На берегу Урсула. Рустам Тодошев

         Как-то незаметно наступил вечер. Устав от купания, пацаны разбежалась по домам, чтобы после наспех проглоченного ужина вновь собраться у дома Кыташевых, где почти каждый вечер кантовалась не только шантрапа, но и «старшаки». На реке остались лишь двое - Карамай и я. Мы лежали на берегу Урсула и, подставив последним лучам солнца свои загорело-облезлые мордашки, «в цыганку» гоняли полбанки сгущенки.

- Интересно, а из свинячьего молока можно сделать сгущенку?

Карамай уставились на меня, как на последнего барана.

- Ну, ты реально опупел! – Он чуть ли не выхватил из моих рук банку с двумя дырочками на крышке, и откинулся на спину, пытаясь залить в себя остатки сладко-тягучего волшебства.

- А что, вот, вся же деревня знает, что Татанак-бабушка каждую ночь в двенадцать доит свою свинью! – я кивнул на ее дом, стоящий на отшибе села, почти у самой реки.

- А-ха-ха! – Карамай со смехом покатился по траве, широко раскрыв свой рот и едва не подавившись своими слюнями вперемежку с молоком. – Й-и-ё! Да вы тут в деревне совсем задремучились! Скажи еще, что она питается младенцами! Пыдак! Ты что, взаправду веришь этим бабушкиным сказкам?

- Ну, насчет детей не знаю, а кошек она…

-О-о-о! – Карамай схватился за живот и даже присел. – А-ха-ха! Пенёк деревенский! О-хо-хо! Держите меня за трусы! Эти деревенские лохи…

- А сам-то кто? – Меня подкинуло. – Дерьмо городское! Раз в год приезжаешь в село и начинаешь всех учить! Вставай!

- Ты что, в натуре, наезжаешь, что ли? – Карамай встал и принял стойку.

- Козёл! Иди сюда, окурок асфальтовый, я те махом рога…

Я не успел договорить. Клац! Карамаевский кулак описав стремительную дугу, со шлепком нашел мою челюсть. Ах так! Вот тебе! Ой! Вот тебе! Вот!
Через пять минут мы усталые и запыхавшиеся уже сидели у берега, оттирая с животов и коленок зелень травы и урсульскую прибрежную грязь.

- Гад, ты мне губу расколол, – я сплюнул в воду. – Как я теперь жрать буду?

- Чего рыпался? – Карамай повернул ко мне свое мокрое лицо с распухшим носом. – Пыдак! Под клювом кровь осталась?

- Все нормально.

         Пока собирались домой солнце уже совсем зашло за Байту, и мы, накинув на спины рубашки, двинулись в сторону села, по дороге вовсю обсуждая каждый эпизод прошедшего сражения.

- Знаешь что? – мне пришла в голову идея, когда мы проходили мимо татаначиховской избушки. – А давай сегодня ночью посмотрим, как Татанак-дьана доит свинью!

- Была охота. – Карамай высморкался на колючки, которые мы старательно обходили, боясь наколоть свои пятки.

- А что, сам увидишь! Между прочим, говорят у ее свиньи дойки как у коровы! – Я даже остановился, настолько мне понравилась идея.

- Да ну тебя!

- Карамай, давай сходим! – идея предстоящей «военной операции» под покровом ночи слегка пьянила. – В деревне говорят, что Татанак бабушка – шаманка, а мы проверим, правда, это или нет!

- Й-е. Ладно…

- Так! Вечером собираемся возле коркинского колодца!

         Все. Вот так обычно планируются тайные операции, особенно когда тебе еще нет двенадцати, когда лето и когда рядом настоящий друг, как Карамай. Он только позавчера приехал из города, а тут, в селе, он жил у родственников мамы. Как-то подслушав разговор взрослых, я узнал, что его мама, Саламчи, раньше тоже жила в нашем селе, и только после рождения Карамая переехала в город.
В деревне над моим другом посмеивались за его ёжик почти конских волос, всегда торчащих дыбом, и над его разноцветными глазами. Правый глаз у него был желтый, а другой – зеленый! Зеленый, как огурец! Он ужасно стеснялся этого несоответствия и при разговоре с взрослыми всегда отводил лицо в сторону, ведь когда он смотрел прямо, казалось, что он смеется. И что бы он ни говорил, создавалось впечатление, что он прикалывался. Из-за этого моя бабушка называла его "Чумеркек Карамай" - надменный Карамай. Но, ко взрослым он всегда относился очень даже уважительно. Ведь он же не виноват, что у него просто такие глаза, правда?

         Домик Татанак-бабушки стоял почти в стороне от села, ближе к реке и, не имел забора. Две-три сараюшки, всегда пустой загон для коровы и курятник. Все. Нам предстояло забраться в ее сарай и посмотреть, есть ли там свинья с коровьими дойками, и что с ней делает Татанак в двенадцать ночи. Издали, от коркинского колодца домик всегда казался пустым, потому что все окна и дверь избушки смотрели в сторону реки, а от села огней в ее окнах заметить было просто невозможно. Собак же Татанак-бабушка не держала, это было хорошо. Главное – не попасть в ее курятник, чтобы не вызвать на дворе переполох. Но, в какой постройке она держит свинью?
         Ночь выдалась на славу. Вечером прошел дождь, и к ночи все небо заволокло серыми тучами, которые скрыли звезды и даже луну. Из темноты, у колодца во всем черном нарисовался Карамай.

- Пыдак! Я фонарик захватил!

Вот так! Не признаваться же ему, что я в правый карман своей фуфайки спрятал спички, украденные из бабушкиного кисета и наш будильник из летней кухни.

- Ладно, пошли.

Через пять минут мы были у дома Татаначихи. Осторожно, пригнувшись, мы прошли через ее двор, но тут вдруг в сенках дома хлопнула внутренняя дверь. Мы с Карамаем бросились к летнику и упали на мокрую траву за поленницей.

- Хорошо подумай Татанак! Я все равно добьюсь своего.

- Иди себе, Айслу.

Я узнал скрипучий голос Татанак-бабушки, но голос молодой женщины мне был незнаком. Скрипнула наружная дверь и на низенькое крыльцо вышли двое. В темноте еле-еле угадывалась фигура молодой стройной женщины, со скрещенными на груди руками и с какой-то высокой постройкой на голове.

- Завтра все решится, Татанак!

- Мне нет дела до твоих забот. Уходи, Айслу.

- Я сказала все. Дьякши болсын.

- Дякши.

Женщина какой-то легкой походкой направилась в сторону реки и через секунду исчезла во мраке. Мы с Карамаем лежали на мокрой траве и слышали, как от страха бьются наши сердца. Татанак все еще стояла на крыльце. И вдруг!

- Эй! Кто там, в углу?

Вот это да! Она нас засекла! Мы вскочили, и чуть не сбивая друг друга, бросились в щель между курятником и сараем, откуда пришли в этот таинственный двор.

- Ха-ха-ха! Карамай! Куда же вы? Постойте! – Скрипучий голос шаманки раздался за нашими спинами, но мы еще сильней припустили в сторону деревни.

По дороге я два раза споткнулся об кочку и поэтому к колодцу прибежал в мокрой и грязной фуфайке. Карамай меня уже там ждал.

- Ё-е! Как она нас увидела? – спросил он запыхавшимся голосом и, прислонившись к колодцу, стал шарить по карманам. – Йё-е-е! Я фонарик потерял!

- Завтра днем найдем.

- Й-е. Меня дядька убьет. А эта бабка и вправду колдунья, Пыдак! И теперь даже я поверю, что она ночью доит свинью и питается кошками!

Ну, насчет кошек Карамай конечно хватил! Если бы она их ела, то в селе не было бы уже ни одной кошки. Ведь Татанак-бабушке очень много лет, почти за пятьдесят.

- Ну ладно, до завтра.

- Ага, бывай.

Я поплелся домой в ожидании неизбежной взбучки за мокрую и грязную фуфайку. Операция провалилась. С треском.
Утром Карамай прибежал ко мне домой и, вытащив меня на крыльцо, поделился новостью:

- Пыдак! Й-ё-е! Эта как ее там, Татанак, пришла к нам домой, принесла потерянный фонарик и самое главное - сказала моему дяде, чтобы меня немедленно увезли в город, так как меня тут, якобы, ждет большая беда. Ну, как?

- А дядя что?

- Сказал что подумает. Пыдак! Она нам отомстит, за то, что мы ночью забрались в ее двор!

Он был не на шутку перепуган. Я тоже. Мы договорились после обеда встретиться в шалаше у Черного Озера и обсудить, как нам быть дальше. Ведь если Карамая увезут в город, я этого просто не переживу, да и ему не очень то и хотелось возвращаться в пыльный и шумный город, где, по словам Карамая, летом делать было совершенно нечего.
Мы встретились у озера в полукилометре от купалки и, усевшись в шалаше, стали поглощать принесенные мной твердые, как камень пряники. Вообще-то, это было не озеро, а так, котлованчик, диаметром метров пятнадцать с проточной урсульской водой. Если бы не даль, мы бы постоянно приходили сюда купаться, но по жаре топать полкилометра хотелось не всегда. Лишь иногда мы с пацанами устраивали здесь ночную рыбалку, вот тогда-то мы и построили тут хороший и добротный шалаш, в который могло поместиться до десяти пацанов.
Оказывается Карамай с утра прибежал в этот шалаш и все это время сидел тут в ожидании моего прихода.

- Что делать то, Пыдак?

- Тебе надо спрятаться. Карамай, давай сделаем так, чтобы тебя не увезли, поживи-ка ты тут, у озера, а жратву, я буду тебе приносить, да и ребятам скажу, чтобы чего захватили.

- Лишь бы Татаначиха не узнала. Она же поджарит меня, как овечий керзен!

- Идет! Пошли купаться.

Вода в озере была намного теплее, чем в Урсуле, и вдоволь накупавшись, мы, лежа на нагретых солнцем камнях, обсуждали мелкие детали предстоящей лесной жизни Карамая. С котелком, спичками и спальником проблем не было. Шалаш не промокал, но ночью… Я не знал удастся ли мне на время стырить «мелкашку» моего брата, да и патроны… Придется вечером рассказать пацанам и решить, как нам быть дальше, ведь сообща мы что-нибудь бы придумали.

- Нет! Нет, нет, нет! Никто в селе кроме тебя не должен знать, где я нахожусь.

- Думаешь, пацаны проболтаются?

- Й-ё! Конечно!

         Мы ненадолго замолчали, обдумывая план действий, как вдруг на том берегу из кустов вспорхнула сорока. Подхватив одежду, мы с Карамаем бросились в кусты и там, с размаху впечатавшись в землю, как настоящие разведчики, навострили уши в сторону озера.
На берег вышла молодая и очень красивая женщина в черной национальной заостренной спереди шапке, из под которой поверх черного чегедека свешивались две густые косы, заплетенные разноцветными ленточками. Третья коса, вся в гроздьях ракушек тьалама, падала на спину. Минуту постояв на берегу со скрещенными на груди руками, она какой-то неземной походкой подошла к воде. И тут я узнал ее! Это она вчера ночью приходила к бабке Татаначихе! При свете дня я разглядел синеватые губы и огромные черные ресницы на круглом, почти молочного цвета лице незнакомки. Но в нашем селе такой не было!

- Смотри! – прохрипел Карамай толкнув меня локтем. – Это она!

- Вижу. Тихо ты!

- Сам тише! Это Татанак-бабушка прислала ее сюда! Они меня ищут!

- Заткнись, Карамай!

Незнакомка с минуту побродив по берегу, вдруг стала раздеваться. На землю полетела шапка, тряпичный пояс, кожаная обувь, сшитая из лапок лисиц, и вдруг…

- Й-ё-е-е!

- Тихо ты!

У незнакомки, как серебряные кинжалы, на солнце сверкнули прямые и длинные, сантиметров на пятнадцать ногти. Она, изящно растопырив веером ногти-ножи, взялась за подол зеленого платья и медленно стала стаскивать его через голову.

- Й-ё! А-а-а-а!

От ужаса у меня перехватило дыхание и, казалось, всю голову обхватили железными тисками! Под платьем у этой женщины ничего не было, и местами, через прозрачную, как стекло кожу виднелись внутренности! И они шевелились! Светло голубоватые кишки перекатывались огромными живыми червями, а розовые легкие вздымались в такт ее дыханию, пульсируя в ритме сердца!

- Бежим! А-а-а!

Глянув на перекошенное от страха Карамаевское лицо, я с диким воплем бросился прочь! Два нечеловеческих крика слились в один ужасный вопль, заставив похолодеть кровь в жилах. Так я не орал никогда! За спиной слышался треск кустов, и мне казалось, что это за нами бежит та страшная женщина с шевелящимися внутренностями и длинными, как ножи ногтями! С разбегу переплыв Урсул, мы с Карамаем, по дороге распугав загоравших девчонок, бросились к стайке пацанов, вскочивших при нашем появлении.
Глянув на наши с Карамаем физиономии, пацаны попятились.

- Вы чего?!

Мы упали на траву в центре образовавшегося круга и никак не могли перевести дыхание. Чертова женщина!

- Пыдак! Карамай! Что это с вами? – подбежали девочки.

- Й-ё-е!

- Пыдак, а ты, оказывается, похож на испуганного и избитого ёжика! – подала голос сельская красавица Кыташева Света.- А ты, Карамай, на котенка, который только что угодил в ведро с водой!

Но даже их хохот не смог нам развязать языки, и мы с Карамаем, как избитые щенки молча сидели в центре круга, пытаясь перевести дыхание и унять дрожь во всем теле. Чертова тетка! Чертово озеро и чертовы сверстники!

- Й-ё-е…

Операция «отшельник» тоже с треском провалилась.
Через час Татанак-бабушка поймала меня возле магазина.

- Пыдак! Подожди!

Я похолодел.

- Пыдак, я совсем не обижаюсь за вашу ночную выходку, но мне надо срочно встретиться с Карамаем.

- Дьана, я не знаю, где он…

- Балам, это очень важно! – Татаначиха присела на корточки и заглянула мне в лицо. – Скажи ему, пусть обязательно зайдет ко мне, ладно? Прямо сейчас!

- Я передам.
- Ну, вот и хорошо. – Шаманка направилась к своему дому, как вдруг с улыбкой обернулась и со смехом выдала: - А свинью я не держу, балам, только куриц! И кошку.

- Я передам, дьана.

         Я не стал говорить ей, что Карамай прячется у нас, на крыше бани и может быть, сейчас видит нашу встречу.
Ура! Татаначиха не будет делать из нас керзен! На данный момент это – самое главное, и теперь Карамай может вернуться к дяде и тете, которые уже сбились с ног в его поисках.

- Пыдак, значит, она нас не съест?

- Карамай, я сам своими ушами слышал, что она не обижается!

         ...Мы уже полчаса карабкались на Байту, а сейчас сидели на камнях, поглощая еще не созревшие до конца ягоды барбариса.

- Но один я к ней не пойду. Пойдем вместе, а?

- Запросто. И не забудь ей сказать спасибо за возвращенный фонарик!

Байту только из деревни казался простой горой, скрытой легкой голубоватой дымкой, а уже тут на камнях он открывался весь глубокими и жуткими ущельями, нависающими скалами и густым кустарником на дне страшных пропастей, тут и там избороздивших тело этой скалистой горы. Село сверху казалось игрушечным, как и автомобили, как-то медленно ползущие по Чуйскому тракту. Наверх же смотреть было страшно. Отсюда, вершина выглядела зловеще, и при взгляде на эти скалы, казалось, что вершиной гора царапает небо. Стремительно пролетающие облака кружили голову, а там,  далеко на юге, ледяными саблями в небо сверкал Учайры, за которыми была Белуха. Пацаны говорили, что в хорошую погоду ее видно, но, сколько бы я не вглядывался, кроме далекой цепи гор, ничего не видел.

- Давай спустимся к пещере!

- Карамай, сейчас я совсем не могу определиться. Она должна быть где-то тут, точно не знаю, но где-то рядом.

Это с деревни хорошо видно пещеру и можно даже проложить примерный маршрут, а сейчас, на горе эти скалы сбивали с толку, и любой тут мог бы потерять ориентировку. Вдобавок, мне показалось, что именно в этот момент за нами кто-то наблюдает. Я забежал на скалу, за которой, мелькнула чья-то тень. Может это архар?

- Й-е! Вот она! Надо чуть спуститься в ущелье и перейти на другую сторону! – Карамай стоял на самом краю и, указывая рукой куда-то вниз и влево, пытался перекричать ветер, свистящий в ушах.

- Веди.

В пещере ужасно захотелось жрать. Вот почему так - ведь знали, что надо бы чего-нибудь захватить с собой, а таскать торбочку никто не хочет. Почему когда купаешься или лезешь в гору, всегда ужасно хочется жрать?
На секунду опять показалось, что за нами наблюдают, но, сколько бы я не вглядывался в кусты, покрывавшие противоположный склон ущелья, никакого движения не заметил. Но там точно кто-то был!
Я уселся на входе, а Карамай залез в самый дальний угол и зачем-то стал разбрасывать камни, покрытые зеленым налетом.

- Пыдак! Й-е-ей! Может мы тут клад найдем? Помоги мне!

- Сейчас все брошу и пойду ногти срывать. Копайся сам! 

          Идти на вершину расхотелось. Я знал, что там всегда сильный ветер и запросто может сдуть в пропасть, а высота тут о-го-го! А на обед бабушка будет готовить яйца со свиным салом. И картошку. А я тут, на горе и когда еще попаду домой?

- Й-е! Смотри, Пыдак!

Ну чего там смотреть, когда меня дома ждет яичница с салом? И стакан теплого сладкого чая!

- Й-ё-е!

- Ни финты себе!

Он таки раскопал что-то похожее на вход! В дыру меж камней запросто проходила рука, а если еще немного убрать, то туда можно будет просунуть и голову! Я схватил плоский камень и задержав дыхание, чтобы не надышаться пылью сухого навоза и мумие, с силой стал сгребать ко входу обломки камней и многолетний  слой помета диких коз. Через полчаса лаз был готов. Кто полезет первый?
Туннель получился не совсем прямолинейным: он уходил сначала вниз, затем вверх и вправо, поэтому нам, коптя спичками каменные своды, стоило немалых трудов пробраться в зал, куда даже не проходил свет внешнего мира. В зале, примерно десять на десять метров, в центре, вся опутанная паутиной и столетней пылью, стояла какая-то деревянная конструкция из лиственичных жердин, а в левом дальнем углу прислоненная к стене в виде двери, бугром выпирала огромная каменная плита.

- Й-ё-е! Смотри!

Карамай держал в руках какой-то странный предмет, который в свете спички сначала показался мне топором.

- Й-е! Там внутри что-то булькает!

- Брось это, Карамай! Пошли отсюда.

Я поднес спичку к деревянной конструкции и похолодел: меж крестообразно составленных жердин, в центре сооружения, весь завернутый в войлок на высоте полутора метра от пола, висел огромный сверток. Сквозь паутину и пыль угадывались контуры человеческого тела!

- Ы-и-и-ый! Карама-а-а-ай!

- А-а-а!

Карамай невольно оттолкнув меня, бросился к лазу. Горевшая спичка в моей руке погасла! Вдобавок, головой врезавшись в одну из жердин, я обрушил помост и в ту же секунду на меня с легким треском упали сухие доски и что-то легкое и пушистое!

- Карама-а-ай!

Я в полной темноте бросился на звук завывающего от страха Карамая, и к моей великой радости нащупал его ноги, уползающие прочь.

- Й-и-е! Й-и-ё!

Удар! Брыкаясь, Карамай угодил ногой в мой глаз, но боль и искры на секунду отбросили от меня страхи и я, сравнительно спокойно, то и дело, потирая левый глаз, вылез на поверхность.

         Карамай, икая и прижимая к груди какой-то черный предмет, сидел у входа с выпученными от страха глазами. Я подошел к нему, и чуть приподняв его от пола, со всей дури врезал ему кулаком прямо в левый зеленый глаз. Теперь в расчете! Карамай перестал икать и с усталым видом опустился на пыльный пол пещеры.

- Й-и-ё! Пыдак! Это был мертвец, да?

- Черт его знает. А зачем ты мне в глаз пнул, баран?

- Й-е! Я думал, что это он лезет!

- А что это у тебя в руках?

Я уставился на черный предмет в руках Карамая, и не сразу узнал в нем кожаный ташаур, почти такой же, как у нас в школьном музее. Сам же Карамай не сводил глаз с черной дыры в дальнем углу пещеры.

- Й-ё! Пыдак! Пошли отсюда!

Мы, чуть ли не кувырком, по коруму, спустились вниз по ущелью и, продравшись через кусты, через пятнадцать минут были уже у подножия. Сзади, мрачной декорацией ужаса возвышались скалы Байту и мы, то и дело переходя на бег, поспешили на равнину, ближе к селу. Возле тракта мы остановились и присели на сухую желтую траву.

- Карамай, выбрось это, – я кивнул на ташаур. – Зафигам тебе вещь мертвеца?

- Там что-то булькает, Пыдак.

- Не что-то, а арачка, Карамай. Наши предки, когда хоронили, всегда рядом с мертвецом оставляли припасы, курут там, араку или еще что, но тебе то это зафигам?

Карамай, на минуту обернувшись в сторону горы, с громким хлопком вывернул из горлышка ташаура деревянную пробку.

- Что там?

- Не знаю…

- Дай нюхну.

В нос ударил приятный аромат каких то трав и чего-то незнакомого.

- Знаешь, Пыдак, я никогда не пил арачку. Давай попробуем!

- Вылей это!

- Я только чуть-чуть.

И прежде чем я успел что-либо сделать, этот баран, задрав ташаур, сделал глоток, потом еще!

- Это не арачка, Пыдак! Кислятина какая-то.

Я тут же отобрал у него ташаур и, размахнувшись, забросил его подальше, в сторону курганов. Древний сосуд с гулким звуком покатился по песчано-каменистому грунту.

- Ё-е! Зачем?! Я его в город увезу! Как сувенир!

- Черт с тобой.

Карамай сбегал за ташауром, вылил остатки его содержимого на землю и, вернувшись ко мне, уселся рядом.

- Пыдак! Завтра я возьму фонарик и мы снова…

- Иди ты на …!!!

         Я встал и пошагал домой. Мой правый глаз помаленьку заплывал и поэтому, то и дело закрывая его правой ладошкой, и другой рукой поминутно отбрыкиваясь от Карамая, я выдал фразу, которая меня же и удивила:

- Знаешь, Карамай, можно что-то взять у живого, но как ты вернешь то, что взял у мертвеца?

- Й-о! Пыдак! Ты меня взаправду напугал!

         Остаток пути мы прошагали молча и напоследок, договорившись о времени визита к Татаначихе, разбежались по домам. И только когда я уже подходил к своему дому, мои коленки вдруг затряслись. Не знаю, от страха или от голода.  Хотя, есть почему-то расхотелось.

         Поздно вечером, сидя на земле возле коркинского колодца я, приложив к глазу мокрую холодную тряпку, ждал Карамая. Он пришел ровно в назначенное время, но вид у него был неважнецкий. Что-то в выражении его лица меня насторожило.

- Ну, что, пойдем?

- Пыдак, может не стоит…

- Не знаю, как ты, а я схожу и узнаю, почему она хочет, чтобы ты уехал в город.

Я встал и зашагал в сторону татаначиховской избушки.

- Пыдак! Подожди! Я с тобой!

В доме шаманки света не было, но её летний аил курился синеватым дымком, а сквозь щели аила наружу пробивались сполохи пламени в очаге. Я открыл дверь.

- Дьакши ба, дьана, мы пришли.

- Вы опоздали, ребята… Слишком поздно!

Она была не одна. Спиной к нам, скрестив руки на груди, стояла какая-то тетка, и когда она повернулась к нам лицом, я со страху сел на земляной пол аила. Это была та самая женщина, которую мы видели на озере!

- Й-ё-е!

Карамай мгновенно развернувшись на месте, бросился к выходу, и со всего маху врезавшись лбом в низкий косяк двери, тут же присел, обхватив голову руками.

- Карамай! Куда ты? – К нему подскочила эта женщина, и присев перед ним на колени, не вынимая кистей рук из длинных рукавов платья, заглянула ему в лицо. – Тебе не больно?

Карамай оторвал ото лба руки и широко раскрытыми от ужаса зелеными глазами вовсю рассматривал тетку. Зелеными! Оба глаза были зеленые, как огурец!

- Пыдак, то есть Айдар. Тебя ведь зовут Айдар? – тетка подошла ко мне. – Проходите к огню.

- Я вижу, Карамай, ты уже отхлебнул того поила, что тебе приготовил отец? – Не вынимая изо рта трубки, проскрипела Татанак. – Ну что ж, ты сам выбрал свою судьбу…

- Й-е, дьана, откуда вы знаете?

- Я все знаю, маленький кезер, но пусть меня отвергнет небо, Айслу оказалась сильнее…

- О чем это вы, дьана?

- Послушайте мои слова, мальчики: случилось то, что должно было случиться, – подала голос молодая женщина. – Меня зовут Айслу и я – законная невеста Карамая!

- Невеста? Карамая? Какого Карамая? – разинул я рот.

- Заткнись, Айслу! – Татанак вынула изо рта трубку. – Сейчас я все объясню. Ты, Карамай, сын Саламчи, которая в свое время была близка с Лунным Кезером, когда работала скотницей на ферме в урочище Содон Айры. Когда ты родился, твой отец умер и был похоронен в пещере Байту, вход в которую был скрыт от посторонних глаз, но перед смертью этот Дух Ночной Луны завещал тебе Зеленый Камень и Айслу, проклятую перед Небом, которая сделала все по воле покойного.

- Й-ё-е! Дьана! Я ничего не понял.

- Карамай, - ласково пропела эта женщина с именем Айслу, – я алмыска и твоя будущая жена. А ты, с сегодняшнего дня настоящий Лунный Кезер. Маленький Лунный Кезер.

- Он – Карамай! – не выдержал я. – И никакой не…

- Она правду говорит, - перебила меня Татанак, - отхлебнув из ташаура, - ты, Карамай, выполнил волю покойного и стал Кезером. Айслу была женой твоему отцу, а теперь стала супругой тебе, как когда-нибудь станет женой и твоему сыну, Карамай. Вот такие странные обычаи у Духов Ночной Луны. Но я не хотела, чтобы произошло то, что видят мои бесстыжие глаза! Если бы твой дядя успел увезти тебя в город… - Татанак, закрыв лицо ладонями, беззвучно заплакала.

- Й-ё! Не надо мне жены, дьана! Я еще маленький, а эта тетка совсем взрослая!

Алмыска ласково, своими ногтями-ножами погладила взъерошенную голову Карамая. –

Я не взрослая. Я просто никогда не старею. И этой ночью ты уйдешь со мной.

- Пошли отсюда, Карамай, - я вскочил. - Вставай! Нам нечего делать в этом аиле!

- Айдар! – Алмыска нагнулась ко мне, - для тебя ничего не изменится. Ты также уйдешь отсюда с Карамаем. У тебя будет друг, я же заберу только его Часть.

- Это как?

- Хватит, Айслу! – вскочила Татанак. – Забирай его и уходи! Ты победила!

И тут Карамай раздвоился! Один из них  так же с выпученными глазами продолжал сидеть у огня, а второй встал, взял за руку алмыску и вместе с ней двинулся к выходу. Возле входа он обернулся и, грустно улыбнувшись, вместе с ней вышел в темноту.

– Й-ё! Прощай, Пыдак! – донеслось с улицы.

- Бежим отсюда!

Мы с Карамаем вскочили, и чуть не выбив дверь аила, бросились вон из этого страшного места.

- Й-ё! Что-то в последнее время нам слишком много приходится бегать, да, Пыдак?

Мы зашли в летник карамаевских родственников, и, включив свет я уставился на
карамаевский лоб, чтобы оценить шишку. На лбу ничего не было! Даже царапины! А его глаза как прежде сверкали разными цветами: зеленым и желтым. Левый глаз был зеленым, как огурец!

          Его мама приехала слишком поздно. Да, это был Карамай, но это был не он. Не такой, как прежде. Мы встречались еще недели две или больше. Потом Саламчи увезла его в город. Больше в село он не приезжал.

          Где-то через месяц Татанак-бабушка умерла. На похоронах я слышал, как взрослые говорили, что долина Урсула, где расположено наше село, является перепутьем к сакральному месту Кулады и расположена как раз на развилке Начал. Я ничего не понял, но слышал, как они говорили, что Татанак до смерти так и не выбрала дорогу. Она не хотела идти на Закат, но и Учайры не подпускал ее близко. Взрослым виднее. Ее похоронили у подножия Байту, на кладбище возле курганов, и когда все пошли на поминки, я поднялся на гору.

         Лаз в пещере совсем обвалился и даже камни с зеленым налетом там, в углу, стали еще плотнее. И вдруг, сквозь ветер, завывавший в камнях и ущелье, я как будто расслышал знакомый голос:

- Й-е-е! Пыдак! Скоро увидимся!

          А может, мне показалось?