По ту и эту сторону

           Море слегка штормило – его настроению  под стать. Утёс был  пуст, и никто их тайному диалогу не мешал. «Итак, непроходимая вечность впереди, – продолжал человек разговаривать молча с морем, – всё идут и идут её волны, но как мне попасть в эту вечность, как в ней затеряться и пропасть? Вот и одинокий ныряльщик опять появился вдалеке, а ведь он не боится этих волн».
         Да, и одинокий ныряльщик был на месте, и Солнце висело в пустоте, и сам он оставался одинок.  Машинально Владимир заметил девушку, стоявшую ниже его на уступе, что-то рисующую на мольберте, но взгляд, не заинтересовавшись ею, пошёл далее, на море. Девушка не мешала ему и не трогала его, в этом был положительный момент, не более того.
        Снова юноша перевёл взгляд на одинокого ныряльщика в открытом море. «Может выйти к нему, – мелькнула мысль, – он ведь тоже одинок. Но тогда не будет одинок  ни он, ни я», – подытожил юноша резонно. С тоской он устремился в бесконечность моря – снова царствовать, мечтать.
        Он не знал, что девушка заметила его, и даже более: изобразила на своём холсте.

        Пропели весть неистовые трубы и пред исходящим открылись высокие Врата. Ладья его, усыпанная цветами, вышла в разлившуюся гладь.
       «На Запад, на Запад, на Запад, в Аманти, чудесную страну! – рыдали плакальщицы вслед. – На величайший Суд Богов! Ты идёшь на раскрашенной барке  Сам, ты отходишь в блаженную страну».
        Отныне – и навсегда. Он давно ждал этого момента. Как рехну, жрец, имевший доступ к высшей ступени таинств, и как Хемиун, изваятель Священной Высоты, он давно готовил себя к Великому  Уходу. Отныне он двойник, а значит Ка, душа живого, которого нет среди живых. Переходя Черту, он прорвал оболочку  Всего (Вселенной) и ныне для него возможно стало всё. Он готов был неистовствовать и извергать – всё, что накоплено было когда-то в тайниках.

        Ночь на Утёсе для одиночника была ещё более важна. Море стало невидимым, за гранью, но не оно было главным в этой сцене. Из небесного плена к нему вырывались семейства, сонмы звёзд – вот зачем приходил он ночью на Утёс.
       Туда возможно было уйти и затеряться без следа. Он видел свои дороги среди звёзд, он знал, что планеты давно ждут его, зовут его, готовы для него. Вот самая великолепная из них. Она шла прямо на него – багровый звездолёт.
        Вдруг сверху посыпались камешки, и лёгкий шорох раздался за спиной.

        Все земные страдания он оставил с нутром своим в сосудах-конопах. Четыре духа с человечьей, шакальей, и ястребиной головами, вырисованные на внутренних стенках саркофага, охраняли магические тексты Выходного дня. Только они могли защитить его мумию от скверны, от низости живых. Его Ка готов был с достоинством возложить своё сердце на весы. Он увидел Осириса и судей его, числом 42, в образе благороднейших зверей. Он не подошёл, а подплыл к ним, безмолвно и легко. Вот его сердце было положено на левую чашу, а на правую чашу легло перо. Вот он увидел, как перо перевесило его сердце. Вот отверзлись уста его: «Я, Хемиун, не обижал никого из сирых, я возводил святыни, не осквернял Священную Деву. Я чист, я чист, я чист».

        Владимир обернулся. Девушка в белом платье, плывущая  на ветру – картина на расстоянии нескольких шагов. Она вскрикнула, скорее удивлённо, чем испуганно – он стоял неподвижно, оборотившись в изваяние, предмет.
         – Я не заметила… – только и успела сказать Надя, а он уже бежал. – Постой же! – она вскричала отчаянно, ему вслед – мир рушился, едва восстав.
        Он снова обернулся. Впервые кто-то из людей позвал его, сказал что-то для него.
         – Это ты здесь стоял днём?
         – Это ты рисовала море?
         – Когда так долго смотришь в бесконечность, то что-то видишь в ней?
        Они бросали, бросали вперёд себя слова. Они забрасывали, как спасательный плот, свои вопросы, боясь друг друга упустить. Всё уже вспыхнуло, надо было только эту звезду не погасить.
        Надя почувствовала: теперь он не уйдёт. Он совершенно одинок! – вдруг высветилось для неё.
        Девушка говорила беспрерывно. Она должна была говорить. Она должна была летать вокруг него, обволакивать его.
        – Море – это оборотень, из разряда магических зверей, – говорила Надя, – то играющее с людьми, то целующее их, то наказывающее их. Но когда я рисую море, от меня зависит, сделать его живым… или не сделать ничего. Вот оно дышит, вот оно в гневе, вот покоится под солнцем. Но это море картинное, моё.
         – Море и звёзды – всё едино, всё от бездны, – юноша открывал вселенную свою. – Когда ты взглядом уходишь в эти бездны, то оглянувшись, видишь, что здесь случайно, что эта планета не твоя. Смотри, Марс к нам идёт, багровая звезда.
         –  Твоя планета… – сказала Надя отрешённо. И только сейчас осознала: он ходит совсем другими тропами и может всё-таки уйти. – Ты хочешь реально оказаться там?
         – Мне бы уйти с Земли, но я не знаю как, – отвечал он растерянно, наивно.
        Но девушка уже воображала их уход.

        Отлетела белоснежная душа Хемиуна и чёрная земля Камет (Египет) с извивающейся лентой Хапи (Нила) ушла куда-то вниз. Его ладья уплывала всё дальше в небеса, а там, высоко, его поджидала богиня в красной короне. В одной руке она держала круглый щит, в другой карающие стрелы. Тотчас  узнал он Нейт, богиню времён ушедших и грядущих. Рядом с ней сияло круглое Солнце – плод, рождённый ею.
         Он увидал покрывало, которое никто из живых узреть не смел.
          – Кто ты? – спросила строго богиня Хемиуна. – И  почему так высоко взлетел?
          – Я – Изваятель, – отвечала ей Хемиунова душа. – Я – носитель плодородия.
          – Люди есть созерцающи, – говорила богиня Нейт, – осмотрись, сколько красного вокруг. Таково Царство Мёртвых. Что тебе знать от мертвецов?
         И ушла, не интересуясь ответом, растворилась в красной мгле. А на месте Богини появился  Осёл и дыхнул огнём. Подхватило, закружило, понесло, как пылинку, Ка  Хемиуна.
        Всё остальное боги скрыли от него за красной мглой.
   
        Явилось сияющее лико – на весь огромный мир. Оба увидели его. Губы зашевелились. Что-то произносило это Лико, кажется заклинание из слов. И вдруг, засмеявшись, дунуло на них. «Как больно, как стыдно – и как высоко же мы летим», – подумали они.
       Увидели двое: просто бездна для них и они просто падают в неё. Всё – им не было выхода нигде. Всё – они покидали Землю навсегда.
       Юноша думал: «Её лицо обвеяно свежайшими ветрами, обласкано чистейшими лучами. Яркие, сочные наброски, потаённые, в полутьме, мазки. Но её тело (вне облика) невыразительно, немо. Оно прилетело случайно, на ветру. Зачем мне это тело? Пусть кто-то мне скажет: ты что-то должен сделать с этим телом и я прокляну весь род людской. Я должен создать историю иную, противную безумию людей».
         Девушка размышляла так: «Этот образ – кипящий, воистину он никогда не сможет быть земным. Земное – значит рутинное и пошлое, имеющее конечной целью смерть. А он – беззащитная феерия, как нечто, слетевшее со звёзд. Я магией всё воссоздам – и он упорхнёт, обернётся в россыпь звёзд. Всё начинается с поцелуя… и я слишком для этого земна. А я хочу с ним взлететь, сломя голову улететь куда угодно прочь!»
      
       Увидел Хемиун, что проснулся и находится в великолепнейших покоях. Прислушался Изваятель: в этом огромном дворце он был совсем один. Боги с ним не шутили в этот раз – и камень стен был незыблем и огонь в священных сосудах был живым. А сам он пришёл, похоже, в никуда.
       Хемиун заметил, что движения его замедляются, а тело холодеет. Руки почти окаменели, а мысли проваливаются в пустоту. Он уходил от себя – от мысли, любви, и существа.

        Юноша в этой Картине был светоч, а девушка отражение его. Но в самом начале  раздался чей-то хлопок, и превратил их в необузданных и диких.
        Была в Картине золотая основа и красный фон: красное  на золотом. Были волны взметнувшиеся,  и продолжавшие лететь. Именно эти волны их и вознесли. Была машина, носитель – её огонь, её отрыв, её красивый ход, инверсионный след, изящно изгибавшийся в стратосфере. Была бездна неба, пустота, которая их поглотила навсегда. Был Диск, парящий над пустыней, в красной мгле, были земные кукловоды, на радионитях ведущие свой автомат. Было Яйцо, выходящее из Диска, преобразующееся в Человека. Были развалины, настолько древние, что их никому не распознать. Были духи, явившиеся из ниоткуда и растворившиеся в никуда. Было Время, невыносимое, его тяжёлый ход. Были реки, великие, с окаменевшей жизнью на их пустынных берегах. Было пространство, окованное холодом и тьмой. Были безмолвие, неподвижность, пустота. Было Лико, смотревшее в зенит, был Дворец, видимый и невидимый для глаз. Были хозяева планеты - призраки, стерегущие иных. Были следы марсоходов и их, следы влюблённых, запечатлённые в песках. И всё это он проговорил, а она оживила на холсте.
         Влюблённые сделали последний шаг: вписали себя, сидящих в Диске. Картина захлопнулась, и они отправились в своё путешествие на Марс.

        Диск отделился от станции и пошёл в свой коридор. Казалась, планета сама плыла навстречу. Всё совершилось безмолвно, фантастично. Марс возрастал, превращаясь в некого монстра – немого, с закрытыми глазами.
        На миг им почудилось: всё, что с ними сейчас произойдёт – посмертный сон.
        Никто не видел, как шёл Корабль между звёзд. Никто не видел, как произошло погружение, все пропустили этот миг. Люди эти, искусные заклинатели и виртуозы, безоглядно бросали Корабль в пустоту. Они говорили себе: «Вот мы парим блаженно, вот мы играем от души». Они говорили для себя: «Воистину, мы вознеслись, воистину с нами сейчас происходит волшебство».
        Люди и боги пировали по эту сторону света. Боги преподносили смертным шокирующие тайны. Знали боги о людях всё: и про постыдное и про великое, и как вознести их до себя, богов, и как низвергнуть и обезличить  до оборотней, нелюдей. Знали, какого откровения жаждут пришедшие на Марс. Упала завеса, и вышло на сцену существо.

         Хлопнул в ладоши Хемиун, и из ничего явилась девушка-рабыня. Всё было красиво у рабыни –  лицо и тело и повадки. Она станцевала, пропела для него, и сделала это безупречно, хорошо.
         Затем она поникла перед ним и стала вещью для него. Для тела его она предложила себя жертвой, которую он, не колеблясь, взял. От первого же поцелуя мертвеца, рабыня умерла.
        Когда он проснулся, девушка лежала возле него холодной и без жизни. Хемиун внимательно рассмотрел её. Он увидел, что это тело просто кукла. Кукла обученная и отыгравшая положенную  роль.

        Влюблённые  не заметили, когда пересекли свою линию холста.
        Тело её оказалось подобием его. Те же инстинкты, та же брезгливость, пустота. Помнил возлюбленный и про лицо: маска это, истинное выражение было в её теле.
        Это боги произнесли заклятые слова, это они перевели через Черту.
        А она всё узнала от богов – как ей тайный обряд произвести. Лёгкий поцелуй, прикосновение груди и ног – и вот она вся предстала перед ним. С удивлением он узнал, что ничего не знает про себя. Что он, откуда он – теперь ему только пропадать. Слава богам, они лишили разума его, слава богам, он ушёл от низменных идей, слава богам, он позабыл слова людей!
        Они чувствовали, как за бортом ревел огонь и дрожал, теряя скорость, звездолёт. Они лежали, молча, обнявшись, а их Корабль шёл в это время к планете Марс.
        Всё было выписано Художником на холсте, всё её магией осенено: как в Центре оператор отсчитывал секунды хода Корабля. Как люди заклинали себя словами, выдумывая их для себя . Как говорили своему удалившемуся Кораблю: «Внедрись в эту планету, стань марсианином, или хотя бы притворись». А их посланник вдруг осознал, что очень одинок. «Всё здесь не так, как предсказывали люди, – анализировал обстановку автомат, – одна пустота, а планета вдруг схлопнулась,  передо мной».
         Диск застыл на миг, затем раскололся, выпустив парашют и посадочные лапы. Новоявленное существо низвергнуло огонь.
         И когда отсекли парашют, иссяк огонь и коснулись лапами тверди, то осознали, что перешли запретную черту.

       Снова хлопнул в ладоши Хемиун, и снова ему предстало чудо от богов. Исчезла кукла-рабыня, спустилась откуда-то лестница с выси. По ней, к Изваятелю, сошла лучезарная богиня. Свет неземной исходил от её совершеннейшего тела, а лицо, как мимолётный набросок,  сокрыто за вуалью. В руках у богини был блиставший в звёздном свете меч.
        Она пришла и проговорила непонятные смертному слова. Затем, взмахнув своим волшебным мечом, она раскрыла пространство, и там Хемиун узрел картину истины: как был  убог и нелеп, как смердел  когда-то, болея, приближаясь к закономерному концу.
        Взмахнув ещё раз мечом, богиня превратила его в ничтожного червя, ещё взмах – и он стал просто отбросами, нечистотой.
        На четвёртом взмахе она преобразила его в великолепного орла. При этом она смеялась над его попытками оторваться от земли. Ибо дав крылья, не научила и летать.

         Картина эта была математическая плоскость, но в ней появилось звучание, слова. Звучали взметнувшиеся волны, ревела летящая машина, шептал о чём-то тайный Марс.
         Всё далее возлюбленные уходили за линию холста – а люди в Центре увидели, что есть планета Марс. Распахнулось пространство, и вышла потусторонняя страна: безымянные камни, уснувший песок, непонятное слово, дальний звук.
        Возликовала Команда на Земле! Они пришли, наконец, на эту планету и не желали обратно уходить.

        Снова стал человеком Хемиун. Вдруг Богиня моментальным взмахом меча разверзла его тело от горла до пупка. И исторгнулся сокровенным человек: полилась дивная музыка из высших его сфер. Вытекла из возносящихся звуков лента животворного  Хапи, а вслед ему поплыла священная Пирама. И вознеслись они – в сферу  Всего, сливаясь с бессмертным светом звёзд.
        А из нижней сферы его, из пупка, вылез карлик, шипящий, со злобным лицом и быстро засеменил ногами – спрятаться в какую либо щель.
        Богиня, стоя над обезличенным и просветлённым, проговорила: «Ты ль человек? Разве желаешь ещё быть человеком ?» А он, удивлённый, этой божественной истине внимал.
        Взмахом последним Богиня запечатала очищенное тело – и всё это, чтобы отдать ему своё.
        Отбросив вуаль, она рассмеялась настолько наивно, откровенно, что он околдовался ей, а про себя забыл. И когда он проснулся, то обнаружил, что застыл, почти что мёртв – на миллионы тёмных лет.

        Пришёл человек достойно, благородно. И заплескалась Музыка – может кто выйдет, может откликнется кто на её призыв? Но было безмолвно в той пустыне. Никто и ничто не произнёс в ответ. Лишь где-то вдали раздался невнятный разговор. Жадно вглядывались возлюбленные в пустыню за бортом. А ночь уже подкрадывалась к ним.
        В странное состояние попали пришедшие на Марс: они исчезли для самих себя. Не видели ни тел своих, ни окружавшей их планеты.  Ночь та была от тёмной магии – она всё спрятала в себе. Магия и безумила и пленяла.
       Вдруг всё изменилось на планете. Примчался свет, принёс движение и их расколдовал. Всё вокруг было отлично от земного: затанцевали неведомо откуда взявшиеся вихри и кто-то выскочил из них и заурчал. Ожили камни, ветры и песок – и вышли странные обитатели глубин. Спрятавшись за бортом Корабля, возлюбленные видели их смутные силуэты и слушали завывающие голоса. То ли приветствовали их марсиане, то ли выманивали их.
        Ни слова не произнесли пришедшие в ответ. Затаившись в пустыне, стоял надёжный их Корабль.
        Но Солнце возвысилось, и мгла прошла. Камни легли на свои исконные места, пропали тени, силуэты. И снова чьи-то слова послышались издалека. Пришельцы поняли, что эти слова о них, но не для них.

        Ещё раз Хемиун воззвал к своим богам. И явилась девушка лёгкая, ничего не требовавшая для себя. Она была не похожа на земную. Подойдя к Изваятелю, она села рядом с ним, прильнув к нему, и проговорила нежно, как когда-то его мать: «Я знаю, как ты страдаешь, Хемиун. Миллионы лет прошли, а ты один, один…»
        Он не хотел ни привлекать её, ни обожать, ни убивать. Он хотел, чтобы она просто была. И сам он, в том же пространстве, в то же время, хотел пребывать, не уходить.
        Так потекли столетия, и она была, не уходила. Вот они стали единотелы: двухголовый сфинкс явился в белый свет. Осмотревшись и удивившись, взлетел двухголовый к небесам. Там одна голова блаженно спрашивала у другой: «Есть ли история за твоей спиной, или одна тоска, небытие?» «Нет, для нас, двуединых, этого быть не может, мы позабыли это навсегда». «Будет ли впереди нас хаос, смерть?» «Нет, разве возможно это, мы теперь по ту сторону людей».

        Вот они и пришли, а вокруг всё забытое, из их блаженных снов.
        Здесь, далеко от Земли, они ушли из-под  магии её. Сами решали, как им быть – словно прозрев не от людей.
       Теперь, обладая телом  Корабля, они выходили на возможности, прежде немыслимые для людей.
       Как земные, они были суть иная, совершенно отличная от звёзд.
       Кто-то тогда шепнул пришедшим от Земли: «Тело ваше прошло Вселенную, а Музыка вам своё слово отдала».
        И когда сошли с Корабля – открылась Долина, пришла из их же грёз. В той Долине увидели возлюбленные Бездну, Город и Врата. Всё оказалось гигантским по ту сторону людей.
        Врата сами раскрылись перед ними, как и Бездна разверзлась на глазах – из каньона  пронёсшегося здесь некогда потока.
        В Городе, куда вошли возлюбленные, их встретило Лико, окаменевшее давным-давно. А что ещё человеку видеть, для чего?  Всё таившееся в глубинах сей планеты ждало именно людей.
        Видели люди пирамиды, на глазах рассыпавшиеся в прах. Хотели войти в пустынные дворцы, но не нашли в них ни окон, ни дверей. Гигантские храмы не подпускали землян и близко,  убегая от них за горизонт.
       «Воистину, вы были смертны по разуму, и остались разумны – не от звёзд! – опять кто-то воскликнул за спиной. – Вы – откровенные слепцы. Оглянитесь, сколько чудес вы не заметили, прошли».
        Они обернулись и увидали того, кто им подсказывал сзади: человека прошлого, из-за иных. Он был человек, а может человек. Он ушёл навсегда, он не желал вернуться вновь.
        Человек им открыл свою картину и исчез. А картина эта была лист чистый, без идей. Тогда юноша начал рассказывать, а девушка создавать их вторую картину пришествия на Марс.
      Это была история полётов, самые драматичные из сцен.  Вот в той истории  появился Диск, «Марс-6».  Диск погасил скорость, выпустил парашют и открыл своё тайное – Яйцо. Всего 100 метров осталось до Контакта!  Вдруг купол лопнул, и остальное почти в мгновение произошло: сработали уже бесполезные пороховые, и Яйцо раскололось о поверхность.
        О, Великая Магия, всё утаившая и всё раскрывшая в любви!  В сакраментальный момент Прикосновения миров Яйцо превратилось в Человека. Отчаянно протягивал  свои ноги Человек, готовясь принять чудовищный удар. Магия  от искусства раскрыла эту сцену до конца: ломались ноги, руки, рёбра. Слышался и предсмертный вой его, принятый лишь богами.
         В той же  истории, в последовавшей сцене, пришли два новых диска. Снова выпустили парашюты, ударили огнём. Художник представил их в образах нападающих зверей. Звери эти были трёхлапы. Пришли и замерли, ожидая атаку от иных. И появилось Время – зверь призрачный, несокрушимый. И совершило свой Прыжок. В ритме мелькали дни и ночи, всё далее, далее уносило Время двух зверей. Так и умчались «Викинги», порвали все нити от Земли.
          Время окончилось, Прыжок свершился, а Зверь преобразился в Человека.
          И снова нарисовались диски в небесах. И уже марсоходы проложили дальние тропы. Эти тропы шли прочь от исходного, и были за плоскостью Холста.
         – Что вы такое? – спрашивали возлюбленные у следов. – Либо касания земные, либо искусства от Земли?
          – Мы – обитатели планеты Марс, – отвечали возлюбленным путешествующие мимо. – Мы нашли на планете себе подобных и  давно уже властвуем на ней. 

         Увидел Хемиун, что потерялся и пребывает где-то вне Земли. Увидел камни пред собой. Разгадал, что за красная пустота вокруг, отчего так болезненно обнажено его лицо. Увидел тело Планеты и Своё. Как неожиданно соприкоснувшиеся, они воскликнули друг другу.
        Чья-то ладья, ускользая из времён иных, выходила ему наперерез. Приблизившись, он разглядел, что это диск, будто скопированный с Солнца.  Диск тот парил в небесах ярко-розовых, ненастоящих. Был он недосягаем, одинок. Уж не сам ли Ра явился к Хемиуну?
       «Моё парение, моё божественное одиночество, – размышлял двухголовый  Хемиун. – Любовь не в мерзостных повадках тел. Мне предложили Вселенную – я взял её. Но отчего так грустно мне? Почему я вижу всё – и почему я не знаю ничего?»
       И опять в пустыню явилась ночь. Что в этот раз боги задумали в ночи?
       «Вот твоя новая ладья, – пропели ему невидимые боги. – Ладья для путешествий вне людей».
       Диск опустился. Хемиун взошёл на свою новую ладью. Тут же явился день и Хемиун поплыл над давно уснувшей Долиной. Вглядываясь с высоты в завалы и россыпи камней, Хемиун открыл, что это чьи-то иероглифы и письмена. Оглянувшись, он увидел Пираму, свою священную высоту. Пирамида по-прежнему шла за ним.
        «Всё раскрывается и выходит, наконец,  – подумал он, – не этим ли удовлетворяются боги?» 
        Посвящённый, он плыл над Красной Пустыней, не желая более видеть никого.

        Планета спала в своих холодных снах. Спало окаменевшее Лико,  два марсохода, «Любопытство» и «Возможность», уснули Мечтатель и Художник, пришедшие на зов. Все они видели единый сон: как перешли Черту возлюбленные, как всё дозволено им оказалось за Чертой. Как вступили во времена – без вестей и без ответа. Мысли, что исходили от людей, сюда не являлись никогда.
        Помнили возлюбленные, что всё произошло давным-давно. Возможно, были они потеряны кем-то, возможно, просто выпали с небес.
         Здесь, далеко от своей планеты, без защиты её незыблемых идей, они оказались в плену чужого сна. Кто-то шептал им в этом блаженном сладком сне: «Отныне всё для вас возможно. Как полюбить, или как выйти из любви. Все страсти мира уже приготовлены для вас, вопрос лишь в том, какие страсти выбирать».
        В этом сне возлюбленные видели себя, как явление некое, из произнесённых слов-стихов. Это были слова невозможные, абсурд. Но кто их произносил, тот и остался в безбрежной глубине.
        Раздался трубный глас. «Музыка ли это?» – подумали земляне.
        Увидели двое в продолжении сна: каждый камень имел своё лицо. Вдруг эти камни ожили, пустились в некий пляс. «Это ли не марсианский театр, – подумали земляне, – какие оскаленные лица, какие вывернутые позы!»
         Явилось Солнце в том коллективном сне. Первый луч его коснулся уснувшего Лика. Что-то пробормотав, оно раскрыло глаза и с тоской уставилось в зенит. Люди, свободные ныне, вышли из  каменного сна.
        Появилась в красной короне богиня Нейт. В одной руке она держала стрелы, в другой круглый щит.
          – Кто вы? – спросила строго их богиня. – Почему так взлетели высоко?
          – Мы пришли заложить в этой пустыне Новый Град, – отвечали ей земляне.
          – Изваятель идёт навстречу вам, – оповестила богиня всех времён.
          Так зарождалась иная раса вне Земли.
       

        Дыхнул из пустыни грозный Сет – и жаром обдало Диск  парящий. Плотоядно было дыхание Сета: закувыркалась, смерчем подхваченная ладья, подарок от богов. А те с восхищением наблюдали за героем. Богам было лишь посмотреть и помечтать.
        Хемиун падал медленно, замедленно, безупречно отыгрывая Божественный Приход. Он старался  застыть в пространстве, а уходил в бесконечно малое число. Он был совершенным телом, золотым. И падал торжественно, под глас взнесённых труб, и ждал, что боги его сейчас подхватят и спасут.
        Как человек, Хемиун Двухголовый, почувствовал соприкосновение с иным, вызывавшее, не признававшее иных. Как потусторонний, в миг удара, он понял, что идея его – ложь. Что пришёл по ошибке, не туда. Он должен был выйти из себя и всё опять начать.
        Однако боги не оставили его. Время отпрянуло назад. Диск выпустил купол, тот доставил на планету Яйцо. Яйцо раскололось и двое с телом единым вышли на девственно чистую поверхность.
        В стране блаженных Хемиун Двухголовый увидел высохшие реки, вулканы, утвердившиеся, как извечные столпы, каньон, так и не состоявшийся бездной.
        Знал Хемиун, что теперь для него возможно всё. От вожделения у него засверкали глаза, и он отправился  очаровывать и колдовать.

        Человек умер – и пришёл. Человек возродился от себя, познав бездонный страх. На Землю спустились безжалостные боги. Планету заполонили счастливые рабы. Среди людей объявились неистребимые мутанты. Разумных и благонравных обольстили безумные еретики. Любовь наконец переиграла Смерть. Фантазёры достали-таки свои миры. Некий гений придумал планету Марс.