Вкус хлеба

                Семидесятилетию Победы советского       
                народа над фашизмом посвящается.

    Этот небольшой эпизод из своего далёкого военного детства мне рассказал сосед по даче - Баринов Алексей Александрович, которому недавно исполнилось восемьдесят один год. Несмотря на столь солидный возраст, в прошлом офицер, а в настоящее время пенсионер, ведёт активный образ жизни, уделяя особое внимание физической форме. Босяком ходит по утренней росе, совершает кроссы и отжимается от пола более тридцати раз. Отлично играет в шахматы. Но особенно подполковник в отставке удивляет своей феноменальной памятью. Он может часами наизусть читать стихи и пересказывать главами прозу. В большие праздники и по случаю прихода в гости дорогих гостей позволяет себе пригубить сто граммов крепкого напитка. А ещё от него исходит добрая и тёплая энергия, которая передаётся окружению.


                Вкус хлеба.


     На дворе стояли настоящие сибирские морозы. Птицы замерзали на лету. Но ветра не было. Каждый звук усиливался многократно. 1941 год, декабрь, мой город Новосибирск, расположенный более 3 тысяч километров от линии фронта, воевал по –своему: поставкой продукции многочисленных заводов, эвакуированных с западных областей, в том числе из Москвы и Ленинграда.
В тот памятный день, проснувшись, я первым делом проверил наличие на столе продуктов, оставляемых мамой нам с младшим братом Витькой на весь день. Убедившись, что «харч» на месте, стал с нетерпением ждать, когда проснётся брат, чтобы вместе с ним позавтракать. Но протопленная перед уходом мамой печь, излучала невидимые глазом  струйки тепла и создавала благоприятные условия для сна.
За окном начало постепенно светать, а Витька продолжал мирно сопеть. Это стало раздражать меня. Хотелось есть. И это «хотелось» сопровождало меня всё моё детство. По крайней мере, все тяжёлые военные,  да и после военные сороковые годы прошлого века.
Шло время, чувство голода усиливалось, а пятилетний Витька всё не просыпался. И хотя я был старше его всего на два года, моя ответственность, как старшего брата, не позволяла мне одному даже маленький кусочек хлеба съесть. Именно в те годы во мне вырабатывался кодекс чести, порядочность во взаимоотношениях между людьми и понимание роли главного мужчины в семье. И это важно ни только в условиях войны, но и в мирное время.
Всё когда-то заканчивается, в том числе и сон. Я заставил Витьку умыться, убраться за собой, собраться, одеться и усадил за стол. Скудный, но так желанный завтрак, дождался таки нас. Оставив половину продуктов, если так можно было назвать то, что лежало на столе, на обед, с другой половиной расправились быстро. Собрав на столе рассыпавшиеся крошки хлеба, и допив полусладкий чай, мы с братом стали коротать время, чтобы быстрее пришёл обед. Пытались рисовать обгрызенными карандашами на газетных листах солдатиков, играть костяными «бабками» и мастерить из бумаги самолётики. Но когда что-то или кого-то ждёшь –время тянется медленно. А тут ещё испытание искушением навалилось на нас. Дело было в авоське, висящей на вбитом в стену гвозде, из которой исходил запах ржаного хлеба. Повыше от пола её подвешивали специально, чтобы не стала лёгкой добычей для мышек, которые тоже не очень-то жировали.  Поэтому, где бы мы не находились, авоська постоянно попадалась нам на глаза и манила к себе. Но с трудом пересиливая себя, мы с братом мужественно боролись с соблазном, и отгоняли прочь дурную мысль.
После обеденной дозаправки желудков остатками пищи, чувство голода на какое –то время было притуплено. На какое то…  А до прихода матери и тёти Тамары, было ещё ох как далеко.
О тёте Тамаре. Она прибыла в наш город вместе с эвакуированным военным заводом  и работала на нём  технологом. К нам она была подселена по распределению. Женщина очень волевая, крупная, с баритонным голосом. Кроме этого, она была ещё и активным донором. Регулярно сдавала кровь для фронта, а за это дополнительно получала буханку чёрного хлеба. Вот она –то и находилась в авоське на стене и смущала нас с братом. Тётя Тамара хоть и выглядела внешне суровой, но обладала добрым и отзывчивым сердцем. Уходя на работу, она постоянно подкладывала нам с Витькой что –нибудь из съестного в дополнение к тому, что оставляла мать. Но в то утро не сделала этого.
Рабочий день у неё, так же как и у мамы, начинался рано и заканчивался поздно. Опоздание на работу считалось преступлением и наказывалось очень строго. Оказалось, что это и явилось причиной того, что тётя Тамара, во избежание опоздания на работу, не успела утром, как обычно, оставить нам по кусочку хлеба.
Чем ближе к вечеру, тем чаще смотрели мы на эту авоську. Но притронуться не посмели. На вопрос брата о причине отсутствия добавки, я его успокоил, как смог: «Вот придёт тётя Тамара и обязательно нас угостит». Как ни желанна была для нас тогда эта чёрная неказистая ржаная буханка, мы твёрдо понимали, что она чужая. Какие муки претерпели мы с Витькой, пока дождались прихода с работы и матери, и тёти Тамары, даже описанию не поддаются.
Переступив порог квартиры, мать принялась за растопку печи, а квартирантка, быстро раздевшись, обняла нас с братом, и ласковым голосом произнесла: «Не обижайтесь на меня мальчишки. Я сегодня чуть на работу не опоздала. Поэтому так торопилась, что в спешке даже не успела оставить вам хлебца. Но это я сейчас исправлю».
Тётя Тамара сняла с гвоздя авоську, вытащила из неё буханку ржаного хлеба и кухонным ножом отрезала четыре ломтика. Смазав эти кусочки каким-то смальцем,  и посыпав солью, она вручила нам с братом два из них, а остальные, завернув в тетрадный лист, положила на стол. «Это вам на сегодня и на завтра. А то опять могу забыть оставить»,- улыбаясь одними глазами, пояснила она.
С каким блаженством и детской благодарностью мы уплетали эти так желанные кусочки донорского хлеба, вкуснее которого, как нам казалось, ничего не было на белом свете.
Так прошёл ещё один день военного лихолетья, оказавшийся для нас с братом самым деликатесным из всех предыдущих и последующих. Поэтому, он так ярко врезался в мою память. Да и как же можно забыть те страдания, лишения и испытания, которые выпали на долю детей суровой поры. И те счастливые мгновения, которые им иногда создавали взрослые люди.