19. 07. 2015 Горн

- Осталось полчаса.
- Полчаса. И вернемся?
- Да.

Диалог двух парней прервал протяжный гул. Звук, создающий вибрацию под ногами, исходил от трубы, что располагалась в десятке шагов от них. Гул не был равномерным - то нарастал, то становился тише. Менялся и его тон, переходя от низкого к чуть более высокому, во время которого появлялось потрескивание. Когда гигантский горн грязно-голубого цвета замолчал, они продолжили разговор:

- Но ведь все погрузят без нас. Мы даже им не поможем.
- Конечно, они и не ждут нашей помощи. Мы сами по себе. Особенно ты, если по-честному. Время, которое нам разрешают здесь гулять - так просто. Родителям бы только поважничать.

- А что в этой трубе?
- (передразнивая) Что, что... Может, воду через нее гоняют. Или газ.
- Или краску.
- Не говори ерунды. Зачем краску?
- Краска всегда противная. От нее запах невкусный и голова потом болит. А еще ее трудно отмыть. Когда папа красил, туда муха попала... Так и залипла насовсем.
- Ладно тебе. В трубе точно не краска.
- А если человек в краску упадет, он тоже залипнет?
- Блин, язык твой...

Гул повторился. На этот раз он звучал дольше. На стенках трубы появились капли росы. Можно было разглядеть как она сотрясается под действием поступающего содержимого.

Владик, мальчишка лет семи, которого волновала труба, постоянно чесал свою светлую, вьющуюся шевелюру. Неискоренимая привычка. Раньше родители думали, что у него педикулёз, но специалисты объяснили, что это на нервной почве. Порекомендовали употреблять в пищу больше витаминов и чаще бывать на свежем воздухе. Родители Владика работали тут же, в порту и единственным, на кого перепадала львиная доля обязательств воспитателя, был соседский сын Лёня. Двенадцатилетний Лёня недолюбливал Владика, но с другими детьми в этом захолустье ему было еще тяжелей. Над глуповатым первоклашкой он хотя бы чувствовал моральное и физическое превосходство. Летом, во время каникул, они шлялись бесцельно по местным насыпям, развалинам фабрики и заброшенным рыболовным станциям. Кроме нескольких торговых фирм, обслуживающих порт, здесь работало еще одно предприятие. Именно ему принадлежало бетонное двухэтажное здание неподалеку и эти шумные трубы.

Мальчишки стояли на песчаной площадке, довольно высоко над уровнем моря. Сооружение, на которое они залезли, относилось некогда к обанкротившейся фабрике. Теперь часть этого хозяйства обслуживалась иной организацией, занимающейся переработкой сырья. Владику и Лёне нравилось забираться на гору, с которой вниз под углом 45 градусов уходили к морю широкие трубы.

Лёня устало выдохнул:

- Пора по домам.
- Подожди, давай побудем тут немножко, я еще хочу послушать как оно гудит.
- Как же ты меня достал. Гудит оно ему интересно!

Старший подошел к трубе и постучал по ней: - Слышишь? Там пусто как в твоей башке, малой. - Он картинно оперся на металлическую конструкцию. - А показать тебе кое-что? - Владик с охотой закивал головой.

Подросток гордо поднял над головой карточку размером с кредитку. На ней светились полосы, меняя оттенки. Теперь голос парня звучал доверчиво и взволнованно:

- Это символ. Это рисунок, за который гибли наши предки. Гибли целые поколения, творилась история... И все ради этого. Он был именно таким. Таким, как ты видишь. Посмотри, посмотри на историю. Никто у нас в школе не видел такого... Ты этого никогда не видел, да?
- Мне плохо...
- Смотри, это символ, знак, знак... Знак!!! Я мечтал об этом, это твоя мечта тоже. Тут все мечты.

Лёня поднес карточку к глазам. На ней мерцали различные изображения. Частота мерцания постепенно увеличивалась.

- Лёня, я хочу домой! Выключи эту штуку.
- Единственное изображение...
- Хватит, мне болят глаза.
- Можешь закрыть глаза. Это я нарисовал. Светом я нарисовал свет...
- Выключи, мне все равно больно! Я расскажу маме.

Из двухэтажного здания вышли люди в серых комбинезонах. Один из них заметил лежащих детей и закричал нечто невнятное в сторону коллеги. Тот же нырнул в приоткрытую дверь и вернулся с прибором, из которого торчал длинный, похожий на антенну прут. Громко матерясь, они приблизились к детским телам. Человек с прибором провел прутом вдоль головы Леонида.

- Я же предупреждал шефа, что ограда нужна. Кто их сюда звал... Фон зашкаливает.
- Подними то солнышко.
- Что?!?
- У него в руке. Солдат упал, возьми его флаг... Мы окружены.
- Семеныч! Тут же пятый уровень загрязнения, если не больше. Препарат не выпил? У тебя глаза закатываются.

На этот раз труба заревела так громко, что не было слышно крика из их открывающихся ртов. Семеныч упал на колени, сделал пару судорожных движений и скрючился на песке, держась руками за голову.

Человек с прибором в руке стоял как парализованный, переводя взгляд то на своего напарника, то тела мальчишек. Наконец он собрался с силами, вытащил радиостанцию и пробормотал бледнеющими губами: «У нас происшествие. Подросток. По психотропной пошло, цепная, да, он рукой конденсат трогал... Мои координаты. Да. Посторонние. Что? Прием! Сначала его тело обработайте. У него все тело в электромагнитную пушку превратилось. В желтой майке лежит, на ладони язва. Моя сопротивляемость падает, препарат на исходе. Вертолет, если дотяну».

В дверях кабинета стоял седовласый мужчина. Морщинистая кисть держала толстую «общую» тетрадь, свернутую в трубку. В другой руке была его испачканная, некогда белая бейсболка. Этот скромный посетитель переминался с ноги на ногу, не решаясь зайти. Наконец он сделал шаг внутрь. Майор в кресле молчал.

- Здравствуйте. Я отец Лёни... Э-э... Леонида Пашенова. Пашенов Вячеслав Георгиевич.
- Присаживайтесь.
- Я долго размышлял над этим. Я по-прежнему не согласен с версией следствия. Мой сын не был наркоманом.
- Вот как? А экспертиза показала иное. И вы, вроде, в конце концов, признали ее результаты.
- Лёня... Леонид вел дневник. Там описан почти каждый день последних лет его жизни. Он... - Мужчина запнулся. -
- Продолжайте, продолжайте. Вы курите?
- Нет, спасибо. Я, эм-м... Понял, что мой сын оказался в неподходящем месте и в неподходящее время.
- Вот это уже интересней. Продолжайте. Я закурю. Вам не мешает?
- Нет, нет, что вы... Мой сын бывал в том месте часто. Они гуляли с соседским мальчиком, который тоже стал жертвой обстоятельств. Я хочу стереть пятно позора с моего сына, ведь его обвинили в том, что склонил к употреблению наркотиков своего малолетнего друга. Но это не так. Я знаю, мой Леонид был любопытным парнем, он заглядывал в окна того здания, возле которого... Ну вы понимаете... Он подсматривал, что там разгружалось. Там... Вы точно проверяли эту организацию?

Майор встал из-за стола. Потянул суставы, повращал плечами. Затем молча прошелся вокруг Вячеслава Георгиевича, сидевшего на стуле под голой лампой, похлопал его по плечу. Приоткрыл дверь и крикнул кому-то: «Я буду занят, никого ко мне не впускать». После чего закрыл дверь на ключ. Отец Леонида смотрел на него взволнованно, пока тот не заговорил:

- Даже если ваша версия отличается от версии следствия, вам нужно нечто большее, нежели обелить память вашего сына. Я слишком долго работаю с людьми и, без ложной скромности, признаю, что вижу многих лучше, чем они думают. Вы пришли сюда за другим. Не будем играть. Выкладывайте ваше желание или... хм, требование.
- Я хочу сменить работу. Обещаю прилежность и ответственность. И, разумеется, можете рассчитывать на мою порядочность. Любая информация будет оставаться при мне. Я бы работал там, ведь я сам химик по образованию. Жизнь сложилась так, что мой профессиональный потенциал не реализовался. Если что-то нужно - научусь, обещаю.
- У вас все на сегодня?
- Да.
- Напишите о себе подробное резюме и вышлите мне заказным письмом. Интересует ваш характер, увлечения, мечты, даже сны. Что касается других данных, то они у нас есть. А я попробую вам чем-то помочь. Пусть вас уже это не тревожит.

Когда Вячеслав Георгиевич покинул кабинет, майор достал из нижнего ящика стола флягу, открутил крышечку и, поднеся к ноздрям, так чтобы почувствовать аромат напитка, издал почти кошачий мурлыкающий звук. Чуть взболтав емкость, он сделал несколько глотков, смакуя любимый напиток. Аккуратно закрыл и спрятал свою отдушину. Лишь после этого ритуала он потянулся к трубке, набрал номер и произнес:

- Вы уже слышали. Он вам нужен?
- К сожалению, новые вакансии не предусмотрены. - ответила женским голосом трубка - Но персонаж интересный. -
- Значит, не нужен. Сказать Никифоровичу?
- Рано, что вы. Он нам пригодится, но не как сотрудник. Все-таки носитель ДНК близкого к пострадавшему. А резюме его возьмите себе на память.

Целый день я искал для себя всевозможные предлоги, чтобы не заниматься написанием книги. А ведь планировал закончить вторую главу еще на прошлой неделе. Так бывает, когда возлагаешь надежды на отпуск, мол, это лучшая пора, дающая возможность сосредоточиться на творчестве. Вечный самообман. Отпуск для того и создан, чтобы расслаблять и отвлекать. Я заслужил островок безделья в этом океане годовой суеты. И если книга писалась хотя бы по несколько строк ежедневно в течение однообразных утомительных будней, то сейчас она и вовсе остановилась. Полагаю, мой соавтор, взявший отпуск как раз на это же время, ленится не меньше. Без его подробных, прилежно собранных и исторически точно описанных сцен и нравов древней Европы мне было бы сложно закончить прошлый том. Очередной вклад, посылка с зарисовками событий становления монархической Франции должна была прийти ко мне в начале июля. Или хотя бы к середине. Впрочем, я привык к медлительности доктора Ежи, моего старого друга из Сиэтла, с которым с которым был написан не один исторический роман. Еще несколько часов меня затягивали мелочные, ничего не значащие дела и сплетни в интернете, пока не спохватился - оставались минуты до закрытия почтового отделения, - я бросился за бесценным материалом.


Посылка оказалась не такой тяжелой и толстой, как прошлый раз. Кроме того, на ней отсутствовал адрес отправителя. Я возмутился вслух: - что же это, адрес по дороге затерся? Ежи, видать, исписал все ручки и теперь тонким карандашом адреса пишет? Вот она, родина интернета. Никак к электронной почте не приучить человека. - Но тут же я прекратил шутить над приятелем, отметив, что мой-то адрес распечатан на принтере. Я окликнул молодую, чуть полноватую девушку, что собиралась закрывать окошко выдачи почты:

- Скажите, почему ко мне пришла анонимка? - Девушка опустила глаза.
- Разве это в порядке вещей? Насколько мне известно, почта не пересылает анонимки. А тут нет обратного адреса. Кого мне обвинять, если там чья-то отрубленная рука или "сибирская язва"? - я видел как она растерялась и попытался сбавить свое возмущение шутками. Девушка ответила очень тихо:


- Так бывает. Иногда. Это не от нас зависит. Извините, но я должна была принять. - Похоже, она даже забыла, что собиралась домой. На ее круглом, миловидном личике читалось нечто среднее между смущением и испугом. Я чувствовал, будто касаюсь ладонью этой щеки, мое сознание подбирало слова утешения, которые определенно нужно говорить шепотом. Однако, кашлянув, я пробормотал:

- Ничего страшного, все нормально. Это моя посылка. Доброго вечера.
- Доброго.

В посылке оказалась общая тетрадь, исписанная детским почерком и папка с наклейкой "Вячеслав Георгиевич Пашенов. Психологический портрет". Все это было на русском языке и вряд ли имело связь с моим заокеанским другом.
В тетради я обнаружил фото подростка, на тыльной стороне которого значилось: "Лёнечка. 05.04.2003 - 21.07.2015". Не иначе, кто-то попутал адрес.

Мне хотелось думать о той девушке. По-моему, я ее впечатлил. Следует выяснить, по каким дням она работает. Буду заглядывать под предлогом ожидания бандероли от Ежи... А что с чужой посылкой? Может для кого-то это важные документы или ценные воспоминания. Не выкидывать же. Хм, странно, дата смерти ребенка обозначена завтрашним числом. Дата же, указанная на папке «психологического портрета» вообще наступит через пару недель. Может, розыгрыш?

Я пролистал тетрадь. Море ошибок, каракули. Жалобы на учителей и одноклассников. Этот парень явно не пользовался уважением в школе. Последняя запись датирована сегодняшним числом. «Если малой прабалтает куда мы лазим нас накажут опять». С ума сойти! Это запись от двадцатого июля. Или почта работает так быстро, или у них другой календарь?

Со стороны коридора доносились шорохи. Наконец сестра мне крикнула из своей комнаты:

- Сань, пёс на улицу просится. Выгуляй его, я не могу. Кажется, приболела.
- Температуру измерь. Вечно ты летом что-то подхватываешь... Бобик! Ко мне!

Пёс не выказывал особого желания идти на улицу. Что ж, все равно прогуляться надо. Мысли освежить. Вечером погода приятней... - Идём, Бобик! Гоу! - Тотчас мне стало ясно, что звуки издавало не животное, а плохо закрытая дверь нашей квартиры. Ключ не был повернут и она свободно раскачивалась от движения воздуха. Когда щель стала шире, в коридор проник свет из тамбура. Пахло помойкой и дешевыми сигаретами. Приоткрыв еще немного дверь, я увидел несколько мелких фигур, сидевших на корточках, спинами к стене. Малолетний оборванец в вязаном свитере возле соседской двери закручивал тюбик с клеем. Другой, заметив меня, спешно стянул со своей головы целлофановый пакет. Еще двое пялились в моя сторону блестящими глазами - из-под копны нечесаных волос и капюшона. Все были одеты не по погоде. Я заорал так, что такса вырвалась из моих рук:

- Пошли прочь! Кто вас сюда пустил?!!
- Не прогоняйте нас, мы только погреться.
- Погреться? Тридцатиградусная жара на дворе! Вон пошли!!!
- Мы уже, уже уходим. Не надо ругаться.

За спиной раздался голос сестры:

- Ты на кого кричишь?
- Да тут у нас притон устроили. Прямо за дверью. Никогда такого бардака здесь не творилось. Их что, соседка впустила? Мы?
- Саш, пусть себе идут. Сейчас много бездомных. Может я эти двери не закрыла, как с работы вернулась. Еле соображаю. Холодно очень.

Я обернулся. Беспризорники удрали. Остались только грязные пятна на стенах от их спин, да букет ароматов подвальной жизни.

- Еще раз появятся, я их огнетушителем буду вытравливать. Или дихлофосом, это еще лучше.
- Сашок, ну они калядовали. Праздник ведь. Глянь, снежок какой пушистый падает. Надо было им конфет дать.
- Люда?

Что ж я на тараканов отвлекался? Выпавший из-под ее расслабленной руки термометр показывал +41. Я хлопал себя по карманам, пытаясь нащупать сотовый телефон. - Лёд, сначала надо лёд ей на голову... Телефон куда-то засунул... Люда, держись. Лед, холодная вода, что еще? Скорую! Телефон... Черт его побрал. Аспирин? Какой-то краской пахнет. Проветрить еще... -

Сестра не понимала, что с ней происходит. Улыбалась, пыталась петь, дрожала. Мне удалось нарисовать телефон и вызвать врачей. Я по-прежнему не знал, есть ли шансы на спасение. На всякий случай подул на нее горным ветром. Раскрыл под потолком водопад. Она не замечала меня и даже не обращала внимания на филина, что принес ей жаропонижающую пластинку с чудесной анимацией в клюве. По шкале термометра гуляли яркие красные кольца, - такие как у Сатурна, - постепенно оседали и собирались внизу в мерцающую розу. Люда ошиблась, не снег падал, а конфетти. Кто-то выстрелил из хлопушки.