В мечтах о Моршанске. Заметки издалека. Эссе

 

       На рождественских каникулах, благо, что есть сейчас такие, да и наступят они вот-вот уж теперь совсем скоро, многие из моршанцев, что ныне проживают и трудятся в других городах и странах, направляются к себе на родину. Когда-то, по разным причинам, покинутую, но всякий раз вдали, тем не менее, несомненно, часто вспоминаемую. Вероятно, по другому и не может быть. Ведь хочется побывать в знакомых и дорогих, с самого детства, считай, и юности, и потому так манящих всегда к себе, ведь, милее, поверьте, и не найти, в местах ими чтимых. И столь же, думается, незабываемых для них.
      Набраться там сил, энергии, и даже, кажется, какого-то особенного, неповторимого счастья и вдохновленности. Ну, и, конечно, несколько поправить там свое здоровье, которое так необходимо и желанно сейчас для успешной и плодотворной работы. Навестить там родных, может близких, а может, ведь как это здорово, и повидаться с друзьями. С теми друзьями, что с детства и юности. Поговорить от души со школьными товарищами, однокашниками, которых в тех краях, вероятно, осталось теперь не так уж и много. Да и просто, неспеша, с достоинством несколько, гордясь даже, (пусть горожане простят нас за это), и много наслаждаясь, пройтись по тихим и знакомым улочкам так некогда любимых, а сейчас так редко и кратко, к большому сожалению, навещаемых мест. Сбросить там, как говорят, в глуши-провинции, но мы то, конечно, так не считаем, груз чего-то лишнего, чего-то неск;занного, и чего-то недолюбившего. Да и просто немного отвлечься в тамошней, особой тишине, от всяких дум и мыслей нелегких.

      Потому задолго еще, в октябре-ноябре, если бываете в тех местах раз в полгода, нет, нет, да и мелькнет мысль, что скоро, совсем скоро, наступит и для вас этот долгожданный чудесный праздник – встреча с незабываемым. Встреча с юностью. Да нет! Скорее всего, каждый день после отпуска мысленно возвращаетесь вы в эти родные, милые сердцу, места. Думаете, как лучше провести там каникулярное время. Ведь его будто вроде предвидится немало. Но вас тут же преследует мысль, что не так уж, поверьте мне, и много. А может и совсем капелька, совсем мгновение. Остаться на праздники где-то в иных, дальних местах, что от родных берегов, вам не хочется. Нужно уехать. Нужно просто хоть на немного, но сменить обстановку. И лучше всего, наверное, встретить Новый год в кругу семьи. Может с матерью и отцом. Может даже без всяких там застолий. В тишине. Просто вот так вместе. В одной квартире. Рядом с ними. Это будет, наверное, для вас и для них самый большой, самый чудесный праздник. Это будет самый большой подарок, о котором всякий может только мечтать. И будет вспоминаться вам, как легко, словно на крыльях вы рвались в эти места, чтобы быть там, загодя, лучше всего, уж, наверное, тридцатого декабря. Чтобы прийти в себя. От дороги, от уходящего времени, от забот, порой нагрянувших и бесконечных. Вы едете с легким сердцем, с самыми прекрасными мыслями, боясь, как бы не опоздать туда. И потому, еще только садясь в поезд, вы уже мысленно дома. Проводница вам кажется богиней. И если езды вам сутки, да хоть бы и более, то это всё равно здорово. Поезд мчит вас, очень и очень тоже торопясь. Он также, наверное, волнуется: как бы чего не случилось.
    
     А вот и вокзал… Не верится даже, что приехали. В момент прибытия это здание, кажется самым красивым, самым изящным, да и столь удивительным, из подобных на свете, что думается, достойно кисти, может, самого Клода Моне . А сто;т оно, это если чуть внимательнее приглядеться к нему, как будто на ладони девичьей. Всё тот же лик. Всё та же, буквенно скромная, на дюйм, будто выделенная кирпичиками, но так дорогая и единственно желанная, необходимая надпись на нем - название града - Моршанск. Короткая, издали, во всяком случае, так видится, тихо невзрачная, а порой кажется, даже слишком какая-то витиеватая, и уж поверьте, совсем, совсем невысоконькая. Но очень и очень, так всегда ранее меня, да и сейчас, хотя уж, кстати, что с большим сожалением замечу вам, далеко не юношу, по-отечески, волнующая. А затем, - встречи наши бывают ведь после долго долгой разлуки, - и так немало меня успокаивающая. Она, эта надпись, белого что цвета, может даже, показаться кому-то, есть ведь еще и такие, чуть-чуть допотопной. Некоторым, может, несколько смешной. А другим даже, в какой-то степени и слегка легкомысленной. Да и впрямь: несколько советская, и какая-то уж стала, может, слегка неровная, ведь одна из буковок, по-моему, предпоследняя, видится как-то ниже, словно несколько выпала из общего ряда и даже будто слегка наклонилась, давно ведь её здесь ставили. Но так здорово, тем не менее, нас встречает и она, эта вывеска, может, да так оно и есть, неказистая, но всем нам, конечно, необходимая. Сколько же пассажиров прочитало её? Сколько еще прочитает? Сколько же раз вы видели её, а сколько еще теперь увидите? Для кого-то она была, может, не совсем понятна. Для кого-то это просто еще один населенный пункт. Ну, а для немногих этого места не было на белом свете милей. И, вспомните, как радовались вы, когда прибывали сюда на побывку армейскую, на студенческие каникулы, иль просто в очередной летний отпуск. Всё вам здесь знакомо, от капельки до капельки.
      
      Поделимся и мы впечатлениями от нашего последнего визита (вот какие слова то на ум приходят) сюда, что был, как мне, кажется, совсем недавно. В день приезда, а прибыли-то мы в город, считай, что ранним утром, несколько отдохнув, и обменявшись новостями с родными и близкими и, чуть освоившись, попривыкнув, не знаю, уместно ли будет так говорить в нашем случае, к новой обстановке, после обеда уже отправляемся на прогулку. Дышится здесь легко, свободно, полной грудью. Наверное, так радостно и так здорово, мне давно нигде не дышалось. Соскучился, сильно, видимо, если не сказать более. Вот проходим одну улицу, та, что Рязанская, другую, та, что Куйбышева, пересекаем полотно дорог, и мы с вами уже на слегка извилистой, Пассажирской. Затем, неспеша и, несколько наслаждаясь даже, идем как бы переулками, что помнили меня, познающего, еще отроком. И нам, можно подумать, в награду, да и к тому ж, на блюдечке будто, а находимся мы на возвышенной его территории, открывается вид основной, старинной части этого града. Здесь, над всем пространством, похожим, словно на морскую раковину, царят купола огромного собора, названного когда-то отцами, да и правильно ведь, Троицким. Это гордость жителей города. Наверное, боязно сравнивать даже, но это как Нотр-Дам для парижан, что некогда описан Викт;ром Гюго и вдохновивший нас на создание сей оды. Или также, что воочию когда-то, в той далекой незабвенной юности, как жаль, что не вернуть мне уж которой, виденный мною единожды, Исаакий для петербуржцев. Чем-то, кстати, и весьма, весьма, напоминающий оный.
    
        Думаю, вот и сейчас, находясь утром ранним за столиком своим так полюбившимся, и печатая на компьютере сии строки, что нет, нет, не у меня одного при виде на это ч;дное рукотворное великолепие возникают такие сравнения и ассоциации. Я люблю бывать там, на берегу скромной Цны, у белеющего посредь сада, о пяти куполах Собора, что в трех веках вознесся величественно, иль находиться, где ль либо поблизости или вкруг него. Любоваться, гордиться и восхищаться им, этой настоящей жемчужиной позднего русского классицизма, как сказал бы историк. А затем, не раз и не два, за время краткосрочных своих пребываний, обходить его. Вот и сейчас, окинув с надеждою ласковым взглядом, я направляюсь к нему, символу граду нынешнему, Собору Троицкому. На этот раз осматриваю его более внимательно, деловито и строго. Вижу: всё здесь основательно, капитально, будто навека сделано нашими славными почтенными предками. Один фундамент чего стоит. Он так высок, так значителен и так солиден, что даже рукой не дотянуться до его высшей точки. Тем не менее, я пробую хотя бы мысленно сделать это. А недавно, в аккурат покрытые прочной, яркой белизной, высокие массивные колонны его, кажутся мне еще более сильными, более стройными, и еще более объемными, нежели ранее, а они ведь и так не менее, чем почти что, в три-четыре обхвата человеческих. Их, на каждой стороне храма, за исключением восточной, где таковые отсутствуют, шесть в ряду. От этих мощных десятиметровых восемнадцати колонн, символизирующих словно христианские добродетели, веет Древним Римом, Древней Элладой или Византией - Константинополем будто. Веет нашей историей, нашей веет мудростью и нашей величественностью славной.
       Внушителен и внутренний вид Троицкого собора, где четыре восьмигранные колонны, а в радиусе-то всякая из них, думается, что, пяти метров не менее, по окружности удерживают один большой, кажется, десятиоконный купол, наверное. Да, к тому ж, полусферами, ниже, меж собою, соединяясь при этом. А вместе с ним, каждая из оных, по друг; сторону, касается, и тем самым, уверенно поддерживает, хотя уж вкупе с иными частями, еще по одному, но значительно, значительно меньших. Словом, эх, как здорово всегда бывать там. Как здорово всё видеть это. Как здорово, честно, без лукавства, др;ги мои, говорю вам, наслаждаться всем этим.
         Но особенно мне нравиться, поверьте уж н; слово, пообщаться с тамошним истопником собора, молодым, сильным парнем. (А эпизод сей, что и вам предложен далее, происходил со мною немало времени назад, а теперь вот ярко, и будто как вчера то было, с грустью милой нами вспоминаем). Так вот, он так ловко и так легко, как со стороны мне виделось, забрасывал в топку толстые дрова… Точнее, эти огромные, почти что метровые, целиковые тяжеленные пеньки, что я просто поражался его небывалой силе и ловкости. А он все делал, словно в шутку. Будто даже, как-то несколько смеясь и даже вроде малость предо мной играючи. Но печь проглатывала и эти. Неподъемные, дубово-березовые, вязовые, либо на худой конец, осиновые бревнышки. Причем, похоже, и вряд ли ошибаюсь я, да еще, почти что, прямо с;рые. Попадались при мне, как не странно, иногда и такие. Их недавно может, да, скорее всего, только-только, на неделе, кажется, привезли ;з лесу. Он находился здесь же (это я говорю тем господам, кто никогда у нас не был), недалеко, рядом, поблизости. Каждое из них, из этих бревнышек, в диаметре, наверное, было не менее семи-восьми дюймов. Во всяком случае, так мне казалось. Да собственно, так оно и было на самом деле. Может быть, чуть-чуть, но несколько меньше. И печь требовала их еще и еще. А, она, ох, и немаленькая, кстати. И очень, очень к тому же, как видно, прожорливая. И чтобы хоть как-то, хоть на йоту, слегка утолить ненасытную жажду её, приходилось немало потрудиться, попотеть, поработать на славу добру м;лодцу. Отопление то в церкви, ведь с века девятнадцатого, истинно наше, русское, дровян;е, да ж;вое. А натопить эту огромную махину не так-то просто. Но в любой, будь на улице даже тридцатиградусный мороз, в храме, от калориферов, что в стенах, становилось тепло и даже как-то, по домашнему, уютно. Так что истопник работал на совесть. Да, иначе, наверное, ему, как и нам, нельзя видимо.

               
                Декабрь 2013 г.