Грязь

- Фу-у-у-у-у-у! Фу-Фу-Фу! – с отвращением громко сказал мальчик лет пяти-шести в ярко жёлтых шортиках и ковбойской шляпе с папиной головы. Отвращение было во всём: во взгляде, наполненном брезгливостью, в этом пальце, который указывал и одновременно и дырявил, и сверлил эту отвратительную грязь, в пузике, в котором даже пупок, вывернулся к грязи и испытывал отвращение, в вытянутых и надутых губах, которые воротило от этой гря-я-язи. Он сам был Отвращением. И это отвращение ему нравилось. В этом отвращении он был важным. Очень важным. И эта папина шляпа давала право и придавала силы испытывать отвращение.

- Папа, грязь! – ещё раз выпучившись, сказал мальчик и повернулся к папе. Папа был занят мамой и лишь в знак внимания одобрительно махнул рукой.

Мальчик стоял на краю пригорка в паре метров от озера и заворожённо смотрел на землю. Намокший от детских экспериментов с водой пляжный песок, поблёскивая на солнце, тихо лежал в небольшом углублении в центре насыпанного пригорка. Но мальчик понимал, что это «тихо» - всего лишь уловка, хитрый ход Грязи, чтобы скрыть свою силу и могущество. Она живая. Он чувствовал это. Он это знал. И с этим надо было что-то делать. И мальчик стал делать.

Мальчик мял Грязь руками. Он сжимал пальцы, и она, пытаясь спастись, вылезала сквозь них. Он с силой отжимал её от воды, и она, повинуясь ему, принимала послушную форму притихшего комочка. Но только на секунду. Так она его обманывала. А в следующую секунду вдруг распадалась на рыхлые куски, не подчиняясь мальчику.

- Ах, так ты вот как! Сейчас я тебе покажу! – сопел мальчик и поливал грязь водой из ладоней. Рыхлые куски Грязи таяли, расплющивались на песке и исчезали.

- Что!?  Опять? Ты от меня не уйдёшь… - и мальчик с остервенением стал соскабливать пальцами слой Грязи, распластавшийся на сухом песке.

Она опять оказалась комочками. Он сидел и смотрел на неё. Уставший, растерянный, не знающий, что делать дальше и как её победить. Она смотрела на него. Уставшая, растрескавшаяся, но всё ещё не сломившаяся.

И тут он вскочил и стал топтать её, подливая воду. Ещё и ещё. Её становилось, кажется, больше, когда она смешивалась с сухим жёлтым песком, но на самом деле (и он это знал) она исчезала. Она вынуждена была раствориться в песке, чтобы признать его победу, у неё больше не было выхода. А он топтал, и топтал, и топтал её.

И тут ему пришла в голову гениальная мысль:

- А что ты на это скажешь?! – с этими словами он плюхнулся на живот, и всё, что было под ним, разлетелось в разные стороны.

- Ура! Победа! – мальчик вскочил на ноги, пританцовывая. Песок свисал у него с коленей, на животе расползались кружевные узоры из Грязи.

Ах, как он любил эту Грязь…

- Данила, собирайся! Уже идём домой! – донеслось мальчику издалека. Это родители уже собрали вещи и, стоя, ожидали его.

Уходя с пляжа, мальчик, держась одной рукой за папину руку, тоскливо оглянулся на место, где оставалась его невообразимая грязь. И вдруг улыбнулся сам себе, почувствовав в ладони другой руки тёплую жижу, лежащую в кармане ярко жёлтых шортов.