Коммуналка 2

               
               
       В середине четной стороны Сампсоньевского проспекта, который неторопливо,  по - пролетарски основательно идет от Невы в глубь знаменитой
Выборской стороны в городе Санкт Петербурге, стоит дом. Это симпатичное че-
тырехэтажное здание с аркой посредине построил владелец завода еще в 19-м
веке для своих рабочих. Пролетарии жили в маленьких комнатах, за казенными
дверями в длинных, темных коридорах, которые тянулись от одной черной лест-
ницы до другой, перешагивали через площадку и утыкались в кухню и туалет. И
так на всех четырех этажах. Хозяин заботился о полноценном отдыхе мастеров
и высококвалифицированных рабочих и те жили в отдельных квартирах. Семья мастера, например, жила в четырехкомнатной квартире на втором этаже с отдельным входом с улицы – парадной. Здесь ходили члены семьи и их гости.
Со двора можно было подняться с черного хода в кухню. Он принадлежал прислу-
ге и прочему «низкому» народу. Отсюда выносили мусор, приносили дрова из сарая, продукты и , вообще, выходили погулять.
       Вот здесь можно объяснить чисто питерское слово – «парадная», над которым иронизируют до сих пор москвичи. Ну, то, что они не помнят классика Н.А.Некрасова и его стихотворение «Вот парадный подъезд…» - это бог с ними. В каждом дореволюционном доме Санкт-Петербурга  было два входа: парадный и черный.Парадный ход  - для «белых», «черный» для низкого сословия, прислуги и других.
     По довольно крутой лестнице, застланной недорогой ковровой дорожкой, поднимался мастер в свою квартиру, оставлял галоши на нижней площадке. На верхней площадке, в гардеробной, оставлял верхнюю одежду и входил домой. В квартире были две большие комнаты – гостиная и спальня, одна маленькая – детская.Совсем отдельно от хозяйских комнат, за плотной дверью – кухня с огромной плитой и крохотной кухаркиной комнаткой.   
     Все это богатство было до Революции. А после…
     Дом по прежнему стоит на старом месте. Правда, улица меняла свое имя,
то проспект Карла Маркса, уже в наши времена вернули улице «девичью»
фамилию. Стены дома выдержали за полтора века многое: «уплотнительные» пе-
рестройки  помещений и бомбежки во время Второй Мировой Войны. Фашистская бомба попала точно посредине арки и не развалила стены. Вот это капиталисты строили.  После войны подремонтировали дом, поставили деревянные опоры и он простоял еще несколько десятилетий. Перед очередными выборами во власть, жители дома приводили кандидата в депутаты в свой подвал, показывали опоры и ставили условия:
      - Пообещайте капитальный ремонт, а то страшно по коридорам ходить. Того и гляди – провалимся, а то мы на выборы не пойдем.
      Кандидат обещал, выборы проходили, 99,9 % избирателей подходили к
урнам, на агитпунктах бесплатно смотрели «мультики», затаривались в буфетах
«дефицитом»… А опоры по - прежнему держали «раненый» дом.
      В длинных коридорах также жили семьи рабочих этого завода. В эту темноту и непонятность квартирные дети ходили очень редко. Иногда классная руководительница посылала с запиской к родителям Сережки – «Почему он не ходит в школу?» или помочь выполнить домашнее задание однокласснице, подолгу болевшей Сережка так и не ходил в школу, а повзрослев стал регулярно ходить в «места неблизкие». Одноклассница вылечилась, как только наступили более сытые времена. Хождение «в народ» запомнился неприятно-трусливо-неловким состоянием  души домашнего ребенка.
      На прежнем месте была и квартира бывшего мастера, правда, после
уплотнения здесь жили четыре семьи. Здесь были роскошные условия жизни – 12
человек на 60 квадратных метрах, но законы коммуналки были те же.
      Парадная уже не радовала ни глаз, ни ноги: ковра не было и галоши не оставляли на нижней площадке у двери, проходили в них по коридоре в комнату.
А вдруг? В бывшей гардеробной на верхней площадке копился сезонный хлам:
летом – лыжи, санки; зимой- тазы, корыта. Девушки  снимали с себя не совсем верхнюю одежду, чтобы и на улице не казаться толстыми – проблемы стройности остро стояли во все времена.
      Дореволюционная плита все так же занимала больше половины кухни. Чер-
ный выход закрывался на ночь на роскошный, чугунный крюк и использовался редко. Дрова принести, мусор вынести. Детям не разрешали выходить на лестницу, да и самим не хотелось – страшно: там ходили безрадостные, задум-
чивые люди, в основном мужчины. Между двойными дверями от пола до потолка хранились дневные запасы дров для общей плиты и было, иногда, подозрение, что у плиты берут дровишки «в долг». Свои дрова для комнатных печек хозяева берегли в двухэтажном сарае, который одиноко стоял посредине двора.
Когда привозили дрова, было очень весело. Только много позже вспоминали и
удивлялись, как справлялись одинокие женщины с этой работой, особенно зимой по обледенелым, деревянным ступеням забираться на второй этаж сарая и спускаться с дровами оттуда.
       Все. Дрова на месте, печка исправна, тепло, уютно. Красота.
       В кухаркиной комнате  жили мать Райка с дочкой Алкой. Так они и прожили десятки лет – Райкой и Алкой. Их поселили в такую конуру, где одна кровать умещается, шкаф и тумбочка – стол, потому что они не работали на заводе. Заводские не пошли бы на такие условия.  Дверь из комнаты открывалась так, что она почти задевала плиту. Райка была крупная женщина, ярко красила губы, рисовала на лице брови, красила ресницы. По понятиям рабочего класса, выглядела смешно. Алка была девушкой ширококостной и корявенькой, короче, нескладной. На широком ее лице постоянно были прыщи. В общем, к девушкам  все относились не серьезно, снисходительно. Райка всегда изображала из себя общительную, интеллигентную и это была ее главная ошибка. Однажды она подгадала так, что соседка наклонилась к духовке, резко открыла свою дверь и так двинула, что та летела через всю кухню к своим дверям, что называется – с доставкой на дом, тяжело болеть на полгода. Заботливая Райка приходила проведать болящую, предварительно нанеся боевую раскраску на лицо, с ласковыми словами извинялась:
         - Извините, простите. Я ведь нечаянно.
         А глаз веселый, и было понятно, что сделала она это специально: «Путается какая- то  не кожи, не рожи, не фигуры  и замужем».
         Этим дело не закончилось. Вызвала она как -то фининспектора.  Подзабылось имя этой тихой и славной женщины (Роза, Рима?). Она жила во флигиле, выходила во двор вечерами и в выходные дни со своим стульчиком  и вязала крючком какие- то очень красивые, узористые вещи – салфеточки, воротнички. Кто хотел, тот научился у нее вязать, но непоседы присаживались на секундочку и убегали. А зря. Она то и оказалась фининспектором, которая пришла по заявлению от борца за справедливость возмущенной, трудящейся женщины. А, в чем дело -то? Соседка  не работала, но вся семья была обшита и обвязана ею. Она покупала на рынке шерсть и пряла из нее нитки толстые – претолстые, а потом вязала из них теплые носки, рейтузы, варежки. Свитеры и кофточки вязала из покупных  более тонких ниток. Нынешние модницы ахнули бы от такой красоты. Шерсть и нитки она красила в разные цвета. Хоть и старалась она это делать днем, пока все на работе, краска все равно пахла безобразно. Да, и чего греха таить, и на заказ вязала. Обыск семье запомнился на всю жизнь. Интеллигентная женщина просила открыть шкаф с инвентарным номером на боку, а он был один и для продуктов, и для одежды. Там в промтоварной части и лежали  вязанные вещи. Пересчитали: по количеству хватало на четверых человек. Последствий каких- то страшных, не было.
         Досталось и младшей дочери соседки.  В детстве, юности, да и всегда ей было легче с мальчишками общаться, они как- то  попроще, да и характер такой. Пацаны отвечали ей дружбой. Часто звонили в дверь и ждали в парадной: то списать уроки или съездить на каток, на лыжах в Кавголово покататься, то просто поговорить, посоветоваться насчет их девчонок. Соседка полушутя – полусерьезно просила:
          - Хотя бы Алку мою с кем нибудь познакомила.
          Пацанке хотелось сказать:
          - За что так жестоко наказывать друзей?
          Как то девчонка простудилась и лежала в постели. Райка тут, как тут. Пришла посочувствовать, и почти горестным голосом спросила:
         - А тебя не тошнит?
         А почему должно тошнить? Знаний в этой взрослой области медицины
явно ей  не хватало, а опыта не было никакого. Такую заботищу на кухне проявила,  что родители потребовали справку от гинеколога (а, кто это такой?). Дочь была недоброй и родителей не простила. С тех пор сладкоголосых, сюсюкающих дам она старалась обходить стороной: здесь жди подлость.
         
        В бывшей гостиной бывшего мастера цеха, рядом со входной дверью   жили  дядя Сеня и тетя Катя с двуми детьми. Это была самая большая комната в квартире с нишей - спальней. Говорили, что супруги партизанили в псковских лесах и заслужили жилье в Ленинграде. Сын учился в ФЗУ – ремеслухе по-нашему, дочь мучилась в школе. Был у них младенец, который умер, стащил на себя кастрюлю с кипятком. Конечно, громко плакал, но соседи не обратили внимания, потому что к крикам и плачам из этой комнаты привыкли давным-давно.  Дядя Сеня – жилистый среднего роста мужик, зарабатывал хорошие деньги тяжелым трудом в кузнечном цехе. Тетя Катя, работала на конденсаторном заводе, где всю свою рабочую жизнь сидела на одном месте, на одном и том же конвейере, что- то к чему- то припаивала, оттуда и на пенсию ушла. Два раза в месяц, в аванс и в получку, святое дело, дядя Сеня напивался до положения лежачего шлагбаума, у входной двери, на полу, и «озорничал», в темноте хватал девчонок за ноги,каждый раз неожиданно. Со страху девчонки визжали. Уважал он сопротивление и, если ему перепадало в бок, то тот ботинок в следующий раз не замечал. В остальные дни он был спокойным мужиком: работал и отдыхал, отдыхал и работал. Тетя Катя особо не завидовала соседкам, которых мужья не поколачивали – значит не любили. Ну, это известное дело.  Время от времени все слышали глухие стуки головы о стенку. (Напомню, дом построен в 19-м веке). Крики, плач…    Однажды одна из соседок не выдержала и побежала в милицию: «Убивают соседку». Участковый незамедлительно прибыл, а на него грудью, как на амбразуру фашистского ДОТа, падает жена – защитница. Доносчице тоже досталось – «Не лезь в чужую семью».
        Весело жили, без интеллектуальных затей.
        Там, где была крохотная детская жили уединенно муж с женой. Комната была маленькая, узкая. На кухню они не выходили. Еду готовили и стирали у
себя в комнате.  Однажды был слышан гневный разговор - участковый доктор выговаривала больной:
       - Вы больны, какая стирка в комнате, больничный лист закрою…
       Конечно, не закрыла и без вызова забегала посмотреть на состояние ее здоровья. По пути заглядывала ко всем болящим. Здоровы ли?
       Доктор Горская… Врач от бога. На темненькую головку надевала белую шапочку, на худенькие плечики накидывала халатик, мыла руки и подходила к больной. Когда ее вызывали  на дом, перестилалась постель, переодевалось белье: доктора уважали. Один недостаток у нее все-таки был – не любила она котов. Локтем скидывала со стула любознательного и общительного кота Ваську.
      Некоторые дети хотели быть похожими на нее и стать врачами.
      
      Во второй большой комнате этой квартиры жила семья из четырех человек. Это были старожилы. Они жили здесь и работали на заводе с конца 30-х годов, успели убежать от коллективизации в тверской губернии. Хозяин И.В. не пил и не курил, работал на двух – трех работах одновременно, чтобы содержать своих
трех дам – жену и двух дочерей. На заводе он работал кочегаром и в трудовой
книжке всего две записи: поступил и уволен в связи с выходом на пенсию, а так
же призывы в Армию на Финскую и Великую Отечественную Войну. Хозяйка тетя
Шура  была болезненной женщиной, вела домашнее хозяйство толково: все были одеты, накормлены, без деликатесов, но сытно и вкусно, обуты (ремонтировал обувь хозяин). Жили чистенько и не бедненько. Дети учились хорошо, особенно старшая – отличница и младшая, мягко говоря, с не простым характером училась без троек, но с неважнецким поведением. Из комнаты никогда неслышно было громких голосов, скандалов. Соседи приходили занимать в долг, до получки. К ним приезжали гости, сестры хозяйки, племянницы и племянники.. Они ездили далеко-далеко на трамвае с Выборгской стороны к морскому порту через весь город в гости к старшей сестре. Вот где было весело, настоящая коммуналка! В деревянном одноэтажном сарае – бараке накрывали столы в большой кухне и даже в коридоре. Кто, что принес – все на стол. Складчина. Кто свой, кто чужой – не разберешь. К каждому празднику тетя Шура шила себе новое платье, хозяин, вообще, был франтом и по внешнему виду больше походил на директора завода, чем на кочегара. А как пели за столом… Короче, все, как у людей и даже лучше.
         Солидно все, патриархально и скучновато.
         
         Вот четыре семьи, четыре разных семьи. Тихие и шумные, трезвые и пьяные,очень завистливые и не очень, интриганки и жертвы, терпеливые и скорохваты, любопытные и равнодушные. Ссорились и мирились. Отношения складывались по- разному. Но, как вы догадались, все очень настороженно относились… правильно, к четвертой семье, которых прозвали - «анжинеры проклятые»:
         - Сами неграмотные, а девок в институтах учат.
         Не такие уж неграмотные: у одного четыре класса, а у второй два класса церковно-приходской школы.
         Общие точки хозяйственного соприкосновения иногда носили неприязне-ный характер. Войти в квартиру была проблема. В каждую комнату свое число звонков. И никто не выйдет, если прозвучат три «дзинки», если хозяев нет дома. Забыл ключи – жди, когда кто – нибудь решит выйти из квартиры. Однажды соседка 20 минут стояла у двери, хорошо, что парадная теплая.
       Уборка квартиры – это отдельный разговор. Общую территорию: длинный коридор, большую кухню и туалет (а там еще нарезать газету надо –туалетная бумага, однако) убирали по очереди, один человек – одна неделя, то есть семья из четырех человек убирала квартиру четыре недели.  Надо ли говорить о том, что единственная неработающая жиличка мыла стены, окна, пол и громадную плиту особо тщательно. Остальные, как говорила «чистюля», размазывали грязь по углам. Через восемь недель приходила ее очередь и опять в квартире чистота и порядок на радость следующей «уборщице».
       Скандальный расчет оплаты  за общее электричество лежал на «анжинерах»: «Все равно им делать нечего. Пускай считают, раз грамотные». Чуть ранее висели на кухне, коридоре и туалете по четыре лампочки, проводами был окутан весь потолок. Потом догадались убрать иллюминацию, а может пожарная охрана подсказала, под угрозой штрафа. Зато ссоры на кухне ужесточились:
       - Ты в ночную смену пошел, включил свет в коридоре и не выключил.
       - Сама из туалета не вылезаешь, газеты читаешь.
       - Целый день дома сидишь и жжешь свет…и т.д и т.п.
       Время шло. Появились индивидуальные электросчетчики, убрали печки, комнаты стали побольше, на кухне вместо той плиты поставили две газовые плиты, по две конфорки на семью. За газ расчитывались с человека и долго спорили с младенца брать или не брать:
        - А, как же надо обязательно брать, на его пеленки уходит больше газа, чем на студента, который с утра до ночи в институте.
        В расчетные дни ссорились, выясняли отношения, но после оплаты квитанций хрупкий мир устанавливался до следующего месяца.
        Пока стиральная машина и в «ум не лезла», белье стирали в общей прачечной. Она была в отдельном доме. Надо было записаться в очередь на определенное время, заплатить за пользования прачечной. Оплата почасовая, так что не засидишься, работать надо было быстро. Большой зал с деревянными чанами был окутан таким густым паром, что надо идти на голос. Особенно приятная была сушилка – жарко, делать ничего не надо, работа закончена. Иногда с тяжелым, грязным бельем, а потом  за чистым приходили мужья прачек и разгоряченным девушкам приходилось на себя что-нибудь накидывать или снимать – озорства ради.
         
        Так и жили по необходимости рядом годами. Но, вот… Не было бы счастья, да несчастье помогло. В общежитии произошли два убийства  с небольшим перерывом и семейных решили выселить на «Гражданку». Это сейчас там среди «хрущевок» деревья стали большими, а тогда была дикая, северная окраина Ленинграда, практически без транспорта, лужи по колено, запах свинарников
долетал регулярно с попутным ветром… Заселились в один дом, в один подъезд. И тут свершилось невероятное – все полюбили друг  друга. Живя в своих квартирах –  тесных и неудобных хрущевках, стали скучать друг без друга и с искренней радостью встречаться на скамейке около дома. Дети детей стали родными и молодые мамы могли спокойно отпускать малышей во двор. У этих старух не забалуешь. Сидят на скамейке и, не сходя с места, делают замечания малышне. Мама зовет-зовет:
          - Саша, Маша, Таня, Маня – домой.
          - Щас, иду-у-у…
          - Иди домой.
          -Ну, ща-а-а-с.
          Но, если со скамейки прозвучит:
          - Тебе, что говорят…
          Пацан идет домой. Связываться с бабками не стоит, а то еще нажалуются.
           Все дети как родные, ведь они из НАШЕЙ парадной, на наших глазах выросли. Даже стали радоваться за бывших  соседей по общежитию, гордились их успехами, как своими. Вот подъехала машина иномарка:
       - НАША.
       - Ой, зять то у тебя на машине, богатый.
       - Да, у меня зять чики- брики, как настранец.
( Иностранец, значит. А, что такое чики-брики? В своем Толковом Словаре В.И. Даль поясняет: «Чика – это жить на хорошем, торговом месте, т.е. лихой, удачливый – автор).
       - Вот мои дуры не выучились, так теперь и сидят на заводской проходной…
        Стали бывшие соседи почти родственниками. И свадьбы играли, и рождения внуков и детей праздновали, и прощались перед дальней дорогой в дальнее пристанище.

         Через много – много лет захлестнула ностальгия бывшую жиличку и поехала она с юго-запада на северо-восток повспоминать. Хотя и удобно добираться, на метро минут 20, но все недосуг было повидать район детства. Приехала. Все тот же проспект, правда, узким немного стал. Дом все такой же, на старом месте. Со слезами на глазах открыла дверь парадной и попала… в обувную мастерскую:
          - Давно ли здесь мастерская?
          - Как себя помню,- ответил тридцатилетний мастер.
          - Все -таки дождался дом капитального ремонта,- обрадовалась гостья.Значит, ход со двора. Сарая с дровами нет, а флигилек стоит. Вот молодец, жив.И так захотелось посмотреть квартиру, аж сил нет. Зашла на лестницу, и прежний детский, тоненький страх залез в душу. Самой уже сто лет в обед, а поди ж ты чувство не ушло. Из квартиры вышла девушка и пропустила внутрь пожилую даму. Из комнат как-то материализовались нынешние обитатели. Лучезарная мадам радостно поведала, что давным – давно жила здесь:
        - Вы, как попали сюда? – строго спросили хозяева и добавили:
        - Такого не может быть. Мы только недавно заселились.
        Радость тихонечко стала уходить у гостьи. Понятно, вновь прибывшие непитерцы, для которых история города началась со дня их приезда. Встреча со
старыми камнями становилась печальной: дальше кухни гостью не пустили.
Да и кухня стала коридором – стенку кухаркиной Райкиной комнаты отодвинули на метр до окна. Наверное, увеличили площадь комнаты метров на 5 – 6. А какое
окно было? На подоконнике можно было позагорать; всех видно, кто вышел погулять, кто с работы идет – вся жизнь двора перед глазами. А сейчас окно прижалось к стенкам, тесненько, некрасиво. Гостья, конечно, в глубине души надеялась на разговор, может короткий, но благожелательный. Ведь раньше, ее
если чаем не напоили бы, то экскурсию по квартире провели бы: что скрывать- то? Народ бояться стал вновь приходящих. Одно слово – коммуналка точно определяет время и место в быстротекущей жизни.
 
           P. S.
     Не знаю, как в других городах, может, и забыли о коммуналке, но в моем огромном городе  даже приблизительно не видно времени их исчезновения.
Уже ушла коммуналка, в которой люди жили одной заботой - работой.
    Резко изменилось ее положение в 90-е годы. Не хочется называть  надоевшим термином эти годы, но «беспредел» был серьезным. Рухнуло производство и
заводские общежития стали ничейными. Муниципальщики сообразили взять их
под свою опеку, разрешили жильцам приватизировать жилплощадь… И, здрасьте,
новая коммуналка. Ее обитатели менялись. Кто не выдержал перестройки ( при-
вет г.М.Горбачеву) и уехал из города, из страны, бросив жилье. Последние 20 лет многие блокадники получили квартиры. Те, которые помоложе, накопили и купили достойное жилье. В 1998 году двухкомнатную квартиру можно было купить за 16 тысяч долларов.
     Начался новый этап жизни многострадальных оставшихся жильцов. «Свято
место пусто не бывает» - в освобожденные комнаты хлынули новые хозяева из
малых российских городов, где кончилась работа на единственном развалившемся предприятии. Из бывших советских республик прибыли полчища  граждан «независимых» государств улицы подметать, за больными ухаживать, на
стройках черную работу выполнять,  а «организованные» -  на рынки подались.
      А с регистрацией как? Если раньше плотность населения в комнате регулировалась нормой квадратных метров на одного человека, то в конце 80-х и в 90-е годы в 15-и метровую комнату прописывались 79 человек. А в одной халупе в заброшенной деревне было прописано тысяча человек. Задача по арифметике: сколько получили денежек дяденьки из администрации этого района и тетеньки из паспортного стола? Ответ: сколько не считай, все равно не угадаешь. Коммерческая тайна, однако.
     Чтобы закрепиться в городе «гастарбайтеры» стали привозить беременных
жен прямым рейсом железнодорожный вокзал – родильный дом, т.к. ребенок рожденный здесь автоматически становился коренным жителем. Потом подтягивались папа и вся родня помогать кормить новорожденного.
     Сначала коренное население ошеломилось от нашествия голодных бывших
соотечественников с повышенным чувством национального самосознания. Новые
хозяева жизни не только не говорили, но и не понимали русский язык. Свои обы-
чаи они привезли на улицы без оглядки на вековые традиции российского, евро-
пейского города. Посреди улицы затевали танцы с выстрелами – традиция у них
такая отмечать семейные праздники.
      Преступность подскочила в разы. Поначалу местные великороссы обвиняли себя: «Они гости  -  не ведают, что творят, мы сами виноваты, не объясняем им и т.д. и т.п.». Потом протрезвели, когда и внутри диаспор начались свои громкие разборки - стрелялки.
      Национальный вопрос встал глыбой между людей. Сейчас живой характер
южан обескураживал всех. Городские пацаны стали сбиваться в стаи для борьбы
с гостями. Правда, им и попадало в первую очередь, попересажали их в те времена немало. Потом государство стало справедливее, ровнее относиться к таким ситуациям.
      Нельзя сказать, что только понаехавшие делали жизнь коммуналки слож-ной. Местные «братки» тоже свой вклад внесли. Покупает товарищ-господин  в коммуналке комнату, кстати, за немалые деньги, ставит перегородку внутри и сдает «веселым» ребятам, чтобы остальные поняли, кто в доме хозяин. Но и соседи по коммуналке тоже не лыком шиты: они тоже купили свои метры квадратные, и пошли бои местного значения, и больше всех страдают коренные жители.
      Квартирный вопрос в начале 21-го века не только испортил народ, но и поставил вопрос: жить или не жить. Расскажу случай. В рабочем районе, в одном
дворе, напротив друг-друга стояли два семиподъездных дома – бывших заводских общежитий. Мимо этих домов страшно было ходить – окна и двери
выбиты, какие-то тени маячили внутри дома: «бомжи», жильцы – Бог их знает.
Кого-то уронили с пятого этажа, тогда впервые увидели во дворе милицию.
      Поочередно поставили дома на капитальный ремонт. Одному дому решили
оставить крепкие стены 1932 года рождения и внутри из общежитских коридоров
выкроить отдельные квартиры. Дом получился красивый, удобный и дорогой,
но квартиры раскупили сразу же. Только на первом этаже поселили  несколько
семей бесплатно. Второй дом решили снести до основания и на его фундаменте
вырос десятиэтажный красавец. Во дворе большая детская площадка. Из сосед-
них дворов стали приходить отдыхать с детьми. Всем место есть и цветам и ма-
шинам. Теперь можно и в театре задержаться до конца спектакля. Идти по освещенному  двору спокойно.
      А, куда делись некоторые жильцы бывших коммуналок? Вот тут все по
серьезному.  Некоторые получили бесплатное жилье в этом доме на первом и
десятом этажах. Еще до сноса дома к одиноким людям приходил один «бизнес-
мен» - сосед:
     - Только тебе я помогу въехать в этот дом, сам-то не сообразишь с доку-ментами. Давай доверенность оформим, побегаю, похлопочу за тебя. По - чело-
вечески поживешь, да и мне со старым приятелем удобнее будет.
     «Добрый» сосед устроил еще одному новоселу человеческое жилье. Квар-
тиры оформили, предприниматель исчез, пропали без вести и два друга. Вместе
прожили десятки лет… А, вы говорите, в коммуналке ссориться из-за электриче-
ства, газа. Подумаешь. Как бывало раньше. Ну, половую тряпку бросят на посуду
в раковину. А, не мешай человеку кухню и туалет мыть. Так, он ведь позже извинится, нервы мол не к черту. Или из твоего супа мясо кто-то вытащит. Обидно,конечно, наверняка гад грязными пальцами залезал в кастрюлю.
      А тут… Из-за квартиры… Новые хозяева купили эти квартиры и не знают этой истории.
      А еще случай. На скамейке сидит пожилая женщина и к ней подсаживается симпатичный мужчина лет 55 – 60-и с роскошным котом. Разговор затеял домаш-
ний, добрый:
     - Я живу на первом этаже и все наблюдаю за вами. Все одна да одна. С палочкой ходите. Давайте мы с женой вам помогать будем. В магазин сходить или
прибраться в квартире, проводить в поликлинику, врача вызвать…
     Долго слушала его женщина. Давно поняла, к чему он клонит:
     - Надо будет с мужем и сыном посоветоваться.
     Кот срочно захотел в туалет и исчез вместе с хозяином.
            
     Не все так плохо. И приезжие адаптируются: последнее время уже в мага-
зине продавцы-южане говорят по-русски между собой и отвечают на вопросы покупателей вежливо и грамотно. Во дворе дети разных народов играют дружненько. На детской площадке молодая женщина наблюдает за сыновьями: одному лет шесть, а другому чуть больше трех. С младшим  мама разговаривает на родном языке, а старший пробегая мимо его, дразнится:
      - А, ты по- русски не умеешь говорить.
      Все начинается с семьи и здесь все будет замечательно.
      Коренное население тоже понимает, что не от хорошей жизни приехали
люди сюда, а в семье не без урода.
      Так и живет коммуналка, шумная и тихая, веселая и грустная, злая и добродушная, гостеприимная и настороженная. По - прежнему ссорятся из-за света, газа и уборки. Потом расходятся по комнатам к своим компьютерам, телевизорам - отдыхать. Не общаются на кухне, как бывало. Время такое.
      Живет коммуналка и еще долго будет жить, пока…?
      
         Ленинград – Санкт Петербург – Крым               
         Июнь-июль 2015 года