой шерстью, на голове торчали два массивных рога. А вот зубы у них – из драгоценных металлов! Постепенно они жирели, становились вялыми и, наконец, без движения окаменевали. Каменные неприступные горы поросли дремучими лесами, и в них поселились дикие звери и птицы. И вот с тех пор гномы буравят их тела в поисках  драгоценных зубов. Бестелесные души троллей иногда воют во время бури, устраивая своим диким воем горные обвалы, доводя горняков и охотников до безумия. Но страшны они только людям, но не гномам и эльфам, поскольку последние владеют искусством колдовства и могут обвести их вокруг пальца. Случалось, что в горах встречали карликовых троллей, величиной с гнома. Вот они, как и их дальние родственники, гоблины, очень опасны для людей, и спастись от них можно только святым крестом и молитвой.
        От бабушки Марии я узнала, что на дне Рейна живут ундины. Эти красивые молодые девушки ушли в его воды из-за несчастной, неразделённой любви. Теперь они вместе с дочерьми батюшки Рейна живут в его подводном царстве. По вечерам они выплывают на поверхность воды, садятся на камень и расчёсывают золотым гребнем длинные, красивые волосы. А могут и заиграть на арфе, сопровождая игру грустными протяжными песнями. И горе тем людям, которые их встретят. Они могут их защекотать до смерти, а потом утащить на дно Рейна.
       А ещё в наших лесах живёт  Чёрная всадница. Она не всегда в чёрном одеянии. Иногда она может сменить свой наряд на другой цвет. Но её всегда называют Чёрной всадницей, потому что с её появлением в чёрном наряде в доме у тех, кто её увидел, умирает кто-то из членов семьи. Но о ней речь пойдёт дальше.

* Свеи –  шведы
** Бауэры – крестьяне
*** Кнехт – батрак
**** Вервольф – волкодлак(волк-оборотень)
***** Ребек или ребека – трёхструнный смычковый музыкальный инструмент, предшественник скрипки

   

                Часть II
 
                ЧЁРНАЯ ВСАДНИЦА       

       Когда-то, давным-давно, в Семигорье проживал богатый граф Ангельберг. Он владел большим красивым замком и прилегающими к нему землями. В его сундуках лежали золотые слитки, драгоценные камни и другие сокровища. Однако, самой большой его радостью была дочь – красавица Хильда. К ней сваталось много рыцарей, которые сражались за её руку на рыцарских турнирах. А она ни на кого не бросала даже взгляда, пока однажды в их замок не заехал незнакомый молодой рыцарь. Как только гордая графская дочь его увидела, влюбилась с первого же взгляда. Никто из приехавших в дом гостей его не знал, и ничего определённого на вопрос графа о его семье и происхождении ответить не мог.
       – Я готов к ответу на ваши вопросы, уважаемый граф, – сказал юноша. – Я – странствующий рыцарь по имени Орландо, приехавший к вам из далёкой страны, расположенной за многими лесами и морями. Я – сын короля этой страны. Слух о красоте вашей дочери Хильды дошёл и до нас, и я решил к вам приехать, чтобы на неё посмотреть. Мой отец сказочно богат, так что вы все тут нищие по сравнению с теми богатствами, которыми он владеет. И если вы отдадите за меня замуж свою дочь, я буду чрезмерно рад. Её приданое меня не интересует, так как оно является всего лишь маленькой песчинкой в сравнении с принадлежащими нам богатствами.
      – Хорошо, – ответил граф. – Если моя дочь согласна, то и я не против. Но как я смогу её навещать, если ваша страна находится так далеко?
      – Если вы пожелаете увидеть вашу красавицу-дочь, я оставлю вам своих почтовых голубей. Привяжите письмо к лапке одного из них, и тогда наутро около вашего замка появится моя карета с кучером, и вы не успеете глазом моргнуть, как будете доставлены к нам во дворец.
      – Хорошо, но тогда почему твои родители не пожелали приехать на твою свадьбу?
      – Дело в том, что наша страна требует постоянного присутствия короля и королевы, ибо в их отсутствие может развязаться война с соседями, которые давно хотят захватить нашу страну и сесть на трон моего отца. Но мой отец непобедим, и они это знают и, потому, боятся. Однако, стоит ему хоть ненадолго отлучиться, соседи начнут свои военные вылазки и сожгут наши мирные дома.
       Удовлетворённый его ответом граф начал готовиться к свадьбе. Но в это время германский король решил предпринять крестовый поход против сарацинов*. Все окрестные феодалы занялись подготовкой к этому походу вместе со своими рыцарскими отрядами. В один из этих дней прибыл посыльный, который требовал, чтобы в этой войне принял участие и рыцарь Орландо. Граф не мог отказать в этой просьбе королю и показал будущему зятю депешу.
       – Прошу прощения, граф, но жители моей страны воюют только тогда, когда этого требуют интересы защиты страны, и мы не имеем права вмешиваться в дела людей.
       – Как? Ты сказал «не вмешиваться в дела людей»? Или я ослышался? Ты кто? Человек или нежить** какая-то? Тогда тебе нет места около моей дочери!
       – Ну что вы, господин граф, просто я не так выразился. Если того требуют ваши законы, я поеду вместе с другими рыцарями и стану сражаться под святыми знамёнами креста.
       На следующий день он уехал вместе с отрядом рыцарей.  Хильда осталась в замке отца, с нетерпением ожидая возвращения жениха. Спустя три месяца в замок прибыл посыльный, сообщивший, что юный рыцарь погиб в первом сражении.
     Горю невесты не было предела. Она начала просить отца отпустить её в монастырь. Граф долго не соглашался, но к нему прибыла сама почтенная матушка-настоятельница, которую соблазнили не столько отчаянные просьбы молодой невесты, ставшей вдовой, так и не успев обвенчаться, сколько богатства графа. Ввиду отсутствия наследников замок, земли и крепостные переходят по закону в полное пользование монастыря.
       Хильда стала готовиться в дорогу. Вдруг, ночью кто-то постучал в её окно. Открыв его, она увидела своего жениха, здорового и невредимого. Он влетел к ней при помощи складывающихся на спине крыльев и сказал:
       – Дорогая моя возлюбленная Хильда, я не погиб в сражении, а только имитировал свою смерть. Меня похоронили с почестями, а когда моя могила осталась одна на поле сражения, я без труда из неё выбрался и прилетел к тебе на моих прозрачных крыльях. Для жителей нашей страны это очень легко сделать, ведь мы – не люди, а эльфы. Живём мы в параллельном мире, который находится рядом с вами. В настоящее время дорога туда большинству из вас закрыта, и проникнуть в наш мир могут только люди посвящённые. Таких людей среди вас становится всё меньше и меньше, так как они гибнут во время жестоких пыток и сгорают на ваших инквизиторских кострах. Среди древних кельтов этих мудрых людей было много, и называли их друидами***. Они зажигали огромные костры на наших холмах в праздник Белтейн и на мрачный для людей праздник Самхейн****. В канун этих важных праздников мы встречались у костров и вместе плясали ритуальные пляски. Потом наши гости уходили, получив от нас новые знания, полезные для их народа.
       Друиды считали, что огонь костров заключает в себе божественное начало, соответствующее солнцу. Поэтому в ритуальных обрядах древние кельты поджигали и скатывали с вершины холма колёса, предварительно обмазанные смолой. Таким образом катящиеся огненные круги символизировали солнечный диск. Это было впечатляющее зрелище, и мы с удовольствием наблюдали его. Был у них ещё один обряд, но он своей жестокостью вскоре прогневал богов. Якобы для того, чтобы задобрить богов, кельты во время праздника огня приносили человеческие жертвы. Недовольные боги покинули их, а земли захватили более сильные народы – римляне.
      Самих кельтов вытеснили из этих мест, а те, что остались, растворились в большой массе пришельцев. Вместе с римлянами пришли в эти места народы хибиру*****, которые и привезли на рейнские земли учение Христа. Однако и римляне оказались жестокими, чем прогневали богов и стали им неугодны. Завладев большой частью земли и поработив народы, они расслабились и погрязли в разврате. Тогда их самих вытеснили отсюда другие племена – племена варваров. Войны топили в крови и раздирали на части многострадальный мир людей, в том числе и Европу. А что касается нас, маленького волшебного народа, так мы стали очень редко приходить в ваш мир, в котором окончательно поселились жестокость, насилие, жажда наживы, граничащая с безумием. Вы, люди, стали мало отличаться от троллей и гоблинов - наших антиподов, с которыми мы ведём оборонительные войны. Так и эти ваши крестовые походы продиктованы не столько освобождением гроба Господня, сколько алчностью захвата земель сарацинов и их сокровищ. Я своими глазами видел, как воины предавали огню мирные селения, не оставляя камня на камне, вспарывали животы мёртвым, в надежде найти в их чреве золотые кольца, которые сарацины успели перед смертью проглотить. Вашу страну в будущем постигнут страшные эпидемии, голод, катаклизмы и другие напасти. Вашим потомкам придётся искать приюта в дальних северных землях, где они и рождённые ими дети будут всегда чувствовать себя чужаками. На ваших тронах будут сидеть кровавые тираны. И потомки ещё тысячу лет будут нести суровое наказание за их злодеяния. Так что теперь решай, если хочешь стать моей женой, я перенесу тебя при помощи крыльев в наш мир и дам выпить наш напиток бессмертия. Если ты этого не пожелаешь, то я сделаю так, что ты и твоё окружение забудете о моём существовании.
        – Орландо, как ты мог подумать, что я откажусь от тебя!? Но что будет с моим отцом, если он узнает о моём побеге. Я у него единственная дочь и наследница. Он этого не переживёт.
       – Тогда, – сказал Орландо. – Принимай условия аббатисы******, а я унесу тебя из стен монастыря. Но только постарайся оттянуть принятие пострига, поскольку после пострига это сделать будет невозможно.
       Именно так они и решили поступить. К несчастию, их разговор подслушала стоящая за дверью одна из монахинь из свиты настоятельницы. Она в страхе побежала к матушке и поведала услышанное. Аббатиса ничего не сказала графу, но начала торопить отъезд, объясняя, что у неё в монастыре осталось много незаконченных дел, которые за неё никто не доделает. Граф повелел собрать дочь, после чего усадил её на любимого чёрного коня Росса, передал матушке приданое дочери и вместе с ним большие пожертвования для монастыря и отправил в путь.
       По прибытии в монастырь настоятельница велела звонить в колокола, а всем своим послушницам готовиться к постригу их новой подруги. Никакие слёзы и просьбы Хильды не подействовали на жестокую, расчётливую и алчную аббатису, и до встречи с юным принцем её успели постричь. К вечеру прилетел к окну её кельи Орландо, но не мог влететь в её открытое окно. Какие-то невидимые силы не пропускали его вовнутрь кельи. С грустью посмотрел Орландо на плачущую Хильду, и, очертив рукой на прощание тайный знак, улетел навсегда. Разбитая Хильда весь год провела в слезах и как раз накануне Самхэйна испустила дух. Перед смертью она отказалась принять причастие, сказав, что жизнь без Орландо для неё потеряла смысл, и её уже не волнует, в какой мир уйдёт душа. Только после смерти душе Хильды раскрылся смысл тайного знака.
       Вскоре скончался граф Ангельберг, узнавший причину смерти своей любимой дочери. И теперь от его некогда богатого замка остались одни руины. Монастырь тоже существовал недолго. Всех его обитателей посетила странная, неизвестная в те времена болезнь. В народе говорили, что это было проклятие короля эльфов, сын которого тоже не пожелал жить без Хильды и раньше назначенного ему времени растворился в тумане.
        А душа Хильды до сих пор скачет на её любимом Россе и ищет своего Орландо, и должно пройти не одно столетие, пока их души снова встретятся. Она и есть та самая Чёрная всадница. Кто её встретит, тому она может помочь, а может и наоборот – навредить. Всё зависит от того, какими делами этот человек занимается. К ней могут обратиться за помощью влюблённые, не имеющие возможности из-за различных обстоятельств связать воедино свои судьбы. Может помочь униженным и оскорблённым. Но горе тому человеку, который с корыстным намерением обратится к ней за помощью. Она может его задушить или завести в чащобу, заманить на отвесную скалу и сбросить в пропасть орлам на съедение. Поэтому люди советуют к ней обращаться, прежде хорошо подумав. Увидев её, надо начать молиться, и тогда её мятежная душа оставит путника в покое.
       Я с замиранием сердца слушала сказки бабушки Марии, только матушка Ингеборг ворчала:
       – Не забивай Эльзе голову всякой чепухой! Всё равно её ждёт либо монастырь, либо звание старой девы, если не пожелает принять постриг.
      – Но позволь-ка, дочь! У меня свой, ещё не такой старый дом, который я могу, уходя в мир иной, ей оставить. Она как будто не создана для жизни в монастыре!
      – Ну, вот ещё незадача! – возмущался мой отец. - Не забывайте, что у вас есть ещё внук Отто, который, как и мой младший брат, может привести в дому жену с большим приданым. Так что, подумайте лучше о нём, а не об этой дурнушке. Ведь и он тоже должен не бедным выглядеть в глазах своей будущей родни!
        Я молча слушала их беседу, не смея вставить словечко. Да, действительно, я родилась дурнушкой, да ещё со слабым здоровьем. Маленькая худосочная тщедушная девочка-подросток. И с годами мало прибавляла в весе и росте. Я донашивала старые наряды моих сверстниц, которые их родители доставляли матушке в подарок за какую-нибудь услугу либо за бросовую цену. А моими единственными и верными друзьями оставались наш пёс Вольф и домашняя кошка Мица, такая же рыжая, как я, за что соседские дети обзывали меня её сестрой. Для ведения домашнего хозяйства я не очень годилась из-за слабых рук, но, получив несколько уроков у бабушки Марии и тётки Марты, я быстро научилась относительно неплохо шить, вышивать и вязать.
       – А не отправить ли нам её подмастерьем к какой-нибудь портнихе в город, чтобы потом пристроить продавать свои изделия на базаре, когда подрастёт? – предложила  тётка Марта. – Может быть, сама себе на приданое соберёт, и не придётся в монастыре жить.
       Но Ингеборг только головой покачала:
       – Пусть лучше к домашней работе привыкает, и нечего ей забивать голову всякими глупостями.
       У самой Ингеборг личная жизнь совершенно не складывалась. Её муженёк Симон продолжал чувствовать себя холостяком и соответственно вёл себя. Он при первой возможности удирал из дома на окраину селения, где собирались такие же, как и он, бездельники, любившие за кружкой пива, сидя на скамейках в кнайпе*******, беседовать о смысле жизни, перекрикивая друг друга за право сказать своё последнее слово. Иногда дело доходило до потасовок. Местный поэт высмеивал их: «На важных заседаниях гудели, как жуки,
              Проблемы мироздания решали мужики.
              Стучали кружки липкие, ругались добела,
              Свалив на плечи хлипкие детишек и дела…»
       Когда Симон, довольный победой в споре, приходил домой, на него обрушивался весь гнев нелюбимой жены, которая тоже не очень жаловала домашнюю работу, а его обзывала редким бездельником, погубившим её молодость и красоту. И снова повторялись громкие семейные скандалы, в которых они оба обвиняли друг друга в неудачах. Мать Симона Розалию это не очень волновало. Она жила во второй половине дома в семье своего любимого сына Арнольда, у которого, напротив, всё хорошо складывалось, благодаря стараниям изобретательной в быту тётки Марты. У последней вся домашняя работа буквально «горела  под руками». Да и дядя Арнольд перестал шалопайничать, всё в доме достроил, отстроил, починил и с большим удовольствием возился со своими двумя отпрысками. В отсутствие родителей Розалия баловала внуков припрятанными сладостями, называя их самыми умными и красивыми не только в селении, но и во всей округе. А это значит, что они достойны большего, чем владеют.
       Мария видела несовместимость характеров супружеской пары и переживала за неудачный брак своей дочери, пытаясь сгладить в нашей несчастной семье острые углы в отношениях, и больше находилась у нас, чем у себя дома для того, чтобы помочь бесхозяйственной дочери в домашних делах. А меня отправляла в лес собрать для неё нужные травы, грибы и ягоды, что мне очень нравилось. Кошка Мица провожала меня до леса, а потом бежала по своим кошачьим делам, тогда как пёс оставался в лесу моим постоянным спутником. Мой самый преданный друг охранял от деревенских мальчишек, которые всегда пускали в мой адрес град насмешек и кидали в меня яблочными кочанами и огрызками репы и турнепса. В присутствии моего верного защитника они это делать побаивались, так как он однажды схватил зубами их вожака Кнута за штаны и порвал их.
       С такой верной охраной я свободно ходила по знакомым местам и собирала ягоды. Однажды, после того как мне дома очередной раз родители указали, что я полная неумеха, я сварила на кухне несколько кореньев моркови и решила положить их под черничным кустом. Но вся беда оказалась в том, что эти мои действия не остались незамеченными. Мой младший брат Отто проследил, как я клала под кустик корзиночку с варёной морковью, и рассказал об этом двоюродным братьям. Они втроём побежали к тому месту, где я положила угощение. Морковку братья съели, а на место моркови положили грязный камень. На следующий день я пошла проверить, что лежит в корзиночке. Обнаружив содержимое, я горько зарыдала:
       - Ну, почему даже гномы надо мной смеются? Наверное, из-за того, что я такая безобразная!
       Долго бродила я одна по лесу, заливаясь слезами, и вернулась домой, когда уже смеркалось. В прихожей слышался громкий голос дяди Арнольда, рассказывающего сыновьям о том, как он в детстве положил на ночь в керамическую чашку кусочек сладкого хлебного мякиша как приманку, и когда ночью в неё забрался маленький гномик, чтобы полакомиться, дядя подскочил, поднял чашку и закрыл её руками. Гномик не смог из неё самостоятельно выбраться, и он его выпустил только после того, как бедный гномик выполнил его желание. А он попросил гномика сделать его красивым и сильным.
       Этой же ночью я положила на уголок стола маленькую деревянную мисочку с корочкой хлеба. Ночью, услышав изнутри хрустящий звук, я быстро подбежала и накрыла посудку. Но этот шум, как назло, разбудил матушку, и она тоже пришла посмотреть, что тут происходит. Какое разочарование!.. Вместо гномика в мисочке сидел крошечный серый мышонок. Слёзы потекли из моих глаз, а матушка Ингеборг принялась истерически кричать, чем разбудила всех спящих в доме.
        – Что? Гномиков ночью караулим и желаем попросить у них немножко ума? – услышали мы за спиной насмешливый вопрос дяди Арнольда, который прибежал посмотреть, отчего в нашей комнате такие сумасшедшие крики и переполох среди ночи.
        – Ах, вот оно что! Ну, теперь я вижу, кто надоумил эту глупую гусыню! Что? Хотите несчастье в наш дом позвать?
       А я от обиды перевернула мисочку и дала мышонку спокойно убежать, так как вдруг сильно почувствовала, какой он теперь несчастный и беззащитный, и какая трагическая участь его ожидает, если не дать ему возможность скрыться. Его могут убить эти разъярённые взрослые или отдать Мице на закуску.
       Этим утром братья дразнили меня «ловительницей гномов». Поникшая и несчастная взяла я свою плетёную корзинку и под предлогом сбора трав накануне Иоганова дня ушла в лес с намерением возвратиться домой очень поздно, а то и вообще в лесу заночевать. К тому же мой верный Вольф надёжно охранял меня и от волков и от разбойников.
       Как хорошо в лесу! Тишина, покой, птицы распевают, перескакивая с ветки на ветку. По травке бегают зайчики, а по деревьям скачут белочки. А что касается всякой нечисти, чего её бояться? Неужели бывает что-то страшнее алчной ненасытности людей? А, может быть, они и есть та самая нечисть, обитающая в человеческом теле?
       В этот момент я увидела неизвестного мужчину, скачущего на лошади прямо в мою сторону. Левый глаз его был перевязан чёрной лентой. «Разбойник!» – мелькнула в моей голове мысль. – «Конечно, я некрасивая, платье в заплатах. На что я ему понадобилась? Нет, лучше бежать в чащу, где можно будет спрятаться среди зарослей ежевики. Лучше поколю руки и ноги, но зато сохраню жизнь и свободу».
      Схватив в руки свои деревянные башмаки, я помчалась прямиком в густую чащу, а вслед за мной мой верный Вольф. А вот и большой куст орешника, переплетённый стеблями ежевики с острыми колючками. Раздирая в кровь руки и ноги, я кинулась к спасительным кустам. Но Вольф, по-видимому, не собирался сдаваться и, выскочив на дорогу, начал отчаянно лаять на всадника. От неожиданности лошадь встала на дыбы, едва не выбросив всадника из седла. Тот отчаянно выругался на неизвестном мне жаргоне, и, спрыгнув на землю, схватил лошадь под уздцы и кое-как её остановил.
        – А ты откуда взялся, урод!? – крикнул незнакомец. – Где эта рыжая чертовка, которая шла рядом с тобой? Испугалась? Но я не собирался о неё руки марать, мне нужно только знать, где находится их вольное поселение. Давно пора подать в казну платить. А ну, выходи из-за кустов, мерзкая тварь, или я сейчас пристрелю твоё чудовище, – и он направил свой арбалет в сторону Вольфа.
       Я замерла на мгновение, не зная, что делать. Выскочить на дорогу, чтобы спасти Вольфа? Но тогда ему нужно показать дорогу в наше селение, которое не заплатило подати из-за прошлогоднего неурожая.
       – Нет, будь что будет, а Вольфа нужно спасти! – решила я и закричала из кустов – Не стреляйте в Вольфа, добрый господин. – Я не могу выбраться из кустов, так как меня держат в плену колючки.
      – А ну вылезай немедленно, я не желаю пачкать о тебя руки и переводить стрелу на этого урода. Мне нужно только узнать дорогу. Потом убирайтесь на все четыре стороны.
       Но я действительно не могла выбраться из кустов. Гибкие ветви ежевики держали своими острыми колючками не только мою и без того потрёпанную одежду, но и мои кучерявые волосы.
        – Я не могу вылезти из кустов! – крикнула я. – Может быть, появится кто-то из нашей деревни и освободит меня!.. Поезжайте вперёд по направлению вон того раскидистого дуба у подножия холма и за холмом увидите селение.  Если вы кого-нибудь встретите, скажете, что Герда, Мартина дочка, просит о помощи. Чтобы поскорее избавиться от сборщика податей, я назвала имя умерших людей и направила его прочь от деревни.
       Когда незнакомец ускакал, у меня отлегло от сердца. Мартин и его дочка Герда умерли прошлым летом. А если сборщик податей кого-то встретит и расскажет, то ему объяснят, что он, вероятно, имел дело с привидением. Ну а что мне теперь делать? Как мне теперь самой освободиться из цепких когтей ежевики? Просидев около часа в добровольной тюрьме, я услышала, что пёс как-то странно завыл, словно перед ним показался медведь. И, вдруг, колючие лианы сами меня отпустили, ветви орешника раздвинулись, будто бы кто-то их поднял невидимой рукой. Почувствовав свободу, я стала медленно выбираться из своего укрытия. А когда я вышла на поляну и подняла глаза, я остолбенела. Передо мной стояла Чёрная всадница, только она была не в чёрном, а в тёмно-фиолетовом платье. И только её шляпка и перчатки были чёрные. Я онемела. Первой моей мыслью было перекреститься, но руки не слушались. Я быстро мысленно воззвала в короткой молитве к Спасителю с надеждой на помощь. Но, вдруг, дама улыбнулась и произнесла каким-то нечеловеческим голосом, который напоминал звенящий водопад:
       - Ну, чего ты испугалась, глупая, неужели я страшнее прежнего всадника?
       Я хотела что-то ответить, но мой язык не желал меня слушаться, а дама продолжала:
       - Не бойся меня. Я не причиню тебе вреда, более того, хочу помочь. Впереди тебя ждут суровые испытания, изменить которые я не властна. Но если станет невмоготу, приходи к этому месту, подскажу, что делать. В Вальпургиеву ночь и накануне Самхейна, когда открываются ворота подземного царства, я имею большую силу. Но обо мне никому ни слова, кроме Марии. А пока что… Видишь впереди небольшую полянку? На ней растёт много полезных трав, набери их в корзинку и передай бабушке Марии. Передай ей также вместе с травами и завещание твоего почившего деда. И она бросила мне в корзинку туго набитый мешочек, и растворилась в белой дымке, словно её и не было.
       Я открыла сонные глаза. В лесу начинало светать, оказывается, я заснула под кустом. И мне померещилась чёрная дама и какой-то неизвестный всадник. Но, заглянув в корзину, я обнаружила большой сбор редких целебных трав, а под ними тугой мешочек. Нужно спешить домой и обо всём рассказать бабушке Марии, может быть, она мне что-нибудь разъяснит. И я вместе с Вольфом отправилась домой.
       Мои домашние уже порядком волновались и всю ночь не сомкнули глаз. Меня ожидала бы хорошая трёпка, если бы не присутствие в доме Марии. Я протянула бабушке полную корзину трав и попросила её взять меня к себе, чтобы помочь ей связать пучки и развесить их на чердаке. Когда я оказалась в её доме наедине с ней, я рассказала всё, что видела этой ночью, и, достав со дна корзины мешочек, протянула ей. После моего рассказа и увиденного мешочка Мария сильно побледнела. Такие мешочки были у её пропавшего мужа, моего деда Отмара, а это означало, что он преставился и передал ей деньги, которые накопил тайком от своей новой жены. Теперь нужно пойти к отцу Йозефу и заказать панихиду. А в нашем доме скоро случится чья-то смерть, а, может быть, и не одна. После чего нашу семью ожидают новые суровые испытания.
        Спустя некоторое время Розалия сильно расхворалась. Мария поила её травами, которые мне передала Чёрная всадница, а тётка Марта от неё не отходила ни на минуту. Мои родители всё ещё продолжали ругаться по каждому пустяку. Не прошло и полгода, как душа Розалии предстала перед судом Божьим. После её похорон в наш дом прибыл нотариус и зачитал завещание. Весь наш дом и земли переходили в руки дяди Арнольда и его семьи, а мы при нём состоим. Так вот почему практичная тётка Марта была в последнее время так почтительна со свекровью! Или сама бабушка Розалия прекрасно видела, как трудились дядя Арнольд и тётя Марта, а мои родители постоянно грызлись и винили друг друга в неудачах. Но, тем не менее, рассуждать уже было поздно. Что сделано, то сделано. Тётка Марта встала и, подбоченившись, сказала, что никого из дома выгонять не собирается, но только чтобы все работали на совесть. А моё дело – пасти гусей. Я выскочила во двор, чтобы не слышать душераздирающих криков матушки, которая что-то доказывала невестке и деверю.
       Наша жизнь продолжалась под строгим оком тёти Марты. Тётка работала не покладая рук и того же требовала от всех нас. Довольной оказалась только я, что, наконец-то, была при деле и от дома подальше. В мои обязанности входило присматривать за гусиным стадом в сопровождении моего верного Вольфа. В выходные дни Арнольд с Мартой ездили на городской рынок продавать продукты. Дела у них шли неплохо, и какая-то доля от продаж перепадала нашей семье. Деньги матушка сразу же прятала. Отцу же теперь разрешалось ходить к своим друзьям только в выходные дни.
       Но, как и чувствовала Мария, наши беды на этом не заканчивались. Однажды в очередной выходной день отец пошёл к своим друзьям в кнайпу, где после возлияний нескольких кружек пива поспорил о чём-то с хромым Петером. Когда они вышли на улицу, их спор перешёл в драку. Жилисторукий Петер толкнул отца со всей силы, в результате чего тот отлетел в сторону и ударился головой о сук упавшего недавно от ветра дерева. Он забился в сильных судорогах, его компаньоны перепугались и на наспех сделанных носилках принесли в дом. Через два дня он умер.
        Матушка Ингеборг, я и Отто были постепенно оттеснены тёткой Мартой, практически оказавшись в положении прислуги. Из-за постоянных упрёков тётки было решено, что мы перебираемся жить к бабушке Марии, а дядя Арнольд, в котором ещё оставалась чуточку жалости, обещал подремонтировать наше новое жильё. Тётка Марта сказала мне на прощанье, что если я пожелаю, то могу продолжать пасти её гусей, а когда подросту, она сама позаботится о моей учебе у какой-нибудь городской портнихи. Я была согласна, но матушка пришла в такое бешенство, что запретила мне вообще появляться в тёткином доме.
        Однажды утром сквозь сон я услышала за окном лёгкое царапанье и поскуливание. Каково же было моё удивление, граничащее с радостью, когда за окном я увидела царапающую пергамент Мицу. А внизу поскуливал исхудавший Вольф. Не знаю, кто из нас больше радовался: я или они. Это означало, что теперь я снова могу ходить в лес и собирать травы и ягоды со своей верной охраной. Как потом я узнала, после нашего переезда посаженный на цепь Вольф по ночам сильно выл и наотрез отказывался от еды. Тогда тётка Марта его развязала, предоставив ему право выбора хозяина.
       Шло время… Мы так и продолжали жить в доме Марии. Я подрастала, недавно мне исполнилось тринадцать, и уже вставал вопрос о моей дальнейшей судьбе. Как-то случайно я услышала разговор на кухне между матушкой и бабушкой:
       – Так кому ты свой дом решила завещать: мне, Эльзе или внуку Отто? Неужели родная мать пустит меня по свету, как это сделала ранее покойная свекровь?
       – Нет, я этого не сделаю, и весь дом завещаю тебе. А внуку Отто он и так после тебя достанется. Но Эльзу нужно отдать учиться. Она будет хорошей швеёй и сможет заработать себе на кусок хлеба. А в городе, куда она отправится, найдутся немолодые вдовцы, либо богатые хозяева на случай, если у неё с работой не заладится. А вот деньги, которые Отмар перед смертью передал для Эльзы. Нужно дать ей шанс. А в случае полного провала для неё должно найтись место в этом доме. И обещай мне, что ты выполнишь мои указания.
      – Обещаю, – ответила Ингеборг. – Но не лучше ли ей будет в монастыре?
      – Никаких монастырей. Кроме того, у неё есть одна невидимая покровительница, о которой тебе пока знать не надо. Не зли её, ибо она довольно сильна, и в дальнейшем может помочь Эльзе.

* Сарацины – восточные люди
** Нежить – человекоподобный дух
*** Друиды – жрецы и скальды
**** Белтейн – 1 Мая – первый день лета у кельтов, Самхейн – 1 ноября – первый
      день Зимы у кельтов. У древних кельтов было два времени года: зима и лето.
***** Хибиру – евреи
****** Аббатиса – настоятельница женского католического монастыря
******* Кнайпы – германские трактиры      



                Часть III

                В ПОДМАСТЕРЬЯХ

       Спустя неделю после судьбоносного разговора бабушки Марии и матушки, меня начали собирать в дорогу. Под Бонном, несколько ниже по течению Рейна, в небольшом городке Виттхайм жила некая опытная портниха фрау Гретель, которая за довольно умеренную плату брала в свой дом учениц. По окончании учёбы молодые портнихи по желанию могли остаться работать у хозяйки в цеху. У неё имелась портняжная мастерская, в которой заказывали наряды горожанки с достатком. Служанок в её доме не водилось, так как уборка всех помещений входила в обязанность её учениц. Квартировались будущие швеи в её доме, разделив между собой также и домашние обязанности. Сама фрау Гретель умело вела хозяйство, не хуже любого мужчины. Единственным её больным местом был непутёвый сын  Курт, шалопай и ловелас, любитель проводить время около вдов, а иногда и замужних дам, за что иногда прибегал домой побитым очередным рогоносцем. Нередко фрау Гретель приходилось вносить значительные суммы денег оскорблённому мужу, дабы погасить разгоравшийся скандал. Иногда похотливый глаз Курта останавливался на одной из её учениц. Жалобы в таких случаях не рассматривались. Виновнице фрау Гретель сразу показывала от ворот поворот, ибо её чадо было «выше» Царя Небесного. Ученицы шёпотом предупреждали об этом новеньких, дабы с ними не случилось подобных казусов.
       Итак, я была зачислена в штат начинающих подмастерий. Фрау Гретель окинула изучающим взглядом мою худосочную фигуру и провела в комнату, где уже проживали три девушки, несколько старше меня: Ида, Доротея и Маргарет. В отличие от меня девушки были более ловкими в этой профессии, всё схватывали на лету. А у меня всё шло, как говорится, из рук вон плохо, и мне часто доставалось от хозяйки указкой по рукам за плохо сшитый образец. На слова хозяйка тоже не скупилось, и на мою голову постоянно обрушивался целый поток оскорбительных слов. Со своими соседками особой дружбы я не нашла. А поскольку я была новенькой, то мне всегда перепадало больше работы по дому, и старшие с удовольствием на меня её спихивали. Приходилось стиснуть зубы и терпеть, так как я знала, что это мой единственный жизненный шанс, в котором я должна была доказать своё право на небольшое местечко под солнышком. Меня радовало то, что Курт не обращал на меня особого внимания, но мог отпустить в мой адрес ехидную насмешку относительно моей неудавшейся внешности. Я думала, что это было для меня, всё-таки, намного лучше, чем бедной Маргарет, которая была среди нас самой красивой, и потому ей приходилось постоянно обороняться от его определённых поползновений.
       Однажды, когда мне нужно было спуститься в сарай, чтобы набрать там ведёрко угля и взять немного берёзовых щепок для растопки печи в нашей комнате, Маргарет предложила мне свою тёплую накидку. Действительно, на улице было довольно ветрено и сыро, и я могла подхватить простуду. Набросив на себя накидку Маргарет и спустившись в сарай, я начала набирать лопаткой пыльный уголь. Вдруг, сильные руки схватили меня и повалили на пол. От неожиданности и страха во мне проснулся инстинкт самосохранения. Я вцепилась зубами в чью-то жилистую руку и, когда пальцы были разжаты, опрокинула всё содержимое ведра на  своего обидчика, опрометью выбежав из сарая. Мои соседки сняли с меня испачканный углём плащ, а Маргарет побежала на кухню набрать мне остаток чая и бутерброд, оставшиеся после завтрака. Примерно через четверть часа к нам в комнату влетела взбешённая фрау Гретель. Оказалось, этим налётчиком был Курт, принявший меня за Маргарет из-за её плаща. В наказание я и Маргарет просидели три дня запертые в комнате на хлебе и воде, после чего нас предупредили, что ещё одна такая выходка и нас вышвырнут вон. Но Курт с той поры оставил нас обеих в покое.
       На Рождество и Пасху мы уезжали по домам. Дома бабушка Мария с сочувствием выслушивала мои рассказы о нелёгкой жизни и каждый раз повторяла, что нужно всё вытерпеть, если хочу в жизни чего-то добиться. А от матушки я слышала старые уже набившие оскомину упрёки о моей никчемности, и не лучше ли мне всё-таки подумать о монастыре, во всяком случае мне не придётся на старости лет собирать в чьём-то мусорнике рыбные головки, чтобы сварить из них суп. Бабушка в таких случаях её прерывала и напоминала о данном ею обещании. Я пробовала заходить в лес, но на этот раз встретить Чёрную всадницу мне не удалось. Наверное, она меня забыла.
       Вернувшись в город после праздников, я продолжала учебу в доме фрау Гретель. В выходные дни она нам разрешала прогулки по городу с условием, чтобы мы гуляли все вместе и не бросали тень на доброе имя хозяйки. За нами часто увязывалась группка молодых подмастерий, которые в силу своего статуса ещё не могли позволить себе жениться, однако, приударить за красивыми подружками… Чего бы и нет!? Иногда они по вечерам приходили к дому фрау Гретель, и, бросив что-нибудь на лапу Курту, ждали в кустах, не выйдет ли понравившаяся зазноба.
        – Тебе одной Бог ни кожи, ни рожи не дал, хоть бы пол-крейцера* кто-нибудь мне за тебя подкинул, – однажды с досадой бросил насмешку Курт, будучи в плохом настроении.
      – Как только за мной принц на белом коне прискачет, так он тебе тут же самую большую кружку пива до краёв нальёт! – выпалила я в ответ.
       После этого на меня посыпался новый град насмешек, что я не рада была своей неудавшейся остроте.
      Чтобы совсем не впасть в отчаяние, я нашла для себя новое занятие. Когда от пошитых платьев оставались невостребованные лоскутки, я их собирала и, забившись где-нибудь в саду в хорошую летнюю погоду, а в дождливую и зимнюю на чердаке, пыталась пошить из них кукольные наряды, а то и саму куколку, набив туловище сухим сеном. Готовые трофеи я складывала в свой сундучок.
       Наша учёба уже подходила к концу. В начале осени мы должны будем либо распрощаться с нашей хозяйкой и ехать по домам, либо остаться у неё в роли работниц. Я решила остановиться на последнем, хотя, как говорится, науку шитья на лету не схватывала. Жалованье мне полагалось самое низкое, но я решила, что мне нужна практика. А мои соседки засобирались домой. У Маргарет и Доротеи появились на лице какие-то пятна и их начало по утрам подташнивать. Но, несмотря на это, они к приходу хозяйки стояли по струнке, а ехидные ухмылки Курта пропускали мимо ушей. Только к вечеру я видела их мокрые глаза и успокаивающую их Иду.  Потом неожиданно приехали их отцы вместе с другими незнакомыми мужчинами. Переговорив с фрау Гретель, они забрали дочек домой раньше положенного срока. При отъезде лица Доротеи и Маргарет светились от счастья. Оказывается, их собирались сватать, но так как это положено делать в кругу семьи, они отбывали домой. А я осталась с Идой вдвоём. Однако дружбы с ней у меня не получилось. Зато, мне в утешение, хозяйский котёнок Мики ходил за мной по пятам, несмотря на постоянные шлепки хозяйки. Стоило ему забежать в мастерскую во время работы, как все нитки, тесёмки, бабинки с нитками и прочая утварь летели во все стороны.
        Но вот наступило время, когда и Ида засобиралась домой. Я перешла в роль швеи, и хозяйка отвела мне под жильё маленькую комнатку под чердаком. Я была счастлива. Да и Курт уже перестал меня передразнивать. То ли оттого, что я росла и формировалась, хоть не красавицей, но что-то женское в моей прежде чрезмерно худой фигуре начало проявляться. А может оттого, что теперь немножко поднялась рангом, и фрау Гретель на него как-то сильно прикрикнула, заметив, что после его насмешек у меня начинали трястись руки, что сказывалось на производстве.
        Зима прошла более-менее спокойно для меня. Я продолжала осваивать профессию портнихи и, что было тоже важно для меня, избавилась от ран иголками на пальцах и ладонях, сопровождавших меня оба года учёбы.
        Однажды, в конце апреля, когда на дворе светило жаркое солнце, я, собрав свои лоскутки и прихватив нитки, иголки и булавки, побежала с ними в сад. В конце сада стоял старый стол и пара такого же возраста стульев. Фрау Гретель давно собиралась этот «гарнитур» поменять на новый, но у неё из-за большого количества заказов просто не хватало на это времени. А я с большим удовольствием сидела в этом уголке в свободное от работы время и, как всегда, возилась со своими куклами. Вдруг, неожиданно, игривый Мики прыгнул на стол и сбросил с него своей мягкой лапкой клубочек с тесёмкой для отделки кукольных нарядов. Довольный содеянным, Мики спрыгнул со стола и погнал его по дорожке. И так как это был дальний конец сада, то клубочек быстро очутился за оградой, а за ним туда же прошмыгнул и Мики. Расстояние между оградой и клубочком быстро увеличивалось. Мне нужно было перелезть через не очень высокую ограду или бежать к калитке, чтобы отобрать клубочек у «разбойника». Но бежать к калитке – уйдёт уйма времени, да и где я потом разыщу этого маленького проказника. Поэтому я решилась перелезть через ограду, как это делают воришки. Благо на дворе вечереет, и на меня не обратят особого внимания проходившие мимо по своим делам добропорядочные бюргеры**. Но когда я переставляла за ограду ногу, обутую в деревянный башмачок, оборка моей длинной юбки зацепилась за колышек. К несчастью, этого я не заметила, а когда слезала вниз, то моя и без того не новая юбка лопнула у меня за спиной, обнажив улице мои худые белые ноги. Какой позор! И это у самой швеи! Какой бес меня попутал побежать за этим клубочком и так опозориться. Я спрыгнула с ограды на пешеходную дорожку и, прикрыв рукой порванную сзади юбку, умчалась в близлежащие кусты сирени с намерением дождаться темноты, а потом тихо тем же путём забраться обратно в сад и незаметно пройти в свою комнату, где можно будет зашить злополучную юбку. А вдруг меня обнаружит в таком виде Курт, тогда будет смеху на всю улицу. От досады у меня из глаз хлынули слёзы. А в кустах, укрывших меня, я увидела виновника несчастья, спокойно игравшегося с этим клубком. Обнаружив меня, он кинулся ко мне с мурлыканьем, бросив свою «добычу» на землю.
        – Ну что ты натворил, негодник? Как я теперь домой покажусь в таком виде?
        – Мр-р-р! – ответил Мики, и вместо клубка потянулся за моей толстой косой, с которой во время «манёвров» слетели булавки, и она повисла плетью за моей спиной на радость Мики. Теперь он играл с косой даже с большим азартом и удовольствием, чем с клубочком.   
       Но слезами, однако, делу не поможешь. И я, вытерев глаза платочком, стала ждать полной темноты, весной наступающей очень медленно. Время от времени слышался стук деревянных башмачков, проходивших мимо прохожих. Небо постепенно темнело, и на нём появлялись первые звёздочки.
       Внезапно, моё внимание привлёк светлячок, появившийся передо мной на верхней ветке куста. Маленькая искорка начинала разгораться и увеличиваться. Я с замиранием сердца смотрела на это маленькое чудо природы, совершенно забыв о реальности. А искорка играла всеми шестью цветами радуги и отплясывала на листе, словно это был не жучок, а танцовщица. Когда танец закончился, искра стала увеличиваться и округляться. В середине её появились контуры необыкновенно красивой девочки. Когда девочка выросла до размера небольшой садовой птички, она пристально посмотрела на меня:
       – Здравствуй, Эльза!
       – Здравствуй! Кто ты? – испуганно спросила я.
       – Не бойся. Я из рода эльфов, которые живут в этих краях. Меня послала к тебе Чёрная всадница. Скоро начнётся Вальпургиева ночь, и она ждёт тебя в своём лесу в условном месте.
       – Как же я поеду? Меня хозяйка не отпустит. А если я буду настаивать, она меня может просто уволить.
       – Не бойся этого, а доверься завтрашнему дню. Дню, который нажмёт новую клавишу в клавикорде*** твоей судьбы. Ты должна поехать домой. Мария совсем расхворалась и хочет с тобой повидаться. Именно по этой причине Чёрная всадница направила меня к тебе.
       После этого искорка потухла, как будто бы её и не было. А я протёрла сонные глаза и почувствовала тяжесть в спине. Открыв сонные глаза, я обнаружила себя спящей на стуле в конце сада, где так удачно вчера пристроилась. Я встала и тронула себя сзади рукой. Никаких дырок! Что же это? Опять мне во сне что-то привиделось? Но, тем не менее, утро вступало в свои права. Собрав в охапку недошитые куклы, я направилась к хозяйке в портняжную. Да, завтрак я пропустила, хоть бы не пропустить начало работы, иначе строгая фрау Гретель вычтет некоторую сумму из моего крошечного жалования.
       Войдя в мастерскую, я увидела пришедшую в дом гостью. Это была пожилая дама благородной наружности. Её седые волосы обрамлял кружевной чепчик, довольно богатой работы. А на тёмно-синем платье сверкали своей белизной выполненные в стиле фриволите кружевные воротничок и манжеты. На шее у неё было несколько нитей жемчуга, дополнявших своей величественной красотой чопорность аристократки.
       – Где ты была всю ночь? Если узнаю, что какой-то блуд за тобой, вышвырну на улицу, голодранка! – крикнула мне возмущённая фрау Гретель.
       – Фрау Гретель! Я из дома никуда не отлучалась. Просто я заснула вечером в кресле в конце сада, и только сейчас проснулась. Я сидела вечером в саду и шила кукол, – пробовала оправдаться я. 
       Я видела, как лицо фрау Гретель начинало багроветь от гнева. «Кто знает, может быть, я тут не при чём, и у неё для гнева имелись другие причины, о которых я не знала. Но теперь ей под руку попалась я, и она выместит на мне весь жалящий пыл своего негодования», – промелькнуло в моей голове. Но сидящая у неё в доме гостья сделала жест рукой, чтобы остановить разошедшуюся хозяйку, и та неожиданно притихла.
        – Дитя моё, – обратилась ко мне гостья. –  Покажи свою работу, которую ты проделала вчерашним вечером, и я узнаю, правда или ложь то, о чём ты минуту назад сказала хозяйке.
 Я протянула ей одну из недошитых кукол.
       – Восхитительно! – удовлетворённо произнесла пожилая дама.   
       – А есть у тебя уже готовые куклы?
       – Есть, но они у меня на чердаке, где я проживаю.
       – Тогда, будь добра, принеси мне их посмотреть.
       По молчанию хозяйки я поняла, что мне это можно сделать, и побежала наверх за своими «сокровищами». Быстро собрав готовые изделия, я побежала, почти полетела вниз по лестнице, едва не сбив с ног полусонного Курта, поднимавшегося в свою комнату.
       – Опять под ногами путаешься, дура безмозглая! – услышала я вслед.
       Но в эту минуту мне было не до него. Я чувствовала, что что-то должно сегодня случиться. Добежав до мастерской, я, поубавив скорость, вошла вовнутрь, подошла к гостье и протянула ей шитые куклы, бантики и искусственные цветы, которые я тоже мастерила из оставшихся лоскутков. Пока дама перебирала все протянутые мною вещи, я увидела улыбку на её дотоле казавшемся мне суровом лице.
        – Ну, так вот, фрау Гретель! – повернувшись к моей хозяйке, произнесла дама. – Это как раз то, что нам нужно. И мы желаем их приобрести. Как вы их оцените?
        – Эльза, быстро выйди из мастерской и дай нам побеседовать.
        Я вышла за дверь. Сердце моё сильно стучало от какого-то радостного предчувствия. Когда меня позвали обратно, дама уже собиралась уходить.
       – Вот что, дитя моё, – сказала она мне на прощание. – Я – вдова уважаемого, а ныне почившего барона Вольфганга фон Краузе, который владел в нашем городке адвокатской конторой. Я и ещё несколько человек организовали небольшой салон-мастерскую для пожилых людей, попавших в сложное  положение, а также и для молодых людей, которые приходят в отчаяние от неудачно сложившихся для них жизненных обстоятельств. Мы пытаемся протянуть им руку помощи и направить на путь истинный. Мы существуем пока на пожертвования богатых горожан, и нас также опекает мать аббатиса. Кроме выставки в нашем салоне будет производиться продажа изделий, выполненных руками этих людей. Со временем, если у нас хорошо пойдут дела, можем даже обучать своему мастерству бедных сирот и вдов, организовав свой собственный цех. Так что, если пожелаешь, можешь приходить к нам на работу, когда твой срок у фрау Гретель закончится.
       После ухода гостьи фрау Гретель поманила меня пальцем к себе и протянула мне из горсти монет, находящихся в руке, две серебряные монетки. Но я на них почти не взглянула, попросив её отпустить меня на некоторое время к родным погостить, на что она очень быстро согласилась. На следующий день на попутной телеге ехала я в родную деревню Обендорф.
       Дома, действительно, творилось что-то неладное. Бабушка Мария совсем расхворалась и почти не выходила из дома. Матушка, как всегда, злилась на весь белый свет. Отто уже подрос и собирался жениться на одной местной красавице, о которой ходили за спиной недобрые слухи. Поговаривали, что отец её пьёт горькую, так что ни о каком стоящем приданом не могло быть и речи. А мать увлекалась руганью с мужем и соседями, и даже поговаривали, что она ночью колдует над травами и насылает порчи. О самой красавице Зольде говорили, что она злая и завистливая, и только с виду такая тихоня. Мария о ней слышать ничего не хотела, а матушка на мои вопросы что-то скупо бурчала себе под нос, словно я была в семье чужой.
       Совсем скоро начиналась Вальпургиева ночь. И мне нужно было незаметно для домашних попасть в лес на известную мне одной поляну. Вольф был уже совсем дряхлым, да и Мица не намного лучше. Они словно ждали моего приезда. По огороду бегал рыжий котёнок, который с удовольствием кувыркался с принесенным в дом новым щенком к большому неудовольствию постаревшего Вольфа. Поймав меня взглядом, они сразу  оживились, словно вспомнили наше детство. Я решила рассказать бабушке свой сон, однако, без пикантных подробностей. Она твёрдо сказала, что нужно идти на встречу с Хильдой.
     Поздно вечером, привычно повесив на локоть плетёную корзину для сбора трав, я отправилась в лес. Когда я открывала калитку, услышала жалобное поскуливание Вольфа. Пришлось вернуться и отвязать его, поскольку он своим воем мог переполошить весь дом. И мы, как в прежнее время, пошли знакомой тропинкой «на поиски приключений». На плечи я накинула старый материнский платок. Это был последний день апреля-месяца. Кустарник уже приоделся в яркие зелёные одежды, тогда как налитые соком почки больших деревьев будто бы ждали сигнала к действию. Цветущие бутоны кустарника и разнотравья излучали приятный аромат, привлекая насекомых для опыления. По сторонам дороги жёлтые одуванчики, белые маргаритки, медвежье ушко, к вечеру закрывшие свои маленькие головки, чуть наклонившись, дремали  до первых лучей утреннего солнца. Ближе к деревьям зелёным ковром стелились усики с жёлтыми звёздочками растущей кислицы. Изредка встречались стелящиеся по земле листья мандрагоры с молодой завязью и маленькие кустики коровьего колокольчика**** с сиреневыми цветами, которые о чём-то тихо переговаривались. Их аромат и цвет не шёл ни в какое сравнение с шиповником и особенно с дурманящим запахом пышной черёмухи и лавровишни. Да и жёлтые соцветья черники тоже бросали вызов цветочному царству. 
       Я шла знакомой дорогой под заливистое пение дроздов и соловьёв, минуя заросли плюща, орешника и колючей ежевики. Весною темнеет поздно, но всё равно темноты не избежать. Постепенно ночь опускала на лес своё тёмное покрывало. В траве уже можно было видеть светящиеся головки маленьких светлячков. С высокого дуба раздался зычный голос филина, грозно предупреждавшего лесных жителей о своём появлении. В ответ ему с другого конца леса послышался голос неясыти. Да, тут можно было не на шутку напугаться непосвящённому человеку. У меня не было страха ни перед ночным лесом, ни перед его обитателями. А когда на звёздном небе появилась яркая луна, то она, с помощью далёких мерцающих светил, довольно хорошо осветила ночной лес.
       Вот впереди и знакомая поляна! Как только я ступила на неё, заметила взлетевшую стайку светлячков, отплясывающих свой особый танец, возможно, ритуальный. Но взглянув снова, я увидела, что это не жучки, а маленькие человечки с блестящими шляпками, от которых шло сияние, как от светлячков. У юношей были красивые лица, только уши казались чуть-чуть длиннее и даже немножко острее, чем у обычных людей. Они запели песню на незнакомый мотив, напоминающий пение птиц. В ответ им ответил другой переливчатый хор девичьих голосов невероятно высоких тонов. Стайка красивых молодых девушек полетела навстречу юношам. За спиной у них были прозрачные крылья. «Наверное, это эльфы встречаются в Вальпургиеву ночь с лесными феями»,  – подумалось мне. Потом я услышала звук вибрирующих крыльев. На полянку опускалась стайка майских жуков. С их спин сходили маленькие человечки, их одежда несколько отличалась от одежды летающих человечков, увиденных мною минутой раньше.
      Вслед за ними замелькали красивые ночные бабочки. Всё население собиралось сегодня ночью около большого костра, рядом с которым находились невысокого роста крепыши в дорогих камзолах, украшенных яркими камнями и золотом, и замшевых мастерски пошитых штанах брэ*****. Их ноги обтягивали белые полосатые чулочки и башмачки с золотыми пряжками, а головы укрыты нарядными колпачками или шляпками, напоминающими шляпки грибов. Одни суетились около костра, подбрасывая в него сухие травы, вспыхивающие ярким пламенем и издающие густой разымчивый запах, из костра выплывали непрерывно меняющие форму причудливые тени; другие колдовали над котелками, в которых что-то варилось. До меня доносился такой изумительный аромат, что я почувствовала во рту слюнки. Третьи разливали из маленьких, на мой взгляд, бочонков эль и вино. Это, вероятно, были гномы, которые даже в праздничную ночь не могли сидеть без работы, несмотря на то, что одеты были в дорогие праздничные наряды. Послышался пугающий крик совы, предвещающей явно что-то зловещее. «Наверное, полетела на охоту. Бедные зайчики и мышки!»  – подумалось мне. – «Но что кушать совам, если они ни траву, ни ягоды есть не могут?»  В это время я увидела тянущиеся от земли мохнатые руки, пытающиеся поймать эльфов, но стайка ловко лавировала, и руки опускались без добычи обратно. Вдруг, я услышала крик одного эльфа, явно просящего о помощи. Взглянув на куст ежевики, я увидела паутину, в которой он запутался и не мог выбраться без посторонней помощи. Его спутники явно хотели ему помочь, но их пугал вид грозного хозяина паутины – серого паука-крестовика, скручивающего эльфа своей нитью. Малыш отчаянно отбивался, но силы его иссякали. Я вспомнила, что пауки - враги эльфов и гномов, так как перед ними их чары бессильны. Да, видно, без меня дела эльфа плохи. И, превозмогая панический страх перед пауками, я схватила лежащий на земле прут и ударила им по паутине. Её хозяин, отважный перед связанными жертвами, сначала затрясся в ней, а потом отступил назад в своё жилище под листом. Чуть подождав и увидев, что он снова высунулся, я ещё раз ударила по ней прямо над его носом. Он успел ловко увернуться от предназначенного для него удара, и на этот раз надолго спрятался. Я осторожно подставила конец прута малютке эльфу. Он вцепился в эту соломинку как свою последнюю надежду. Осторожно отделив его от паутины, я положила прутик на землю и отступила на несколько шагов. К нему сразу же устремились сородичи и стали освобождать его от пут.
         – Что ты наделала, глупая бестолочь? – услышала я шипение паука. – Мало того, что ты лишила меня ужина, так теперь я всю ночь должен новую сеть плести!..
   – Хватит с тебя насекомых, урод! – выкрикнула я в ответ.
        – Хи-хи! О себе лучше бы подумала! Вот нарыдаешься ещё, и очень скоро! – Услышала я в ответ какой-то неприятный скрипучий голос. – Нечего вмешиваться туда, где тебя не просят. А с нашей братией тебе не сравниться! Кишка тонка!
       Подняв голову кверху, я увидела пролетающих на мётлах, связанных из прутьев бузины, ведьм с длинными седыми с зеленоватым оттенком козлиными бородами и длинными чёрными колпаками на головах. Одной из них и принадлежал этот скрипучий голос. Они делали над лесом круги и летели в сторону высокой горы, наверное, на шабаш. Тут ко мне потянулись лохматые лапы, которые минуту назад пытались поймать летающих эльфов. В темноте на меня смотрели огромные светящиеся глаза, по-видимому, принадлежащие хозяину лап. Кто это? Тролли или гоблины?  Чувствую, теперь мне конец. Не захотела в монастырь идти –  вот и допрыгалась! Так вот, исчезну в чьей-то пасти, и косточек не найдут. Ну, сама виновна, нечего было в Вальпургиеву ночь по лесу блуждать. Замерев на месте, я приготовилась к самому худшему. Внезапно, в этот самый роковой момент на поляну выехала Чёрная всадница. Она была в зелёном сверкающем платье, украшенном смарагдами и диамантами, на шее несколько нитей с такими же камнями вперемежку с жемчугом и две большие жемчужины в ушах, на голове изящная зелёная шляпка, тоже украшенная драгоценными камнями. Но чёрные перчатки на руках меня испугали. «Наверное, чья-то смерть близко», – мелькнуло в моей голове. И в этот самый момент я вспомнила о бабушке. Мне стало страшно. Никому, кроме неё, при большом количестве родственников дела до меня не было.
       Хильда властным жестом подняла кверху руку, и тут же лохматые лапы отступили от меня. Длинные чёрные тени безобразных мохнатых существ, словно нашкодившие коты виновато спрятались в кустах. С её появлением на поляне всё замерло, как перед всемогущей королевой. Феи прекратили свои полёты и расселись на ветках деревьев, прибывшие на жуках человечки примостились на ночных цветках. Кто-то в спешке дёрнул за тычинки коровий колокольчик, и он начал издавать приятные на слух мелодии. Гномы тоже на мгновение оторвались от своей кухни. А ведьмы, не успевшие долететь до своего места, замерли в полёте.
       – Я всем вам сказывала накануне: Эльза – моя гостья, и посему находится под моей личной защитой. Что это вы тут за представление перед ней разыгрываете? Как только узнает об этом Лесной король, то не избежать вам его гнева!
       После сказанных Чёрной всадницей слов я услышала перешептывание на непонятном наречии. Вероятно, лесной народ оправдывался и выпрашивал прощение.
       – Здравствуй, Эльза! – повернувшись, поприветствовала меня Чёрная всадница. – Давненько я тебя в гости жду. В эту ночь я решила показать тебе свой замок, который доселе никому из мира людей не показывала. Садись за мою спину на моего верного Росса, и он отвезёт нас в мой фамильный замок, скрытый от недобрых людских взглядов грудой серых камней. 
       Ещё не оправившись от пережитого страха, я, облокотившись о круп коня, подпрыгнула и сразу же оказалась за спиной у Чёрной всадницы. Вольф залаял нам вслед не в силах по причине своего возраста нас догнать. Чёрная всадница нарисовала в воздухе знак рукой, взмахнула ею назад, и Вольф, словно молодой, помчался с весёлым лаем вслед за нами. В считанные секунды мы оказались на высокой горе среди груды серых камней. Чёрная всадница, высвободив ноги из стремени, легко спрыгнула на землю и затем, подав руку, помогла мне сойти с крупа коня. Довольный Вольф, полный молодых сил, подбежал к нам обеим, лизнув каждую по очереди в лицо. Поманив, Хильда подвела меня к развалинам замка.
       Остановившись перед этой большой, как мне показалось, грудой обросших мхом камней, Хильда плавно, как дирижёр, взмахнула красивыми гибкими руками и начала делать вокруг камней пассы и шептать заклинания. Тотчас же на моих удивлённых глазах камни стали подниматься и складываться в стены, как будто бы  ими управлял невидимый строитель. За короткий промежуток времени эта груда камней превратилась в роскошный замок. У меня перехватило дыхание. Ещё бы! Увидеть такую красоту, вызывающую неописуемый восторг. Перед нами во всем своём великолепии встал красивый замок, построенный вперемешку из чёрного и серого камня, крышу которого украшали изящные островерхие башенки красного цвета. С верхушек башенок гордо взирали на мир золотые петушки. Замок был закрыт железными воротами с позолоченными скрещёнными пиками и окружён большим рвом, наполненным прозрачной водой, по краям которого росли ирисы с жёлтыми и фиолетовыми цветами. На поверхности воды разлеглись листья водяных лилий, цветение которых ожидалось примерно через месяц–полтора. А пока на них сидели прудовые лягушки и распевали своими отрывистыми звонкими голосами весёлые свадебные мелодии. От напряжения у них по обеим сторонам шеи раздувались большие белые пузыри, делавшие их довольно потешными. Но как только перед ними проплывали лебеди или утки, напыщенные певцы тут же прыгали в воду, так как не доверяли тем, кто больше их по размеру. Если даже утка для них враг номер один, готовый закусить зазевавшимся певцом, то огромные лебеди ещё страшней!
       Когда мы подошли к воротам, Чёрная всадница хлопнула три раза в ладоши, и ворота перед нами открылись. Рыцари в кольчугах и шлемах, охранявшие замок, почтительно склонились перед своей госпожой, пропуская нас вовнутрь. Сразу же они затрубили в рога, предупредив остальную стражу и жителей замка о нашем появлении. Я взглянула на Хильду. Передо мной стояла не солидная дама, а молодая девушка в изумительной работы тёмно-красном платье, обшитым золотым шитьём. Её наряд украшал большой белый кружевной накрахмаленный воротник и точно такие же манжеты искусного плетения – фриволите. Меня в детстве бабушка Мария учила искусству плетения фриволите, но такую тонкую работу я видела впервые. Белоснежную шею Хильды украшали нити с нанизанными на них жемчужинами белого и нежнорозового цветов, по центру которых блистала золотая цепь с кулоном из ярко-красного рубина под цвет платья. Её маленькие изящные ножки в шёлковых ажурных чулках были обуты в красные туфельки на каблучках с вытянутыми носками, украшенные драгоценными камнями и золотыми пряжками. Плечи молодой хозяйки покрывали волны золотистых волос, собранных в локоны. А голову украшала графская корона – диадема из рубинов, гранатов, диамантов в золотой оправе. 
       – Что? Я тебя сильно удивила? – рассмеялась молодая Хильда. – Да, раз в столетие мне тоже хочется забыть о своём пережитом в жизни горе. Я позволяю себе расслабиться, только если в мире людей нахожу обиженную и оскорблённую душу, которую беру под свою защиту. Только однажды я могу показать ей своё прошлое и самой потешиться. Запоминай всё, что ты сейчас видишь. Если жизнь тебя не испортит, то ты станешь благодаря этому видению искусной мастерицей. И это поможет тебе изменить свою жизнь. И запомни всё твоё приданое в жизни – это твои руки. На них и надейся, и не жди подачек, в том числе от своей семьи. Ибо ваши пути – разные пути. Они скоро разойдутся. Не жалей ни о чём потерянном, надейся только на свои руки, которые тебя никогда не подведут.
       И, взяв меня за руку, молодая графиня повела меня по дорожкам сада в свой родовой замок. С каким божественным трепетом и замиранием сердца рассматривала я красивый сад с диковинными цветами, которые я видела впервые в жизни. По дорожкам сада разгуливали большие красивые птицы, в сравнении с которыми наши фазаны казались невзрачными куропатками. «Это райские птицы, о которых мне рассказывала бабушка» – подумала я.
        – Нет, это простые земные птицы, привезенные из дальних земель, где лето продолжается круглый год, и никогда не бывает снега. Люди зовут их павлинами, – улыбнулась моему неведению Хильда, прочитав мои мысли.   
       Мы подошли к замку. Перед нами открылась дверь, и под безмолвное приветствие слуг мы вошли вовнутрь. Мраморная лестница, покрытая дорогим ковром, гобелены на стенах, золотые канделябры с зажжёнными свечами, изящная резная мебель из красных пород дерева – всё приводило меня в бурный восторг. На стенах висели картины, с которых нам почтительно кивали неизвестные мне люди. Как я потом узнала, на них были изображены, написанные кистью гениального художника, все поколения графов Ангельбергов, начиная с их первого предка, получившего свой титул за отвагу в боях и верную службу у первого немецкого конунга Хлодвига, и заканчивая отцом Хильды.
       Поднявшись по лестнице, мы вошли в зал. Там на позолоченных креслах сидели вельможи в таких искусно расшитых одеждах, что, глянув на них, я невольно сопоставила их с теми райскими птицами, которых я видела недавно в саду. На столе стояли серебряные блюда, на которых лежала приготовленная опытными поварами изумительная еда. Я, разумеется, никогда в жизни такого не видела и не нюхала, поэтому у меня в голове возникла ассоциация скорее с декоративной частью приготовления, чем с её вкусовыми качествами, о которых я также не имела ни малейшего представления. Одетые в разноцветные ливреи лакеи вереницей подходили к столам и плавными движениями пополняли опустевшие приборы гостей, подкладывая в тарелку очередному гостю понравившейся ему кусок.  Перед каждым гостем лежали золотые ложки и стоял золотой бокал, который время от времени слуги наполняли вином.
       Во главе стола на самом высоком кресле, как на троне, сидел сам хозяин дома граф фон Ангельберг. Он ничего не ел, а только печально смотрел вокруг себя, охватывая взглядом всех собравшихся в доме, ибо хозяин не должен показывать гостям своё плохое настроение. Поэтому он старался улыбаться по мере возможности. Но как только мы вошли в зал, на его лице заиграла уже настоящая, а не наигранная прежде улыбка. И он, поднявшись со своего кресла, воскликнул, взглянув на вошедшую в зал Хильду:
        – Доченька моя дорогая! Наконец-то я вижу тебя снова! Почему ты так редко появляешься в моём доме? Моя душа томится и нигде не находит покоя, осознавая, что по моей вине ты лишилась счастья, и душа твоя вынуждена блуждать между мирами.
        – Отец, никто не властен над судьбой, и приходится её принять такой, какая она есть. Я сама вся исстрадалась, но рок неумолим.
       Затем она повела меня по всем залам дворца, рассказывая о каждом. Под конец мы зашли в комнату, где лежали красивые ткани, яркие разноцветные нитки, бисер, жемчуг, кораллы, пяльца, ткацкие станки. У задней стены комнаты лежали готовые изделия. Среди них нарядная одежда, вышитые подушки, скатерти, настенные гобелены, которые будто бы ждали момента, когда они смогут занять достойное место во дворце.
       – Видишь всё это? – обратилась ко мне Хильда. – Это всё было в прошлом, их дух уже давно истлел, но если ты всё хорошо запомнила, можешь восстановить их по памяти и донести до людей.
       – Я всё запомню, но где и как мне раздобыть такие шелка и краски? Они очень дорого стоят.
       – В этом я помогу тебе и попробую так натянуть одну из твоих жизненных струн, чтобы ты смогла их получить в полной мере. А теперь я доведу тебя до нашей полянки, и мы с тобой на время расстанемся.


* Крейцер  - мелкая монета в средневековой Германии
** Бюргеры - горожане
*** Клавикорд – клавишный инструмент, предшественник клавесина, в свою очередь предшественник пианино
**** Коровий колокольчик – колдовская сон-трава
***** Брэ - короткие штаны 


                Часть IV
 
                БЕСПРИДАННИЦА

         Вальпургиева ночь подходила к концу. Наступила  пора прощаться. Хильда сделала знак рукой, и на место роскошного замка снова легли развалины. Посадив меня на круп Росса, Хильда направила коня обратно на поляну. По дороге я заметила две прозрачные тени: одна – молодая красивая, другая – постарше, начинающая увядать. Они о чём-то горячо спорили между собой, явно не желая ни в чём уступить друг другу. Создавалось впечатление, что они делят шкуру ещё бегающего медведя.
        – Это твои будущие родственники, – сказала Хильда. – Остерегайся их и ничего у них не оспаривай. Повторюсь: я не могу изменить твою судьбу и выпавшие на её долю испытания.
       В знак согласия с её словами я промолчала.  Хильда, внимательно посмотрев вдаль и по сторонам, словно кого-то искала, повернулась ко мне: 
       – Когда-то в стародавние времена бродила по земле добрая голубоглазая богиня любви и плодородия. В наших краях её звали Фрейя, в других землях у неё были другие имена. Пролетая над землёй, богиня разбрызгивала утренню росу и тёплый солнечный свет, из её золотистых кудрей сыпались весенние цветы, а слёзы её, падая на землю или в море, превращались в янтарь.
      Разыскивая своего пропавшего мужа Бога ветра Одра, Фрейя в соколином оперении и в сопровождении стайки духов любви облетала все небесные дали. Но чаще всего она передвигалась на колеснице, запряжённой пушистыми кошечками.
       Теперь она покинула мир людей и живёт в другом мире, а на землю выходит только на короткое время – весной. С некоторых пор она больше не вмешивается в дела людей, для которых главным делом жизни стали богатство и власть. Выбросив из корзины дары людям, она возвращается обратно в свой дворец. Ничтожно мало число тех, кому удаётся поймать эти дары. А если и поймают, то им не всегда предоставляется случай ими распорядиться из-за безжалостных и диких законов борьбы за власть и деньги, которые царствуют беспощадным тираном в сегодняшнем мире людей. В итоге миллионы покалеченных человеческих судеб.
       - Ах, я знаю. Фрейя – это лесная ведьма, живущая под кустом бузины. Я слышала о ней от старых жительниц нашей деревни. Они говорят, что все местные ведьмы обращаются к ней за советом и помощью. Она у них вроде как старшая, что-то вроде Госпожи.
        При этих словах Хильда изменилась в лице. Её красивые глаза загорелись гневом. Я тут же пожалела о своём неразумном умозаключении. Все мои сведения я черпала из услышанных разговоров наших деревенских старух, которые в свою очередь также слышали их от других и делились между собой, тем более, что до меня долетали только мелкие обрывки этих рассказов.
       – Как ты, Эльза, можешь так рассуждать о Фрейе? Эти женщины-христианки далеко не всё знают о доброй богине Фрейе. Будучи из рода земных богов ванов, владеющих магией и колдовством, конечно, она прекрасно знала это искусство и учила ему людей, особенно женщин. Но не знают христианки, что равных ей по красоте и женственности не было и нет во всём мире ни среди богов, ни среди людей, а сердце её так мягко и нежно, что проникается страданием каждого, кто попадает в беду.
       Вот ты собираешь травы и коренья, потому что тебя этому научила Мария. Однако ты не знаешь, что именно добрая Фрейя ещё от времён мироздания научила людей этим знаниям. Она помогала простым смертным находить особые травы и коренья и готовить из них лечебные настои и отвары, помогающие излечению людей от болезней и способствующие заживлению ран, полученных в битве либо от схватки с диким зверем. Она посвящала людей в свои тайны. И не её вина в том, что люди, получив от неё знания, нередко обращали их во зло другим.
       – Прости меня, Хильда! – пробовала оправдаться я. – Мне ничего не было известно о Фрейе. Для наших людей существует один единственный Бог – Иисус. Он пришёл к нам, чтобы спасти наши души, и за наш первородный грех его распяли на кресте.
       – Да, да, –  сказала, немного смягчившись, Хильда. – Он пришёл в жестокий мир людей, чтобы образумить их. Но враги его распяли. Потом их потомки признали его Богом, но его добрые намерения обратили во зло другим людям, чтобы их полностью поработить, усыпив разум, и подчинить своей воле. Его наместник на земле, который таковым себя считает, сидит в Ватикане, именем Бога натравливает одни народы на других, по всему миру распри, раздоры, войны, приносящие прибыль королям и иным диктаторам и их приближённым. Эта война разлучила меня с Орландо. И я не единственная жертва этой кровавой бойни. Что поделать? Такова человеческая сущность – вместилище пороков! А потомков друидов, которых ещё с глубоких времён обучала сама Фрейя, со временем становится всё меньше и меньше, так как прикрываясь именем Иисуса разгульные стражники Ватикана – фанатичная и жестокая инквизиция истязает их пытками, а затем сжигает на инквизиторских кострах, приводя в содрогание как Иисуса, так и Фрею. Однако, для тебя будет лучше, если ты забудешь об этом разговоре, чтобы и тебе не досталось от наушников, доносящих епископу. Никому не рассказывай, если не хочешь попасть на церковный суд, который приговорит тебя к сожжению на костре, предварительно обув в испанский сапог – чудовищную пытку инквизиции. А искусству врачевания я научу тебя сама, когда придёт твоё время. Пока оно ещё не пришло, так как ты не прошла через все испытания, выпавшие тебе на нелёгком жизненном пути. Я не буду давать в этот раз кошель с дукатами, как в прошлый раз, так как он тебе пока не пригодится. Помни, всё твоё богатство на сегодняшний день – это твои руки. А пока что ты – иголка, которая всех одевает, а сама голая ходит! Всё впереди. Удача будет сопутствовать тем, кто будет с тобой рядом, а если они тебя покинут, она, удача, уйдёт вслед за тобой. В жизни надейся только на себя и не жди чуда в виде свалившегося на голову неожиданного наследства от неизвестного родственника. Бери свою корзину с травами и ступай домой. Скоро рассвет. Мне пора возвращаться в мой мир, а тебе в свой.  На наследство, оставленное тебе Марией, тоже не надейся.
        С этими словами добрая волшебница Хильда растворилась в молочном утреннем тумане, уже окутавшем весенний лес. Над землёй занимался рассвет, и через короткое время выплыл из-за горизонта раскалённый шар, спешащий согреть остывшую за ночь землю. На деревьях и кустах заговорило-запело на разных языках и наречиях пернатое население.
        Поднявшись с земли, я стряхнула прилипшие к платью сухие листья и веточки и поспешила вместе со своим преданным другом Вольфом домой. Как только я ступила на порог дома, пропел наш петух, а за ним закукарекали все деревенские петухи. Поставив в сенях корзину, я быстро проскользнула в свою комнатку и залезла под одеяло, укрывшись им с головой.
       – Вставать давно пора! Утро уже наступило! – услышала я окрик  Отто. – Что? Не встаётся? Опять ночью по лесам шастала. Расскажи о лесных ведьмах, которые на шабаш летели.
        – Я не шастала, а собирала травы. Сам знаешь, что бабушка Мария сильно расхворалась, может, хоть эти травы ей немножко помогут. А перед рассветом видела двух крестьянок, которые будто бы нашими родственницами собираются стать.
       – Это тебе гномики ночью нашептали, которых ты, наконец-то, приманила варёной морковкой, – ехидно засмеялся Отто. – Или тебе вчера Мария на меня нажаловалась. Не знаю, какие травы помогают от старости. Но попробуй. Она нас с тобой вырастила. А, ты знаешь? Я встретил хорошую девушку, думаю по осени сватов к ней заслать, а там и свадьбу сыграть. Только бабушка против этого брака.
       – Хочет бабушка или не хочет, ты всё равно поступишь по-своему.
       – С её родителями я уже говорил. Она хоть и бедная, но работящая. С хозяйством ловко управляется, как наша тётка Марта. Вот так же успешно и у меня с Зольдой пойдёт!
       Я промолчала в ответ. Находясь под впечатлением от встречи с Чёрной всадницей, я почти не среагировала на планы брата.
       – А-а-х!.. Тебе не нравятся наши порядки!? Так в монастырь дорога свободна! Там белошвейки требуются, а в свободное от молитвы время будешь ноннам* про своих гномиков рассказывать.
       Я поняла, что разговор у нас не получится, значит, нужно уезжать к фрау Краузе и Гретель и продолжать работать. А дальше, как Бог даст. Спустя две недели я оставила негостеприимный, хоть и родной дом, и вернулась в город.
       За довольно короткое время произошли огромные перемены.  Мастерской почему-то командовала фрау Краузе, а фрау Гретель также, как и раньше, занималась производственным цехом и кроила платья, но уже на правах нанятой работницы. Как я узнала, всё произошло необычно стремительно. Её шалопай, похотливый Курт, продолжал захаживать к одной замужней даме, по имени Амелинда. У неё был уже немолодой, но довольно богатый муж – господин Мюллер. Проследив, рогоносец решил наказать пройдоху тонко и жестоко. Зная его страсть к выпивке и картам, он под видом друга привёл его в одну таверну, где собирались известные шулера. Для последних не составило большого труда обчистить сынка фрау Гретель да так, что за долги пошли с молотка дом и мастерская, которую с таким успехом вела фрау Гретель. И теперь всё перешло через аукцион в полное владение фрау Краузе. Курт ходил, как побитая палкой собака. Но, тем не менее, моя прежняя жизнь, и с ней моя работа, продолжалась. Меня оставили жить в моей комнатке на чердаке, а для фрау Гретель была выделена новой владелицей дома хорошая комната с прилегавшей к ней чуть меньшей комнатой для непутёвого Курта. Теперь он уже не должен был болтаться без дела, а выполнять обязанности по дому, которые он делал с большой неохотой. Фрау Краузе пригрозила выгнать его вон из дома, если он не исправится.
        Я начала получать жалование, которое собирала в свой сундучок. О том, чтобы самой заработать на приданое, я  не мечтала, так как время невест проходит быстро. «Может быть, хоть старость себе обеспечу»,  – мелькало в моей голове. В мечтах я часто посещала дворец Хильды, а днём за рутинной работой швеи я снова и снова видела в моём воображении каждую комнату с убранством, изумительной резьбы мебель, гостей в роскошных одеждах, каждую картину и гобелен. Поэтому, однажды вечерам в свободное от работы время я начала вышивать на холсте рыцарей, дам, увиденные на богатых одеждах узоры, дворец с гербом, тихие пруды с белыми изящными лебедями, грациозных павлинов.
       Но моим спокойным дням вскоре пришёл конец. В один прекрасный день в нашей мастерской появился молодой бюргер по имени Свенальд – высокий тёмноволосый мужчина. В его карих глазах мелькало что-то детское, непредсказуемое. Как я узнала в дальнейшем, он являлся каким-то дальним родственником фрау Гретель. Зная его  распутный образ жизни, ни один добропорядочный бюргер в его городе не желал отдавать ему в жёны свою дочь. Тогда он привёл в дом красивую, но лёгкого поведения девицу. Первое время они жили как будто бы в ладах. Но спустя два года его сожительница неожиданно скрылась, прихватив с собою все нажитые совместно сбережения. А он после этого пустился гулять по кнайпам и пропивать всё, что осталось. И вот совсем недавно в нашем городке скончался его бездетный родственник по имени Хельмунд, оставив ему в наследство свой дом к большому неудовольствию фрау Гретель, надеявшейся, что дом отойдёт её Курту. Видел, значит, покойный родственник, как вёл себя избалованный мамашей Курт, а слухи о Свенальде пришли только на следующий день после его смерти, когда завещание в его пользу уже было составлено, подписано и заверено в присутствии нотариуса. Свенальд решил с переездом начать новую жизнь, и занялся гончарным делом и чеканкой по металлу, что у него очень хорошо получалась. Фрау Гретель, скрывавшая под маской учтивости свою неприязнь, и Курт приняли Свена по родственному, и тот, судя по отношению к нему родственников, ни о чём плохом не мог подумать. Я в их игре должна была оказаться разменной монетой. Меня хвалила за работу фрау Краузе, так что теперь я допускалась к пошиву дорогих платьев. Вспоминая картины и гобелены из дворца Хильды, я стала украшать одежду какой-нибудь затейливой вышивкой или цветком, получавшимися только у меня, и все клиентки оставались довольны моей работой. Фрау Краузе имела хорошую прибыль, а фрау Гретель только скрипела зубами от злости, но виду не показывала. Курт неожиданно начал расхваливать меня Свену, сообщив, что за мной имеется приличное приданое, которое будто бы отец перед смертью ей завещал, но брат с матерью не хотят его отдавать. Потому-то меня замуж не выдают. Тогда Свен и начал оказывать мне знаки внимания. При его появлении я старалась скрыться из виду. Но на помощь ему опять и опять приходил Курт.
       В доме, который Свенельд получил по наследству, проживала некая уже немолодая экономка, выполняющая все работы по дому. Она была при покойном Хельмунде на правах домоуправительницы и умело вела хозяйство вплоть до его кончины. Женщина была взята в дом тяжело больным хозяином дома  после смерти жены, поскольку хорошо разбиралась в лечебных травах. Благодаря своим лекарственным снадобьям и настойкам, она быстро поставила на ноги больного Хельмунда, и он протянул ещё пятнадцать лет в полном здравии. Эта женщина надеялась, что Хельмут возьмёт её в жёны, и его дом достанется ей. Но, увы, этого не произошло. И теперь она страшно злилась на нового хозяина, и план Курта ей пришёлся по вкусу.
       А я – игрушка судьбы, ничего не подозревая, спокойно работала и жила при мастерской. Осенью на свадьбу брата я не поехала, сославшись на то, что у нас очень много работы, и хозяйка меня не отпускает. Но через приезжавших в наш город крестьян я передала своей будущей снохе подарок на свадьбу – венчальный венок с фатой.
       Время шло, приближался декабрь-месяц. Однако предзимье оказалось необычно тёплым, и появившиеся в тёплом воздухе первые снежинки таяли, не успев долететь до земли. Наш небольшой городок Виттхайм готовился к зимнему празднику – Адвенту**. Дома украшались венками и веточками ели либо сосны с шишечками. Под окнами подвешивались фигурки Святого Николауса в красном кафтане, с мешком подарков за спиной. На столах у всех добропорядочных бюргеров в каждый воскресный день зажигались свечи: в первый Адвент –  одна свеча, во второй – две и так далее. А уже к Рождеству весь город был наряжен, и пестрела своими яркими товарами рождественская ярмарка. У себя в комнате я обнаруживала сладких поросят из теста, конфеты, пряники с маленькой еловой веточкой. Я знала, что это Свен, таким образом оказывающий мне знаки внимания, но виду не показывала. К концу рабочего дня я приносила их в цех и угощала всех, говоря при этом, что это подарок от Николауса. Швеи, по-видимому, знавшие истинную причину, мне приветливо улыбались и поддакивали. В своей комнатке я тоже держала в вазочке небольшую веточку ели и зажигала маленькие свечечки. Во второй Адвент, у меня отчего-то началась сильная бессонница, и я, откинув одеяло, встала с постели и подошла к окну. Мои свечечки уже почти догорели, оставляя от огонька небольшой дымок, который, поднимаясь к окну, отбрасывал причудливые тени. Сон не шёл мне в голову, и я начала за этими тенями наблюдать. Вдруг, на одной из теней вспыхнула и начала увеличиваться в размере яркая искорка. Из неё вылетела маленькая, уже знакомая мне, девочка-эльф.
       –  Здравствуй, Эльза! – поприветствовала меня малютка. – Меня послала к тебе Хильда. Напрасно ты не едешь домой на Рождество. Дни Марии уже сочтены. Она просила тебя быть осторожной в праздничные дни, не пить ни вина, ни грога.
       Сказав это, малютка исчезла, а я, сладко зевнув, заснула. Проснувшись рано утром в понедельник, мне долго не хотелось вылезать из-под одеяла. Наша мастерская не работала. Наступила предрождественская неделя, и всё население города было занято приготовлениями к встрече Рождества Христова. Я решила не ехать домой, а остаться с фрау Краузе, предложившей мне встретить Рождество в кругу её семьи. Также были приглашены фрау Гретель, Курт и, конечно же, его троюродный брат Свен, с которым они теперь стали неразлучны. Душу мою щемило какое-то тревожное предчувствие. Но я гнала эти мысли прочь: «Чему быть – того не миновать!» – говорила мне не раз бабушка Мария. – Судьба! С ней не поспоришь!
         На сегодняшний день дела мои как будто бы неплохо складывались: живу в отдельной комнате, работаю и получаю жалование. Меня больше никто не донимает из-за моей некрасивой внешности и уговорами уйти в монастырь. Так чего же мне ещё ожидать?
       И вот наступил канун Рождества. Выпал первый снег. Зима вступала в свои права. Мороз крепчал. Дым столбом валил из труб, жители старательно обогревали дома перед Святым праздником. Около церквей начинались мистерии – обряды поклонения пастырей, известных по Новому Завету как волхвы, лежащему в яслях младенцу. Пелись рождественские церковные гимны и разыгрывались эпизоды из Ветхого и Нового Заветов около яслей с младенцем Иисусом.
        Я взялась помогать на кухне служанкам. Готовить я не умела и потому с большой охотой выполняла все подсобные работы, одним глазом наблюдая, как повара натирают мёдом и гвоздикой молочных поросят, разделывают карпов, тушат сладкие яблоки в вине, перемешивают деревянной ложкой рождественскую кашу, пекут ржаной хлеб с выдавленным на верхней корке крестом, посыпают сахарной пудрой выпеченные штолены*** и, конечно же, как разливают по чанам традиционные глинтвейн с гвоздикой и корицей и праздничный грог. «А смогу ли я когда-нибудь также легко всё готовить, как это делает розовощёкая кухарка и маленькие поварята, её помощники?»  – мелькало в моей голове.
       В праздничном зале в медном ведре с водой стояла ёлка с большой шестиконечной Вифлиемской звездой на верхушке. Ёлка была украшена подвешенными на нитях разноцветными шарами из пергамента, розами из цветной бумаги, яблоками, пипаркуксом****, имбирным печеньем, всеми видами карамелей. Праздничное убранство дополняли бумажные звёзды, ангелы, снежинки и гирлянды, вырезанные из бумаги колокольчики, сердечки, фигурки птиц и зверей, раскрашенные яркими красками. К её ветвям были подвешены маленькие свечечки, которые хозяева должны были зажечь с приходом Рождества в дом. Под ёлкой стояли вырезанные из дерева ясли, в которых лежал на сене новорожденный младенец Иисус. Рядом находились фигурки склонённых над Ним Марии и Иосифа. Чуть поодаль от них стояли три короля – Каспар, Мельхиор и Бальтазар, принесшие святому младенцу дары. Всё это великолепие завершали вырезанные из дерева домашние животные: корова с телёнком, овечки с ягнятами, домашний ослик. По потолку были развешены бумажные гирлянды, а на стёкла окон наклеены бумажные звёздочки, зверюшки и другие причудливые картинки. На входной двери висел красивый рождественский венок, сплетённый из еловых веток. Около ёлки стоял большой башмак, в который ночью Святой Младенец положит подарки для детей. 
       Я впервые видела такое рождественское великолепие. В нашем доме на Рождество обычно ставили деревянную пирамидку, которую бабушка Мария украшала ветками и яркими мелочами. На полочки пирамидки она раскладывала сладости, а нам, детям, говорила, что подарил их нам Святой Младенец.
       – Br-r! Тпру! Halt! Мои резвые россы! – раздался на дворе громкий голос кучера.
       Это приехало всё семейство фрау Краузе. Сын, потомственный барон Хагнер фон Краузе прибыл с женой Эммой и четырьмя премилыми детками: тремя крепышами и маленькой девочкой. Все они были разодеты в бантики и кружева. Барону фон Краузе перешла по наследству адвокатская контора отца, и он довольно успешно вёл не всегда простые дела клиентов. В праздничные дни и особенно на Рождество и Пасху всё семейство с удовольствием посещало свою мать и бабушку, которую внуки обожали.
       – Ома, ома!***** – кинулись внуки к бабушке.
       Улыбающаяся Фрау Краузе, вытянула руки для объятий, выйдя встретить их на крыльцо.
       У меня кольнуло сердце, будет ли у меня когда-нибудь такая счастливая старость? Наверное, нет. Без приданого о замужестве нечего мечтать.
         Пока сын с невесткой вели семейную беседу с фрау Краузе, их весёлые отпрыски начали гонять взапуски по залу, звонить в привезенные с собой маленькие рождественские колокольчики и сбивать с ног прислугу. Один из поварят поскользнулся и уронил на пол поднос с посудой, которая тут же разбилась вдребезги. На шум прибежала экономка и, мгновенно оценив ситуацию, влепила ему хорошую затрещину.
       –  За это будешь отвечать перед хозяйкой! – гневно закричала она.
       –  Не надо его ругать, Ирма! – вмешалась подошедшая фрау Краузе. – На пороге Рождество, будем же ко всему терпимыми, как учит Господь наш Спаситель Иисус Христос.
       Приехавшая вместе с детьми молоденькая гувернантка Кэйси не могла угомонить своих подопечных, даже стращая их приходом грозного Кнехта Рупрехта – спутника Святого Николауса. Тогда я тихонько поднялась в свою комнату и открыла свой заветный сундучок. Достав оттуда трёх маленьких гномиков и маленькую фею с крылышками за спиной, которые пошила, вспоминая своё приключение в Вальпургиеву ночь, я, спустившись с ними вниз, протянула  малышам. От полученных подарков малыши пришли в бурный  восторг и напрочь забыли о своих проказах. Потом, обступив меня, начали спрашивать, кто они такие. Рассказывать им о своих ночных видениях я не стала, вспоминая запрет Чёрной всадницы. Вместо этого начала им пересказывать сказки, которые мне в детстве рассказывала Мария. Малыши, усевшись на стульчики, внимательно слушали.
        Но это вызвало недовольство, граничащее с ревностью у Кэйси, и она побежала жаловаться господам на то, что их крошки ведут беседу с домашней прислугой.
       – Эльза – не совсем прислуга, – вступилась за меня фрау Краузе. – Она наша любимица. Платья, шитые её рукой с необычными украшениями, приносят большой доход нашей мастерской. Нас хвалила сама матушка аббатиса, поскольку мы имеем возможность заниматься благотворительностью. А если нашим крошкам нравятся её сказки, так пусть они послушают, а наша прислуга тем временем закончит все работы по дому, и мы все вместе встретим Святую ночь и посетим утром Дом Господень.
       Адвент был последним, то есть четвёртым перед Рождеством. Вечерело. Скоро на небе появится первая звёздочка. Все с нетерпением ждали первого гостя, который, согласно обычаю, впускает в дом  Рождество. На улицах слышались рождественские песни ряженых, звенели в морозном воздухе весёлые детские голоса. Ряженые посыпали добропочтенных бюргеров свечёным рождественским зерном, получая от них в награду сладости и мелкие монеты. Судя по нарастающему пению, эта маленькая процессия приближалась к нашему дому. 
        В это время зазвонил дверной колокольчик и на пороге появился раскрасневшийся от мороза Свен с огромным букетом, состоящим из еловых веток с шишками, омелы с жёлтыми ягодами, остролиста и зелёного плюща. Судя по его поцарапанным рукам и щекам, я поняла, что он сам лез за омелой на дерево. Он протянул этот большой букет светящейся от радости Эмми.
       – Как мило с вашей стороны! – воскликнула она. – Я англичанка. А в моём родительском доме к этому празднику всегда готовили ветку поцелуев, имеющую форму двойного кольца. Её украшали гирляндами, зелёными ветками остролиста, плюща и омелы, яблочками, грушами, зажжёнными свечками. Если девушка случайно оказывалась под этой веткой, её позволялось поцеловать. А так как вы первый гость в нашем доме, да ещё черноволосый мужчина, это сулит нам удачу. Примите, пожалуйста, и от нас подарок как символ гостеприимства.
       Передав Свену на подносе сдобный штолен, Эмми вместе с Кэйси принялись готовить ветку поцелуев, в то время как фрау Краузе одаривала подарками пришедших на порог детей, одетых в белые накидки.
       Ловкие руки мастериц быстро сложили и нарядили Ветку поцелуев. Её подвесили возле рождественского стола, напротив камина.
      На небе загорелась первая звёздочка, означающая, что наступил Святой вечер, и фрау Краузе как добрая хозяйка дома пригласила всех к столу. Когда я проходила мимо этой ветки, я невольно замедлила шаг, чтобы поближе её рассмотреть. В эту минуту около меня оказался Свен, который сгрёб меня своими медвежьими руками и в одно мгновение поцеловал под этой веткой. От растерянности я громко вскрикнула, чем привлекла внимание окружающих. А Эмми, быстро сообразив что к чему, попросила фрау Краузе:
       – Mummy, пожалуйста, посадите этих молодых людей за нашим столом непременно рядом.
       – Нет-нет! – пробовала я протестовать.
       Фрау Краузе знала о моей неприязни к Свену, но хотела сделать приятное своей любимой невестке и, потому, усадила Свена рядом со мной к моему большому неудовольствию.
       Приглашённый в дом отец Бернхард из аббатства, прочитал нам проповедь, после чего рассказал о рождении Святого Младенца в яслях. Когда его рассказ был окончен, Эмми поинтересовалась, откуда пришла в наши края традиция ставить в домах ель на Рождество и украшать её серебряной мишурой?
       Отец Бернхард откинулся в кресле, обвёл собравшихся внимательным взглядом, на минуту задумался, остановив взгляд почему-то на мне, и поведал нам такую легенду:
       Первое упоминание о ели связано с монахом, святым Бонифацием примерно в 755 году. Святой Бонифаций, рассказывая друидам о Рождестве Христовом, срубил дуб, священное и неприкосновенное дерево поклонения друидов. Падая, дуб повалил десятки стоящих поблизости деревьев. А стоящая рядом молодая ель осталась целой и невредимой. Бонифаций представил выживание ели как чудо и воскликнул: «Да, будет это дерево деревом Христа!» С той поры Рождество в Германии отмечалось с украшенным молодым еловым деревцем – деревом Христа.
        А что касается серебряной мишуры, так это уже другая история. Отец Бернхард скользнул взглядом сначала по мне, затем по сидящему рядом Свену и снова по мне. Я опустила взгляд. Он продолжал рассказ своим мягким, певучим, почти усыпляющим гипнотическим низким голосом, чётко выговаривая каждое слово:
        Давным-давно жила была добрая бедная женщина, у которой было много детей. Как-то накануне Рождества она нарядила ёлку, но ёлка получилась скромная, почти без украшений. Ночью на ёлке побывали пауки, и, переползая с ветки на ветку, оставили на её ветвях паутину. Зная доброту женщины, Младенец Христос решил её наградить и благословил дерево. И о чудо! В результате паутина превратилась в сверкающее серебро.
        – Ой, вы так интересно рассказываете! – восторженно произнесла Эмми после его рассказа. Ваши друиды оказались послушными. А вот в Англии детей пугают кельтами и друидами. Не меньше, чем нечистым. Говорят, что кельты-язычники после сражения выпивали тёплую кровь у побеждённых врагов. А друиды, очень почитаемые кельтами жрецы, что-то вроде наших святых отцов, приносили богам и деревьям в жертву людей. Бр-р… Прямо мороз по коже проходил от этих страшилок. Хотя, правда, у предка наших королей – короля Артура был один такой друид на службе, и звали его Мерлин…
        – Не надо, дочь моя, в Святую ночь вспоминать об этой ереси. Это большой грех. Лучше все вместе помолимся и споём наши рождественские гимны во славу рождения Господа Бога нашего - Спасителя Иисуса Христа, а затем отужинаем и выпьем праздничного глинтвейна и грога. Мы дружно встали, и под густой бас отца Бернхарда начали молиться, потом запели рождественские песни. Получилось свято и торжественно. По окончании пения все сели за Рождественский стол.
        Стол стоял напротив камина, в котором весело потрескивали сухие дрова. От камина шло приятное тепло, создающее уют в праздничном зале. Начиная с завтрашнего дня в течение Двенадцати святочных дней праздника будет сжигаться традиционное рождественское полено, приготовленное ставшим теперь главой семейства молодым бароном фон Краузе. За таким праздничным  столом я сидела впервые. А стоящие на нём блюда источали пряный аромат, который сладко щекотал мои ноздри. Сидевший со мной рядом Свен, заметив моё смущение, начал мне подкладывать понемногу в тарелку разные вкусности. Из налитого в мой бокал глинтвейна я выпивала по одному глотку, помня наказ малютки-эльфийки. Когда на стол подали сливовый пудинг, Свен зачерпнул и положил в мою тарелку одну его ложку. У меня во рту оказалось что-то твёрдое, больно ударившее по зубу, как только я начала его есть. Вынув предмет изо рта и положив его на тарелку, я увидела маленькое колечко.
       – Вот так новость! У Эльзы кольцо, а у меня пуговица! – воскликнул Курт.
       – А у меня монетка! – крикнул Свен, положив её на ободок своей тарелки.
       – Не огорчайтесь! Это наша небольшая английская шутка, – воскликнула разрумянившаяся от выпитого глинтвейна Эмми. – Сливовый пудинг мы готовим в котлах за несколько дней до Рождества всем семейством. И по нашей традиции в пудинг кладём четыре предмета: монету, напёрсток, пуговицу и кольцо. Монета означает богатство в Новом году, пуговица – холостяцкую жизнь, напёрсток для девушки означает незамужнюю жизнь, кольцо – замужество и женитьбу.
       – Но я не могу выйти замуж ни в этом, ни в следующем году! – запротестовала я. – Все в деревне говорили, что я дурнушка. Да и приданого у меня нет!
       – Не огорчайся, дитя моё, – попробовала меня утешить фрау Краузе. – Ты прилежная, и наш Господь обязательно это учтёт. Он милостив и помогает всем страждущим и обездоленным.
       – Дитя моё, почему ты до сих пор не пришла в нашу святую обитель и не приняла постриг в нонны. Нет большего счастья в жизни, чем счастье служения нашему Господу Иисусу Христу! – воскликнул отец Бернхард.
       – Этого желали мои родители. Однако мой дедушка Отмар перед смертью завещал им кошель с дукатами на мою учёбу, чтобы я сначала попробовала свои силы в мирской жизни. Этого желала для меня и моя бабушка Мария.
       – Хорошо, дитя моё, раз уж у тебя всё складывается пока хорошо, то после окончания праздников обязательно приди ко мне на исповедь.
        – Непременно приду, святой отец, – пообещала я, опустив глаза.
        Наш так хорошо начатый вечер продолжался. А кто стал в этот вечер обладателем напёрстка, мы так и не узнали. По окончании Святого вечера отец Бернхард всех нас по очереди благословил и раздал освящённые гостии*****. И каждый из нас перед уходом выпивал поднесенный Свеном бокал глинтвейна. Дошла очередь и до меня. Я подумала, что по окончании застолья можно уже ничего не бояться. Взяв бокал, поданный Свеном, я выпила его до дна. Вдруг, у меня от выпитого напитка начали «дервенеть» ноги и кружиться голова. Меня начала одолевать сонливость. Я уставилась тупым взглядом в букет омелы и чувствовала, как у меня внутри разгорается огненное пламя. Последние слова, которые я помнила, сказанные голосом фрау Краузе:
       – Свен, отнеси Эльзу в её комнату, она слишком утомилась за этот вечер, на котором она присутствует впервые. Ей, видимо, ударил в голову грог, который ты ей так любезно предложил выпить.
      У меня начали закрываться веки, и я, без чувств, свалилась на руки Свену, который, подхватив меня, куда-то понёс.
      Потом я почувствовала, что моя душа рвётся из моего довольно грузного тела наружу. Ещё немножко – и я вырвалась из него, как из тяжёлого панциря, и с лёгкостью бабочки взлетела к потолку. Оглянувшись ещё раз на своё безжизненное, как мне показалось в этот миг, тело, которое Свен подносил к двери, и на расходившихся гостей, подходивших к отцу Бернхарду за благословением и гостиями, я вылетела в окно. Там меня подхватил буйный вихрь, закруживший так, что не успев опомниться, я очутилась в горной местности на незнакомой мне лесной поляне на склоне, окружённой старыми и молодыми дубами. Солнце уже скрывалось за грядой отвесных гор, но птицы ещё скакали с ветки на ветку, о чём-то беседуя между собой звонким щебетом. Посреди поляны стоял огромный дуб с мощными раскидистыми ветвями, словно всемогущий король над всеми. Невольно залюбовавшись им, я стала рассматривать его крону. Вдруг мой взгляд упал на большой куст цветущей белой омелы, росшей на его ветвях. Мне показалось, что из ветвей омелы на меня смотрит красивое девичье лицо с золотистыми волосами и голубыми глазами. Когда мой взгляд снова скользнул по дубу, мне померещилось, что у этого дуба в стволе два больших глаза, которые меня рассматривают до боли знакомым и оценивающим взглядом. Где же я видела эти глаза? Да это же взгляд Свена, и я вздрогнула всем телом. Моё сердце пронзило что-то острое и непонятное, а по телу прошёл какой-то нервный тик неизвестного мне доныне чувства. Но ниточку моих мыслей прервал звук барабанов и флейт. К дубу приближалась группа высоких мужчин в белых плащах с золотой вышивкой. Головы их были закрыты глубокими капюшонами. Впереди шёл видимо самый главный из них с золотым серпом на боку. Рядом с этой процессией шли два больших белых быка без аркана и привязи. Меня охватил страх, и я побежала искать защиты у зелёного плюща, который так плотно обвил близко растущий куст, что мне удалось спрятаться под этим мини-шатром. Остановившись недалеко от дуба, эти люди начали поджигать с разных сторон привезенный на телеге хворост, чтобы развести большой костёр. Постепенно его красные языки увеличивались, как по волшебству, занимая всю территорию, а клубы дыма поднялись высоко в небо. Потом их предводитель начал что-то шептать на непонятном языке, отдельные слова которого подхватывали все остальные. Далее их гортанная речь стала замедляться, замедляться, как мне показалось, и перешла в пение. Интуитивно я поняла, что они обращались к своему богу и к этому огромному дубу. Когда их пение было окончено, человек с золотым серпом полез на дерево. Оказавшись около куста омелы, он вынул из-за пояса привязанный золотой серп и отрезал им её цветущей куст. Я услышала, как бедный кустик вскрикнул, но этот звук потонул в свистящем дуновении ветра… Человек что-то пошептал над ним и, завернув его в белый плащ, спустился вместе с ним на землю.  После этой церемонии он подошёл к быкам и, непрерывно повторяя свою песнь-молитву, перерезал горло обоим быкам, которые даже не сопротивлялись. Мне стало страшно и жутко от увиденного зрелища. Я слышала от людей, в свою очередь, слышавших от бывалых купцов, что есть такие народы, живущие в других концах земли. У них много богов, которым они приносят в жертву домашних животных. Так неужели сейчас, на моих глазах, произошло это кровавое действо? Меня начали терзать тяжёлые мысли, хотелось убежать подальше от этого проклятого места. Но как и куда? Мои ноги отказывались меня слушаться. И меня всю, от ног до головы, сковал такой страх, что я едва могла дышать. Что будет со мной? Я ничего не могла придумать в эту страшную минуту. Появилась мысль: отвернуться. Но нет! Всё-таки лучше сбежать. Однако не было сил даже пошевельнуться. Тело и ноги стали деревянными, накрепко пригвоздив меня к убежищу. А пришедшие люди, как ни в чём не бывало, обрабатывали туши, бормоча свои молитвы, сливая кровь под корни священного дуба. Освежевав зарезанных быков, одни начали жарить на вертелах над костром мясо; другие, в белых одеждах, привязав к колёсам смазанный жиром хворост, поджигали колёса и пускали их по склону. Когда мясо поджарилось, его начали с аппетитом поедать, а, насытившись, пустились в пляс. Но вдруг к этой группе подошла еще одна группа, на этот раз женщин, в похожих одеяниях, и одна из них произнесла слова, которые я без труда поняла:
       – Вы принесли жертву Великому Белену в наш священный праздник Белтейн, а совсем забыли о Лесном короле, которого вы лишили возлюбленной. Теперь принесите ему жертву взамен отобранной, ибо в противном случае она не принесёт вам счастья!
       – Подскажи нам, Сабрина, где взять эту жертву? – ответил  их старший, как я теперь поняла, главный жрец.
       – В данный момент она находится под кустом плюща.
       Тут же двое рослых жрецов подошли к моему убежищу и, подхватив меня под руки, подвели к дубу, которого, как я поняла, эти люди называли Лесным королём. А его возлюбленной была срезанная недавно омела.
       – Она недостаточно красива для Священного Дуба – Короля Леса, – ответил жрец.
       – Ничего, зато она девственница.
       Как только надо мной занесли тот же самый золотой серп, я увидела подъехавшую на коне Хильду в синем наряде.
       – Хильда, Чёрная всадница, спаси меня! – прокричала я, собрав последние силы.
       – Эльза, вспомни мои слова, которые я не раз говорила тебе: спасти тебя от твоей судьбы и выпавших на твою долю испытаний я не властна.
       – Хильда, Хильда-а! – кричала я, извиваясь от резкой боли, от пронзившего моё сердце серпа, неужели я такая грешница, что не заслужила спасения?
       Мой голос потонул в густом ночном тумане и дыму костров.

* Die Nonne(нем) – монахиня
** Адвент – сочельник
*** Штолен – рождественский кекс с изюмом
**** Пипаркукс – рождественское печенье с перцем 
***** Ома – бабушка
****** Гостии – облатки


                Часть V

                ИГРУШКА СУДЬБЫ

      Меня пронзила резкая боль. Я так громко кричала, что проснулась от собственного крика. Открыв тяжёлые от глубокого сна глаза, я увидела себя лежащей в незнакомом месте, в чужой постели. Болела голова и низ живота. На белом одеяле, которым я была укрыта, лежал букет омелы, сладкие поросята, пряники, теплый пуховый платок тёмно-синего цвета, серебряный браслет с бирюзой и с тем же камнем серёжки. От тупой боли в голове я плохо соображала, попробовала снова закрыть и открыть глаза, так как думала, что ещё не проснулась. Но в это время отворилась дверь, и в комнату вошла пожилая женщина в белом кружевном чепчике и белом переднике. На небольшом подносе стояла глиняная эмалированная кружка, из которой поднимался пар с приятным ароматным запахом. Женщина поставила поднос на прикроватную тумбочку и, усевшись на мягкий пуфик рядом с моей постелью, протянула мне кружку.
       – Выпей немножко горячего, и тебе сразу же полегчает, – предложила она, как мне показалось в эту минуту довольно сухим и властным голосом.
       – Где я, скажите?
       – В доме у Свена.
       – Матерь Божия! – произнесла я с ужасом. – Как я тут оказалась? Сегодня Рождество Христово. Все пошли в церковь. А я! О, Господи, что же со мной будет? Что обо мне подумает фрау Краузе? Что мне делать? – из моих глаз хлынул поток слёз, и я забилась в истерике, как в детстве, когда меня гоняли соседские  мальчишки, и мне приходилось от них прятаться в стоге сена или в расщелинах деревьев.
       – Довольно! – оборвала меня женщина. – Что сделано, то сделано! Сделанного не воротишь! Лучше вставай и одевайся. Крестьянка, а не баронесса, поди! А, кстати, чего это ты в забытье кричала: «Хильда! Чёрная всадница!»? Неужто знакома с ней? Эх, лучше бы с ней не знаться. Вот и меня она по молодости вдовой оставила. Нашли моего покойного Штефана мёртвым на дне пропасти. Старики поговаривали, что это она, проклятая, его туда заманила. А мне, чтобы выжить, пришлось травами заниматься.
       – Она помогает только добрым людям, а плохим лучше не встречаться с нею, – выпалила я, тут же прикусив язык, вспомнив предупреждение бабушки Марии и самой Хильды.
       – А ты сама что?.. Хорошая? – насмешливо проговорила женщина, но, видно, вовремя спохватилась. – И то верно, нечего ему было искать в горах какой-то зарытый разбойниками клад. Эта шайка в своё время всю округу держала в страхе. А дух их покойного вожака, сказывают, до сих пор этот злополучный клад охраняет и порядочных людей по ночам пугает.
       Как я поняла, имя Хильды подействовало на женщину магически, и у неё быстро пропала охота меня унижать. Но, тем не менее, её властная натура зудела, не давая ей покоя, и она продолжила своё наступление:
       – Вставай, вставай! Нечего из себя недотрогу корчить. Лучше подумай, как тебе дальше жить, если теперь благочестивая фрау Краузе вышвырнет тебя, как собаку, за дверь своего дома после такого грехопадения в Святой день.
        И молниеносно сбросив с меня одеяло с лежащими на нём «подарками», она показала мне кровавые пятна на простыни.
        В это время скрипнула дверь, и на пороге показался Свен с подносом в руке, на котором лежал подаренный ему Эммой штолен, рядом с которым сверкнуло что-то яркое. Что именно, я не могла определить сонными глазами.
        – А ну, ведьма старая! Я послал тебя дать Эльзе выпить отрезвляющего, а не воспитывать. Иначе сама скоро вылетишь из моего дома!
       – Каков наглец, забыл что ли, что в завещании твой дядюшка велел тебе дом унаследовать, но меня при нём домоуправительницей оставить?
       – Ах, вот как? Так я на тебя епископу кляузу доставлю, что ты зелья в котле варишь да бюргеров порядочных смущаешь, вот  повисишь у него на дыбе! Старая карга!..
       – Ха, ха! Нашёл, чем пугать! Висеть, так уж обоим! Да и Курта твоего за компанию прихватим. Я епископу сразу же расскажу, как вы у меня сонное зелье выкрали, да ещё и любовного в придачу подсыпали. Только нужное количество неверно рассчитали и под луной заговор не произнесли, так что греховное зелье не на мне одной висит! Епископ осудит и накажет нас всех троих: двух рослых молодых красавцев и старуху. Вот будет горожанам потеха, как только святые праздники закончатся.  Эх, давай-ка лучше не будем ссориться, я, ведь, тебе ещё пригожусь!
       – Да кто тебе поверит, тебя все соседи знают. А в твоих услугах я теперь не нуждаюсь. Я решил вместо тебя Эльзу в доме оставить.
       – Да в своём ли ты уме? Неужели ты думаешь, что она со всем хозяйством справится. Посмотри-ка на её тоненькие пальчики. Ишь ты, баронесса за клавикордом! Этими пальчиками разве что дырки штопать на твоих панталонах и чулках, когда ты после пьяной драки домой возвращаешься. Только свою дырку ей уже не заштопать! А защитница у неё посильнее тебя есть. Хотя молчу, молчу от греха подальше. Сами разбирайтесь, а моё дело сторона.
       И Гудрун, так звали эту языкатую женщину, подняв кверху мою руку, показала Свену маленькую ладошку и тоненькие пальчики. Да, теперь мне самой стало понятно, почему бабушка Мария и тётка Марта настаивали на моей учёбе у портнихи. Действительно моё слабое здоровье и тонкие пальцы не годились для крестьянской работы.
       Я сделала усилие приподняться. Мой лоб покрылся холодной испариной, и я снова рухнула на подушку. Не знаю, сколько времени я так пролежала. Очнулась я, когда почувствовала противный запах в носу. Это старуха Гудрун поднесла мне под нос какую-то жидкость из жёлто-зелёной бутылочки. На своей тяжёлой голове, которую неимоверно ломило от боли, я почувствовала мокрую холодную повязку с запахом уксуса. Свен, подхватив крепкими руками, попробовал усадить меня на кровать. Кое-как я сумела сохранить равновесие, ухватившись руками за спинку. Гудрун поднесла к моим губам глиняную чашку с каким-то крепким напитком из трав. Хлебнув пару глотков, я почувствовала, что силы мои начинают понемногу возвращаться.
       – Чтобы к вечеру она на ногах стояла, или я за себя не ручаюсь! – крикнул Свен.
       – Вот напугал! Моё дело маленькое, а ответ тебе держать, раз уж в чужом огороде напакостил, – огрызнулась Гудрун.
       Не знаю, чем бы закончилась их перебранка, но в это время в дверях зазвонил колокольчик, а затем послышались глухие удары в дверь, явно не желавшего долго стоять на пороге гостя. Гудрун побежала открывать дверь, а поить меня новым зельем «любезно» предоставила Свену. В ту же минуту в дверях показались фрау Краузе с сыном и невесткой, фрау Гретель, за которыми шли отец Бернхард и с виноватым видом нашкодившего кота Курт. Покраснев от стыда, я спряталась под одеяло. Но это было, по крайней мере, глупо и бессмысленно, так как зрители уже всё знали. По всей видимости, это им сообщил Курт,  топтавшийся на ногах, явно выражая своё смущение. Но когда я снова высунула голову из-под одеяла, то заметила в его глазах довольную улыбку лиса, только что слопавшего на завтрак жирную хозяйскую индейку. Хитрый смешок на его лице  выдавал негодяя, наслаждающегося моим позором. Автором этого сценария, как я узнала немного позже, был именно он. Как все завистливые и мерзопакостные натуры, он иногда мог помочь неудачникам, с целью возможности их использования для своих злодеяний в дальнейшем. Он мрачнел от вида чужого успеха и благополучия, а его чёрная душа не находила себе покоя. И всеми известными ему способами Курт стремился счастливых и благополучных испачкать нечистотами. Его мелкой душе не давали покоя моё неожиданное вознесение с помощью фрау Краузе и триумф баловня судьбы Свена, которому нежданно-негаданно достался в наследство дядюшкин дом. И, поэтому, он решил столкнуть нас обоих в помойную яму таким довольно хитроумным способом и затем наблюдать со стороны, как мы будем выкарабкиваться и отмываться. Да, мы оба перешли ему дорогу, сами того не ведая. Вот и наступил наш час расплаты.
       Первым гневно заговорил отец Бернхард:
       – Вот до чего доводят грехи мирские! Грешными родились…  Вместо того, чтобы замаливать в Святой обители грехи свои, вы решили  поддаться соблазнам и искушениям, в которые постоянно вводит людей Сатана - лукавый противник Господа Бога нашего Иисуса Христа, да ещё в Святой день! Да слыхано ли такое святотатство! О, Господи! Прости нас, грешников непокаянных. Прости нам грехи наши! Кто отказывается от Святой обители, того одолевают мирские соблазны, и грехи, накапливаясь в душах, как песок, держат в кандалах после смерти, не давая грешным душам добраться до ворот рая! После этого монолога, повернувшись к Свену, он, повысив голос, обратил на него свою гневную речь:
        – Как ты, порядочный христианин, мог опуститься до такой мерзости, как зелье ведьмовское. Гореть вам всем в Геене огненной за сие действо учинённое! А до Божьего суда вы все предстанете пред судом церковным, и он вынесет вам свой вердикт по законам нашим да по делам вашим богохульным! А Эльзхен, как невольная участница сей мерзости, примет постриг и проведёт дни своей жизни в Святой обители.
       Я увидала, как побелело лицо Свена, а лицо Гудрун покрылось красными пятнами, ввиду предстоящей неизбежности кары. Отец Бернхард продолжал, на этот раз обратившись к ней:
       – О твоих колдовских шашнях, Гудрун, и сговоре с дьяволом я уже прослышан от людей праведных, которые мне указывали на тебя как на ведьму, смущающую покой порядочных бюргеров своими колдовскими снадобьями. Поэтому, давно пора тебе держать ответ перед судом и святой церковью за свои злодеяния.
       – Святой отец, простите, что прерываю Вас, но, тем не менее, мне как адвокату дайте сказать своё слово! – вступил в разговор молчавший до сего времени барон фон Краузе. – Любому преступнику даётся последнее слово в своё оправдание и защита адвоката. Как адвокат я берусь за разбор этого дела. Следует рассмотреть его с двух сторон, ибо лукавый может ввести нас в заблуждение, и тогда пострадают невиновные. Так вот, насколько я знаю, да и вы в этом, наверное, убедились вчера вечером, что Свен любит Эльзу, но она не желала ответить ему взаимностью, видимо, из-за своей природной стеснительности и сложившемуся положению бесприданницы. Жизнь так сурово с ней обращалась с самого раннего детства, что она не верит даже в искренние чувства и человеческую добродетельность. Потому она не поверила и Свену на слово и всячески отклоняла его ухаживания. А что же не сделает влюблённый. Вот он и напоил Эльзу вчера вечером крепким грогом. Я знаю людей, которые на дух не переносят алкоголь, и их противники, зная об этой их природной слабости, часто этим пользуются, чтобы оставить их в дураках, как «хитрый лис глупую гусыню», что и случилось вчера. А наличие в ней какого-то зелья ещё нужно доказать. Вы ведь прекрасно знаете Курта, известного мошенника, дебошира, картёжника, пройдоху, которому ничего не стоит оболгать любого другого человека ради своей выгоды. Вот он и придумал эту сказку о любовном зелье и каких-то там травах, чтобы опорочить Эльзу и Свена. Ведь любой в доме может подтвердить вам, какой он исходит завистью, наблюдая как тихая Эльза, которая прежде была на побегушках у его маменьки, теперь попала в привилегированное положение хорошей работницы у новой хозяйки, каковою является моя мать. А полученный в наследство Свеном дом, на который также метил и Курт, не давал ему ни минуты покоя. Вот он и подбил Свена на этот столь гнусный по вашему мнению поступок. Но, увы! Это всего лишь злополучный грог, а не какое-то там зельеварение, о котором нам всем вчера вечером наплёл Курт, чтобы опорочить этих двух молодых людей. И теперь, дабы исправить это положение, мы просто их поженим, как только закончатся рождественские праздники. А Вы, святой отец, их обвенчаете в своей святой обители. Ну а ты, Свен, что нам всем на это скажешь?
       – Да, я тоже этого желаю, видите вот кольцо и серьги ей в подарок приготовил, только она никак в себя прийти не может, вот я и попросил старуху дать ей выпить немножко опохмеляющего. Можете проверить святой отец, но я знаю, что у Вас больной желудок, и даже маленький глоток может вызвать большие неудобства в вашем желудке. А на голове у Эльзхен всего лишь повязка смоченная уксусом, чтобы снять у неё головную боль. Вот и колечко, которое я на правах жениха приготовил ей в подарок.
       И он показал колечко с бирюзой, лежавшее на подносе рядом со штоленом, как раз в пару того браслета и серёжек, которые лежали у меня на одеяле.
       – А что касается Гудрун, – продолжал барон. – Так какая же она ведьма? Если бы она была ведьмой, то этот дом достался бы ей, а никак ни Свену и ни Курту. Да и старина Хельмут вряд ли протянул бы добрых пятнадцать лет, если бы не помощь этой  добропорядочной женщины. А мало ли чего соседи соврут. Я в своей конторе такие запутанные кляузы рассматривал, которые Вам, святой отец, и во сне не приснятся. Так что давайте по случаю нашего святого праздника их всех помилуем, а дальше поступим по законам нашей святой церкви и нашего германского государства.  Если хотите, я привлеку к суду Курта за кляузы и навет на добропорядочных граждан?
       – Прошу Вас, не губите моего сына, у меня никого кроме него нет в этой жизни! – запричитала фрау Гретель, упав перед отцом Берхардом на колени. Потом поднялась и, обратившись к фрау Краузе, запричитала:
     – Умоляю вас, поймите меня как мать и заступитесь за меня перед своим сыном.
       – Мне, фрау Гретель, понять Вас очень и очень трудно, ибо мой сын никогда не был уличён в неблаговидных поступках, он не совращал замужних женщин, не играл в азартные игры, а вёл и ведёт добропорядочный образ жизни, и, тем более, никогда не пускал меня по миру, – презрительно ответила фрау Краузе. Но пусть скажет слово Эльза, так как она больше всего пострадала от этих бесчинств. Может быть, она пожелает вернуться на некоторое время домой, чтобы Свен пришёл к ней в дом и посватал её, как положено по нашим законам.
       – Не надо к родным! – вскрикнула я, почувствовав какой-то подвох, а какой, сама не понимала. – За этот мой совершённый грех деревенские парни оборвут мой венчальный венок при входе в церковь, а девушки сечки на порог насыплют, да и приданого за мной нет никакого. Стыд, да и только! Лучше мне, вообще, в Обендорфе не появляться, пока не решится воля Божья.
       – Разумно, дочь моя, – одобрил отец Бернхард. – Не надо никаких пышных церемоний, я вас обоих обвенчаю по окончанию праздников, а фрау Краузе выступит в роли посажёной матери.
       – Простите, что я вмешиваюсь в ваш разговор, – воскликнула Эмми. Но я, как-никак, англичанка. И мы с детства с замиранием сердца слушали наши баллады о короле Артуре и его знаменитых рыцарях круглого стола. Реки слёз мы пролили, когда читали о любви Тристана и Изольды. Ведь Тристан тоже выпил по ошибке любовный напиток, предназначенный королю Марко и Изольде, который изготовила для их благодатной семейной жизни мать Изольды. Ах, бедные Тристан и Изольда! Они так любили друг друга, что умерли от неизбежности роковой разлуки. Неужели любовь – это грех, ведь вы же сами учили нас, что Господь Бог – это и есть любовь. Нельзя же наших подзащитных казнить из-за любви. А приданого нет… Тогда я Эльзе подарю сундук с нарядами. Правда, Хагнер? Давай сделаем молодым такой подарок к свадьбе!
       – Любовь должна идти от самого Господа, а не от какого-то зелья бесовского, дочь моя. Что это ты мне какие-то бесовские примеры приводишь?
       – Отец Бернхард, мы с вами всё уже решили, так что давайте не будем слушать женские романтические бредни, а поедем все вместе к нам домой в этот радостный день Рождества Христова. Приглашаю вас к праздничному столу в нашем родовом доме, выпьем горячего глинтвейна и грога во славу божественного младенца Иисуса, поскольку мы с вами разумные мужчины не в пример женщинам, у которых все мировоззрение по воле Божьей  заключено в четырёх литерах «К»: Kirche, Kueche, Kinder, Kleidung!* – сказал, улыбаясь Хагнер, так как почувствовал, что наивность Эмми едва не испортила его так хорошо законченное дело, оставившего удовлетворёнными все стороны.
        – К этому хочу добавить, что виновный в скандале Курт должен понести заслуженное наказание в виде денежного пожертвования в пользу вашего аббатства, как указывается в известной булле папы Сикста IV о пожертвованиях. И, сверх этого, следует наложить на Курта по окончании праздника  двухнедельное покаяние с обязательной поркой.
        Когда я осталась одна, моей голове раскрылся коварный план Курта: отдать Свена и Гудрун за связь с дьяволом на церковный суд, откуда не возвращаются, а меня отправить в монастырь, после чего дом переходит в собственность Курту как родственнику. И только присутствие честного человека и блестящего адвоката барона фон Краузе помешало Курту осуществить его жестокий план.
 
*  Kirche, Kueche, Kinder, Kleidung (нем.) – церковь, кухня, дети, одежда


                Часть VI

                ШЛЯПНОЕ ДЕЛО

        Прошли две праздничные недели после того судьбоносного события на Рождество, когда Курт надоумил Свена подсыпать в грог сонного и любовного зелья и напоить им меня. Правда, как я потом узнала, любовного зелья в напитке не было, так как хитрая Гудрун заменила его на другой, похожий, абсолютно нейтральный и безвредный, в целях скорее своей, чем моей безопасности. Она ощутила шестым чувством неизвестную ей силу, стоящую за моей спиной, хотя сама я с виду слабая и робкая. А когда всё это подтвердилось, решила со мной завести дружбу, чтобы ей за злые дела ненароком не попало от Чёрной всадницы, с которой ей однажды уже пришлось столкнуться на своём жизненном пути.
        Рождественские приключения после окончания праздников закончились благополучным исходом. Отец Бернхард обвенчал меня со Свеном. Фрау Краузе, как и было оговорено, присутствовала на венчании в качестве моей посажёной матери. Эмми подарила мне свой сундучок с нарядами, ставшими ей после рождения четырёх детей слишком тесными. Для меня же этот подарок явился настоящим приданым, которое я, отродясь, не видела и уже не ждала. Эмми надела на меня одно из своих  платьев. Увидев своё отражение в зеркале, я замерла от неожиданности. Моя фигура начала принимать округлые женские формы, которые очень хорошо подчёркивал новый наряд. Я уже не выглядела худым костлявым подростком. Мои крупные рыжие веснушки исчезли. Густые рыжие косы, уложенные на голове по немецкому образцу в виде веночка и укрытые кружевным чепчиком, придали моему облику выразительность, которой раньше мне так не хватало.
      Глаза мои засветились радостью и покоем.  Да, и старуха Гудрун постаралась! С помощью свежеснесённых куриных яиц, колдовских трав и по всем правилам настоянных и заговоренных отваров она изгнала из меня всё наследие моих детских страхов. Ночью Гудрун заставляла меня смотреть на молодой месяц, а сама при этом дула на тлеющий уголёк, приговаривая:
       – Сгиньте хвори, болячки нечистые! Убирайтесь злыдни из рабы божьей Эльзы, из её молодого тела в тёмный мир, откуда пришли! Сгиньте все страхи ползучие, бесы летучие! Заклинаю священным Граалем, Гробом Господним, Святым престолом! Аминь! Аминь! Аминь!
       Гудрун, красная от испарины, падала на кровать в полном изнеможении. Когда всё было окончено, она сбросила с ладоней на землю все остатки зла, попавшие на её крепкие руки, помыла их холодной родниковой водой, которая почерневшей струёй стекла с её рук, и сказала мне:
       – Ты переходишь под мою защиту! Никого теперь не бойся!
       Что касается Курта, то фрау Гретель внесла за него в аббатство положенный буллой штраф, а ему самому пришлось в продолжение двух недель приходить туда в одежде кающегося грешника и терпеть воспитание розгами, на которые преданные слуги божьи не скупились. Смилостивившаяся Гудрун протёрла в своей ступке сушёную полынь, репей, укроп, головку чеснока, перетопила всё в печи с гусиным жиром и передала эту мазь фрау Гретель, чтобы она смазывала ею кровоточащие раны сына.
       На Пасху мы решили съездить к моим родным, которых я не видела почти год. Они нас встретили довольно холодно и удивлённо. Мой взгляд почему-то остановился на невестке Зольде. Её белые кудрявые волосы, сплетённые в тугую косу, кокетливо опоясывали круглую головку. Надетый поверх синий чепец с шёлковыми лентами подчёркивал здоровую красоту её личика.
        Красивые серые глаза Зольды вспыхнули недобрым блеском в ответ на мою улыбку. Но, тем не менее, она старалась по мере возможности быть учтивой, хотя частые покраснения на белом молочном личике выдавали чувство неприязни. «Она что-то замышляет», – поняла я с первого взгляда. – «Но где же я уже видела это лицо?».  Матушка Ингеборг, подойдя к нам, сразу же начала жаловаться Свену на свою горькую и тяжёлую участь вдовы, всю жизнь лишённую какой бы то ни было помощи. И как ей тяжело было растить меня с братом, когда безжалостные родственники нашего отца, её покойного мужа, выгнали нас всех, как собак, из дома. А когда Свен заикнулся о причитающимся за мной приданом, то получил полный отказ. Будто бы все деньги покойного Отмара пошли на мою учёбу. А отец, вообще говоря, собирался Эльзу отдать в монастырь. Выйдя замуж, Эльза нарушила его священную волю, значит, ей для мирской жизни ничего в доме не полагается. Единственная из родных, моя бабушка Мария, встретила меня с искренней радостью:
       – Подними крышку моего сундука, Эльза, – попросила бабушка после нашей беседы. – И посмотри на большую бутыль под платьями. В ней бузинное вино, которое я изготовила по особому рецепту, тайком от домашних.
       Я открыла крышку сундука и обнаружила там два красивых платья с белыми кружевными воротниками и такими же манжетами. И к ним белые чепчики и передники. Они напоминали наряды, в которых щеголяла Гудрун на праздники. Только пошиты они были из необычно красивой яркой ткани.
       – Это и будет твоё приданое. Отрезы на платья когда-то в молодости привёз мне покойный Отмар. Платья я так и не надела, а потом в память о нём держала в сундуке с сухими травами, чтобы ни мышь, ни моль не подобралась. Но теперь я на пути в мир иной, и они мне там не понадобятся. А под ними красивая шляпка, доставшаяся мне от бабушки, а она получила её от своей бабушки. Я её никогда не надевала. Эта шляпка не простая, она была подарена то ли эльфами, то ли домовыми. Точно не припомню, потому как по малолетству не запомнила почти ничего из бабушкиного рассказа. Наливай из бутыли по одному напёрстку вина и выставляй на ночь за порог. Оно обладает магическими свойствами, являясь любимым напитком всех волшебных народов. Когда я была молодой, как ты, я тоже повстречала в горах Чёрную всадницу. Она меня научила его готовить и подбирать необходимый состав трав. А дар она повелела передать внучке перед смертью, что я и делаю. Мои минуты уже сочтены, скоро я предстану перед  Всевышним и буду держать перед Ним ответ за прожитую жизнь. А если у тебя в жизни случатся трудности, то посмотри на это кольцо, которое я тебе передаю, и мысленно спроси совета. И я с того света постараюсь тебе помочь. Возьми этот сундучок с собой и ни в коем случае не открывай в дороге, а то Свен, хоть и добряк, но слишком малодушный и безответственный, может выпить всю бутыль по дороге. Тогда вся удача, которую я посылаю в ваш дом вместе с этим вином, уйдёт в землю. Откроешь её дома, когда будешь в комнате одна. Это будет твоё лучшее приданое, и пусть твой Свен не пытается выпросить что-либо у Ингеборг. К этому сундучку никакая чужая рука, кроме твоей и Свена, прикоснуться не сможет. Всем остальным, жадным и завистливым, будет обжигать руки.
       После того как бабушка сняла со своего пальца колечко и надела его на мой, она, взяв мою руку в свою, тихо вздохнула, что-то прошептала и попросила позвать к ней Свена. Я поспешила за ним и увидела, как его ноздри раздуваются, как у быка, лицо краснеет. Сейчас он даст волю своему гневу и всё испортит:
        – Свен, дорогой, прошу тебя, подойди к моей умирающей бабушке. Она очень хочет тебя видеть.
       Свен недовольно поднялся и пошёл к Марии. Она попросила его уехать сегодня же домой, так как этой ночью её не станет, и забрать с собой сундучок, в котором моё «приданое». Но в этот момент на пороге появились Отто с Зольдой.
        – Какое приданое? Эльзе ничего тут не полагается. В этом сундуке что-то от нас спрятали!  – завизжала Зольда и выбежала из комнаты, по-видимому, за матушкой.
       Только Отто оставался спокойным. Может быть, муки не совсем растраченной совести произвели в его душе нужное действие. И в спорах за моё приданое он участия не принимал. Но в это время в комнату уже вбегала Зольда в сопровождении матушки Ингеборг, которой она уже успела наговорить такого, что щёки матушки приобрели пунцовый цвет.
        – Что тут происходит? Я пока ещё хозяйка в этом доме! Или вы оба решили и меня похоронить вместе с бабушкой, обратилась она к сыну и невестке.
        – Довольно с меня! – заорал Свен. – Сейчас же, немедленно уезжаем из этого дома с сундуком или без него, и больше я сюда ни ногой, и Эльзу к вам в дом не пущу! И вашей ноги чтобы в моём доме не было!
        – Отто, запрягай телегу и вези их в город! – скомандовала матушка. – А этот сундучок ставь на телегу.
        –  Не стоит беспокойств, – гордо сказал Свен. – Сундук я сам понести могу, а небольшую бричку по дороге остановим. Не представляю, как в таком хорошеньком личике умещается такое количество злости! Хорошо, что я привел в дом жену некрасивую, но добрую, и мои уши не слышат такое количество брани, которое постоянно приходится слышать бедному Отто, как я полагаю. Я ему нисколько не завидую. Не жена, а змея ядовитая!
       Возмущённая Зольда подбежала к сундуку, но как только она до него дотронулась, её руку обожгло, словно углём из печки.
        – Ах, вот как? Вы тут колдуете! Ничего, моя мать придёт и со всеми вами разберётся! – заорала она истошно, побежав на кухню смазывать покрасневшую руку конопляным маслом.
        – Передашь своей маменьке привет от нашей старухи Гудрун, – насмешливо бросил Свен.
       И тут в моей голове промелькнула Вальпургиева ночь и занятые жарким спором две прозрачные тени. Взглянув на Зольду, я сразу узнала одну из них. Вспомнились слова Хильды:
        – Это твои будущие родственники. Остерегайся их и ничего у них не оспаривай. Я не могу изменить твою судьбу и выпавшие на её долю испытания.
        – Эльза, Свен, берите сундук и уезжайте в свой дом, чтобы я могла умереть спокойно, с чувством выполненного долга! – выкрикнула бабушка Мария и откинулась без сил на подушку.
       Отто и Ингеборг кинулись к ней ощупывать пульс. Зольда сидела на пеньке и крутилась от обиды. А Свен подошёл к сундучку, поднял его за ручку, второй рукой взял мою руку и увёл навсегда из родного неприветливого дома. К вечеру на остановившейся по дороге крестьянской телеге, хозяин которой ехал как раз в нашем направлении, мы добрались до своего дома. Пока Свен выходил в сарай по своим домашним делам, я вынула из сундучка большую бутыль и, отлив немного в заветную небольшую бутылочку, спрятала остальное в потайное место. Этим же вечером я налила в маленький напёрсток чуть-чуть волшебного напитка и выставила его за порог дома после того, когда все домашние улеглись. Спать я легла с чувством нетерпеливого ожидания. Ночью я видела во сне бабушку, которая, как я поняла, уже предстала перед Богом, как и обещала. Она улыбнулась мне прощальной улыбкой и улетела в пустоту. Спустя примерно две-три недели я встретила на базарчике своего земляка, и он мне это подтвердил. На похоронах, как я тоже узнала от него, её дочь Ингеборг молчала, а Зольда жаловалась соседям, какая Эльза бессовестная, не желала остаться в доме на пару дней и дождаться кончины Марии. Даже на похороны не приехала. Везёт же этой дурнушке! Ни гроша за душой, а вышла замуж за бюргера с домом и служанкой. И теперь эта гордячка совершенно не хочет знаться с ними, своими кровными.
       Следующий день начался, как обычно. Свен пошёл в мастерскую в задней части дома, чтобы выполнить очередной заказ на чеканку, а я крутилась на кухне, помогая Гудрун.  Да, правильней сказать «помогая» делать то, что  мне по силам. Но я старалась на совесть. Мне так хотелось научиться также ловко готовить, как Гудрун! Она правильно определила в день нашего первого знакомства, что мои тонкие пальчики не для тяжёлой домашней работы. А у неё руки были крепкие, крестьянские. Она ими так ловко стирала, выжимала домашнее бельё, мыла полы, месила тесто, что можно было заглядеться. Всё горело под её крепкими, мускулистыми руками. Она начала было меня учить поварскому искусству, но мои руки ныли от боли, на ладошках выступали волдыри, вздувались на руках вены, когда я пыталась месить тесто для хлеба. Тогда Гудрун, махнув рукой в знак безнадёжности, приставила меня к более тонкой работе, которая у меня получалась. А Свен на кухню не заглядывал, ему было всё равно, кто из нас готовит, лишь бы на стол было вовремя подано. Когда мы с Гудрун садились прясть или вязать, я ей могла показать и своё мастерство, которому меня научила бабушка Мария. У меня был очень «тонкий» глаз и буйная фантазия художника «от природы». Случилось однажды, что Свен  подарил мне краски, и я раскрасила ими всю домашнюю утварь, да так удачно и привлекательно, что Свен начал подумывать об организации нами какого-нибудь совместного дела. Он, к примеру, что-то из дерева вырезает, а он был мастер на все руки, а я раскрашиваю. Но с этим сундучком и шляпкой дело моё приняло совсем другой оборот.
       К вечеру, когда со всеми делами было закончено, мы решили, как обычно, втроём посидеть у камина, послушать сказки Гудрун, которые она рассказывала мастерски, не хуже бабушки Марии.  Свен, развалившись на широкой скамейке, потягивал из большой керамической кружки ароматный ипокрас*, а Гудрун подбрасывала сухие дрова в камин. В этот момент, надев одно из подаренных бабушкой платьев, я появилась в гостиной.
       – Ну и ну! – воскликнул Свен, – оказывается, моя жена может иногда стать красивой, и подмигнул одним глазом Гудрун, чтобы она его поддержала.
        – Это подарок бабушки Марии, – похвасталась я, впервые в жизни услышав похвалу в свой адрес. – Она мне ещё и шляпку подарила. Сейчас я её тоже примерю.
       И я побежала в комнату. Когда я вынула шляпку из сундучка, то невольно залюбовалась цветами, украшавшими шляпку, которые с трудом можно было отличить от живых, и затейливыми узорами по кругу тульи. Вдруг, из одного цветка выпорхнула маленькая девушка эльф, и, пролетев по комнате, уселась на вазе с букетиком из веток ивы, покрытых котятками** и полураспустившимися почками.
        – Здравствуй, Эльза, –  поприветствовала меня эльфийка. – Нравится тебе наша шляпка?
        – Очень, очень нравится! Со временем я совсем не боялась ни эльфов, ни гномов, не удивлялась их появлению в самых неожиданных местах, более того, начала доверять им больше, чем некоторым людям с "камнем за пазухой".
       – Знаешь, Эльза, меня послали к тебе домашние гномики, которые проживают в чулане вашего дома. Им так понравилось бузинное вино, которое тебе передала бабушка Мария, что они согласны помогать тебе в любой домашней работе, которую ты выберешь. И эта работа будет приносить большую прибыль. Так что хорошо подумай, чем бы ты хотела заняться. Мы ведь знаем, что ты искусная мастерица, только ты ещё никак не привыкнешь к своей новой жизни, боишься попросить у Свена купить тебе ткани, нитки, тесьму, чтобы ты смогла что-то смастерить. А напрасно. Мне кажется, что он тебе в этом не откажет. Только подумай хорошо, не проси бесполезные вещи.
       Я задумалась, чем бы мне хотелось заняться? Платья шить на заказ, но тогда я вызову недовольство у фрау Краузе и, тем более, у фрау Гретель, которым составлю конкуренцию. Им это не понравится! Шить куклы и всякие безделушки? Так они продаются хорошо только в праздники два раза в году: на Рождество и на Пасху. А когда в стране начинаются военные манёвры, люди думают в такие минуты больше о еде, чем об игрушках. И вдруг, когда я взглянула ещё раз на шляпку, у меня мелькнула мысль: «А что если мне заняться такими шляпками?» У фрау Краузе горожанки заказывают платья, а у меня будут заказывать шляпки. Так чего бы мне не испытать судьбу? Женщины любят наряжаться, соперничая друг с другом, кокетничать с мужчинами, следят и следуют за городской модой.
       – Милая эльфийка, – спросила я. – А нельзя ли мне попробовать шляпки на продажу изготавливать? Конечно, такая тонкая работа, как в этой шляпке, у меня вряд ли получится. А вот чуть-чуть похожий рисунок я могла бы сделать.
       – Да, ты и впрямь не глупа! Однако, если я пообещала, значит, не подведу. Скажи Свену, чтобы накупил тебе соломы, шерсти для изготовления фетра, манекены всевозможных форм, тесьмы, кружев, бисера и тканей, конечно же. А на всякие цветочки, лепесточки попроси на первое время лоскутки у фрау Краузе в мастерской, чтобы твоё «производство» не сразу бросалось в глаза.
       Пощеголяв в тот вечер в своем платье и шляпке перед Свеном и Гудрун, я им сообщила, что хочу дома изготавливать такие шляпки на продажу.
       – Да ну! – рассмеялся Свен. – Хочешь в нашем городе новый цех открыть?
       – Пока нет, насчёт цеха не знаю. Сначала я хочу сама заняться. Вот если бы ты мне помог в этом! Ну, например, скатывать шерсть. Тогда это дело у нас пошло бы хорошо.
       У Гудрун сразу заблестели глаза, словно она своим нюхом что-то почувствовала. Но я не хотела её близко посвящать в новые замыслы. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Под утро меня немножко сморил сон. И, вдруг, я увидела бабушку, но не старой умирающей старухой, а такой, как запомнила её в детские годы.
       – Здравствуй, Эльзхен! – улыбнулась она. – Вижу, что, наконец-то, моя шляпка пошла в дело. У тебя всё должно получиться, и ты станешь довольно состоятельной дамой. Даже станешь на одну ногу с фрау Гретель. Только мне очень жаль, что это не принесёт тебе счастья. Такова твоя судьба, ты должна пройти и через это испытание. Знай, что с моей смертью единственный твой настоящий друг в этой жизни – это Хильда, Чёрная всадница. Но она не всегда может прийти тебе на помощь, так как перед волей норн*** и она бессильна. Не очень раскрывай свою душу перед Гудрун, ибо она может извлечь из этого выгоду в свою пользу. А теперь прощай, больше мне ничего не велено тебе говорить. И образ бабушки Марии растворился в дымке.
       Я проснулась оттого, что Свен положил свою огромную руку мне на голову.
       – Эльза, что тебе приснилось? Ты мечешься, как в бреду, и всё время кричишь: « Бабушка Мария! Бабушка Мария!»
       – Ничего, пустяки. Она ко мне ночью пришла, чтобы предупредить об опасностях, которые меня подстерегают, но, правда, обещала, что я, вернее, мы станем богатыми, если займёмся этими шляпками.
       – В таком случае попробуй, если веришь!
       – Ах, ты смеёшься надо мной! Ну, тогда не мешай первое время, а потом посмотришь сам.
       Утром, после завтрака, Свен пошёл работать в свою мастерскую, а я решила навестить фрау Краузе. Я надела новое платье и пошла к ним в гости.  На удивление, они как будто бы ждали моего прихода. Приняли меня, как родную, а во время разговора фрау Краузе показала мне мешок с лоскутками, которые они собирали и не выбрасывали, ожидая, пока я их заберу. По окончании разговора фрау Краузе велела охраннику взять на плечо этот мешок и отнести в мой дом. Первая часть дела была сделана. Потом я зашла в ремесленный квартал и заказала манекены и колодки разных размеров, на которые я могла бы натягивать фетровые и соломенные каркасы шляп после влажной обработки. Затем на крестьянском дворе, где собирались на постой крестьяне, приехавшие продавать на рынке свои товары, я нашла бауэра, который обязался поставлять мне нужную соломку.
       – Ну и чем весь сегодняшний день занималась моя жена? – улыбаясь, вечером спросил Свен, словно это была не работа, а детская игра.
       – Не нужно надо мной смеяться, коли обещал – выполняй! Последнее дело осталось за тобой. Мне нужны нитки простые и шёлковые, бисер, конский волос, тесьма, и необходимая фурнитура. И, пожалуйста, выдели мне в доме помещение, где я могла бы расположиться со всем этим материалом, и чтобы ключи были только у меня, и никто из посторонних сюда глаз не показывал.
       – Ого! И это говорит тихоня, которая, кажется, собирается заняться алхимией!
       – Алхимией занимаются только мужчины, это их привилегия, а женщины, насколько я знаю, только над травами и картами колдуют! Но это область Гудрун, а я хочу заняться всего лишь дамскими шляпками, и чтобы мне никто не мешал.
       Когда все нужные материалы были собраны, я удалилась в отведенную для мастерской комнату на чердаке. Правда, в ней было довольно прохладно, но дело шло к лету, и, кроме того, Свен обещал там сложить камин.
         Разложив материалы по местам, я начала рассматривать собранные лоскутки. Там были бархат, сатин, шёлк, заморская парча, тафта, завезённые в наши края венецианскими купцами. Эти ткани были привилегией знатных дам, имеющих возможности заказывать наряды в дорогих мастерских.
        Так я провозилась до вечера. По окончании ужина, когда Свен и Гудрун отправились  спать, я выпила чашку напитка из корня цикория, чтобы не заснуть и, услышав храп Свена, поднялась с кровати и пошла в свою мастерскую. Как только городские часы пробили полночь, я услышала жужжание крыльев.  Это прилетела моя знакомая эльфийка. Минуту спустя я увидела крошечных человечков в красных колпачках, серых камзолах, такого же цвета штанишках брэ и в белых с синими полосочками чулочках. Эльфийка взмахнула своей палочкой, и маленькие труженики дружно принялись за работу. Я смотрела и запоминала, как они валяют войлок для фетра, замачивают соломку, а потом подсушивают её до нужной формы и сплетают основу изделия, а потом из лоскутков, замоченных в крахмале, изготовляют цветы, бантики, бабочки для украшения шляп. Как выводят по шляпкам узоры. Когда три шляпки были полностью готовы, я сладко зевнула и заснула на стуле, на котором сидела. Утром меня разбудил возмущённый, граничащий с недоумением голос Свена:
       – Дорогая Эльза, шляпки, конечно же, королевские. Но скажи, разве тебе дня не хватило, и нужно по ночам работать? Так ты, вообще, можешь скоро ins Gras beissen!**** - по народному грубовато выразился Свен.
       – Ну, прости! С первого раза так увлеклась, что ночью заснуть не могла, и, поэтому, побежала в мастерскую доделывать.
       Удовлетворившись моим ответом, Свен пошёл в мастерскую ждать очередного заказчика, а шляпки мы решили повесить на стенку. В это утро к нам заехал мясник со своей женой, чтобы договориться о чеканке, которая могла бы украсить его мясницкую лавку. Его жена, увидев шляпки, пришла в такой восторг, что сразу предложила за все три довольно приличную для первого раза цену, так что даже заказ её мужа отошёл на второй план. Свен был чрезмерно доволен полученной суммой, и побежал к кондитеру купить для меня пирожных и прочих сладостей. А Гудрун приготовила душистый крепкий чай с травами, который должен был восстановить мои потраченные силы и настроить меня на нужную творческую волну. На следующий день я опять крутилась в своей мастерской, а Свен пошёл к суконщику и заказал у него большой рулон фетра, чтобы не тратить на его изготовление время и силы. Работа продолжалась. То, что я не успевала закончить к ночи, заканчивали за меня малютки-гномики. А я каждую ночь, как было условлено, выставляла им за порог по напёрстку бузинного вина. После того как жена мясника с дочками показалась в воскресный день на проповеди в церкви, её изящные шляпки привлекли любопытные взгляды других зажиточных прихожанок. Модницы дружно устремились в наш дом. Образовалась очередь на месяц вперёд. Мне заказывали шляпы и соломенные, и фетровые. Я стала получать заказы от заезжих баронов на шляпы с камнями и перьями для себя, бархатные береты для своих пажей. Наш кошелёк наполнялся дукатами, и мы постепенно становились зажиточными бюргерами.
       – У меня не жена, а клад! – хвастался Свен в церкви.
       А я молча улыбалась и млела от счастья, которое так неожиданно свалилось на мою голову. Гудрун полностью освободила меня от  домашней работы, и я всё время проводила в своей мастерской. Гудрун, которую я, в свою очередь, задабривала подарками, старалась в две силы. А если сил не хватало, нанимала себе в помощницы временную прислугу, которая мне и Свену на глаза не слишком показывалась, дабы не обременять и не отвлекать от работы, как объясняла им Гудрун. Мы начали заказывать хлеб у булочника, который нам привозили по утрам его подмастерья, и у Гудрун не было необходимости каждый день возиться с тестом. К нам также приезжали посыльные от сыровара, мясника, молочника. А довольная Гудрун вплотную занялась нашим садом, в котором выращивала нужные для себя травы и коренья, и часто приговаривала:
        – Вот бы нам прикупить соседней земельки, я бы такой сад развела!
        Мы тоже начинали думать о том же и о расширении дома.
        – Хозяева, кому нужны плотники? – услышали мы однажды за окном незнакомый голос.
       Мы выглянули в окно и увидели трёх молодых людей в чёрной одежде. У каждого из них из левого уха свисала серьга. Да, в наших немецких землях ещё со старых времён существовал такой интересный обычай. Чтобы добиться хорошего мастерства, молодой начинающий плотник надевал традиционную одежду своего клана с обязательной «серьгой плотника» и с узлом за плечами и палкой-тростью в руках ходил по всем городкам и деревням, предлагая хозяевам услуги. Тем самым он "набивал руку", взлетая до самых высот плотницкого мастерства, в то же самое время зарабатывая на хлеб. Иногда они объединялись в группы, чтобы вместе веселее было в дороге и в работе. Согласно правилам цехового устава для приобретения профессиональных навыков каждый подмастерье должен был провести в странствиях по стране три года и один день.
       Помощь подоспела как нельзя кстати. Свен, отложив заказы, принялся вместе с плотниками перестраивать старый дядин дом. Они добавили сверху ещё один этаж и отстроили по моей просьбе новый чердак из сухих очищенных брёвен. Из полутёмной чердачной комнатки я оказалась на втором этаже в довольно светлом помещении с большим балконом и окном. По углам я разместила старые высохшие коряжки и пни, в коих я всегда находила душевное успокоение. А чтобы не было темно в дождливую и туманную погоду, я велела укрепить в брёвнах железные подставки для свечек, которые мне придётся зажигать для освещения мастерской. По стенкам я расклеила причудливые узоры из шишек и желудей. И моя мастерская приняла сказочные очертания. Между коряжками удачно вписались маленькие глиняные фигурки гномиков, создавая уют. Я их купила у гончара и раскрасила красками так, что они стали походить на моих ночных помощников. На балконе я поставила горшки с плющами, фиалками, геранями и вереском. Шефство над ними, как и над всем растительным царством, взяла на себя Гудрун. Мне хотелось в летнюю погоду сидеть и украшать свои шляпки на свежем воздухе, и балкон мне для этого прекрасно подходил.
        – Что за дикая фантазия у тебя? – недоумевал Свен. – Люди, у которых появляются деньги, пытаются подражать баронам, на стенках вывешивают гобелены, картины, а ты какую-то чертовщину разводишь, прости меня Господи. Прямо не жена, а лесная ведьма. Неужели нам одной Гудрун дома мало. А что скажут святые отцы Бернхард и Йозеф?
        – А кто это видит? Это же моя мастерская. Зачем кого-то заводить в неё. А нашу прихожую мы украсим, как это делают бароны. На стенках можешь развесить и картины, и гобелены. Только не забудь повесить на стену также кабаньи головы с клыками и оленьи с ветвистыми рогами. А у меня пусть будет так, как мне больше нравится.
       Свен, поворчав для порядку, согласился. А вот Гудрун моя фантазия привела в восторг, и она попросила свою комнату оформить похожим образом. Новый чердак теперь переходил снова в её полное распоряжение, и она опять там развешивала свои травы для сушки, и ночью шептала какие-то ей одной ведомые заклинания, вдали от посторонних глаз.
        – Учись у меня, пока я жива, – не раз поговаривала Гудрун. – Мои настои и снадобья иногда бывают ценнее твоих шляпок. Вот  война наступит, увидишь, как ко мне валом повалят солдатки за лечебными настоями, или чтобы узнать судьбу ушедшего на войну родственника.
       – Успею, ещё вся жизнь впереди! – отмахивалась я.
       Гудрун только головой качала. Но иногда, я отправлялась вместе с ней в лес, и кое-чему у неё всё же научилась. В моей голове постоянно мелькали узоры и формы шляп, которые мне мешали сосредоточиться на её хитрых науках.
       В полном довольстве пролетели три счастливых года. Мы постепенно превратились в довольно зажиточных бюргеров, и теперь нам в Божьем храме была предоставлена привилегированная скамейка, наравне с другими богатыми прихожанами. Мы также обзавелись каретой и кучером, и выстроили для этого конюшню с небольшой жилой пристройкой для кучера. Если он захочет жениться, то жилплощади вполне хватило бы и для его будущей жены. Гудрун уже присматривала для него хорошую работящую девушку, которая могла бы ей помогать по хозяйству. А пока что относила в его домик обеды, на которые она была отменной мастерицей. Ганс, как звали кучера, приходил от них в полный восторг, поскольку сам был из многодетной довольно бедной семьи, где простого хлеба не всегда хватало. Дальновидная Гудрун, в свою очередь, муштровала покладистого Ганса до полного ей подчинения, касающегося также и выбора жены. Когда Ганс на выходные уходил к своим родным, она заворачивала ему пирог, кусок копчёной ветчины и бутылку домашнего вина собственного приготовления. Для его домашних это был поистине королевский подарок. Эмми и фрау Краузе иногда приглашали нас в гости. Свен млел от восторга, но моё сердце начало щемить, предвещая что-то недоброе, а что, я и сама не знала.
       Вскоре я почувствовала, как под сердцем у меня бьётся что-то живое. Я ждала ребёнка.
       – Давай поедем в гости к фрау Краузе, сколько можно работать! Теперь тебе надо и отдохнуть малость, – уговаривал меня Свен. – Эти твои предчувствия не больше, как ваша бабья фантазия, наступающая в вашем положении.
       Только Гудрун многозначительно качала головой и поила меня своими душистыми отварами, так как у меня по утрам начинала кружиться голова, и часто весь съеденный накануне ужин вываливался наружу. Под глазами появлялись синие пятна, словно от бессонной ночи. А когда я добиралась до своей мастерской, Гудрун ставила на мой рабочий стол кувшин кислого молока, которое я должна была в течение дня выпить. Кроме того, она постоянно приносила мне еду и кормила чуть ли не из ложки. Если я упрямилась, она грозилась пожаловаться Свену, и я сразу замолкала, покоряясь её сильным рукам.

* Ипокрас – распространённое в средние века подслащенное мёдом лёгкое вино с корицей. 
** Вербные котятки(нем.) – вербные серёжки
*** Норны – три германо-скандинавские богини судьбы
**** Ins Gras beissen  – (фам.)ноги протянуть, копыта отбросить


                Часть VII

                УДАР ИЗ-ЗА УГЛА

       На улице было сыро и неуютно. Дождь барабанил по стёклам окон под завывание осеннего ветра, оповещающего, что с летней и золотой осенней порой покончено, пора готовиться к зимним испытаниям – испытаниям "на выносливость"! Ветер срывал с деревьев последнюю, раскрашенную осенними красками листву и сметал её в кучи в местах затишья. Ёлка, плющ и падуб остролистый беззлобно посмеивались над другими деревьями, явно демонстрируя своё превосходство. Ещё бы, они - вечнозелёные! Общительная Эмми мне рассказывала, что придерживающиеся старых традиций жители на её бывшей родине считают, что в течение шести летних месяцев лесом правит король Дуб, а шесть месяцев зимних, когда у дуба отлетает листва, его заменяет падуб. И, потому, эти два короля находятся в постоянной ссоре из-за лесной короны.
       Я начала всматриваться в букет стоящий в вазе, составленный из ветки падуба, омелы, плюща и ёлки. Свен виновато принёс его рано утром, когда я ещё спала, и поставил вазу на стол, чтобы улучшить моё настроение. Но это не помогло. Взглянув на него, я забилась в истерике да так, что прибежала из кухни старуха Гудрун. Накапав в стакан успокоительного зелья, заставила меня его выпить. Затем принялась успокаивать с такой материнской нежностью, которую раньше я встречала только у бабушки Марии. Но бег времени неумолим. Мария ушла в мир иной, а Гудрун пыталась её заменить. В её сердце проснулись ко мне чувства, граничащие с материнскими, которые ей не удалось испытать на своём веку. Вот так и случилось: мы с ней два одиночества из бывших соперниц превратились в двух добрых подруг. У нас обеих в этом жестоком мире никого ближе по духу, кроме нас самих, не было.
       – Ну, полно, полно, нельзя же так убиваться! С кем не бывает. Пройдёт пару лет и всё забудется. Есть такие женщины, которым внуков нянчить пора, а они сами детей поздних рожают. А тебе-то едва двадцать годков исполнилось.
       – Не надо меня успокаивать. Они здоровые и крепкие. А я – заморыш, слабая здоровьем, постриг не приняла, вот и мучаюсь в мирской жизни за этот грех.
        – Вот ещё! Постриг принять никогда не поздно, да только ты не создана для кельи и молитв. Сама не хуже меня знаешь, так и нечего себя терзать! Слабая, слабая... А какой салон шляпный открыла. Твои заказчики до сих пор мимо мастерской проходят и выпытывают у меня, когда ты снова к ним выйдешь. А ты сидишь тут и убиваешься! Так ты их растеряешь, другую шляпницу найдут. Я недавно карты разбрасывала, а потом, чтобы лучше удостовериться, бобы раскинула. Жить тебе ещё и жить. Твоя полоса чёрная пройдёт... её нужно пережить, переждать, перетерпеть. Около тебя я двух взрослых девушек видела, вроде, как дочки, а вроде и не дочки, и двух мальчиков маленьких, щупленьких. Но это в далёком будущем, а Свена дорога намного короче твоей, и чем дальше, тем тоньше. А как и почему? Я сама не могу разобрать, а ведь раньше я опытной ворожеей была. Старею, видать, уходят силы и опыт теряю. Может, тебе дар передам, как умирать стану. Привязалась я к тебе, а ведь и я в молодости ребёночка потеряла, как узнала, что мой Штефан в горах сгинул. Видишь, как бывает? Тебе эта таинственная дама помогает, а меня вдовой оставила. Может быть это она тебя мне в утешение на старости лет послала. И у старухи Гудрун скатилась по щеке крупная слеза.
        За окном маршировали солдаты. Наше княжество готовилось к очередной войне и набирало рекрутов. Свен и Курт тоже ждали, когда до них очередь дойдёт. Неймётся нашему новому курфюрсту! Да и старый не лучше был. Имел большой замок, угодья, неограниченную власть, но влюбился в одну молодую даму знатного происхождения. А она стать его метрессой отказалась – из добропорядочной семьи была. Тогда курфюрст и решил нашу веру католическую на новую лютеранскую поменять. По её законам иметь семью разрешалось. Но вассалы восстали против него и свергли изменника с престола. Да только его пассия замуж за него выходить отказалась, поскольку он уже не курфюрст был, а простой вассал у нового преемника. А новый курфюрст, хоть и неопытный, но сообразительный, ошибок предшественника повторить не хотел и в первую очередь решил здоровых молодых мужчин на военную службу набрать.
       От этих мыслей мне стало жутко, а вдруг и моего Свена заберут. Он тоже здоровый и крепкий. Лучше бы они Курта взяли на службу и навсегда нас от него избавили! С ним постоянно в нашу жизнь входят несчастья, а он со стороны ухмыляется, наблюдая, как мы потом мучаемся.   
       – Мяу-у, – раздался жалобный плач домашней кошки Берты.
      Обиженная Берта вошла в комнату, обнюхала все углы, потом прыгнула на кровать, просунула голову под одеяло, но не найдя того, что искала, с плачем прыгнула ко мне на колени, начав горько жаловаться на свою тяжёлую кошачью участь. Гудрун накануне утопила в ведре рождённых ею котят, и она сейчас жаловалась на неё мне.
       – Вот, полюбуйся! – показала пальцем на неё Гудрун. – Уже далеко не молодая, а всё одно на свидание к церковному коту бегает. А отец Йозеф, тоже хорош! Нас всех к целомудрию призывает, а своего кота убедить в воздержании не может. Да и сам целибат нарушает: по вечерам ходит молодых вдовушек и солдаток исповедовать. Совести нет ни у него, ни у его кота. Конечно же, особых жизненных проблем у них не будет. Не им же рожать и ответ перед Богом за своих бастардов держать!
       Меня рассмешила её острота, и я впервые за всё время улыбнулась. Три счастливых года пролетели как сон, пора за своё счастье расплачиваться. А расплата не за горами – уже наступила. Как пришло ко мне счастье на Адвент, так с приближением нынешнего Адвента постепенно улетучивается. Уж в который раз мысленно прокручиваю эту чёрную череду событий.
        А случилось всё так. В то недавнее тихое утро начинающегося бабьего лета я проснулась в тревожном предчувствии беды. И вот она. В доме нежданно-негаданно появился Курт. Первой моей мыслью было выгнать его вон. Но я не хотела cсориться с фрау Гретель, которая могла настроить против меня фрау Краузе и Эмми.
       – Ну и как объяснить, что вы наш дом обходите стороной? Хозяева вас постоянно в гости зовут, а вы не идёте. Вы же богатыми стали, так что пора с такими же богатыми бюргерами дружбу заводить. В дальнейшем вам это пригодится.
       – Эльзхен хворает, да и работы много накопилось, некогда нам. – пробовал отговориться Свен.
       – Это я тебе когда-то посоветовал и помог на Эльзе жениться, а теперь вот вы какими важными стали! Нехорошо старых друзей забывать. Не хочешь ехать в гости, так давай на охоту съездим, как в добрые старые времена.
       Я хотела возразить, но на меня напала неудержимая тошнота, комом подступившая к горлу. Я выбежала в умывальную комнату, чтобы не показывать перед Свеном и Куртом свою слабость. Когда я вернулась, они уже собирались выходить. Я поняла, что проиграла. Когда за ними закрылась дверь прихожей, я услышала голос Курта, который поучал Свена:
       – Дай ей наконец-то покой в её положении. Она не настолько красива, чтобы ты сидел около её юбки. А то, что она приносит в дом дукаты… так пусть отрабатывает своё неполученное приданое и невзрачную внешность. А ты будь мужчиной! Неплохо было бы по вечерам на часок-другой и в таверну сходить, пропустить пару кружек пива. Да говорят, что у старухи Бригитт новые девицы появились.
       От этих слов у меня закружилась голова, и я улетела в пустоту.
Очнулась я в своей мастерской. Гудрун давала мне нюхать свои настойки.
      – Ну и напугала же ты меня! – обрадовалась Гудрун, когда я пришла в сознание. – Лежи тут до вечера и не выходи.
      – Я буду работать.
      – Сегодня ты будешь лежать, отдыхать и пить мои горячие настои, а работу за тебя ночью твои помощники сделают. И не смотри на меня недоумённым взглядом. Я всё знаю, что в этом доме делается, на то я и колдунья.
       Я осталась лежать, но четверть часа спустя ко мне в мастерскую заглянула молоденькая девушка:
       – Здравствуйте, госпожа! Я – ваша новая служанка, зовут меня Анетт. Меня наняла на работу ваша экономка с условием, что я должна буду выйти замуж за вашего конюха Ганса. Я буду помогать ей по хозяйству.
       Она поставила передо мной глиняную миску с дымящимся капустным супом. Я попробовала пару ложек и бросила. Меня душили слёзы, и так я пролежала до вечера. Как только на двор опустились сумерки мне стало немножко легче, и я решила спуститься в гостиную. Из прихожей послышался довольный голос Свена, вносивший вместе с Куртом тушу большого кабана на вертеле.
       – Ну, друг, – обратился Свен к Курту. – Сейчас я отрублю голову, высушу и нафарширую её опилками и повешу в гостиной, а туловище можешь себе забрать!
       – Не стоит. Оставляй всю тушу себе, и пусть твоя Гутрун из неё всяких варений и копчений наготовит. А когда она выдержанную в маринаде лопатку кабана приготовит, не забудь пригласить меня в гости. А ты лучше своди меня пару раз в таверну к старухе Бригитт, денег у меня теперь не густо, а хочется её девочек потискать.
         Я уселась на ступеньку лестницы и подождала, пока Курт покинет дом. Когда я вошла в гостиную, я увидела счастливое, раскрасневшееся от холода лицо Свена:
       – Смотри, Эльзхен, какого я зверя с охоты принёс. Теперь мы повесим в гостиной его голову с клыками, и у нас в доме будет, как у баронов.
       – Не люблю убиенных животных.
       – Ну, как же, а мясо кушаешь, когда Гудрун его готовит с соусом и подливой? Ты же в деревне выросла? Неужели не привыкла к охоте и рыболовству? Или в вашем доме свиней и гусей не резали?
       – Я ела и ем тех свиней и гусей, которых не видела живыми и убитыми, а к этому кабану в любом случае не прикоснусь, даже если он будет приготовлен в вине с молоком и розмарином.
       После этого я поднялась в свою мастерскую и попросила не беспокоить до самого сна. Свен на кухне с видом заправского охотника начал отделять шкуру кабана от туши, а Гудрун с Анетт разбирались с мясом и рёбрами, разделяя куски на отдельные части. Гудрун – многоопытная хозяйка учила молодую Анетт и пришедшего на помощь Ганса, какие куски должны пойти на копчение, а какие на жаркое. И обещала при этом дать по большому куску Гансу и Анетт, когда последние пойдут по своим домам.
       Так с приходом Курта в нашей семье начались разногласия. Курт зачастил в наш дом. Ещё пару раз они съездили на охоту. Однажды притащили в дом убитых косуль, головы которых повесили на стены, а с мясом доверив разбираться женщинам. По вечерам друзья зачастили в таверну к старухе Бригитт. Свен начал появляться в доме навеселе, и был вполне доволен собой. Ко мне в душу начал подкрадываться комок ревности и обиды, хотя я понимала, что мой больной вид вряд ли может вызвать у него восторженные эмоции. Я по вечерам тихонько плакала, а Гудрун пыталась меня успокоить:
       – Потерпи немножко, что с мужчин возьмёшь? Они всегда правы, и из любого положения выкрутятся. А наша женская доля на всё глаза закрывать и не выказывать недовольства. А то ещё соседки засмеют, когда узнают, что у тебя одно слабое место имеется. И ты запомни на всю жизнь, если тебе какую сплетню на мужа в дом принесут, всё это отрицай и всех сплетников досужих взашей из дома гони!
       Но в это время в Бонне заканчивалась война с полным поражением нашего бывшего курфюрста, того самого, который решил поменять нашу католическую веру на лютеранскую. Его вассалы подняли против него свои войска за правое дело. Были также завербованы за хорошую плату молодые мужчины из нашего городка, а перед походом они приходили в таверну к старухе Бригитт, чтобы выпить перед очередным походом наш любимый немецкий напиток – пиво, да и от хлебного вина не отказывались. А кое-кто из тех, у кого водились в кармане дукаты, не прочь были провести пару часов с её «девицами». Однажды у меня лопнуло терпение, и я побежала к ней в таверну, чтобы увести оттуда Свена. Не знаю, почему мне пришла в голову такая безумная мысль, но я  буквально влетела по ступенькам в таверну и увидела двух пышногрудых девиц, одетых в наряды с большим вырезом на груди, эффектно подчёркивающих их прелести. Взяв под руки подвыпивших Свена и Курта, девицы повели их в верхние комнаты.
       – Свен! – закричала я, что было сил. – Хватит с тебя! Выпил и будет! Пойдём домой.
       Свен, оглянувшись, виновато замялся на ступеньках, не зная как поступить дальше. Но в это время мимо меня проходил пьяный солдат, с большой кружкой пива в руке на вытяжку. Пошатываясь, он прошёл мимо меня, похваляясь, как они разделаются с изменником-курфюрстом. Поскольку он был сильно пьян, то  поравнявшись  со мной, случайно пошатнулся, задев и даже оттолкнув меня своей здоровенной, чуть меньше ведра, кружкой. Я стояла на верхней уличной ступеньке таверны и смотрела на удалявшегося Свена, и этот толчок в живот оказался настолько сильным, что мои ноги подкосились, и я кубарем покатилась по каменным ступенькам таверны вниз. Больше я ничего не помнила. Очнулась я в своей собственной постели, и около меня крутились перепуганные Свен и Гудрун. Внизу живота у меня началась сильная боль, кровь фонтаном со страшной силой вырывалась из меня на простыню. От невыносимой боли я снова потеряла сознание. Очнулась я на следующий день. Около моей постели сидела Гудрун со своими отварами и приехавшие навестить меня фрау Краузе и Эмми. По их тревожным лицам я прочитала свой страшный приговор. Вчера после этого тяжёлого падения у меня случился выкидыш.
       В дверях я увидела мешковатую фигуру отца Бернхарда:
       – Да, дочь моя, вижу, как ты теперь страдаешь, – произнёс он после нескольких успокоительных слов. – Господь всемогущий посылает испытания каждому свои. Своего сына единородного Он послал на крест за грехи наши. Ты сильно вознеслась со своей успешной  мастерской, поэтому, и расплачиваешься за свою гордыню. Ты забыла, как учит Господь наш Иисус: « Любите врагов наших! Благословляйте проклинающих вас! Если ударят по правой щеке, подставьте левую». Дитя моё, когда ты последний раз приносила дукаты на ремонт храма Божьего, когда посещала бедных и больных, своих родных когда последний раз видела?
       Я не в силах была отвечать, но в это время на пороге появилась Гудрун с чашкой свежесваренного бульона.
       – Родные прогнали её три года назад, когда она только лишь переступила порог их дома.
       – Вот оно наказание за её прогрешения! А тебя, Гудрун, я бы попросил не учить её всякой ереси. Как мы можем просить Господа о милосердии и прощении, когда сами прощать не желаем?
       – Ваша правда, святой отец, однако, почему против нашего бывшего курфюрста вассалов настраиваете, и свергаете его с законного трона?
      – Он еретик! – враг нашего Господа Иисуса и святой церкви. Он пошёл вслед за богоотступником Мартином Лютером. А ты что? На его стороне? Опять ворожишь и гадаешь, смущаешь добрых прихожанок? Я тебе обещал за это церковный суд.
       – Нет, святой отец, не так! Я стараюсь людей успокоить. Самое страшное, когда брат на брата войной идёт, а жён и детей вдовами и сиротами оставляют.
       – Прошу вас, не трогайте Гудрун, – произнесла я, собрав остаток сил. – Как только поправлюсь, так сразу приду к вам на исповедь, и принесу дукаты на ремонт храма. Обещаю дать пожертвования в пользу больных и обездоленных и помириться с родными.
       – Как только поправишься, – обратился отец Бернхард ко мне, подобрев. – Приходи в храм, милая Эльзхен, а потом навести своих родных и близких, дабы воцарился мир в твоём сердце и в доме.
       Как только он вышел, у меня отлегло от сердца, да и фрау Краузе и Эмми облегчённо вздохнули, зная его упрямый и занудливый характер. А время было серьёзное: инквизиторские костры пылали по всей Европе, сжигая неугодных церкви людей, обвиняемых в ереси и служении дьяволу, а также молодых девушек, называемых ведьмами.
        Гудрун, приподняв мне голову, напоила целебным отваром.
Через неделю я стала понемногу поправляться. Свен все вечера сидел дома хмурый, с виноватым видом. Спустя несколько дней сообщил, что приехал наследник почившего недавно соседа и что он готов за подходящую нам обоим цену продать доставшийся ему в наследство дом вместе с земельным участком. Я впервые за всё время ответила им кислой улыбкой.
        Свен с Гудрун, не мешкая, уладили бумажные дела у нотариуса. Вот уж было раздолье для энергичной Гудрун! Она уже хлопотала на земле, которая не обрабатывалась прежним хозяином в связи с его продолжительной болезнью. Дом тоже был запущен, но пока решили его не сносить, а поселить в нём временно Ганса и Анетт, когда они обвенчаются. Они могут его немножко подлатать к зимнему сезону. А дальше видно будет.
        К нам в гости снова заявился Курт в военном мундире, с начищенной саблей на боку и с кошелем дукатов в кармане, который получил от вербовщика, записавшись в действующее войско.
       – А не боишься саблей наотмашь получить? – спросила я ехидно.
       – Я что ли? Да я вскружу голову какой-нибудь некрасивой офицерской жене, и буду больше при штабе находиться! Да и война уже на исходе! Я знаю, когда нужно записываться! Да здравствует наш новый курфюрст!
       На этом закончились воспоминания тех мрачных событий, и я очнулась, ощутив мирно сидевшую на моих руках тёплую кошку, которая сразу доверчиво замурлыкала. Ко мне приходило успокоение и умиротворение.
       – Да вижу, ты уже выздоравливаешь: повеселела и с Бертой играешь! – обрадовалась Гудрун.
       – Послушай, Гудрун! Может, действительно, послушаться отца Бернхарда да съездить к своим родным. Скоро Адвенты начнутся. Я им шляпы к празднику в подарок привезу.
       – Я бы не советовала тебе. Марии уже в живых нет, а больше там тебе никто не рад. Хотя, как знаешь. В этих вопросах я тебе не советчик.
       Я сообщила о своём решении пришедшему к обеду Свену. Он почесал затылок, и сказал, что если желаешь, можешь ехать. Но он поехать не сможет из-за накопившейся в мастерской работы по заказам. А меня отвезёт в деревню Ганс в нашей карете.
       Всю следующую неделю я готовилась к этой поездке. Приготовила один короб со шляпами для матушки Ингеборг и брата Отто, для Зольды и её матери с отцом, и также несколько маленьких детских шляпок для детей, если таковые окажутся. Я три года ничего не слышала о них. И также второй короб для семьи дяди Арнольда. То, что его сыновья женаты, я знала. А об их новом поколении также не имела никаких сведений, и потому решила положить побольше мелких шапочек и беретиков в оба короба. Ночью перед поездкой мне приснилась бабушка Мария, которая почему-то также, как и Гудрун, предостерегала меня от поездки. Проснувшись, я уже подумывала отказаться, но мне почему-то не захотелось выглядеть трусихой, да и слова отца Бернхарда о всепрощении звенели в моих ушах до сих пор.
       Свен отнёс ему приличного размера кошель с золотыми дукатами, а Гудрун вместе с Анетт по моей просьбе сбегали в дома нескольких многодетных семей и отнесли им вкусные пирожки с капустой и кое-что из одежды. Оставалось выполнить последнее условие отца Бернхарда – помириться со своими родственниками.


                Часть VIII

                РОДНЯ

         И вот наступил день, когда, уложив в отделение для вещей упакованные короба и удобно устроившись на мягком сиденье в карете, еду в родные места. Заботливая Гудрун напекла нам в дорогу полную корзинку пирожков с капустой и ягодой, собранной в лесу по осени, завернула копчёный на углях кабаний окорок и бутыль с вином. Перед самым отъездом она повесила мне на шею заговоренный корешок мандрагоры на тонкой бечёвке, нашептав что-то против злых сил для моей полной безопасности. Казалось, всё было безоблачно, всё продумано. Жаль только, что к Чёрной всаднице в лес сходить не придётся. Я  буду у родственников на виду и не смогу никуда скрыться от любопытных глаз. Да и Свен поручил Гансу с меня глаз не спускать. И если я отлучусь ночью, моё отсутствие в доме заметит Зольда. Она, непременно, об этом сообщит Гансу, а тот в свою очередь Свену. Однако, я размышляла, что если Хидьда меня пожелает увидеть, то отправит ко мне маленькую посланницу, а та научит, как поступить в данном случае.
       Так, наедине со своими тяжёлыми воспоминаниями и мыслями о встрече с родственниками, я не заметила, как карета, тем временем, уже въезжала в мой родной Обендорф. Наше появление у калитки когда-то родного, до боли знакомого дома вызвало полный переполох. Соседи с детьми высыпали на улицу всей гурьбой, чтобы полюбопытствовать, кто же мог пожаловать в их деревню в таком по местным меркам роскошном экипаже. Как раз в это время Зольда выходила из дома с миской отрубей, чтобы покормить гусей. Ганс сошёл с облучка, подошёл к дверце кареты, чтобы подать мне руку и помочь спуститься.
       – Здравствуй, Зольда! – поприветствовала я невестку. – Я приехала к вам в гости, так как вот уже несколько лет не видела родных.
       Зольда, одетая в тёплую шерстяную кофту, под которой виднелось длинное платье, по талии разделённое на серую верхнюю часть и коричневую нижнюю, имела довольно привлекательный вид, особенно среди крестьянского окружения.
       – Просим, входи, – проговорила Зольда дрожащими губами. – Мы не ожидали твоего приезда, у нас с Отто двое маленьких детей родилось, и не всегда полный достаток – приходится каждый крейцер экономить.
       – Не волнуйся, иди, куда шла. Корми гусей. Я не с пустыми руками к вам приехала.
       Когда я переступила порог своего бывшего дома, я увидела ползающего по полу малыша и второго, плачущего в своей деревянной колыбельке. По их заношенной одежонке я едва смогла определить, что ползал мальчик, которого, как я позже узнала, назвали Отмаром в честь деда, а в кроватке всхлипывала девочка, названная Марией. С моим появлением она с интересом уставилась на меня и перестала плакать. Ко мне навстречу вышла матушка, встретившая меня довольно дружелюбно, но несколько растерянно.
       – У вас что, деньги лишние в доме завелись, что карету нанимаешь? Не могла на крестьянской телеге доехать? И почему без Свена?
       – У Свена накопилось много работы, и поэтому он велел нашему кучеру доставить меня к вам и потом отвести обратно домой.
       – Ганс, проходи, пожалуйста, в дом, – обратилась я к стоящему во дворе кучеру. – И занеси короб, перевязанный розовой тесёмкой, и корзинку, которую передала нам Гудрун. А второй короб пусть пока в карете останется. Лощадей не распрягай, мы через час-другой ещё в один дом заглянем.
       – Куда это ты ещё собралась, если впервые за три года переступила порог родного дома? – спросила удивлённо матушка, у которой при виде большой плетёной корзинки с доносящимся запахом аппетитного копчёного мяса и пирожками лицо немножко подобрело.
       – Это не так важно, я могу нанести визит и завтра, если вы позволите мне и Гансу переночевать в доме.
       – Да, просим, живите хоть неделю, я бабушке твоей Марии слово перед смертью дала, что ты всегда можешь вернуться в родной дом, если нужда позовёт. – Обернувшись к пришедшей с берега озера, где паслись гуси, невестке, она скомандовала:
       – Зольда, быстро накрывай на стол, скоро Отто приедет с дровами из леса. Чтобы обед был на столе к его приезду, а я пока помогу Эльзе и её кучеру расположиться.
       Недовольная Зольда побежала на кухню чистить репу, морковь и шинковать капусту для супа. Я велела Гансу отнести на кухню корзину с гостинцами и передать её Зольде. Матушка отвела меня в свою комнату и начала расспрашивать о моей жизни. Я рассказала ей про свою мастерскую, и каким успехом пользуются в городе мои шляпы, только умолчала о подарках покойной Марии, шляпке, бутыли с вином и о своих ночных помощниках. Рассказала о платьях, которые были в её сундучке, а с ними вместе будто бы были нитки и тесьма, которыми я пользовалась первое время. Рассказала ей и о своём выкидыше, но добавила, что виновна в этом сама, так как поскользнулась на лестнице собственного дома, наступив на брошенный кем-то огрызок яблока.
       За беседой незаметно прошло около двух  часов. Зашла Зольда, и я велела Гансу развязать короб, и передала матушке в присутствии Зольды короб со шляпками.
       – Да, шляпки красивые! – не удержалась Зольда, но на что они нам в деревне. Лучше бы дукатами помогла, а шляпки нам и одеть-то некуда.
       – Бери, когда дарят! – услышала я резкий незнакомый голос и увидела в дверях вошедшую в дом обладательницу голоса незнакомую мне женщину средних лет, очень похожую на Зольду.      
      – Такой товар всегда на рынке продать можно, а покупателей я тебе приманю, у меня это ловко получается. Не забывай, Зольда, что вы должны налог курфюрсту за прошлый год в размере 30 дукатов уплатить. Иначе митник за долги заберёт ваш дом и землю и выгонит вас на все четыре стороны! Да ещё и церковная десятина не уплачена. Посыльный от сеньора уже два раза предупреждал вас. И накажет, а до королевского суда не добраться, знаете хорошо. Кузнецы Шмидты тоже ждут ещё с весны плату за починку бороны.
      – Входи, Гертруда, – как будто бы обрадовалась ей Ингеборг. – Как видишь у нас сегодня событие. Моя пропавшая дочь наконец-то появилась на пороге родного дома. Для тебя и Генриха шляпы в подарок привезла.
       У меня защемило сердце, я поняла, что передо мной стояла мать Зольды, слывшая колдуньей, но, скорее, чёрной, а не белой, как Гудрун. Да, это ей принадлежала вторая тень, которую я видела в Вальпургиеву ночь, когда прощалась с Чёрной всадницей.
      – Давай знакомиться, Эльза. Я – мать Зольды, жены твоего брата, – сказала Гертруда и протянула мне сухую руку, от которой повеяло каким-то не очень приятным холодком.
       Но, тем не менее, я пересилила себя, приветливо улыбнулась и протянула ей в ответ свою руку для приветствия. Так в разговорах прошло ещё некоторое время, и мы услышали во дворе ржание лошади Отто, в ответ которой заржал наш Росс. Мы поняли, что Отто приехал из лесу с дровами, и теперь можно будет пожарче растопить печку, так как в доме, действительно, мне становилось немножко зябко. На Отто была длинная до колен камиза* и лёгкие штаны брэ, сверху ещё одна рубаха из грубой толстой материи. На плечах его развевался плащ с капюшоном, а на ногах старые полусапожки. Вся его одежда была домашнего изготовления. И хотя на дворе дул холодный ветер, Отто был одет не по сезону, без тёплого ватного дублета**, видимо, не хватало средств, чтобы справить.
       Не распрягая лошади, он вошёл в дом и спросил, что это за карета стоит вблизи нашего дома. А когда он увидел меня в городском платье из дорогой материи и шляпке, воскликнул в изумлении:
       – Эльза, ты явилась в наш дом. Это как понимать? Чудес вроде бы не бывает! Не твоя ли эта карета?
       – Вот что, зять дорогой, – распорядилась Гертруда. – Давай-ка распрягай свою и Эльзину лошадь, заведи обоих в стойло и накорми овсом. У тебя только одна сестра, так что нечего с ней сводить счёты и заводить ссоры!
      – Да я что? Это же ваша дочь устроила тогда скандал. Потому-то Эльза в доме более трёх лет не показывалась. А я и не собирался тогда ссориться ни с Эльзой, ни с её мужем.
      – Моя дочь уже почти четыре года как твоя жена! Так что приучай её к уважению твоих членов семьи, а если нужно, то можешь иногда ей всыпать вожжами для порядку! – подыграла зятю Гертруда.
       Зольда вспыхнула, так что её лицо стало пунцовым, и быстро побежала на кухню, будто бы проверить варящиеся в печи похлёбку и кашу.
       Спустя некоторое время, успокоившись, Зольда пригласила нас всех к накрытому столу. Стол представлял собой четыре пенька, на которые были положены несколько сбитых между собой грубых досок, накрытых полотном.  На нём стояла деревянная миска с постной густой капустно-зерновой похлёбкой, приправленной чесноком и луком, глубокая деревянная ложка, одна на всех обедающих. Зная, что крестьяне пользуются за обедом одной единственной ложкой, передавая её по кругу, я взяла из дома две: одну для себя, другую для Ганса, и попросила Зольду положить мне и Гансу густой похлёбки за неимением другой посуды на сухую корку чёрствого ржаного хлеба.  На другом конце стола стоял казан с дымящейся кашей, которую нам предлагалось на второе, а на большом плетёном блюде Зольда разложила пирожки и копчёное мясо. Отто налил из огромной бутыли лёгкого вина в деревянные кружки.   
        – О, да у вас тут целый пир! – воскликнула Гертруда. – Знала бы, взяла с собой моего старика Генриха.
        – Это мясо, пирожки и вино прислала нам служанка Эльзы, – объяснила довольная Ингеборн, чувствовавшея себя хозяйкой положения из-за того, что её родная дочь неожиданно стала богатой.
        Мы провели отведенное нам время обеда или, можно сказать, ужина в «приятной» беседе. Зольда жаловалась на жизнь, нужду, на то, как им трудно живётся, когда у неё на руках двое маленьких часто болеющих детей. И если бы её мать не разбиралась в травах, они, наверное, не выжили бы, так как лекарь требует деньги за лечение и микстуру, а у них порой и на еду не хватает. Матушка Ингеборг в ответ невестке запела свою привычную и давно знакомую мне историю горестной вдовы, оставшейся с двумя детьми на руках. Я молча слушала и кивала головой в знак понимания. Только Гертруда всё время пыталась заставить меня рассказать о моих городских делах и материальном положении. Я старалась ей отвечать вскользь, как советовала мне Гудрун.
        По окончании нашей нехитрой крестьянской трапезы мы разошлись по своим спальным местам. Я улеглась в отведенной мне матушкой комнате, в которую, как завещала бабушка Мария, кроме меня никого не поселяли. От выпитого вина я очень быстро заснула глубоким сном впервые за последние два месяца, принесшие мне такие тяжёлые испытания, о которых я и словом не обмолвилась в родном доме. Ночью мне опять приснилась бабушка Мария, убедительно просившая меня завтра после посещения дяди Арнольда немедленно уехать, не задерживаясь в доме.
        Проснувшись, я обнаружила, что на мне нет амулета, надетого на мою шею старушкой Гудрун. Я ломала голову, где я могла его потерять? Неужели я случайно задела бечёвку, которая порвалась. Но этого же не могло произойти незаметно, я бы почувствовала. Но, тем не менее, нужно было сегодня ехать в гости к дяде Арнольду. Рано утром я встала, умылась из кувшина, который мне на ночь поставила около кровати Зольда, и стала собираться. Я подумала, что после завтрака, когда Ингеборг и Зольда займутся домашними делами, мы постараемся незаметно выйти и отъехать. Пока Ганс готовил лошадь, я объяснила домашним, что мне хочется проехать в карете и посмотреть окрестности и знакомые с детства места.
     Увидев у Зольды перевязанную руку, я спросила, что случилось. Она ответила, что обварила её случайно кипятком. За завтраком я заметила, что у Зольды на лице промелькнула не показная, как обычно в моём присутствии, а удовлетворённая улыбка, словно у кошки, съевшей крупную мышь.  Но она тут же попыталась её скрыть, начав рассуждать о хозяйственных делах. Со мной она была чрезвычайно, даже чрезмерно, как не свойственно ей, любезна, сразу же начав ухаживать за мной с видом гостеприимной хозяйки. Неужели на неё повлияла пришедшая в дом Гертруда? Не найдя объяснения, после завтрака я все же поспешила уехать. Видимо, из-за потери корешка мандрагоры во мне начали зарождаться тревожные мысли, и на вопрос матушки я дала невнятный ответ. Усевшись в карету, я проверила короб и его содержимое.
       – Hott! Ho-ott! Но, но-о! Мой Ро-осс! – необычно нараспев прокричал Ганс, и погнал карету по указанной мной дороге.
       Мы направлялись к дому дяди Арнольда. Несмотря на не очень приятную предзимнюю холодную погоду и снежную крупу, я с восторгом смотрела попеременно то в одну, то в другую сторону и с волнением узнавала знакомые ложбинки, пригорки, осиновую рощицу и огромный знакомый с раннего детства ветвистый тысячелетний дуб, стоящий на мощных корнях с уверенным видом хозяина леса.
       Подъехав к большому добротному двухэтажному каменному дому с просторными чердачными помещениями под соломенной крышей и, что меня особенно удивило, стеклянными окнами, тогда как во всех остальных домах нашего родного поселения оконные проёмы затягивались пергаментом или даже промасленной бумагой, я поняла, что это дом моего дяди Арнольда. Он стоял на месте дома деда Михаэля и бабушки Розалии. На крыльце находились кнехты и очищали метёлками полы от первой ночной снежной пороши.
       – Brr!.. Halt! Тпру-у! – скомандовал кучер.
       Наша карета остановилась. Кнехты прекратили работу и стали нас рассматривать, а один из них позвонил в дверной колокольчик. На пороге появилась довольно сильно располневшая тётя Марта в нарядном тёмно-красном платье из шерсти и шёлка и в такой же шляпке. У меня сложилось впечатление, что она ожидала моего приезда.
       – Эльзхен, дорогая, как мы все рады твоему приезду! – проговорила тётя Марта своим медовым голосом, которым она всегда умела завораживать нужных ей людей.
       И, спустившись со ступенек, пошла ко мне навстречу. Ганс подал мне руку, и я, взяв второй рукой свой короб, пошла навстречу тёте. Тётя меня обняла и расцеловала, как добрая родственница. Но я своим внутренним чутьём понимала, что эта «любовь», так внезапно проснувшаяся в ней, не больше чем  интерес к моему внезапному успеху. Интерес тётки Марты, насколько я её знала, заключался в простой «шкурной» мысли: «А что мне из этого может перепасть?».
       Я жестом подозвала Ганса, и мы втроём поднялись в дом.
      – Бернд! – обратилась тётя к одному из кнехтов. – Распряги лошадь и отведи её в конюшню. Отведи также кучера на кухню, и вели Рут накормить его, как полагается. И пусть Катрин и Лиз накрывают на стол, у нас сегодня в гостях наша дорогая племянница, которую мы давно не видели. Я надеюсь, что сегодня Рут хорошо зажарит на вертеле поросёнка, и мне не придётся за неё краснеть, как в прошлый раз, когда к приходу отца Йозефа у поросёнка чуть-чуть подгорел бок.
      Тётя завела меня в прихожую. Эта была красивая светлая комната, обставленная с большим вкусом, как полагалось в зажиточных немецких семьях. Горел камин, наперебой потрескивали сухие берёзовые поленья. У противоположной камину стенки между двух огромных кованых сундуков стоял высокий деревянный с узорами итальянский шкаф, что меня тоже немало удивило. Около камина сидел дядя Арнольд с откинутой назад головой. Он, казалось, дремал. Дядя сильно постарел, как мне показалось, с тех пор, как я его видела в последний раз. Около него сидел небольшой пёс охотничьей породы, который при виде меня гавкнул, оповещая хозяина о моём прибытии. Дядя повернул ко мне голову, и я увидела его озорные глаза, искры которых не стёрли следы времени. Да, наверное, если бы ему не попалась такая умная и работящая жена, как тётя Марта, он так бы и продолжал шалопайничать вместе с моим покойным отцом, и неизвестно, чем бы кончил, так как у него на всякие каверзы хватало гораздо больше фантазии, чем у его покойного брата. А тётя сама всю жизнь работала, не покладая рук, о чём свидетельствовал этот крепкий добротный дом и обстановка, и дядю к этому приучила. Отныне, его развлечение – только охота со их бравым псом! И это всё, что осталось от его прежней бесшабашной жизни. Посереди комнаты возились с игрушками пятеро забавных пухленьких карапузов. На креслах сидели две молодые женщины и вязали. Одна высокая, довольно полная, с чёрным волосом и вторая, светлая, не очень большого роста. По их чуть-чуть округлившимся животам я поняла, что они снова ждут деток.
       – Здравствуй, Эльза! Вот уж не ожидал тебя когда-нибудь встретить! – обрадовано воскликнул дядя Арнольд. – Михель, Гейнц! Спускайтесь вниз, ваша сестра из города приехала!
       – Познакомься, Эльза. Это наши невестки, – представила молодых женщин тётя. – Высокая – это Герхильда – супруга Михеля, а вторая, по имени Йоханна – жена Гейнца. Ну а эти карапузы, их очаровательные детки – наши внуки: Гюнтер, Кристиан и Герлинда – дети Михея и Герхильды. А Клаус и Гесина – дети Гейнца и Йоханны. А вы, дорогие, в свою очередь, не должны забывать, что недалеко от нас в городе Виттхайме живёт сестра-кузина, золовка и тётя. – Обратилась тётя Марта к своим домашним и, поставив на стол мой короб, сняла с него крышку. – Вот! Посмотрите, какие сказочные подарки она нам всем привезла!
        Все начали рассматривать шляпы и примерять их.
       – Идёт мне такая шляпа? – обратился к жене дядя Арнольд, примеряя тёмно-зелёную фетровую шляпу с большим страусовым пером. – Завтра в ней на охоту пойду!
       – Для охоты хватит и старой! А в этих шляпах мы будем ходить в церковь, как все добропорядочные католики, – ответила практичная тётя.
       А двое малышей и одна девочка так крепко вцепились в красивую красную шляпку с золотистой бабочкой, что, казалось, они её разорвут, если в это дело не успеют вмешаться взрослые.
       – Гюнтер, Клаус, Герлинда! – опять вы, как всегда, в драку! Что нужно одному, то же самое нужно и другому! А ты, Герлинда, чего встреваешь? Когда дерутся мальчишки, девочкам лучше не вмешиваться! – И, обернувшись к невесткам, тётя Марта скомандовала: 
       – Герхильда! Йоханна! Займитесь своими детьми, чтобы сегодня в доме не было ни шума, ни драк, а то с вас обеих спрошу за беспорядок.
       Невестки, мигом вскочив со своих мест, тут же разняли детей. В тот момент, когда они остановились отдышаться, Гюнтер и Клаус за спинами успели обменяться друг с другом парой тумаков. Подошедшая бабушка Марта наградила обоих драчунов хорошими подзатыльниками. Они вначале захныкали, потом молчаливо надулись то ли на бабушку, то ли друг на друга. Зато сестричка продолжала рыдать во всё горло.
       – Да, детей нужно воспитывать в строгости, как в Писании сказано, – произнесла назидательно тётя. – Иначе на голову сядут.
       И, обратившись к своим непослушным внукам, добавила:
       – Если сегодня снова ссора повторится, велю вашим отцам высечь вас мочёными розгами.
       – Я могу всех помирить, – решила вмешаться в это дело я. – Красную шляпку полагается надевать девочке, а для мальчиков я приготовила синие и зелёные бархатные беретики с перьями. Так что эту шляпку оденет ваша сестричка.
       И я, взяв шляпку, надела её на головку Герлинды. Слёзы сразу высохли на маленьком личике, и она потом весь остаток дня от меня не отходила. А у меня защемило сердце, так как я сразу вспомнила о своём потерянном ребёнке.
        – А мне какую шляпку можно надеть? – подала голос маленькая белокурая Гестина?
        – А тебе будет хорошо в розовой с белой бабочкой!
        Довольная Гестина тоже подбежала ко мне и пристроилась с другого боку. А наши забияки, которых матери крепко держали за руки, начали показывать нам языки.
        – Эй, Гейнц! Где ты там? – полушутливым тоном прокричал дядя Арнольд. – Мне сейчас потребуется крепкая розга.
       Это было последней каплей, после которой бойцы присмирели, и до самого вечера от них не слышно было ни звука.
        – Слава Богу, что Он наградил нас такими послушными внуками, как Кристиан и Гестина. Они никогда не дерутся и любят слушать, когда отец Йозеф рассказывает притчи о Марии и её сыне Иисусе, а Гюнтер и Клаус – как два петуха. Да и Герлинда им под стать, словно мальчишка в юбке.
       – Ну что ж, тётя Марта, значит, у вас в доме подрастают будущие охотники и славные воины, которыми всегда славилась наша германская земля. Клаус дослужится до капитана, Гюнтер - до рыцаря высшего звания, Кристиан станет проповедником, а внучки - жёнами доблестных рыцарей.
       – Свят, свят! – перекрестилась слева направо как истинная католичка тётка. – Не надо нам ваших городских шуток! Все мои внуки будут на земле работать, как их деды и прадеды.
       Как я потом узнала, у этих забияк и их приятелей из соседних домов появилась новая игра в войну. Гюнтер был капитаном, а Клаус – рыцарем-баннеретом. Когда же им приходилось меняться в игре ролями, между братьями вспыхивали новые ссоры.   
       Однако, моё пророчество было делом туманного будущего.
       Тем временем Катрин и Лиз накрыли стол скатертью и поставили на него аппетитные закуски. Так как дядина семья была довольно зажиточной, то на их столе к приходу гостей всегда стояли всевозможные салаты, сыры, обязательные по такому случаю окорока, жареная домашняя птица, рыба. А в центре стола стоял зажареный молочный поросёнок с хреном, кислой капустой и маринованными грибами и ягодами. Около каждого прибора стояла керамическая кружка для пива и рюмка для вина. Возле стола суетились служанки, которые наливали всем желающим ипокрас, сколько бы те ни пожелали. Это был, пожалуй, единственный в моей жизни вечер в дядином доме, когда я почувствовала себя герцогиней. Тётя и дядя меня расспрашивали о моей городской жизни и поочерёдно давали советы. А я, в свою очередь, поочерёдно с ними вежливо соглашалась.
       Я приятно провела день в их доме, и уже поздно к вечеру велела Гансу запрягать карету и вести меня к своим родным. Когда мы подъехали к дому, на пороге меня уже ждали матушка Ингеборг и Зольда с маленькой Марией на руках.
       – Где ты была весь день? – гневно спросила меня матушка.
       – У дяди Арнольда. Он встретил меня по дороге, когда мы проезжали по окрестностям и пригласил в дом, – соврала я, зная крайнюю неприязнь матушки Ингеборг к семье дяди Арнольда. – Не могла же я отказать в просьбе родному дяде!
       – Он тебе не дядя! Или ты забыла, как они нас из дому выгнали.
       – Тётя Марта считает, что никого из дома не выгоняла, а просто заставляла всех работать. А насколько я помню, ни ты, ни покойный отец этого не любили. Также я помню, как пасла у тётки Марты гусей, и она меня сладкими пряниками за это угощала.
       – Ах, вот как ты заговорила, уже родная мать тебе не указ! В своём доме я ещё хозяйка, и никому не позволю идти против моей воли! Вас нужно было стегать розгами, как делала со своими детьми Марта, а тебе с Отто я много воли давала. Вот какими умниками вы у меня оба выросли! Никакого послушания и уважения к родной матери!
       – Матушка, прошу остынь! Если тебе что-то не нравится, я могу вернуться в город. У меня, всё-таки, венчаный муж и свой дом имеются. Да и в дядином доме меня и невестки и внуки встретили радушно, не в пример нашей Зольде и Отто, который у неё под каблуком.
       – Какая смелая стала! А как только на душе кошки скрести начинают, плохо становится, так ты к родной матери спешишь на побывку.
       – Приехала! И сегодня же уезжаю! Ганс, лошадь не распрягай! Едем домой. Я только зайду в дом за вещами.
       Когда я зашла в дом, меня довольно любезно поприветствовала Гертруда, и улыбнулась так, что у меня сердце в груди отчего-то защемило.
       – Что это у тебя за колючка к плащ-мантелю прилипла? – сказала Гертруда. – Дай-ка я её сниму. А, вообще, напрасно ты уезжаешь, пожила бы недельку-другую в родном доме. Но хотя, если ты уже решила, то давай я тебе помогу вещи вынести. И она решительным жестом взяла мой сундучок и понесла его в карету.
       Я ехала домой в плохом настроении. Эх, отец Бернхард! Учишь нас жить по-христиански, да только это не всегда получается! Но я твою волю выполнила, а если мои близкие родные не захотели примирения, так на то не моя воля. В дороге пошёл мелкий колючий снег вперемежку с дождём. Несмотря на то, что моя карета была закрыта, мне было зябко, а на душе неспокойно. Какое-то трагическое предчувствие сверлило мою ранимую и чуткую душу. Хоть бы домой поскорее до полной темноты добраться. Опытный кучер Ганс ловко управлял Россом и обещал, что мы долго в пути не пробудем. У меня по щекам катились крупные горькие слёзы. Да, нужно выплакаться вволю, пока никто тебя не видит, а домой приехать, когда мой слёзный поток иссякнет. А если Свен заметит красные глаза, свалю это на ветер и усталость. Когда мы проезжали мимо леса, я вспоминала Чёрную всадницу в надежде, что она меня увидит и оставит у себя на ночь. Тогда я приеду домой довольная и умиротворённая. Но вот мы проехали лес, и никто ко мне навстречу не выехал.
       Время шло, мои глаза начали подсыхать. Вскоре замаячили первые редкие домики, оповещающие, что скоро уже наш городок Виттхайм, а там дальше и наш дом не за горами. У меня опять начало щемить сердце, лишь только из окна кареты показались очертания нашего дома. Он был высокий и выделялся на фоне других одноэтажных домиков. Внезапно, я услышала топот ног. Выглянув в окно, я увидела трёх бежавших что было мочи мужчин, по одежде которых я поняла, что они не жители нашего города, а какие-то залётные бродяжки. Видимо, что-то набедокурили и пустились в бега. Уже при подъезде к дому наш Росс, вдруг, заржал и встал на дыбы.
       – Хозяйка, надо выйти и посмотреть, что за напасть такая, которая нашего Росса испугала! – сказал Ганс и слез с облучка посмотреть.
       – Что там?
       – Тья-а!.. Ну, дела!.. – протянул Ганс.

* Камиза – длинная крестьянская рубаха
** Дублет – крестьянская фуфайка


                Часть IX

                ЖИЗНЕННЫЕ ИСПЫТАНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

       У меня сильно кольнуло в области сердца в предчувствии недоброго.
       – Фру Ильзе, фру Ильзе-е!* – услышала я душераздирающий крик Ганса
       Очнувшись от своих мыслей, я выскочила из кареты и побежала к нему. Передо мной предстала мрачная картина. На земле лежал оглушённый Свен, из виска его алой струйкой текла кровь.
       – Так вот что натворили эти бродяги! – мелькнуло в голове.
       – Что ты медлишь? – заорала я на Ганса. – Быстро беги за Гудрун и Анетт, а со Свеном пока останусь я.
       Ганс быстро поднялся с корточек и со всех ног  помчался в дом за помощью. Я не знала, как остановить вытекающую из виска кровь. Прислонив ухо к груди распластанного на земле неподвижного Свена, я услышала слабое биение сердца, значит, он ещё жив. Я боялась дать волю панике, хотя вид крови приводил меня в шок. Лихорадочно вытащив свой белый носовой платок, я приложила его к раненому виску. В этот момент я услышала топот ног – на помощь уже бежали Гудрун и Анетт.
       – Отойди от него! – закричала на меня Гудрун, явно забывая, что я пока что её хозяйка.
       Но было не до церемоний, и я послушно отошла от раненого, освобождая поле деятельности народной целительнице. Наклонившись над ним, Гудрун, прижимая покрасневший платок к ране, стала нашёптывать свои заклинания. Я не могла расслышать слов, собственно говоря, это и не нужно было, лишь бы Свену они помогли. После окончания заговора Гудрун подняла голову и, достав свободной правой рукой из кармана платок, вытерла им пот со лба, словно в данный момент была не холодная предзимняя ночь, а жаркое лето, и она возилась около горячей печки.
       – Ну чего на меня уставились? – прикрикнула она на Ганса и Анетт. – Быстро в дом за носилками! 
       Вышколенная ею прислуга бросилась исполнять приказание.
       – А с тобой, – строгим голосом сказала Гудрун, обернувшись ко мне. – Другой разговор будет. Быстро повернись ко мне спиной.
       Я покорно повернулась, словно Гудрун - хозяйка, а я прислуга. Но в такой ситуации было не до рассуждений, и я не могла не исполнить её повеление. Гудрун встала, приблизилась ко мне и молниеносно что-то сдёрнула у меня со спины с такой силой, что сама от этого вскрикнула, а я краем уха услышала звук, напоминающий треск поленьев в костре, и даже почувствовала запах палёного.
       – Вот оно что… Полюбуйся на это творение! Предупреждала тебя и я, и Мария, не ездить к своим родным. Но ты нас не послушала. Вот теперь посмотри, что ты привезла с собой. Это и есть смерть Свена. Но ничего. Она – сильная, но и я не промах. Ещё увидим – кто кого! Повернись ко мне лицом и увидишь всё сама.
       Повернувшись, я увидела в её руках иголку с обгоревшей ниткой, оставившей на её ладони след ожога.
       Так вот что мне на плащ приколола Гертруда под видом того, что хотела вынуть прицепившуюся колючку.
       – Да, да! Она самая, да и не только иголочку прицепила, а и ниточкой её обмотала! Вот мне и пришлось её сжечь силой заговора да так, что собственные руки обожгла. Но ничего, это не смертельно – выживу, да только вот одной из нас на этом свете уже не жить! Эта ведьма ведь ещё и фигурку восковую проколотую в карету тебе подбросила! Не теряла бы свой амулет, который я тебе на шею надела, ничего бы тогда не случилось. Хотя не твоя в этом вина. Это твоя невестка ночью к тебе в гости заходила, чтобы своей маменьке помочь чёрную работу справить. Но, надеюсь, одолеем. Ты уж прости меня старую за грубость, но сейчас медлить нельзя. Видишь? Кровь я Свену остановила. Теперь всё дело за травами. Но завтра не мешало бы костоправа местного вызвать, чтобы кое-кому глаза для видимости отвести. А лечить сами будем! Да и ты пока торговлю свою повремени. Пусть все вокруг думают, что у нас дома все деньги на лекаря уходят. Завистников много у вас появилось, и их косые и злотворные взгляды этой колдунье только в помощь пошли.
       Пока Гудрун рассуждала и наставляла, нам навстречу уже бежали с носилками молодые люди.
       Уложив на них раненого Свена, мы в четыре руки втащили его в карету и Ганс довёз его до самого крыльца.
      Дома Гудрун, уже в постели, перебинтовала раненому голову и положила на рану мази собственного приготовления. С трудом раздвинув ему ручкой деревянной ложки плотно сжатые зубы и вытянув язык, чтобы освободить дыхание, влила ему в рот настой трав, собранных ею в июньскую пору: "Каждая травка, как она учила, имеет своё время сбора, и лишь тогда лечебной силой наполняется ".
       Именно в этот трагический момент я осознала, насколько необходимы были её травы и её знания. Через некоторое время Гудрун отправила меня спать, пообещав, что она сама будет дежурить у кровати Свена.
       Когда всё в доме стихло, я, вертевшаяся в постели от бессонницы из-за стольких пережитых событий, услышала скрип открывающейся двери и, наспех накинув на себя накидку, решила посмотреть, что происходит. Я увидела, как Гудрун вышла из дома и тихим осторожным шагом пошла в сарай, где Ганс держал карету. Она вышла оттуда, держа в руках какой-то предмет, и вошла с ним в дом. Старуха поставила на стол три маленькие деревянные мисочки и две свечки в подсвечниках и подожгла их от горящего уголька из камина. Теперь я отчётливо могла видеть, как она в одну мисочку насыпала соль, в другую положила щепотку гальки, в третью налила из кувшина воды. А между свечками уложила узкую полотняную дорожку. Усевшись за стол, она начала что-то нашёптывать над каждой мисочкой. Затем, развернув свёрток, в котором оказалась эта злополучная восковая фигурка, бормоча под нос, она вынула из виска фигурки длинную толстую иглу. Продолжая заклинания, она накалила иглу над одной, потом над второй свечой и сосредоточила своё внимание на мисочке с водой, начав этой иглой колоть воду. Мне показалось, что я слышу какой-то знакомый резкий голос, перешедший в жуткий стон. Мне самой трудно было сосредоточиться, и я завороженным взглядом продолжала наблюдать это таинство борьбы одной колдуньи против другой, белой колдуньи против чёрной ведьмы. Вдруг, огонь свечей начал нарастать, пламя увеличивалось до тех пор, пока не загорелась полотняная дорожка на столе. У меня мелькнула мысль побежать тушить, но ноги мои словно приросли к моему потайному месту за портьерой, и я не смогла сдвинуться ни вправо, ни влево. Словно жизнь и время остановились, а ноги приросли к полу корнями. Гудрун потушила дорожку и, продолжая свои заклинания, подошла к камину. Бросив в огонь сушёные травы, она, растопырив пальцы, начала водить руками вокруг печки. На моих глазах огонь в камине переходил из красного цвета в синий, из синего в красный и снова в синий. Из печки выплывали в кухню причудливые клубы дыма в форме понятных только колдунам таинственных фигур. Потом колдунья резко, с силой смяла руками восковую фигурку в бесформенную массу и бросила в огонь. Раздался оглушительный раздирающий тишину ночи женский крик, перепугав заснувшую в доме прислугу.
       – Ну чего рты разинули? – прикрикнула Гудрун на прибежавших Ганса и Анетт. Или вам что-то страшное приснилось? Тогда помолитесь защитнице нашей деве Марии, чтобы беду от дома отвести. Быстро назад по постелям! А ты, – обратилась она ко мне. – Задержись со мной на минутку.
       Молодые, недоумевая, поплелись в  свои постели досматривать прерванные неожиданным криком сны.
       – Видела я спиной, как ты за мной подсматривала. Ничего, теперь можешь спать спокойно. Эту восковую куколку с проколотой иголкой дыркой у виска, посланную Гертрудой Свену в подарок, я кинула в печку. А перед тем как бросить, иглой предварительно проколола изображение её хозяйки в блюдце. Это она кричала перед смертью. Так что, не обессудь. Зато теперь Свен будет жить. Хотя готовься к худшему. Когда он поправится, это будет уже не прежний любящий Свен, а злой, ворчливый, вечно всем  недовольный семьянин. Я ведь его, можно сказать, с того света домой вернула, хотя не знаю, где ему лучше. Так что жалуй, как есть!
       – Ой, да что ты! – перекрестилась я трижды, перепуганная.
       – Ну, прости меня за чрезмерную болтливость. Кстати, выпей мой корешок, тебе нужно хорошо выспаться, достаточно ты сегодня натерпелась! Хотя это только цветочки, ягодки будут потом!
       И старуха протянула мне маленький стеклянный флакончик с настоянным на вине корешком коровьего колокольчика.
       – Только смотри, весь не пей! А не то три дня проспишь! – предостерегла меня Гудрун. – Накапай себе в кружку с водой не больше половины фляжки и медленно маленькими глотками выпей.
       Я прошла в спальню, и, накапав трясущимися руками в кружку с водой, которую я по привычке каждую ночь ставила на маленькую подставку у себя в изголовье, ровно половину жидкости из пузырёчка, выпила содержимое. Мои глаза начали медленно закрываться, и я как будто вылетела в густую вязкую темноту. Я долго блуждала во тьме, пока не увидала вдали спасительный свет и, размахивая руками, словно это были не руки, а крылья, полетела на него. Неожиданно за спиной послышался шум от взмахов мощных крыльев. Оглянувшись, я увидела такое, что у меня защемило от  страха сердце. За мной летела большая чёрная птица, с огромными чёрными, как грозовые тучи, крыльями, а голова её, вместо птичьей, напоминала голову матери Зольды – Гертруды.
       – Ну, вот ты и попалась! Теперь от меня не вырвешься, вместо Свена тебя с собою заберу! – закричала громовым голосом птица.
       Я стала лихорадочно работать своими руками-крыльями, чтобы долететь до света, около которого, как мне казалось, находилось моё спасение. Но эта птица летела намного быстрей и расстояние между нами ужасающе быстро сокращалось.
       – От меня ещё никто не уходил живым! – кричала мне в спину преследовавшая меня птица.
       Я поняла, что меня уже ничего не спасёт. А птица настигала меня, и поравнявшись с моей головой, сильно клюнула в темя. Потеряв равновесие, я начала падать вниз, в глубокую пропасть, на дне которой горел огонь, а по краям ходили два страшных дракона, извергающих огонь из пасти. Дно пропасти приближалось. Этим дном было огненное озеро, в котором я должна была окончить жизнь. В тот самый момент, когда, казалось, ничто уже не может спасти меня, я увидела белого лебедя с золотой короной на голове. Он стремительно кинулся ко мне на помощь:
       – Держись за меня! – крикнул мой нежданный спаситель. – Я послан за тобой! Садись ко мне на спину и держись крепче руками за мои бока.
       Подлетев ко мне, он подставил свою спасительную спину. Как только я уселась на неё и схватилась за бока, он взметнул вверх и унёс меня от этого страшного кошмара. Свет, на который я летела, исчез из моего поля зрения, но я верила, что мой неожиданный спаситель отнесёт меня, куда полагается, в безопасное место. Начинал уже брезжить молочный рассвет, и я увидела, что мы летим над лесом. А вот и поляна, на которой рос могучий дуб, показавшийся знакомым. Недалеко от дуба вокруг большого костра сидели люди в белых одеждах с капюшонами на головах. Лебедь подлетел к ним и велел мне сойти со спины, так как дальше его спасительная по отношению ко мне миссия заканчивалась. Как только я очутилась на земле, лебедь взмахнул крыльями и улетел в неизвестном направлении. Люди, сидевшие около костра, как по команде, повернули ко мне головы, и я увидела их бородатые лица, совсем не похожие на лица моих земляков.
        – Ах, вот и наша старая знакомая! – воскликнул один из них.   
        Люди смотрели на меня, сохраняя полную неподвижность, и как мне показалось, начали мысленно совещаться между собой. Ах, да! Это же те самые друиды, которые хотели меня прошлый раз принести в жертву своему божеству. Но теперь можно не опасаться, я уже не девственница, которую требовал их бог. Да и сегодня у них как будто не праздник. Они просто собрались вокруг своего не жертвенного костра для решения накопившихся в их жизни трудных вопросов.
       – Ага! Поумнела на этот раз!  – высказался другой из сидевших у костра. – Отведённое нам для этого схода время подходит к концу. С первыми солнечными лучами мы должны покинуть это священное место. Но тебя предупреждаем, готовься к тяжёлым испытаниям. Видишь, как изменился дуб?
      Я бросила взгляд на дуб, который в прошлый раз был молодым, зелёным, полным жизненных сил, а теперь он, словно старик: ветки полуголые, поникшие, с наросшей на них плесенью, с покрытым зелёным мхом стволом. Вокруг валялись полусгнившие жёлуди. Из ствола дуба на меня внимательно смотрели глаза Свена, только в этот раз печальные и слезливые, как у немощных стариков.
       – О, дева Мария, спаси мою душу грешную! Упав на колени, я стала неистово молиться.
      В это время на поляну выехала Чёрная всадница в сиреневом платье, большой тёмно-сиреневой шляпе в диамантах, на руках её были тёмно-сиреневые, почти чёрные, перчатки.  Это означало, что не сразу, а в течение года-двух ждать смерти близкого мне человека. Я хотела кинуться к ней, как к своей спасительнице, но ноги меня не слушали, и словно заколдованные привязали меня к месту, на котором я стояла.
       – Эльза, не приближайся ко мне, не велено. Для тебя наступают тяжёлые времена. Но ты выдержишь. А я появлюсь, когда они будут подходить к концу. Будь мужественной. А пока прощай. И Хильда растворилась в предутреннем тумане.
       Очнулась я в собственной постели. Около меня сидела Анетт, держа в руках миску воды с уксусом и замоченную в этом растворе тряпку:
       – Фру Ильзе, наконец-то, вы проснулись! - И, выжав тряпку, положила её на мою пылающую голову. – Как вы нас напугали, госпожа! Вы проспали двое суток. Пойду сообщить Гудрун о вашем пробуждении.
       – Погоди Анетт, а Свен как? Живой?
       – Живой, живой, но пока ещё в себя не приходит. Гудрун постоянно около него хлопочет. Ганс ездил за нашим лекарем, господином Гольдбергом, который посмотрел раны и пустил ему из вены кровь. Вначале такая густая была, а потом жидкая пошла. Велел ему пить красное вино для восстановления крови, перевязал рану на голове и выписал ему много разных микстур. Но сказал, что, к сожалению, его вызывают в полк, и поэтому нас раз в неделю будет навещать его молодой ассистент. Он сказал, что у вас тоже горячка от всего пережитого и велел вам пить капли. Правда Гудрун после его ухода все микстуры и капли выбросила, а нам велела о том забыть, и сказала, что сама вами обоими займётся.
       Довольная Анетт побежала сообщать Гудрун о моём пробуждении.
       Я услышала приближающиеся ко мне шаги:
       – Да, сильным мой корешок оказался, но ничего, тебе это на пользу пойдёт. Самое действенное лекарство – сон.
      – Свен жив?
      – Конечно, жив. Я мёртвым припарки не ставлю.
      – Можно мне к нему пойти?
      – Разумеется, вставай и иди, но только помни, он ещё без сознания. Так что тихо, без звука, посиди около него. Он ещё долго пролежит в этом состоянии. А я велю Анетт приготовить тебе завтрак.
       Посидев немного около перевязанного и спящего Свена, я пошла с сопровождавшей меня Анетт в гостиную. На столе стояла овсяная каша, политая конопляным маслом. Каша  была только что вынута из печи, и от неё шёл ароматный пар. Хлеб, такой же тёплый, душистый, был нарезан на куски, лежал на плетёной тарелке с намазанным на него мёдом. На столе стояли кружки с цветочным отваром. Начинался рождественский пост, и вся наша семья переходила на постную еду. Несмотря на то, что всё на столе было свежим и вкусным, есть мне не хотелось, и я молча сидела за столом, ковыряя в тарелке деревянной ложкой.
       – Надо есть, а то свалишься больная, кто тогда о твоём Свене подумает! – повелительным голосом сказала зашедшая в гостиную Гудрун.
       После её окрика я начала лихорадочно есть, забыв, что пару минут назад я этого вовсе не хотела.
       – Вот это другое дело, сейчас не время капризничать!
       – Гудрун! Кто научил тебя этому?
       – Колдовать над свечками и мисочками?
       Гудрун сразу изменилась в лице, лицо её начинало краснеть, а затем белеть.
       – Не ожидала я, что ты за мной проследишь. Ну, ладно, коли уж видела, расскажу тебе всё, как было. Только смотри не проговорись на исповеди, а то сожгут меня на костре, и тебя со мной вместе за то, что покрывала меня все эти годы. Хотя… очень бы хотелось мне перед смертью кому-то свою душу излить. Но не священнику же.
       И она начала мне рассказывать то, что хранила в себе эти долгие и трудные годы своей мудрёной жизни.

* Фру Ильзе - северогерманский диалект


                Часть X

                ИСПОВЕДЬ ГУДРУН
                Усевшись поудобнее на скамейке, Гутрун внимательно, несколько задержав взгляд, посмотрела мне в глаза, перекрестилась, глубоко вздохнула и, скрестив по крестьянски на коленях узловатые пальцы ещё крепких рук, заговорила. А я, облокотившись о стол, подперев щеку ладонью, смотрела на сморщенное временем лет лицо старого человека, на необыкновенно ясные живые глаза, отражающие огоньки стоящих на столе свечей, и старалась не пропустить ни единого слова этой мудрой женщины.
        Штефан, мой покойный муж, в отличие от своей старшей сестры, прилежной и послушной Амалии, был, как скажут в народе, непутёвым и бесхозяйственным сыночком, одним словом – разгильдяй. Их родители, на то время довольно зажиточные и обеспеченные, приготовили хорошее приданое дочери и выдали замуж за хорошего парня из такой же зажиточной семьи. Штефан продолжал жить с родителями, и после их смерти дом перешёл в его полное распоряжение. Но его разгульный и расточительный образ жизни привёл к тому, что дом родителей вскоре ушёл в чужие руки. Муж Амалии, несмотря на просьбы жены, не разрешил приютить в своём доме такого непутёвого шурина, так как боялся, как бы он и его собственный дом не поставил в залог очередной карточной афёры. Тогда Штефан записался в действующий полк курфюрста. Отличившись безудержной храбростью и смекалкой в боях с постоянно враждующими между собой германскими землями, был особо отмечен своим начальством, и вскоре дослужился до звания сержанта. Женившись на вдове погибшего гауптмана*, у которой после смерти мужа имелись кое-какие деньги, они смогли приобрести небольшой домик. Его сестра и зять приветствовали этот брак, думая, что Штефан наконец-то образумился. Но, на беду, через год-полтора его жена захворала и вскоре предстала перед Богом. Такие случаи скоропостижной смерти были в наши суровые времена нередки. Тогда Штефан, чтобы найти себя, решил снова вернуться в действующие рыцарские отряды своего курфюрста. Однако на этот раз судьба не очень к нему благоволила, и в первом же сражении он получил серьёзное ранение. Полк его наступал, оттесняя неприятеля дальше в леса, а раненого Штефана решили оставить в избушке местного дровосека до поправки. Этим дровосеком был мой отец – Карл. Я была старшей дочерью из пяти в нашей семье.  Я и мои сёстры Гертрауд, Эрмелинда, Гестинда и Мария жили дружно, но очень бедно, и в будущем нам светил либо монастырь, либо работа прислугой в каком-нибудь богатом доме. Слава Богу, что на лечение раненого нам подбросили несколько золотых монет.      
       Штефан был старше меня на пятнадцать лет, но я всей душой к нему прикипела, постоянно крутилась рядом: перевязывала раны, кормила супом из ложки, делала примочки из трав. Я немного разбиралась в травах – этому меня и сестёр с детства учила умершая после рождения пятой дочери мать. Как на старшую, всё хозяйство в семье легло на мои плечи. В то время мне едва исполнилось пятнадцать лет. Мне полагалось не оставлять отца до тех пор, пока он не приведёт в дом другую жену. Но он не спешил. Мы жили бедно, но дружно, и отец боялся, что с приходом мачехи этой дружбе придёт конец.
       Довольно скоро, и не в последнюю очередь благодаря моим заботам, Штефан начал поправляться. Однако на меня он не обращал внимания, как мне очень хотелось, а только раз за разом повторял о желании вернуться в свою роту. Я часто убегала в лес под видом сбора трав и рыдала там под кустиком.
      Однажды я увидела группу людей. Одни ехали на запряжённых лошадьми телегах, закрытых полукруглой крышей, другие шли рядом, пешком. Они были очень не похожи на нас – смуглые, с чёрными кучерявыми волосами. В ушах у них сверкали большие золотые серьги и такие же браслеты на руках. Я слышала, что в наших краях иногда появлялся такой народ джипси**, но никогда прежде их не видела. О них рассказывали страшные истории. Говорили, что они колдуют, воруют детей, и от них лучше убегать подобру-поздорову, так как они в сговоре с самим дьяволом. Но в этот момент меня взяло любопытство, и я решила подсмотреть, что же они будут делать. Они расположились на опушке, где расставили свои шатры для ночлега. Потом мужчины развели костёр и повели куда-то лошадей, по-видимому, поить. А женщины, закрепив свои шатры, тоже куда-то удалились вместе с детьми, предварительно поменяв новую одежду на старую, заношенную до дыр. Около костра осталась одна пожилая женщина. Она подбрасывала в костёр хворост и перебирала засушенные травы в мешочке, висящим у неё за поясом. Вдруг, она резко встала и пошла как раз к тому кусту, за которым я пряталась. Я страшно испугалась, подумав, что она может превратить меня в какого-нибудь дикого зверя. Но она мне приятно улыбнулась и предложила выйти из укрытия и подойти к костру. Отступать было поздно, и я приняла её предложение. Когда мы уселись возле костра, старая джипси предложила мне выпить отвар из трав, заваренных в котелке, и угостила куском хлеба. После трапезы она решила посмотреть линии на моей руке. Что-то пробормотав на своём языке, она раскинула передо мною карты, в которых я тогда ничего не понимала, видя всё это впервые, а потом сказала:
       – Жить тебе, красавица, долго и трудно, такова твоя судьба. Ехать тебе и в карете, и с рукой протянутой ходить. А вот счастья тебе женского немного отпущено. Но что отведено, всё твоё будет, коли меня слушать будешь! Со мной твоя судьба пересечётся. Если не испугаешься, то приходи через три дня в полночь на молодой месяц, я тебе зелья любовного изготовлю, и твой фельдфебель*** с тобой будет. А пока, домой ступай. Негоже, чтобы мои дети застали тебя со старой шувани**** в этот час возле наших спальных бендеров*****. Но я тебе сейчас пособлю, а ты мне в лихую годину понадобишься! И, кстати, вот тебе амулет******, наденешь его на шею своему солдату, и он придёт с войны целым и невредимым. Этот амулет у меня от стрел и пуль заговорен с помощью мужского корешка мандрагоры.
       Я побежала домой, не чуя ног. И всё время с нетерпением ждала, когда эти три дня пройдут. Штефан выздоравливал, на меня так и не обратив никакого внимания, кроме как на сиделку, приставленную к нему по случаю его болезни. Только с моим отцом он мог немножко побеседовать, да и то вроде бы как от скуки.
       Наконец, три заветных дня прошли. На небо вышел молодой месяц. Я побежала в лес. Мариула, как звали старую шувани, уже поджидала меня около костра. Весь лагерь спал мёртвым сном, бодрствовала только одна Мариула.
       – Возьми этот порошок из высушенного корня мандрагоры, – сказала старая джипси, протягивая мне мешочек. - Разведи его в вине и добавь немножко своей крови.  А как только солдат поправится и ему захочется выпить немножко вина, налей ему этого, но только смотри не переборщи. Не больше одной кружки! Остальное вылей, либо спрячь в потайное место, куда никто, кроме тебя, не сунется. А чтобы он поскорее на ноги встал, вот тебе травы, завари их кипятком и пои его.
       Я была безмерно счастлива, но у меня не было чем отблагодарить Мариулу.
       – Не беспокойся, – успокоила Мариула, словно прочитав мои мысли. – В будущем наши дороги пересекутся, и ты мне отплатишь за всё с лихвой.
       Я тогда не знала, какой дорогой ценой мне всё это обернётся, но, тем не менее, в тот момент я, безмерно счастливая, побежала домой. Трава, которую мне дала шувани Мариула, действительно, ускорила выздоровление и быстро подняла Штефана на ноги. Он уже собирался покинуть наш дом, решив напоследок устроить нам прощальный ужин. А для этого он дал моему отцу денег, чтобы тот прикупил нужное угощение и бутылочку хорошего винца. Готовить ужин мне помогали сёстры, а за столом обслуживала всех я. Вот так незаметно и капнула я Штефану в бокал несколько капель любовного зелья. Как только он его осушил, сразу же раскраснелся и пожелал ещё один, но я, помня наказ Мариулы, оставшееся вино как бы случайно пролила на пол. Схватив тряпку, я начала вытирать пол, а Штефан кинулся ко мне. В это время он взглянул в мои глаза и воскликнул:
        – Карл, я, конечно, осёл! Столько времени находился в вашем доме, и только сейчас увидал, какая ваша Гудрун красавица! Отдайте мне её в жёны, если я с войны живым вернусь.
       – С большим удовольствием! Лучшего жениха, чем вы, нам во всей округе не отыскать! – ответил мой отец. – Но, увы! Мы бедны, как церковные мыши, и у Гудрун нет приданого.
       – Не надо мне приданого! – у меня кое-какие дукаты в запасе имеются, да и домик небольшой в Майнце. А лучшей хозяйки, чем ваша Гудрун, мне не сыскать! Так что, соглашайтесь.
       Что ж, мой отец дал своё отцовское благословение. Штефан вернулся в армию, а перед уходом я повесила ему на шею амулет Мариулы. Он действительно вернулся через полтора года целый и невредимый. Мы обвенчались в нашей маленькой кирхе, и он повёз меня к себе в город Майнц. Я была безмерно счастлива. Но когда он привёз меня в свой дом, а потом повёл знакомиться со своей сестрой и зятем, последние вознегодовали. По их мнению, он заслуживал невесту богатую, с приданым, а не такую нищенку, как я, и не пожелали нас обоих видеть. Однако, несмотря на такой недобрый приём его родственников, мы были с первых дней счастливы. Его небольшой домик мне показался очень богатым, и я с удовольствием стала в нём хозяйничать. Сам Штефан не умел дельно вести хозяйство, да и я по молодости не была настолько серьёзной, сколько нужно. Мне нравилось, что Штефан буквально заваливал меня подарками: всякими обновками и булавками, да и сам частенько в кнайпы захаживал, чтобы пропустить две-три кружки пива. Любил он и в кости сыграть. Так что наши деньги таяли быстро, как апрельский снег. Прошло три счастливых года. Когда я стала ждать ребёнка, он начал задумываться, как нам дальше втроём жить.
        Однажды пришёл к нам в дом один его старый закадычный приятель и предложить отправиться в горы, где по рассказам жителей зарыт клад известного в округе разбойника. Разбойник много лет тому назад был пойман и казнён. Перед казнью он успел сказать, что награбленное добро спрятал в горах, но не помнит точно где. А дукатов и драгоценностей, говорили люди, там столько, что хватит на три жизни вперёд.
         Рано утром, когда я ещё спала, он тихо поднялся и ушёл, а амулет мой оставил на тумбочке вместе с запиской. Что в этой записке было, я не могла прочитать, так как грамоты не ведала. Но потом мне сказали, что он, видимо, чувствовал - не вернётся и хотел, чтобы этот амулет я надела на шею нашему родившемуся ребёнку. Больше я его не видела. Один из его друзей, которые вместе с ним в эти горы пошли, говорил, что  он оступился и упал со скалы в пропасть, а перед смертью кричал:
       – Чёрная всадница!.. Чёрная всадница-а!..
       Я была в отчаянии. Не представляла, как буду жить дальше. В один из вечеров в оставшийся мне после смерти Штефана домик заглянула его сестра Амалия и предложила:
       – Мы достаточно богатые люди, но Господь Бог нам детей не даровал. Хочешь, переходи к нам жить на время и родишь у нас в доме. Ребёнок останется нам, и станет нашим сыном или дочерью. Ты же поживёшь у нас в доме на правах его кормилицы. Потом покинешь наш дом, но за это мы тебя обеспечим так, что ты сможешь снова выйти замуж, но уже с хорошим приданым, если пожелаешь. А если нет, то проживёшь, ни в чём не нуждаясь, до самой старости. Подумай хорошо. Если решишь, то переходи в наш дом жить, как договорились.
       У меня не оставалось другого выхода, и я согласилась. Муж Амалии стал очень богатым и влиятельным купцом, и такую роскошь, которую я увидела в этом доме, мне и во сне не снилась. Дом моего отца по сравнению с ним казался мне жалкой собачьей конурой. Ко мне приставили двух служанок, которые должны были следить за моим здоровьем. А когда пришло время родить, они вызвали на дом местного лекаря. Я родила сына, которого они назвали Ульрих. У меня в груди было достаточно молока, что хватило бы на двоих детей! Мне в помощь предоставили ещё одну пожилую женщину, в качестве няньки. Как и было между нами договорено, Кнут - муж Амалии объявил всем, что у него, наконец-то, родился долгожданный сын-наследник, а я – взятая к нему в дом кормилица. Амулет по желанию покойного Штефана надели Ульриху на шею. Он быстро набирал в весе, рос крепышом.
       Однажды, этак примерно через месяц-полтора после рождения сына, мне захотелось ранним утром пройтись по саду, подышать свежим воздухом, пока Ульрих спал и видел свои детские безоблачные сны. Вдруг, за оградой послышались громкие неразборчивые крики. Любопытство взяло верх, и я выглянула за калитку. Передо мной предстала страшная картина: стражники вели по улице на казнь джипси, косматых и в оборванных одеждах. Я слышала краем уха, что они появились в нашем городе. Их необычная для наших краёв внешность не давала им возможности найти работу. Да они, собственно говоря, и не очень к этому стремились. Эти люди развлекали публику своими песнями и танцами, после которых некоторые из бюргеров лишались кошельков. Женщины занимались гаданием или попрошайничеством и вызывали тем самым ненависть святой церкви. И всё это закончилось тем, что их обвинили в сговоре с дьяволом, и по окончании суда и пыток повели на казнь. Когда они поравнялись с нашим домом, из их толпы ко мне кинулась одна молодая джипси и сунула мне в руки маленький свёрток, шепнув:
       – Гудрун, спаси мою Зару, я - дочь Мариулы.
       Раздумывать было некогда. Схватив свёрток со спящим ребёнком, я кинулась с ним в дом. В спину мне долетали крики стражника, обрушившего свой гнев на дочь Мариулы за её неповиновение и свист розги. Дома я быстро перепеленала начавшую плакать девочку, а остатки тряпья выкинула в печь. Маленькая Зара жадно припала к моей груди, а на вопрос вошедшей в мою комнату Амалии, чей это подкидыш, я ответила, что духом не ведаю, просто кто-то подбросил его под нашу калитку. А так как девочка такого же возраста, как Ульрих, то пусть она станет моей рождённой дочкой, если Ульрих теперь считается сыном её и Кнута. И если нельзя мне оставаться в их доме на правах кормилицы, то я покину дом вместе с этой девочкой. Что сказать? Такие подкидыши случались, потому как девушек, родивших без венца, бичевала разъярённая толпа. Иногда дело доходило до детоубийства со стороны брошенных соблазнителями матерей, за что последние нередко оказывались в тюрьме. За ужином я услышала, как отец Кнута рассказывал о казни путём сожжения на площади около двух десятков джипси. Сославшись на сильную головную боль, я убежала из-за стола, чтобы не слушать эти неприглядные подробности. Но я считала своим долгом спасти внучку Мариулы.
       Прошло два года. Зара, которую я назвала Урсулой в память моей почившей матери, подрастала, и её необычный облик уже давал о себе знать, тем самым давая повод для сплетен. Правда Амалия и Кнут не догадывались, что она джипси, и принимали её за испанку. Но вскоре  Амалия объявила мне, что я должна покинуть её дом. Эта смуглая девочка с чёрными кучерявыми волосами не может больше оставаться в её доме, потому что все знают, что Штефан и я светловолосые, и Амалия не желает пересудов светлой памяти своего брата, тогда как меня могут заподозрить в прелюбодеянии. Как и было обещано, я получила в приданое большой сундук с нарядами Амалии и тугой мешочек дукатов. О таком приданом можно было только во сне мечтать! Ранним утром, посадив меня вместе с Урсулой в свою карету, Амалия велела кучеру отвезти нас в дом моего отца. Я последний раз в жизни обняла своего Ульриха и отправилась вместе с дочерью в родительский дом.
       Сёстры встретили меня с Урсулой довольно приветливо, но я чувствовала, что на душе у них скребут кошки. Я рассказала им причину моего возвращения, но появлением в моей жизни Урсулы настоящей причины не указала. А на вопрос, кто её настоящие родители, ответила, что одну из горничных в доме Амалии соблазнил заезжий купец испанец. Этот ответ их пока вполне удовлетворил. Очень скоро я поняла, в чём причина возникшего натянутого настроения в нашей семье. Сёстры подросли. Две старшие уже работали прислугой в доме богатого фермера. Но все они мечтали о своей собственной семье, чего, увы, за отсутствием приданого невозможно было построить. А мой сундук с нарядами и полный кошелёк стал вызывать у них зависть, граничащую со злобой.
       Однажды, накануне Рождества, Гертрауд с Эрмелиндой приехали домой бледные, как полотно. Оказалось, что их соблазнили два молодых кнехта, которые работали вместе с ними. Гертрауд,  беременная, терзалась страхом в ожидании своей участи. О женитьбе не могло быть и речи, так как их соблазнители ждали приданого. Пока я с Гестиндой и Марией готовила трапезу к Адвенту, нервы у Гертрауд сдали, и она разразилась на меня бранью так, словно я была виновницей несчастий, которые с ней приключились:
       – Прямо не сестра, а какая-то бесчувственная головешка! – кричала на меня возмущённая Гертрауд. Чужого подкидыша пожалела, а к своим родным сёстрам не имеет никаких родственных чувств! Что теперь ожидает меня и моего будущего ребёнка, если этот позор выйдет наружу? Всеобщее поругание, вымазанная дверь, сечка на пороге?! А потом мне его также подбрасывать под чью-то дверь, как тебе подбросила горничная, или задушить при рождении? У тебя полный сундук приданого, так почему бы тебе родным сестрам не помочь! Или ты всё это решила держать для своего чумазого подкидыша?
       От таких слов у меня потемнело в глазах, и я увидела, как в углу, слыша всё это, притаилась маленькая Урсула. Гертрауд забилась на диване в истерике. Но самое интересное, что все остальные сёстры приняли сторону Гертрауд. Опечаленный, расстроенный скандалом отец пытался нас утихомирить, предлагая спокойно всё обсудить по окончании праздников. Но я поняла, что нужно что-то делать, медлить больше нельзя. В эту ночь мне приснилась моя покойная мать, которая меня просила:
       – Гудрун, помоги моим дочкам, помоги своим сёстрам, и тогда тебе самой спокойнее станет. А Карл ещё пару лет проживёт и ко мне пойдёт.
       По окончании Рождества Христова я пошла на исповедь к нашему отцу Эриху, и он взялся уладить наши семейные проблемы. Пришлось разделить подарки Амалии на пять равных частей, и этого хватило на приданое моим сёстрам. Но я им сказала, что теперь наши дороги расходятся. Вскоре Гертрауд и Эрмелинда обвенчались в церкви со своими женихами. А спустя примерно год-полтора Гестинда и Мария тоже вышли замуж за местных небогатых крестьян. Прожив ещё год, Карл, наш отец, отошёл в мир иной. После его смерти в нашем маленьком уютном домике осталась только я и подрастающая Урсула. Я не знала, что нас ждёт в будущем, и, поэтому, тщательно берегла оставшиеся деньги. Нас кормил лес и маленький огородик, который я развела около дома. Весной мы ходили в лес собирать различные травы и коренья, а осенью – ягоды, грибы. Часть этих  сборов мы высушивали и раскладывали по мешочкам, другую отвозили на расположенные поблизости торговые площадки для продажи. Зимой мы пряли кудель, вязали тёплые вещи, пользующиеся в холодное время большим спросом.
       Но, надо сказать, что у Урсулы не было большой охоты к рукоделию. Зато у неё был необыкновенно красивый голос, и она с большим удовольствием и с такой душевной глубиной напевала народные песни, что у меня наворачивались слёзы. Любила она также и пляски, которые исполняла зажигательно и с такой лёгкостью, будто парила в воздухе. Её народу эти таланты даны богом от рождения, вот только разгуляться ей негде было, а в деревню одну я её не отпускала. Боялась, как бы её внешность не вызвала пересуды, как уже случилось в доме Амалии. В лесу её чёрные глазёнки оживали, когда она находила нужные коренья и травы. Она росла такой красавицей, что с десяти лет на неё уже засматривались проезжавшие по лесу молодые охотники. Но я не спускала с неё глаз, чувствуя своим материнским сердцем что-то недоброе.
       Однажды под вечер кто-то постучал в наш дом. Выглянув за дверь, я увидела старую нищенку в изношенной одежде и усталым лицом, которая попросилась ко мне на ночлег. Когда она вошла в дом, я, вглядевшись в её лицо, вскрикнула от удивления и радости. Да, это была она! Передо мной стояла живая шувани Мариула! Когда она умылась, сбросила свои старые нищенские одежды, я увидела, что она вовсе не такая старая, как показалась мне тогда в лесу и сейчас, при встрече за порогом.
       Я предложила ей поужинать с дороги, она мне кратко рассказала, что в тот злополучный день, когда всё их племя повязали, её с ними не было, так как она около недели блуждала по лесу в поисках нужных ей трав, корней, ягод, которые должны собираться именно в это время и без посторонних глаз. А когда она вернулась на место нахождения табора, никого из племени уже не было в живых. Но сердцем она чувствовала, что жива её внучка Зара, и потому ходила под видом нищенки по свету её искать. А теперь, если я не возражаю, она может остаться у нас жить. Она умеет собирать травы, ворожить, и этому научит нас обеих, и мы тогда проживём безбедно. Разумеется, я не могла разлучать внучку с её родной бабушкой, но только попросила её назвать себя  бабушкой, матерью отца, поскольку внучка теперь не Зара, а Урсула. Её мать теперь я. А настоящую правду открыть Заре только после моей смерти.   
       Прошло около шести лет. Мы с Урсулой постигали мудрёную науку Мариулы. Я жадно вслушивалась в каждое её слово, а у Урсулы не всегда хватало терпения.
      – Да, молодость ветрена, а к этим знаниям подходить надо серьёзно.
      – А, может, к свахе обратиться, и выдадим Урсулу замуж? – как-то раз предложила я.
      – Джипси только за своих сородичей должны выходить замуж, а с другими у неё жизнь не заладится, не поймут её особую душу – душу джипси. Вот как только появятся у нас на пороге родные длинные бардо******* племени нашего, тогда и подумаем. А ежели не появятся, так пусть лучше травами да ворожбой займётся. Это верный хлеб на всю жизнь.
      – А ежели святые отцы узнают? Не постигла бы её та страшная судьба родной матери! Я ведь Урсулу в церкви крестила, чтобы прожила она честную добропорядочную жизнь.
      – Судьба всем нам даётся при рождении, от неё не спрячешся, не уйдёшь! – ответила старая джипси, вдыхая носом пылевидный порошок какой-то травы из своего мешочка, сидя около пылающего очага.
        Да, судьба – есть судьба! В том роковом году накануне Адвента выпало много снега, за окном ревели метели и бураны********. Но мы запаслись валежником и дровами, а запасов еды нам хватало до весны. Мариула старательно зарабатывала свой хлеб ворожбой и травами, блуждая по ярмаркам, в то время как мы с Урсулой пытались сбыть то небольшое количество плетёных корзин, вязаных чулок и прочих изготовленных нами вещей домашнего обихода. С появлением в нашем доме Мариулы у нас, вообще, все домашние дела наладились и даже пошли в гору. Я начинала потихоньку собирать Урсуле приданое. А вдруг появится в нашем доме и для неё подходящий жених!
       Но всё сложилось по-другому. Так, в один морозный вечер к нам в дом постучал заезжий путник. Молодой человек ездил по торговым делам отца из Майнца в Аахен, а на обратном пути из-за обильных снегопадов застрял в дороге, и кучер его сильно занемог.
       – Хорошо! – сказала я. – Гости в Адвент от Бога! Проходите в наш скромный дом. А вашего кучера мы на ноги поставим, дадим травки нужной попить...
        Пока я с Мариулой, которую я теперь для отвода глаз называла Мериэн, возились с простудившимся кучером, Урсула занялась заезжим гостем. Она усадила молодого человека за стол и предложила выпить бокал домашнего вина, которое гостю пришлось по вкусу.
        У Вернера, кучера, был сильный жар, из груди вырывался пронзительный кашель с хрипотой. Всю неделю мы по очереди дежурили у его постели. Поили его отварами трав из корней с вином, сухим иссопом, сваренным в меду на углях, горячей медовухой из тернослив, приготовленными с осени запасливой Мариулой, прикладывали к его лбу повязку, смоченную разведенным с водой уксусом, чтобы остановить сильный жар. Мазали грудь перетопленным свиным салом, перемешанным с мёдом и прополисом. Нашими общими усилиями болезнь была побеждена, больной начал приходить в себя. Его хозяин всё это время находился в распоряжении семнадцатилетней Урсулы, которая при его появлении прямо-таки расцветала, как бутон розы.
       К концу недели пребывания Вернер, бодрый и здоровый, стоял на ногах. Его молодой хозяин Ульрих спешно засобирался домой. Урсула загрустила, очень привязавшаяся к нему за это время.
       – Не плачь, я тебя не забуду, и в скором времени вернусь за тобой как за своей невестой, мне только нужно получить на это благословение родителей.
       Так прошёл месяц, за ним второй, третий, и незаметно пролетел год, полтора года... Но от Ульриха не было никаких вестей. Бедная Урсула совсем извелась слезами, и никакие предостережения Мариулы на неё не действовали. Девочка росла в полной любви, и думала, что все окружающие люди добрые и честные.
       И вот одним весенним утром мы её в доме не обнаружили.
       – Никак в дорогу за своим женихом подалась? – проворчала утром Мариула. – Бедная моя внучка, не смогла я её уберечь. Что поделать с судьбой, судьбой своей и близких? Не властны над ней даже колдуньи.
       Три с половиной года минуло. Три зимы и четыре лета, полных ожиданий и предчувствий. И вот в один дождливый осенний день под нашими окнами мы услышали ржание лошади. Я и Мариула выбежали во двор. Около дома остановилась знакомая нам карета, из которой вышел уже совсем старый кучер Вернер и вывел за руку бледную  Урсулу с взлохмаченными волосами, без шляпки и большим животом.
       – Дорогие женщины, – обратился к нам Вернер. – Я помню, как вы мне, больному, умирающему, спасли жизнь.  Примите обратно в свой дом вашу пропавшую внучку, и этим я хочу отплатить вам за всё то, что вы для меня хорошего сделали, и позвольте откланяться. Я должен немедленно ехать обратно, пока господа меня не хватились. А то, что произошло с ней за эти годы, вам расскажет сама Урсула.
       Два дня Урсула лежала, запрокинув голову, так что ей белый свет не был мил, и только молча пила отвары, которые ей готовила Мариула.
       – Не тронь её пока, – говорила мне Мариула. – Пусть с дороги отойдёт и сама всё расскажет.
       Спустя несколько дней мы узнали от неё следующее.
       Разыскала она город Майнц, семью, в которой проживал её жених. В доме её приходу не обрадовались. Родители подыскали для Ульриха невесту из своего круга. Её родителями были зажиточные бюргеры, державшие в городе швейный цех, в котором работали швеи и подмастерья с хорошей прибылью для хозяев. Их дочь Гретель имела достаточное приданое, и уже приближался срок обручения Ульриха и Гретель. Ульрих продолжал любить Урсулу, но не мог противиться воле родителей, грозившихся лишить его наследства в случае неподчинения, вплоть до высылки из родительского дома. Он предложил Урсуле пожить в доме его покойного дяди, в который его родители из-за тяжёлых воспоминаний никогда не заглядывают. Дом старый, обветшалый, но при небольшом ремонте там можно будет нормально жить. Ремонтных рабочих я найму сам, но об этом не должен знать никто из его домашних. А когда он женится на Гретель, его родители больше не будут иметь власти над ним. Что касается жены Гретель, так её дело женское, немудрёное - известные четыре К: кирха, киндер, кюхе, кляйдунг. А всё то, что  относится к другим интересам вне дома, её не касается. И ей не должно прийти в голову, куда её муж будет отлучаться по своим житейским делам. В городе мало кто следил за жизнью соседей, во всяком случае, не так, как в деревнях. И такие случаи двойной жизни происходили довольно часто. Урсула согласилась, так как очень его любила. Чтобы ещё крепче привязать Ульриха к себе, сгорающая от любви Урсула дала ему выпить любовного зелья. Ульрих спокойно женился на Гретель к большой радости своих родителей, но большую часть времени проводил в дядином доме с Урсулой.
       Однако Гретель не была столь глупа, как казалось Ульриху. Однажды во время долгой отлучки мужа, она подкупила его молодого слугу, и тот выдал тайну. Гретель рассвирепела и подняла на ноги не только свой дом. Об этом узнали её родители и родители Ульриха. Гретель ждала ребёнка и не желала терпеть поблизости соперницу, собирающейся тоже стать матерью. Да ещё раньше её!
        В один прекрасный день, когда Ульриха поблизости не было, к Урсуле явились матери Ульриха и Гретель. Две взбешённые фурии орали во весь голос, что она должна немедленно покинуть их город. И, единственно, чем они могут ей помочь, так это подбросить немного денег, чтобы не умерла с голоду. Урсула не хотела ни о чём слышать и кричала, что если уйдёт, то только вместе с Ульрихом. Тогда крайне возмущённая мать Гретель выложила последний козырь, что не позволит какой-то колдунье джипси ломать жизнь её родной дочери и будущему внуку. И она немедленно заявит властям о её чёрных делах, и тогда Урсула окончит свои дни на костре, как её прежние родственники. Урсула замерла на месте от неожиданности. Никто её до этого не называл джипси, и она была в полной уверенности, что является испанкой по отцу. Обе матери, заметив её смятение, расценили это по-своему. И повторив свою угрозу, удалились с намерением на следующий день заявить о ней властям. Урсула сидела разбитая и подавленная, а ближе к вечеру заехал старик Вернер и, посадив в карету, привёз её в наш лесной домик.
       – Я что? Действительно, джипси? – спросила нас Урсула.
       – Нет, твой отец испанец. Эти злые женщины тебя обманули, – поспешно, чтобы опередить Мариулу, ответила я.
       Когда у Урсулы подошёл срок родов, за окном бушевал холодный осенний ветер, поваливший несколько растущих рядом с домом старых деревьев, упавших со страшным грохотом и скрипом прямо перед окном. У неё были очень тяжёлые роды. Два дня она не могла разродиться, а по окончании двух дней, на рассвете  родила двойню: мальчика и девочку. Сразу же у Урсулы началась родовая горячка, и она спустя два дня скончалась. Перед смертью она держала мою руку и кричала:
       – Где Ульрих? Я не хочу умирать, не попрощавшись с ним.
       Мы были разбиты, полны горя, но наши маленькие внучата своим криком не давали нам времени на отчаяние. В тот же день раздался стук в дверь. Открыв, мы увидели на пороге двух молодых джипси. Они отстали от табора и попросились к нам на ночлег. Молодая джипси в дороге, прямо таки в бардо, родила мёртвого ребёнка, и груди её были наполнены молоком. Она без промедления и с удовольствием стала кормилицей нашим сироткам. Прожив у нас два с небольшим года, они засобирались в дальнюю дорогу на юг, в солнечную страну Испанию, где много солнца и нет зим. Именно туда держало путь их племя. Они уговаривали нас ехать вместе, так как очень привязались к нашим внукам Ульриху и Урсуле, даже считали их своими родными детьми. Да и внуки наши называли их мамой и папой. Мариула, в свою очередь, уговаривала меня продать домик, купить кибитку с лошадьми, сделать полукруглую крышу, как у всех джипси, и ехать. Я согласилась, хотя совершенно не представляла себе ни эту загадочную страну, ни путь до неё. Но с внуками расставаться не хотелось, чтобы не остаться совсем одинокой. Только мне очень захотелось по пути заехать в Майнц и в последний раз увидеть своего родного сына. Джипси согласились. Перед дорогой Мариула сняла со своего пальца золотой перстень с гранатом и надела его на мой палец, сказав при этом:
       – Если старая шувани дарит свой перстень, то вместе с ним она передаёт с ним часть своей силы. Этот перстень будет твоим жизненным талисманом и одновременно амулетом, он будет тебе помощником и охранником в трудную минуту. А перед смертью надень его на палец той женщине, которую посчитаешь достойной его.
     Когда всё было готово, домик продан, мы тронулись в путь. По дороге джипси просили милостыню или гадали всем желающим, и таким образом зарабатывали на хлеб. А я с Мариулой посещала ярмарки, на которых Мариула продавала травы и настойки. И вот, наконец, город Майнц. Джипси опасались заезжать в город несмотря на то, что в последние дни стояла на редкость холодная, морозная погода, и остановились недалеко в лесу. А я пошла в город. Много воды утекло с тех пор, как меня оттуда выпроводили мои нелюбезные родственники, взяв с меня слово, что я у них больше никогда не появлюсь. Когда я подходила к дому, я почувствовала что-то недоброе. Да, в доме были похороны.
       – Кого хороните? – спросила я вышедшую во двор по своим делам служанку.   
       –  Ты, наверное, пришлая, коли ничего не знаешь, – ответила она мне, понизив голос. – В доме большое горе – хозяина молодого хоронят.
       У меня от этого известия защемило сердце.
       –  Как его звать? Отчего он умер? – спросила я, схватив за руку
служанку.
       – Да вот, влюбился в одну нищенку. А когда хозяйка об этом узнала и пришла в дом, где молодой хозяин её прятал, то повелела ей убираться прочь. А нищенка ей ответила: «Уйду, но только с ним вместе. А если выгоните меня, то и сын ваш недолго проживёт. Если не мне, так никому он не достанется». И потом эта колдунья исчезла. Соседи шляпку её в реке видали. Утопла видно. Но потом по ночам к нему являться начала. Он с горя запил, и начал пускать по ветру родительское состояние. А два дня назад нашли его замёрзшим на улице в нескольких кварталах от кнайпы, в которую он любил захаживать. Пил там и проигрывал отцовские дукаты.
       А потом, словно испугавшись за свою болтливость, спохватилась:
       – А ты, вообще, кто такая? Некогда мне с тобой зубы точить, а то ещё госпожа выйдет, и мне попадёт за то, что с какой-то пришлой разговариваю.
       К воротам подъехал кучер с траурной каретой. В это время из дома под плач выходящих дам, одетых в траурные наряды, четверо рослых мужчин вынесли гроб с телом умершего хозяина. Рядом с гробом шли его состарившиеся родители. Седая мать рыдала около гроба, вытирая мокрые глаза чёрным кружевным платочком. Когда я глянула на рыдающую мать, а потом на кучера, у меня потемнело в глазах. Кучером был знакомый мне добрый старый Вернер. В гробу лежал его молодой господин Ульрих, а в его безутешных родителях я узнала свою золовку Амалию и её мужа Кнута. Разум в моей голове помутился от ужаса. Выходит, молодой Ульрих, который полюбил мою приёмную дочь Урсулу, – мой родной сын. Он был в нашем доме, а я никак этого не могла предположить? Я сама, своими руками змею на груди вырастила, которая его со свету сжила. Я её знала, как добрую любящую девочку, а выходит, что в душе у неё сидела змея, которая выползла наружу в нужный момент. Но её дети, они также дети Ульриха, а значит и мои родные внуки. Эта ноша для меня была непомерно велика, моё сознание помутилось, защемило сердце и, вскрикнув от пережитого только что ужаса, я провалилась в пустоту.
       Взлетев вверх, я увидела на земле своё лежащее тело. Я почувствовала какое-то блаженное состояние, испытываемое мной раньше, когда впервые встретила Штефана. Отлетев в сторону, я увидела, что кто-то отбивается  от чёрных неприятных существ, которые, окружив, пытались острыми клыками вцепиться в летящее тело. Послышался крик о помощи, обращённый ко мне:
        – Матушка, спаси меня от преследователей!
       Глянув на зов, я увидела своего Ульриха. Не знаю, откуда у меня взялась смелость, но я кинулась в эту драку, произнося на ходу молитву Деве Марии. Чёрные существа замерли на месте, показывая мне свои хищные пасти, но замешкались, а я, улучшив момент, кинулась в гущу и, вырвав из их лап пленника, полетела с ним вперёд, не зная, куда лечу. А они продолжали нас преследовать с криками: "Он наш! Ничего у тебя не выйдет! Лети обратно на землю. Твоё тело не собирается остывать!"
       Мы летели вперёд, но и они не отставали. Вдруг нам наперерез вылетела новая фигура. Это была молодая девушка с чёрными длинными развевающимися в полёте волосами, окружённая рыжим облаком, которая кричала: "Он теперь мой! Навеки! Я не отдам его ни тьме, ни свету! Он – мой, и полетит со мной туда, где обитают духи умерших джипси!"
       Она выхватила из-за пояса острый отточенный клинок и показала его чёрной стае преследователей.
       – Урсула-а!.. – закричал Ульрих и, оставив меня, полетел к ней.
       Да, это была Урсула. Я подняла глаза кверху и увидела широкую дорогу, сотканную из нитей тумана. Она напоминала мне некоторую межу, которая, как я позже поняла, разделяла мир живых и мёртвых. На другой стороне я также видела отца, мать и Штефана. Родители стояли и грустно на меня смотрели, только Штефан перелетел межу и, обернувшись ко мне, крикнул: "Гудрун! Дорогая! Не перелетай межу! Твои жизненные испытания ещё не кончились. Живи пока, а когда подойдёт твой срок, я тебя встречу. Ты – сильная и всё выдержишь. И теперь обретёшь дар, дарованный тебе Мариулой. Что поделать... Нашим детям не судилось стать счастливыми в земной жизни, так пусть хоть на пороге вечности обретут покой! Они теперь вместе, и им даже ад раем покажется. А ты живи!"
      И Штефан полетел обратно в даль, в туман... Я присоединилась к Урсуле и Ульриху. Мы полетели в лес, где остановилась Мариула с детьми и их приёмными родителями. Малютки посапывали в повозке около мамы Виты, которая около них хлопотала, а муж её, Каспер, пошёл поить лошадей. В это время Мариула начала перебирать свои травы, а кое-какие ломать и бросать в костёр. Видно было, что она пожелала поговорить с умершими духами. В дымовой завесе костра ярко обозначились наши замершие тени.
        – О, Господи! – вскрикнула от неожиданности Мариула. - Внученька моя! Ульрих! А ты что тут делаешь? – обратилась она к моей тени. – Неужели и ты с ними, как я тебя не доглядела! Зачем отпустила тебя в этот проклятый город. Прости меня, Гудрун.
        Я хотела ей ответить, но не могла. Меня опередила Урсула:
        – Бабушка, Гудрун ещё предстоит долго жить, она просто провожает меня и Ульриха, который пошёл за мной. Такова его судьба. Поезжай с внуками и их приёмными родителями в Испанию, а Гудрун останется в Вестфалии. Это её Родина, и тут ей ещё отпущено немножко счастья, а также горя и жизненных испытаний. У неё тут останется внук, которого она найдёт по висящему на шее амулету джипси, который ты ей в молодости подарила. А наши дети пусть едут в Испанию. Мы с Ульрихом проследим за вашими бардо в дороге, чтобы они спокойно туда доехали.
        – Хорошо, Зара! Пусть будет так, как ты решила. Завтра утром тронемся в путь.
        Я очнулась и открыла глаза.
        – Госпожа Амалия! – вскрикнула сидящая около моей кровати служанка. – Эта женщина открыла глаза.
       Моя голова раскалывалась, как после удара тяжёлым предметом. Руки свисали, как плети, ноги омертвели... В беспамятстве я пролежала четыре дня. Только изредка, издаваемое мною дыхание говорило, что я ещё цепляюсь за жизнь. Прошли девять дней после похорон моего сына, потом ещё 31день, после чего в дом наехали кредиторы. Ульрих в кнайпе за игрой под пьяную руку подписывал любые договора, которые вконец разорили семью. Всё их немалое состояние и также дом он пустил на ветер. Меня уже не выгоняли, а позволили остаться у них жить на правах дальней родственницы. Потом Амалия с мужем и я перебрались в мой домик, купленным ещё моим мужем покойным Штефаном, в котором Ульрих и Урсула прожили три счастливых года. Гретель со своими родителями и маленьким сыном, распродав остатки хозяйства после похорон, переехала в другой городок, подальше от позора. Их следы затерялись.
       Спустя некоторое время после этих скорбных событий к нам в дом попросился на ночлег один путник. Это был зажиточный бюргер по имени Хельмут. Он простыл в дороге, хрипел, а его тело горело огнём. И он не мог дальше ехать, особенно в такую холодную ветреную погоду. Я теперь хорошо знала, что надо делать, чтобы поднять его на ноги. Мои лечебные отвары оказались на высоте, меня они не подвели. Я поняла, что действительно обрела дар врачевания. Чуть раньше за этот дар мне наверняка влетело бы от набожной Амалии, но теперь она жила под моей крышей, и молчала, делая вид, что ничего не понимает и не знает. Но между нами родственных чувств так никогда и не возникло. Я чувствовала, что её очень тяготит моя забота, но ничего не поделаешь. Поправившись, Хельмут предложил мне переехать жить в его дом в небольшом городке Виттхайм в качестве экономки. И я с радостью согласилась. Очень уж тяжело мне было оставаться в Майнце, в плену тяжёлых воспоминаний и незаживающих ран.
       А что касается Мариулы, они благополучно добралась до Испании. Там молодые джипси разыскали свой табор, в который они были с радостью приняты. Совсем недавно в таборе умерла шувани, и Мариула заняла её место. Во сне она иногда приходила ко мне и рассказывала, как они живут. Но подошёл срок, и душа её улетела к умершим предкам, где её ждали дочка и внучка. После этого все мои связи с внуками оборвались. Но я чувствую, что они живы и здоровы.
        – Гудрун, а как же твой родной внук от законной жены Ульриха? Ты его разыскала? – спросила я после окончания её рассказа.
        – Нет, – ответила Гутрун, и опустила вниз глаза, словно что-то недоговаривая. – Хотя чувствую, что он где-то близко от меня.

* Гауптман – капитан
** Джипси – цыгане
*** Фельдфебель – звание в полках немецких ландскнехтов
**** Шувани – цыганская колдунья
***** Бендер – цыганская палатка
****** Амулет - иначе оберег, защитник от негативных сил, тогда как талисман притягивает удачу
******* Бардо – крытая цыганская повозка с полукруглой крышей
******** Период похолодания в Европе (XV-XVIIIвв) называется «Малым ледниковым периодом»


                Часть XI

                ПОГОРЕЛЬЦЫ

       Известие, что ночью на Свена было совершено нападение, и он лежит дома в беспамятстве, быстро облетело весь наш маленький Виттхайм. Испуганные горожане тихо перешёптывались по углам, и в скором времени по городу поползли ужасные  слухи: что богатство свалившееся нам на голову не от Бога, и, потому, для нашей семьи наступил час расплаты. Какой злоумышленник подбросил горящую головешку в осиное гнездо, я не догадывалась.
       Как только я встала на ноги, тут же побежала к отцам Бернхарду и Йозефу с пожертвованием на храмы, принесла  также пожертвование в женский монастырь матери Аббатисе, чтобы прекратить недобрые слухи.  Отец Бернхард прочитал гневную проповедь о клевете на ближнего и божьей каре за сим последующей, и на некоторое время сплетни поутихли. Городской лекарь Гольдберг в скором времени отбыл в действующий военный отряд, а своему ученику Клаусу велел наведываться к нам. Если больному лучше не станет, рекомендовал приставить к нему молодую сиделку Берату. Свен лежал тёплым трупом, за который когтями цеплялась вялотекущая жизнь, показывая, что ещё не собирается с ним расставаться. Дукаты из нашего кошелька утекали, как воды быстрого Рейна. Так что, в скором времени мне пришлось выставить на продажу вместе со шляпами свои дорогие наряды и украшения, которые мне дарил Свен. Гудрун, Анетт и Ганс валились с ног. Я была слаба помочь им в хозяйстве и, набрав с собой ворох работы, сидела около Свена, лежащего без сознания, и потихоньку шила. У меня получалось его кормить и поить из ложечки, но когда его нужно было перевернуть, поменять грязное постельное бельё, мои руки повисали в воздухе от слабости. 
       Начались рождественские Адвенты, приближалось Рождество, но у нас дома царило далеко не праздничное настроение. Все просто выбивались из сил.
       Однажды, в преддверии Рождества, к нам заглянул в гости Курт, отбывший из военного гарнизона домой на праздничные каникулы. Свену как раз нужно было сделать перевязки и поменять простыни, и Курт на удивление вызвался помочь. Когда вся процедура была окончена, Гудрун принесла кувшин и миску, чтобы Курт вымыл лицо и руки. Как только он наклонился над миской у него из-за пазухи выпал непонятный заношенный амулет на цепочке, по форме напоминающий нож с выгравированными на нём какими-то символами. Гудрун вскрикнула и стала белее простыни, которую мы только что постелили больному Свену.
       – Что с тобой, Гудрун? – спросил удивлённо Курт.
       – Ничего, просто очень устала, сейчас достану из печи пирог, принесу грог, и мы перекусим. Посиди с нами немного.
      На этот раз от такого необычного гостеприимства Гудрун по отношению к Курту я застыла на месте от удивления, забыв на минуту о постигшем несчастье.
      А жизнь продолжала идти своим чередом. После Рождества к нам поступила на работу Берата, которая должна была сутками сидеть около Свена. Нам пришлось отвести ей небольшую комнату для проживания в доме. Это была крепкая, высокая, пышногрудая блондинка с зелёными глазами, которые мне показались с хитринкой и недобрыми. Но руки у неё были крепкие, как у Гудрун.  Она была дочерью экономки господина Гольдберга, выросла с младенчества в его доме и многому у него научилась. Она умело обрабатывала больным раны, при необходимости могла пускать кровь и делать перевязки.  Поговаривали, что она его незаконная дочь. Будто бы он вылечил одну молодую вдову от продолжительной болезни в тяжёлой форме, и как только бездетная жена лекаря перешла в мир иной, вдова переехала к нему в дом на правах ключницы-экономки. Но мне было не до разборки городских сплетен, и пришлось со всем соглашаться, поскольку на кон была поставлена жизнь Свена. После очередной ссоры с родными я поняла, что со смертью Свена и моя жизнь не будет стоить гроша ломаного. Гудрун встретила Берату в штыки, но последняя была не из робкого десятка, и объявила Гудрун войну. Ассистент Гольдберга Клаус сказал нам, что без услуг Бераты Свену на ноги не подняться, и мне  пришлось согласиться с его доводами к большому недовольству Гудрун.
      – Смотри, ещё наплачешься из-за этой змеи! – кинула она как-то мне вскользь.
      – Потерпи немножко, Гудрун, как только Свен встанет на ноги, рассчитаем её, но пока мне не хочется ссориться с лекарями. Ты же видишь, как судачат о нас злые языки, а господин Гольдберг всеми уважаемый в городе лекарь.
      Постепенно Свен начал возвращаться к жизни, время от времени приходя в сознание, и я стала замечать странный блеск в глазах у Бераты, хотя со мной она продолжала оставаться сверхпочтительной. А вот старушке Гудрун она не желала подчиняться и часто бросала ей вслед недобрые словечки. Свен в его положении очень зависел от могучей сиделки. Чтобы сесть на постель, он обхватывал крепкую шею Бераты руками и подтягивался. Усевшись таким образом, он мог съесть с её помощью принесённый на подносе обед. Потом таким же образом, но в обратном порядке, укладывался. Я иногда замечала её крепкие руки, скользящие у него под одеялом, которые будто бы поправляли ему постель. Я не хотела думать о плохом. Но когда я заходила в комнату, он на мне останавливал пустой взгляд, в то время как при появлении Бераты, его глаза начинали светиться неподдельным интересом, даже искрились. Моё сердце сжималось от тревожных страхов. Иногда я замечала, как Берата рассматривает оценивающим взглядом наш дом и подслушивает под дверью, за которой я решала с Гудрун хозяйские вопросы.
         Прошли холодные зимние месяцы. Три месяца тоскливых ожиданий и нервозной неопределённости. На дворе приветливо заулыбалось весеннее солнышко. Наполнялись весенним соком почки на кустарниках и деревьях, тогда как травы и цветы не ждали, пока установится круглосуточная тёплая погода, а зеленели и цвели вовсю, не боясь лёгких ночных заморозков. Свен начинал понемножку ходить. Когда я заикнулась, что пора Берату рассчитать, стукнул кулаком по столу и крикнул:
      – Я в доме хозяин, и Берата тут будет столько времени, сколько я пожелаю. А тебе с Гудрун лучше заниматься своими домашними делами и не совать нос в мои!
       Я перепугалась и с плачем побежала к Гудрун, но последняя только отмахнулась, сказав мне укоризненно:
       – Я тебя предупреждала, теперь жди худшего.
       Худшее не заставило себя ждать. Военные манёвры закончились полным поражением старого курфюрста. Курт, вернувшись домой, зачастил в наш дом. Причём, как я поняла, на этот раз его приход был не так к Свену, как к Гудрун, у которой сияли глаза при его появлении. Балуя его ласковыми словами, она старалась угостить его чем-то вкусненьким, а мне начинала твердить о прощении врагов, как и отец Бернхард. Я ничего не понимала и чувствовала себя в родном доме третьим лишним, и большую часть времени старалась проводить в мастерской. Курт с довольно ехидной оценкой смотрел на всё происходящее в доме, в котором теперь образовалось два лагеря. В одном Свен с Бератой, в другом Гудрун с Куртом. Между ними я. Только Ганс с Анетт ни во что не вмешивались. Гудрун обещала их поженить после Пасхи, и они с нетерпением ждали прихода этого торжественного дня. Главное, как бы своё счастье не спугнуть!   
       Однажды вечером, чувствуя что-то нехорошее, я решилась подслушать, о чём Свен беседует с Бератой. Меня чуть не хватил удар. Я услышала, как Свен её спрашивал, не желает ли она родить ему наследника, поскольку жена его этого сделать уже не сможет, а в случае чего можно её и в монастырь отправить. На что Берата ответила, что только в том случае, если она станет его законной венчаной женой. Но, по-видимому, это в планы Свена не входило, он сказал, что пока жениться на ней не может, поскольку ещё весь домашний доход сосредоточен в руках у Эльзы.
       Это уже было выше моих сил. А что делать дальше, я не знала, но поняла, что пока мои дела идут успешно, я нужна в доме. Укрывшись в мастерской, я провела там всю ночь. Выплакавшись вволю, я заснула на своём рабочем стуле. К утру все выкроенные накануне шляпы были закончены моими ночными помощниками. Так утром меня сонную, с тяжёлой головой и застала Гудрун.
       – Знаю, что произошло, но можешь не переживать. Свен не такой дурак, чтобы менять тебя на эту дылду, но запомни, таковы они мужчины: что угодно будут говорить про собственную жену, когда новая юбка на пути подвернётся. Но не будь дурой, делай вид, что не в курсе происходящего. Скоро пасхальные ярмарки начнутся, и Курт предлагает отвести партию твоих шляп на базар в Бонн. Что ты на это скажешь?
      – Я не доверяю Курту, сильно много зла он мне причинил, ты же сама в курсе дел.
      – Он теперь другим стал, поверь мне, да и выхода у тебя нет другого. Иначе все твои деньги к Берате в карман переплывут! А она им цену знает!    
       Пришлось согласиться. Через два дня приехал довольный Курт и привёз мне выручку, оставив часть денег себе, как мы договаривались. А потом вручил мне в подарок сдобного пасхального зайца с ярмарки, а выздоравливающему Свену бутыль с заморским вином особого сорта. Но как раз в ту минуту, когда Курт вручал мне выручку, в комнату прихрамывая и опираясь на плечо Бераты вошёл Свен. Увидев у меня в руках всю выручку, он побагровел и велел всё немедленно отдать ему. Противиться я не решилась, а Свен, пересчитав, изменился в лице:
       – А где остальные дукаты? Это гораздо меньше половины того, что мы продаём дома.
      – Ну, так это же ярмарка! Да и мне кое-что причитается, и вот на подарки кое-что пошло…
      – Чтобы больше без моего ведома, ничего из дома не уходило! – заорал Свен. У него начался приступ, и Берата увела его в комнату.
       Когда закончились пасхальные праздники, отец Бернхард обвенчал Ганса с Анетт. А ещё через месяц к нам в дом зашёл господин Гольдберг. Осмотрев Свена, он сказал, что в сиделке Свен не нуждается и что он забирает Берату домой. Гольдберг приготовил для неё богатое приданое и собирается выдать замуж за своего лучшего ученика Клауса. Кроме того, он намерен со временем передать молодому подающему большие надежды врачу своё дело, так как у него нет сына-наследника.
       Лицо Свена тотчас покрылось мертвецкой бледностью. А когда Берата, махнув ему в знак прощания рукой, покинула дом, он вытащил недопитую бутыль с вином - пасхальный подарок Курта, и выпил содержимое одним махом. Я думала, что всё утрясётся со временем, но наши отношения становились всё хуже и хуже, до отчуждения. Его глаза горели недобрым огнём при моём появлении, по малейшему поводу он осыпал меня бранью и даже пробовал поднять руку, чего раньше никогда не делал. Я только успевала уворачиваться. Однажды мои нервы не выдержали, и я велела Гансу поставить в моей мастерской небольшую кушетку. И все последующие дни и ночи проводила там за работой, которая меня отвлекала от семейных неурядиц. Курт зачастил к нам в дом, и после его появления Свен лежал в стельку пьяный, так как Курт приносил ему вино, ром, грог и даже крепкий шнапс, получая за это каждый раз хороший куш. Гудрун всё так же рьяно, как и раньше, выполняла всю работу по дому, а на наши отношения со Свеном смотрела довольно отстранённо, либо делала вид, что ничего особенного не происходит:  «Мол, сами разбирайтесь, а я всего лишь экономка, и посему моё дело – сторона». Вилявый Курт начал смотреть на меня каким-то непонятным изучающим взглядом, улыбался, даже пытался меня жалеть и говорить какие-то ласковые слова. Но жадный блеск его злых глаз выдавал, что он задумал что-то нехорошее, недоброе.
       Почти незаметно прошли весенние и летние дни в работе и взаимной неприязни в нашей расколотой семье. Начиналась осень с туманами и дождями. В отношениях ничего не изменилось. Свен пил то, что ему приносил Курт, я продолжала шить шляпки, но дом наш стал угрюмым и неприветливым. Когда октябрь подходил к середине, ко мне в мастерскую зашла Гудрун и сказала, что хочет немножко облегчить свою душу.
       – Но зачем мне, лучше пойти к отцу Бернхарду или Йозефу.
       – Нет, – сказала Гутрун. – Уже поздно, поэтому, выслушай
меня. Чувствую, что недолго мне осталось на этом свете. Тебе я многое рассказала, но конец всем моим мытарствам одному Богу известен. Есть у меня перстень с гранатом, подарок Мариулы, о которой я тебе рассказывала. В нём таится и сила, доставшаяся мне от Мариулы и Урсулы. Да только передать мне её некому, кроме тебя. Я вижу, ты её пустишь на доброе дело. А что не поймёшь, тебе разъяснит Чёрная всадница, когда придёт время.
       – Что ты говоришь, Гудрун? Ты ещё такая крепкая! Какая
смерть?
      – У каждого своя судьба и никто не знает где, когда и в каком месте тебя старик* с косой в руке и чёрными крыльями за спиной встретит. Только прошу тебя, никогда не пускай в ход любовное зелье, ни для себя, ни для других, и тогда тебе не придётся так тяжело расплачиваться, как мне. Как только я уйду, тебе станет очень тяжело, но ты выдержишь – тебе ещё долго жить. О потерянном добре никогда не жалей, пускай с ним всё зло от тебя уйдёт.
      Гудрун сняла магический перстень цыганки Мариулы, и надела его на мой средний палец правой руки, сказав при этом, что с ним она передаёт мне всю свою магическую силу. Затем повернула перстень камнем в ладонь и добавила:
       – Так делай всегда, когда на людях будешь появляться. Это от посторонних глаз. А когда одна в доме сидеть будешь, поверни его камнем наружу и поглядывай, поочерёдно переводя взгляд с него на кольцо Марии и снова на перстень. Они тебе подскажут, что делать в трудную минуту. Больше ничего не могу сказать тебе. Когда подойдёт твоё время, ты войдёшь в полную силу!
       И Гудрун, уложив меня спать, покинула мастерскую.  Я начала засыпать с каким-то непонятным чувством некоего выполненного задания.
       Приближалась страшная ночь с 31 октября на 1 ноября. В эту ночь выходят наружу мертвецы и привидения, летают по лугам феи, для которых эльфы исполняют на рожках серенады, ведьмы и колдуны несутся на мётлах и чёрных конях на очередной самый важный шабаш в году, на котором отчитываются перед главным чёртом о мерзостях, совершённых ими в течение года.  Люди об этом тихо переговаривались, пугая ими непослушных детей и друг друга, осенив себя перед этим крестом. Святые отцы церкви грозили карой небесной за то, что эти еретики верят в какие-то сатанинские глупости, забывая о слове божьем и празднике всех святых 1 ноября.
       Эта осень выдалась необычно-холодной и дождливой. Ближе к ночи всё небо заволокли тучи, хлынул проливной дождь. Лицо Гудрун было бледнее луны в звёздную ночь, а Свен бродил мрачнее тучи, почём зря ругал прислугу, побил в кухне посуду, и я сама чудом увернулась от направленного в мою сторону кулака. К вечеру я собралась, как обычно, налить в напёрсток вина и выставить его за порог, но обнаружила, что моя бутылочка, которую держала в мастерской, пуста. Я спустилась в погреб набрать новую бутылочку из заветной бутыли, завещанной мне бабушкой Марией перед смертью. Как только я открыла сундук, над моей головой нависла тень. Я подняла голову и увидела около себя Свена.
      – Что в этой бутыли находится?
      – Настойка от головной боли.
      – Почему мне никогда её не наливала?
      – Её можно пить только женщинам, мужчинам она не только не поможет, но ещё и вредить будет.
      – Лжешь! Я в винах знаю толк. Такой аромат источает только хорошо выдержанное на травах вино. А такое даже старухе Гудрун изготовить не удастся.  Курт прав. Ты от меня скрываешь вино какого-то особого сорта, секрет изготовления которого тебе завещала Мария вместе с этой бутылью, а ты поишь им неизвестно кого. Ну, я с тобой ещё разберусь, отведаешь моего кнута, как поправлюсь, а пока я не намерен с тобой больше разговаривать.
       Не успела я опомниться, как он выхватил у меня бутыль, а меня отшвырнул кулаком в сторону, и я упала на припасённые на зиму запасы овощей, укрытые соломой.  Когда я пришла в себя Свена рядом не было. Я быстро выбежала из погреба с предчувствием недоброго. Заглянув в комнату Свена, я увидела, как он, довольный собой, допивает бутыль. Ганс с Анетт спали в соседнем доме. Гудрун стояла на коленях перед распятием и горячо молилась, что на неё вовсе не  было похоже. Я накинула на себя тёплый платок, плащ-мантель и выскочила во двор, не зная, что делать. Ноги понесли меня в неизвестном направлении. Колючий дождь, вперемежку со снегом хлестал моё лицо. Казалось, что в эту ночь все злые силы ополчились против меня.  Вдруг я вспомнила о кольце Мариулы, и, повернув его на пальце, решила спросить, что мне делать. Как остановить то, что может случиться, когда всё вино будет выпито. Кольцо вспыхнуло таким ярким блеском, что озарило всё вокруг, как огненные нити молнии. Раздались оглушительные громовые удары. Дождь внезапно прекратился, и перед моими глазами блеснуло видение, будто бы наш дом вспыхнул огнём. Я увидела, как из дома с обезумевшими глазами выбегает Гудрун и бежит к конюшне, где ржал Росс и недавно купленная на ярмарке кобыла Берта. Гудрун успела открыть ворота стойла, и обе лошади кинулись прочь от дома, а на Гудрун упала отделившаяся от дома объятая огнём балка. Я закричала, что было сил, и кинулась обратно домой, но, вдруг, на полдороги споткнулась о пень и упала на что-то мягкое. Как я узнала потом, я оказалась около городской свалки, рядом с ямой, в которую сбрасывали нечистоты. От падения и неприятного запаха я потеряла сознание и начала проваливаться в небытие. Я увидела туманную дорогу, из которой мне навстречу вылетела покойная Гертруда, мать Зольды,  и закричала:
       – Ага! Попалась! От меня ещё никто, кроме тебя, не убегал! Но  мне ты пока не нужна, с меня пока довольно двух других душ!
       – Оглянувшись, я увидела парящих в воздухе Гудрун и Свена, смотрящих на меня обречёнными взглядами. Вокруг них летали маленькие феи, и звенела музыка с необычно высокими тонами, которая сверлила уши. Это играли на рожках малютки эльфы.
      – Что? Проиграла, раззява! Так тебе и надо! – услышала я над головой скрипучий голос.
       Подняв голову, я увидела уже знакомых мне ведьм, летящих на метлах по своим делам. Только Чёрной всадницы в этот раз рядом не оказалось. Я подпрыгнула и замахала руками, и, вдруг, чудо! Я неожиданно оторвалась от тверди и полетела по воздуху, прямо за Свеном и Гудрун, и закричала им вдогонку:
– Куда вы? Возьмите меня с собой! Мне страшно тут одной оставаться!
      Свен повис на минуту в воздухе и обернулся в мою сторону, взглянув на меня так трагически, словно извинялся за всё содеянное. Потом резко развернулся и полетел ко мне. Я увидела его печальные глаза, из которых, как мне показалось, готовы брызнуть невиданные никогда досель слёзы:
      – Эльза, милая! Прости меня за всё! Прошу-у!.. Я причинил тебе много страданий, извлекая из твоих трудов выгоду для своей беспутной жизни. Но я по-своему любил тебя. Ты заслуживала большего, чем я мог тебе дать. У тебя нежное, доброе сердце, и ты ещё встретишь в своей жизни более достойного мужа, чем был для тебя я. Единственное, о чём я тебя предупреждаю: не доверяй Курту! Его лживым словам и обещаниям! Он меня намеренно спаивал и водил по трактирам, зная мою слабость к вину и женщинам, чтобы сжить со света. А потом  жениться на тебе, и тем самым  завладеть моим домом и кошельком.
       Потом ко мне повернула тень Гудрун, крикнув:
       – Прости меня, Эльза, если можешь! У меня не хватило смелости сказать тебе это тогда, когда я передавала тебе свой перстень – твой амулет до конца жизни. Выслушай меня теперь:      
       – Курт – мой внук, которого я искала всю жизнь, а его мать Гретель и есть та самая невестка, погубившая Урсулу. Я узнала это, когда увидела на Курте знакомый магический амулет, который когда-то надела на шею Штефану. Этот амулет приносил ему удачу в сражениях и почти всегда спасал от всех житейских неурядиц. В тот момент, когда я его узнала, я забыла обо всём на свете. Он выведал у меня всё, в том числе и твою заветную тайну относительно шляпок и вина.  Он рассказал о вине Свену, но не сказал его главный секрет, в надежде, что тот погибнет, когда его выпьет, а он женится на тебе, и тогда весь твой заработок потечёт в его непутёвый карман. Но теперь этому не суждено сбыться, так как волшебная шляпка сгорела в доме вместе с рецептом вина. И твоя удача от тебя отвернулась. Ты больше не сможешь шить шляпки, а только сможешь попроситься в качестве швеи в дом к фрау Краузе. Но и это будет ненадолго. Тебе предстоят тяжёлые дни в жизни, но ты выдержишь, так как ты сильна духом и тебе поможет магический  перстень. Когда я всё это поняла, я решила передать тебе свой дар вместе с этим перстнем Мариулы, так как не вижу никого другого, достойного этого дара. А Курту хватит на всю его жизнь заговорённого Мариулой амулета. Он также забудет о тайне шляпок и вина. Этого пожелали домовые. Он будет так же, как и все другие, думать, что Свен слишком много выпил лишнего вина, которое он ему поставлял, оступился и сбросил на пол горевшую в комнате свечку, что и стало причиной пожара.
      Закончив свою исповедь, тень Гудрун полетела дальше за тенью Свена через туманную дорогу. Я кинулась за ними, но чья-то властная рука отбросила меня в сторону, и я услышала голос:
       – А ты куда собралась? Рано тебе ещё к нам!
       Я очнулась, когда крепкие руки подхватили и понесли меня куда-то. Ныл разбитый лоб, из носа сочилась кровь, а от моей одежды несло вонючим запахом свалки. Слышались крики соседей и других сбежавшихся на шум людей, которые пытались тушить пожар. Но это было невозможным делом, так как не хватало ни ведер, ни воды в колодце. Никто не знал, что этот пожар месть домовых за выпитое вино, а с их колдовской силой люди не могут тягаться. Лошади бегали по двору вокруг догоравшего дома, около которого собралась толпа осмелевших зевак, рискнувших в эту колдовскую ночь выглянуть за порог. Ганс пытался поймать бегавших по ночному двору испуганных лошадей. А мой неизвестный спаситель отнёс меня в старый нетронутый пожаром дом, отстоящий довольно далеко от нового. Когда меня внесли в дом, перепуганная Анетт зажгла свечки. При свете свечей я увидела, что моим спасителем оказался Курт. Моим первым желанием было вцепиться в его горло и задушить за всё свалившееся по его вине на мою голову горе, но мои руки меня не слушались. А Курт спокойно уложил меня в постель, где несколько часов назад мирно спали Ганс с Анетт, и велел Анетт дать мне чего-то успокоительного. А завтра он к нам придёт и решит, как нам троим жить дальше. Напуганная Анетт принесла миску и кувшин с водой. Умыв и переодев меня в свою ночную рубаху, она налила мне в стакан капли, которые накануне дала ей покойная Гудрун. Выпив их, я впала в забытье. Уличная суматоха начала удаляться от меня всё дальше и дальше.
       Я парила над жуткой бездной, выпускающей время от времени огромные клубы пара. Протерев глаза, я увидела что-то вроде отверстия-входа, около которого простаивала вереница бледных душ умерших людей. Бесцветные тени дрожали мелкой дрожью, молча и покорно ожидая своей очереди войти в это судилище, чтобы услышать приговор от его грозной властительницы фрау Хёлле**. Кого только в очереди не было: строгие судьи и запуганные каторжники, отрешённые висельники и преуспевшие адвокаты, самодовольные курфюрсты и жалкие бедняки, измученные жертвы и безжалостные палачи, изобретательные ремесленники и усердные крестьяне, страшные разбойники и безобидные бродяги. Были тут знатные графы и бесшабашные подкручивающие усы бароны, расфуфыренные дамы, держащие в руках зеркальца. Да, смерть всех сравняла - богатых и бедных, умных и дураков, пеших и конных, старых и молодых, всех выстроила в одну шеренгу в очередь к неподкупной судье фрау Хёлле.
        Но Свена и Гутрун я не нашла. Может быть, они уже прошли. Мне вдруг захотелось увидеть больше, и я пристроилась в шеренгу между двумя вдовами. Когда стала подходить моя очередь, меня объял страх, однако любопытство взяло верх. Я заглянула внутрь и увидела сидящую на троне фрау Хёлле. Это была огромная рыжеволосая великанша с огненными глазищами в золотой короне на голове. Левая половина её лица была красной, а правая иссиня-чёрной, выше пояса она выглядела, как живая женщина, но её бёдра были покрыты пятнами и разлагались как у трупа. Около неё сидел чёрный пёс с такими же огненными глазищами, как у хозяйки. А сам трон её находился около корней огромного дерева, ствол которого на поверхности опоясывала большая змея. Рядом с троном стояла золотая чаша, в которую капал яд из зевающей время от времени змеиной пасти. Около подземной королевы крутились волосатые существа, довольно неопрятного вида, которые после приговора разводили души по разным коридорам, о чём свидетельствовали многочисленные зияющие тёмно-синим светом отверстия. Что она говорила, я разобрать не могла, но как только очередь дошла до меня, она произнесла:
       – Кто позволил ещё живым спускаться в мою обитель до предназначенного срока? Или, может, ты желаешь взбить мою большую зимнюю перину? К сожалению, у тебя для этого силёнок маловато. А своих не ищи. Тех, кто уже у меня находится, живым видеть запрещено. А те, кто должен явиться, пусть ещё свои последние сорок денёчков над землёй полетают, а потом на мой суд явятся. Их останки ещё земля не приняла, а родные панихиду не отпели. А ну, живо обратно! Благодари Фрейю за проявленный к тебе интерес.
       В этот момент чёрная волосатая рука свернулась в кулак и дала мне такую затрещину, что я подлетела вверх и открыла глаза. Около меня сидела с заплаканными глазами Анетт, а  около двери стоял, переваливаясь с ноги на ногу Курт. Я сразу отчётливо вспомнила все вчерашние события.  Как мне не было тяжело и больно, но жизнь продолжалась. Я теперь одинокая вдова, от которой в скором времени отвернутся все богатые знакомые, что в своё время милостиво отодвинулись и уступили мне небольшое местечко в своём окружении. Но хуже всего то, что я теперь одинока, как и прежде, хотя я немножко повзрослела и приобрела с годами жизненный опыт. Нужно похоронить по-христиански обгоревшие останки близких мне людей, с которыми я прожила вместе пять лет. Слёзы хлынули из моих глаз градом, но ими не вернуть умерших, не помочь горю, да и утешать меня со смертью Гудрун стало некому. Но нельзя уступать место панике, поддаваться ей. Надо взять себя в руки и делать всё, что нужно, чтобы жить дальше. Как только Курт вышел за дверь, я стрелой выскочила из постели и натянула на себя кое-какие вещи. О, Господи! У меня нет траурного платья? Что делать, всё нажитое годами, с таким трудом, сгорело вместе с домом. Я выбежала во двор. Место дома и всего, что в нём было, представляло собой ещё дымящуюся огромную обугленную кучу. Из всё ещё дымящегося пепла Ганс и пришедшие ему на помощь добровольцы выволакивали два обгоревших трупа, отличить их можно было только по росту. К нам прибывали и другие помощники, которым отцы Бернхард и Йозеф во время утренней молитвы велели явиться и помочь бедным погорельцам, кто чем может: дукатами на похороны, отпевание и панихиду; продуктами, ибо все наши запасы на зиму сгорели вместе с домом; рабочими руками, которые нам так нужны будут в эти дни.
       В старом доме имелось небольшое стойло, куда Ганс ночью загнал ошалевших от пожара лошадей. Он обнаружил там, к его радости, несколько мешков позапрошлогоднего сена и старую полуразвалившуюся телегу. Ганс решил после похорон её починить, чтобы съездить в лес. Ни дров, ни хвороста у нас на предстоящую зиму не было. В этот момент ко мне подошёл Курт и сообщил, что они с матерью хотят сами заняться похоронами, так как Свен их дальний родственник, а Гудрун к тому же оказалась его родной бабушкой. Фрау Краузе вместе с семьёй тоже примут в этом участие. А мы, втроём, то есть я, Ганс и Анетт можем после похорон переехать на зиму в их дом, в котором для нас найдётся работа. Что касается лошадей, так господин Хагнер их может купить. Такие крепкие лошади в любом хозяйстве пригодятся.      
      Пришлось согласиться, так как иного выбора у нас не было.

*Старик с косой – Смерть. der Tod – Смерть по-немецки мужского рода
** Фрау Хёлле или Гелия (Hellia) – германская богиня подземного царства, которая, с принятием христианства переименована во фрау Холле – повелительницу ада
 
               
                Часть XII

                ТРАГЕДИЯ СЕМЬИ КРАУЗЕ

        Сердобольная фрау Краузе, по доброте души занимающаяся  благотворительной деятельностью в городке Виттхайм, не прошла мимо нашего чудовищного горя. Она предложила мне, а также молодожёнам Гансу и Анетт переехать жить в её дом, благо в этом большом доме места всем хватало. Мы с радостью и благодарностью приняли это предложение.
        Как и обещал Курт, он со своей матерью, а также всё дружное семейство фрау Краузе приняли деятельное участие в похоронах. Пожертвования горожан, к которым они добавили недостающую часть денег, хватило, чтобы похоронить Свена и Гудрун у апсидной – ближней к алтарю части церковного кладбища по-христиански с панихидой. Обгоревшие тела Свена и Гудрун были завёрнуты в саван, уложены в дощатые гробы, отпеты в церкви, как положено по католическому обычаю, и преданы земле. Погребальную панихиду проводил отец Бернхард. Он попросил Бога отпустить грехи умершим рабам божьим Свену и Гудрун и принять их души. Фрау Краузе и фрау Гретель после похорон раздали щедрую милостыню беднякам в виде денег, белого хлеба, вина и одежды и внесли полагающиеся в этом случае пожертвования католической церкви. Ими также были устроены достойные поминки после похорон, на девятый и сороковой дни. 
       Я всё это время находилась в полузабытье. Иногда я могла рыдать сутками, в другие дни мои глаза были сухими, из которых ни одна слезинка не проливалась. Фрау Краузе боялась, как бы я не повредилась умом от таких перепадов. Ганс и Анетт были зачислены в штат прислуги при доме, чему они были чрезвычайно рады, и фрау Краузе велела Анетт  присматривать за мной. Мне была предложена для проживания большая светлая комната в доме, где обычно останавливались заезжающие к ним в дом гости из дальних мест. Но я от неё отказалась и попросила, чтобы мне предоставили мою прежнюю комнату под чердаком. Мне хотелось выплакаться вволю, чтобы этого не видели не только господа, но и домашняя прислуга. Начинались декабрьские адвенты, а за ними зимние рождественские праздники, и мне не хотелось портить всем настроение своим заплаканным видом. Когда все похоронные церемонии были закончены, я почти не спускалась вниз, а  все эти дни лежала, уткнувшись в подушку, и рыдала. Ко мне наведывалась в комнату Анетт и заставляла съедать принесенный ею на подносе завтрак или обед, приносила воду для умывания, наводила порядок в комнате так, словно я всё ещё оставалась её прежней хозяйкой. А на принесённые ею в комнатушку рождественские атрибуты со свечками я смотрела отрешённым, невидящим  взглядом. Отупев от горя, я не понимала, для чего мне нужно продолжать жить, и какие, вообще, у меня цели и планы на будущее. Во время долгих мучительных ночей в моей голове начинали блуждать мысли о скорейшем окончании жизни. Я даже мысленно призывала к себе жнеца с косой, чтобы он забрал меня вместо очередного человека из счастливой и любящей семьи.  Закрадывалась мысль самой окончить свой тяжёлый и ненужный земной путь… И только осознание страшного греха и наказания, которое за этим последует, если наперекор предназначенной судьбе окончить свой путь раньше отведённого норнами срока, уводили меня от мыслей о петле.
       Так в унынии я провела три месяца, и неизвестно, что было бы дальше, но в одну из ночей ко мне явилась бабушка Мария и сказала:
       – Эльзхен, девочка моя, что же ты с собой делаешь? Своими слезами ты не облегчаешь страдания Свену, а только добавляешь. Фрау Краузе взяла тебя под свою защиту, но и её испытания не за горами – она тоже ходит под Богом. Посмотри на себя в зеркало, во что ты превратилась. Гудрун тебе свой магический перстень вместе с даром передала, чтобы ты другим помочь могла, а ты сама с собой справиться не можешь! Вставай утром и займись каким-нибудь делом в доме.  У тебя ещё старый дом и земля при нём имеются. Так что ты теперь не бесприданница, как раньше, а молодая вдова, у которой кое-что в запасе имеется. А с этим не пропадёшь. И чтобы я больше не видела твоих рыданий, которые горю не помогут. Вставай и выходи к людям. Нечего хоронить себя заживо в четырёх стенах.
       Утром Анетт, как обычно, принесла мне в комнату кувшин для умывания. Вспомнив бабушку Марию, я сказала Анетт, чтобы она завтрак сегодня не приносила, так как я хочу сама спуститься в гостиную. Взглянув на себя в зеркало, я ужаснулась. На меня смотрело худое впалое лицо с выцветшими от слёз глазами и заострённым носом. А чёрный траурный чепчик, как и весь наряд, дополняли мой безобразный внешний вид.
       Я спустилась вниз в гостиную. Все сидящие за столом смолкли. Фрау Краузе жестом велела мне сесть около неё, напротив стоящего на столе свободного прибора. Курт, увидев меня, чуть не захлебнулся глотком горячего глинтвейна, которым он запивал аппетитный штолен, нарезанный и уложенный дольками на плетёной тарелке. Я знала, что этот смешок вызван моим страшным видом, а он своих чувств скрывать не привык. Тогда я, собравшись с духом, спросила:
       – Фрау Гретель, я раньше работала в вашем цеху швеёй, и вы были довольны моей работой. Не могли бы Вы меня снова взять к себе на работу, так как только через труд я могу вернуться к нормальной жизни и тем самым облегчить постигшее меня горе.
      – Эльзхен, дорогая, я всегда была тебе рада и с удовольствием возьму тебя в цех, когда ты этого пожелаешь, но у тебя имеются земля и хоть старенький, но всё же домик. Может быть, ты пожелаешь туда вернуться и снова взяться за шляпное дело. Ты даже можешь рассчитывать в дальнейшем на новое замужество, если у тебя снова дела пойдут в гору, как раньше.
       – Нет, фрау Гретель, я больше не могу к этому вернуться. Раньше мне во всём помогали Свен и Гудрун. А теперь их нет больше со мной, а мне одной всю работу не потянуть. Я решила начать со старого, а в дальнейшем видно будет. Если не возражаете, я сразу после завтрака пойду в ваш цех и начну шить раскроенные вами платья.
       Прошёл месяц с тех пор, как я поменяла своё добровольное заточение на работу в цеху и очень увлеклась ею. Фрау Гретель и фрау Краузе не скупились на похвалы, а во время еды подкладывали мне в тарелку лакомые куски, чтобы я быстрее поправлялась. В выходные дни приезжали господин Хагнер с женой и детьми в гости к матери. Романтически настроенная Эмми начала выводить меня на прогулку вначале по саду, а потом и по городку, заводила меня в товарные лавки, чтобы вернуть мне вкус к жизни. Я постепенно начинала приходить в себя: накупив в лавках шёлковых ниток, я начала в свободное время вышивать замок Хильды. Это уже были не маленькие вышивки, а целый большой гобелен гладью, который я решила повесить в своей комнате, чтобы любоваться им как последней крохой своего неудавшегося счастья.
       Как только клиенты узнали, что я теперь работаю в цеху у фрау Гретель, в мастерскую повалили заказы. К празднику Пасхи я уже чувствовала себя изрядно окрепшей. Как-то раз я обнаружила в комнате пасхального зайчика с кучкой крашеных яиц. Я вначале думала, что мне их  принесла Эмми, но каково было разочарование, когда я выяснила, что этот подарок принёс мне Курт. Нужно было держать ухо востро. Вечером, когда я поднималась в свою комнату, он попытался схватить меня за спину, но я вывернулась так, что мы оба споткнулись о винтовую лестницу и упали, отделавшись шишками.
        – Оставь меня в покое! Я – вдова, и нахожусь под защитой этого дома!
        – Я умею хорошо утешать вдов, не ссорься со мной – не пожалеешь!
Полная негодования, я влепила ему пощёчину.
        – А вот это ты напрасно! У тебя домик и земля при нём имеется, а я единственный сын у матери. А кому она свой швейный цех потом передаст. Подумай об этом хорошо. У нас с тобой будущее.
        – Не хочу ни о чём думать, особенно, рядом с тобой.
        – А я обид не забываю!
        Когда пролетели пасхальные дни, фрау Краузе решила устроить у себя в доме благотворительный вечер. Чтобы избежать многочисленного шумного общества, я настроилась посидеть в саду со своим вышиванием, которым я, вдруг, неожиданно увлеклась, вспомнив дворец Хильды. У меня на полотне начали проявляться очертания её дворца, сада, рыцарей. Незаконченную работу я пока никому не показывала.  Когда я направлялась к двери, у меня защемило в груди. В дом вошла счастливая пара, в которой я узнала Клауса и Берату. Берата была разодета в бархат и меха несмотря на то, на дворе было уже достаточно тепло, а пальцы её белых рук украшали перстни, в одном из которых я узнала свой, подаренный мне когда-то Свеном. Я поняла, их пригласил Курт, чтобы отомстить мне. Полная негодования я повернула на руке перстень Гутрун и направила его на свою бывшую соперницу. Берата поскользнулась и растянулась на полу, потянув за собой расстеленный коврик, сломав при этом каблук сабо. Я вбежала в свою комнату, и весь вечер и ночь провела в слезах.
        На следующий день за обедом я спросила господина Хагнера, не может ли он мне помочь продать оставшийся мне в наследство домик с землей. Мне одной ни с домом, ни с землёй не справиться, лучше пусть это всё будет в деньгах, а дальше посмотрим. Господин Хагнер очень удивился, но обещал помочь. Только Курт, услышав, побледнел, поняв, что я решила не иметь с ним общих дел.
       Без особых событий прошёл год. Я с большим удовольствием работала в швейном цеху, но с ещё большим удовольствием и радостью продолжала в свободное время вышивать гладью на холсте дворец Хильды. Мой дом и земля были удачно проданы, а вырученные деньги я оставила на хранении у господина Хагнера. Туда же я отправляла и полученные за работу в цеху деньги. Курт только скрежетал зубами из-за того, что фрау Краузе по моей просьбе запретила ему ко мне приближаться, вплоть до выселения из дома.               
        В скором времени на наш дом обрушилось новое несчастье. Барон фон Краузе решил объездить купленную им необъезженную норовистую лошадь. Кобылица помчала галопом, высоко подбрасывая круп с намерением сбросить непривычный груз, и на крутом вираже выбросила барона из седла. Некоторое время она протащила всадника по каменистому грунту, так как барон не мог освободить ногу, застрявшую в стремени. Пролежав несколько дней в постели со сломанным шейным позвонком, не приходя в сознание, он скончался.
        На этот раз настал мой черёд успокаивать его безутешную вдову – Эмми. Фрау Краузе хватил удар, от которого она слегла в постель и больше так и не оправилась. Была отправлена срочная депеша в Англию родному брату Эмми, чтобы он приехал и уладил их бумажные дела. Она осталась вдовой с четырьмя детьми на руках, при капитале и бумагах, завещанных ей покойным мужем, в которых она плохо разбиралась. И только её родной брат, занимавший такую же, как и барон Хагнер, должность адвоката, мог в них разобраться. Фрау Краузе чахла на глазах. И только один неуязвимый Курт ходил с довольным видом и снова начинал свои поползновения в мою сторону. Теперь за меня некому было заступиться, разве что к Гансу обратиться, но он был простым слугой в их доме. Эмми предложила мне переехать к ней в дом и там ждать приезда брата.  Однако, я не могла оставить фрау Краузе, которая просила меня не покидать её в последние дни. Она чувствовала, что уже не встанет на ноги. Но дом пока ещё принадлежал ей. Она поручила Гансу смотреть за домом и с меня не спускать глаз. Спустя две недели в доме появился мистер Чибли, старший брат Эмми.
       – Вот теперь я могу спокойно покинуть этот мир, зная, что моя невестка и внуки в надёжных руках, – слабым голосом произнесла фрау Краузе, впервые улыбнувшись за это тяжёлое время.
       Утром её не стало. Я перебралась жить к Эмми. Когда были окончены поминальные дни по фрау Краузе, мистер Чибли, решил распродать всё  наследство, оставшееся за его сестрой, а её с детьми забрать в Англию в их фамильный замок. Кровопролитные стычки между династиями Ланкастеров и Йорков за власть, известные как тридцатилетняя война Алой и Белой Розы, закончились, и в Англии, наконец, настали спокойные времена. Для Эмми отъезд на родину был единственный выход из создавшегося тупикового положения, потому как лишившись любящего мужа, свекрови, с несовершеннолетними детьми на руках Эмми не представляла, как будет жить дальше. Она начала уговаривать меня поехать вместе с ними в их фамильный замок. В их кругу много обеспеченных модниц, и без работы там я не останусь. На свою небольшую наличность, которая мне досталась от продаж, я смогу начать собственное дело, а в случае если чего-то не хватит или появятся какие-либо другие трудности, она и брат помогут. Я полностью доверяла этим доброжелательным людям. Однако я, во-первых, не владела английскими языком, несмотря на все старания Эмми обучить меня; во-вторых, совершенно не представляла себе эту неизвестную страну за морем, о которой я знала немного лишь по рассказам Эмми; и в третьих, как мне быть с Чёрной всадницей и магическим перстнем – подарком Гутрун, благодаря которому я должна научиться разбираться в травах, узнать мир колдовских тайн, куда не каждому смертному дорога ведома. Между тем, время поразмышлять и всё взвесить и обдумать у нас имелось, поскольку ещё не проданы выставленные на торги принадлежащие семье Краузе дома.
        Фрау Гретель и Курт ходили, как в воду опущенные. Они очень желали выкупить свой родной дом, но их запасов не хватало, и они подступили ко мне на этот раз вдвоём с предложением выйти замуж за Курта и вложить все имеющиеся в моём запасе наличные в покупку их фамильного дома. Со временем я стану полной хозяйкой, так как фрау Гретель видит во мне наследницу своего швейного цеха. Предложение фрау Гретель носило заманчивый характер, но я знала разгульный и расточительный характер Курта, неприязнь к которому, сидящую во мне, я не смогла подавить с годами. С другой стороны, меня терзал страх - Эмми оставалась моим последним другом, да и Ганс с Анетт приняли предложение поехать с ней в Англию. Её гувернантка Кэйси, много лет находившаяся при её детях, ехать наотрез оказалась.
        Всё приняло неожиданный оборот, когда в наш дом пришло известие, что в городе Кёльне умер господин Мюллер, наживший в последнее время себе довольно приличное состояние. По завещанию всё имущество было разделено между его детьми и вдовой, так что последняя могла прожить свои дни безбедно при полном достатке. И вот его «убитая горем» вдова Амелинда решила посетить своих родственников, живущих в Виттхайме. Она и была той самой роковой женщиной, ставшей причиной разорения фрау Гретель. Неожиданно легкомысленная Амелинда стала их последней надеждой. Курт сразу же устремился к ней, и ему не стоило большого труда уговорить эту стареющую красотку обвенчаться с ним. Теперь фрау Гретель могла без труда выкупить у мистера Чибли свой родной дом. А мне туда дорога была уже заказана. Но пока я жила у Эмми, мне бояться было нечего.
        Вот только этому тоже скоро наступил конец. В наш город прибыл молодой подающий надежды адвокат, для которого отец купил дом вместе с адвокатурой у мистера Чибли.
        Ранним весенним утром со слезами на глазах мы распрощались с доброй Эмми, её детьми и братом навсегда. Мистер Чибли велел Гансу отвести меня к родным. Анетт тоже пожелала ехать с нами, так как это были их прощальные дни со мной. Ганс занёс в карету сундучок с добротными вещами, подаренными Эмми. Кроме вещей она подарила мне небольшой кошель с дукатами на первое время, чтобы я появилась у своих родных не бедной родственницей.
       Перед отъездом Мистер Чибли, пожелав мне найти клевер с четырьмя лепестками и свиного счастья*, усадил нас с Анетт в карету, и мы отправились в Обендорф.

* Свиного счастья! - Немецкое пожелание счастья


                Часть XIII

                КОРОЛЬ ГОРНОГО ЛЕСА

        Весна продолжала своё победное шествие по нашим краям. Сегодня выдался погожий солнечный день, природа буйствовала и благоухала. Куда не кинешь взгляд по сторонам дороги, всё уже оделось в нежно-белые, розовые, жёлтые наряды, источая дурманящий аромат, летали яркие бабочки, соперничая своими нарядами с пёстрым разнообразием весенних красок. Трудолюбивые пчёлы без устали и без перерыва на обед, перелетая с цветка на цветок, собирали душистый божественный нектар. На деревьях и кустах птицы, громко советуясь друг с другом, занимались важным делом – воспитанием и кормлением своих желторотых малышей. Природа вдохновенно и с энтузиазмом начала свой новый годовой цикл.               
       Однако, мне было не до весеннего сказочного великолепия природы. В моей душе поселилась непреходящая безысходная тоска, доходящая временами до скорби. Я сознавала, что должна снова вернуться во враждебное окружение нелюбящих родственников без поддержки близких по духу добрых людей, таких как Эмми, фрау Краузе, Гудрун. Но мне больше некуда было приткнуться.
       Как только мы свернули в сторону горного лесного массива, карета вдруг стала накреняться на одну сторону, и в нижней части её что-то хрустнуло. Ганс вышел проверить. Оказалось, что сломалась ось. Нужно было её заменить, и Ганс оставив меня с Анетт в карете, пошёл в сторону леса поискать подходящий сук или крепкое деревцо, чтобы поставить новую, хоть и временную, ось. Пока он искал нужный материал, а потом его готовил, наступили сумерки. Пришлось заночевать в лесу. Ганс развёл небольшой костёр, посадив нас рядом с собой, чтобы не пугались, разложил еду, которую нам в дорогу приготовила Эмми. После ужина мы  собрались немного прикорнуть, а Ганс обещал подежурить около огня. Анетт боялась волков, но у Ганса имелась на этот счёт старенькая аркебуза. Я долго не могла сомкнуть глаз – одолевали тяжёлые мысли: вспомнилась вся прежняя жизнь с её трудностями и горестями.
        Со стороны леса послышался заунывный протяжный волчий вой, и на поляне появился волк, только не серого, а скорее белого цвета. Белизну шерсти усиливала вышедшая из-за туч полная луна. Ганс схватился за аркебузу, но его руки замерли на полпути. Я мгновенно поняла, что это не волк, а вервольф. Вспомнив о перстне Гудрун, я быстро повернула его в сторону волка и направила в него луч-стрелу. Волк начал медленно растворяться, и вместо него я увидела старика, небольшого росточка с белой, как лунь, длинной бородой и такими же длинными волосами, в короне из золотых шишек на седовласой голове. Внутри короны я заметила торчащие кверху небольшие рожки. В одной руке у него был жёлтый цветок, называемый в нашем поселении цветком Троллей*. Мне стало не по себе. Старожилы поговаривали, что это некое заколдованное место, и если кого-то нужда заставит в этом лесу заночевать, то редко кто их них сможет возвратиться домой живым.
        – Что? Испугалась горного духа? Но мне тебя обижать нет необходимости, так что поднимайся и пойдём со мной. Посмотришь мои владения, а спутники твои останутся на месте под охраной лесных духов.
        Я поднялась и пошла за стариком. Мы подошли к склону холма, заросшему кустарником. Старик взмахнул около него своим цветком, изобразив им некий тайный знак. Холм отворился и мы вошли вовнутрь. Это было довольно сырое и мрачное помещение, в котором я почувствовала  запах гнилых листьев. Вдоль земляного коридора находились гнилушки, светящиеся синеватым цветом. В одном месте мы вспугнули стаю бросившихся врассыпную летучих мышей. Я боялась наступить на змей, попадавшихся мне на пути, но они проворно отползали в сторону, уступая нам дорогу. Вдоль стен висели ажурные паутинные сети. По краям сетей находились пауки, продолжающие их ткать. Одновременно они наносили причудливые неповторяющиеся узоры. Сами хозяева паутин имели сине-коричневый окрас и были довольно крупного размера. Я с опаской поглядывала на них и сделала, на всякий случай, шаг в сторону. Мне даже казалось, что когда я проходила мимо, они оглядывали меня изучающим взглядом. На их головах я заметила островерхие колпачки, как у гномиков, но что поразило меня больше всего – это их небольшая бородка. Стены этого подземелья были украшены незатейливым узором из густых мхов и лишайников. В полутьме сырого помещения меня охватила дрожь и чувство тревоги пленника. Я мысленно прочитала молитву, но тролль, повернув ко мне своё грозное лицо, прохрипел:
        – В нашей горе – наши законы и порядки, а к своим защитникам обращайся на земле, если достучишься. Мы наше слово не нарушаем.
       От страха я оглянулась назад, и… О, чудо! Из паутины вместо пауков начали выскакивать маленькие гномики. В руках они несли  такой тонкой работы витиевато-узорную ткань, которую я не видела даже у известных модниц, хотя последние приобретали дорогие ткани у заезжавших к нам венецианских купцов и приносили её в мастерскую фрау Гретель для пошива нарядов. Гномики усаживались на мышей, жаб, а некоторые седлали летучих мышей, и выезжали из холма наружу.
       Мы прошли несколько залов, и подошли к двери, высеченной, как мне показалось, из гранита. Тролль снова очертил веткой тайный знак, и дверь открылась.
        Перед нами возникла огромная зала со стенами и колоннами из горного камня, но не из гранита, а яшмы. В стенах имелись проёмы, и в них я увидела необработанные драгоценные камни, переливавшиеся так, словно находились на солнце, а не в глубоком горном подземелье. Чего тут  только не было: гранат, рубин, топаз, смарагд**, сапфир синий, сапфир зелёный , александрит, халцедон, алмаз, хризолит, опал, бирюза, горный хрусталь, аметист и много-много других. От этого великолепия я растерялась. А тролль, наблюдая за мной, спросил:
        – Если желаешь, можешь остаться в этой горе и стать одной из нас, только тогда дорогу на землю забудешь. Ваши рудокопы и купцы отдали бы полжизни, чтобы набрести на эти сокровища.
        – Да, такого богатства мне даже во сне не виделось, но как я смогу жить в горе без солнца и деревьев среди драгоценных, но мёртвых камней?
        – Никак нет! Они – живые, в них живут души грешников, которые увидят свет только тогда, когда их добудут рудокопы. Но вы, люди, не знаете их подлинного назначения. Вы замуровываете драгоценные камни живыми в золото и серебро, где они чувствуют себя, как несчастные птицы в клетках, и украшаете ими себя, как петухи, вырезаете из них всевозможные бытовые убранства, считая это изысканным вкусом, совершенно не чувствуя ни волшебную красоту камня, ни его силу. У камней другое, особое,  предназначение.  Они должны отводить болезни, помогать добрым советом хозяину, защищать его от враждебного мира, предупреждать о приближающихся опасностях.  Они могут также жестоко мстить злодею, убившему полюбившегося им хозяина, наслать на него неудачи, безумие, болезни, смерть и вечный ад. Опытный маг может из них сделать орудие мести, и тогда будет гибнуть каждый новый хозяин, приобретающий этот камень. Эти законы камней хорошо знали кельты и, особенно, их жрецы - друиды. Их племени нет среди людей в настоящем. Лишь в некоторых из вас ещё сохранился тот духовный ореол их малой капли***, который даст о себе знать когда-нибудь в далёком достойном потомке, открыв ему дорогу к забытым знаниям предков. Такой духовный ореол  малой капли сидит в тебе, а получила ты его в наследство от Марии. И похожий дар был у Гудрун. Хочешь набрать себе понравившихся камней?
         – Камни прекрасны, слов нет, но что мне с ними на земле делать? Я не знаю, где остановлюсь, как жить дальше буду. Камни эти на земле у меня отберут, меня убьют либо на костёр, как ведьму, отправят. Мне бы небольшой домик и садик, где в утренний час меня встречали бы своим чудесным пением славки и синички. А вечером отправляли бы ко сну сладостным пением соловьи и дрозды.  Богатой я уже побывала, да только счастливой в том мире не стала. А камни эти, если бы да талантливым ювелирам, они такую бы красоту сотворили! Вот во дворце у Чёрной всадницы каждый камень своё место знал.
        – Камень живой, пока он в горе без огранки лежит. А в огранке он полумертв, – прервал меня тролль.
       Я не знала, что ответить. Драгоценные камни для меня были не очень понятной областью. Тем временем старец повёл меня в другой зал. Там крутились гномики-женщины около маленьких колёсиков, из сотканной паутинки они шили изящные платья, которые с удовольствием примеряли прилетевшие к ним феи, а потом довольные вылетали в них из холма наружу. Эта работа меня заинтересовала, так как я вспомнила своих домовых, которые столько лет мне помогали в работе, а потом по моей оплошности меня покинули. 
        – Хочешь получить в подарок такие ткани или уже готовые платья? Ты в них будешь выглядеть королевой! И все благородные рыцари будут у твоих ног.
        – Платья, ткани, конечно, превосходны. Только в них баронессам и графиням во дворцах щеголять, кичиться перед знатными особами, приближёнными к герцогу. А в деревне, куда я направляюсь, они - просто бесполезные вещи. Да и лицом я не выдалась. Засмеют меня мои родственники, и от соседей достанется, как когда-то в детстве.  Меня, богатую, плохо восприняли, а вот как теперь обедневшую встретят? - горько вздохнув, произнесла я. - Теперь вдова, так что жить мне должно в тишине, чтобы никто обо мне ничего не говорил: ни плохого, ни хорошего.
       – Что же, разумно! Тогда посмотри ещё одну комнату.
       Мы вошли в третью комнату. На её стенах висели сухие травы в пучках, стояли многочисленные колбы и мензурки с жидкостями разных цветов. В некоторых, более прозрачных, можно было увидеть некую первородную доморощенную живность, скользкую, извивающуюся, длинную, прямо-таки как из страшных сказок. Живность делилась прямо на глазах, увеличиваясь в количестве. О предназначении этой живности тролль не сказал, а мне не хотелось спрашивать. На столах лежали перетёртые в порошок минералы. Я сразу вспомнила страшилки о колдунах-чернокнижниках, переворачивающих миры живых и мёртвых по своему усмотрению, которым место, как говорили священнослужители, на инквизиторских кострах.
        – Я вижу, тебе и тут не очень нравится. Так чем же тебя одарить, приглянулась ты мне ещё в детстве, когда со своим Вольфом по лесу бегала, травы и коренья искала, только время твоё лишь сейчас начинается. Ты как будто усидчивая и прилежная, богатство тебя не испортило, бедность не ожесточила. А мы, духи лесные и горные, таких людей любим.
        – А можно ли мне узнать то, чего не знаю, научиться тому, чего не умею? Гудрун мне своё кольцо подарила, но я всего того, что она, покойница, знала, ни сном, ни духом не ведаю, близко понять не могу. Вот сейчас к своим родственникам на поклон еду, а что меня там ждёт, не знаю.  Замужем была, а теперь я вдова, а они несчастливых и неудачников не любят. Даже тогда, когда удача у меня в руках была, тоже не добром встретили. Понять мне всё это хочется, да и многие другие вещи, что в жизни случаются. Знания карман не обременяют, и потому зависти ни у кого не вызовут.
         – Вот это мудро. Вижу, что не ошибся в тебе. Большую силу дать не могу, не потянешь. Вот тебе склянка с мазью и горный хрусталь. Сказывать, для чего они надобны, пока не буду - придёт время, сама узнаешь. Храни эти вещи от чужих глаз подальше, никому о них не рассказывай. Уже скоро светать будет, пора мне мой холм закрывать, а тебе – к твоим возвращаться. И старый лесной король повёл меня к выходу. Около выхода он мне улыбнулся и велел выходить одной, дорогу мне укажут. Как только я вышла наружу, он взмахнул своим жёлтым цветком и холм закрылся. Я пошла вперёд по лесу, чтобы выйти на поляну, где остались Ганс и Анетт. Светлячки мне указывали дорогу, чтобы я не заблудилась.    
       Вдруг, я услышала знакомое ржание. Радости моей не было предела, ко мне навстречу выехала на своём Россе Чёрная всадница. Она была в светло-зелёном наряде из шёлка и бархата и зелёных туфельках. На голове у неё тоже была красивая зелёная шапочка. Шею обрамляли подвески из смарагда, алмаза и хризолита, и в тон им были серьги и браслеты на руках. В руке она держала зелёную ветку омелы. Я поняла, что, коли уж в её наряде нет ничего чёрного, значит, смерти в моём окружении в ближайшее время не ожидается.
        Подъехав ко мне, Хильда воскликнула:
        – Здравствуй Эльза! Наконец-то, я тебя увидела. Не думай, что я тебя забыла. Я за тобой наблюдала все эти годы. И по моей воле ты выбежала из своего дома, который должен был запылать огнём, тогда как непутёвый Свен и многострадальная Гудрун, закончили в огне свой жизненный путь. А тебе ещё предстоят в жизни испытания.
       Она сошла с коня и подошла ко мне. У  меня за поясом находились два кошеля с гульденами и дукатами. Один, покрупнее, с монетами за проданный старый дом и землю, и теми, что я заработала в мастерской у фрау Гретель. Второй - маленький, подаренный мне на прощанье Эмми. Хильда взяла большой кошель, и он на её ладони превратился в медный медальон на цепочке. Хильда одела мне этот медальон на шею и сказала:
         – Эти деньги тебе пригодятся в дальнейшем для покупки нового дома, который будет не в этих местах. Как только ты найдёшь этот дом, то твой медальон опять станет кошелем с деньгами. А сейчас я их обратила в медальон, чтобы они сохранились. Мешочек, который тебе подарила Эмми, можешь тратить по своему усмотрению. А от меня тебе – ветка омелы, которую я срезала в ту ночь у кельтских жрецов возле священного дуба. Она волшебная и теперь принадлежит тебе. Когда будешь переезжать в другой дом, ничего из старого не бери, кроме личных вещей, склянки с мазью, горного хрусталя и этой ветки. Ты попала под взгляд нашего короля, так что ты теперь под защитой лесных духов.
         Сказав это, Чёрная всадница растворилась в предутреннем тумане. Забрезжил рассвет. Я открыла глаза, на шее у меня висел медальон, а за поясом только один кошель – подарок Эмми. В руке у меня была сухая ветка омелы. Ганс спал, как младенец, со старенькой затёртой аркебузой в руке, а от вечернего костра остались только серо-чёрные головешки.
         – Oho, ого! Как заснул! Что даже костёр потух! –  недоумевал спросонок Ганс. – Мне снилось, что я хотел застрелить волка-оборотня. Как хорошо, что это был только сон!
         – А ты больше ничего не помнишь?
         – Я так крепко заснул, что кроме волка ничего больше не помню из своего сна. Но вы же с Анетт могли пострадать из-за меня, хорошо что этот волк был только сном. Старуха Гудрун, покойница, была мастерицей всякие сны разгадывать.
        –  Но я тоже во сне волка видела, – произнесла Анетт. – О, Господи! Не к добру всё это! Нужно поскорее уезжать из этого заколдованного места, не то как бы нечистый наши души не забрал.
       И хотя мы порядком перемёрзли от ночной прохлады, у нас не появилось желание развести костёр, чтобы согреть в котелке воду. Мы закусили бутербродами с копчёным салом и запили пивом из припасённой фляжки. Потом устроились в карете и поехали дальше в направлении моего родного селения.

* Цветок троллей – купавка
** Смарагд - изумруд
*** Духовный ореол малой капли – духовная составляющая человеческого гена


                Часть XIV

                ВОЛШЕБНАЯ МАЗЬ

       Перед окнами кареты возникли первые домики Обендорфа, около которых ходили нарядные хозяева-бауэры. Они выгоняли из хлева скот, а полусонные подпаски гнали скот дальше на пастбища. В этот праздник, как обычно, по давней традиции, в центре деревни установили столб и на его верхушке подвесили добротные сапоги. Рядом поставили Майское деревце – берёзку, украшенную лентами и крашеными яйцами, и большое соломенное чучело водяной птицы.
       Скоро появится молодёжная процессия во главе с избранной ею майской королевой в венке из незабудок. О такой чести мечтала каждая девушка, выбор, однако, падал на самую красивую девушку в Обендорфе. Эта процессия должна обойти с песнями и танцами всё поселение, поля и виноградники, чтобы был хороший урожай, после чего начнутся пляски около майского дерева и катание на качелях. Девушки сплетут венки и пойдут к горной речке гадать на женихов.
       Когда мы въехали в деревню, в нос ударил густой и приятный запах разнотравья ввиду того, что в каждом доме и во дворах ещё с вечера  были разбросаны по полу зелёные ветки и луговые цветы. Начинался католический праздник Pfingsten*. 
       А вот и наш старенький домик, из которого выходили улыбающиеся и вполне довольные собой Отто и Зольда, а рядом с ними четверо славных малышей. На пороге стояла матушка.
       Наша карета остановилась. Сошедший с облучка Ганс помог мне и Анетт выйти. Все домашние растерялись, увидев нас троих, да к тому же на мне был траурный наряд, с которым я не желала расставаться, цепляясь за него, как утопающий за соломину. Наше обоюдное молчание прервалось блеянием коз и похрюкивающих в ответ свиней, которых перекрикивало громкое мычание коровы. А дальше загоготали гуси. «Откуда у них такое хозяйство завелось?» – мелькнуло в моей голове, но, оторвавшись от мыслей, я спросила:
       – Можно ли нам войти в дом? Если да, тогда попрошу Ганса внести мой сундучок с вещами.
       Нам навстречу сошла с порога матушка Ингеборг:
       – Эльза? Откуда ты? Что с тобой приключилось? И почему ты в траурном наряде?
       – Я теперь вдова, матушка. Мой муж и экономка погибли в сгоревшем доме, а меня спасло то, что я за четверть часа до пожара отлучилась из дома. Теперь у меня за плечами ничего не имеется, и я решила вернуться домой.   
       – Моя мать умерла спустя два дня после твоего отъезда. А ещё через несколько месяцев умер отец. Это ты, змея, их со свету сжила! – заорала пронзительным визгом Зольда. – Мы строим  новый дом на купленном участке. А этот дом будем продавать, чтобы покрыть расходы. А уж в моём новом доме тебе места не будет!
       – Бери мой кошель, если вам надо долги покрыть, а этот дом останется мне! – закричала я в ответ, отвязывая из-за пояса маленький кошель Эмми. – И пойдём к отцу Йозефу, чтобы он тебе надоумил, как сестру мужа, да ещё вдову, за порог выставлять.
       – Фру Ильзе! – вступила в разговор перепуганная Анетт. – Пока не поздно, вернёмся назад и поедем с фрау Эмми в Англию. Там требуются модистки, с голоду не умрёте.
       Зольда кинулась ловить брошенный кошель, но её опередила Ингеборг, ловко подхватившая его.
       – В этом доме пока ещё я - хозяйка. Я вам не ваша тётка Марта, которая меня, вдову с детьми, за порог выставила. В моём доме это не повторится! Ты забыла, Зольда, откуда у вас в кошеле дукаты завелись? Эльза, моя дочь, будет проживать в моём доме столько, сколько сочтёт нужным! А ты можешь на первое время, если средств не хватает, дом своих родителей продать, чтобы новый достроить.
       Вернув мне кошель, Ингеборг велела всем троим зайти в дом. Недовольная Зольда, прикусив губу, пошла вместе с Отто и детьми выводить скот на пастбище. Когда мы зашли в дом, Ингеборг усадила нас за стол и предложила на завтрак жареную яичницу, копчёное сало, свежевыпеченный хлеб, пиво и собранный с грядок рапунцель и другую зелень.
       После завтрака мы расположились на лавках в гостиной, и я узнала следующее. Оказывается, тщеславная и практичная тётка Марта не пожелала, чтобы ещё кто-то в селении носил такие же красивые шляпки, которые я оставила в подарок своим домашним, и предложила их обменять на трёх свиноматок. Весной они дали хорошее потомство и  трудолюбивые Зольда и Отто их выходили. Удачно продав на ярмарках выращенных свиней в количестве около тридцати, они смогли приобрести корову, овечек и коз.  Дела у них пошли в некотором смысле в гору, и они прикупили хорошей земли, на которой начали строительство большого дома. А чтобы дело ускорить, попросили у тётки Марты деньги в долг, собираясь с ней рассчитаться после продажи старого дома. Мой приезд нарушал их планы. Но эти дела с тёткой Мартой, вызывали гнев у Ингеборг, а мои шляпки, послужившие им разменной монетой, наоборот, теперь вызвали у неё интерес. У неё появилось желание остаться в старом доме со мной, и посмотреть, как будут дальше развиваться события. Правда, ответ, что я теперь совсем не могу заниматься шляпками, её немножко озадачил. А кто у меня будет заказывать платья, когда в Обендорфе не так много богатых поселян? Вот в этом всё дело. Да и как я уживусь в доме с мстительной Зольдой, которая считает меня виновной в смерти её матери? 
        Пока мы беседовали, Анетт неожиданно побледнела и чуть было не упала в обморок. Но, взяв себя в руки, успокоилась. Я попросила матушку Ингеборг повести их на праздник, а завтра утром они поедут обратно в город. А у меня самой не было никакого желания туда идти. Я последнее время, вообще, полюбила уединение: подальше от всех, чтобы разобраться с мыслями. В последнее время единственным близким человеком для меня стала Эмми, которая также как и я, овдовев, потеряла интерес к светской жизни. Но если Эмми ожидало обеспеченное будущее в кругу семьи родного брата, то этого нельзя было сказать обо мне.    
        Спустя некоторое время матушка Ингеборг всё же повела Ганса и Анетт на праздничную площадь, а я, наконец-то, смогла побыть наедине с собой. Достав подарки мудрого тролля, я решила их рассмотреть в спокойной обстановке. На чистой грани хрусталя появился образ Анетт с запеленованным ребёнком на руках, а чуть дальше - Зольда. Значит, Анетт беременна. Вот отчего она так резко побледнела, и только крестьянская выдержка не позволила ей упасть в обморок, как это случается среди знати. Зольда опять беременна, только эта беременность у неё проходит тяжелее, чем прежние. Теперь она желает выместить все свои боли и обиды на мне. Так вот, что это за подарок! Этот хрусталь может показывать будущее, а для каких целей эта банка с мазью? Надо открыть и посмотреть. Но, взглянув в новоявленное колдовское зеркало, я увидела в нём летающих фей. Так значит, эта та мазь, о которой мне проговорилась как-то Гудрун. Ведьмы натирают ею виски и летят на свои праздники – шабаши.
        Так, значит, я имею в руках бесценные сокровища, с которыми не пропадёшь. Вот это подарок! Я сразу же повеселела и улыбнулась. А что же скажут на это наши священники? А зачем им, вообще-то, об этом говорить, ответила я мысленно себе на вопрос. Ну, держись Зольда! Я быстро выведу тебя на чистую воду, если будешь врать. Поставив омелу в маленькую вазочку, предварительно пройдясь ею по комнатному пространству, я сразу почувствовала, что мне стало легче дышать. Вот оно, ещё открытие, у меня появилась своя метла. Ладно, пойду в лес, соберу кое-каких трав и повешу их сушить на чердаке. А в лесу мне теперь поможет перстень Гудрун.
       Когда подошло время обеда, вернулась Зольда с детьми и Ингеборг с Гансом и Анетт. Ганс сиял от счастья. По правилам праздника деревенские парни залезали на столб за сапогами, однако у них ничего не получалась.  Как только они добирались по гладкому стволу до конца, их оставляли силы и они сползали вниз. Когда полез могучий Ганс, он успел, всё-таки, ухватиться за сапоги и стянуть их вниз. Он был очень довольный, так как в части обуви "поизносился", и сапоги были как нельзя кстати. Вот только Анетт немножко нездоровилось.
       Зольда начала собирать еду для Отто на пастбище, а матушка накрывала на стол. Анетт тотчас же включилась в домашнюю работу, несмотря даже на свой немножко нездоровый вид. Зольда недовольно косилась в мою сторону, но, видимо, против магической омелы её злость не действовала. Оставив с Ингеборг малышей, Зольда понесла Отто на пастбище еду. Малыши  начали крутиться около Анетт.
       – Анетт, ты беременна? – спросила я.
       – Не знаю, фру Ильзе, но что-то мне нездоровится.
Завтра рано утром нам ехать, а мне так не хочется оставлять вас одну с Зольдой. Гудрун, покойница, нам этого не простит.
       – Коли так, тогда слушайте меня. Когда придут Отто с Зольдой с пастбища и станут вам предлагать остаться кнехтами в их доме, то вы хорошо подумайте. А если решите остаться, то не продешевите. Когда мне в будущем подвернётся возможность покинуть их негостеприимный дом, уйдёте со мной.
       После полудня, раньше, чем обычно, Отто с Зольдой пришли домой, загнали скот в хлев и, быстро перекусив, начали облачаться в праздничные одежды, чтобы пойти к лесу, где троицкие гулянья шли уже полным ходом.
       – Отто, отчего у тебя такой хмурый вид? – поинтересовалась Ингеборг. – Скажи матери, в чём дело?
       – Я уже с ног валюсь, как только праздники закончатся, опять наше стадо молодой подпасок поведёт. А сегодня я видел крупного волка, который из лесу выглядывал, к стаду нашему присматривался. Я в него из арбалета стрелу послал, он в сторону отскочил и посмотрел на меня так злобно, словно вервольф какой-то. Что с ним подпасок сделает? А мне надо дом строить вместе с нанятыми рабочими, рук в хозяйстве не хватает. Зольда держится из последних сил, а теперь ещё Эльза вернулась. Польза от неё невелика, да ещё Зольда пытается с ней счёты свести!
     – Между прочим, Ганс и Анетт - бывшая прислуга Эльзы. Предложи им в твоём доме поработать. Дети к Анетт сегодня потянулись, я слышала, что подруга Эльзы их в Англию с собой забирает. Ганса, вроде как на конюшню, а Анетт при ней пока нянькой. А ведь там, в Англии, и свои рабочие руки имеются. Так, может, в горничные пойдёт. Но они Эльзу слушают, как она повернёт дело, так и выйдет. Так что пусть Зольда с ней не ссорится, если хочешь, чтобы дело выгорело!
        – Ну, с Зольдой я разберусь, могу похлестать для порядку, а то слишком уж много воли на себя взяла, и, в самом деле, всё испортить может.
       – Ну, тогда действуй, сынок. Идите с Зольдой и детьми вперёд, а я следом с ними пойду. Попробую и Эльзу на праздник повести. А ты там и поговоришь с ними.
       Действительно, как  только Отто с Зольдой и детьми ушли на праздник, матушка Ингеборг начала уговаривать нас с нею пойти, посидеть у костра с другими бауэрами, мол, хватит мне свой траур носить, не старуха ещё. Мы вначале отказывались, ссылаясь на завтрашний ранний отъезд, но потом согласились пойти. Молодёжь, взявшись за руки, плясала около костров, а мы присели возле семейных пар. Взгляды всех сидящих остановились на мне.  Но в это время к нам подошёл Отто и сказал, что со мной желает побеседовать тётка Марта. Ингеборг сделала недовольную гримасу на лице, но промолчала, не очень желая показывать окружающим своё настроение. Отто, взяв меня под руку, подвёл к тому месту, где сидела наша тётка с семьёй. 
       Довольно погрузневшая тетка Марта восседала в белой кружевной кофточке и синем сарафане, а на голове её красовалась подаренная мною шляпа. Рядом сидел дядя Арнольд и невестки с маленькими детьми. Сыновья беседовали в своей мужской компании с такими же молодыми женатыми бауэрами. Детвора постарше кружила в общей куче, из которой иногда доносились детские вопли, означающие, что где-то начиналась детская ссора или драка. В этом случае приходилось кому-то из взрослых подходить и разбирать их.
       – Эльзхен, дорогая, я уже слышала от Отто, что с тобой произошло. Так чем ты намерена тут заняться, крестьянской работой или шить будешь?
       – Тётя Марта, какая из меня крестьянка?  Черенки ни у вил и ни у граблей обхватить не могу. Слишком тонкая у меня кость. Разве что травы собирать и сушить да отвары и настойки лечебные готовить, а по осени ягоды и грибы собирать. Этому меня ома* Мария, покойница, обучила. Я в округе каждую травинку знаю, и при какой невзгоде её применять надобно тоже знаю. А если бы заказы на шитьё получить могла, так, вообще бы, горя не знала. Я этому в городе хорошо обучилась. Вот шляпки мне теперь без Свена не потянуть, я их кроила и обшивала, а он фетр сучил и на манекены натягивал, – объяснила я, скрыв остальное.
       – Хорошо, Эльзхен. Если возьмёшь недорого, по-родственному, тогда я и мои невестки будем у тебя обновки заказывать. А за нами и остальные жёны бауэров потянутся. Когда осенние полевые работы закончатся, и мы повезём наш урожай и приплод от скота на ярмарку, можем и тебя с изделиями взять. А ты уж за лето наделай всяких чепчиков, передников, воротничков, которые у вас в городе бюргерши носить любят, да и других там бытовых вещей. Любят модницы обновки всякие. Помню я, что ты вышивать любила, вот и вышивки сделай на ярмарку. А травы и настойки всякие там тоже в цене. Горожанки не то, что мы – сельские жители, да и денег у них в карманах побольше. Мы решили этой осенью на ярмарку в город Колонию** поехать, там, говорят, выгодней наш товар пустить  можно. А за Зольду не волнуйся, я уже сказала Отто, что с долгом подожду, если он свою жену на место поставит.
       – Я краем уха слышала, что у Зольды дом матери пустой стоит. Так почему она его не продаст, если они в деньгах нуждаются?
       – Муж Гертруды запил после её смерти, дом запустил. Его нужно латать да перелатывать. Она его уже за полцены продать согласна, но покупатели не идут. Говорят, что дух Гертруды, мятежный и неприкаянный, туда никого не подпускает. Только новая ведьма в нём поселиться может, которую Гертруда сама выберет. Однако, мало ли чего в деревне наболтают!
       – А почему отца Йозефа не попросят дом освятить?
       – Не знаю, не спрашивала.
       «Может быть, предложить Зольде имеющиеся у меня в наличии дукаты, и тогда разбежимся навсегда? А Ганс и Анетт, если раскручусь немного, при мне останутся», – раздумывала я.
      Я начала теребить медальон, но он не менял своей формы, а это означало, что дом Гертруды не предназначался для меня.
       После разговора с тётей я подошла к своим домашним. Матушка Ингеборг смотрела на меня недовольным, даже, можно сказать, злым взглядом. Зольда вытирала мокрые глаза, видимо, Отто всё-таки удалось её поставить на место! Чуть поодаль Отто оживлённо беседовал с Гансом и Анетт. И только их карапузы бегали босиком по травке, ссорясь и мирясь со своими сверстниками.
       Ганс и Анетт, увидев меня, поспешили навстречу. Как я поняла, Отто, действительно, предлагал им остаться у него дома поработать: Гансу пасти стадо, а Анетт займётся дойкой, работой по дому и детьми, пока он с Зольдой будут заниматься строительством нового дома.  Оплатить им работу он пока не сможет, а только лишь после продажи старого дома. Они ответили, что должны со мной обсудить это предложение, и узнать моё мнение.
        Вечером, уже дома, я подозвала молодую пару:
       – Вот что. Ложитесь спать, завтра рано утром нужно ехать  назад к Эмми, отогнать карету, а я подумаю, как вам поступить.
       Закрывшись в своей комнате, я зажгла свечку и, положив  перед собой  хрусталь, начала в него всматриваться. Я увидела большого волка, покосившийся дом Гертруды, Ганса, блуждающего по лесу со своим огнестрелом. Потом всё исчезло. Что это означало, я не могла понять. Направив в хрусталь луч от своего перстня, я увидела в лесу себя за сбором лечебных трав. Наконец я взяла в руки омелу и помахала ею возле кристалла, и вновь увидела свой образ, сидящий на помеле. Вот это да! Но только где я помело раздобуду? В эту минуту мой взгляд упал на коробочку с кремом. Вот она и разгадка. Я тихонько вышла из дома и, чтобы не топтать грядки, прошла по меже до конца огорода, где рос кустарник. Набрав нужных веток, я вернулась с ними домой,  и, скрутив их, как положено, толстой бечёвкой,  привязала их к древку от старой, пришедшей в негодность дворовой метлы. А в самую середину метлы я сунула ветку омелы. Как только моё помело было изготовлено, я мазнула его волшебной мазью. Оно заскакало, как живое, и, пролетев три круга под потолком, приземлилось на своё место.  А старые сухие ветки, в том числе и омела, вдруг ожили. На них появились зелёные листочки.  Старая бечёвка, которой я всё обкрутила, превратилась в зелёную ветку плюща, украсившую всё это великолепие. Закрыв на засов дверь, я, раздевшись, улеглась в постель и, раскрыв волшебную коробочку, натёрла ею виски. В этот миг я почувствовала, что моя душа начала постепенно выползать из моего тела, и мне становилось всё легче и легче. Как только я окончательно от него освободилось, мне стало так легко и хорошо, как никогда в жизни. Моё грузное тело лежало в постели в глубоком сне, а я с замиранием сердца и неописуемым восторгом летала и кувыркалась по комнате. Да, такой блаженной радости я не испытывала никогда в жизни.
        Усевшись на метлу, я вылетела в открытое окно. Вначале мне стало немножко страшновато, когда метла начала набирать высоту, но я крепче вцепилась двумя руками в древко. Мои распущенные рыжие волосы развевались под лёгким ночным ветерком. Я пролетела над головами расходящихся с праздника людей, но они меня не заметили в темноте, только зоркая Зольда вдруг начала всматриваться в мою сторону. Забыв об осторожности, я показала ей язык, а потом, покружив над стоящей у дороги берёзе, спряталась в её кроне. У меня  обострился слух, и я услышала визгливый голос:
       – Смотри, Отто, вот она, твоя тихоня сестра, на помеле летает.
       Побледнев от услышанного, Отто поднял голову кверху, но ничего не увидел, и, повернувшись к Зольде, влепил ей пощёчину:
       – Ты что, совсем сдурела, или решила из-за своей ненависти на всю семью беду навести? Забыла, как твоя мать чуть на костёр не угодила, если бы не вмешательство отца Йозефа. Вы все тогда  чуть по миру не пошли, когда пришлось внести все сбережения на пожертвование в храм. 
       Я переждала на берёзе, пока последние люди уйдут с площади, и полетела дальше в сторону леса. По лесу гуляли русалки в веночках из осоки и ириса, над их головами пролетали маленькие феи, резвящиеся вместе со светлячками, а раскачивающиеся на ветках кустов и деревьев эльфы наигрывали им на своих звонких рожках. Мне хотелось долететь до волшебного холма, но я отчего-то струсила. Долетев до лесной опушки, я замедлила свой полёт  и приземлилась около старого пня, увитого лесным плющом. Ко мне подошли зелигены - лесные девы. Одна из них  надела мне на голову венок из лесных цветов, другая ожерелье, третья поднесла мне  зеркало. Я глянула на себя и ужаснулась, венок и ожерелье красиво смотрелись на моей голове и шее, но я же нагая! Одна из дев рассмеялась, увидев моё смущение, подала знак феям, и они сбросили мне на плечи тонкое прозрачное плащ-покрывало, в которое я укуталась.
       – Этот плащ будет тебе для полётов, – сказала лесная дева.
       В этот момент на поляну выехала на своём чёрном Россе Хильда. Лесные девы в почтительном поклоне расступились перед ней, и она подъехала ко мне.
       – А не рано ли ты на метлу села. Ведь не окрепла ещё. Горный хрусталь понять правильно не смогла. Зольду зачем раздразнила?  Не оберёшься ты с ней ещё хлопот. Но хотя понимаю, ты не хочешь расставаться с Гансом и Анетт, и, потому, ко мне советоваться прилетела.
       – Хильда, – растерялась я. – Не могу сама найти ответы на то, что мне указал хрусталь. Если не ты, то кто мне посоветует?  Мария и Гудрун в могиле, эльфы ко мне пока не заглядывают, домовые гномики обиделись.
       – Ладно, помогу тебе и в этот раз, а то ты слишком много работ на себя взвалила, не справишься одна. Да, с Гансом и Анетт тебя тоже разлучать пока нельзя, ибо Зольда непредсказуема. Мать её, Гертруда, поумнее была, хоть и натворила земных дел! Душа её теперь покой обрести не может до тех пор, пока какая-нибудь земная душа с неё часть груза не снимет. Ганс с Анетт при тебе останутся. Кстати, остерегайся Зольды и некоторых других. Ешь только то, что сама сваришь или Анетт для тебя приготовит. А из других рук ничего в рот не бери. Недобрые и неумные люди тебя окружают. Убегать от них надо. Но время для покупки твоего дома ещё не подошло, значит, нужно где-то переждать. Возьми мою серебряную монету. Только лишь она может помочь от оборотня. Её надо переплавить в шарик, положить в ствол аркебузы и выстрелить в оборотня. А вот тебе бутылочка с вином. Тебе оно уже знакомо, на первое время хватит. Если с работой не успеешь, так воспользуйся им. Но запомни, твоё главное предназначение – собирать целебные травы. Перстень Гудрун тебе нужную травинку и ягодку укажет, научись с ним мысленно разговаривать.
       Распрощавшись со мной, Хильда ускакала по своим делам, а я, усевшись на помело, полетела домой.  Когда я подлетала к дому, то увидела около раскрытого настежь окна стоящие остриём кверху две косы. Да, Зольда объявила мне настоящую войну не на жизнь, а на смерть. Ничего не поделать, приходится принимать бой. Осторожно облетев косы, я влетела в окно. Спрятав под кровать помело и плащ, я вошла в моё собственное тело. С рассветом, вскочив с постели, я вытащила из под кровати помело, вынула из него ветку омелы, и, сняв её с древка, засунула в мешок, который запаковала в свой дорожный сундучок. Туда же я уложила подаренные мне вещи, а древко выбросила за окно. Коли там продолжают стоять две косы, так пусть и древко поваляется. А потом, подумав, разобрала на мелкие ветки помело и всё выбросила. Зачем таскать с собой лишнее, когда мне для полётов необходимы только ветка омелы и мазь.
       Вся семья уже была в сборе. Зольда побежала доить скотину, а все остальные ждали моего решительного слова:
      – Ганс, Анетт! Собираемся и едем все вместе к Эмми. В этом доме нас не любят, и мне опасно здесь оставаться. Я еду с вами в Англию! - начала я с хитрости, чтобы не только утвердиться в доме, но и отбить желание у Зольды обозначать меня ведьмой в это опасное "время костров".
      – Фру Ильзе, мы уже в сборе. Карета ждёт нас.
      – Как это уезжаем, мы же вчера уже почти договорились.
      – Эльза, что ты задумала, кто тебе дома угрожает.
      – Дорогой братик, зайди в мою комнату, выгляни за окошко, и покажи всё это нашей матушке.
      Пока они бегали осматривать комнату, я шепнула тихо, что мы едем вместе, так как  мне нужно кое-что купить в городе, а потом вернёмся обратно, и обзаведёмся тут в скором времени  маленьким, пусть неказистым, но всё-таки своим домиком.  В это время вернулись в столовую матушка Ингеборг и Отто с вытянутыми от недоумения и перепуга лицами. Не дав им сказать слово, я выпалила в своё оправдание:
       – Вы, наверное, забыли бабушку Марию. Она не хуже любой колдуньи разбиралась в лечебных травах, и только благодаря её умению мы выжили, несмотря на болезни, которые нас постоянно преследовали. Свой дар она передала мне. А Гудрун, наша бывшая экономка, была посильнее бабушки Марии, и тоже меня кое-чему обучила. Многие травы нужно собирать только в ночное время, что я и делала. Забыл Отто, как я в детстве по ночам по лесу бегала.
       Отто, схватив в сенях вожжи, кинулся во двор разбираться с Зольдой. А матушка начала нас всячески уговаривать остаться. Я прекрасно понимала, что я тут никому не нужна.  Но мой отъезд повлечёт за собой дальнейшую ссору с тёткой Мартой. А та тут же потребует возвращения долга. И, кроме того, они лишатся лишних двух пар рук, которые им сейчас необходимы. Так что в этот роковой для семьи момент, я была хозяйкой положения. И тогда я закричала:      
       – Какую роль вы собираетесь отвести мне в жизни? Прошлой ночью Зольда поставила косы под окно, а завтра она мне в суп чего-то подсыплет? Или, может быть, камень на мою голову упадёт. Неужели я в пожаре не сгорела для того, чтобы погибнуть от рук собственных родственников?
     – А не много ли ты на себя берёшь?  Хочешь нас перед всей деревней опозорить, или чтобы твоя тётка нас обобрала из-за долга до нитки? Уж на это она мастерица!
     – Дорогая матушка, а я у вас когда-нибудь вызывала материнские чувства? Или вы решили выместить на мне весь перечень своих семейных неудач? Ганс, выноси из комнаты мой саквояж. И в карету, живо!
       Ганс,  бросив свой недоеденный завтрак, опрометью кинулся в мою комнату за вещами, а я и Анетт побежали к карете. До нас доносились вопли Зольды, которую Отто лупил в сарае вожжами. Я знала, что  Отто это делает под горячую руку, чтобы как-то нас удержать в доме. Но очень скоро сам же будет у неё прощение просить, а мне в дальнейшем это очень дорого обойдётся. Зольда злопамятна, и обид не прощает. Нужно было что-то решать. Ганс уложил мой сундучок в карету и усадил туда меня с Анетт. Как только Ганс уселся на облучок, к нам подбежал красный, запыхавшийся Отто:
       – Эльза, Анетт! Выходите обратно! Пускай Ганс отвезёт карету, к которой я привяжу свою телегу с нашей лошадью. Ганс, верни хозяевам их карету с конём, а сам возвращайся на телеге назад. – Потом он обратился отдельно ко мне, – Эльза, с Зольдой я уже разобрался, будь милосердной, не ссорь меня с нашей тётей, возвращайся домой. Я тебе обещаю полную безопасность в доме.
       Затем, достав из кареты мой сундучок, понёс его обратно в дом. Подбежавшая к нам матушка Ингеборг, взяв меня и Анетт за руки, буквально вытащила нас из кареты наружу.
       – Фру Ильзе, что нам дальше делать? – в недоумении спросил с облучка Ганс.
       – Хорошо, – стараясь быть спокойной, ответила я своим домашним. – Мы остаёмся в доме, но с условием, что в мою комнату никто из вас не должен заглядывать, и на время моего ухода я её буду запирать на замок. Еду для себя я буду готовить сама, либо мне приготовит и подаст Анетт.
       – Ладно, Ганс, испытаем судьбу ещё разок. Возьми мой кошель и на обратном пути купи мне на базаре нитки, тесьму и прочую фурнитуру. Купи также в лавке белой ткани и немножко цветной. А я с Анетт пока останусь дома. Посмотрим, что дальше будет. В крайнем случае переселимся к тётке Марте. У неё в доме работы на всех троих хватит!
       При упоминании имени тётки Марты лицо матушки, как обычно, приняло кислое выражение, но спорить со мной на этот раз она не решилась. Ганс подождал, пока Отто запряг в телегу свою крестьянскую лошадь, подвязал её за борт кареты и отправился в Виттхайм.

* Pfingsten(нем.) – День Святой Троицы или Пятидесятница
** Город Cologne – Кёльн


                Часть XV

                В РОДНОМ ОБЕНДОРФЕ

     Как и было оговорено, Ганс, приехав в Виттхайм, сразу же вернул мистеру Чибли его карету с лошадью, сказав, что заднюю поломанную ось кареты нужно заменить на новую. Эмми, выслушав его рассказ о наших приключениях, схватилась за голову:
       – Ганс, я всё поняла. Вы с Анетт остаётесь с Эльзой. Её, действительно, никак нельзя оставлять одну.
       Узнав, что Анетт ждёт младенца, Эмми передала  Гансу сундучок с детскими вещами своих подросших детей, вещей, хранимых как счастливую память прожитых лет. 
       Ганс, распрощавшись с этим славным семейством, уселся в телегу и собирался поехать в лавку, чтобы купить то, что я ему наказала. Но тут прибежал посыльный от фрау Гретель и сказал, чтобы он заехал к ней в дом.  Когда Ганс появился в мастерской, фрау Гретель  попросила его отвести мне мешок с лоскутками  и передать, что если у Эльзы есть желание, то она может снова вернуться к ней в цех. Она прибавит жалование и предоставит для жилья лучшую комнату в доме. Ганс узнал от прислуги, что Курт живёт со своей женой Амелиндой в другом доме. А у фрау Гретель с моим исчезновением дела стали идти несколько хуже.
      Как только завершились праздничные дни, я принялась за шитьё кукол и всевозможных полезных вещей для дома. Готовые изделия я складывала в свой сундучок в надежде пустить их в продажу на осенней ярмарке. А в послеобеденное время, взяв в руки плетёную корзину, шла в лес, собирала нужные мне травы и коренья и развешивала на чердаке для сушки. Под моим руководством Анетт заваривала душистые отвары с диким мёдом, которые придавали всем работающим силы. Отто с Зольдой все дни проводили на строительстве нового дома, не жалея ни себя, ни работников, чтобы успеть достроить его к осени. Всё хозяйство легло на плечи  Ганса и Анетт. Ганс уходил рано утром пасти стадо, а Анетт успевала сварить обед, навести в доме порядок, подоить корову и коз. Вместе с Гансом ближе к вечеру они взбивали мешалкой в деревянном бочонке сметану, получая масло, готовили сыр, толкли в ступе зерно на крупу. Отто с Зольдой появлялись дома только к вечеру, уставшие и, поужинав, валились спать. Матушка Ингеборг занималась внуками.
       Меня в доме никто не трогал, и я была полностью предоставлена самой себе.  Однажды я задержалась в лесу до сумерек и перед тем как возвращаться домой присела передохнуть на упавшее дерево. У меня начали слипаться глаза, и я, закрыв глаза, почти задремала. Но не надолго. Раздался хруст валежника, и ко мне подъехала на своём верном Россе Хильда, сказав:
       – Эльза, скоро к тебе явится с заказами твоя тётя и предложит тебе пожить во время работы в её доме. Не отказывайся, только не забудь прихватить с собой бузинное вино и серебряную монету - эти вещи тебе понадобятся.
       Я протёрла сонные глаза: моя корзинка была наполнена спелой ароматной земляникой, укрытой листьями медвежьего ушка, дикого флокса и липового цвета. Корзина была такой тяжёлой, что я с трудом донесла её домой.
       – Где тебя нелёгкая носит? – запричитала матушка при моём появлении.
       – Ну, собирала лекарственные травы до темноты, а потом уселась на пеньке отдохнуть и задремала. Давай-ка лучше займёмся вареньем! Столько ягоды набрала, что еле дотащила.
       – Ну, считай, что ты – дитя воскресное*! Повезло тебе живой вернуться!Говорят, в лесу матёрый волк объявился, нападает на стада. У наших соседей двух ягнят зарезал, одного утащил. Аркебуза его не берёт, прямо вервольф какой-то!
      – Ну не съел меня, значит, ещё поживу на белом свете!
      – Давай, проходи в дом, пока Зольда не проснулась. А не то, сама знаешь, наплетёт небылиц всяких, добавит дружбу с дьяволом. Вот тогда попробуй оправдаться в том, чего не совершала.
       На следующее утро я уложила в чемоданчик портняжные инструменты, шёлковые и простые нитки, взяла подаренное мне Хильдой бузинное вино и также волшебные предметы и вышла на кухню. Анетт  налепила и напекла большую плетёнку творожных кноделей с мелко нарезанным диким флоксом, а медвежье ушко вместе с другой зеленью нарезала в салат и заварила отвар с липовым цветом и земляничными листами.
       После завтрака к нам в дом явился кнехт от тётки Марты и сказал, что его хозяйка желает, чтобы я пошила для её семьи праздничную одежду, и, если можно, чтобы я на это время переехала к ней в дом. В таком случае они, не отрываясь от домашней работы, могли бы делать примерки. Мне предоставят отдельную комнату для проживания. Я была в душе очень рада, что спокойно поживу вдали от пристального, даже ядовитого взгляда мстительной Зольды. Судя по выражению лица матушки, она была недовольна такой постановкой вопроса. А я не могла скрыть радостной улыбки. Летать мне правда не придётся, но никто из тёткиной семьи не будет при моём появлении демонстративно креститься, отворачиваться от меня, и крестить всю домашнюю посуду и травы, которые я приносила из леса. А может быть даже, живя в тёткином доме, я смогу по вечерам выходить на прогулку, чтобы поговорить с окружающим миром природы.
       Когда я явилась в дом, тётка Марта провела меня в просторную светлую комнату для гостей, где я смогла удобно расположиться и разложить портняжные инструменты, дала мне отрезы шёлка, бархата, крепсатина, батиста  и прочих тканей, из которых мне предстояло пошить красивые наряды. В этих нарядах тёткина семья должна появиться на празднике в Иоганнов день. По моей просьбе в комнату был внесён большой стол, аршин, мел и прочие отсутствующие у меня портняжные принадлежности. Я попросила, чтобы мне предоставили ключ, и не входили в комнату без моего приглашения, дабы  не отвлекать меня от сложной творческой работы. Тётка Марта вручила мне колокольчик, чтобы в случае необходимости я могла позвонить.
       Не откладывая дела в долгий ящик, я сняла по очереди со всех мерки и приступила к работе. Очень скоро я так увлеклась этой интересной работой, что когда подошло время обеда, их кухарка застучала мне в дверь, приглашая к столу. Тщательно закрыв дверь на ключ, я пошла в гостиную.
       После обеда состоялась первая примерка. Я решила начать с тётки Марты. Всё выглядело настолько прекрасно, что напускные складки юбки скрадывали излишнюю полноту тетки. И я принялась сшивать первую юбку из тёмно-зелёного бархата с такого же цвета бархатной жилеткой. Я возилась до темноты, которая, в связи с летним периодом, наступала очень поздно. Когда глаза мои уже начали слипаться, я налила в напёрсток вина, и, оставив его на столе, прикорнула, опустив свою уставшую голову на стол. Когда утром запели птицы, встречая наступивший рассвет, я, открыв глаза, увидела на столе уже готовую юбку с жилеткой, которую малютки домовые украсили ещё вышитой гладью.  Перед завтраком тётка, не заметив меня за столом, поднялась наверх и  постучала в дверь. Увидев  готовый праздничный костюм с искусной вышивкой, пришла в неописуемый восторг. Она усадила меня на самое почётное по их понятиям место напротив камина, села рядом и стала ухаживать за мной, подкладывая мне в тарелку лучшие кусочки.
       Следующим этапом моей работы была тёткина белая блузка, которую малютки ночью также украсили вышивкой по краям воротничка и на манжетах. Дальше пошли платья из шёлка и шерсти. Когда тёткин гардероб был закончен, я перешла на пошив нарядов для её невесток, а потом детей. Я себя не сильно переутомляла в последующие дни, потому как всю мою незаконченную за день работу заканчивали мои добрые помощники. Я чувствовала себя в тёткином доме довольно уютно и комфортно, хотя меня очень тянуло в лес. Я мечтала закончить работу и начать свои обычные прогулки на природу, собирать её богатые дары. Также очень хотелось снова оседлать метлу и повторить полёт. Однажды после обеда я услышала во дворе вопли тётки Марты и её невестки. Оказывается проворная и вездесущая малышка Герлинда полезла во время прогулки по лесу в валежник, и её укусила за ногу змея. Взрослые не знали, что с ней делать. Тогда я выбежала во двор к заплаканной девочке и начала отсасывать из ранки яд, сплёвывая на землю. Когда всё было закончено, я сорвала листья молодого подорожника и перевязала ей ранку, а служанке велела заварить листья мелиссы и давать ребёнку пить. Всё закончилось благополучно, и я почувствовала свою силу и свои возможности в том, что могу оказывать помощь нуждающимся больным. При этом у меня обострилась наблюдательность за состоянием здоровья людей по их поведению. Одновременно я знала, что знахарство – ответственное занятие, и, особенно, перед инквизицией. Но от себя не уйти!
        Однажды я заметила, что кухарка Рут прихрамывает. Вечером я предложила ей показать мне ногу. Её нога была уже сильно опухшей, а в ступне находилась глубоко спрятанная заноза, вероятнее всего деревянная щепа. Я попросила принести из конюшни немного берёзового дёгтя, которым смазывали оси колёс. Густо положив дёготь на место раны, я подождала четверть часа. Потом сдвинула в сторону тёмный слой дёгтя и за появившийся кончик деревянной щепы вытащила всю её целиком и затем промыла место раны. Утром кухарка была здорова. Опухоль почти полностью спала. Ко мне стали обращаться как к лекарю.
       Однажды у молодого кнехта из  соседнего подворья при заточке косы соскользнула рука, и он остриём косы сильно порезал кисть руки. У него из раны ручьём бежала кровь. Соседи прибежали ко мне за помощью. И я помчалась. Взяв его руку, я зажала рану и вену и незаметно для собравшихся направила на неё лучик от перстня Гудрун. Кровь мгновенно остановилась. Измельчив в ступке пестом сухой лук и чеснок, добавив соль и уксус и уложив эту кашицу на его руку, пошептала слова о скорейшем заживлении, и крепко перевязала. 
        Дальше - больше! Захворал дядин любимый пёс. Он отказывался от еды и молча лежал, глядя в пустоту. Из его пасти медленно стекала пенистая слюна. Я догадалась, что кто-то в деревне бросил ему отравы. Выйдя за околицу, я нарвала иоганновой травы** и принесла её умирающему псу. Пёс сначала не среагировал. Я подсунула пучок прямо под нос, а он в полном безразличии ткнул носом в траву. Потом, через короткое время, вдруг резко поднял голову, понюхал пучок, оживился и начал его пожирать. Несколько минут спустя пса стошнило какой-то чёрной пенистой жидкостью. Я велела дать ему молока и заячьей печени, что дядя Арнольд и сделал. Правда, зайца он добыл только на следующий день на охоте. Пару дней спустя его пёс, здоровый и весёлый, бегал по двору.
       – Оставайся жить в моём доме, – предложила мне практичная тётя Марта. – Тебя тут никто не посмеет обидеть, ты будешь под моей защитой. И твоей прислуге в моём богатом доме будет лучше, чем у вредной Зольды.
       – Я подумаю, – ответила я
      Перед сном я посмотрела на кольцо бабушки Марии, и во сне она ко мне явилась, но велела возвращаться домой к Ингеборг из-за того, что я должна пройти все мои жизненные испытания.
       Казалось бы, всё страшное осталось позади, но, вдруг, неожиданно тишину наступившего вечера нарушил крик в прихожей. В тёткин дом ворвалась группа разъярённых бауэров с косами и вилами во главе с моим обидчиком детских лет Кнутом с требованием выдать им меня для расправы. Оказалось, что причиной этого требования был всё тот же злополучный волк, который безжалостно нападал на их стада. А по ночам терроризировал овчарни.  Взбешённые крестьяне начали подозревать, что в этого вервольфа обращаюсь либо я, либо Зольда. Вервольф беспокоил всех, в том числе и стадо дяди Арнольда, а стадо моего брата обходил стороной. Вначале они пошли в наш дом и по дороге встретили Зольду, но она начала креститься и божиться, что она тут не при чём, пусть лучше спрашивают Эльзу.
       Возмущённая тётушка, раскрасневшаяся от гнева, выбежала им навстречу и заорала во всю мощь своего властного голоса:
       – Вон отсюда! Голодранцы! Как вам такое могло в голову прийти! Побойтесь Бога! Эльза около месяца из моего дома не выходит. Лечит моих домашних и соседей. Если вы немедленно отсюда не уберётесь, я спущу собак и заставлю своих сыновей и кнехтов стрелять в вас из огнестрелов!
       Я выскочила на крик из своей комнаты и крикнула:
       – К вашему вервольфу я не имею никакого отношения! А если хотите от него избавиться, то могу вам в этом помочь. У меня имеется старинная серебряная монета. Её нужно переплавить на шарик. И тот, кто смелый, пусть вложит этот шарик в свой мушкет и выйдет к волку. Если попадёт без промаха в этого вервольфа, то навсегда избавит от него деревню. Если промахнётся - окажется в клыках вервольфа.      
       Метких охотников в деревне было много. Но все боялись связываться с этим таинственным вервольфом. В этот момент в дом прибежал испуганный Ганс, которого Ингеборг послала узнать, не случилось ли чего со мной.
       – Ганс, ты пришёл как раз вовремя. Возьми эту монету, и выплави в камине из неё шарик. Коли уж другие бауэры трусят с вервольфом связываться, придётся тебе в него стрелять. Я твой огнестрел ещё заговорю с помощью корня мандрагоры.
       Перепуганные бауэры разошлись по домам, а Ганс, Кнут и мои двоюродные братья Михаэль и Гейнц вместе с дядей Арнольдом остались дома готовить серебряный шарик, а я осталась с ними понаблюдать за работой. Монета, подаренная мне Хильдой, была довольно тяжёлой. Когда выплавили из монеты шарик, монета неожиданно возникла снова. Я поняла, что надо выплавить ещё один второй, запасной шарик. Чудеса повторились ещё один раз, и из монеты вышло три шарика. К вечеру вся компания собралась на окраине караулить вервольфа. Но вервольф, как назло, три дня не показывал носа, ни днём, ни ночью. Прошло ещё два дня, и вдруг в темноте засветились глаза. Все мужчины струсили и начали читать «Отче наш». Только Ганс не растерялся, прицелился и поджог фитиль огнестрела. Раздался оглушительный выстрел, и грозный вервольф забился в конвульсиях. К утру уставшие, но вполне довольные собой «охотники» принесли в дом волчью тушу.
       – Эльза, прости нас за глупые слова! Эта шкура будет принадлежать тебе! – нашёлся Кнут.
       – Спасибо, – ответила я. – Но мне она без надобности, так что подарите её лучше моей тётушке Марте.
       В  нашей деревне наступила полоса затишья.
       Однако, через неделю началось новое бедствие, в курятниках завёлся хорёк, начавший безобразничать не хуже вервольфа. А в довершение своих подвигов он перегрызал горло кошкам и собакам, пробовавшим становиться на его пути. Пришедшая снова в дом толпа попросила Ганса заняться им. Ганс согласился, хотя это было намного труднее, так как никто не знал, какой дом выберет хорёк для своих ночных вылазок. В поисках хорька Ганс с Кнутом всю ночь бегали по дворам. Но, в конце концов, настигли этого нарушителя спокойствия, сразив его вторым серебряным шариком.
       После этого в деревне объявился коршун, и тоже пришлось потрудиться. Благо, что караулить его приходилось днём. На него ушёл третий и последний шарик. Потом все три чучела, набитые опилками и соломой, украсили гостиную дяди Арнольда.
      На Иоганнов день тётя блистала в новых обновках, но заказы от других бауэров, я пока не получила, так как хищники нанесли большой урон домашнему хозяйству жителей. Я покинула дом тётки Марты, и, получив мешочек дукатов, вернулась домой.

* Воскресное дитя – ein Sonntagskind (нем). Так называют в Германии «родившихся в рубашке»
** Иоганнова трава – зверобой
      

                Часть XVI

                ВСТРЕЧА С ДУХОМ ГЕРТРУДЫ

        Я ходила в лес не только для того, чтобы собирать травы и ягоды, но также для того, чтобы на некоторое время уйти от бренного мира безобразно живущих людей, остаться наедине с собой, чтобы почувствовать собственное мироощущение жизни. Всё чаще и чаще у меня возникали непреодолимые желания полетать, побывать в невесомом мире других форм жизни, раствориться и даже стать частичкой вечного мира. 
        Наполнив корзину лесной благодатью, в этот раз я сорвала несколько веток цветущей бузины, укрыла ими корзину и пошла домой.  Вечером, когда все домашние улеглись спать, я связала помело из принесённых веток, в середину которого вложила засохшую, но живую веточку омелы, и, натерев виски заветной колдовской мазью, вылетела в окно. Мне хотелось полететь в лес, пообщаться с лесными духами, увидеть Чёрную всадницу, но метла сама выбрала маршрут и понесла меня на окраину деревни в покосившийся дом Гертруды. Место его расположения было идеально для деревенской ведьмы. Он находился в стороне от других домов, примыкая вплотную к лесу. Но Дом был уж очень старым, крыша и стены покрылись плесенью и грибами-поганками. Метла внесла меня в разбитое окошко, в которое я, будучи бестелесной, прошла без труда. А плащ, подаренный мне лесными девами, также был не материального содержания, а иллюзорным. А моё бренное «материальное» тело спокойно почивало в запертой комнате в доме матушки Ингеборг.
       Как только я очутилась в комнате, моя «лошадка» остановилась. Сойдя на пол, я услышала глухой, как из-под земли, голос:
       – Привет, молодая ведьмочка! Давно я тебя тут поджидаю!
       Я подняла глаза, и каково же было моё удивление, когда я увидела сидящую на печи хозяйку дома – Гертруду. Вернее не её саму, а только лишь её тень-образ, ибо её тело давно упокоилось на деревенском кладбище.
       – Чему ты так удивилась? Уже давно ты с помощью Чёрной всадницы в наш вечный мир окунулась! Да и король наш лесной к тебе покровительственно относится, строго-настрого запретил нашей вредной братии тебя обижать. И чем это ты смогла им приглянуться?
       – Не знаю. Наверное, тем, что зла никому не желаю.
       – Таково уж твоё предназначение – быть белой ведьмой, а моё – чёрной!
       – А ответь, Гертруда, почему ты моего Свена со свету сжить пыталась? Кажется, он тебе зла не делал. И, ведь, вышло всё по-твоему хоть и с опозданием.
       – Только не говори, что любила его, что и сейчас траур по нему носишь, и что до сих пор по нему убиваешься…
       – Как могла, так и любила. Во всяком случае, у меня другого выбора не было и не будет. Он взял меня в свой дом безо всякого приданого и хозяйственных навыков. А я умею ценить то, в чём мне было так унизительно отказано в родном доме! Так что, в данное время мне удобнее под траур вдовы свои чувства и неприязнь прятать.
       – Эх, да не за горами! И твоё счастье на горизонте покажется! Да только нам, ведьмам, его не много отмерено. Ты решила портнихой стать, а это не совсем твоё дело, оставь его другим, которые поглупее нас с тобой!  А нам другая стезя в жизни начертана! Не всем смертным она дарована!
       – Говори, зачем вызывала. Дочь твоя с зятем с ног валятся, меня во всех неудачах винят, а ты им дом свой продать мешаешь. Неужели своих детей и внуков не жалеешь?
       – Вот затем-то тебя и вызвала. Не даю продавать, потому что жалею. Зачем, вообще, дома продавать, когда дети растут. А, кроме того, у меня в потайном месте шкатулка с драгоценностями и золотом припрятана. Ко мне и богатые клиенты захаживали, я им такие дела проворачивала! Кому приворот, кому отворот! Могла и деда с косой пригнать надоевшему родственнику.  Знал об этом мой муженёк, вот и запил от всего этого горькую.  Не ждала я, что Гудрун меня со свету раньше сроку спровадит, а то рассказала бы своей дочери об этом тайнике. Но надеюсь, ты ей всё расскажешь, а я тебе это место покажу. Пусть всё имеющееся на три части разделит: одну себе оставит, вторую в церковь отнесёт, чтоб о душе моей грешной, неприкаянной помолились, а третью тебе отдаст.
       – Мне кровавые деньги не нужны.
       – Ну, деньги освободят тебя от рабства бренного мира. Тебе предназначено с духами и травами иметь дело, а ты в мирской нужде снова засядешь за свои куколки и переднички. Знай, время бренного мира с самого рождения человека неумолимо укорачивает длину отмереной норнами нити, причём с годами отсекает куски крупнее и жирнее. Оглянуться не успеешь, как всё позади!
       – Мне нужно на своё жильё заработать, а то, как бы мне тоже не пришлось остаться на улице, как в своё время с моей матерью случилось. Зольда твоя похлеще моей родной тётки будет,  меня не сильно празднует, в ложке воды утопить готова. Когда в деревне вервольфа искали, так она быстро на меня указала.
      – Охо-хо!!! Вервольф, хорёк и коршун – мои перевоплощения! Если бы вбили в моё остывшее сердце рябиновый* кол, чтобы дух мой успокоить, ничего бы не случилось. Теперь вот, после третьей насильственной смерти я уже могу наконец-то передохнуть во владениях фрау Хёлле. Только ты мою волю выполни, прошу тебя. Я вижу, тебе дом мой приглянулся. Подумываешь его у Зольды выкупить, а Ганс его починит. Но не стоит с ним связываться. Не твоё тут место.
       Время шло, и уже начало переваливать за полночь. Пора возвращаться домой. Гертруда повела меня к подполу, мы спустились в келлер**, и она показала мне место, заваленное старой прогнившей соломой. Когда-то оно служило для хранения продуктов, а в настоящее время его облюбовали мыши. В это время в углу гневно сверкнули кошачьи глаза, и серые воришки юркнули по норам врассыпную. Но это был всего лишь дух умершего хозяйского кота.
       – Эх, верный мой Катер***! – с нотками жалости произнесла Гертруда. – Пора тебе снова на свет выходить. Когда Мица котят принесёт, постарайся не попасть раньше времени в землю или в речку, а послужи своей новой хозяйке, как мне служил. «А ты уж его побереги!» – обратилась Гертруда ко мне.
       Наша беседа подошла к концу. Распрощавшись, я полетела домой.
       – Мяу, мяу-у! – услышала я утром  плач домашней кошки.
       В этом звуке я услышала её призывной плач, граничащий с просьбой о помощи. Вскочив с постели, я выбежала в кухню. Оказывается, кошка ночью родила котят, а утром Зольда пыталась у неё их отобрать и бросить в приготовленный мешок. Она дала указание Анетт отнести всё потомство подальше от дома и закопать либо в реке утопить.
       – Зольда, оставь мне, пожалуйста, одного котёнка в живых.
       – Ещё чего не хватало! Бездельничаешь целый день, а теперь ещё тебе помощник потребовался. Хватит с нас одной Мицы!
       – Мица – твоя кошка. При переезде в новый дом её с собой заберёте. А мне хоть одного котёнка на память оставьте.
       – И-и-шь, размечталась, – с чувством злорадного наслаждения пропела Зольда. – Как только новый дом готов будет, старый  продаём, чтобы  с тёткой Мартой рассчитаться. А ты лучше в город съезжай к своей фрау Гретель. В деревне тебе делать нечего!
       – А твоя мать просила дом не продавать.
       – Не смей упоминать имени моей матери, змея!
       – Ну, как знаешь. Мне с тобой разговаривать очень трудно, а вот котят трогать не смей. Они теперь мои. А Анетт и Гансу этим нечего заниматься, пока своих детей не завели. Тем более, что Анетт беременна.
       И, схватив подстилку с тремя котятами, я выскочила с ними во двор. За мной вдогонку побежала Мица. Я не знала, куда с ними бежать. Но вдруг из будки раздался лай собаки Альвы. Выскочив ко мне, она выхватила у меня подстилку с котятами и потащила в свою будку, куда в ту же минуту бросилась Мица. Я знала, что Альва с Мицой  дружат. Но этот поступок для меня был полной неожиданностью. В этот момент я услышала крики матушки и Отто:
         – Бездельница! Тебе что? Скандалов дома мало? А теперь ещё эта выходка с котятами!
      – Совсем обнаглела от собственной безнаказанности. Говори, куда котят унесла?
      – Все дома работают, только от тебя никакой пользы.
      – Убирайся в свой Виттхайм!
      – Наверное, мне придётся уехать. Чужие люди ко мне лучше относились. А котят взяла на воспитание новая нянька. Если бы вы все хоть один раз меня спокойно выслушали без унижений и оскорблений, не пришлось бы вам теперь три шкуры с себя рвать.
      – Мы тебя слушаем, только говори по делу.
      – По делу, так по делу. Мне ночью Гертруда приснилась и сказала, что дом свой не даёт продавать из-за того, что там у неё тайник с деньгами. Место она мне показала, сказав при этом, что всё найденное нужно разделить на три части: одну – в церковь, другую – себе взять, а третью - мне отдать. А дом продавать пока не стоит, так как этой доли вполне хватит и с долгами рассчитаться и пару рабочих рук нанять. И мне она велела новорожденных котят под свою опеку взять.
      – Опять твои выдумки. Говори, где это место находится.
      – Ну, раз мои выдумки, так нечего меня про это место спрашивать.
      Пока Ингеборн и Отто стояли на месте, чтобы всё переварить, Ганс вывел стадо и пошёл за Альвой, которая ходила стадо пасти, но Альва высунула голову из будки и зарычала. Пробовал вмешаться Отто, но собака и его не желала слушать. А когда подошла я и уселась рядом с её будкой, Альва, высунув снова свою лохматую морду, положила её мне на колени, и я с удовольствием почесала её за виски.
      – Вот опять её фокусы! Собака хозяев не слушает. Это Эльза её испортила! – кричала, выбежавшая во двор Зольда.
      – А ну, все в дом, нечего во дворе ругаться. Ганс, веди стадо без Альвы! – крикнул Отто.
      Все пошли в дом, а я осталась сидеть около собачьей будки. Анетт принесла мне на подносе полную миску овсяной каши, приправленной маслом, кусок хлеба с сыром и кружку молока. Кашу я сразу же вылила в альвину миску. Бутерброд пару раз укусила, а остальное туда же накрошила, и залила молоком.
      – Фру Ильзе, что вы делаете?!
      – Тихо! Мице нужно хорошо поесть.
      В эту минуту из будки вылезла Мица и начала уплетать завтрак за обе щеки. А когда она наелась и полезла в будку к котятам, за остаток принялась Альва.
      – Альва, иди пасти стадо, а за котятами я посмотрю. Иначе  нам обоим ждать неприятностей.   
      Но, Альва, повиляв мне хвостом, вернулась в свою будку. Её не подпускали к другим кобелям, и у неё началась ложная беременность, поэтому она решила удочерить Мицу вместе с котятами.
       Прошло несколько дней. Альва переболела и пошла сопровождать стадо. Заглянув в её будку, я не обнаружила в ней Мицу с котятами, видимо, она их перетащила в другое место. Отто и Зольда ходили мрачнее тучи и не желали со мной разговаривать. Они перевернули весь старый дом Гертруды вверх дном, но ничего не обнаружили. А я спокойно сидела в своей комнате и шила изделия к осенней ярмарке. К вечеру я выходила в лес. С собой я захватывала остатки еды, которые мне потихоньку доставала Анетт, потому как по дороге в лес меня встречала голодная Мица. Но показать местонахождение её детей даже мне она не решалась.
       В мою комнату, где я сидела и шила, зашёл Отто, и, едва сдерживая гнев, проговорил:
       – Зачем ты нас на смех подняла со своими сказками о спрятанных богатствах? И ты ещё недовольна, как Зольда к тебе относится. Ты мне ещё ответишь за свои шутки.
       – А вы их без меня никогда не найдёте, так что не пытайтесь меня перехитрить! – съязвила я в ответ.
       – Где они находятся?
       – Скажу только тогда, когда Зольда сама попросит меня об этом и даст слово прекратить выживать меня из дома. Придёт время, сама уйду, а пока придётся потерпеть моё присутствие.
       У Отто нервы были уже на пределе, и он замахнулся на меня кулаком, но я неожиданно для себя самой резко отвела его удар в сторону, и он пришёлся по деревянной ручке кровати.
       – Ведьма!.. – закричал разгневанный Отто и убежал с подбитой рукой из комнаты.
       Прошла ещё одна неделя, когда они оба явились ко мне в компании с матушкой Ингеборг для объяснения.
       – Долго ты будешь над всеми нами издеваться? - произнесла матушка.
       – Нет, недолго. До тех пор, пока вы не дадите мне слово перед распятием, что висит над моим изголовьем.
       – Не смей упоминать имя Господа, когда сам Бог знает, чем ты занимаешься!
       – В таком случае оставьте меня все в покое. Если бы я имела такой же характер, как ваш, я могла бы эти деньги взять и себе присвоить.
       – Эльза, давай по хорошему.
       – Тогда я жду слОва Зольды перед распятием.
       Когда все мои условия были выполнены, я повела всех в дом Гертруды и показала место в погребе под соломой. Отто, откинув слипшуюся подгнившую солому, начал копать. Его лопата наткнулась на что-то железное.  Это была крышка небольшого сундучка. Окопав его со всех сторон, Отто извлёк его наружу. На нём был поржавевший замок. Ударив по нему лопатой, Отто без труда открыл его и перед нашим взором предстали всевозможные броши, кулоны, колье и золотые монеты. У брата с невесткой глаза загорелись при виде свалившегося им на голову нежданного богатства. Отто, обернув сундучок рогожей, отнёс его на телегу, и мы, усевшись рядом, поехали домой. На пороге дома нас ждали Альва и Мица с тремя подросшими котятами.

* У германских народов умершим колдунам и вампирам для успокоения их духа   
вбивают в могилу рябиновый кол. 
** Келлер(нем.) –  подвал
*** Катер(нем.)  –  кот

      
                Часть XVII

                ПЕРЕЕЗД СЕМЬИ БРАТА В НОВЫЙ ДОМ

       Как и было договорено, Отто и Зольда выполнили волю Гертруды, однако, не до конца. Они разделили наследство Гертруды на три части, о чём мне сказал Отто. Но Зольда не спешила передавать мне мою долю, а я особенно и не требовала.
       В наши края пришла осень. Начинался сбор урожая и подготовка к осенним ярмаркам. Благодаря обнаруженному кладу Отто рассчитался с тёткой  Мартой, нанял ещё работников, и просторный, красивый дом к осени был готов. Своими размерами дом мог поспорить даже с тёткиным. Скорбящая Зольда заказала траурную панихиду у священника Йозефа за упокой родителей. Вначале священник отказался упоминать Гертруду за её тёмные делишки, но за врученные на ремонт храма деньги и подарок двух наборов ювелирных украшений из рубина и бирюзы, он всё-таки решил провести положенный обряд, в котором не отказывалось даже большим грешникам, особенно когда за них «слёзно» просили их родственники. Спустя три месяца после событий с кладом, брат сообщил мне, что при разделе наследства Зольда категорически отказалась со мной делиться, мотивируя тем,  что это всё принадлежало её покойной матери.
       Я как-то не очень даже расстроилась и ушла спать несколько раньше обычного. А дети в этот день никак не желали угомониться. Когда Зольда с Отто вышли на минуту из комнаты, любопытные малыши потянулись к дверце, где были спрятаны украшения. Дверца была не заперта. Вероятно, Зольда по рассеянности или усталости позабыла закрыть её на ключ. Для  детей эти украшения были всего лишь красивыми игрушками. Схватив шкатулку они захотели с ними поиграть, но из страха, что их цацки отнимут непонятливые взрослые, проскользнули в мою комнату, и, усевшись на пол, начали их рассматривать. Потом им пришло в голову прикладывать их к моей голове и шее, когда я крепко спала. Как я потом узнала, когда большая часть украшений улеглась на моей голове, шее, руках, ушах, вдруг, мой медный медальон вспыхнул и сглотнул их. Перепуганные дети подняли крик, на который сбежались все домочадцы. Узнав причину, Зольда пришла в ярость и разразилась бранью. От её крика я проснулась, не понимая, в чём дело:
       – Верни немедленно все украшения, ведьма проклятая!
       – Какие украшения? Ты можешь всё объяснить без крика?
       – Я сейчас же пойду к отцу Йозефу и расскажу о всех твоих делах, если ты не вернёшь всё на место.
       – Тебе что, детей своих не жалко или всю семью хочешь подставить под пытки и плаху? Если уж заставят каяться, то придётся рассказать, как на самом деле это произошло. А кто будет разбираться, мой медальон всему виной или твои дети? Не забывай также, что все в деревне знают, чем твоя покойная мать занималась. Я лежала и спала и откуда мне было знать, что дети учудят. Они вместо тебя исполнили волю божию! Вспомни, что ты в этой самой комнате перед распятием Христа говорила. А, может быть, это твоя мать с того свету постаралась, поскольку это её идея, чтобы я с вами в долю вошла.
       – Да она просто издевается над всеми нами! Вот что, Отто, переезжаем в новый дом, а тебе, Эльза, даём не больше полугода сроку, чтобы ты отсюда съехала: хочешь - в монастырь, хочешь - к фрау Гретель в мастерскую. А дом будем продавать.
       – Зольда, этот дом пока ещё принадлежит мне, – подала голос Ингеборг.  – Хотите переезжайте в свой новый дом, а я остаюсь в своём с Эльзой, Гансом и Анетт. А ты, – обратилась она ко мне. – Немедленно верни им украшения.
       – С большим удовольствием всё бы вернула, но как я могу это сделать, если они исчезли. У меня волшебной палочки в наличии не имеется. Можете проверить всю постель, на которой я спала, и перетрусить все мои вещи в этой комнате. А что касается отъезда, наверное, мне нужно будет подумать, пока Зольда не подсыпала мне яду в тарелку.
       Вскочив с кровати, я накинула на плечи тёплую накидку и выскочила во двор. Меня обступила Мица со своими пушистыми  детками. Все четверо начали тереться спинками о мои ноги и хором мурлыкать мне, да с таким искренним намерением меня успокоить, с таким неподдельным теплом, что моя душа стала понемногу оттаивать и согреваться. Потом к нам присоединилась Альва. Так я довольно долго сидела в этой благодарной компании, а из дома всё это время доносились понемногу затихающие крики нашей скандальной семейки.  Вышла матушка и велела мне идти спать. 
       Утром я проснулась от стука. Отто с Зольдой начали готовиться к переезду. Быстро впихнув в себя завтрак, я сказала, что собираюсь идти в осенний лес, что-то там для всех нас, остающихся в старом доме, наберу. На выходе меня догнала Анетт и протянула мне узелок с пирожками, которые она для меня с вечера припрятала. Я засунула их в плетёный заплечный короб, который удобно размещался за спиной. В руках я держала ещё две лёгкие корзины для ягод.
       Я шла по мягкой осенней дорожке, покрытой первой опадающей листвой.  Впереди виднелся начинающий желтеть лес, в который, кроме меня, за ягодами и грибами шла шумная ватага молодых девушек и женщин. До меня донеслись их насмешливые голоса:
       – Эльза, присоединяйся к нам!
       – Говорят, что ты чего-то там умеешь шептать! Может, нам укажешь дорогу туда, где больше ягод, орехов и толстоногих штайнпильцев*?
       – Свят, свят! Опомнитесь, бесстыжие! Чего мелете?
       – Ну, так о тебе говорят в деревне.
       – Идите своей дорогой, а я своей пойду, коли вам что-то кажется! – прокричала я им в ответ и свернула в другую сторону, в берёзовую рощу.
       Я ещё раз почувствовала, что отсюда надо уезжать, но куда, пока не знала.
       Пройдя через ряды белоствольных красавиц, я вышла на маленькую лесную поляну. Меня окружили кусты терновника, на котором дозревали синие плоды, краснеющего шиповника, вперемешку с малиной и колючими стеблями ежевики, усеянными спелой крупной ягодой. Чуть поодаль виднелись заросли орешника. Наевшись вдоволь, я стала собирать ягоду для дома. Набрав полные корзины, я уселась отдохнуть на ствол упавшего от урагана дерева.
        Но спокойно посидеть на бревне не получилось. Из глубины леса послышался протяжный гулкий шум, похожий на медвежий рёв. Я вначале испугалась, но потом любопытство взяло вверх. Прикрыв собранные корзины листами лопуха, я пошла, с трудом пролезая сквозь густые заросли, по направлению звуков. За плечами у меня оставался висеть мой дорожный короб с пирожками, который цеплялся за колючки и усложнял мою задачу. Но оставить его где-то уже не было смысла - мог потеряться. Чем ближе я подходила, тем отчётливей слышался страдальческий рёв зверя, обращённый к тем, кто может услышать и помочь в беде. Выйдя на узенькую тропинку, я, наконец, приблизилась и увидела медвежонка-годовика, задняя лапа которого была зажата капканом, из которого он не мог её вытащить, и, потому, отчаянно ревевшего на весь лес. Собрав силы, я сконцентрировалась на медвежонке и начала мысленно посылать ему сигналы:
       – Доверься мне. Я твой друг. Я твой друг. Я тебе помогу.
       Медвежонок на минуту замолчал, а я, сняв с плеча свою дорожную корзину, вытащила из него пирожки и начала их ему подбрасывать, не прекращая при этом посылать свои сигналы.  Бедный зверь, видимо, сутки или больше просидел в капкане и, конечно, проголодался. Его голос чуть изменился, уже выражая радость от неожиданно появившейся еды. Я продолжала заклинания, приговаривая:
       – Усни-усни. Спать-спать…
       Съев все пирожки, довольный медвежонок действительно начал засыпать. Я не знала, сколько времени продлится моё действо и кинулась искать сук. Найдя сук нужного размера, я подошла к спящему зверю, не переставая уговаривать железо раскрыться. Пот лил с меня ручьём. Но времени, чтобы передохнуть, не было. Я не успела даже прикоснуться к замку капкана моим орудием, как капкан раскрылся сам. Значит, мои заклинания набирали силу! Медвежонок свободен.  Направив перстень на рану, я её заживила.
        Закончив опасную работу и вытерев с лица "кусачий" липкий пот, я пошла обратной дорогой к своим корзинам. Я представила себе раздосадованное лицо охотника, который найдёт свой капкан без добычи. Перевязав корзины волокнистым лыком, я перекинула их через плечо и направилась домой. Начал накрапывать дождь, и мне должно было поспешать.
       Когда я входила в дом, из кухни донёсся голос Зольды:
       – Пойдёте к нам в дом? Или нам других кнехтов нанять? – обращалась она к Анетт и Гансу.
       – Мы хотим остаться с фру Ильзой.
       – Второй раз предлагать не буду.
       Увидев меня в дверях с корзинами, Анетт поспешила мне на помощь.
       – Что с вами, Фру Ильзе, вы такая бледная, словно таскали на своих плечах тяжёлые мешки. Вам бы сейчас водой ополоснуться, но боюсь фру Зольду. Она сейчас на всех кричит, даже герр Отто с ней не спорит.
      – Ничего, завтра они съедут в свой новый дом, а мы тут спокойно заживём. Будем с тобой вместе в лес за грибами и ягодами ходить, запасов наберём. Авось не пропадём зимой! А дальше видно будет. В крайнем случае, если они дом продавать надумают, вернёмся к фрау Гретель или к тётке Марте переедем.
       Спать я легла со спокойной душой. Ночью мне приснился спасённый мною мишка, который указывал мне на большую лесную поляну, полную ягод и грибов.
       Утром я проснулась от выкриков Зольды.  Три большие телеги с вещами, сундуками и кое-какой мебелью были готовы ещё с вечера.  Священник накануне освятил новый дом и благословил его новых хозяев. Альву они привязали за поводок к телеге, а поймать Мицу и усадить её в корзину оказалось очень непросто.  Мица отскакивала в сторону, но далеко от них не убегала, а словно издевалась своим необычным поведением. Заметив меня, Зольда бросила в мою сторону упрёк:
       – Чему улыбаешься? Как только ты появилась в нашем доме, даже кошка перестала меня слушаться, словно не я, а ты её хозяйка.
       – А ты перестань её ловить, лучше поймай котят. Тогда она сама за ними побежит. Дом у вас большой, трёхэтажный, так что лишний крысолов не помешает. Да и Мица уже немолодая.
       – А, вообще-то, правда! Эй, дети! Живо поймайте одного котёнка!
       Дети кинулись ловить котят. У Мицы было три разных по окрасу котёнка:  трёхцветка, рыжий, и один чёрный.  Мальчишки быстро поймали первых двух, а девочка схватила на руки чёрного.
       Но Зольда вырвала чёрного котёнка из её рук и бросила на землю так, что перепуганный котёнок кинулся в бурьян и там спрятался.  Затем она попыталась отнять трёхцветку, но малыш поднял плач, визгливую мелодию которого тут же подхватила оставшаяся без котёнка малышка. Отто рявкнул:
       – Берём в дом обоих!
       Мица, увидев, что её детей собираются куда-то увозить, прыгнула рядом с малышами на телегу. Ингеборг и Анетт уселись рядом, а Ганс повёл стадо на пастбище. Этим вечером он должен загнать скот во двор нового дома, где их ждал просторный хлев. Было договорено, что до октября Ганс у них поработает пастухом, а потом приплод повезут на осеннюю ярмарку продавать, а часть скота пойдёт на убой. Нам они дадут двух коз и четырёх овец, чтобы к весне в доме было молоко, так как Анетт ждала ребёнка. Как только они отъехали, я почувствовала большое облегчение, а чёрный котёнок, которого я тут же назвала Вилли, вылез из своего укрытия и подбежал ко мне с плачем.
       – Ну, чего расплакался? Меня тоже оставили одну, так что сегодня посидим вместе, а к вечеру Анетт вернётся. Не пропадём, малыш!
       К вечеру вернулись уставшие Анетт и Ганс. А счастливому Вилли теперь с моего разрешения было позволено жить в доме. Он это понял по-своему. Ночью запрыгнул на мою кровать, и, промурлыкав мне кошачью сказку, подобрал под себя лапки, свернулся калачиком и заснул на подушке крепким сном безвинного младенца.
       Сегодня утром я проснулась в хорошем настроении и собиралась после завтрака пойти в лес и найти ту полянку, которую мне позапрошлую ночь показал во сне медвежёнок.  Анетт вечером намеревалась пойти со мной, но утром ей отчего-то нездоровилось. Я её попросила не надрываться, не поднимать тяжёлые вещи и больше думать о своём будущем ребёнке. Но Анетт с её крестьянской природой не очень воспринимала мои доводы. Для крестьян работа на первом месте, здоровье – на втором. Понять их можно, потому как сельскохозяйственная деятельность особая, напрямую зависящая от капризов природы: накосили сено – высушили; не успели убрать – дождь намочил; сено сгнило – скот зимой без корма! Такова суровая правда крестьянской жизни. Потому-то крестьянка Анетт не научилась себя жалеть.
        Утром, приготовив завтрак на всех оставшихся и заварив душистый чай из высушенного кипрея, я велела Анетт после завтрака оставаться в постели. Вилли тут же прыгнул к ней в постель, и, устроившись на животе, довольный жизнью, замурлыкал ей песенку.
       – Молодец, Вилли, – подбодрила я его. – Лечи Анетт, а я постараюсь побыстрее обернуться. После вчерашнего дождя в молодом ельнике штайнпильцы в роскошных коричневых шляпах поджидают! Они нужны Анетт в её положении. А ты, дорогая, чтобы до моего прихода не вставала с постели, не то рассержусь!
       Вначале я шла по знакомой тропинке в надежде выйти на указанную мне во сне тропу. Но на пути попадались только буреломы и ямы,  которые я обходила благодаря своему богатому «лесному» опыту. Вдруг, с ветреной стороны до меня донёсся волчий вой вперемежку с поскуливанием. Вероятно, после ухода из дома вредной Зольды лесные духи стали подбрасывать мне попавших в беду зверят! После прошлой встречи с медведем я осмелела и пошла на звуки. Подойдя к этому месту совсем близко, я увидела пушистый чёрный комочек, жалобно скулящий. Он оказался маленьким щеночком, по толстым лапам которого угадывался в будущем большой зверь. Я вытащила из дорожного короба бутылочку с молоком, приготовленное мне с вечера заботливой Анетт, кусок хлеба и сыра и поднесла к его мордочке. Голодный щенок  присосался к горлышку и пил, почти ничего не проливая. На его спине и хребте виднелись следы крови и зубов. Наверное, какой-то хищник тащил его в зубах, а потом, видимо, сам чего-то испугавшись, уронил добычу и умчался в чащу. Напившись малыш успокоился и позволил мне осмотреть его раны, что я и сделала с помощью магического перстня. Когда обработка ран была закончена, я услышала под ногами волчий вой. Оглянувшись на звук, я увидела, что стою около ямы, вырытой каким-то охотником. Мне всё стало ясно. Молодой волк, забежавший в деревню за ягнёнком, схватил вместо него щеночка и, побежав с ним в лес, свалился в охотничью яму, успев по неопытности выронить свою добычу. Иначе бедный щенок давно бы был в волчьем желудке. Что мне теперь делать с этим «горе-охотником», который завыл ещё громче и жалобней, словно почувствовал, что если я не помогу, так погибать ему в руках того охотника, который эту глубокую яму вырыл. Кусок хлеба с сыром я сбросила в яму волку, который набросился на него с жадностью, словно это был кусок мяса. Проголодались ребятки! Да и я хороша! Ещё неизвестно, как зима к нам повернётся, а я зверей кормлю! Но что сделано, то сделано. Нужно и волка спасать. Сунув щенка в короб, я пошла набрать валежника. Откуда только у меня, вдруг, взялись такие колдовские силы, сама не знаю. Собрав и положив около ямы валежник, я начала усыплять серого приятеля. Он,  съев угощение, стал внимательно смотреть мне в глаза. Как только он заснул, я сбросила в яму весь хворост, по которому проснувшийся волк сможет выбраться наружу, и быстрым шагом помчалась домой. Около дома я вынула из короба полусонного щенка и, бросив около порога  пустые корзины, вошла в дом с виноватым видом, не зная, что сказать Анетт. Анетт уже хлопотала на кухне, а вертевшийся рядом с ней Вилли кинулся ко мне. Но увидев у меня на руках незнакомого соперника, выгнул свою маленькую спинку и зашипел, показывая, кто в доме хозяин.
       – Это что такое? Нельзя так гостей встречать! Тем более, что Вольф теперь будет жить у нас, а когда подрастёт, будет наш дом сторожить, – объяснила я.
       Но Вилли не из тех, кто так просто сдаётся! Увидев, что лохматый Вольф направляется к его миске с остатками каши с молоком, он кинулся в драку. И если бы я не бросилась ему наперерез, быть бы Вольфу одноглазым!
      – Фру Ильзе, чем мы его кормить будем? Впереди зима, ведь. Вилли может на мышах продержится, а этому мяса нужно.
      – Честно говоря, об этом я не подумала. А, может, на тушёной капусте да на каше посидит? А с Вилли он ещё подружится, тогда тот с ним и мышкой поделится. А ты чего встала? Я тебе лежать велела!
       Вечером пришёл усталый Ганс, державший в руках две мои брошенные под порогом пустые корзины:
      – Фру Ильзе, что же вы их в дом не внесли – штайнпильцы быстро портятся. Нужно их подсушить около печки, и развесить на сушку.
      Я глянула в корзины и обомлела: они были наполнены белыми грибами до самого верху.
       – Ой, да, действительно, я запамятовала. Давайте за работу возьмёмся, и нам зима не так страшна будет!
       – Через пару дней у хозяев начнётся забой скота. Они передали, чтобы Анетт пришла помогать разделывать туши. А также тушить, коптить и солить мясо и делать на зиму колбасы, тогда они нас не обидят.
       Я увидела, как Анетт побледнела и посмотрела на меня.
       – Иди, Анетт. Принесёшь остатки требухи для наших «воспитанников».
       На следующее утро я проснулась с рассветом в надежде всё же отыскать эту самую полянку. Наверное, и грибы, которые, как я поняла, мне принесли лесные эльфы, находятся в тех местах. С каким бы удовольствием я продала бы пару безделушек, которые проглотил мой злополучный медальон, и тогда не нужно было бы думать о зимних проблемах. Но медальон ничего не хотел выпускать из своего чрева – ни денег, ни безделушек.  Конечно, впереди ярмарка, на которую обещала  взять меня с собой тётка Марта, но ждать её ещё полмесяца. Если мои рукоделия продадутся там, накуплю муки и круп. Но пока сидеть без дела я тоже не могла. Позавтракав и одев на спину свой старенький заношенный короб, я направилась к двери.
       – Фру Ильзе,  еду с собой возьмите. Только, пожалуйста, никого больше из леса не носите и съешьте всё сами, а то отощаете, и влетит мне тогда от Гудрун на том свете за то, что плохо за вами смотрела! – крикнула мне вдогонку Анетт и, догнав, протянула узелок с глиняным горшочком.
       В этот раз я пошла по дорожке, на которую мне указывал мой внутренний голос. Приключений не случилось. Полянка была, наконец-то, найдена. Грибов, ягод там было видимо-невидимо. Я решила набрать пока грибов. Они словно сами меня подзывали.
       Поставив тяжёлые корзины на землю, я села на одно из множества упавших от бури старых деревьев, чтобы передохнуть и перекусить. Моё внимание привлек шорох подсыхающих листьев. Сквозь редеющую листву я разглядела рыжего лиса, который катил по лесной дорожке какой-то шарик. Наверное, ежа катит рыжий разбойник! Сбросит его в ближайший ручей, и когда тот поплывёт, схватит за мягкое пузико! Я бросилась спасать ежа. Лис, показав зубы,кинулся в сторону, и ёж был спасён.
       Вдруг, из-за кустов раздался тоненький голосок:
       – Эльза, ну когда же ты, наконец, повзрослеешь? Забыла самое главное правило белой ведьмы: быть спокойной и недоступной, как королева, не вмешиваться в лесные дела. Лис остался без обеда, и должен теперь идти дальше охотиться.
       – Ежа жалко. Но кто ты такой?  Покажись!
       – Я – старый лесной эльф, и твои чудачества уже и меня смешат.
Тебе, ведь, даже Вилли нечем кормить.
      – Как это нечем? Вилли будет мышей ловить и кушать!   
      – А мышей и крыс тебе не жалко? – и старый эльф в зелёном костюмчике влез на бревно и начал дико хохотать. Хватит тебе в лес ходить, сиди дома и шей свои игрушки, тем более, что скоро ярмарка начнётся! Продашь свой товар, так накупишь и муки, и круп и всего остального. Зиму переживёте. А весной готовься к новой жизни.
       – Какой новой? Меня из дому выгонят?
       – Сама уйти захочешь. Один лесной колдун свой век доживает, а тебе в скором времени его место занять. Только прекрати вмешиваться в лесные дела. Твоё дело лечить зверей, а не воспитывать! Волк никогда не сможет питаться травой. Вот только тебе нужна будет колдовская мазь на всё время службы. Прими от меня в подарок коробочку с лечебной мазью, которая залечивает раны, как кровоточащие, так и нагнивающие.
        Поблагодарив старого мудрого эльфа, я направилась домой. Оказавшись возле своего крыльца, я на этот раз даже не удивилась, увидев два больших короба с дарами леса.
       – Фру Ильзе, – услышала я в дверях голос Анетт. – Я только что закончила обед варить. Сейчас вынимаю из печи суп с бобами и грибами. Да ещё поджарила грибков на сковородке!
      
* Штайнпильцы – белые грибы


                Часть XVIII

                СУДЬБОНОСНАЯ ЯРМАРКА

         Наступил октябрь месяц. Заработали осенние городские ярмарки, на которые съезжались бауэры из окрестных деревень. На продажу выставлялись овощи, фрукты, зерно, подросший скот-молодняк, шкуры и другая нехитрая крестьянская продукция. Взамен на вырученные деньги они покупали всё необходимое для ведения натурального хозяйства: орудия труда, домашнюю утварь, сбрую, соль и многое другое. Тётка Марта,  обещавшая взять меня с собой на ярмарку, велела складывать готовые работы в узлы.
      И вот, наконец, долгожданный день наступил. Как и обещала тётка Марта, было решено везти скот и товары на продажу в город Колонию, который в нашей крестьянской среде называли просто Кёльн и который всегда славился своими ярмарками. Ещё до рассвета тётя послала за мной кнехта с повозкой. Погрузив мой сундук с изделиями и усадив меня рядом, он примкнул к главному обозу. Тётка Марта и Арнольд с сыновьями вели привязанный к повозкам скот, везли птицу, овощи и другие крестьянские товары: сыры, колбасы, сало, крупы, и другое. Впереди обоза в карете ехали дядя Арнольд с тёткой Мартой и сыновьями.
      Во второй половине дня наш обоз добрался до города, и мы въехали через высокую арку открытых ворот между двумя большими башенными строениями в Кёльн, о котором я раньше только слышала. Город, в котором вот уже третий век строился огромный величественный собор, где в ещё недостроенном храме мирно покоилась золотая рака с мощами Святых волхвов или Трёх королей, первыми увидевшими святого младенца Иисуса Христа. Эти мощи привёз из Италии знаменитый полководец Фридрих Барбаросса. Чтобы поклониться мощам, в город Кёльн приезжали паломники со всех концов Европы, и многие оставались навсегда в этом прекрасном городе на Рейне. Всё это о городе Кёльне я знала из проповедей отца Бернхарда, когда мы со Свеном регулярно посещали церковь.
       Кёльн славился также своими ремесленными кварталами, находившимися в постоянной вражде со своим не в меру жадным архиепископом. Последний облагал ремесленные цеха и гильдии таким большим налогом, что в конце концов они подняли бунт и изгнали его из города. Кёльн получил от императора право вольного города, и на этот день городом управлял совет старейшин цехов и гильдий, а бургомистр Кёльна избирался большинством. 
       Мне, конечно, в первую очередь важно было распродать своё рукоделие и закупить всё нужное для хозяйства. Вначале мы прибыли на постоялый двор, где тётка Марта осталась, чтобы распорядиться и подготовить наш ночлег, а нас отправила на Хоймаркт-рынок, располагавшийся на высоком левом берегу Рейна, совсем близко к реке. Дядя с сыновьями остановились в том месте, где продавали скот, сено, овёс и сопровождающие товары, а меня устроили в ряду, где находились ремесленники.  Я оказалась около двух хозяюшек, продающих вязаные изделия. По моему чёрному чепчику и переднику, они поняли, что я молодая вдова и взяли меня под свою опеку. Мои изделия довольно быстро нашли своего покупателя, и усталость от поездки, как рукой, сняло. К концу дня большую часть изделий раскупили кёльнские хозяюшки, и я этой ночью спокойно заснула.
       На следующий день хороший спрос на мой товар продолжился, но, вдруг, в середине дня моё внимание привлёк благородной осанки всадник на чёрном коне, который сошёл с лошади и, взяв в руку поводья, начал ходить между ремесленными рядами, явно желая что-то приобрести для своих нужд. На нём был черный бархатный камзол, пояс с драгоценной пряжкой, и такая же чёрная шляпа, кое-где украшенная каменьями. Такой наряд говорил о его не простом происхождении. Когда он подошёл к моему прилавку, взгляд его чёрных огненных глаз пронзил меня насквозь. Он был намного старше меня, но меня охватило какое-то трепетное, доселе неизвестное мне теплое чувство. А он, подойдя ко мне ближе, спросил:
       – Откуда ты прибыла в наши края, прекрасное дитя? Такая молодая, а уже носишь одеяние вдовы. Как судьба бывает порой безжалостна с нами всеми. Мне приглянулись твои изделия, и я пожалуй куплю у тебя кое-что для своих дочерей и внуков. Мои дочери тоже овдовели, не прожив и года со своими мужьями. Война никого не щадит.
       Купив у меня кое-что из шитых изделий, незнакомец удалился.
       – Кто этот человек? – спросила я у своих соседок.
       Одна из них, жительница Кёльна, толстая рыжеволосая Кейтрин в белом чепчике, широком серо-синем платье и огромном белом переднике, рассказала мне его печальную историю.
       Йохан фон Штайнберг, как звали этого незнакомца, вырос в семье аптекаря. Поговаривали, что его прадед был каббалистом, который знался с нечистой силой, и на него поступил донос арихиепископу. В застенках Линна под пытками он покаялся и принял вместе с семьёй католичество, после чего был помилован и отправлен в монастырь. Его семья, став католиками, прекрасно вжилась в немецкую среду. Молодой Йохан был зачислен в военный полк офицером, но поскольку прекрасно разбирался в медицине и мог оказывать нужную помощь как раненым воинам, так и лошадям, ему предоставили должность полкового лекаря. Его заслуги оценил оберст и выдал за него замуж свою дочь Лоту. Но этот брак не принёс ему счастья. Родив двух дочерей, своенравная Лота начала заводить шашни с полковыми офицерами и другими военнослужащими. Йохан попробовал выйти в отставку в надежде, что в гражданском обществе его жена успокоится, но этого не произошло. В Кёльне она связались с известными городскими повесами, проводящими время в трактирах и за игральными столами. Это закончилось тем, что все деньги, заработанные Йоханом, начали быстро утекать из дому. Последней точкой в биографии Лоты стал появившийся в городе мошенник, которому проще простого было уговорить беспечную, легкомысленную Лоту бежать с ним из дома, прихватив с собой все семейные ценности. Но на полдороге он бросил несчастную Лоту, забрав все её ценности и деньги с собой. Вернувшаяся домой Лота вначале начала пить горькую, а потом её нашли мёртвой в петле над своей кроватью. На них посыпались кучи векселей, хозяевам которых покойная Лота успела задолжать.  Её отца, когда он узнал об этом, хватил паралич, и долго он не прожил. А его большой фамильный дом, как и дом Йохана, ушёл за долги, и ему с маленькими дочерьми пришлось переселиться в старенький, довольно скромный домик. Когда подросли дочери Изабель и Бригитт,  Йохану удалось собрать приданное и выдать их замуж за молодых офицеров. Но через год их мужей призвали в действующую армию и они один за другим погибли в сражениях.  Вдовы родили сыновей уже после гибели мужей. Йохан надеялся снова их выдать замуж,  и для  этого  собирал для них новое приданое. На него самого засматривались многие богатые вдовушки Кёльна, но он отвечал, что пока не выдаст замуж дочерей, жениться не собирается.
       Услышав эту историю, меня снова охватило непонятное трепетное волнение, но я, изгнав из головы все ненужные мысли, начала, в пример соседним торговкам, расхваливать свой товар и зазывать покупателей.  К концу второго дня все мои изделия были распроданы, оставался только небольшой настенный гобелен с изображением дворца Чёрной всадницы и её самой, молодой и красивой, в бархатном платье с диадемой на голове. Я знала, что эта серьёзная работа требует богатого покупателя, а пока что вокруг меня толпились только простолюдины и ремесленники, которых интересовали только недорогие предметы домашнего быта. К концу дня к моему прилавку снова подъехал фон Штайнберг в сопровождении статного гауптмана. Глянув на мой гобелен последний остолбенел:
       – Откуда ты знаешь этот замок?
       – Я видела его во сне, а как только проснулась, сразу стала вышивать, и вышивала несколько лет. Мне его не очень хотелось продавать, но мой дом сгорел, и в пожаре погибли мой муж и служанка. И эта единственная вещь, которая осталась от  пожара, – почему-то придумала я.
       – Предание об этом замке, как и старая картина с его изображением, хранится в моём родовом замке. У его владельца не осталось потомков, а мой прадед был его кузеном. Можешь вышить ещё один такой гобелен?
       – Наверное, нет. Я больше не пробовала, да и времени на это нет. Очень много других дел – житейских.
       – Хорошо, я покупаю у тебя этот гобелен за двойную цену, но чтобы он был единственным!
       Я получила в руки мешочек полный золотых дукатов, чему была неслыханно рада, так как теперь могла купить не только муку и крупы, а также и лошадь с повозкой. Значит, теперь Ганс может съездить в лес и нарубить дров на зиму.
       – Жду тебя завтра утром. Я помогу тебе сделать все покупки. Вижу, что ты в этом деле не очень опытна! – предложил мне фон Штайнберг.
        Утром я встретилась с фон Штайнбергом в назначенном месте. Улыбаясь, он надел мне на шею ярмарочный пряник в форме сердечка. Я пробовала протестовать:
         – Я уже не маленькая, подарите его лучше своим внукам.
         – Всё-таки маленькая, если не можешь понять для чего такие сердечки дарят.
        Я покраснела до ушей и прикусила язык, так как не могла поверить в услышанное, и решила молчать и слушать. Йохан повёл меня в лошадиный ряд, где бойкие торговцы расхваливали своих добротных и не очень лошадей. Присмотрев спокойную кобылу, фон Штайнберг, поторговавшись с хозяином, предложил мне её купить. После покупки лошади мы прошли через кузнечный ряд, где заменили старые подковы на новые, а затем отправились смотреть крестьянские телеги. Когда нашлась подходящая лёгкая телега из сухой сосны, но с металлическими осями и новыми колёсами, Йохан предложил её приобрести, так как такая телега будет долго служить. Единственно, он попросил заменить осиновые оглобли на берёзовые. Я никогда бы до этого сама не додумалась. Мы приобрели телегу, а заодно и запасную сбрую, и отвели кобылу с телегой на постоялый двор, вызвав большое удивление у моей тётушки как моими покупками, так и появлением вместе со мной незнакомого человека.
       – Эльза, не забывай о своём положении. Ты вдова, а уже смотришь по сторонам. Я за тебя отвечаю перед твоим братом и матерью.
       – Позвольте, фрау, я не собираюсь обижать вашу племянницу, просто моему будущему зятю приглянулся вышитый Эльзой гобелен, и он с ней щедро расплатился. Мои родные дочери не намного младше вашей племянницы, и тоже очень рано овдовели, не прожив и года со своими погибшими в сражениях мужьями. Я просто помог вашей племяннице сделать закупки для хозяйства, поскольку она неопытна в этом. Может, и вам самой когда-нибудь мои услуги понадобятся, я всё-таки лекарь, и мои услуги в Кёльне очень высоко ценят.
       Тетке нечего было возразить, и мы пошли заглянуть в лавки, где продавались крупы и мука.
       – А кроме твоей вышивки, что у тебя ещё осталось что-то на продажу? – спросил меня неожиданно фон Штайнберг.
       – Шкатулка с драгоценностями, которые мне дарил покойный муж, – опять соврала я.
       – Так почему ты их не продашь, если в нужде находишься?
       – Не подумала.
      В этот момент медальон выдал мне на руку несколько женских наборов украшений, и я показала их Йохану. Это были женские колье, серьги, кольца, браслеты, выполненные  из сапфира, хризолита и бирюзы.
      – Если желаешь, я тебе за них хорошо заплачу. Украшения ценные, подойдут моим дочерям для приданого. Давай подъедем ко мне домой, и я с тобой расплачусь.
       Усадив меня на круп своей лошади, Йохан привёз меня в свой дом. На пороге его небольшого дома нас встретила старая служанка Агна, которая посмотрела на меня оценивающим взглядом. Потом вышли дочери с внуками и тот самый гауптман, купивший у меня гобелен. Когда мы все присели к столу, Изабель и Бригитт начали рассматривать изделия. Они пришли от них в восторг.
       – Дорогая, я покупаю тебе сапфировый набор в подарок к нашей свадьбе, – произнёс гауптман. Изабелль расцвела в улыбке.
       Оставались ещё два набора. Тогда фон Штайнберг протянул мне мешочек с дукатами , сказав, что покупает остальное. Один набор пойдёт для Бригитт, а второй будет подарком первой родившейся внучке. После этого он запряг свою лошадь в повозку и повёз меня в лавки, где я собиралась купить не менее мешка капусты, часть которой Анетт засолит на зиму вместе с лесными яблоками, муку, крупу, кувшин мёда, так как не за горами зимние праздники, на которые пеклись сладкие медовые печенья и штолены. А под конец закупок фон Штайнберг напомнил мне, что надо купить овса и сена для приобретённой кобылы. Что мы и сделали. На этом мы расстались, пожелав друг другу всего доброго.
       Пролетели ярмарочные дни. Дядя с тётей удачно распродали свой скот, да и остальной товар не залежался, и мы отправились домой. Самой счастливой чувствовала себя я. Работник тётки Марты на этот раз управлял моей лошадью с телегой.
       Дома меня встретили довольные Анетт и Ганс. Лошадь, телега и запасы продуктов! Теперь нам не страшны зимние испытания на выносливость! У Анетт уже начал округляться живот. Вилли понял свою работу и хорошо ловил мышей, за которые получал от Анетт ещё мисочку сметаны и кусочки требухи. А добряк Вольф был всегда всем доволен и со всеми ладил.

               
                Часть XIX

                ЛЕСНЫЕ СТРАДАЛЬЦЫ

      На дворе ещё догорала прощальным огнём золотая осень. Вобравшие всю палитру осенних красок сорванные ветром с деревьев листья разноцветным хороводом, весело перешёптываясь, носились по воздуху, наслаждаясь блаженной невесомостью, испытывая радостный восторг свободного полёта перед тем как уйти в вечность. Птицы, довольные и сытые, несколько потеряв свою обычную осторожность, увлекались беззаботными разговорами, особенно молодняк. Правда эту идиллию беспардонно нарушали крылатые хищники, которые были не прочь поживиться разжиревшими на осеннем изобилии потерявшими бдительность болтунами. Насекомоядные пернатые, собравшись в стаи и стайки, уже отправились в дальний путь. Я видела в небе улетающих в тёплые края журавлей и стаи гусей. Иногда они, покружившись над нашим озером, оставались на ночлег, чтобы почистить крылья и поужинать жирными лягушками, в огромном количестве расплодившимися в благодатном для них мелеющем болотистом озере. Лесные хищники, в свою очередь, подстерегали заночевавшие стаи больших пернатых. Время от времени слышался ужасный крик неосторожной жертвы, но я была бессильна помочь, помня слова лесного эльфа: не нарушать законы леса. В моих ушах продолжали звучать его обязывающие слова: «Эльза, ну когда же ты, наконец, повзрослеешь? Забыла самое главное правило белой ведьмы – быть спокойной и бесстрастной, как королева, и не вмешиваться в лесные дела». 
      На метле моё тело ещё не летало. Я всё ещё не могла быстро оседлать метлу и лететь вслед за ветром, как это делали опытные ведьмы. Однако, я чувствовала, что в скором времени у меня будет больше свободного времени, и я этому научусь.
      Запасы на зиму были готовы. Ганс съездил на телеге несколько раз в лес за валежником и дровами, и теперь мы спокойно могли встретить суровую зиму. Я вернулась к своим оставленным делам. Как обычно по утрам брала плетёные корзинки и шла в лес за дарами. Вечером возвращалась домой с красным шиповником,  калиной,  боярышником, уже перезревающей чёрной бузиной и другими ягодами и фруктами. Дома ягодами распоряжалась Анетт – варила варенье, либо просто перемешивала с мёдом и относила в келлер. Шиповник, боярышник и нарезанные лесные яблочки развешивала сушить, как её научила когда-то умелая и хозяйственная старушка Гудрун.
       Конечно, погода была не летней, когда я могла сбросить свои деревянные башмачки и с наслаждением пройтись по земле, мягкой траве, а то и лечь на спину и с наслаждением покататься, разумеется, если поблизости не было никого из свидетелей.
       Я постепенно начала мысленно беседовать с деревьями. Когда болела голова, я подходила к осине, рябине или плакучей иве и, прикоснувшись руками, просила их снять боль. Чувствуя слабость, подходила к берёзе или дубу, обнимала ствол и просила дать мне немножко сил. А иногда мысленно могла их о чём-то спросить. Однажды я спросила у своей подруги о Йохане, и мои уши уловили чёткий певучий ответ ивы:
        – Жди, Эльза! Жди-и-и!!!
        И я терпеливо ждала, продолжая одиночные походы в лесное царство. Иногда я, усевшись на бревно или пенёк, отрешенно замирала, сливаясь в одно целое с могучим организмом природы, и растворялась в этом единении без остатка. Становилась ли я в такие промежутки времени деревом, птицей или муравьём? Не могу знать, так как изнутри определить невозможно. По прошествии некоторого промежутка времени из забытья я снова возвращалась в осязаемый мир, снова слышала разговоры деревьев, птиц, да и всего живого вокруг меня. Слышала и понимала.
        Однажды, в такой момент отдыха, послышалось продолжительнее, чем обычно, стрекотание сороки. Лесную воровку что-то серьёзно заинтересовало, вероятнее всего, что-то аппетитное, и я, не имея сил удержаться от невмешательства в жизнь обитателей леса, направилась в её сторону. Наполовину засыпанный опавшей листвой небольшой ёжик беспокойно дёргался из стороны в сторону, время от времени замирая в изнеможении.  Я подержала над ним руку, и он понемногу начал раскрываться. Ёжик был небольшого росточка, видимо, из позднего выводка. На боку у него была запёкшаяся кровь и рана, в которой копошились черви. Я сняла свой чёрный передник и, завернув в него ежа, побежала домой.
       –  Фру Ильзе, что случилось? - встретила меня удивлённо Анетт
       –  Анетт, принеси мне из чулана старую треснувшую лохань, в которою мы собирались к весне рассаду для огорода посадить, и немного дёгтя из конюшни.
       Когда появилась лохань, я усадила в неё бедного ежонка и помазала ему дёгтем бочок. Потом побрызгала ему на колючки немножко яблочного уксуса, замотала его снова в свой передник и уложила в лохань. Ежонок чихал и хрюкал, а я пошла готовить ему отвары.  Для этого пришлось растолочь в ступе немножко сухого шиповника и боярышника и залить кипятком. Когда отвар стал остывать, я выдавила в него немножко сока свежесобранной калины  и каплю мёда, после чего в другом глиняном горшке заварила перетёртые в ступе иоганново зелье, крапиву и полынь. Прошло чуть больше часа. Развернув передник, я обнаружила в ране и в переднике большое количество мёртвых блох и личинок мух. Когда я счищала  дёготь с раненого бочка и выбирала из него мёртвых насекомых, замученный ёжик не сопротивлялся и позволил мне смазать его раненый бочок мазью, подаренной мне лесным эльфом. В саду я набрала ему дождевых червяков, слизняков и всевозможных личинок и жучков, которые мне попадались под прелыми осенними листьями. Проголодавшийся зверёк с аппетитом принялся за еду.
       Когда все лекарские работы были окончены, ёжонок, наевшись, зашебаршил  в лоханке с сеном, оставленной в моей комнате до полного выздоровления больного. Недовольный Вилли пробовал на него шипеть, но получил похожий ответ.  Тогда он решил, что, чем ссориться с ежом, лучше поиграть с Вольфом, с которым теперь водил дружбу. Всё-таки Вольф не такой вредный и колючий, как этот лесной выскочка.
       Вечером какая-то неведомая сила выталкивала меня из дома. Я вышла во двор, за мной засеменили Вилли с Вольфом. За оградой ноги сами повели меня в сторону леса. В кустах на окраине леса послышался отрывистый резкий крик совы, а потом шум драки в кустах. Я остановилась, вспомнив слова лесного эльфа не вмешиваться в лесные дела, а мои юные спутники прижали уши и замерли. В кустах происходила сильная драка не на жизнь, а на смерть. Постояв некоторое время, я всё же не выдержала и направилась в сторону кустов. Подойдя вплотную к тому месту, откуда слышался шум, шипение и свист, я обнаружила бьющегося в конвульсиях зайца, около которого прыгал на одной ноге подросток совы с висящим крылом. Видно не рассчитал пернатый хищник свои силы, и теперь придётся самому с жизнью расстаться. Сняв с головы платок, я накинула его на незадачливого охотника, а когда тот оказался в плену, схватила его рукой.  А серый заяц, редкой в Германии породы, был довольно крупного размера, и, поэтому, уложив его на плечо, я тут же повернула к дому.
        – Оh, mein Gott*!, - запричитала Анетт, - скоро весь лес домой перетащите! А где мы жить будем?..
        – Не переживай, Анетт, зайца уже вряд ли можно спасти, так что пусть Ганс его забьёт, а шкура тебе на зимнюю обновку пойдёт. А совёнка попробую вылечить. Будет потом у меня на чердаке жить и сушёные травы от мышей и крыс охранять. Что поделаешь, Анетт? Вот такие уж необычные на зверей лето и осень у меня в этом году!
       Я прошла в свою комнату. Совёнку, которого я окрестила Эдгардом, пришлось накинуть на голову капюшон, чтобы не кусался. Потом я обрезала перья с висящего крыла. На поломанную кость, предварительно обработав её настойкой трав, я положила слой мази, и, выровняв её, наложила крепкую палочку и перевязала. Точно так же пришлость обработать и поломанную ногу. Побрызгав Эдгарда полынным раствором и усадив в старый плетёный короб, накрыла его другим коробом сверху, чтобы не вылез. Окончив лекарскую процедуру, я вышла на кухню. Ганс свежевал зайца, а Вольф и Вилли крутились у него под ногами. Нахальный Вилли, даже пытался его царапнуть за ногу. А Ганс легонько от них отбивался, что-то напевая себе под нос.
        – Ах, вы! Нахалы! – обругала я зверей, еле сдерживая на лице
улыбку. – А ну, вон из кухни! Не то отправитесь ночью спать в собачью будку! А вообще-то, действительно, моя комната сегодня занята - в ней палата для раненых.
       – Правильно, поругайте их фру Ильзе, а то совсем избаловались! Видишь ли, не могут дождаться, пока работу закончу. Ждут внутренностей на ужин.
       – Поживут пока на каше с молоком, без мясной закуски, а все внутренности пойдут раненым. Зайца поймал Эдгард, значит, вся требуха ему полагается. А лапки дай хулиганам, пусть играют и нам работать не мешают.
      Когда вся требуха была в миске, а тушку Анетт положила в винный уксус отмачивать, я вернулась в комнату. Немножко положив требушки ежу, которому она понравилась больше личинок, я подошла к Эдгарду и сняла с его головы колпачок. Он внимательно посмотрел на меня своими круглыми глазами и зашипел.
         – Коль шипишь, парень, значит, жить хочешь! А ну открывай свой клюв.
       Когда я поднесла к нему руку, он попытался меня укусить, но я выставила вперёд кусочки требухи, и совёнок, клюнув, начал их жадно заглатывать.
         – Вот так, красавец, нечего со мной драться! Лучше кушай, если хочешь быстрее выздороветь.
        Когда Эдгард наелся, я снова одела ему на голову колпачок, чтобы ночью не пытался прыгать. А Ганс обещал мне утром смастерить для него большую клетку.
      Ночь у меня была весёлая. С одной стороны сопел и шебаршил ёж, с другой – подпрыгивала сова, и пыталась что-то сказать. Утром я встала уставшая, словно всю ночь работала. Зато мои раненые под утро успокоились и заснули. Утром, когда я покинула кровать и начала одеваться, в комнату заглянул вездесущий Вилли. Он попытался сунуть нос в короб к совёнку, тот защёлкал на него острым клювом, а потом зашипел похлеще ежа. Возмущённый Вилли выгнул спину, зашипел в ответ и удрал во двор.
     Анетт уже стояла на кухне и поджаривала заячью печень. А шкура, вымоченная и прибитая гвоздями, сохла в прихожей.
       – Фру, Ильзе. Я готовлю печень для вас.
       – Нет Анетт, съешь её сама, тебе нужно есть мясное. А я к этому зайцу не прикоснусь, просто в рот не лезет. А вот из шкурки я тебе обновку сошью.
       Минуло несколько дней. Мои новые воспитанники начали выздоравливать. Со временем, я собиралась ежа отправить жить в сарай, а совёнка на чердак, где я хранила травы.  Травам не помешал бы хороший охранник от мышей и крыс.  Также мне хотелось примирить совёнка и ежа, пока они ещё слабые от ран и юные. Поскольку они оба были ночными зверьми, я укладывала им по вечерам еду в общую миску, и они быстро поняли, что им не нужно ссориться.
         Недовольным ходил только Вилли из-за того, что новички грозно шипели на него, не хуже его самого, и, тем самым, постоянно его нервировали. Однажды я так увлеклась вышиванием, что Анетт пришлось принести ещё тёплые кнедлики со сметаной в мою комнату. Я как раз выпустила своих раненых погулять по комнате. В это время в окошко запрыгнул со двора Вилли с мышкой в зубах, видимо, решил мне сделать подарок. В ту же минуту совёнок и ёж зашипели на Вилли, собираясь отнять его законную добычу. Вбежавший в комнату его товарищ Вольф пронзительно затявкал, защищая своего друга. В этой кутерьме единственным выходом было поделиться ужином. Звери дружно обступили миску с кнедликами, а убитая мышь досталась довольному Эдгарду.
         – Это что такое? – воскликнула Анетт!  – А вы что теперь без ужина останетесь?
         –  Анетт, это же прекрасно. Они решили мою проблему. Когда требуха кончится, Вилли будет своих мышей отдавать Этграду, а за это получать миску кнедликов со сметаной. Так что пусть пока до весны они поживут у нас в доме. 
       С Эдгартом Вилли всё-таки нашёл общий язык, и они были даже рады встрече друг с другом.
      А ежонок однажды ночью забрёл в тамбур, который не отапливался, и, обнаружив там старый сапог моего покойного отца, заполз в него и заснул до весны крепким сном. Ганс смастерил ему небольшой деревянный домик и засунул его туда вместе с сапогом, чтобы кто-то случайно на него не наступил. Обрадованный Вилли резво носился по дому, избавившись на всю зиму от своего недруга.

*Оh, mein Gott !   –  О, Боже мой!


                Часть XX

                БЛАГОДАТНАЯ МЕТЕЛЬ

       Дни шли своим чередом. Близился самый главный христианский праздник года – Великий праздник Рождества Христова. Начались первые Адвенты – время ожидания Рождества и начало нового литургического года. Мы с Гансом и Анетт посетили церковь, чтобы послушать Святую Мессу в честь Пресвятой Девы Марии.
       Резко похолодало. За окном завывал и свистел холодный  ветер, гоняющий опавшую листву, смешанную с первым снегом. К нам подступала настоящая зимняя стужа. По приметам старых жителей зима ожидалась холодной и ветренной, и Гансу пришлось сделать две ездки в лес и нарубить достаточно дров на зиму.
       Как хорошему и надёжному стрелку, о чём жители знали со времён вервольфа, молодые охотники предложили Гансу принять участие в охоте на кабанов, кроликов и косуль. Он охотно согласился. И у нас с этой поры в келлере под полом  появились копчёные куски задней кабаньей и оленьей части и соленья, приготовленные Анетт для встречи Рождества.
       Пока Ганс ходил на охоту,  мы с Анетт сидели и пряли кудели из шерсти, прикупленной вместе с сукном ещё на осенней ярмарке. Решено было связать новые вещи к Рождеству. В наших краях ходило поверье, что если кто не оденет на Рождество новую вещь, то попадёт в лапы к Йольскому коту*, который может съесть не только праздничный ужин, но и ребёнка. И несмотря на то, что священник убеждал всех, что единственный защитник – это Иисус, и наши молитвы к нему оградят от всякой нечисти, а Йольский кот и всё связанное с ним – это чьи-то глупые выдумки и предрассудки, мы с Анетт всё же решили не испытывать судьбу, а прислушаться к старому поверью. У меня появилась мысль: «А не пошить ли нам, вообще, зимнюю одежду?» Сукно имелось, а после того, как наш мастер на все руки Ганс обработал в отваре дубовой коры шкурки, то теперь имелся в запасе ещё и другой материал для одежды – подходящие шкурки с мягкой мездрой.
       Итак, я закрылась в комнате и начала кроить. Я попросила Анетт днём меня не беспокоить, не отвлекать от кройки, чтобы успеть сделать заготовки, зная, что ночью явятся помощники. Так и вышло.  Днём я кроила, а ночью мои добрые гномики доделывали – сшивали накроенное. Выходила я из комнаты только тогда, когда Анетт звала меня к столу. Приносить мне еду она категорически отказалась, опасаясь, что вместо меня её съедят Вольф с Вилли – подрастающие звери с хорошим аппетитом.
       Так в работе проходили холодные, уже почти зимние дни. Однажды, увлечённая шитьём, я, неожиданно, услышала из кухни такой перепуганный крик Анетт, что сама испугалась:
       – Jesus Christus! Cпаси меня от нечистого!
       Бросив работу, я выскочила на кухню и увидела забавную картину: кухонный шкафчик был открыт, из него сыпалась тонкая струйка муки. В этой муке был весь чепчик и кое-где наряд Анетт. По кухне колесил испечённый Анетт пряник, вокруг которого резвилась, подпрыгивая, вся наша звериная команда. Только совёнок Эдгард, у которого зажили лапа и крыло, но срезанные перья на крыле ещё не отросли, забрался с помощью своих когтистых лап на спинку скамейки и бесстрастно наблюдал за происходящим. На прянике сидел зелёный святочный эльф Ник**, известный своими проказами.
        – Ник, как тебе не стыдно! Анетт беременная, а ты её пугаешь. Рано ты к нам прилетел, у Анетт ещё ребёнок не родился.
        – Я не к Анетт, к тебе.  Просто так получилось, не мог удержаться от проказ. Откуда я знал, что твоя Анетт такая пугливая?  Зато твоим зверям со мной весело.
        – Полетел бы ты лучше к Отто с Зольдой и с их детьми поиграл!
        – Не хочется. Зольда – ехидная и зловредная.
        Эльф взлетел на моё плечо, а имеющий всегда прекрасный аппетит Вольф съел пряник, на котором Ник так красиво катался. Анетт, взяв в руки кухонную метлу, начала заметать всё это безобразие, а я с Ником на плече вернулась в свою комнату.
        – Эльза, этой ночью все вещи, которые  ты скроила, будут готовы.
        – Фру Ильзе, выходите в столовую, будем пряники есть! – услышала я за дверью голос Анетт.
        – Анетт, принеси несколько пряников и кружку компота в мою комнату.
       Когда Анетт вышла, я сказала Нику:
        – Вот вам угощение, только, пожалуйста, кушайте его, а не гоняйте по комнате. А вот ещё немножко вашего любимого бузинного вина!
       Утром, когда я проснулась, все задуманные мною вещи были пошиты, а на столе стояли пустые плетёная тарелка и чашка.
        Анетт пекла вкусные пряники, и мы, зажигая купленные на Рождественском базаре свечи, отмечали приходящие Адвенты. Ганс смастерил по германской традиции пирамидку, а я вместе с Анетт украсила её самодельными игрушками.
       Накануне Рождества к нам по просьбе Зольды зашла матушка Ингеборг.  В этот раз беременность у Зольды протекала довольно тяжело, и она просила меня прийти к ним в гости, как полагалось по германскому обычаю, и встретить вместе с ними Рождество. Я понимала, что Зольда чувствовала за собой вину передо мной, и эта тяжёлая беременность нагнала на неё достаточно страха. Вот и решила она, видимо, помириться со мной перед родами. Но я ответила, что хочу провести  Рождество с Анетт и Гансом, так как их ребёнок будет моим крестником. Недовольная Ингеборг ушла, но передала нам испечённый штолен и поджаренного рождественского гуся, направив к нам своего кнехта. Я поняла, что, наверное, с Зольдой, в самом деле, творится что-то неладное, коли она решилась на такие подарки.
       Святое Рождество мы встретили втроём. Я вручила Гансу охотничий плащ и меховую шапку-капюшон, а Анетт - нарамник***, отороченный  заячим мехом, и меховой кугель****. А Ганс, в свою очередь, преподнёс мне в подарок большую красивую клетку для Эдгарда и садовый деревянный домик для ежа, который можно будет весной поставить в саду под навесом.
       Закончились декабрьские праздники. К нам пришёл январь-месяц, месяц серьёзный, неподкупный, со своими причудами: то снег колючий, то метели, а иногда и ненужные оттепели с мокрым снегом. Когда январь отшагал половину пути, ранним утром вышла беременная Анетт к колодцу, воды набрать. Неожиданно послышался её крик! Перепуганный Ганс выскочил в лёгкой камизе во двор и втащил её, корчащуюся от боли, в комнату. У неё начались схватки. Весь день Анетт изнемогала от боли, но ничего не получалось. Ганс был белее снега, а у меня уже начали трястись руки. Я тоже ничем не могла помочь. И только чудо могло спасти. Я приложила к животу Анетт корешок мандрагоры и зашептала: «От Адама весь род пошёл, и ты, плод, вон из чрева!» и направляла с другой стороны луч-стрелу от перстня Гудрун. У Анетт наступало временное облегчение, но плод всё никак не выходил. В отчаянии я начала призывать на помощь Чёрную всадницу:
        – Хильда, Хильда! Приди на помощь! Чёрная всадница, умоляю тебя! Нам очень-очень плохо! Помоги! Хильда-а-а!
        На дворе стемнело. Начала истошно, просто издевательски, завывать метель. Внезапно раздался стук в дверь калитки. Ганс побежал открывать.  Около дома стояла небольшая плетёная карета. Закутанный в тулуп человек попросил нас чуть простуженным голосом:
        – Добрые люди, пустите меня в дом переночевать. На дворе метель, и я сбился в пути. Когда он, пошатываясь, зашёл в дом, я узнала в нём своего знакомого Йохана фон Штайнберга. Я кинулась к нему в слезах:
        – Йохан, умоляю, помогите нам. Моя служанка не может разродиться, а мы с её мужем Гансом ничего не можем сделать.
        – Сейчас, сейчас!.. Ганс, в моей карете лежит саквояж с инструментами. Принеси их в дом. А ты, Эльза, приготовь мне горячей воды, чтобы я мог помыть руки с дороги, и дай мне выпить чего-нибудь горячего.
       Ганс побежал за инструментами, а я на кухню за водой.  Глотнув немножко глинтвейна с дороги и вымыв руки, Йохан поспешил на помощь Анетт. Ребёнок лежал не головой, как положено, а наоборот, почти поперёк, потому-то Анетт не могла разродиться. Быстро повернув ребёнка опытной рукой лекаря-хирурга, Йохан приказал:
        – Тужиться! Немедленно!
        Но Анетт так ослабела за долгий мучительный день, что уже лежала без сил. Тогда Йохан надавил на её живот, и вскоре мы услышали крик младенца. Йохан перерезал пуповину и попросил нитку. Когда он всё закончил, я, взяв новорожденного на руки, искупала  в деревянной лоханке с тёплой водичкой и, перепеленав, уложила на грудь ослабевшей Анетт. Йохан достав из саквояжа свои инструменты, и, подрезав на руке Анетт вену, пустил ей кровь. Вначале шла густая венозная, а потом пошла нормальная. Йохан перебинтовал ей руку и велел выпить травяные отвары, которые я приготовила. После этого ребёнок припал к её груди.
       Ганс завёз карету фон Штайнберга во двор, а коня распряг и отвёл на конюшню в стойло, рядом с нашей кобылкой, напоил, насыпал ему полные ясли овса и добавил сена. Войдя в дом, он попросил меня и Йохана оправляться спать, приготовив Йохану постель в гостиной. Сам он остался дежурить на ночь около Анетт. Я велела ему срочно будить нас, если Анетт потребуется помощь.
      Я долго ворочалась в постели, пока не задремала. Вдруг, я  увидела  живую и здоровую Гудрун:
        – Ты почему спишь? Или решила своё счастье проспать?
        – Я очень устала. Был такой тяжёлый день. Я совсем отчаялась, боясь потерять Анетт. А теперь она родила малыша. И я так рада, так рада, Гудрун! Наверное, мы назовём его Йоханом, в честь лекаря, который первым принял его на руки.
        – Я тебе что? Непонятно говорю? Нечего спать, поднимайся и иди к нему навстречу.
       В это время Гудрун растаяла в серой дымке, словно её и не было.  Вместо неё я увидела искажённое лицо Гертруды, которая ко мне обращалась так, словно мы были подругами.
        – Эльза, помоги моей Зольде. Она ещё молода, и рано ей ко мне идти.
        – Зольда меня ненавидит!
        – Она глупа, я знаю. Тебе пригодились мои подарки, помоги и моей дочери в тяжёлую минуту.
       В это время она протянула ко мне свои руки и схватила меня за горло своими железными пальцами, я начала задыхаться и кричать.
        Чья-то сильная рука меня растормошила:
        – Что с тобой. Ты так сильно во сне кричала?
        Открыв глаза я начала соображать. За окном глубокая ночь. Около меня на кровати сидел Йохан, а рядом с ним со свечкой в руке стоял Ганс:
        – Фру Ильзе, что с вами? Вы своим криком переполошили весь дом.
        – Иди к Анетт! Ты ей сейчас нужнее, чем мне. Просто я, наверное, сильно переволновалась и устала, поэтому во сне тени умерших начинают вселяться в мою сонную голову.
        – Да у тебя самой начинается жар. Ганс, дай мне немножко уксуса с водой и полотенце.
       Ганс принёс всё, что просил Йохан. Смочив в растворе полотенце, Йохан уложил его на мой пылающий лоб. Ганс удалился.
        – Не  надо, я здорова, у меня так бывает, – пробовала я сопротивляться.
        Но Йохан заставил меня выпить какой-то горький порошок. После него я сразу же крепко заснула, даже не сняв мокрое полотенце со лба. Утром, когда я проснулась, все уже были на ногах, а из комнаты Анетт доносился плач малыша. Я быстро вскочила на ноги  и занялась кухней. Печь растапливать не надо было, потому как Ганс всю ночь поддерживал в ней огонь, и это значительно облегчало мою работу на кухне. Ганс хотел мне помочь, но я велела ему идти к Анетт и кормить из ложки. Измельчив в ступке лесные орехи и перемешав их с мёдом, я передала эту кашицу роженице, добавив отвар из сушёного шиповника и лесных яблок. Такое питание должно было быстро восстановить силы ослабевшей Анетт.
        За окном продолжалась метель, огромные сугробы снега завалили дорогу, и я предложила Йохану остаться у нас на пару дней, пока метель не уляжется. Как мы узнали, у Йохана были срочные дела с оформлением  наследства. Умер его дальний родственник, о котором он мало знал. Ввиду того что тот не оставил завещания, а детей  не имел, то его дом вместе с хозяйством и усадьбой переходил по наследству Йохану. Единственным недостатком было то, что там всё хозяйство было запущено и дом подлежал ремонту. Сам Йохан решил поехать и всё осмотреть. Он даже подумывал о его продаже, чтобы  вырученные деньги пустить на приданое своей младшей дочери Бригитт. Эта непогода сбила его с дороги, и он оказался совершенно случайно около нашего дома.
        После обеда ветер начал понемногу стихать, и Йохан планировал утром  нас покинуть. Ночью, закрыв глаза, я снова увидела вначале Гудрун, которая мне велела подняться и идти, куда перст судьбы указывает, а затем, после её ухода,  Гертруду, начавшую мне грозить железным пальцем, приговаривая, что если с её Зольдой что-то случится, то и мне не поздоровится.    
        Я открыла глаза и уселась на кровати. Весь день прошёл в приятных хлопотах. И малыш и Анетт чувствовали себя прекрасно. Анетт даже пыталась встать с постели, но я велела ей лежать, так как она была ещё слаба, а хозяйством теперь занялась я.
        Сон не шёл. Я встала и, накинув себе на плечи тёплую накидку, приоткрыв дверь, выглянула в коридор. Из комнаты, где остановился Йохан, виднелась слабая полоска света. Значит Йохан ещё не погасил свечку и чем-то занят. Я приоткрыла дверь и заглянула внутрь комнаты:
        – Что, Эльза, не спится?
        – Не спится! Уже вторую ночь ко мне покойники являются, наставляют, как дальше жить, и грозят железным пальцем, если ослушаюсь.
        – А сама ты о чём думаешь?
        Я покраснела до корней волос и осталась стоять, как вкопанная. Мне было очень трудно сделать первый шаг. Заметив моё смущение Йохан произнёс:
         – Подойди ко мне поближе. Думаю, что сумею защитить тебя  от покойников.
        Я подошла к нему поближе, и он, властной рукой притянув меня к себе, усадил на колени. Меня охватила сладостная дрожь, которую я никогда не испытывала с покойным Свеном, а Йохан притянул к себе мои губы и мы слились в долгом поцелуе. Йохан, подняв меня на руки, отнёс в постель. Потом потушил свечку и закрыл дверь на внутренний замок. Йохан был намного старше меня и опытней. Когда всё было окончено, я хотела подняться и уйти, но Йохан удержал меня.
        – Эльза, не уходи и ничего не бойся! Как только я все свои дела закончу, мы с тобой обвенчаемся.
        Рано утром я проснулась и побежала в свою комнату в надежде, что Ганс ничего не узнает. Но он уже появился на кухне. А на дворе опять поднялся снегопад, как будто бы нарочно задерживая Йохана у нас дома.  Я быстро начала готовить завтрак, а по моему счастливому лицу, когда я принесла Анетт завтрак, она всё поняла:
       – Фру Ильзе, это ваше счастье, которое вы заслужили.
       Так прошли ещё три дня, погода снова начинала успокаиваться, и Йохан засобирался в дорогу. Но в это время к нам прибежала запыханная матушка Ингеборг:
       – Эльза, Зольда не может разродиться и умирает, у неё начался жар и она всё время тебя зовёт.
       Я позвала Йохана:
       – Йохан, помоги моей невестке. Наверное, с ней то же самое, что с Анетт.
       Усевшись в карету Йохана, мы по сугробам с большим трудом добрались до их дома. Помощь подоспела вовремя. Благодаря такому опытному врачу, как  Йохан, Зольда сумела разрешиться от бремени. Но состояние её было гораздо хуже, чем Анетт, и мы всю ночь просидели у её постели. Наутро жар у неё начал спадать, но в груди почти не было молока. Я послала Отто за Анетт. У Анетт было достаточно молока, и новорожденная девочка, которую они с Отто решили назвать Клархен, жадно припала к её груди. Отто просил Анетт переехать в их дом на правах кормилицы. Анетт посмотрела на меня, и я кивнула ей в знак согласия.
        – Господин фон Штайнберг, сколько мы должны Вам заплатить, – спросил Отто. – Если бы не Вы, моей Зольды не было бы в живых.
        – Я прошу у вас руки Эльзы. Она мне по душе и, кроме того, я получил в наследство дом, в который нужна хозяйка, – рассмеялся Йохан.
        Я увидела, как выздоравливающая, но ещё очень слабая Зольда побагровела лицом, потому что никогда не желала мне счастья, но, взяв себя в руки, заулыбалась. Было решено: Йохан поедет пока один, а когда закончит все бумажные дела с оформлением наследства, вернётся к нам, и мы обвенчаемся. Анетт поживёт пока у Отто с Зольдой, а Ганс поедет с нами в случае, если нужно будет отремонтировать дом. Когда всё будет готово, он привезёт Анетт с малышом.

* Йольский кот – из мифологии древних германцев.  Чёрный кот величиной с быка. Заходит ночью во время Йоля (Святок) в селения и съедает тех, кто не обзавёлся к празднику какой-нибудь шерстяной обновкой.
** Ник – святочный эльф, предшественник Николауса, приходит с 6 на 7 декабря к детям. Все детские шалости в этот день списывали на проделки Ника.
*** Нарамник – длинный кусок полотна с прорезью для головы
**** Кугель – капюшон, покрывающий плечи


                Часть XXI

                СЧАСТЛИВЫЙ БРАК

        Наступил последний месяц зимы. Я сидела в моей комнатке у крошечного обтянутого пергаментом окошка, в камине потрескивали дрова. Тепло и уютно. Начало смеркаться. Пока было светло, я шила для Анетт чепчики и распашонки и ждала приезда Йохана фон Штайнберга. Послышалось блеянье в хлеву. Надо подбросить сена и напоить животных. Наши козы и овцы со дня на день должны принести приплод, и у нас тогда появится своё молоко. В дверь постучал Отто и передал махотку молока, что было очень кстати, а также корзину с разной снедью по просьбе Анетт. Последняя очень переживала, не сижу ли я дома голодная. Сама Анетт очень привязалась к маленькой Клархен, будто бы она была сестричкой-двойняшкой её родному сыну Йохану.
       Завтра отмечается день Имболка*. Я сделала полную уборку, вымыв всё, что можно было, в доме, побрызгала водой своих зверят и оставила на ночь в кухне зажжённую свечу. Расставила мисочки с молоком: одну – в комнате, другую – во дворе.  Дверь на ночь закрыла, чтобы Вилли с Вольфом до них не добрались. Им самим я налила молока в отдельные миски. Меня Гудрун учила, что в этот день нужно поить молоком как своих, домашних духов, так и чужих во дворе.
       Последнее время брат с невесткой часто приглашали меня в гости, но я каждый раз отказывалась. В наших отношениях всегда присутствовала непреодолимая стена, которая, может быть, и стала тоньше в связи с известными событиями, но, всё-таки, ещё оставалась. Я чувствовала, что никогда с ними не буду до конца откровенна, никогда не смогу раскрыть перед ними душу. Мне не у кого было попросить совет, не с кем было поделиться мыслями, некому было рассказать, как я скучала по Йохану, как за эти дни приросла к нему, как будто бы прожила с ним долгие годы. Я с огромным нетерпением ждала его приезда. Образ Свена со всеми хорошими и плохими воспоминаниями постепенно уходил в туман забвения. 
        Однако время работало теперь на меня. Солнце с каждым днём всё приветливее тянулось к земле и людям своими тёплыми ласковыми руками. Погода поворачивала на весну.
       А вот и долгожданный день!
       Во дворе заржал конь Йохана, и я легко, как на крыльях, выпорхнула  во двор ему навстречу. Насколько я поняла из его рассказа, дом оказался просторным, с огородом и садом, но требовал большого ремонта. Кроме этого дома с усадьбой, Йохану фон Штайнбергу по наследству переходил небольшой земельный участок с двадцатью двумя крестьянскими дворами. Ввиду того, что у его второй дочери Бригитт намечалось замужество, он раздумывал, какой дом продать: этот или тот, который в Кёльне, чтобы собрать приданое. А после её замужества он обвенчается со мной. Я со своей стороны пожелала, чтобы этот таинственный дом возле лесного угодья, о котором мне сообщали лесные гномы, остался нам. А что касается затрат на ремонт… Я показала Йохану медальон Чёрной всадницы, рассказав о нём всю правду.
       – Коли так, сказал Йохан, тогда я продам наш кёльнский домик и выдам замуж младшую дочь. А если желаешь, Эльза, мы с тобой обвенчаемся в ближайшие дни, и ты поедешь со мной в Кёльн уже на правах моей жены.
       – Нет, Йохан! Наверное, лучше будет, если я подожду тебя дома. Мне хочется увидеться и проститься с Чёрной всадницей. Кроме того, на свадьбе Бригитт соберётся титульное общество. Я из семьи бауэров, манерами светскими не владею, только опозорюсь.
       – Всё-таки, давай обвенчаемся, чтобы я был за тебя спокоен. А что касается придворного этикета, то наша экономка Агна тебя быстро всему обучит. Она хорошо играет на клавикорде и даст тебе несколько уроков танцев и пения, уложит твои пышные волосы в причёску, зашнурует твой корсет, как положено дамам из общества. Когда я был целыми днями занят работой, чтобы обеспечить достойную жизнь своей семье, она занималась моими дочерьми, а потом внуков нянчила.
       Несколько дней спустя обендорфский священник Йозеф обвенчал нас в местной католической кирхе на основании, как он говорил в этих случаях, mutuus consensus**, после чего Йохан поехал улаживать свои дела в Кёльне. Как не жалко мне было расставаться с Йоханом, но дела есть дела, с которыми только он сам мог справиться.
       Тем временем весна вступала в свои законные права. Проснулся и выполз из уютного сапога ежонок, начав опять нервировать Вилли. После спячки он похудел, но здорово подрос и всё пытался выйти во двор обследовать территорию. Но я его не выпускала, желая забрать с собой в новый дом и уже там выпустить. У совёнка Эдгарда довольно болезненно прошла линька, и теперь понемногу начали пробиваться новые перья. Он даже мог совершать небольшие перелёты.
       В таких вот заботах прошли три недели, когда ранним апрельским утром послышалось знакомое: «Br-r-r и halt!» во дворе. Несмотря на то, что Йохану пришлось ехать всю ночь, он, в приподнятом настроении, бодро спрыгнул с подножки кареты и, обняв меня, сказал весёлым голосом:
       – Посмотри, дорогая жёнушка, что я тебе в подарок привёз! – Он заулыбался и протянул мне большой свёрток.
       Развернув его, я ахнула. В нём был корсет, дорогое бархатное светло-зелёное платье, которое носят баронессы, замшевая пенула*** со шлейфом и меховым оплечьем в виде круглого воротника, прорези для рук которой были оторочены куньим мехом. А на ноги остроносые полусапожки с подставными сабо.  Надев корсет, который Йохан застегнул мне на спине, я натянула на себя платье. Корсет до боли сжимал меня, но, взглянув на себя в наше металлическое отполированное зеркальце, я, довольная, начала кружиться по комнате, хотя из-за небольшой хромоты, никогда в жизни не плясала.
       – А теперь подойди ко мне поближе!
       Йохан надел мне на шею колье, в уши серьги, на палец кольцо и на запястья браслеты.
       Глянув на себя ещё раз в зеркальный диск, я обомлела. Это был хризолитовый набор Гертруды, купленный Йоханом у меня на ярмарке.
       – Я знал, что ты станешь моей женой, поэтому купил бирюзовый набор для дочери, а хризолитовый – для тебя. Как этот наряд, так и украшения подходят к твоим великолепным рыжим волосам и смарагдовым глазам. Ты у меня красавица. Раньше ты шила для всех наряды и шляпки, а теперь увидишь, какой гардероб ждёт тебя. Это Агна для тебя всё подобрала.
       – Эльза, да ты, в самом деле, красавица! – услышала я в дверях знакомый голос. – Где были раньше глаза у наших деревенских парней! Да, мы теперь все женаты, а ты нас покидаешь.
       Я глянула на дверь, откуда доносился знакомый голос, и увидела в проёме дверей переваливающихся с ноги на ногу обидчика своих детских лет Кнута и двоюродного брата Михеля.
       – Не забывайте, что Эльза теперь вам не ровня! Она – моя жена, фрау фон Штайнберг, баронесса*, – ответил им Йохан и одел мне на голову золотую диадему с хризолитом, заказанную у ювелира. 
       – Примите от нашей матушки гостинцы на дорогу, фрау баронесса, – ответил Михель, протягивая мне корзинку с домашней снедью: копчёный окорок, колбасы, сыры, домашний свежевыпеченный хлеб и керамическую бутыль с добротным домашним вином, и с некоторой долей присущей семье тётки Марты природной хитрости добавил. – Да, если бы не осенняя ярмарка, на которую наша матушка тебя пригласила, вы бы никогда не встретились!
       Ещё было довольно рано. Солнце постепенно выбиралось из туманного горизонта на небесный простор. День обещал быть хорошим для поездки, и мы, не мешкая, собрали вещи, погрузили на телегу клетку с Эдгардом, рядом поместили ящик с Вилли, а чуть поодаль – ящик с ёжиком и сделанный для него Гансом садовый домик. Вольфа привязали к телеге за ремешок. А козы, овцы и старый дом оставался семье брата. С нами готовились ехать Ганс и трое батраков, которых Отто послал с нами, чтобы помочь с ремонтом дома. Когда всё было упаковано, Йохан подал руку и, усадив меня в карету, сел рядом.            
      Тронувшись в путь, я непроизвольно коснулась своего медальона.  Он мгновенно принял свою первоначальную форму кошеля, и из него выпали все хранившиеся в нём деньги. Когда Йохан пересчитал, их оказалось во много раз больше, чем было вложено. Я поняла, что это нам свадебный подарок от Чёрной всадницы. Их как раз хватало на стройматериалы, на оплату рабочим и на подарки для дочек Йохана, внуков, моего крестника и на другие расходы. А я, наконец-то, почувствовала себя безмерно, даже беззаботно счастливой.
       Проезжая по лесной дороге, я видела прощавшихся со мной эльфов, и даже лесной король вышел помахать мне рукой.
       – С кем ты перемигиваешься? – спросил меня Йохан.
       – Это мои друзья вышли меня провожать.
       – Ходят слухи, что близ нашего нового дома тоже живут эльфы, и есть одно заколдованное место, которое все местные жители обходят стороною.
       – Мне эльфы ничего плохого не сделают!
       Итак, по едва видимой дороге, уже с ранней весны покрытой плотным зелёным ковром трав, огибая возвышенные места и лесные заросли, мы приближались к  небольшому селению, на окраине которого стоял этот таинственный дом-замок. До места мы добрались, когда было уже далеко за полдень. Нам навстречу выбежала старая кошка, тут же угрожающе зашипевшая на Вилли и Вольфа. Но последние были не из робкого десятка, и в долгу не остались. 
      Я внесла всех животных в дом и поставила им у двери миски для еды. Кошка ещё пошипела для порядку, понаблюдала из дальнего угла за нами и присоединилась к нашей компании. Клетку с Эдгардом и ящик с ежом я разместила временно в гостиной. Меня удивило, что в доме было всё чисто вымыто, как будто бы он был жилым. Наши рабочие начали вносить вещи. В это время послышались чьи-то мягкие шаги на лестнице, и я увидела спускающуюся по ступенькам пожилую
женщину:         
       – Приветствую новую хозяйку дома!
      Я внимательно на неё посмотрела и узнала старую служанку Йохана Агну. На этот раз она мне приветливо улыбалась, понимая, что теперь я не бедная, пришедшая в дом гостья, а хозяйка дома.
Я любезно поздоровалась с Агной, а когда она отошла к Йохану, я сказала Гансу:
       – Ганс, как видишь, у нас есть Агна, так что вы можете пока оставаться у Отто столько времени, сколько нужно для обоих детей, потом переедете к нам. Я, конечно, буду скучать по моему крестнику, но Анетт сейчас очень необходима маленькой Клархен.
       Откуда-то сверху послышались скрип и карканье. Подняв голову, я увидела на лестнице седовласого горбуна, довольно крепкого сложения. Ворон, сидевший на его плече, слетел и, сделав под потолком пару кругов, уселся на моё плечо и принялся клювом теребить мои серёжки.       
       – Хугин! Вижу, что ты признал нашу новую хозяйку! Однако, угомонись! Разве тебе мало камушков, подаренных покойным хозяином, которые ты хранишь в своём родовом гнезде?
       – Приветствую вас, фрау баронесса! – обратился он ко мне. – Меня зовут Витольд. Я служил прежнему хозяину Вольфгангу фон Штайнбергу до самой его смерти. Позвольте мне прожить в вашем доме остаток моих дней до встречи на том свете с моим прежним господином. В нашей округе я знаю каждую тропинку, каждую травинку, и охотно вас посвящу во все наши тайны. Не могу не сказать, что я с большой радостью увидел, как его любимый старый ворон сразу же признал вас нашей новой хозяйкой.
       Перед отходом ко сну Агна расплела мои волосы, надела на голову ночной чепчик и накинула на меня белую ночную рубаху из китайского шёлка. Я не была привычна к такому положению и немного засмущалась.
       – Привыкай к новому порядку! – услышала я голос входившего в спальню Йохана – Ты больше не бауэрин и не простая бюргерин. Долгими зимними вечерами мы будем сидеть возле тёплого камина, ты будешь вышивать шёлковыми нитками или плести кружева, как положено дамам нашего круга. Надеюсь, тебе понравится. Как только закончим ремонтировать дом, купим мебель, фарфоровую посуду и всё, что полагается в хороших домах. А чуть позже заведём лошадей. Витольд знает в них толк. Если желаешь, он научит тебя верховой езде. И в летнее время мы будем на лошадях объезжать наше владение.
       –  Йохан, вот только отделку из бархата и парчи для дома и вышивку на ней я сделаю своими руками. Мне потребуются нужные ткани, шелка и другие материалы.
      – Как скажет новая хозяйка! – рассмеялся Йохан.
      Бузинного вина у меня хватало, и я знала, что найду общий язык и с новыми домовыми.
       В мою душу и тело вселилась необыкновенная и непривычная мне лёгкость.  Душа моя, наконец, полностью освободилась от тревожного, терзающего меня со дня появления на свет груза несуществующей вины. Я ощутила необычный прилив жизненных сил и с трудом могла поверить, что это не наваждение, не сладкий сон и не волшебная сказка, а что я, в самом деле, оказалась рядом с добрым благородным мужем Йоханом фон Штайнбергом, в окружении прекрасных людей, в краю безоблачного счастья.
        Утром я сладко потянулась и услышала шум в гостиной. Это местные крестьяне прибыли в наш дом с продуктами. Агна, одевая меня, объясняла положение дел. Крестьяне, живущие в деревне, должны сдавать хозяевам часть своих доходов, убирать дом перед приездом гостей, окапывать сад и вскапывать огород при доме и выполнять другие работы по обслуживанию. А хозяева, в свою очередь, обязаны охранять их от лесных разбойников и заезжих из обедневших земель рыцарей, которые, совершая опустошительные набеги, поджигали крестьянские дома, убивали мужчин, насиловали женщин. К тому же хозяева обязаны решать их всевозможные крестьянские тяжбы и споры, помогать вдовам и сиротам. 
       Прежний хозяин, по заведенной в этом селении традиции, отмечал праздники со своими подданными за одним столом. Простолюдины, насытившись, веселились, плясали, а хозяин наблюдал за их весельем из центра зала. Прежнего хозяина крестьяне боялись, но уважали, хотя оброком и другими хозяйственными отношениями с жителями деревни несколько последних лет занимался Витольд. Последний также лечил больных, обращающихся к нему за помощью.
       Прежде чем заняться хозяйством, Йохан провёл долгую беседу с Витольдом, поскольку тот знал все стороны жизни в замке и вокруг замка и на всё давал разумные советы. Кроме того горбун был честен и до конца предан семье фон Штайнбергов.   
       Необходимым делом для Йохана было подготовить для охраны дома и деревни небольшой отряд рыцарей. Витольду он сказал, что, когда улаживал дела в Кёльне, имел разговор на эту тему с зятем, и тот пообещал ему направить для охраны полтора десятка обученных рыцарей.
       К решению хозяйственных вопросов присоединился и Ганс. За домом находилась старая полуразрушенная мельница со сгнившими лопастями и поломанной осью мельничного колеса. Прежний хозяин барон фон Штайнберг не считал нужным ею заниматься, и крестьяне вынуждены были ездить молоть зерно в другую деревню. Ганс, осмотрев мельницу, сказал, что он отремонтирует её и переставит мельничное колесо на середину потока, где течение более сильное, от чего ускорится время помолки зерна. Тогда можно будет за плату молоть зерно всем желающим из соседних поселений. Витольд с большой радостью не только поддержал его, но внёс и своё предложение.      
       На лугу возле речушки, готовым покрыться цветущим разнотравьем, где уже вовсю цвели крокусы и первоцветы, Витольд предложил поставить, если мы пожелаем, несколько пчелиных ульев и развести пчёл, так как он хорошо знаком с жизнью диких пчёл как в дуплах деревьев, так и в земляных норах. 
       Спустя месяц дом с пристройками и конюшнями был отремонтирован. Весело запели свою монотонную мелодию ожившие жернова водяной мельницы, провожая  кнехтов и Ганса в Обендорф. Наши бауэры вскопали для нас небольшой участок земли близ замка, и мне как хозяйке дома полагалось бросить в землю первые зёрна. Вскоре у нас зазеленели овощи и различные салаты, которые мы с Йоханом очень любили.  Итак, в заброшенном, умирающем старом доме-замке начала возрождаться жизнь.
       Из привезенных Йоханом с ярмарки тканей я раскроила портьеры, накидки для кресел, диванов, подушек. Как обычно, оставив на ночь у двери комнаты напёрсток бузинного вина, утром я нашла раскроенные мной вещи аккуратно сшитыми, украшенными тонкой вышивкой и отороченными золотистой бахромой. Мои тайные друзья и помощники нашли меня. 
       По округам быстро разнеслась весть, что в доме поселился новый доктор, и к нам потянулись жители окрестных деревень за помощью.
        Необходимости заводить домашний скот первое время у нас не было, так как с нами рассчитывались за лечение продуктами, и Йохан, кроме того, имел небольшую, но достаточную ренту.
       К празднику Пфингстен к нам переехали Ганс с Анетт и маленьким Йоханом. Отто с Зольдой вместе с ними  передали для нас коз, овец, поросят и жёлтеньких гусят.  Теперь большую часть хозяйственных забот взяли на себя Ганс и Анетт.         
       Однако, даже получив возможность предаваться сытому, беззаботному существованию избранных граждан, я физически не могла справиться с собой, чтобы остановить походы за дарами леса. Лес меня звал. Йохан, будучи благородным, понимающим человеком, нисколько этому не препятствовал. Единственно, он просил не рисковать собой, не забираться очень далеко в глубину леса, и вообще, ходить в лес за сбором лечебных трав в сопровождении преданного Витольда. Я так и поступила. Тем более, что Витольд, мне казалось, знал о лечебных травах абсолютно всё, и мог ответить на любые вопросы. Мы оба со знанием дела и с огромным удовольствием собирали травы и корни для лечебных снадобий и одновременно присматривали кусты, с которых осенью можно будет снять ягоды.
       Домик с Эдгардом я поставила на чердак, где сушились травы, и он охотно охранял свою территорию от мышей. Он летал, где хотел, но к утру возвращался на чердак в свой домик. Он часто наведывался ко мне в гости за лакомством, а несколько позже я увидела в сарае, где хранилось сено для лошадей, гнездо совы с совятами,  куда Эдгард носил пойманных мышей. Вилли всё-таки нашёл общий язык с серьёзной Мицой несмотря на то, что иногда получал от неё затрещины мягкой лапой в тот момент, когда она хотела отдохнуть или на чём-то сосредоточиться, а он лез играть. Опытная и добродушная Мица взяла над ним власть по старшинству, иногда его облизывая, как своего родного котёнка. Домик ежа я установила в самом дальнем углу сарая, туда же положила его любимый сапог. Первое время я держала сарай закрытым, чтобы он в нём освоился, и регулярно носила ему еду. Но, так или иначе, вскоре я обнаружила ямку под стенкой, через которую ёж убежал знакомиться с окрестностями.       
       Спустя несколько недель Йохан купил пару породистых хорошо объезженных лошадей, подобранных Витольдом. Было решено обучить меня езде на лошади на дамском седле. Агна одела меня в специальный наряд, и Йохан, усадив в седло, начал объяснять правила езды. Витольд взял лошадь под уздцы и медленным шагом водил её по кругу, а я должна была держать в руках поводья. У меня ничего не получалось – я постоянно соскальзывала с дамского седла, и Йохан каждый раз ловил меня. Тогда  Витольд предложил посадить меня в мужское кожаное седло, так как я уже была взрослой, и кривизна ног мне не угрожала. Вначале я ехала шагом и училась управлять лошадью с помощью поводьев. Потянув левый повод – лошадь послушно поворачивала налево, правый –  направо. Йохан сказал, что сидеть надо прямо, не наклоняться вперёд и держать ноги в стременах. На этот раз ученье дало результат, и через несколько дней я смогла в сопровождении Йохана ехать не только шагом, но и рысью. Обычно наши поездки по окрестностям начинались от парадной стороны дома, куда Витольд под уздцы подводил обоих уже оседланных лошадей.  В начале пути мы объезжали имение, потом крестьянские поля, где работающие крестьяне вежливо здоровались с новыми хозяевами, и дальше по знакомой тропинке через лес к дому. Эти прогулки длились обычно два-три часа. Сидя в удобном седле и осматривая окружающий нас великолепный пейзаж, я  внимательно слушала своего мужа и друга Йохана, человека доброго, умного, получившего прекрасное образование, читающего на латинском и древнегреческом языках, хорошо знающего историю. Он любил и умел рассказывать. Мне нравилось не только слушать, но и слышать его неторопливый мягкий голос, который завораживал и захватывал меня всю без остатка. Так было тепло, и так приятно ехать медленным шагом рядом с Йоханом, касаясь его руки, чувствуя его тепло и душу, сливаясь с ним в единый совершенный организм. 
       А вот с Витольдом у нас была своя задача – охранять лесных зверей, как это делал и прежний хозяин. Когда мы слышали в горах бодрые звуки охотничьего горна, мы знали, что это графы, бароны, их вассалы и прислуга совершают выезд на охоту. Зверей потравят, постреляют и бросят полуживых умирать. Мне, с моими крестьянскими корнями, выросшей в бедности, это было непривычно и непонятно. И как только охота заканчивалась, что можно было определить по особому звучанию объявляющего сбор горна, мы с Витольдом садились на лошадей и мчались разыскивать раненых животных, нуждающихся в помощи. Если зверя или птицу ещё можно было спасти, Витольд извлекал из ран стрелы, заговаривал кровь, а я смазывала их раны мазью от лесного эльфа. Если  рана была смертельна, он усыплял зверя, помогая ему с меньшими мучениями уйти в мир теней, а тушки мы взваливали на лошадей и везли в нашу усадьбу. Часто в нашем загоне вместе с домашними животными появлялись детёныши кабанов, косуль, оленят, которых мы выхаживали и отпускали в лес к своим лесным сородичам. Однажды, ранней весной, мы набрели на волчье логово. Из него доносилось поскуливание отощавших волчат, у которых только-только прорезались глазки.  По каплям крови вокруг мы поняли, что охотники убили их родителей и, наверное, остальных братиков. А эти, видимо, посмышлёнее, забрались вовнутрь логова, где их обнаружить не удалось. Мы уложили малышей в мешок и привезли в замок.  Наши домашние звери встретили их вначале довольно агрессивно. Вилли с Мицей угрожающе шипели, а Вольф поднял оглушительный лай, очевидно, вспомнив, как сам оказался в детстве в волчьей пасти. Хугин начал недовольным голосом каркать на своих извечных врагов. Эдгард молчал, потому как спал в своём гнезде и не ведал о происходящем. Витольд, прикрикнув на всю команду, уложил в ящик, где будут находиться волчата, небольшую вязанку сена. Я взяла на руки одного, Витольд – второго, чтобы напоить козьим молоком из рожка. Бедные отощавшие волчата жадно припали к неожиданному угощению. В конце недели наша домашняя команда начала наведываться к ним в гости, и скоро Мица принялась малышей вылизывать, а за ней Вольф подставил им свой тёплый бочок. В конце концов и Вилли пришлось признать волчат членами большой звериной семьи. А чтобы волчата своим воем не пугали домашний скот, Ганс с Витольдом соорудили для них большой вольер за пределами замка и установили в нём деревянное укрытие в виде домика. Но на первое время Витольд поместил их ящик у изголовья своей кровати к большому неудовольствию Хугина. Как только волчата окрепнут, мы отведём их в лес и выпустим.
        Йохан воспринимал всё это как мои женские причуды, но не возражал. Днём на плечо Витольда садился ворон Хугин, а если это была ночь, то на моё плечо, накрытое толстой кожаной подложкой, усаживался Эдгард. Они были нашими охранниками. Правда, Агна иногда ворчала, что я занимаюсь не своим делом, как положено дамам из общества. Вмешавшийся Йохан сказал, что к советам Агны надо прислушиваться, чтобы выглядеть светской дамой в обществе. Однако внешний лоск, светская наигранность отношений давались мне с большим трудом.               
      А вот с Витольдом, полностью заменившим мне погибшую Гудрун, я чувствовала себя легко. Очень скоро Витольд проникся ко мне большим доверием и начал посвящать в свои тайны. Как-то раз к вечеру он предложил мне поехать в одно укромное место. Это была поляна в форме удлинённого круга, окружённая плотной стеной огромных сосен. Мы сошли с лошадей. Я осмотрелась, но в полутьме ничего особенного не заметила.
      Но вот из-за тучки вышла полная луна. Такого огромного размера луны я отродясь не видела. Она находилась так близко, что казалось можно дотянуться и потрогать её руками. На поляне стало очень светло, почти как днём, и я увидела в центре поляны большой пень...
      – Пора вам узнать мою тайну, фрау Эльза! – несколько волнуясь произнёс Витольд.
    
*Имболк – праздник молока, и поворот зимы на весну.
** Mutuus consensus(лат) – взаимное согласие
***Пенула – плащ без рукавов с капюшоном


                Часть XXII

                КОЛДУН

       – Я – колдун, фрау Эльза, и посвящённый древних германских богов.       Я вздрогнула. По моему телу пробежали мурашки. Колдун продолжал:
       – Я участвую в жизни двух миров: в небесном мире Асгарда и в нашем земном мире Мидгарде. Там, где обычным людям видится непривычный мир чудес и тайн, находится наш мир, живущий по иным, неземным законам. Но я – лесной колдун. Мои обращения никому зла не причинят. Напротив, я имею больше сил и возможностей помочь попавшему в беду, для чего мне нужно обернуться зверем или птицей.
       Сказав это, он воткнул в пень семь ножей и перекувырнулся через них, обратившись вначале в зайца, потом в волка и затем в медведя. Приняв свой обычный облик, он вытащил ножи и спрятал их в кожаный  карман.
       – Я знал о вас, фрау Эльза, ещё до нашей встречи. Теперь я начну учить вас по совету Фрейра некоторым колдовским приёмам, в том числе летать на метле, не выходя из своего тела. А я, обернувшись ночной совой, буду нести охрану в дороге.
       – А что ты ещё умеешь?
       – Могу при сильной засухе вызвать грозу и дождь. А если, наоборот, сильный дождь застанет в пути и будет необходим костёр, чтобы согреться и выпить горячего отвара иоганновой травы или кипрея, то я взглядом могу разжечь его из собранного мокрого валежника. Много лет я жил в лесу в деревянном срубе, где нашёл меня мой прежний хозяин, господин Вольфганг фон Штайнберг,  пригласивший меня в свой замок. Сам он занимался астрологией и алхимией и, потому, не держал в замке слуг, чтобы они его не выдали. Я стал для него слугой и помощником одновременно. В нашей деревне люди хорошо живут, так как я слежу, чтобы не было ни засухи, ни лишних дождей, из-за которых гибнет урожай. А вокруг нашей округи я наложил заклятия, чтобы разбойники не повадились. Как только они приближаются к нашему селению, кони становятся на дыбы и выбрасывают их из седла.
       – Витольд, а для чего тогда нам рыцари-охранники? – недоумевала я.
       – Для видимости. В жестокое время мы живём.  Ввиду того что с моим приходом жителей деревни больше не грабят, меня могут отправить на дыбу как ведьмака.
       – А с графами и баронами можешь справиться, чтобы зверей зря не губили? – спросила я.
       – При них охранники имеются, с которыми мне нужно долго воевать, до полного истощения сил.
       Тогда у меня в голове мелькнула озорная мысль.
       Некоторое время назад к нам приезжал в гости приятель Йохана, с которым они вместе учились в университете Кёльна. Йохан тогда увлёкся медициной, а его приятель Франц фон Штольцберг – философией и риторикой, сделав неплохую карьеру, дослужившись до звания асессора*. Увидев меня, он не удержался и по приятельски воскликнул:
       – Ну, Йохан, дорогой! Где это ты такую жену отыскал? Красавица!  Настоящая Лилит!
       – А кто такая Лилит? – заинтересованно спросила тогда я.
       – Это первая жена Адама. Бог создал её из огня. И когда запах глины, из которой был вылеплен Адам, достиг её ноздрей, она его покинула и улетела к Люциферу. Говорят, что она новорожденных детей пожирает, и совращает неженатых парней. А в Вальпургиеву ночь вместе с ведьмами летит на шабаш. В её рыжих распущенных волосах гнездятся черти.
       – А как же Ева?
       – Еву господь Бог сделал из ребра Адама, чтобы была ему послушной и покорной женой.
       – Франц, довольно рассказывать на ночь страсти и мою жену пугать! – засмеялся Йохан. – Она теперь всю ночь мне спать не даст, будут вопросы и расспросы. Кстати, некоторые богословы утверждают, что Лилит была брюнеткой и хвостатой.
       Вспомнив об этом, я спросила Витольда:
       – А мог бы ты обернуться чёрным крылатым драконом, из пасти которого огонь и дым валит?
       – Не пробовал, но, если нужно для дела, попытаюсь.
       – В таком случае предлагаю, что, как только начнётся охота, ты обернёшься крылатым драконом, призовёшь гром и молнию, а я сяду на твою спину верхом, распущу свои рыжие длинные волосы, и мы пролетим над охотниками во всей своей мощи. У них от перепуга навсегда отпадёт охота в нашем лесу зверей стрелять!
        Мы углубились на лошадях дальше в лес, гораздо дальше, чем обычно. Только благодаря Витольду, знавшему каждую звериную тропку, мы смогли пробраться в этой густой чаще, да ещё на лошадях! Витольд показал мне свою прежнюю хижину, где он жил долгие годы, пока его не обнаружил Вольфганг фон Штайнберг. Заметив магические и хозяйственные способности Витольда, он оставил его при себе, сделав первым помощником. Я увидела небольшой сруб, под ним землянку, как я предположила, для хранения зимних запасов. Недалеко от неё рос большой куст бузины, и возле куста небольшой холмик с могильным камнем. Витольд нежно погладил бузину. И вдруг, по его волевому, начинавшему покрываться морщинами лицу, потекли крупные слёзы.
        – Фрау Эльза, я никому никогда этого не рассказывал, а вам мне хочется открыть душу, ибо никто другой меня не поймёт. Вы из простых бауэров, как и я.
        Усевшись поудобнее, Витольд начал рассказ о своей прежней жизни:
        Я родился в небольшой деревушке, недалеко от города Крефельда, в семье простых бауэров. Поскольку в семье уже было двое сыновей, моё появление на свет в Вальпургиеву ночь, да ещё в воскресный день, не вызвало у них особой радости. Вскоре после моего прихода в этот мир мать ушла в мир иной. Однако, доживавшая свой век бабушка обрадовалась, велев назвать меня Витольдом. Считалось, что дети, рождённые в Вальпургиеву ночь, становятся ведьмами или колдунами. Мне это совпадение с самого раннего детства приносило кучу неприятностей. Когда я проходил по улице без сопровождения взрослых, деревенские ребятишки кидали в меня камни и всё то, что попадало им под руку, обзывая вервольфом и ведьмаком. Некоторые кричали вслед: «Маленький колдун, покажи свои рожки!». Хорошо и спокойно я мог чувствовать себя только на природе, вдали от людей, в лесу или вблизи озёр. Моя бабушка занималась сбором трав, кореньев, ягод и других даров природы, и этому учила меня. Иногда нам удавалось увидеть в чаще леса девушек в сверкающих белых платьях, с длинными светлыми волосами и ярко-голубыми глазами. Они нам всегда улыбались и показывали ложбинки, где было много грибов и ягод. Как-то раз я подошёл к одной из  девушек очень близко, и мне захотелось прикоснуться к её волосам. Но бабушка меня сразу  одернула и даже наградила подзатыльником:
        – Это же зелигены – духи леса. Не смей к ним прикасаться! Они обидятся и уйдут от тебя навсегда!
        Общаясь с бабушкой, я так глубоко и искренне проникся многообразным миром духов, что не только не боялся их, но чувствовал на себе их дружественное расположение и желание оказать мне в трудные минуты помощь.
        Когда мы с бабушкой искали корни мандрагоры, перед нами бежали, подпрыгивая, маленькие смешные человечки, которых бабушка называла альрауны. Они тоже ласково улыбались и могли показать, где находится нужный корень. Иногда они перекидывались через голову и обращались в кошек или в других мелких зверьков.  Иногда после долгого хождения по лесу бабушку, присевшую отдохнуть на пенёк, начинала морить сладкая дрёма. Альрауны, к моей большой радости, оборачивались маленькими детьми и начинали игры со мной.
        Ещё мне нравилось во время сильного ветра играть с катающимися на волнах колосьев бекки**. Эти духи занимались охраной злаков, и когда появлялись деревенские ребятишки, собирающие букеты синих злаковых цветов, вытаптывая при этом посевы, они могли их напугать и обратить в бегство. Ко мне бекки относились по-доброму, и моя дружба с этими полевыми духами вызывала у ребятишек зависть.
        В преддверии зимы бабушка приносила полевого бекки с нашего участка в дом и поселяла его за печкой вместе с домовыми гномиками. На ночь она оставляла ему маленькие мисочки молока и зёрен, а в праздничные дни угощала его и домовых гномиков лебкухенами, штоленом и наливала им в мисочку сладкого глинтвейна.
        Но вот с кем бабушка велела мне быть осторожным, так это с бельвизами.  Эти духи, живущие в стволах  деревьев, очень непредсказуемы. На больших пальцах левых ног у них вместо ногтей растут острые серпы. Бельвизы опустошали поля, дразнили и всячески изводили людей, особенно в Вальпургиеву ночь. Пару смельчаков из нашей деревни пробовали объявить им войну, идя на них с крестом и распятием, читая при этом вслух «Отче наш». Но как только они перешагнули границу их влияния, парней хватил эльфийский удар***. Из этого случая бауэры извлекли урок, что портить отношения с бельвизами опасно. Моя бабушка показала, как нужно вести себя с ними, если случайно забредёшь в их владения.  Кинув на землю около межи нож с тремя метками, бабушка  крикнула:
       – Держи, бельвиз!
После этого мы спокойно прошли через поле и отправились по своим делам. А вечером бабушка показала мне их самих в полотнянных одеждах, тёмно-коричневых треуголках и в сопровождении жён, называемых у нас роггенмеме****. Их смуглые супруги ходили нагишом, сверкая чёрными грудями, из сосков которых сочилось ядовитое молоко.
       Однажды мы с бабушкой в поисках даров леса зашли в такие густые заросли, что как только увидели просвет между деревьями, сразу поспешили выйти на опушку. На опушке стояла девушка, очень похожая на зелигенов, только меня поразила её птичья нога, выступающая из-под кружева прозрачного платья. Девушка улыбнулась мне и поманила рукой. Бабушка кивнула в знак согласия. Когда я подошёл к ней, девушка одела мне на шею амулет и сказала, что он будет меня охранять в тяжёлые минуты, так как очень скоро бабушка от нас уйдет, и мне придётся очень-очень туго. По дороге домой, бабушка сказала, что эта Белая дама присутствовала при моём рождении. Матушку ей спасти не удалось, но зато она приняла меня и наградила даром, который проявится после того, как мне исполнится 18 лет. Увидеть Белую даму можно лишь людям, родившимся в воскресенье или носящим на шее подаренный ею эльфийский амулет.
      Вскоре, как предупреждала Белая дама, взяв на прощание мою руку, бабушка испустила дух.  На её похоронах я увидел  эльфов, фей и знакомых мне зелигенов, которые подхватили её лёгкую душу и унесли, а куда, я тогда ещё не знал. У нас наступали тяжёлые времена. Отец не успевал справляться с хозяйством, а мы были ещё малы, и он решил снова жениться. Взгляд его пал на одну красивую молодую вдову, у которой было двое сыновей постарше нас.
     Первое время она ловко управлялась с хозяйством, и мы были довольны. Но поскольку она была истовой католичкой, дружба нашей семьи с духами вызывала у неё гнев. Наше налаженное трудолюбивой бабушкой хозяйство постепенно приходило в упадок. Поле перестало давать хороший урожай. Домашний бекки  нас покинул, перед уходом разломав пивные бочки и запустив в крупы и муку жучков-долгоносиков. Вслед за ним ушли домовые гномики.  Вскоре нам стало настолько туго, что не хватало даже хлеба, и мой отец решил податься на заработки в соляную шахту.  В его отсутствие мачеха лютовала, особенно доставалось мне, так как она считала, что виной всех наших бед являюсь я, рождённый в Вальпургиеву ночь. Отец присылал нам то крупы, то мешок муки, а иногда, если удавалось, даже сало и колбасу. Но лучшие куски доставались мачехиным детям, а нам только объедки. Мои братья вскоре убежали жить к нашей второй бабушке, матери нашей покойной матушки, а принять меня она отказалась. Мачеха заставляла меня выполнять самую тяжёлую работу, а если её что-то не устраивало, не скупилась на брань и подзатыльники, а иногда стегала меня розгой. Однажды она послала меня вместе со своими сыновьями за хворостом. В лесу её дети решили меня испытать. Они связали мои руки сзади крепкой лозой, завязали глаза и велели самому искать дорогу домой, коли уж я ведьмак. Я не имел достаточно силы и не мог разорвать эти путы. Так вслепую я продвигался домой, пока не упал в волчью яму. От страшного падения и боли в спине я потерял сознание. Любой другой ребёнок давно бы умер, но меня спас амулет, подаренный Белой дамой. Сколько времени я пролежал в яме без сознания, не знаю. Очнулся от сильной ноющей боли и накрапывающего дождя. Я зашевелился и наткнулся на корни. Подполз и начал тереть о них лозу, связывающую мои руки. В течение многих часов, потирая лозой о корявый выступ корня, мне, наконец-то, удалось освободить затёкшие руки и снять повязку с глаз. Потом я начал руками копать ступени в земле, как единственную возможность выбраться из глубокой ямы. Мне понадобилось на это семь дней. Совершенно обессиленный, с невыносимой болью в спине и кровоточащими ранами на руках, я выбрался на поверхность и упал в полном изнеможении. Не было сил ни стонать, ни звать на помощь.  Когда же я открыл глаза, то увидел красивого юношу, который остановился и начал внимательно меня рассматривать. Он был одет в необычную для наших мест одежду. В руке он держал длинный меч с позолоченной рукоятью, расписанной замысловатыми знаками.  За его спиной стоял огромный кабан, послушный ему, как собака. Юноша протянул мне кожаную фляжку с тёмной жидкостью, издающей ароматный запах. Я припал к фляжке запёкшимися от крови сухими губами и, выпив её содержимое, почувствовал, как боль меня отпустила, и я смог подняться на ноги.
       – Вижу, что тебе стало лучше. Я смог дать тебе облегчение, но готовься к худшему. От этого падения у тебя начнёт расти горб, и я при этом не могу тебе ничем помочь. Но, тем не менее, ты вернёшься домой и до 18 лет будешь терпеть все невзгоды, которые свалятся на твою несчастную голову. Будь терпелив. После 18 лет ты получишь от меня дар и сможешь навсегда покинуть дом, в котором родился и который станет для тебя окончательно чужим. 
        Я спросил его:
        – Кто ты, добрый господин? Неужели сам Иисус сжалился надо мной, бедным и несчастным, и решил придти на помощь?
       – Нет, я не Иисус. Лучше тебе пока не знать моего имени и никому не рассказывать о нашей встрече. А когда ты станешь взрослым, я приду к тебе снова и открою своё имя. А пока время моей власти подходит к концу.  Мне пора улетать к своим названым неземным братьям и уступить землю другому хозяину.
       Я вернулся домой. Увидев меня, мачеха и братья позеленели от злости. Не знаю, что со мной было бы, но в это время дверь отворилась, и зашёл мой отец с большим мешком продуктов за спиной. Мачеха кинулась его обнимать, и говорить, с каким нетерпением она ожидала его возвращения. А одному из своих сыновей велела бежать к бабушке и привести обратно моих старших братьев. Мы прожили неделю в полном довольствии, и отец снова засобирался в дорогу.
       Больше я его не видел. В шахте случился обвал, и его придавило большой соляной глыбой. Братья вернулись к бабушке, а мне стало совсем худо. Чтобы выжить, мы ходили в лес собирать съедобные  коренья, ягоды, грибы. Братьям не всегда везло, и они часто приходили домой с пустыми корзинами. В сборе лесных даров мне каждый раз помогали зелигены. Кроме того, они угощали меня свеженадоенным молоком оленей и косуль, и парным мёдом лесных пчёл. Мои корзины были всегда наполнены доверху. Если бы не это, мачеха давно бы выгнала меня из отцовского дома.
       Вскоре в наш приход прибыл новый католический священник. Говорили, что его перевели к нам из Линна***** за неуёмное усердие - поспешную казнь не прошедших всех пыток обвиняемых в колдовстве, без обвинительного вердикта других священников. Он стал часто появляться в нашем доме и читать проповеди о Божьем гневе. С его приходом мачеха вся расцветала, на столе появлялись сладости. Сыновья мачехи прислушивались к каждому его слову, и после очередной проповеди глаза их загорались злобой, обращённой ко мне. Священник обещал в будущем пристроить их  на учёбу в монастырь как сирот. Мой несчастный вид и начинающий расти горб вызывали у него гнев так же, как у моей мачехи и односельчан. Он говорил, что я большой грешник, рожденный в греховную ночь, за что меня и постигла божья кара, и моё место на церковном суде.
       Со смертью бабушки и отца за меня некому было заступиться. Я молча сносил обиды, ожидая указанного срока и встречи с таинственным спасителем. Многие дети, попавшие в такие обстоятельства, отправлялись в город подмастерьями, либо нанимались кнехтами. Но меня из-за моего горба, и рождения в Вальпургиеву ночь, никто не желал брать даже простым бесправным кнехтом, дабы не навлечь в свой дом беды. Сыновья мачехи, как обещал священник, были отправлены на учёбу в монастырь. А я давно был бы выброшен жестокой мачехой за порог, если бы не приносил в дом обильные лесные дары.
        И вот, наконец, мой долгожданный день наступил. В Вальпургиеву ночь, ночь моего рождения, в нашей деревне разожгли костёр, на котором бауэры сожгли соломенное чучело ведьмы и под звон церковных колоколов обошли с зажжёнными факелами деревню. Я шагал с ними, но, выждав удобный момент, незаметно удалился от них в лес.  Зелигены подхватили меня под руки, и повели в неизвестном направлении. Они вывели меня на довольно большую поляну, освещённую лунным светом. В центре поляны стоял огромных размеров дуб, и горел костёр, вокруг которого веселились люди, в основном пожилого возраста. Они были одеты в светлые домотканые хитоны с капюшонами и держали в руках магические посохи. Один бородатый старец с жезлом в руке поднялся и подошёл ко мне:
         – Приветствую нового члена нашего святого братства, любимца Фрейра!
Я вначале растерялся и спросил:
         – Вы – друиды?
         – Нет, мы не друиды. Друиды служили древним кельтским богам. Мы же,  собравшиеся у нашего костра в праздник Майбаум, – жрецы  и посвящённые старых германских богов. Наши предки пришли в эти места с Севера и вытеснили ненавистных римлян с их отнятой прежде у кельтов земли. Живём в полной гармонии как с Асгардом, так и с Мидгардом, а также с животными и растениями, созданными асами.  Мы странствуем по миру, а в наш священный праздник Майбаум встречаемся на этом месте около священного дуба. Мало нас на земле осталось, так как наши братья, попавшие в лапы отцов церкви после ужасных пыток, оканчивают свои дни на костре. Но мы никогда не отступим от наших родных богов. Сами боги больше не вмешиваются в дела людей, и только Фрейр с сестрой Фрейей ещё могут помочь тем, кто им приглянется, как это случилось с тобой. Этот юноша, который дал тебе волшебный напиток и наградил своим даром, был сам Фрейр. Теперь ты должен остаться с нами, и мы тебя обучим всему, чем владеем сами. Ты выучишь руны и станешь одним из нас. Такова воля Фрейра. И прими в подарок от нас эти семь ножей, которые переходят по наследству тем, на кого упал взгляд Фрейра. Я научу тебя, как, при необходимости, с их помощью принимать обличия разных зверей.
       Так я остался с ними. Мы жили у подножья заросшего деревьями холма в неглубокой каменной пещере, покрытой мхом и увитой плющом. Эта пещера была ограждена от посторонних глаз не только зарослями деревьев-великанов, но и нашими заклятиями. Питались мы сладкими кореньями, ягодой, грибами, фруктами, всем, что могли собрать в лесу. А зелигены, наши частые гости, угощали нас парным молоком диких животных, дарили нам драгоценные камни, которые мы в трудную минуту могли обменять на дукаты и запастись кое-чем ещё, в том числе одеждой.  Иногда мы странствовали по городам под видом бродячих монахов, лечили больных и раненых, предсказывали будущее.  Могли помочь осаждённым городам, оборачиваясь ночью, когда никто не видел, зверьми, птицами, проникая в стан врагов, чтобы узнать их намерения. Люди благодарили нас за оказанную помощь, полагая, что мы люди христовы. Но в скором времени наш главный сказал, что мы должны идти в мир, каждый своей дорогой, так как вместе находиться нам стало опасно. За нами начала следить инквизиция. Поодиночке – кое-кто из нас может выжить и донести наши знания до потомков. Итак, спустя несколько лет я остался один, странствуя по лесам, питаясь тем, что произвела мать-природа.
        Однажды я забрёл в город Крефельд. Какая-то непреодолимая сила звала меня в город, где царила оживлённая суматоха. Жители спешили на площадь. Я пошёл за ними, повинуясь зову. На площади я увидел девушку, привязанную к столбу, её собирались сжечь, как ведьму. Она была наголо острижена, всё лицо и тело её были изуродованы пытками. Её пытали раскалённым железом, вешали на дыбу. Она отрешённо глядела в толпу, из которой в её сторону летели гневные ругательства и проклятья, и, казалось, уже ждала этой мучительной смерти как избавления от выпавших на её долю земных страданий. Но, вдруг, она взглянула на меня, и наши взгляды встретились. Её потускневшие от пыток глаза немного оживились, и как будто в них мелькнула тусклая искорка надежды, которая тут же погасла. Я начал думать, как же её спасти. Но в это время к ней подошли палач и священник. Палач укладывал под ней сухой хворост, а священник поднёс к ней Библию и велел покаяться за связи с дьяволом.
        –  Не виновна я ни в чём! Говорю, как перед Богом! – чуть слышно прошептала девушка!
        –  Не смей упоминать его святое имя, богоотступница! Палач, выполняй работу!
        Палач поджёг от факела хворост, и языки пламени начали подбираться к приговорённой. В моей голове пронеслась буря. Я напряг все мои силы, обращаясь к всесильному Богу Водану, моля его наслать на землю грозовые тучи. И случилось. В одно мгновение от набежавших туч всё потемнело. Огненные ножи молний рассекли увесистые мешки туч, ослепив ревущую, жаждущую смерти ведьмы толпу зевак, ударил оглушительный гром, и с его первым негодующим ударом с небес низвергнулся бурлящий поток небесных вод. Мне никогда не приходилось видеть что-либо подобное. Священник и палач грохнулись наземь без движения, а перепуганная толпа кинулась наутёк. Кое-кто посметливей кричал:
        – Не ведьма она, коли сами небеса разверзлись и погасили пожирающее пламя.
        Я кинулся к ней на помощь. Путы, которыми были привязаны к столбу её руки и ноги, уже начинали тлеть, и справиться с ними мне не представляло труда. Оборвав их, я подхватил её на руки и помчался что есть силы в сторону леса, так как знал, что только он может оградить нас от жестокости людей. В лесу я почувствовал, что ноша стала вдвое легче. И я увидел Белых дам, поспешивших мне на помощь. А навстречу из чащи леса уже бежали зелигены, которые несли в кубышке молоко, смешанное с мёдом диких пчёл и лесных трав. Уложив девушку на траву, они дали ей выпить. После этого девушка открыла глаза и взглядом дала понять, что может дальше идти сама. Взяв её за руку, мы стали углубляться дальше в чащу. Мы видели волков, медведей, и никто из них не собирался причинить нам вред, напротив, они сами уступали нам дорогу, взглядами показывая, куда идти дальше.
        Так мы пришли на широкую поляну, которую нам указали зелигены и лесные звери. Вся поляна была усыпана  ягодами. Чуть поодаль на ней рос большой куст бузины с чёрными сладкими ягодами. Я знал, что это любимый куст Фрейи, родной сестры Фрейра, которая не только помогает женщинам, но может приглянувшихся ей обучить искусству магии.  Эту благодатную поляну окружали высокие дубы, могучими стволами образующие мощную стену. Я наложил заклятие, чтобы ни один охотник не мог к нам сунуть свой нос, а около бузины устроил алтарь Фрейе. Я понял, что нам надо думать о жилье, да и девушку нужно вылечить от всех страхов и ужасов нечеловеческих пыток, пережитых ею в церковных подвалах Линна. Я начал копать землю. В это время ко мне подошёл медведь и своими огромными когтистыми лапами стал помогать. Работа ускорилась, и достаточная яма для устройства жилья была вырыта. Глаза девушки были полны ужаса и любопытства, но она молча сидела и смотрела. Потом появился волк, держа в пасти убитого зайца. Я мясо не ел, но знал, что девушке мясо необходимо, поэтому я принял этот подарок и во время отдыха освежевал его. Поджарив тушку, я накормил голодную раненую девушку. Шкурку, вымочив в лесном ручье, развесил сушиться на кустах. Впереди зима и девушке потребуется зимняя одежда.
       Так, выкопав землянку и укрепив потолки и стены, я разделил её на три комнаты: одну для меня, другую для девушки, третью для хранения съестных запасов. Ложе я устелил листьями и травами, которые днём подсушивал на солнце. Подушки я собрал из шишек хмеля, мелиссы, иссопа и мяты. После всех этих дел я решил над землянкой построить сруб. Для этого я уходил в лес. Бобры мне валили деревья, а медведь подтаскивал их к нашей землянке. Девушка оставалась на хозяйстве. Зелигены приносили ягоды, грибы, из которых она готовила нам еду.  Иногда они приносили ей драгоценные камни, и ей нравилось с ними играть, как маленькому ребёнку.  Ей было всего около пятнадцати лет. А я уже тридцатилетний холостяк с опытом жизни умудрённого сединами старца. Я не расспрашивал её, не хотел причинить ей боль воспоминаниями.
       Но вот однажды к моему приходу она произнесла серьёзным голосом:
       –  Витольд, камни, которые подарили мне добрые лесные духи, очень красивы, но их нужно отнести в город. В городе можно найти менялу или ростовщика, чтобы обменять их на продукты и вещи, которые нам будут нужнее, чем драгоценности.
       Я был счастлив, что Идан, как она назвала себя, наконец-то после долгого молчания заговорила. Это означало, что больная начинала выздоравливать. Она умывалась в лесном ручье, остриженные волосы отрастали, приобретая бело-пшеничный оттенок. А глаза заблестели небесно-голубым цветом. Только изуродованное пытками лицо портило её внешность. Последовав разумному совету Идан, ближе к вечеру мы отправились в город и зашли к первому попавшему на глаза меняле. Он был из рода хибиру, и, поэтому, не был склонен любопытствовать о происхождении драгоценных камней. Меняла заплатил нам значительно меньшую сумму, чем стоили эти камни. Но мы этому были рады и решили зайти в галантерейную лавку, чтобы одеть мою спутницу. Около добротных, но несколько грубых крестьянских нарядов она оживилась, как ребёнок, примеряя каждый наряд на себя.
       – А дукаты у вас имеются? – подозрительно спросил хозяин лавки.
       – Да. Заплатим сколько нужно, – ответил я.
       Когда девушка подошла к металлическому отполированному диску, чтобы посмотреть на себя, она вскрикнула от ужаса. Из отражения на неё смотрело  изуродованное пытками лицо.
       – Ох, майн Гот! Какая я страшная!
       – Я тоже не красавец, у меня за спиной горб!
       – Да что ты, Витольд! У тебя такие умные и добрые глаза! А твоего горба я не заметила. У тебя доброе сердце. Именно по сердцу я сужу о людях.
       Купив тёплую одежду, соль, крупу и некоторые инструменты, мы вернулись в наше скромное жилище.
       Идан родилась в бедной крестьянской семье близ небольшого городка Дюссельдорф. Росла она не только самой красивой в деревне, но и очень доброй души девушкой. Она любила ходить по лесу, собирать цветы, ягоды, оказывала помощь попавшим в беду лесным обитателям и за это её любили зелигены, эльфы, феи. Когда она подросла до возраста невесты, к ней начинали приглядываться все деревенские женихи. Вальпургиева ночь часто заканчивалась жестокими драками из-за майского дерева. Каждый из парней хотел, чтобы его дерево осталось стоять перед её окном, чтобы таким образом получить право к ней посвататься. Однако их родители оставались недовольны, поскольку её семья достатка не имела и, конечно, на хорошее приданое женихи рассчитывать не могли. Постепенно все они по настоянию родителей начали присматривать себе более обеспеченных невест, а на её руку оставались только два претендента: мечтательный Вилфрид и жёсткий Манфред, ни перед чем не отступающий ради своей цели. Манфред, единственный сын самого богатого бауэра в деревне, был уверен, что  сватовство к Идан сложится в его пользу. Однако, к большому негодованию Манфреда, четырнадцатилетняя Идан отдала своё сердце романтичному Вилфриду. Прислав сватов, Манфред получил отказ.
       Осенью сыграли свадьбу, и Идан переехала в дом к Вилфриду. Но Манфред был не из тех, кто отступает от желаемого. Его девиз гласил: «Не мне, так никому!».  Спустя несколько месяцев за счастливой девушкой прибыли церковные служащие с обвинением её в колдовстве. Манфред торжествовал, а Вилфрид притих и побоялся даже замолвить слово в защиту жены, опасаясь, что его заберут вслед за ней. Три месяца её, беременную, продержали в мрачной темнице. Потом её повезли на допрос в крепость Линн, где после нечеловеческих пыток озверевшие монахи насиловали её. У неё случился выкидыш. А когда она после ужасных и изощрённых пыток и издевательств, представляла собой что-то вроде окровавленного комка плоти и не могла держаться на ногах, служители приговорили её к сожжению на костре. 
       – Витольд, – сказала Идан, заканчивая свой рассказ. – Я хочу стать твоей женой!
       Из-за своего недостатка и отсутствия постоянного жилья, я никогда не думал о собственной семье, хотя я так крепко привязался за это время к Идан, что уже не представлял себе жизни без неё.
        Когда я сообщил ей об этом, она залилась своим серебристым смехом, сказав, что её жизнь теперь полностью  принадлежит мне, и куда бы я не пошёл, она пойдёт за мной даже в самые неприспособленные для жизни места. А в этом срубе с землянкой она чувствует себя гораздо лучше, чем в крестьянском доме, где приходится считать каждый крейцер и платить непосильные налоги в пользу феодала и церкви, которая после этих пыток стала ей ненавистна, и она с удовольствием примет мою веру – веру древних германцев. С принятием новой веры перед бывшим мужем, который боялся за неё слово молвить, и потерянным их общим ребёнком, она не чувствует никаких обязательств.   
       Взявшись за руки, мы прошлись три раза вокруг куста бузины, покрытого сочными пучками чёрных ягод, и, помолившись Фрейру и Фрейе, попросили их скрепить наш союз. С этой поры Идан из своей комнаты перебралась ко мне. Мы были очень счастливы. Идан развела огород, стала готовить вкусную еду, шить, стирать и штопать мою одежду.
       Мы прожили вместе несколько счастливых лет. Я обучил её азам магии, необходимой для жизни каждой женщины. Несмотря на выпавшие на её долю испытания, она сохранила чистую душу, и даже не вспоминала злом своих обидчиков. Без каких-либо усилий после моего обучения, она научилась летать на метле, как положено ведьмам. Когда на небе появлялась первая звёздочка, я оборачивался совой и садился ей на плечо, чтобы охранять  её в дороге, и она с большим удовольствием летала по ночному эфиру. Как-то раз мы увидели летающую по звёздному небу Фрейю в карете. Она помахала нам своей белой рукой и улыбнулась. Однажды Идан взлетела довольно высоко и мы увидели роскошный дворец из золота и драгоценных камней. Внутри него находились красивые люди высокого роста в необычной одежде. Но дальше взлететь Идан не могла. Тогда я понял, что это и есть Асгард – обитель древних богов, в которую нам, простым смертным, дорога заказана. Как только я это понял, дворец исчез из нашего поля зрения, словно его и не было. Мой учитель говорил мне, что боги во главе с главным Богом Воданом и его супругой Фригг живут в Асгарде, но периодически спускаются на землю и, невидимые для нашего восприятия, следят за нами. Небесный чертог Вальхалла примыкает к Асгарду. Вальхалла - это место вечного пребывания душ павших на поле битвы воинов-героев. Их души с поля боя забирают в Вальхаллу воинственные девы Валькирии, которыми командует Фрейя. С приходом христианства боги перестали нам показываться и участвовать в нашей жизни. И только Фрейра или Фрейю иногда могут узреть избранные ими, как это случилось в детстве со мной.
         Так счастливо протекала наша жизнь перед новым испытанием. Однажды Идан сообщила мне, что ждёт ребёнка. Я был безмерно счастлив, но как только сроки её беременности начали подходить к концу, ей вдруг захотелось увидеть своих родителей, которые, наверное, считали её давно погибшей. Я боялся её отпускать, так как чувствовал что-то недоброе, но она так сильно настаивала, что я не мог ей отказать. Я дал ей с собою кошель с дукатами и немножко драгоценных камней – подарок зелигенов. Мы пошли с ней к её родителям. Перед нашим выходом из леса ко мне пришёл во сне Фрейр и велел обратиться в голубя и лететь вслед за ней, и ни в коем случае не показываться её родным. А перед норнами даже Водан не властен. Проснувшись, я сообщил Идан о своём сне. Она ответила:
      – На всё воля богов!
      Я обернулся голубем и сел на её плечо, а перед домом её родителей взлетел к ним на окошко, чтобы видеть происходящее в доме. Родители вначале испугались её приходу, так как это уже была не первая красавица деревни. Её лицо было изуродовано пытками и  только по её серебристому  голосу и волосам, которые отросли, они её признали. До них дошло известие, что Идан не сгорела в костре, и после сильного ливня её труп на площади не был найден. Это означало, что их дочь ещё жива. Только её муж Вилфрид не поверил и женился на девушке из другой деревни по имени Тересия. На этот  раз он выбрал жену некрасивую, чтобы больше ни Манфред, ни кто-либо другой на неё не позарился. Она была хорошей хозяйкой, только матерью ей стать не удавалось, случались постоянные выкидыши. Это было наказание Вилфриду за Идан. Тересия совсем отчаялась, даже поехала с Вилфридом в Кёльн для поклонения деве Марии и мощам святых волхвов, чтобы они помогли ей стать матерью. После этого она опять забеременела и надеялась, что на этот раз выносит ребёнка.
       Известие, что Идан вернулась домой, облетело всю деревню, и к ним начали заглядывать любопытные лица, которые потом злословили о её обезображенном  лице. Дошло это известие и до Манфреда и Вилфрида. Манфред в тот же миг явился в их дом с угрозами в сопровождении нового приходского священника, в лице которого я узнал одного из сыновей своей мачехи. Они кричали, что немедленно вызовут стражу порядка и снова отдадут Идан под суд.
       От этой угрозы у Идан начались преждевременные роды. Я видел белую даму, которая пыталась ей помочь, но тщетно. Идан умерла при родах, родив двух девочек-двойняшек. Одна была белокурой и голубоглазой, как сама Идан, а вторая – темноволосая, лицом похожая на меня.
       Когда Идан умирала, я видел около её кроватки маленького мальчика в белой прозрачной камизе, который держал её за руку, а потом вместе с зелигенами и феями он повел душу Идан. Как я понял, это был тот самый не рождённый ею малыш, которого она потеряла во время пыток. Он тосковал без неё и пришёл встретить и проводить её в мир духов, в котором он уже освоился. Жена Вилфрида страшно испугалась, так как с приходом Идан их брак становился недействительным, и даже мог быть осуждён церковным судом. От этих переживаний она родила ребёнка, который через час скончался в судорогах. Но так как её груди были наполнены молоком, она велела Вилфриду немедленно отвезти её к умершей Идан, так как она желает стать кормилицей её дочкам. А если родители Идан ей разрешат, она их удочерит. Прибывшие стражи порядка увидели мёртвую Идан, оплакиваемую родителями, и кормящую девочек Тересию. Священники потребовали, чтобы Идан была похоронена за оградой кладбища, где хоронят висельников и самоубийц, так как она была обвинена прошлым судом в ведьмовстве. Её брак с другим мужем считается недействительным, и, потому, рождённые ею дочки считаются дочерьми дьявола. Родители Идан отдали им мешочек с дукатами и драгоценные камни, которые им принесла в подарок Идан, и они смягчили приговор. После совершеннолетия девочки должны будут принять постриг в монахини.
       Однако появившийся Манфред с другим мешочком дукатов для церковнослужителей сказал, что после совершеннолетия, то есть по достижению тринадцати лет, он желает жениться на блондинке, которая ему напоминает погибшую Идан. Церковники согласились, но вторая дочь должна будет принять постриг. Я весь содрогался от услышенного, но помочь я был не властен. После похорон Идан я обернулся медведем, выкопал её тело из могилы, принёс на нашу поляну и похоронил около  куста  бузины, где мы с ней вместе провели счастливые годы. Я так убивался горем, что однажды ко мне спустился Фрейр со своей сестрой Фрейей и сказал мне:
        – Витольд, я тебе говорил, что перед волей норн даже я не властен. За дочек не волнуйся, они теперь будут под покровительством моей сестры. Скоро мимо твоего сруба проедет барон Вольфганг фон Штайнберг. Он – отшельник, посвятивший себя магии и астрологии, и также, как и ты, наш приверженец. Его прежний слуга сошёл в царство фрау Хёлле, и теперь он нуждается в новом слуге. Мы направили его карету через лес таким путём, чтобы ты ему попался на глаза. Тебе будет хорошо в его замке. А когда он покинет этот мир, у тебя появится новый хозяин, жена которого будет рыжеволосой. Она любимица Чёрной всадницы Хильды, и ты должен будешь подучить её, как и свою Идан. А она, в свою очередь, поможет тебе устроить судьбу твоих дочерей. Предупреждаю тебя, что ты можешь оборачиваться вороном или любой другой птицей и навещать своих дочерей, но преждевременно не раскрывайся ни им, ни их приёмным родителям, и ни в коем случае не неси им подарки. Они – люди набожные и глупые, и, потому, все эти подарки сразу попадут в жадные лапы священников, которые примутся их терзать, угрожать и требовать ещё.  А твоя новая хозяйка поможет дочерям найти в жизни правильное решение. 
 
* Асессор – судебный заседатель, советник сеньора в суде.
** Бекки – полевик
*** Эльфийский удар – паралич
**** Роггенмеме – ржаные тётушки
***** Линн – Замок под Крефельдом, где производились допросы и пытки людей, подозреваемых в ведьмовстве



                Часть XXIII

                НИТИ СУДЬБЫ

       Молча выслушав печальный рассказ Витольда, я была потрясена выпавшими на его долю страданиями. Мою голову терзал безответный вопрос – вопрос о несправедливом устройстве жизни людей. Почему так случается, что добрым людям выпадают в жизни тяжёлые испытания, в то время как для плохих людей всегда находится благоприятный выход из самых запутанных ситуаций. Плохие люди имеют везение не только благополучно выплыть из жизненных неудач, но ещё и оторвать себе при этом жирный кусок.
       – А сколько лет дочерям?
       – Госпожа, им уже минуло 12 лет. Через год одна из них, Идан, будет просватана за ненавистного ей Манфреда, а вторая, Тересия, готовится к постригу в монахини. Я прилетал к ним и видел, как они по ночам рыдают, уткнувшись в подушки. Их дедушка сошёл в могилу, а бабушка бессильна чем-либо помочь. Крёстной матери Тересии через пять лет после их рождения всё-таки удалось стать матерью. У неё теперь свои три дочери-погодки. Но она моих дочерей по-прежнему любит и плачет вместе с ними. Она и её муж – люди робкого характера, и, потому, боятся замолвить за них слово, опасаясь за жизнь собственных детей. Манфред ходит самодовольный и ждёт, когда Идан исполнится 13, и её можно будет взять в дом женой.
       – Витольд, я слышала от знающих людей, что когда девушке исполняется 13 лет, она может расторгнуть помолвку, заключённую её родителями после рождения, если она сохранила девственность.
       – Госпожа, они бедны и, потому, бессильны. А инквизиторы алчны и безжалостны.
       – Тогда есть ещё выход. Я поговорю с Йоханом, чтобы твоих дочерей взять в наш дом. Агния обучит их работе горничных или камеристок, и тогда отправим их к дочерям Йохана. Там они освоятся, и, может быть, со временем выйдут замуж за оруженосцев или других парней из домашней челяди. Только нужно будет попросить у зелигенов немного камней, обменять их у ростовщиков на дукаты и внести как взнос в монастырь. Священники очень алчны, и тогда от них отступятся. А что касается намерений Манфреда, мы можем забрать их вместе с бабушкой, и он не будет знать, где их найти.
        Мы вернулись в замок. По моему озабоченному лицу Йохан сразу понял, что что-то стряслось. Я рассказала о жизни Витольда и его дочерях, умолчав только о германских языческих богах и превращениях. Йохан стал белее полотна.
        – Эльза, ты хоть понимаешь, во что ты ввязываешься? Знаешь ли ты священнослужителей и что случилось с моим предком?
        – Мне рассказала торговка, с которой я оказалось тогда рядом на ярмарке, что он был из племени хибиру, занимался каббалой, и за это был привлечён к церковному суду. Тогда он покаялся, принял католичество, и был отправлен в монастырь.
        – Ты знаешь не до конца. Каббалой интересуются некоторые корыстные монахи, чтобы, овладев её знаниями, дослужиться до высоких чинов и даже стать епископами, имеющими неограниченную власть в миру. Забрали моего прадеда в монастырь для того, чтобы он втайне учил их искусству и тонкостям каббалы. Другими словами, в монастыре он стал послушным орудием в руках церковников. Его оставшаяся в миру жена, чтобы выжить, вышла замуж за почтенного бюргера города Кёльна, небогатого барона фон Штайнберга, который усыновил её ребёнка. После смерти барона наследство было поделено между вдовой и его тремя старшими сыновьями. Этой скромной ренты хватило вдове, чтобы отдать сына в ученики к лекарю. Впоследствии он проявил большие способности к медицине, и лекарь выдал за него замуж свою дочь – мою бабушку.
        Я стал хорошим дипломированным врачом, возможно, и потому, что в моих жилах течёт немного крови деда. Такой дар достаётся не всем потомкам, но мне он достался. Ты и Витольд мне хорошо помогаете сборами трав и изготовлением снадобий, которые многих обратившихся ко мне за помощью поднимают на ноги. Кто знает, может быть, инквизиторы давно вычислили, кем является отец этих бедняжек, и идут по его следу, а Тересия будет для них приманкой. Мои дочери живут в других землях, у них влиятельные мужья, но я боюсь, как бы их тоже что-либо не коснулось. И подумай также о себе, как бы тебе чего не приписали «праведные» отцы церкви.
        Йохан приводил правильные доводы, но после разговора с ним я провела всю ночь в слезах. Я вспоминала свою прежнюю нелёгкую жизнь, которая в сравнении с жизнью Идан и её девочек уже не казалась такой тяжёлой. Утром за Йоханом прибыл посыльный, чтобы позвать его в дом к заболевшему священнику. Йохан провёл у него весь день. А я закрылась в своей комнате, сославшись на сильные головные боли, и весь день проплакала. Все попытки Агны вызвать меня оттуда, чтобы заставить хоть что-нибудь съесть, не имели успеха. Когда вечером Йохан вернулся домой уставший, Агна доложила ему, и он громким стуком в дверь потребовал, чтобы я его впустила для серьёзного разговора. Бледная, с заплаканным лицом, я отворила ему дверь. Вместе с ним вошла Агна с миской для умывания и кувшином воды. А за нею зашла Анетт, неся поднос с моими любимыми сладкими булочками и кружкой молока, в которое она подсыпала по моей просьбе толчёный чеснок, базилик и тимьян. Мне совсем не хотелось ни есть, ни пить. Но грозный окрик Йохана заставил меня сделать пару глотков молока. После чего Йохан велел позвать Витольда, а Агне и Анетт удалиться. Мы остались втроём.
       – Слушай меня внимательно, Витольд, – произнёс Йохан. –  Хочу изложить мои соображения. Во-первых. Мне хочется сказать, что я получил диплом врача, окончив медицинское отделение Кёльнского университета. Кроме медицины все студенты  университета обязаны были прослушать курс лекций по богословию. Читал курс наш декан Яков Шпренгер. Его лекции – это главы хорошо известного сегодня в католическом сообществе его мрачного творения «Hexenhammer»*, книги, написанной им совместно с нашем приором Генрихом Крамером, ставшей фактически руководством по борьбе с пособниками дьявола, проще говоря, с неугодными католической  церкви людьми. Я категорически не согласен ни с этой книгой, ни с её предшественницей – буллой папы римского Иннокентия III по борьбе с ведьмами. Моя позиция приравнивается к ереси. Костры инквизиции вот уже более двадцати лет разносят по Европе запах горящих тел невинных жертв. Ты меня понимаешь, Витольд. Что происходит в действительности, знаю не понаслышке. Второе, вот что надо сделать. Я говорил со священником, которого я всегда знал, как более-менее порядочного человека. Ему стало намного лучше после отваров, которые ты для него приготовил из собранных кореньев. Я ему рассказал о твоих дочерях, рожденных ведьмой, приговорённой к сожжению, но спасённой дождём. Разумеется, о твоих лесных похождениях и языческих взглядах умолчал, так как за это полагается тебе костёр как еретику и колдуну, а мне и Эльзе за то, что тебя прикрываем, в лучшем случае острог с полной конфискацией имущества. Инквизиторы быстро вынесут нам вердикт, после чего всё наше имущество должно будет перейти в их владение. Твои дочери по католическим законам являются незаконнорожденными, и единственная вещь, смягчающая обстоятельства, то, что бабушка с дедушкой крестили и воспитали их в истинной вере. У священника есть дальний родственник в замке Линн под Крефельдом, который занимается делами колдунов. Он очень алчный. Нужно попробовать его подкупить. Священник попытается сам это дело уладить. Под видом нападения разбойников, дочерей можно будет выкрасть, когда они пойдут вместе с односельчанами в лес по ягоды. Об этом позаботься сам, а Эльза чтобы в этом деле не смела участвовать, дабы не навлечь тень на нашу семью. Что касается их бабушки, пусть она пойдёт с дорожным посохом в дорогу на поиски внучек. По дороге ты встретишь её и на телеге привезёшь в наш замок. Что касается Вильфрида и крёстной матери Тересии – они слабые духом люди, и не должны ничего знать, так как под первой пыткой выложат всё стражам порядка.
        «Йохан, мой добрый, благородный Йохан! Ты, как никто другой, знаешь чудовищную опасность этого непростого мероприятия. И всё это ради меня – простой крестьянки, ради меня – рыжеволосой Эльзы! Но я не могу остановить события, мой дорогой и отважный, мой любимый муж Йохан! Сердцем люблю тебя!»
        Утром Витольд принёс шкатулку с драгоценными камнями, сказав при этом:
        – Хозяин, боюсь, что это не поможет. Инквизиторы очень алчны, и как только почувствуют вкус добычи, будут и дальше вымогать. Вы правы, не нужно вам подвергать себя опасностям. Я сам подумаю, как мне их вызволить. Я только смиренно прошу Вас предоставить моим дочерям пристанище в вашем замке, хотя бы временное.
        – Хорошо, Витольд. Впереди ещё год, за который нужно что-то решить.
        Мы возобновили наши конные прогулки, во время которых подъезжали к бывшему жилищу Витольда и он учил меня летать на метле, как много лет назад свою Идан. Я оказалась способной ученицей. Витольд оборачивался вороном днём и совой в сумеречное время и садился на моё плечо, охраняя меня в дороге. Хугин садился на моё второе плечо. Первое время наш уже взрослый совёнок Эдгард не желал воспринимать другую сову на моём плече, пробовал щёлкать клювом на Витольда, шипел и даже кидался в драку. Но постепенно примирился и стал усаживаться на моё второе плечо. Мы подлетали к горному озеру и, пока мои спутники летели дальше на разведку, я, сбросив с себя тяжёлую камизу, с удовольствием заходила в его холодные воды. Освежившись и одевшись, я укладывала за пазуху озёрную мяту** по старой крестьянской привычке и летела в те места, на которые мне указывали "разведчики". Набрав нужных нам лечебных трав и корений, я возвращалась бодрой и полной сил, приводя Йохана в восторг своей свежестью.
      В зимнее время купание мне заменяли лёгкие обливания в воде с настоем из сушёных трав. Летала я босой, с распущенными волосами, которые дома сразу же укладывала под чепец. В чепце я держала сухие, а летом свежие пучки лаванды и полыни, которые, как и шёлковая рубашка, предохраняли от досаждавших насекомых. В летнее время я велела Гансу наполнять водой огромную дубовую кадку. Солнце нагревало воду, и я добавляла туда запаренные свежесобранные травы. Йохан обожал эти купания, после которых я ему слегка массажировала спину:
        – Кто тебя всему этому научил? – поинтересовался он как-то раз.
        – Моя бывшая служанка, покойная Гудрун, – ответила я. – В её и моих жилах сохранилась кровь кельтов, и с нею к нам перешли древние знания и умения, а также рыжий цвет волос!
         Около нашей спальни, находились ещё две небольшие комнаты, куда, прожив определённое время в браке, обычно разбегались супруги. Мы были вместе уже второй год, но Йохан пока разбегаться не желал, несмотря на мои лёгкие недомогания в определённые периоды женской жизни или простуды. На такие случаи у него всегда имелся полушуточный ответ, что меня должен всегда держать под наблюдением дипломированный лекарь!
         Относительно судьбы дочерей Витольда, как я понимала, нужно обратиться за помощью к Чёрной всаднице. Я решила вместе с Витольдом накануне Самхейна слетать в её владения.
         И вот наступил долгожданный день. Я договорилась с Витольдом, что лететь буду с помощью волшебной мази ввиду того, что Йохан накануне строжайше запретил мне покидать замок. Перед вечером я приготовила в комнате Витольда для себя метлу с вставленной вовнутрь веткой омелы. Весь день я была паинькой, слушала все наставления Агны и Йохана, особенно те, что касались этикета и поведения в благородном обществе. Через десять дней грядёт большой осенний праздник – день Святого Мартина, день добрых дел.
        Вечером мы легли спать. Как только Йохан заснул, я наклонилась к прикроватной тумбочке, достала оттуда мазь и смазала ею виски. Вылетев из своего тела, я накинула на плечи плащ, подаренный мне камиозами, и выпорхнула из комнаты. Я была так взволнована предстоящей встречей с Чёрной всадницей, что перестала оглядываться по сторонам. В комнате Витольда меня ждала готовая к полёту метла, которая уже в нетерпении скакала по комнате.
        – Госпожа, да поможет нам Фрейя! – промолвил Витольд, и я вылетела в окно.
        Витольд последовал за мной. Он вышел за ворота усадьбы и поспешил в чащу. Там на пеньке он воткнул свои ножи и перекувырнувшись обратился совой и полетел за мной вслед. Бушевал сильный ветер, его порывы пригибали кусты и верхушки молодых деревьев к земле. Оглянувшись назад, я увидела летящего за мной Витольда. Страх и волнения исчезли. Мы летели в мои родные края, где я впервые в жизни встретила Чёрную всадницу. По дороге мы видели вылетающих из холмов маленьких фей, играющих на рожках эльфов, восседающих на кустах, как осенние цветы. Я увидала ватагу знакомых мне ведьм в чёрных колпаках и колдунов, скачущих на чёрных полупрозрачных конях. В это время раскрылся самый большой холм, и из него ринулись в воздух полчища душ усопших людей. Мне хотелось их рассмотреть поближе, в надежде увидеть кого-то из своих почивших близких, но поняла, что на это уйдёт много времени. Вдруг, к Витольду подлетела одна из теней. По её развивающимся в полёте белым волосам я поняла, что это Идан. Душа её беззвучно произнесла слова. Однако тот, кому они предназначались, воспринимал их естественно:
       – Витольд! Спаси наших дочерей! – Потом, обернувшись ко мне, добавила,
       – Госпожа, вся надежда на Вас! Хильда на чёрном коне уже скачет к вам!
       Я увидела ещё одну прозрачную тень, которая напомнила мне Свена. Я метнулась от неё в сторону, почувствовав, что она хотела увести меня за собой. Витольд кинулся наперерез тени, и она отступила.
       И вот перед нами мой родной лес и заветная поляна. Я услышала знакомое ржание – ко мне навстречу выехала сама Чёрная всадница. Она была в синем одеянии, украшенном жемчугами и диамантами.
        – Ну, наконец-то, Эльза, я тебя вижу в добром здравии, но с новыми проблемами.
        – Хильда, мы в отчаянии просим тебя! Подскажи нам, как спасти дочек Витольда от безжалостной инквизиции!
        –  Эльза, ты уже знаешь, и я не устаю это повторять, что всё в руках норн, неподкупных богинь судьбы, и их помощниц, перед которыми даже всесильные боги не властны. Родители Витольда при его рождении обидели одну из их помощниц и, поэтому, она ему мстит всю жизнь. Единственно, что иногда можно своё счастье, а то и жизнь предложить тому, кто тебе дорог. Иначе говоря, надо обменяться нитями судьбы. Но кто поставит на весы свою жизнь ради этого?
         В это время к Хильде подлетел Витольд. Начертив в воздухе тайный знак рукой, Хильда вернула ему на небольшое время прежний облик. Витольд с радостью произнёс:
       –  Я готов ради дочек положить на весы свою жизнь и принять все причитающиеся испытания!
       – Тогда слушайте внимательно. Девочек надо увести. И сделают это парни, которым они приглянутся. А для этого надо обратиться к Фрейе! Да и Ганс с Анетт давно своих родных не посещали. У них подрастают братья. Рослые, сильные и трудолюбивые. Может быть, в вашем имении для них работа найдётся. Агна с Анетт не хуже Гудрун научат их уму-разуму.
       Йохан готовится к благотворительному вечеру, на котором хочет показать тебя – свою жену-красавицу, но это и опасно. Туда явятся повесы похлеще Курта, с которыми не сила, а осторожность нужна. Инквизиция набирает всё большую власть в Митгарде, и ей нужны новые жертвы, которые нередко подбираются по жалобам отвергнутых любовников.
       Вижу, что с Йоханом твоя семейная жизнь удалась. Да, он для тебя отец, мать и муж в одном лице, так что постарайся его не сильно утомлять своими необузданными фантазиями. Ты правильно выбрала свой образ жизни. Уединение в лесной глуши лучше светской жизни со всеми её удачами, неудачами и непременным лицемерием.
        А теперь летите обратно, так как скоро вспыхнет огонь, и по небу промчится Дикая Охота. Я не хочу, чтобы вы были растерзаны дикими псами потустороннего мира. У вас ещё земные дела не окончены.
       Попрощавшись с Чёрной всадницей, мы возвратились домой. Утром я сладко потянулась в постели. Заскрипели половицы, и на пороге появилась Агна со стаканом молока и Анетт с миской и кувшином для умывания. Йохана уже в постели не было, а за окном бушевал ураган, который начался ещё ночью. Лежали поваленные старые деревья.
        – Давно такой бури не было, – сообщила Агна.
        Когда я была одета и спустилась в гостиную, я увидела, что утро уже подходит к концу. Да, проспала я! Йохан ещё не завтракал, так как ждал за столом меня. На столе стояла овсяная каша со струйкой пара, означающей, что она только что (в который раз!) из печи! В плетёных корзиночках лежали свареные яйца, булочки с мармеладом, фрукты, сладкие пряники и стояли стаканы наполненные молоком.
         – Да, ночью случилась буря, как никогда, – проговорил Йохан. – Вокруг усадьбы десятки деревьев с корнями повалило. Надо будет, чтобы Ганс их распилил на дрова. Старые люди поговаривают, что нынче довольно суровая зима ожидается.
         – Йохан, у меня появилась хорошая мысль в канун дня добрых дел! Давай предложим Гансу навестить родных. Он и Анетт из многодетных семей, и давно в гостях у родных не были. У них младшие братья, наверное, подросли. Неплохо было бы взять их к себе в замок слугами.
         – Что ж, пожалуй, можно. Пусть съездит. А когда поедем в Кёльн, вместо него за кучера на козлы сядет Витольд.

* Hexenhammer(нем.) - Молот ведьм
** Мята за пазухой – простолюдинки, не имея возможности приобрести благовония, пользовались ароматной травой


                Часть XXIV

                ДЕНЬ СВЯТОГО МАРТИНА

        По окончании уборки урожая с полей и садов на улицах и во дворах разгорались костры. Бауэры по местной традиции сжигали отслужившие, часто поломанные корзины, используемые для сбора фруктов, овощей и злаков. От этих костров поджигали факелы для проведения ночных факельных шествий. Эта давняя традиция жителей городов и деревень Вестфалии означала поиски Святого Мартина с тем, чтобы отблагодарить его за добрые дела, совершённые им одиннадцать веков назад. Это красочное шествие в виде длинной извивающейся огненной змеи очень зрелищно, и нравилось не только детям, но и взрослым.
       По случаю праздника намечался благотворительный вечер, устраиваемый бургомистром Кёльна в городской ратуше, на который были приглашены все влиятельные семьи округи: местная знать, члены Городского Совета, старшины ремесленных цехов, руководители купеческих гильдий, союза врачей, религиозных братств, представители общественных объединений, видные военачальники и почтенные горожане.
       Йохан фон Штайнберг, несмотря на переезд из Кёльна в своё имение, тоже был приглашен с семьёй на празднование, поскольку господин бургомистр высоко ценил заслуги Йохана как члена цеха врачей, поднявшего на ноги не только многих раненых солдат на полях сражений, но и бюргеров города Кёльна.
       Ранним утром Агна разбудила нас, и мы засобирались в дорогу. Мне хотелось одеться поскромнее, в привычные и удобные одежды, но Йохан даже слышать не желал. Пришлось мне позволить Агне надеть на себя этот ненавистный металлический корсет, сжимающий и сковывающий, как обруч, мое тело. Я становилась медлительной в движении, с несгибаемой спиной. Однако, это ненавистное одеяние придавало моей фигуре благородную осанку.  Агна одела меня в дорогое бархатное платье светло-коричневого цвета, отделанное золотистой парчой и кружевом, с большим количеством оборок. Рукава и подол платья были оторочены горностаевым мехом. Мою талию стянул с ювелирным убранством пояс, украшенный драгоценными камнями.  На шею Агна надела массивную золотую цепь и медальон на шнуре с огромным смарагдом в серебряной огранке. В мочках моих ушей также заиграли-засверкали смарагдовые серьги. На ноги Агна натянула шёлковые ажурные чулки, а коричневые бархатные туфли на небольших каблучках, украшенные каменьями и изящными пряжками, завершали мой праздничный наряд. Мои непокорные волосы Агна заплела в косу, перевила нитями жемчуга, после чего  уложила её на голове в виде короны и обтянула золотистой сеткой. Лоб украсила тёмно-зелёной  под цвет глаз смарагдовой диадемой. Потом подвела мне глаза, накрасила губы и, припудрив лицо, наложила на щёки слой румян. В завершение своей работы Агна побрызгала меня дорогими благовониями, привезёнными в Германию венецианскими купцами из восточных стран. Всю эту работу Агна выполняла с большим терпением, филигранным умением и просто с огромным удовольствием. А я? С какой бы радостью стянула с себя всё это великолепие и облачилась бы в простую крестьянскую одежду! Однако Йохан пришёл в восторг от моего внешнего вида.  Пришлось покориться обстоятельствам.
       Сам Йохан с помощью Витольда облачился в чёрный бархатный костюм,  украшенный горным хрусталём и жемчугами, и чёрные штаны брэ. Талию перепоясал широким поясом, с пряжкой, украшенной орнаментом из горного хрусталя и агата. На ногах его красиво смотрелись белые чулки и чёрные с удлинённым острым носком кожаные туфли «пигаль» с пряжками, украшенными драгоценными камнями.  На голове его возлежала чёрная шляпа с большими полями, тулью которой кокетливо украшали два пушистых страусовых пера. На шее его красовалась массивная золотая цепь с агатовым медальоном, в который он вложил кусочек моего локона. На среднем пальце правой руки Йохан носил большой агатовый перстень, служивший ему также личной печатью.
       Беременная Анетт невольно залюбовалась нашим внешним блеском, ободряюще и одновременно восторженно улыбнувшись мне. Вместе с нами ехала Агна, которая должна была меня сопровождать на вечере в те моменты, когда Йохан удалится с другими мужчинами для решения вопросов благотворительности и добрых дел, ради которых это празднование и было организовано. Мне в этот момент надлежало быть в обществе дам под руководством жены бургомистра. Я никак не могла привыкнуть к праздничным вечеринкам и чувствовала себя в этом обществе неуютно и одиноко, замечая под дежурной улыбкой обеспеченых кёльнских вдов и перешёптывающихся между собой кумушек скрытую снисходительность и неприязнь ко мне.
        Одиннадцатое число ноября-месяца. На дворе стояла довольно прохладная осенняя погода. Агна накинула на мои плечи меховую пенулу со шлейфом и  капюшоном, и мы поднялись в карету.
       Сама Агна оделась со вкусом, как полагалось камерфрау, со знанием своего места в иерархии обслуживающего персонала: бархатный наряд бордового цвета с белым кружевным воротником, на шее связка агатовых нитей, на голове большой чепец с рядами белых брюссельских кружев на макушке и присборенной полоской на лбу.
     – Вперёд, мои дорогие! – крикнул Витольд, сидевший на козлах в одежде кучера. Карета помчалась в Кёльн.
       К обеду мы подъехали к городской ратуше Кёльна на Хойплац*. К нам подошли два лакея и, подставив руки, помогли мне и Агне сойти по ступеням. Витольд отвёл карету с лошадьми в конюшню. Конюхи загнали лошадей в стойло, напоили и насыпали им овса.
       – Не волнуйтесь, госпожа! Если вас кто-то из недругов окинет недобрым взглядом или захочет сделать зло, обращайтесь мысленно ко мне. Я найду, как справиться с обидчиком, – догнав нас, шепнул мне Витольд.
      В большом зале городской ратуши собралась возбуждённая, в праздничном настроении нарядная публика. Присутствовали представители всех направлений жизнедеятельности города. У задней стены по центру зала стояли большие бархатные кресла, напоминающие трон. На них восседал бургомистр со своей пышнотелой, одетой в бархат, шелка и парчу супругой Матильдой. Дочери сидели рядом, а их рослые сыновья стояли позади родителей. По правую руку бургомистра сидели представленные ему бароны и графы, чуть дальше католические священники, монахи и купцы Ганзейского союза. По левую толпились наряженные согласно иерархическому статусу старшины ремесленных цехов с разодетыми по моде жёнами.
        Стоящие позади бургомистра с супругой сыновья окидывали зал задорным молодецким взглядом. По их выражению было видно, что им порядком надоел этот этикет, и они мечтали сбежать к сверстникам, чтобы провести время в молодых потехах, военных играх либо потанцевать в хороводе с красивыми девушками, а то и подхлестнуть за молодыми жёнами, привезёнными на праздник своими стареющими на пятом десятке мужьями. Впрочем, последние и сами были не прочь поразвлечься в тихих уголках дворца, и, потому, стреляли по залу томными глазами. В противоположность братьям дочери бургомистра выглядели благочинно, и неподвижно сидели около родителей. Их взгляды были устремлены в толпу священнослужителей, тем самым показывая своё целомудрие и набожность, так как были на выданье.
        – Барон фон Штайнберг с супругой! – произнёс распорядитель вечера.  Йохан, сняв шляпу, вежливо поклонился и, став на одно колено перед бургомистром и его женой, поцеловал ей руку. А я склонилась в лёгком поклоне, сделав реверанс, как учила Агна.
        – Моя супруга Матильда и я очень рады видеть вас на нашем благотворительном празднике, помня ваши заслуги лекаря в рыцарском отряде и в нашем городе, господин барон. И мы также рады поприветствовать вашу молодую супругу, – произнёс бургомистр, поцеловав мою руку. – Как поживают ваши очаровательные дочери, обретя своё счастье в новой семейной жизни?
      – Благодарю, господин бургомистр. Изабель вышла замуж за графа  Конрада Ангельберга и проживает в его фамильном замке во Франконии под Вюрцбургом. А Бригитт - за барона Генриха фон Эдельбрехта и проживает в его владении в земле Рейнланд-Пфальц.
      На этом мы уступили место следующему гостю, а сами примкнули к наряженной в шелка и бархат знати. Невдалеке прохаживались их пажи и оруженосцы. Некоторые из них вели беседу со своими знакомыми из свиты бургомистра или других влиятельных особ. Окружающие окинули меня пристальным улыбающимся взглядом, под которым я почувствовала скрытую холодность женщин и изучающие взгляды мужчин. Взглянув на их головные уборы, я увидела шляпы и береты их оруженосцев, сшитые в своей прежней мастерской.  Агна, заметив моё краснеющее лицо, отвела меня к обитым бархатом креслам и, усадив на одно из них, махнула рукой лакею, который проносил по залу поднос с напитками. После выпитого бокала освежающего морса я почувствовала облегчение. Невольно кинув взгляд в сторону бюргеров, я заметила некоего франта с фигурой, знакомой до боли. Когда он повернулся, я узнала Курта, возле которого суетилась молодящаяся престарелая красотка. Вероятнее всего, это была его жена Амелинда, пытающаяся скрыть морщины под толстым слоем пудры, помады и кружев. А Курт своим хищным взглядом стрелял по залу в сторону молодых дам и девушек. Я глянула на Йохана, который оживлённо беседовал с другим бароном, одним глазом поглядывая на меня, отчего я чувствовала себя защищённой. Да и верная камерфрау Агна с меня глаз не спускала!
       В это время распорядитель, ударив жезлом по подвешенному в большом зале железному щиту, подождал минуту, пока стих шум в зале, и объявил танцы. На удивление, ко мне устремились молодые рыцари, приглашая по очереди на танец. Увидев одобрительный взгляд Агны – моей талантливой учительницы танцев - я приняла приглашения и легко закружилась по залу. Рыцарь, который чаще других приглашал меня на очередной танец, кружа по залу, незаметно направил меня в сторону соседней комнаты и, выведя незаметно за портьеру, сделал попытку поцеловать. Согласно науке Агны мне нужно было вскрикнуть и "потерять" сознание, как полагалось в этом случае среди знатных особ, но вместо этого во мне проснулась бауэрин, и я со всей силы влепила кавалеру пощёчину. Рыцарь опешил:
     – Фрау баронесса, вы ведёте себя, как простая бауэрин!
     – Мои предки происходят из кельтских народов, не терпящих насилия. Вот, поэтому, в минуту опасности во мне закипает их кровь. Кроме того, моя память хранит неприглядные деяния бродячих рыцарей благородных кровей, нападавших на разрозненные земледельческие поселения, убивающих безоружных мужчин, насилуя их жён и дочерей, не задумываясь, что в жилах рождённых ими детей будет течь их кровь. – объяснилась я раздражённо, забыв в эту минуту светские уроки Агны.
       – Фрау, никогда не задумывался о черни. Простите за причинённое беспокойство.
       Вернувшись в зал к ожидающей меня Агне, я присела с намерением отдохнуть, но меня тут же пригласил на танец высокого роста худощавый граф с длинными чёрными волосами, перетянутыми на шее узлом и густой чёрной бородой, мужественным и одновременно добрым взглядом прищуренных чёрных глаз. Одет он был в чёрные одежды и носил, как и Йохан, модную с недавнего времени испанскую шпагу на боку. Я не могла отказать этому благородному рыцарю. Когда танец окончился, граф усадил меня в кресло и, откланявшись, отошёл к группе ведущих оживлённую беседу мужчин. Агна удалилась на некоторое время, и сказала, чтобы я оставалась в кресле. Я уже начала скучать и ждала, когда эти танцы закончатся, как, вдруг, ко мне из толпы бюргеров направился Курт.
       – Приятно увидеть старую знакомую. Но почему в таком роскошном наряде? Неужели тебя взял на содержание городской лекарь? А эти рыцари, принимая тебя за баронессу, не ведают, что  танцуют с простой бауэрин, которая раньше шила береты для их пажей.
       Я замерла от неожиданности, а в это время к нему наперерез подскочил Йохан, обнажив свою шпагу. Танцевавший перед тем со мной граф, быстро подошёл к нам и произнёс:
       – Не стоит обнажать шпагу перед простолюдином, господин барон. За оскорбление, нанесённое вашей жене, этот бюргер будет удалён из зала. Моя прабабушка тоже была из простых бауэрин. А мой славный прадед прожил с ней всю жизнь. Она нашла его брошенным на поле битвы, умирающего от ран и выходила в своём деревенском домике при помощи отваров из лечебных корней и трав. Несмотря на запрет родителей, он с ней тайно обвенчался, за что был лишён наследства. После рождения моего деда родители его простили. Однако он не пожелал жениться вновь на ровне, когда его жена ушла в мир иной.
       И, действительно, подошедший распорядитель попросил Курта покинуть зал. Я, наконец-то, одержала победу над своим бывшим, да и в некоторой степени теперешним, врагом и приветливо улыбнулась Йохану и графу. Чуть позже я увидела в окне карету, в которую вошла Амелинда и вслед за ней, поигрывая от злобы  желваками, Курт.
       Наступило время обеда. С верхнего балкона ратуши раздались звуки охотничьего рога, призывающие к парадному обеду. Нас всех рассадили согласно титульной иерархии. Впереди восседали служители католической церкви и настоятели монастырей: епископы, ординарии, пресвитеры, протоархимандрит и аббат, за ними титульная знать: графы, бароны, чуть дальше за отдельными столами купцы, руководители цехов и почётные бюргеры. На накрытых белыми скатертями столах находились приборы для каждого приглашённого: нож, вилка, ложка и золотой или серебряный кубок. Когда все гости расселись на скамейках вокруг столов, в зал вошли слуги, каждый с кувшином в руке и полотенцем на шее. Они поочерёдно подходили к каждому гостю. По окончании мытья рук слуги начали вносить и ставить на столы подносы с угощением. И, прежде всего, главное блюдо праздника Святого Мартина – подрумяненные на вертелах гуси и вокруг них запечённые яблоки и другие фрукты собранного урожая. Затем на столах появились зажареные кольца колбас, бараньи ноги, приправленные шафраном, кабанье мясо с изюмом и черносливом, жареные кролики с грибами, поджаренные куры, фазаны и перепела с чесночным соусом, всевозможные пироги с мясной, рыбной и капустной  начинкой, паштеты из щук, фаршированные карпы, маринованные грибы и любимое блюдо немецкого народа – квашеная капуста с обжаренными в кипящем свином жире сосисками.
       Перед началом трапезы поднялся епископ и произнёс речь о добрых делах Святого Мартина. Он напомнил, что когда Иисус, переодевшись в нищего, у городских ворот попросил помощи, то из всех, въезжавших в город всадников, только Мартин остановился, сошёл с лошади, отсёк мечом половину плаща и накрыл замерзающего полуголого нищего, а затем, достав из дорожной сумки хлеб, отдал его голодному человеку. С этого времени его стали называть Святым Мартином.
       После окончания речи епископа с кресла встал бургомистр, который поздравил всех присутствующих с Днём Святого Мартина и Днём добрых дел, пожелал всем приятного аппетита, и гости приступили к трапезе. Слуги и оруженосцы разносили по залу кушанья, останавливаясь около каждого гостя, укладывая ему в тарелку очередной кусок жареного мяса и наливая в кубок вино, пиво, ипокрас, холодный морс и подарок ганзейских купцов – заморский душистый напиток**. Музыканты играли на гуслях, лютне, ребеке, а миннезингеры услаждали слух гостей задушевным пением божественных гимнов и саг, прославляя могучих предков. По залу носились шуты, акробаты и жонглёры.
      Моё внимание привлекла молоденькая служанка. Ей было не более 13 лет, такая же бледная, худосочная и рыжеволосая, как я в прежние годы. Она собирала на поднос со стола объеденные кости, а мальчик-паж с благородным личиком подкладывал хозяевам тарелок новые куски пищи. Я посматривала в их сторону и увидела, как один разжиревший, изрядно захмелевший барон щипнул молоденькую служанку за ягодицу. Перепуганная служанка уронила поднос на пол. Возле неё быстро оказался распорядитель с плёткой, намереваясь отстегать её по спине за оплошность. Меня это внутренне оскорбило, и я, взглянув на плётку, разломила её рукоятку пополам. Охмелевших гостей это рассмешило. А служанка, собрав упавшие кости на поднос, поспешила уйти.
       После горячего и закусок пажи и лакеи внесли в зал десерт: яблоки, сухофрукты, лесные ягоды в меду, различные пирожные, пряники, сладкие пирожки с творогом, изюмом и мармеладом.
       По окончании сытной трапезы лакеи снова внесли кувшины с водой  и полотенца, и гости, вымыв руки, поднялись из-за столов. Юноши, девушки на выданье, оруженосцы, которых на следующий день должны посвящать в рыцари, удалились в зал и закружились в своём молодёжном хороводе, распевая в такт песни. Часть молодых рыцарей устроили в саду рыцарские состязания до первой крови. 
       Мужчины постарше собрались в свой круг. Одни играли в кости и восточные игры на клетчатой доске, другие решали деловые проблемы, третьи договаривались о помолвках своих детей, пока беззаботно резвившихся среди ровесников, не предполагая, что в эту минуту решается их дальнейшая судьба. А более деловые и практичные решали земельные дела.
       Я вместе с Агной последовала за женщинами в большой зал, где госпожа Матильда под мелодичное пение миннезингеров раздавала небольшие подарки на память. Дошла очередь до меня. Вынув из своей шкатулки браслет, она хотела надеть его на мою руку, как, вдруг, в этот момент мне на голову свалился маленький белый, как первый снег, фуро***. Оказывается, всё ручное семейство во главе с его матерью забралось подальше от шумной толпы на высокий шкаф. А этот любопытный малыш решил высунуть свою смешную мордочку, чтобы понаблюдать за происходящим, но не удержался на своих маленьких ещё не окрепших ножках и скатился вниз. Его выходка очень рассмешила окружающих дам, а перепуганный зверёк, забравшись под вырез платья, перебрался в рукав.
       – Примите его в подарок вместе с этим браслетом фрау фон Штайнберг! – рассмеялась фрау Матильда.
       Пушистый зверёк пришёлся мне гораздо больше по душе, нежели браслет. Сидевшая около неё служанка принесла небольшую клетку, чтобы в ней мы повезли его в замок.
        Время подходило к полночи. Молодёжь веселилась, не замечая времени. А гостей постарше, пожелавших остаться на ночёвку, лакеи отводили в предоставленные им комнаты. Йохан велел мне с Агной идти спать, а он появится чуть попозже, по окончании деловых бесед. Лакей с подсвечником в руке повёл нас в комнату. По дороге я услышала сильный плач. Приглядевшись, я увидела эту маленькую рыжеволосую служанку, которая рыдала, уткнувшись в плечо молодого слуги несколько старше её. Рядом стояла более рослая пышногрудая служанка, по-видимому, главная, которая резко сказала:
        – Немедленно отправляйся. Ты не первая и не последняя. Я тоже так начинала, а теперь вами всеми командую.
        Я тотчас оценила ситуацию и вскрикнула, сделав вид, что теряю сознание.
        Служанки и Агна устремились ко мне. Подхватив меня под руку, Агна хотела меня повести.
        – Агна, тебе одной не справиться. Пусть младшие слуги мне помогут.
        – Ханн, нынче велено взбить перину господину епископу! – выпалила старшая служанка.
        – У Ханн для этого слабые руки. Пусть поможет дойти мне до комнаты и останется у меня ночевать на полатях. Может быть, её помощь мне понадобится ночью. А к господину епископу пойдёшь ты, и твои крепкие руки выполнят эту работу гораздо быстрее и лучше.
       Побагровевшая служанка не смогла мне перечить и молча удалилась. А Ханн, подхватив меня под вторую руку, вместе с Агной довели до указанной лакеем комнаты.
        – Госпожа, помогите мне, - кинулась мне в ноги Ханн.
        Как я поняла из её невнятного рассказа, у неё нет приданого, чтобы выйти замуж. А поскольку её родители задолжали крупную сумму налогов казне, она вынуждена была устроиться служанкой. Юноша-слуга, который её успокаивал, хотел на ней жениться, но родители ему запретили, так как наметили ему девушку не очень видную, но с хорошим приданым. Тогда он бежал из дома и устроился на работу слугой рядом с Ханн.
        – Ханн, в прихожей, рядом с нашей комнатой, только одна кровать для Агны, так что ложись спать на полати, а молодой слуга пусть доложит хозяевам, что я велела тебе подежурить около своей спальни ночью. Утром всё образумится.
       В это время вошёл взволнованный Йохан, так как до него дошло известие, что мне нездоровится. Я его поцеловала и сказала, что всё в порядке. Когда все заснули, я мысленно открыла лежащий вдали свой ридикюль и ко мне подлетела коробочка с мазью. Натерев мазью виски и обернувшись в белую занавеску, я пролетела сквозь стены и подлетела к комнате епископа. В его комнате я услышала гневный окрик:
       – Ты мне надоела! Я хочу видеть Ханн!
       – Фрау фон Штайнберг стало дурно, и Ханн отвела её в отведенную их семье комнату, а фрау баронесса попросила её остаться до утра.
       – Чтобы завтра вечером была у меня! Негодницы! – визгливым голосом прокричал епископ и повернулся на другой бок носом к стенке.
       После ухода служанки, приняв облик рыжеволосой Лилит, я вошла в комнату сквозь стену:
       – А меня не желаешь приласкать? Или я хуже той бледной служанки, которую охраняют силы небесные!
       Епископ, выпучив перепуганные глаза, заорал:
       – Диавол! Демоница, Суккуб, Лилит! О, Пресвятая Дева! Oh, Jesus! Спасите меня грешного!
       – Поздно! Никто к тебе не придёт! Твои мирские грехи уже перевесили чашу терпения Господа! Место в аду ждёт тебя!
       Выскочив из своей тёплой постели перепуганный епископ помчался по коридору с криком:
       – Спасайте! Демоны в замке! Ведьмы! Ведьмы-ы!!!
       Из комнат повыскакивали сонные перепуганные гости в ночном белье, колпаках и чепчиках. А бегущий по залу епископ в нижнем белье и белом колпаке свалился на пол и забился в судорогах.
        А я вернулась в своё тело с чувством удовлетворения. Но уснуть мне так и не удалось. В дверь громко постучали и позвали Йохана на помощь. Вошедший паж помог Йохану одеться и, схватив свой лекарский сундучок, с которым никогда не расставался, Йохан побежал на помощь епископу. Последнего слуги уложили на носилки и отнесли в комнату. Йохану пришлось пустить ему из вены кровь и дать выпить микстуры. Постепенно епископ начал приходить в сознание, но подняться с кровати не мог - ноги не слушались. Он никак не мог взять себя в руки: то начинал метать гром и молнии, то похныкивал от бессилия и страха.
       Только лишь с помощью слуг епископ смог появиться утром в зале после случившегося с ним эльфийского удара. От страха перед Божьей карой он прочитал присутствующим в зале проповедь о милосердии. Потом добавил:
       – В штате работников господина бургомистра пребывает служанка Ханн, которая должна отработать родительский долг. Её жених, который не может на ней жениться из-за отсутствия приданого, ушёл из родительского дома, и нанялся на работу в штат прислуги в доме бургомистра, чтобы быть рядом с нею. Чтобы они не впали в грех от мирских соблазнов, будем все милосердны и соберём на подносе, который пронесёт перед нами мой доверенный, пожертвования, чтобы нашим ближним хватило погасить долг и собрать бедной Ханн на приданое.
       Все присутствующие в этот день – день благотворительных мероприятий без труда собрали нужную сумму. После этого епископ обвенчал молодых, и они отправились к своим родителям.
       Мы тоже откланялись всем семейством, ссылаясь на сильную занятость делами и усталость, и поехали домой. По дорогам ходили маленькие дети в колпачках небольшими группками с латернами**** в руках, напевая: 

                Ich geh' mit meiner Laterne
                und meine Laterne mit mir.
                Dort oben leuchten die Sterne
                hier unten da leuchten wir*****.
 
Мы остановились около них, Йохан подбросил им в мешочек мелких монет, и мы поехали дальше. Я держала на коленях клетку и любовалась своим новым приобретением, которого назвала Ники. Йохан, обняв меня за плечи, спросил:
      – Эльза, скажи честно, это ты ночью епископа напугала, чтобы спасти Ханн?
       Мне ужасно не хотелось рассказывать об этом не только занятому многими делами мужу, но и тревожить его колдовскими чудесами. И я по-доброму соврала:
        – Нет, не я! Я лежала в постели и видела во сне, как Пресвятая Дева Мария помогает невинной Ханн выбраться из трудного жизненного положения.  Кроме того, епископ заявлял, что ведьма к нему вышла не из двери, а через стену. Я так не сумею.
        – Не нравится мне всё это, и особенно шутки с церковью. Мрачная книжонка "Молот ведьм" этих двух богословов, с которыми судьба свела меня лично в университете, пользуется огромным успехом в делах инквизиторов как руководство по определению принадлежности к колдунам, и переиздана, по крайней мере, тринадцать раз, в том числе в Испании, Италии и Франции. Охота на людей под видом «охоты на ведьм» из года в год  только расширяется.

* Хойплац – Сенная плошадь
** Копорский или русский чай
*** Фуро или фретка – помесь хорька и соболя
**** Латерны – фонарики с горящей свечой внутри
***** Я шагаю с моим фонариком,
      И мой фонарик со мной.
      Там наверху светят звёзды,
      Здесь внизу светим мы.


                Часть XXV

                ПОХИЩЕНИЕ НЕВЕСТ

       Моя дальнейшая жизнь в нашем уютном замке после благотворительного вечера в праздник Святого Мартина потекла дальше своим чередом, неспешно, при полном согласии в семье и быте. Йохан был всё так же добр и предупредителен, обожал и любил меня, а Агна стала менее придирчиво обучать меня светским манерам.
       Подросли звериные дети. Волчата и поправившиеся от ранений кабаны с косулями были выпущены в лес. Иногда вечерами недалеко от замка слышался знакомый волчий вой. Это наши воспитанники Гери и Фреки приходили нас навестить. Я бежала на кухню и, набрав лакомства, с удовольствием их угощала. А они, в свою очередь, с благодарностью отгоняли от нашего скотного двора сородичей. Поев и поиграв со своим воспитателем Вольфом, опекавшим их в детстве по праву старшего, они убегали обратно в лес. Олени и косули тоже наведывались к нам, им доставалось немного сена из наших запасов. Ганс поднимал в таких случаях маленького сына Йохана, и тот, полный детского восторга, протягивал к ним свои маленькие ручонки с небольшим пучком сена. Наш новый воспитанник – маленький фуро носился беленьким комочком по всему дому, успевая куснуть за хвост Вилли или Мицу, пытавшихся отнять у него лакомый кусочек.
        Прошли Адвенты, приближалось Рождество. На землю выпал обильный снег, укрывший  белым покрывалом заваленную опавшей листвой землю и нахлобучивший белые меховые шапки на изящные головки сосен и пушистых елей. Остролист, покрытый ярко-зелёной листвой и красными ягодами, отгонял от селения злых зимних духов. Водрузив с помощью лесной прислуги корону на голову, он самодовольно потешался над отстранённым от дел облысевшим дубом, передавшим ему после Литы до праздника Йоль* корону и с ней все права. Только лишь благородная невеста дуба – зелёная омела в золотом венце и опоясавший его страж – зелёный плющ, которому не страшны ни снега, ни морозы, оставались его самыми преданными друзьями и единственными украшениями. Но в Йольскую ночь с 21 на 22 декабря остролист, правящий тёмной половиной года, смиренно возвращает корону возродившемуся Солнечному королю дуба, властителю светлой половины года, дарующему жизнь, после чего вечное, никому неподвластное Колесо года разворачивается на летнее направление. Как только жена главного германского Бога Водана Фрийя вместе со своими помощницами дисами выпустит в Митгард своего сына – Бога Бальдра, дни начнут прибывать, ночи укорачиваться. Все подробности этих важных для древних германских и кельтских народов событий и верований я узнала из рассказов покойной Гудрун и теперь, более подробно, от Витольда. Что меня особенно привлекало в старых языческих верованиях - это то, что земная природа в каждом своём явлении управлялась своим определённым Богом и принимала непосредственное участие в жизни людей. 
        По случаю празднования дня Йоля Витольд изготовил Йольский венок из веток ели и сосны и зажег в своей комнатке восемь больших свечей, чтобы хватило на самую долгую ночь в году. Обычно этот праздник организовывают женщины, но Витольду пришлось всё делать самому. Он накрыл стол в комнате, принёс кабанью голову**, положил на неё правую руку и, как делал всегда, дал клятву верности древним германским богам.
         За день до Рождества по нашей общей просьбе Витольд принёс из леса стройную пушистую ель и укрепил её в гостином зале в дубовой кадке с водой.  Агна с Анетт украсили её свечами, яблоками, бумажными игрушками, различными сладостями. Кроме того, по  сторонам ёлки они повесили четыре блестящих стеклянных шарика, только-только входящих в моду. Йохану пришлось заказать недешёвые шары у стеклодувов в ремесленном квартале Кёльна.
       Пришедшие в дом крестьянки под руководством Агны и Анетт наводили в доме чистоту и готовили на кухне рождественские блюда. Нафаршировав молочных поросят и рождественских гусей сухофруктами, они натёрли их маслом и мёдом, смешанными с сушёным толчёным чесноком, майораном и другими специями, и передали мужчинам для обжаривания на вертелах. Из печей доносился приятный запах выпечки, рождественской каши, печеных яблок с мёдом и орехами, ржаного хлеба с выдавленным на подрумяненной корочке прямым католическим крестом. И, конечно же, по кухне разносился специфический пряный запах глинтвейна.
       В камине гостиной пылал огонь. Приходилось часто подбрасывать сухой хворост и дрова из-за того, что наружные двери подолгу оставались открытыми в этот морозный день.
       Около камина лежало ожидающее наступления праздника подготовленное по всем правилам рождественское полено из ясеня, заблаговременно, чтобы подсохло, принесённое Гансом из леса, которое будет гореть или тлеть в камине двенадцать праздничных дней вместе с остатками прошлогоднего полена. А ввиду того, что я, посоветовавшись с Йоханом, за день до Рождества отправила Ганса в Виттхайм за его братьями и братьями Анетт, он заранее перед отъездом вырубил на бревне традиционный католический крест, полил во всю длину глинтвейном с мёдом и обсыпал мукой и зерном, что должно принести в дом счастье и процветание. После сгорания дерева остатки в виде пепла должны перейти в моё с Витольдом распоряжение – мы добавляли пепел в лекарственные снадобья. Над камином зелёной короной красовался наряженный рождественский венок из веток ели, а чуть поодаль - ветки падуба, омелы и плюща.    
        Мы собирались пойти в деревенскую кирху после появления на небе первой звёздочки и послушать Святую Мессу навечерия Рождества Христова, после чего вернуться в замок вместе со священником и приступить к рождественской трапезе. На трапезу мы пригласили наших крестьян. Среди них я чувствовала себя гораздо лучше, чем на званом вечере у титулованных особ, к которым никак не могла привыкнуть.
        Неожиданно у меня кольнуло в сердце, я резко поднесла руку к сердцу и побледнела.
        – Эльза, что случилось? Ты стала белее снега! – спросил перепуганный Йохан
        – Нюхните, госпожа, – Агна поднесла к моему носу нюхательную соль.
        – Ничего не надо. Я просто переволновалась от праздничной суеты.
        А настоящей причиной моей бледности были внезапно нахлынувшие на меня воспоминания о праздновании Рождества в доме покойной фрау Краузе, когда Свен подсыпал мне сонного зелья в тот злополучный грог, который перевернул мою жизнь, полную и без того постоянных тревог и борьбы за место под солнцем. Эти трудности – необходимые жизненные испытания, о чём мне сказала когда-то Чёрная всадница. Слова суровые. Однако они мне придали силы и даже помогли преодолеть невзгоды из-за чувства уверенности, что испытания рано или поздно закончатся.
        Я вспомнила Эмми, такую добрую и романтичную! Где она сейчас? Как ей живётся в своей родной Англии в фамильном замке своих предков, о котором она мне рассказывала много интересного. Как бы она обрадовалась, узнав, что у меня любимый муж, семья, что я теперь баронесса, что живём мы в небольшом замке в окружении прекрасных людей.
        Мои воспоминания прервали песни крестьянских детей, постучавших в дверь, чтобы пропеть рождественские гимны и посыпать нас освящённым в кирхе зерном. После окончания таинства Агна раздала им сладкие пряники, печёные яблоки и мелкие монеты.
       Вернувшись из церкви, и едва успев снять тяжёлые зимние одежды, мы услышали за окном скрип гружёной телеги.
       – Br-r-r! Halt! – раздался протяжный бас Ганса, приехавшего на повозке, запряженной двойкой лошадей.
       Я выглянула в окно. Ганс что-то объяснял двум рослым парням, за спиной которых стояли ещё трое подростков. Как я догадалась, это были младшие братья Ганса – Дитфрид и Хартман, а трое подростков – младшие братья Анетт: Гергард, Джервальд и Трогод. Навстречу им выбежала с радостными возгласами Анетт с маленьким Йоханом. Ганс нежно обнял жену и сына, пошёл с ними в дом и, поклонившись Йохану и мне, преподнёс большой рождественский букет, состоящий из омелы, плюща, остролиста с красными ягодами и еловых веток с шишками. После чего он представил нам младших братьев.
        – Витольд, они поступают под твою ответственность. Покажи им комнату, где они будут жить, и объясни им их обязанности в доме, и всё прочее, – распорядилась я.
        – Достойные женихи для наших деревенских красавиц! – воскликнула, глядя на статных братьев, Агна.
        – Жениться им ещё рано! Пусть сначала Ганс и Витольд их уму-разуму научат! – засмеялась я.
       По окончании праздников Дитфрид и Хартман перешли в распоряжение Витольда. Они оказались такими же сообразительными и работящими, как их старший брат. А обучением братьев Анетт занялся Ганс.
       – Госпожа, я уже старею. Может быть, обучить их мельничному делу, да и научить с пчёлами общий язык находить? – обратился ко мне как-то Витольд.
        – Учить-то – учи! Только чувствую я, что старшие в нашем имении долго не задержатся. Так что обучай одновременно с ними и братьев Анетт. Старшим предопределено дисами в других землях обосноваться. А младшие братья, вероятнее всего, с нами останутся. Витольд, я обдумала, что надо сделать и ты, конечно, не станешь возражать. На Майбаум*** мы должны будем послать Дитфрида и Хартмана в деревню на твоих дочерей посмотреть.
       Проходили один за другим зимние праздники и будничные дни, и вместе с ними долгие зимние вьюги и бураны. Йохан врачевал. К нему часто обращались за помощью жители окрестных поселений, и он никому не отказывал, иногда довольно поздно  возвращаясь домой. Я не спеша вышивала гобелены, фантазировала, поскольку шёлковых ниток разных цветов у меня было предостаточно, и, главное, эта работа была мне по душе. Агна иногда пела под клавикорд. У неё был мягкий грудной голос, и нам это нравилось. Витольд обучал молодых ведению хозяйства, плотницкому делу в мастерской и многому другому. 
       Весна начинала вступать в свои права. Наша семья, как и положено по католическому предписанию, отпраздновала Пасху, а вслед за ней наступал черёд Майбаума и праздника Пфингстен.
        – Витольд, пора осуществлять задуманное дело, одобренное Чёрной всадницей. Ребята, слушайте меня внимательно, – обратилась я к Дитфриду и Хартману. – Скоро Вальпургиева ночь. Вы должны будете поехать вслед за летящей ночью ведьмой. Она вам укажет дорогу к вашим будущим жёнам. Дитфриду на плечо сядет наш воспитанник Эдгард, а к Хартману в дороге подлетит дикая лесная сова. Они будут вас охранять в дороге. Не боитесь?
        – Нет, госпожа, нисколько не боимся!
        Я видела, как загорелись глаза у братьев, которые, как и Ганс, были рослыми, обладали могучей силой и свойственной их возрасту жаждой приключений. Они хорошо работали, так что вполне могли теперь обзавестись собственными семьями.
       Как и было оговорено, в Вальпургиеву ночь, привязав к сёдлам украшенные яркими шёлковыми лентами срубленные берёзки, братья уселись на лошадей и тронулись в путь. Когда Йохан заснул, я натёрла виски волшебной мазью и вылетела в окно. Братья меня не узнали, так как я была укутана в плащ с капюшоном, и поехали за мной вслед. Витольд, обернувшись совой, сел по дороге на плечо одному из братьев, мчащимся на конях полевым галопом.
       Благополучно добравшись до деревни, мы приблизились к дому, где жили дочери Витольда. Я устроилась на трубе дома, чтобы было удобней наблюдать за разворачивающимися событиями. Деревня досматривала последние сны перед скорым рассветом. Около дома стояло украшенное майское дерево, как я поняла, поставленное Манфредом. Никто другой в деревне не смел ему противостоять, поэтому он спокойно храпел в постели, не боясь очередного соперника. Не было смельчака, который мог бы выбросить его дерево и поставить своё. Не совсем так было в своё время с матерью сестричек – Идан.  В ту ночь около её дома происходили частые драки между деревенскими женихами. Даже сам крепыш Манфред возвращался домой после такой шумной ночи с многочисленными ссадинами и подбитым глазом.
      Братья, подъехав к дому, спокойно вырвали майское деревце из земли и забросили его подальше от дома. А вместо него установили два своих. Потом заглянули в дом через пергаментное окошко, чтобы разглядеть спящих сестёр. По улыбающимся лицам братьев я поняла, что они остались довольны выбором. Теперь им нужно было посидеть поблизости до рассвета на карауле. Некоторое время спустя братья увидели крадущуюся к дому мужскую фигуру. По его худобе было видно, что это не Манфред, а посланный им кнехт. Братья были к этому готовы и кинулись к нему наперерез. Намяв бока, они привязали к его рукам выброшенную берёзку и отправили восвояси. По совету Витольда я укрыла братьев туманом, чтобы побитый кнехт не смог их узнать.
       По возвращении домой мы улеглись в постели, чтобы отдохнуть от тяжёлой ночи, а Витольд обратился вороном и полетел в деревню. Он увидел взбешённого Манфреда, который не рискнул рассказать об этом в деревне, чтобы не попасть под насмешки, орал на Идан, Тересию и их бабушку, напомнив им, как попала на костёр их мать. А когда он покинул дом, дочери облегчённо вздохнули - в их сердцах поселилась надежда.
        Спустя месяц в день Пфингстена бабушка велела девочкам пойти с другими деревенскими девушками к водопаду и бросить в него по обычаю гадальные венки, чтобы увидеть, в какую сторону их отнесёт течение.
       В этот раз братья выехали с рассветом. Дитфриду на плечо сел Хугин, а к Хартману в дороге подсел подлетевший ворон, указавший братьям, в каком месте окажутся венки. Они поскакали вдоль речки, на противоположной стороне которой, девушки бросали венки. Течением реки в их сторону отбросило два из них. Выловив венки, братья надели их на головы, нашли брод и проскакали в венках мимо толпы девушек. Идан и Тереза в первый раз увидели тех, кто бросил вызов самоуверенному и жестокому Манфреду. Над последним уже тихо посмеивались односельчане. Уверенный в своей силе Манфред сказал Идан, что к осени пришлёт в дом сватов и не намерен впредь терпеть её «невинные шалости». А Тересия пусть готовится в нонны.
        Братья провели ночь в лесу в небольшом шалаше и с первыми лучами снова поскакали в деревню. Они под видом охотников проехали мимо проходивших девушек с букетами из овсяных метёлок, в середине которых находилась роза****. Когда девушки разбрелись по лугу так, что никто никому не мешал, они подъехали к Идан и Тересии. Сёстры, узнав своих избранников, подарили им свои букеты в знак согласия, а затем собрали новые, без роз. Это не ускользнуло от внимания других крестьянок. Манфред был взбешён окончательно и велел своему кнехту держать девушек под постоянным присмотром. Почувствовав опасность, братья решили опередить Манфреда.
       Приближалась самая короткая ночь года накануне Иоганнова дня – самого долгого дня года. Многие жители поселений называли это явление по-старому – «праздник Лита» или «Миттзоммерфест». С наступлением темноты растительный мир буйствовал, приобретая особую силу, воздух был насыщен до предела ароматом цветущих трав, всевозможными снующими духами, душами умерших, и всякой носившейся по эфиру вредоносной нечистью. В прудах и озёрах подстерегали коварные никсы, в болотах – болотницы и блуждающие огоньки. Деревья и травы шептались между собой, а птицы и звери заговаривали на человеческом языке. Старые люди советовали не спать в эту ночь из-за возможных неприятностей, и быть настороже.
       Покойная Гудрун рассказывала, что в эту ночь происходит бракосочетание между Госпожой и Господином: Землёй и Небом. Каждый житель земли обязан умыться июньской росой и разбросать по дому ветки берёзы, иоганнову траву, фенхель, заячью капусту и белые лилии.
       Витольд, подвесив над дверьми и воротами ветки берёзы и бузины с ещё зелёной ягодой, помолился могущественной Фрейе, которая в летнее солнцестояние, как щедрая мать, давала земным детям жизнь и плодовитость, и ещё затемно начал готовить молодых людей в дорогу. Братья взяли с собой подарки для невест: шёлковые платки, кольца и немножко дукатов.
       В этот раз вместе с ними поехали младшие братья Анетт, на случай необходимой помощи. Умывшись росой, Хартман и Дитфрид поехали вперёд, а тройка подростков последовала за ними на некотором расстоянии. На лесной полянке они сделали остановку, чтобы напоить и покормить сочными травами лошадей и найти подходящие для проезда тропки в незнакомых лесах.
       Подъехав к деревне, когда солнце уже клонилось к западу, они увидели людей в венках, идущих с охапками зелени для украшения жилищ. Сестёр среди них не было. Они поскакали к их дому и, заглянув вовнутрь, увидели плачущих девушек и рядом с ними бабушку, которая что-то объясняла. Рядом с нею находился парень, тот самый кнехт, опозоренный ими накануне Майбаума. Громким стуком в дверь Хартман сообщил о своём прибытии:
       – Хозяйка, отвори дверь, разговор есть!
       – Кто вы такие? – услышали они в ответ голос бабушки.
       – Если желаешь своим внучкам счастья, отвори дверь. Мы приехали по благословению их отца и желаем взять их в жёны.
       У хозяйки дома затряслись руки, но братья услышали в ответ крик кнехта:
       – Убирайтесь отсюда, голодранцы. Мой хозяин богатый, имеет большую власть. Если станете на его пути, окончите жизнь на дыбе или на костре!
       – А ты его позови, пусть дело решит поединок, как положено по нашему обычаю.
       И, не дождавшись ответа, решительный Хартман дёрнул дверь с такой силой, что старый засов сломался. Ворвавшись в дом, братья вручили каждой девушке по платку, кольцу и горсти монет, как требовал обычай. После этого, посадив их на круп коней, помчались в обратный путь. По дороге их встретили братья Анетт, чтобы оказать помощь, в случае столкновения с Манфредом. Время шло к полуночи, луна ещё не вышла и было достаточно темно.
 Я полетела в эту бурлящую ночь по небесному своду на метле,  одним глазом наблюдая за происходящими событиями, другим  рассматривая эльфов в ярких одеждах и фей, вылетающих на прозрачных крылышках из зелёных холмов.
        Действительно, скоро началась погоня. Манфред устремился за братьями в сопровождении своих кнехтов и крепких деревенских парней с арбалетами. Несмотря на темноту, преследователи, хорошо знающие самые короткие дороги в своём лесу, начали настигать. Наученная Витольдом, я пустила им в глаза мираж. Когда первый раз подула, преследователи увидели бурелом. Пока они объезжали «поваленные деревья», мираж рассеялся, и они снова помчались вперёд, догоняя братьев с невестами. Теперь перед ними возникло топкое болото с горящими огнями глаз всякой нечисти, волосатыми лицами, из пасти которых исходил огонь. Потеряв время на его объезд, Манфред и его слуги нещадно хлестали лошадей. Расстояние снова стало сокращаться. В третий раз на их пути появился горящий участок леса, они потеряли время на объезд и ещё неистовей рвались вперёд. В этот опасный момент я уловила мысли Витольда:
       – Госпожа, позовите на помощь Чёрную всадницу. Без неё нам не справиться.
       Я закричала во весь голос, который для скачущей погони  был услышан как свист сильного ветра:
       – Хильда, молю тебя! Приди нам на помощь! Где ты, Чёрная всадница? Мы без тебя не справимся! Хиль-да-а-а!
       В этот момент лес словно раздвинулся, и на образовавшийся простор выехала во всём своём великолепии и могуществе Чёрная всадница в зелёном бархатном наряде, на котором под светом луны сверкали, переливаясь, жемчуга, диаманты и смарагды. Следом за ней появилась свита из эльфов, сидов, фей, лесных камиоз и грозных серых бельвизов с острым серпом вместо большого пальца ноги. Выехав наперерез догоняющим нас крестьянам, она, властно взмахнув рукой, произнесла:
       – Остановить погоню! На колени перед законными жителями лесов и кущ! 
       Перепуганные крестьяне замерли от ужаса и страха, и, забыв о погоне, выпрыгнули из седла и встали перед Чёрной всадницей на колени. Манфред, выехав вперёд на своём коне, крикнул:
       – Ты кто такая? Я – богатый бауэр, за мной стоит святая церковь и инквизиция, которая доберётся до всех еретиков и блудниц.
       – Может быть! Но тебе этого увидеть не придётся, мерзкий простолюдин! – разгневалась Чёрная всадница и сделала ведомый ей одной тайный знак рукой.
       В этот миг её зелёный наряд, в том числе и драгоценные камни, окрасились в чёрный цвет, и Манфред свалился с лошади, сражённый эльфийским ударом. Перепуганные крестьяне замерли на месте, не зная, что дальше делать, а кнехты кинулись его поднимать.
       Хильда изобразила ещё один знак, и около неё возникла повозка.
       – Уложите в неё своего хозяина и везите домой. С рассветом повозка превратится в трухлявый пень. Пусть окончит жизненный путь в собственной постели! А вы, все остальные, если не хотите уйти в мир иной через инквизиторский костёр, везите его домой и навсегда забудьте об увиденном. А своим детям и внукам накажите, чтобы не делали зла людям, находящихся под покровительством духов природы! Мне больше не попадайтесь на глаза, потому что в следующий раз всех сброшу в пропасть.
       Безропотные кнехты уложили Манфреда на повозку и повернули домой. А мы, поблагодарив Хильду, поскакали в замок. Дома я влетела в своё тело, оставив метлу в комнате Витольда. А Йохан, повернувшись на другой бок, спокойно досматривал сон. Анетт отвела уставших от бурных и тревожных ночных событий сестричек к себе и, дав им выпить ипокраса, уложила спать на полати. Витольд, приняв свой прежний облик, вернулся домой счастливый, что, наконец, может обнять своих дочек, за которыми раньше мог наблюдать только в обличии ворона или совы.
       Утром во время завтрака сестёр подвели к Йохану, который обещал переговорить со священником, чтобы в течение недели повести их в нашу церковь и обвенчать с братьями Ганса. Под руководством Агны они должны ознакомиться с жизнью дома и своими обязанностями. Анетт вместе с другими работницами займутся свадебным столом и их нарядами. А Ганс и Витольд поедут за их бабушкой.
        – А мы тоже получим таких красивых невест, как Идан и Тересия? – спросил переминавшийся с ноги на ногу самый младший, Трогод.
        Мы все дружно рассмеялись, а Витольд ответил:
        – Сперва подрастите, а потом и для вас найдутся жёны. Вот у Вильфрида с Тересией как раз три дочери мал-мала меньше подрастают, чем не невесты для вас.
        – А разве у нас в деревне своих девушек не найдётся? Зачем вам далеко ехать? Лучше учитесь у Ганса, и тогда за вас любая девушка в нашей деревне с радостью замуж пойдёт, – поучительно произнесла Агна.
       – А, вообще-то, ведьмы не такие злые, как те, другие, которыми нас с детства пугали. Одна ведьма в белом плаще нам постоянно дорогу указывала, и охраняла, как могла. А в последний раз к нам прискакала на помощь ещё чёрная ведьма, красивая такая. Спасла нас от преследователей, которые могли бы нас растерзать, – выпалил Хартман
       – Не смейте Чёрную всадницу ведьмой называть! – вскрикнула я, едва не поперхнувшись молоком. – Она помогает добрым людям, а злым лучше ей на пути не попадаться. Ты же видел, как она Манфреда наказала за все злодеяния. А про белую ведьму забудьте, она сама о вас вспомнит, когда почувствует, что необходима.
       - Эльза, скажи честно, не ты ли им помогала? – спросил Йохан, когда мы остались вдвоём.
       -  Нет, Йохан, не я. Как я могла выйти из нашей спальни, которую ты так тщательно запер, а ключи себе на шею повесил.
       Я знала, что в такие подробности Йохана посвящать нельзя, ради благополучия и мира в нашей семье. Да и, в конце концов, я его не совсем обманула. Ведь летала только моя душа, а бренное тело спокойно всю ночь лежало в спальне на супружеском ложе.

* Йоль – древнегерманский праздник зимнего солнцестояния.
** Кабанья голова. Кабан священное животное бога Фрейра, ритуальное блюдо Йоля, на которое клали руку и произносили клятву верности
*** Майбаум – Майское дерево
**** В средние века в Германии существовал обычай: девушка отвечает взаимностью, если дарит букет с розой, если нет – без розы


                Часть XXVI

                КОСТЁР ИНКВИЗИЦИИ

       Спустя неделю после прибытия дочек Витольда священник согласился обвенчать Хартмана с Идан и Дитфрида с Тересией. После их побега Ганс с Витольдом съездили к бабушке сестёр и предложили ей переехать в наш замок. Она вначале не соглашалась, потому как на деревенском кладбище были похоронены её дочь, муж, родители. Но Ганс ей объяснил, что это нужно сделать ради внучек. Скоро, со смертью Манфреда, священники кинутся искать беглянок и первым делом заглянут к ней. Под изощрёнными пытками поднаторевшей на казнях инквизиции любой невиновный заговорит. Потом Ганс добавил, что хозяева замка имеют возможность отправить её внучек с мужьями в другие земли к своим дочерям, чтобы их след, вообще, затерялся. Родной отец Идан и Тересии, работающий в замке управляющим, тоже считает, что так для них будет безопасней. Пока что девочки находятся в замке, где опытная экономка обучает их работе камеристок и горничных, чтобы они при новых хозяйках знали работу по дому.
       Бабушка, наконец, согласившаяся с доводами, принялась связывать в узлы свои нехитрые пожитки, а Ганс и Витольд переносили их на телеги. Перенесли и короб с несушками, а козу привязали к телеге, поскольку бабушка не желала расставаться с кормилицей. Бросив последний взгляд на родное жилище, бабушка вытерла слёзы.
        При выезде из деревни им навстречу вышел священник, который властно спросил, куда она собралась.
        – Перейду к сестре свой век доживать. Дочь умерла, внучки покинули. Может, теперь её внуков понянчу.
       Священник смерил всех подозрительным взглядом и, остановив его на Витольде, вдруг визгливым голосом вскричал:
        – Ты ещё жив, проклятый ведьмак?
        Витольд, ничего не ответив, стегнул лошадь вожжами и помчался, что есть силы, вперёд. К счастью, священник не успел разглядеть находящиеся в телеге вещи бабушки, его взгляд остановился на телеге Ганса с животными.
        – Кто этот человек? – задал он вопрос Гансу, который немножко замешкался от неожиданности.
       Но, быстро собравшись с духом, Ганс ответил:
       – Не знаю, святой отец, в дороге с ним случайно повстречался, и как будто в одну сторону ехали, вот и болтали о делах житейских, чтобы время скоротать.
       – Откуда ты знаешь эту бауэрин?
       – Да мы не знакомы. Просто я проезжал мимо, а она стояла на обочине и ждала попутной телеги. Телега моего попутчика была занята, а я налегке, вот и решил бабушку подвезти.
       – Поклянись мне на Библии, что не лжёшь! – вымолвил священник последнее веское слово.
       Ганс замялся, не зная, как поступить. Он верил мне безоговорочно, но давать ложную клятву на Библии не решался. В эту минуту с дерева стремительно слетел ворон и клюнул священника в лысину. Священник начал от него отбиваться библией, забыв, что она священна, и начал звать на помощь. Но и ворон не хотел отступать. Следом за ним подлетела стая сородичей, чтобы ему помочь. Священник рванул наутёк, забыв о Гансе.
       Когда все прибыли в замок и Ганс подробно рассказал о случившемся, у меня защемило сердце от предчувствия чего-то нехорошего. На некоторое время воцарилось молчание: каждый молча размышлял, как быстрее и безболезненней развязать начинающий затягиваться узел на нитях судьбы. Витольд высказал свои соображения, что, пока есть время, нужно поскорее провести обряд венчания и отправить молодые пары к дочерям Йохана в другие земли, на которые власть местных священников не распространяется. Йохан согласился с этим. Он тоже прекрасно понимал обстановку, и чем она грозит.
        Благодаря взносу на ремонт храма и тому, что ввиду болезненности деревенского священника, Йохан как врач часто помогал ему, священник, не откладывая дела на потом, обвенчал молодых людей. Мы довольно весело отгуляли свадьбы. Молодых поселили в небольшом строении, примыкающем к замку со стороны нашего зелёного огорода. Слева от них находился доходящий до речки луг с пасекой, и чуть дальше мельница. Место оказалось очень удобным и романтичным.
        В один прекрасный летний день за воротами замка раздался звук горна. Это приехали, как и обещали, дочери Йохана со своими мужьями и детьми. Радостный отец выбежал их встречать. Ганс с братьями подошли к каретам, чтобы помочь им выйти. С ними прибыл отряд оруженосцев и пажей, которых Агна и Витольд повели разместить в специально подготовленном для этого случая крыле замка. Агна была особенно счастлива, что, наконец, снова видит своих воспитанниц и их детей, которых нянчила с пелёнок и по-матерински обожала. Сама Агна была не только разумной экономкой, но и великолепной воспитательницей, как скажут, от Бога. Послушные Идан и Тересия были в её полном распоряжении, и она их также с большим удовольствием и пристрастием учила новым обязанностям, давала им знания по ведению хозяйства, кухни и другое, особенно когда было решено, что они переедут к одной из дочерей Йохана.
        Дочери Йохана пришли в восторг, когда я им рассказала о похищении сестёр. Единственно, что мне пришлось умолчать о колдовстве и своём участии в этом. Изабель оказалась не только прекрасной светской дамой, но и разбиралась в хозяйственных вопросах. Она сказала, что в их имении мельник уже стар, силы уходят, наследников не имеет, поэтому, если Витольд хорошо обучил братьев, можно забрать их с собой вместе с жёнами, бабушкой, козой, собакой и курами. Братья  займутся мельницей, потому как прислуги, конюхов и кузнецов в их имении предостаточно. Когда я добавила, что Витольд обучил ребят работать с пчелиным хозяйством, Изабель заинтересованно спросила:
      –  А могут ли они сами смастерить ульи и всё другое, необходимое для этого, потому что у нас никогда не было ни пасеки, ни пчёл?
       – Всё сделают наилучшим образом, уверяю вас, госпожа, – сказал появившийся Витольд.
       Йохан показывал зятьям имение, я и Агна сидели с дочерьми, а внуки с любопытством бегали по территории усадьбы с маленьким Йоханом и другими деревенскими ребятишками. Из прибывшего отряда рыцарей зятья решили отобрать воинов для несения службы в нашем имении. Когда размещение стражи было окончено, я предупредила, что если до меня дойдут слухи о соблазне крестьянской девушки кем-то из них, заставлю жениться. После чего мужчины расхохотались.
        – Давно я так не смеялся, госпожа баронесса! – воскликнул граф Ангельберг. – А если по обоюдному согласию?
        – Только с вдовами! Они за себя отвечают. А девушки на выданье ещё не ведают, что творят.
        Время пролетело быстро. Каждый день был наполнен шумом и весельем. Погостив у нас месяц, гости засобирались домой. Граф Ангельберг предложил нам погостить у него. Идан и Тересия слёзно попрощались со своим отцом, о котором очень мало знали. Я думала, что Витольд поедет с нами, но он сказал, что у него много незаконченных дел, лучше будет, если он поедет в гости следующим разом. Когда мы садились в карету, он обратился ко мне
        – Фрау Ильзе, не откажите в моей просьбе. Этот пакет передайте человеку в чёрном плаще с капюшоном, который подойдёт к вам вечером на стоянке.
        С чувством гнетущей тоски у меня защемило сердце. Предчувствуя беду, захотелось остаться дома. Но граф успокоил меня: его рыцари – надёжные воины. Ганс сел на облучок и повёл карету. Остальные двинулись за нами. Расстояние до имения графа Ангельберга было неблизким, и наш обоз остановился на ночлег. Слуги разожгли костёр, начав готовить еду. Вдруг, в лесу раздалось грозное уханье филина, и из темноты вышел незнакомец в чёрном плаще с капюшоном, лицо которого нельзя было разглядеть непосвящённым. Дочери начали с перепугу креститься, а рыцари схватились за мушкеты. Но он невозмутимым шагом подошёл ко мне и отчётливым голосом попросил передать пакет Витольда. Я достала тяжёлый свёрток из под своей накидки и отдала, после чего человек в чёрной одежде словно растворился в дымке.
        – Кто это был? – спросил граф Ангельберг.
        – Право, не знаю, граф. Витольд просил меня передать ему этот свёрток.
        Утром мы продолжили путь. Граф Ангельберг послал в замок скорохода, чтобы к нашему приезду был готов обед. Когда мы подъехали к замку, охранник, стоящий на смотровой башне затрубил в рог, известив о нашем приезде. Навстречу нам вышли графские слуги.
       Замок и имение были очень большими, даже огромными, так что наш родной замок по сравнению с ним казался карликовым. На столе нас ждал поджаренный на вертеле олень, заправленный горячим перцовым соусом, всевозможные закуски, салаты, вина и прохладительные напитки. А на десерт слуги подали фрукты и пирожные. Изабель нам показывала имение, поля, заливные луга, стада коров, лошадей. Как я поняла, она нашла своё счастье. Старый мельник вначале поворчал, увидев новую смену. Но когда приехавшие помощники с умением принялись за хозяйство, успокоился. Идан с Тересией вычистили и вымыли его старенький дом, начали готовить обеды, печь вкусные пироги, а их мужья починили дом, после чего принялись строить свои собственные.
       Мы с Йоханом собирались погостить около месяца. Прошло три недели. Утром ко мне заглянули дочки Витольда и принесли кувшинчик свежего дикого мёда из дупла и молока, которое надоили от своей козы. Сочные травы близ мельницы пришлись козе по вкусу, и она хорошо доилась. Внезапно, мой взгляд привлёк медальон на шее Идан. Я узнала медальон-амулет, подарок Белой Дамы маленькому Витольду. А взглянув на руку Тересии, увидела магический перстень, завещанный Витольду покойным Вольфгангом фон Штайнбергом перед смертью. Я молниеносно вспомнила свёрток Витольда, который я передала человеку в чёрном.
       В тот момент я не думала о его содержании. Теперь я поняла: в свёртке находились таинственные семь ножей, с помощью которых Витольд принимал облик зверей. Они хранятся в их братстве и передаются по наследству достойным. Значит, Витольд готовился к смерти. Я не хотела пугать его дочек, но от этих мыслей у меня начала кружиться голова, и я чуть не упала на руки стоящей рядом Идан. Усилием воли я попыталась взять себя в руки. Но в это время около замка раздался звук рога, извещающего о приезде нового гостя. Да, я точно почувствовала надвигающуюся опасность. На взмыленном коне примчался в замок один из рыцарей, оставленный графом Ангельбергом для охраны нашего замка. Оказалось, в наше отсутствие в замок прибыл большой отряд стражников из Крефельда и забрал Витольда. Рыцари и слуги пробовали оказать им сопротивление, мотивируя тем, что без распоряжения хозяев не допустят в замок. Но силы были неравны, и теперь раненые охранники лежат и ждут смерти. Со мной началась истерика, а около меня зарыдали Идан и Тересия. Услышав наш плач, слуги позвали графа и Йохана, а те, в свою очередь, не знали, как нас успокоить.
        Было решено: граф поедет на приём к королю, а Йохан попробует подкупить линнских инквизиторов. Идан и Тересия захотели ехать с нами, но я им сказала решительно: «Нет!», так как Витольд умолял меня укрыть их подальше от хищных глаз священников, и графское имение во Франконии – единственное место в Германии, где их не смогут обнаружить. А граф и Йохан сделают всё возможное, чтобы вытащить Витольда из тёмных подвалов мрачного замка. Мы спешно покинули гостеприимный дом. Я быстрее долетела бы на метле, но я не могла раскрывать свои тайны перед окружением родных людей. По моей просьбе Ганс хлестал коней, и наша карета мчалась без остановок. Когда мы добрались до имения, наши храпевшие взмыленные до предела лошади едва волочили ноги. По приезду нас встретили перепуганные слуги и корчащиеся в муках умирающие. Среди раненых находились и братья Анетт, первыми кинувшиеся на помощь рыцарям. Тут уж Йохан и я бросили все свои силы, чтобы поднять их на ноги. Во мне проснулась сила Гудрун, и я поочередно подходила к каждому раненому, поила настоями из трав, разбивала над головой яйца и читала заклинания. По дому летал и кричал покинутый Хугин, а ночью около замка выли приходящие из леса волчата Гери и Фреки, им горестно подвывал Вольф. В перерывах между уходом за ранеными, спрятавшись в каком-нибудь углу замка, я звала на помощь Чёрную всадницу. Дни проходили в страшном ожидании. Йохан отвозил в замок Линн наши ценности, которые священники с алчными взглядами принимали для блага церкви, обещая помочь; но потом объясняли, что ничего не помогает, потому как Витольд – чёрный колдун, и место его на костре. Я держалась из последних сил. Граф Ангельберг добился аудиенции у короля, который обещал помочь. Но даже королю не под силу было справиться с инквизиторами, подчинявшихся не ему, а Ватикану.
       Однажды ночью я не выдержала и, намазав виски, полетела к зловещему замку. Замок был окутан чёрной энергией, как пеленой, и мне не удавалось в него проникнуть. Я сделала несколько безуспешных попыток. Потом, вдруг, в одном месте я увидела тонкую дорожку света и, уцепившись за её луч, проникла в замок. По коридорам замка летали и шипели злобные тёмные сущности – лярвы, жаждущие новых жертв, и, поэтому, ревностно охраняющие свою кормушку. Это души убийц, преступников, самоубийц, которых не принимал ни рай, ни ад, и они злобные и неприкаянные летали по Мидгарду, питаясь жизненной энергией земных людей во время войн, пыток, неизлечимых болезней, скандалов.
        По углам подвалов гнездились чёрные духи, питающиеся грязью немытых людских тел и нечистот. Эти духи сильно плодились из-за того, что святые отцы церкви настойчиво требовали от прихожан поменьше мыться, а то и вообще не мыться, как это делали святые старцы-отшельники. Напротив, белые ведьмы и приверженцы старых языческих религий тайно по ночам бегали к водоёмам и там с наслаждением купались, сбрасывая с себя как грязь, так и вредную пыль чёрных духов. Эти злобные сущности пробовали кинуться на меня, но безуспешно.  В одно мгновение я завернула себя в астральный кокон, и они бились о него некоторое время снаружи, лязгая страшными жёлтыми зубами, затем улетали прочь.
       Услышав стоны около камер пыток, я влетела вовнутрь. Перед моими глазами предстала жуткая картина. Десятки жертв корчились под орудиями пыток в судорогах, прося смерти как избавления. К дыбе был подвязан истекающий кровью Витольд, которого палачи пытали раскалённым железом. Мои нервы были на пределе, и я подула им в глаза со всей мощью ведьмы. Они истерически заорали, так как я направила в их глаза лучи перстня Гудрун.
       – Тушите пламя, грешники! – зашипела я змеиным голосом. – И немедленно отнесите всех пленников в камеры, иначе нашлю на вас ослепление и безумие.
       Как все палачи-садисты, сами инквизиторы были трусами, смелые только с жертвами.
       – Мария! Йезус! – завопили они истошно. – Спасите нас, безгрешных, от беды!
       – Выполняйте немедленно, что сказано! Сию же минуту отправлю к фрау Хёлле! Давно вас черти в аду поджидают! – зашипела я снова и сбросила с себя покрывало. –  Или, может быть, вам по чести будет быть растерзанными адскими псами во время Дикой охоты! Приближается Самхейн! Это заявляю вам я – Лилит, жена самого Диавола!
        Мои глаза горели адским пламенем, а длинные густые волосы рассыпавшиеся по моим обнажённым плечам, довели их до такого животного страха, что они, быстро потушив огонь, понесли Витольда и других пленников в их камеры пребывания.
       Когда они уложили истерзанного Витольда на солому и удалились, я сошла с метлы и подсела к нему.
        – Госпожа, – вымолвил слабым голосом Витольд. – Меня спасти не удасться. Инквизиторы и горожане жаждут кровавых зрелищ. Я мог бы сам беззвучно вылететь из своего тела, то тогда их ненасытные сущности кинуться искать моих дочек. Я обменялся с дочерьми нитями судьбы, передав им свои амулеты, чтобы их обезопасить, а с ними часть своей силы и, поэтому, стал уязвим. В свёртке, который вы передали одному из членов нашего братства, были волшебные ножи, доставшиеся нашему братству от самого Фрейра. Теперь они попадут по наследству его новому избраннику. Напрасно вы влетели, подвергая себя опасности. Я приму казнь как избавление от земных мучений, выпавших на мою долю. В последние годы вы были лучом света в моей тяжёлой жизни. Я привязался к вам так же, как в своё время к Идан. Я всего лишь горбатый старик. А ваше сердце принадлежит Йохану фон Штайнбергу. Будьте с ним счастливы столько, сколько вам осталось. Я думаю, хозяин догадается не допустить вашего присутствия на моей казни, чтобы не травмировать вашу нежную душу.
        – Витольд, я встретила Йохана раньше тебя и, потому, моё сердце полностью принадлежит ему. Но Йохан – барон. Он из другого сословного ряда. Он – достойный человек, ein Adliger* до кончиков ногтей, один из немногих людей его круга, лишённых лицемерия. С тобой, Витольд, я всегда чувствовала себя легко, на равных. Никто из мира Мидгарда не сможет понимать так, как мы друг друга – без слов. С тобой вместе, когда мы прочёсывали лес, я чувствовала своё соучастие в земной жизни Мидгарда, чувствовала себя нужной Мидгарду, свободной и не скованной придуманными формами этикета на вечеринках среди знатных, титулованных особ, у которых сердца в большинстве своём фальшивы и лицемерны. Ты был всегда настолько добр со мною и с другими, что я твоего физического недостатка просто не замечала. Как я теперь буду жить без тебя?!
        Из глаз Витольда полились слёзы:
        – Госпожа, после ваших слов я умру счастливым. Такие же слова мне раньше говорила моя Идан. Она уже ждёт меня на пороге Вечности. Когда придёт ваше время, мы вместе с Идан встретим вас в нашем мире, в котором мы проживём до нового рождения. Примите от меня мой последний дар. Он взял мою руку в свою, и я почувствовала, как его огромная сила переходит ко мне. Мне хотелось плакать. Но, увы! Моя бестелесная ноющая душа этого сделать не смогла. Я начала заговаривать кровь на израненном теле Витольда, и его раны начали затягиваться.
        – Не надо, Госпожа, меня на днях поведут на казнь, сохраните силы для раненых, которые пробовали меня защитить. Увидев неизбежность, я остановил сражение и сам вышел навстречу стражникам, иначе они подожгли бы всё ваше имение и перебили всех его жителей. Но теперь вы сможете наложить вокруг него заклятие, как это делал раньше я. Сможете также вызывать бури, гром, дожди. Или же их остановить. А ваш амулет – кольцо Гудрун.      
        Начинало светать. Я, поцеловав Витольда, полетела обратно. Я увидела, как перепуганный Йохан пробовал разбудить моё безжизненное холодное тело, так как не знал, в чём причина. Но, влетев в него, я открыла глаза, из которых потоком потекли слёзы.
       – Эльза, что случилось? Кого ты увидела во сне? И почему так горько рыдаешь?
       – Скоро Витольда поведут на казнь, и мы не в силах их остановить!
       И, действительно, день спустя, ранним утром следующего дня к замку подъехал глашатай, оповестивший нас о предстоящей казни Витольда. Йохан стал собираться в дорогу вместе с Гансом, а Анетт и Агне велел запереть меня в доме и не спускать с меня глаз. Я вначале прикинулась паинькой, а когда Агна присела, я начала тихо её усыплять. Вскоре она крепко заснула на своём кресле. А Анетт не посмела мне возражать.
        Я выбежала в конюшню и, оседлав любимого чёрного коня Витольда, помчалась изо всех сил. Казнь была назначена на 31 октября, и я начала призывать все силы – и светлые, и тёмные. На небе начали появляться облака и огненные точки. Я знала, что сегодня ночью начнётся Дикая охота. Псы - ступающие по воздуху, с пылающими огнём глазами. А за ними проскачет, сзывая мертвых, древний Владыка, чья голова увенчана оленьими рогами - Повелитель Дикой Охоты...
       Остановившись около полуразрушенной хижины Витольда, я заскочила в неё, предварительно наложив вокруг хижины заклятия. После этого я намазала свои виски и лоб коня волшебной мазью. Мы оба вылетели из своих тел, у моего доброго Росса выросли крылья. Взлетев в небо, я увидела Фрейю в окружении свиты из сонма злых духов. А возглавлял эту процессию Древний Охотник с оленьими рогами и черепом вместо головы. Я вспомнила, как покойница Гудрун, втыкала в это время иголки в дверные косяки, с ей одной ведомыми заклинаниями.
        – О, Великая и Могущественная Фрейя, умоляю, помоги мне! – вскричала я.
        – Я всё знаю и заберу Витольда с наименьшими мучениями, а эти жалкие инквизиторы ещё узнают силу древних богов! – угрожающе произнесла Фрейя. – Мы с отцом и братом из ванов, и хорошо владеем колдовством.  Поэтому я вызвала диких охотников из Аннуина**, чтобы помочь Витольду. Скачи вперёд и капни на Витольда из этого пузырька в тот момент, когда они подожгут под ним солому. Увидишь всё сама.
        Мой верный конь стремительно, как стрела из арбалета, понёс меня на крыльях в Крефельд. Я увидела огромную толпу зевак, которые выкрикивали в сторону Витольда всевозможные ругательства и проклятья. На помосте стояла группа священников. Главными обвинителями Витольда были два сына его мачехи. Одного из них я видела в свите епископа на вечере у бургомистра.
       – Покайся перед народом, проклятый колдун! – крикнул один из них.
       – Мне не в чём каяться! Я всю жизнь делал  добро, лечил людей и животных!
       – Своими бесовскими зельями ты толкал их в пучину греха и разврата!
       – Это вы своим мракобесием толкаете людей в грязь и наводите на них тяжёлые болезни. Это вы – невежественная инквизиция, следуя книге «Молот ведьм» – бесчеловечному руководству двух  жестоких авторов, обвиняете в колдовстве женщин, которым из поколения в поколение передаётся учение бабушек о лечебных травах, благодаря которым они излечили от недугов многих больных людей.
        – Твоя мать умерла после твоего рождения, так как ты был порождением диавола. А наша мать, благодетельнейшая из женщин, заменила тебе её. Но ты довёл до смерти своего отца, а потом и её.
        – Не лгите! Вы знаете, что мой отец погиб в соляной шахте, когда там случился обвал. А мачеха меня избивала и кормила объедками, несмотря на то, что я приносил ей из лесу полные корзины ягод и грибов.
        – Тебя изгнали жители из твоей семьи и деревни, так как ты портил им продукты и наводил порчу на домашний скот!
        – Я сам ушёл, поскольку они были глупы и невежественны, не умели жить в мире с лесными и домашними обитателями, которые жили здесь ещё до прихода людей. Это их земли, а мы – пришельцы.
       – Ты вступал в связи с ведьмами из ада. Одна из них прилетала в твою камеру, и довела до сумасшествия верных служителей дела Господнего!
        – Она не ведьма, а мой ангел, и вам не место рядом с ней! Ваши зверства переполнили чашу терпения рая и ада. Вы истребили тысячи самых красивых и умных женщин Германии, сжигая на кострах по ложному обвинению в колдовстве.
        – Поджигай солому, палач!
        – Рано ещё! – закричали безумцы из толпы! – Пытайте колдуна! Не то мы снесём весь ваш помост и сами разорвём его на части!
       Но палач уже поднёс солому и начал её поджигать.
       – Что ж, я погибну в огне, мерзкие католики, но и к вам скоро явится возмездие! – прокричал Витольд. – Закончится ваша абсолютная власть. На смену идёт лютеранство, возглавляемое великим реформистом Мартином Лютером! Проклинаю вас до 14 колена! Ваши потомки захлебнутся в деяниях кровавого диктатора. Наше братство повернёт историю к нашим истинным Германским богам! А вы, сегодняшние палачи, сгорите в том же огне, который приготовили мне!
       В это время я влетела на площадь и выплеснула в Витольда весь пузырёк Фрейи. Душа Витольда вылетела из тела и, подлетев ко мне, села на круп Росса за моей спиной. Росс радостно заржал, почувствовал Витольда, который принял когда-то его на свет, когда мать, мучимая тяжёлыми родами едва не погибла вместе с ним. Но Витольд своими добрыми руками умело вытащил полузадушенного жеребёнка из чрева.
       Толпа, перепугавшись моего вида, помчалась в разные стороны, давя друг друга. Я увидела в толпе Йохана и Ганса и послала их лошадям знак ускорить бег, чтобы отвести их подальше от помоста. У священников и палача отнялись ноги. В небе раздались звуки подобные грому. Навстречу мчалась Дикая охота. Небо заволокло свинцовыми тучами, вниз полетели огненные стрелы в сопровождении громовых ударов. Они разнесли пламя костра. Пламя покрыло весь помост и не успевших отбежать самых падких до кровавого зрелища людей. Начались крики о помощи, но всех, кто требовал продолжения пыток Витольда, охватил огонь.
       Я помчалась вслед за Йоханом и Гансом, подгоняя их лошадей, так что у Ганса не было необходимости их хлестать. Они скакали во весь опор, а я силой своих мыслей гнала их всё дальше и дальше, чтобы их случайно не коснулся разгул Дикой охоты. По дороге в наш замок находилось небольшое имение, в котором проживал пожилой барон с супругой. Я силой вызвала его хозяев, чтобы они вышли на дорогу и, остановив их карету, предложили Йохану и Гансу переночевать в доме и переждать, пока не закончится ураган. А сама я полетела в хижину. Витольд, попрощавшись со мной, присоединился к свите Фрейи, которая коснулась рукой моего лба в знак благословения. После чего я и конь, вернувшись в свои тела, благополучно доскакали до нашего имения.
       Ранним утром, ещё до наступления рассвета, усевшись на метлу, я полетела к месту казни и, собрав в короб останки ещё тёплой золы сожжённого тела Витольда,  полетела к его лесной хижине, чтобы похоронить останки под бузиной рядом с прахом Идан. Ноябрьская земля немного промёрзла  и у меня никак не получалось вскопать её лопатой. Вдруг я услышала медвежий рёв. Это вышел из леса большой старый медведь. Я отступила в сторону. Медведь подошёл к месту могилы и выкопал когтями яму. Постояв с минуту возле печального, оголённого куста бузины, он очень медленно, по-стариковски развернулся и побрёл в чащу. Я положила в яму короб с останками Витольда и укрыла их землёй.
       – Милый добрый Витольд, мой дорогой Учитель! Пусть тебе земля будет пухом, а твоя душа после 40 дней встретится с душой Идан в вечном мире духов...
       Усевшись на метлу, я вернулась в имение. Когда я уселась около жаркого камина, за воротами послышался топот копыт. Это Йохан с Гансом благополучно вернулись домой.

* Adliger(нем.) - Дворянин
**Аннуин - ад у древних кельтов


                Часть XXVII

                НЕДОЛГОЕ СЧАСТЬЕ

       Время не остановилось, звезды не погасли. Жизнь даже после такого чудовищного испытания продолжалась. Я проплакала так много и так долго, что, казалось, из моих глаз вытекли все слёзы на всю мою дальнейшую жизнь. Шли годы. Времена меняются, люди в своей сущности – нет. «Люди могут изменить внешность и повадки, если не сказать, глубинные инстинкты, в зависимости от окружения, однако, духовное обустройство человека всегда было и останется без изменений – оно неизменяемое, потому как духовность даётся самим Асгардом, раз и навсегда» – говаривал Витольд. И я в этом убеждалась не раз.
       От покойного Витольда я получила в дар огромную силу, которая вместе с силой Гудрун и благословением Всемогущей Фрейи сделала меня неуязвимой. Я стала не тихой забитой бауэрин, а грозной хозяйкой имения. При жизни мудрый Витольд не только обучил меня тому, чем я ещё не владела, а также познакомил меня с местными эльфами и гномиками. Они часто приглашали к своему вечернему костру, приобщая нас к тайным знаниям Мира Духов.
        Мой добрый старый Учитель… После его казни на дверь комнаты в прилегающей башенке замка, где он проживал и работал, я повесила замок и запретила всем домашним в неё заходить. В языческие праздники я сама заходила в комнату, зажигала свечи, возносила на алтарь его древним богам цветы и подношения, как он учил меня. Убирала я её тоже сама, не впуская вовнутрь даже Анетт.
       Я сожгла на костре одежды людей разных сословий и наложила заклятия по всему близлежащему лесу, чтобы не только разбойники и беглые рыцари, а и графы и бароны не смели в нашем лесу охотиться и калечить зверей. Удачи у них не было. Как только они начинали гнать зверя, тот исчезал, словно растворяется в тумане. Единственно, кто мог охотиться и собирать грибы и ягоды – это наши крестьяне. Я знала, что они убивают животных и птиц только по нужде.
       Теперь я, войдя в состояние безмятежной вечности, спокойно бродила с Вольфом и Хугином по лесу, собирала лекарственные травы и коренья для Йохана, часами сидела на поляне возле полуразвалившейся хижины Витольда у большого пушистого куста чёрной бузины и двух могильных холмиков и медленным шагом возвращалась в замок. Временами навстречу нашей компании выходили матёрые волки Гери и Фреки, которые, получив из моих рук лакомство, ходили за нами лучше любых охранников. Йохан больше не опасался за меня в лесу в окружении такой «свиты». В солнечную погоду я садилась на нашего чёрного Росса и скакала вокруг леса, объезжая наши владения. Поднявшись на Россе на вершину покрытых травами холмов, я отпускала коня пощипать сочный клевер, сама же ложилась на спину в цветущую густую траву, смотрела на бегущие часто меняющие форму кучевые облака и обдумывала рисунки моих гобеленов.  Время от времени мы с Йоханом вместе совершали такие прогулки, но, к большому сожалению, он часто бывал занят. 
       Подросший малыш Йохан и его маленькая белокурая сестричка Эмми иногда бегали со мной в лес и внимательно следили, как я собирала травы. Нередко, взглянув своими острыми глазёнками на поляну, они могли мне указать на нужный корешок. Только заколдованный овраг мы обходили стороной. Оттуда днём и ночью клубился густой дым зеленоватого цвета, и я замечала снующих там эльфов. Они смотрели на меня изучающим взглядом, но в контакт вступать не спешили. А я, по уже укоренившейся теперь во мне привычке, не вмешивалась в дела лесных обитателей. Единственно, по кому я скучала, так это по Чёрной всаднице. Но я знала, когда у меня начнутся жизненные неурядицы, она или сама меня найдёт, или пошлёт за мной своих помощников.
       Долгими зимними вечерами я сидела вместе с Йоханом около камина, в котором приятной умиротворяющей мелодией потрескивали поленья и хворост. Иногда Йохан читал мне ту или иную главу из популярной в то время в среде образованных людей сатирической поэмы Себастьяна Бранта ""Narrenschiff"*, в которой автор высмеивал ту либо иную человеческую слабость каждого из собравшихся на корабле дураков: подхалимство, зависть, стяжательство, склочничество, прелюбодеяние и многие другие пороки. Слушая приятный голос мужа, я продолжала вышивать.
        Вскоре были закончены два гобелена. На одном гобелене я изобразила во всём великолепии главный зал замка Хильды, увиденный мною в молодые годы, её отца, сидящего на высоком позолоченном кресле во главе пиршественного стола, гостей и входящую в зал Хильду во всей её молодой красе, а рядом себя в скромной одежде бауэрин. На втором гобелене – Хильда, скачущая по лесу на своём верном Россе в чёрном наряде, украшенном жемчугами и диамантами, в котором я её увидела в первый раз ещё будучи худеньким подростком-девочкой.
      Оба гобелена Ганс повесил в нашей гостиной на стене, напротив главного входа.
       – Мамми, а они будет в единственном экземпляре! – заинтересованно спросил, как и когда-то на ярмарке, приехавший к нам в гости зять граф Конрад фон Ангельберг.
       – Единственном! А после смерти Йохана и меня перейдёт к вам, как законным наследникам графов Ангельбергов. Ведь я сама так и не стала матерью.
       – Мамми! Вы ещё так молоды, рано о смерти думать!
       – Старик с косой никого не спрашивает о возрасте: старый человек или молодой, а приходит без спроса и косит по своей надобности.
       После гобеленов я снова принялась шить куклы и детские вещи, благо вокруг меня было столько детей! Наши домовые гномики освоились со мной, как и я с ними, включались со мной в работу, за что я им ставила на порог по напёрстку бузинного вина. На праздники они получали сладости, приготовленные Анетт, а в Имболк – молоко с первой дойки.
      Прошло, таким образом, около шести моих спокойных, размеренных и счастливых лет жизни. Аннет родила ещё двоих детей. Каждое лето к нам приезжали дочери с мужьями и детьми. Было весело! Детвора носилась по саду и замку, как «угорелые». Чтобы их успокоить и отвлечь, я начинала рассказывать сказки. Тут же появлялись и взрослые. Им тоже интересно было послушать.
       Однажды Генрих фон Эдельбрехт, муж второй дочери Йохана Бригитт, спросил меня, почему в нашем лесу у них охота не идёт. Я ему ответила, что в нашем лесу с недавних пор поселился и живёт строгий дух леса. Как гласит местная легенда, он исчез в давние времена с обещанием вернуться.
       – И, значит, вернулся! – догадался Генрих.
       Я подытожила с улыбкой:
       – Выходит, именно так. Однако, крестьянам он разрешает охотиться по необходимости, а на графов и баронов злой, из-за того, что когда-то один граф обидел его, надумав с ним силой меряться! Правда, у лесного короля имелась ещё и личная обида и неприязнь к смертным. Его дочь – красавица фея лесная полюбила молодого егеря и вышла за него замуж, утратив своё право на бессмертие, и прожила свой жизненный срок, как все смертные люди.
      Рассказывала я сказки о гномиках, эльфах, ундинах, о красивой, но жадной графине, которой захотелось завладеть кладами горных гномов, о лесной дриаде, полюбившей рыцаря, который оказался недостойным её, и много других сказок. Дети благодарно слушали, затаив дыхание.
       Дочери Витольда прекрасно обосновались во владениях графа Конрада фон Ангельберга во Франконии. Они уже имели своих детей, их мужья выстроили новые добротные дома. Старого мельника с их бабушкой, которая была ещё не такой уж старой, обвенчал местный священник, и они спокойно доживали свой век в старом доме мельника. Агна старела, слабела и чтобы сделать мне приятное, начала очень тщательно и со свойственной ей большой ответственностью обучать Ганса и Анетт. Ганс должен был стать вместо Витольда управляющим делами имения, а Анетт – моей камерфрау, которой была все эти годы сама Агна.
       Братья Анетт выросли, возмужали и занялись нашей мельницей и пчёлами, а также и другими делами имения, как их учил покойный Витольд. Как-то раз после Майбаума Анетт прибежала ко мне испуганная, начала жаловаться, что они по ночам куда-то исчезают, а потом под утро возвращаются на взмыленных конях. А последний раз прискакали под утро избитые и окровавленные. Я вызвала их к себе и, перевязав их боевые раны, потребовала ответа:
       – Признавайтесь, в чьём курятнике ночью разбой устроили?
       Младшие Джервальд и Трогод замялись, а их старший Герард признался, что едут по ночам в деревню, где выросли дочери Витольда и присмотрели там себе невест. Ночью выстукивая** их, получили согласие на сватовство от девушек, а теперь слово за их родителями. А в последнюю ночь на Майбаум они передрались из-за майского дерева с местными парнями. Я пообещала послать Ганса с Анетт сватами, но затем, во избежание неудачи, решила сама с ними съездить. Когда мы подъехали к их дому, оказалось, что нашим «женихам» приглянулись дочери Вильфрида и Тересии, как когда-то пророчески сказал покойный Витольд. Что ж, подать сватам во главе с баронессой Эльзой фон Штайнберг бутерброды в знак отказа, их родители не посмели и поставили на стол сладкую кашу, пироги и ипокрас. Единственно, что, чуть помявшись, сказали, что приданое у дочерей небогатое, на что я понимающе улыбнулась и ответила, что приданым сама их обеспечу, вспомнив, как в своё время с приданым помогла мне моя добрая подруга Эмми фон Краузе, а во второй раз – сама Чёрная всадница.
       После того как наш священник обвенчал счастливых новобрачных, их родители, собрав нехитрые пожитки, тоже перебрались в наше имение, подальше от тех мест, где они хлебнули столько горя. На первое время они поселились с молодыми семьями в просторном доме около мельницы, построенным зятьями. Но вскоре, поскольку Анетт уже стала моей камерфрау, а Ганс управляющим нашим имением, работой в птичнике, хлеву и конюшне занялись Вильфрид и Тересия, перебравшиеся жить в домик при усадьбе.      
       Я как-то спросила Вильфрида, вспоминает ли он покойную Идан. У поседевшего Вильфрида из глаз потекли слёзы.      
       А сами Ганс, Анетт и их дети перешли жить в просторные комнаты недалеко от нашей спальни, чтобы в любую нужную минуту по звонку колокольчика оказаться рядом. Их подрастающие дети занялись разведением цветов и украшением ими нашего замка. А я так и не смогла стать матерью, но в окружении детей Анетт и внуков Йохана, я уже не чувствовала себя такой несчастной, как в молодые годы.
       Наступившей осенью к нам неожиданно приехал Франц фон Штольцберг. После обеда он удалился с Йоханом в кабинет. Через дверь я услышала его громкий отчётливый голос:
      – Йохан, за твоей женой начала следить инквизиция. Кто-то им донёс, что видел её гуляющей по лесу с вороном на плече, а рядом два матёрых волка нежно ластились к ней, как собаки. И она собирала какие-то травы. В вашем лесу ни один из благородных рыцарей охотиться не может, словно какая-то лесная нечисть их за нос водит. Если это всё подтвердится, Эльзу могут сжечь как ведьму, а у всей вашей семьи будут непредсказуемые неприятности. У епископа и палачей из Линна совпадают показания о проходе через стену рыжей ведьмы с горящими глазами, которая их довела до безумия. И они начали подозревать в этом твою жену.
       – Франц, старый ворон остался у нас в наследство ещё от покойного Вольфгана фон Штайнберга. А волчат Эльза вместе с бывшим управляющим Витольдом нашли в лесу слепых, умирающих и выкормили их из рожка козьим молоком. Наши крестьяне на лес не жалуются, собирают грибы, ягоды, а осенью охотятся, чтобы на зиму солониной запастись и зимнюю одежду сшить. Что им нужно от нашей семьи? Сперва казнили моего управляющего, а теперь им моя жена нужна. Пусть заберут у меня всё, чем владею, но Эльзу я им не отдам. Уйду жить с ней в маленький домик, как простой бюргер или бауэр.
       – Вот об этом они ведут разговоры, что твоя жена ведьма, потому как тебя околдовала и хочет извести твоих дочерей.
       – Как им такое в голову могло прийти? Эльза с ними, как родная мать. Мои зятья ласкательно, по-родственному, называют её мамми, хоть она на несколько лет их моложе. И внуки бегают за ней, как за родной бабушкой. А когда она садится вечером вышивать около камина и детям сказки рассказывает, так и мы все вокруг садимся и слушаем.
       – Да, сильно она вас всех околдовала. Говорят, что она с эльфами и гномами дружбу водит.
       – Франц, и ты, умный и грамотный человек, судебный асессор, веришь в эту чепуху? Она мне рассказывала, как в детстве подложила гномам варёной морковки под куст, чтобы получить немножко золота, которое спасло бы её семью от нищеты. Так её вредные братья эту морковку съели, а ей в корзиночку положили грязный камень. Потом ещё над ней подтрунивали. Став взрослой, ей тоже с ними не сладко было. Но я её взрослых братьев-бауэров на своё место поставил, а её увёз из этой деревни. Теперь никто из них больше не появляется в её жизни.
       – Вот это и плохо! Нас Господь учит жить в мире и любви к ближнему. А в её родном Обендорфе бауэры поговаривают, что она ни с кем дружбу не водила, не могла ужиться из-за своих колдовских козней и шашней с дьяволом. А её семья очень уважаемая в деревне. Её почтенная мать и брат с невесткой с утра до вечера трудятся не покладая рук, а Эльза была в их семье нахлебницей.
       – Ты что? Приехал к нам проповеди читать? Для этого у нас свой священник имеется. Я и Эльза регулярно посещаем церковь, слушаем мессу, проповеди и причащаемся, как положено истинным католикам. Спроси лучше мнение об Эльзе в нашей деревне, где все крестьяне на неё молятся.
       – Она раньше жила в Виттхайме, имела свой цех, в котором шила шляпки одна, без подмастерий. Как она могла столько заказов сама выполнять и так сильно разбогатеть без помощи нечистой силы?
       – Ей помогал бывший муж и служанка, которые погибли в огне, охватившем дом. А Эльзу тогда спасло от гибели временное отсутствие. Если бы ей помогали нечистые, она бы не стала снова такой же бедной, как до замужества. А откуда у тебя эти сведения?
       – Мне об этом стало известно от одного почтенного семейства в Виттхайме, где она раньше училась, а потом работала на правах подмастерья. Кстати, её бывшая служанка Гудрун была ведьмой, это может подтвердить каждый в городе.
       – Что касается этого семейства, могу добавить, что на вечере у бургомистра Эльзу оскорбил сын той бюргерин, у которой она работала, за что был удалён из зала распорядителем вечера. Это тебе может подтвердить граф, который перед этим танцевал с Эльзой. Эта бюргерин фрау Гретель приглашала Эльзу вернуться в свой цех, так как с её уходом у неё дела стали идти плохо. Но Эльза от них сама ушла из-за постоянных приставаний к ней Курта – сына хозяйки. А служанка Эльзы фрау Гудрун неожиданно оказалась родной бабушкой этого самого Курта. Дело в том, что мать Курта приходилась невесткой Гудрун. Но ни та, ни другая об этом не подозревали. Родная бабушка всю жизнь искала внука и только перед смертью узнала, что они жили  рядом. Я рассказываю тебе всё это, Франц, потому, что ты понимаешь, будь она ведьмой, то сразу бы это обнаружила. Так что ведьм надо искать в других местах!
        – Логично, Йохан! А вот ты хоть раз видел, чтобы Эльза рыдала. Ведь ведьмы никогда не плачут, а только подражают всхлипываниям, смазывая свои сухие глаза слюной.
       – Знаю это утверждение из книги Генриха Крамера и его друга, Франц. Так вот: Эльза рыдает даже над умершими животными! А после казни Витольда слёзно рыдала очень долго.
       – Он что? Был её любовником?
       – Франц, кажется, ты хочешь меня оскорбить. Очень не хотелось бы вызвать на дуэль старого друга, но, наверное, придётся.
       – Тысячи извинений, Йохан. Я спрашиваю то, что инквизиторы будут делать под пыткой, когда её белое тело привяжут к дыбе и начнут тыкать калёным железом.
       Мою голову, как молнии, пронзили тысячи мыслей, одна другой ужаснее. Мысленно я уже обращалась к Чёрной всаднице за советом и помощью. Она не отзывалась. В моих ушах звучали её слова: «Перед волею норн судьбы я бессильна…»      
       Утром, когда я ещё спала, Йохан уехал в город вместе с Францем. Анетт мне передала, что они уехали в Кёльн на приём к бургомистру. А Ганса он срочно послал к зятю графу Конраду Ангельбергу с поручением. Я зашла в его кабинет и обнаружила, что шкатулка с драгоценностями, которые Йохан держал на чёрный день, исчезла. Да, наверное, Йохан не на шутку перепугался за меня после разговора с присяжным асессором Францем фон Штольцбергом и поехал вручать святой инквизиции подарки на благотворительные нужды. Над моей головой снова надвигалась опасность, но я уже не думала о себе. Все мои мысли вились около нашей семьи, в которой я обрела счастье. Мне меньше всего хотелось, чтобы на родных людей обрушилось горе, которое потянется вслед за мной. Я знала, что инквизиторы алчны и неумолимы. А если в их сети попадает не простой бюргер или бауэр, а человек из благородной семьи, они зверствуют вдвое. Это доставляет им больше радости, да и состояние, если таковое имеется, отходит к ним.
       Во дворе раздался скрип колёс. Это мой Йохан приехал с заседания попечительского совета членов врачебной гильдии Кёльна в присутствии бургомистра.
       Оторвавшись от своих отваров, я выбежала к нему во двор. Там его уже встречал наш пёс Вольф. И лишь старая кошка не проявила к нему должного интереса, так как была занята пойманной мышью, которую с аппетитом уплетала за обе щеки. А разжиревший Вилли, сладко спал у сарая, в котором обосновался со своей женой Эдгард. Как только подросшие совята улетали в лес, по вечерам Эдград летал по двору и резвился с Вилли, как в старые холостяцкие годы.
       Передо мной почему-то, вдруг, промелькнула вся моя прежняя жизнь, которую я теперь просматривала со стороны как зритель.
       Вдруг, я услышала чей-то пронзительный крик о помощи. У меня было ощущение, будто кто-то сломал руку. Я вбежала в комнату и, схватив свою дорожную сумочку с мазями и бинтами, побежала на крик, который слышался всё отчетливей. Я услышала в спину окрик Йохана:
       – Эльза вернись! Это обман, мираж!.. Эльза-а!..
       У меня в голове мелькнула мысль остановиться, но этот зов о помощи был таким назойливым, что, как клещами, тянул меня к себе. Я бежала вперёд и остановилась только у заколдованного оврага.
      – Помоги мне! – услышала я оттуда крик.
      Я уже не принадлежала себе и кинулась в этот овраг. Оттуда клубами выходил густой жёлто-зелёный туман, внутри которого, только сделав усилие, мне удалось разглядеть эльфа. Это был не тот маленький эльф, с которым я привыкла общаться. Этот эльф по росту был чуть ниже меня. Его можно было бы признать человеком, если бы не длинные уши, выдававшие его истинное происхождение. Он лежал со сломаной рукой, но как только я к нему приблизилась, чтобы оказать помощь, он вскочил живой и здоровый и, улыбнувшись, пригласил меня в свой дом. Подошёл хозяин дома – молодой рыжеволосый ушастый эльф. Я вспомнила рассказы Гудрун, что такие эльфы очень любят мухоморы, и потому они все красноволосые и краснолицые. Эльф поставил передо мной кувшин с элем и положил на тарелку необычного вида чёрные пряники. Увидев, что я не двигаюсь с места, он наполнил кружку чёрным элем:
       – Пей, дорогая гостья!
       Я выпила пенящийся с едким привкусом напиток. По моему телу разлилось приятное тепло, а голову начал окутывать туман. Мне даже показалось, что он был жёлто-зелёного цвета, как в овраге. После первой кружки, он налил снова и потом в третий раз. У меня отлетело сознание. Очнулась я на весенней полянке, на которой зеленела трава, пели птицы, и… росли ландыши. Появившаяся Чёрная всадница в нарядной голубой одежде сказала:
       – Эльза, я сделала всё, что могла, чтобы спасти тебя и твою семью. А я нашла моего любимого Орландо и на рассвете перехожу в мир Мидгарда. Мой срок окончен. В нашем Мире Духов сегодня ночью будет избрана другая Чёрная всадница. И я передам ей свои обязанности и моего верного Росса. Прощай!...

* Narrenschiff (нем.) - Корабль Дураков
** Если девушка согласна – откроет дверь



                Часть XXVIII

                Э П И Л О Г

        В ночь с 31 октября на 1 ноября общим собранием Мира Духов с одобрения Фрейи рыжеволосая Эльза как постигшая все тайны Мира Духов была избрана королевой на следующие пятьсот лет. Хильда, передав Новой королеве Чёрного коня, магические драгоценные камни и права королевы, вошла через открытые в эту ночь ворота в земной Мидгард, где её ждал возлюбленный Орландо.
        Новая королева Мира Духов пробудет на троне пять сотен лет до 1 ноября 2019 года. После этой даты королеву избирать не будут, поскольку природная среда – обитель духов будет уничтожена миром людей. Чтобы восстановить обитель, духам требуется в отсутствие королевы наслать на людей неизлечимую болезнь – вирус безумия. После самоуничтожения Мира Людей природная среда в течение двух-трёх тысячелетий восстановится, Мир Духов вернётся к обычной жизни в абсолютной гармонии с природой и снова изберёт королеву.
        Йохан после ухода Эльзы сник, замкнулся, долгими часами сидел, сосредоточенно глядя в сторону леса, и звал Эльзу. Однажды его нашли мёртвым у края оврага.
       Чёрная всадница приняла в свой кортеж его душу, а также души Витольда и Идан. Замок перешёл по наследству к дочерям. Граф Конрад фон Ангельберг перевёз в свой замок обещанные ему Эльзой оба вышитых ею гобелена.
       Они и сегодня хранятся в частных коллекциях потомков...





                С О Д Е Р Ж А Н И Е

Часть I.       Предыстория и детские годы
Часть II.      Чёрная всадница
Часть III.     В подмастерьях
Часть IV.     Бесприданница
Часть V.      Игрушка судьбы
Часть VI.     Шляпное дело
Часть VII.    Удар из-за угла
Часть VIII.   Родня
Часть IX.      Жизненные испытания продолжаются
Часть X.       Исповедь Гудрун
Часть XI.      Погорельцы
Часть XII.     Трагедия семьи Краузе
Часть XIII.    Король горного леса
Часть XIV.    Волшебная мазь
Часть XV.     В родном Обендорфе
Часть XVI.    Встреча с духом Гертруды
Часть XVII.   Переезд семьи брата в новый дом
Часть XVIII.  Судьбоносная ярмарка
Часть XIX.     Лесные страдальцы
Часть XX.      Благодатная метель
Часть XXI.     Счастливый брак
Часть XXII.    Колдун
Часть XXIII.   Нити судьбы
Часть XXIV.   День Святого Мартина
Часть XXV.    Похищение невест
Часть XXVI.   Костёр инквизиции
Часть XXVII.  Недолгое счастье
Часть XXVIII. Э П И Л О Г