Китаец

Мы с Нелькой жили по соседству. Дом в небольшом нашем посёлке на два хозяина. В одной половине жил я с родителями. В другой – Нелька со своей одинокой матерью Аделей.
Ну, и как-то у нас уже сложилось вполне естественно, что мы с Нелькой с самого детства нашего раннего решили связать свои судьбы. Родителям, правда, мы об этом не говорили, но для нас двоих вопрос был уже практически решённым.

Про семейную жизнь мы знали тогда мало чего.  Поэтому строили свои отношения «с чистого листа», по собственным нашим детским представлениям.  Мы вместе игрались в песочнице и таскали друг друга за волосы, делили поровну на двоих кислющие зелёные ягоды крыжовника из чужого палисадника.
Наверное, я уже здорово подрос к моменту, когда обратил внимание на то, что Нелька садится писать в травку напротив меня, совсем не стесняясь.
Возможно, такое случалось и раньше, но тогда никакого впечатления на меня эта бытовая картинка не производила.
И вообще на меня и, наверное, и на Нельку, даже опасные для детей картинки никак не действовали. Моя мама работала в посёлке фельдшером, разные книжки стояли на полке стопочкой у неё в медпункте. К примеру - толстый том «Акушерство» А.Л. Каплан. (Я ещё, когда был маленький, думал, что это она Ленина убила). Там сразу на первой странице женская гениталия во всех подробностях. С циферками – что это у женщины и для чего.

Ну, а дальше – рисунки, как дети родятся, как им помогать выходить. Вплоть до самых сложных и драматических случаев.

Так вот. Мы с Нелькой, усевшись в медпункте под столом, брали, в том числе и «Акушерство» и с интересом его листали.
Главное во всякой книге – это картинки, а картинок там было много.

И всё это пролистывалось без каких-либо дополнительных мыслей. Ну, родятся дети. Ну, из живота. Ну, есть у женщины для этого специальный проход…

И мне в голову никогда не приходило как-то всё это соотнести с моей подружкой. Что и у неё есть такой же проход. И у неё тоже может вырасти живот, родиться ребёнок…

Но мы подрастали. И в нас что-то менялось. И однажды, когда Нелька тёплым летним деньком снова, привычно задрав короткое платьице, сняла трусы и присела прямо напротив меня пописать, я взглянул ей туда и в груди у меня что-то ёкнуло. Я даже испугался, что Нелька увидит этот мой, изменившийся в неё взгляд. Отвёл глаза в сторону, но было ощущение, что совершил что-то запретное. И потом весь день пробыл в состоянии воспоминания этого поразительного стоп-кадра: Нелька, моя сто раз уже знакомая мне Нелька, сидит напротив меня на корточках без трусов.

Конечно, мы всё равно уже почти муж и жена, но уж как-то очень меня это впечатлило.

Тем же вечером я пошёл в пустой медпункт, достал «Акушерство». Открыл первую страницу и… Да, я и раньше видел эту картинку, но – просто видел и всё. А тут – словно обожгло огнём, а в трусах возникло сочувственное к рисунку напряжение…

Тринадцать лет мне уже стукнуло, это не хухры-мухры!..

А где-то год назад произошёл с Нелькой забавный случай.

Звонит она мне по телефону, хотя могла и просто в стенку постучать и чуть не рыдает: - Я карандашик потеряла, никак достать теперь не могу!
Чего тут расспрашивать – пошёл к Нельке.

Сидит в своей комнате возле стола лицо в слезах. На столе – акварельные краски, карандаши. Начатый рисунок про космонавта Гагарина. – Митька, - говорит мне с запинаниями, - я карандаш потеряла…
- Подумаешь, карандаш. Закатился куда-нибудь. Уронила. В коробке где-то забытый…
- Нет!.. Не в коробке!... Он… У меня…
- Что значит – у тебя? Раз у тебя, так бери, рисуй!
- Нет! Не могу!... Он… Там…
- Где?..

И тут Нелька задирает платье и показывает мне свои чуть раздвинутые голые ноги с приспущенными трусами.

Но я мальчишка, я тупой, я всё равно не понимаю.

- Я сидела, рисовала. Потом стала играть с карандашиком. Он вот, как этот, только жёлтый. И он… Туда провалился…
И я его теперь достать не могу…

Ну… ладно… Неприятности с близким человеком, нужно выручать.
И кто, если не я?..

Потом - я – сын фельдшера, мне и карты в руки.
- Пошли, - говорю, Нелька, в медпункт.

Как раз мамка моя поехала в райцентр за лекарствами, кабинет был свободен. А заходить туда я мог всегда, когда хотел.

Нелька послушно пошла за мной следом.

В углу медпункта стоял «вертолёт» - гинекологическое кресло. Дело с Нелькой было серьёзное, я скомандовал ей лезть на кресло. Два раза. Потому что первый раз она забыла снять трусы.

И вот лежит моя будущая жена передо мной в гинекологическом кресле. И я смотрю на все её тайны, как врач и как супруг. И – не знаю, что мне с ними делать.

Где-то там, внутри, карандаш. Жёлтый, толстый, с тупым носиком. Короткий.
Ну – и как его доставать?

Что тут долго думать? Руками, конечно!

Я помыл руки под краном, вытер всегда чистеньким полотенцем и полез пальцами в Нельку. - Ай!.. – закричала она, - больно!..
- А чего тебе больно? – я не понимал, - карандаш туда ведь спокойно булькнул?..
- Да, - всхлипнула Нелька, - карандаш туда взял и провалился!..

- Я ещё раз попробую, ладно?..
- Ладно, сказала Нелька. И снова раздвинула колени, которые, было, от испуга сжимала.

Но и вторая моя попытка окончилась неудачей. Нелька кричала, отталкивала меня, била по рукам.
Но я и не настаивал.
Мне оно надо?

Это не у меня, а у неё карандаш в животе…

- Знаешь, Нелька, - сказал я, наконец. – Нужно мамке сказать!
- Ты что! Она меня убьёт!
- Не убьёт, она твоя мамка. Всё равно тут ничего не сделаешь. Не оставлять же карандаш там навсегда…

Вопрос решился довольно безболезненно. Во-первых, Нельку даже не ругали. Нелькина мама Аделя повела её к моей маме, а уже она, как мне потом рассказывала сама потерпевшая, как-то там надавила через попку – и карандашик из Нельки выпал…

Вот такая была история.

И я тут что хочу сказать: тогда, год назад, я в таких подробностях Нельку видел, в каких даже она себя никогда не знала.
Но никаких волнений у меня не возникало. Вёл я себя, как профессиональный фельдшер – ничего личного, никаких взрослых мыслей.

А вот теперь, когда увидел Нельку там, на травке…
В голове произошли какие-то переключения. И в остальном теле тоже переменилось…

Но это уже были мои проблемы. Они у меня, как я понял, появились. И мне нужно было к ним прислушиваться, к ним привыкать. С ними уже как-то жить дальше…


Прошёл год, и наступило новое лето. Мы с Нелькой вместе ходили за травой для кроликов, после дождя собирали шампиньоны на старых фермах.  Я, конечно, непрерывно помнил про то, что есть у моей будущей супруги местечко, куда можно складывать карандаши, но всячески пытался эти мысли отгонять. Заглядываясь на Нелькины загорелые и, кажется, с каждым месяцем удлиняющиеся, ноги.

И тут, среди этого нового лета, опять звонок. Нелька рыдает в телефон и просит зайти. Нет, даже срочно к ней бежать, потому что она умирает.  Я в это время как раз читал Жюля Верна, был увлечён, но книгу тут же захлопнул, впрыгнул в тапочки и – к Нельке!..

Двери у нас в посёлке в то время не закрывали. В прихожке я скинул тапочки, кричу: «Нелька! Ты где?!!»…
- Тут я, в спальне!.. – воет Нелька из своей девичьей комнаты.
Я – туда.

Смотрю – на диване сидит с раздвинутыми ногами Нелька. С задранным подолом платья, без трусов. А, между ног у неё - кровь.

Я тоже сразу испугался. Даже не особо смутился насчёт деликатности местоположения несчастного случая. Когда человек в крови – когда тут уже думать про то, откуда кровь. Спасать нужно!

- Что с тобой, Нелька?! – кричу… Нужно «Скорую» вызывать?!

- Нет! – Ещё сильнее завопила Нелька, - не нужно «Скорую»!.. – Я лучше тут так умру!..
Ну, если «Скорую» не нужно, то, наверное, есть время прояснить ситуацию.

Я подсел к Нельке, взял её за руку, которая была тоже в крови. Стал расспрашивать, что же всё-таки случилось.

Нелька икала, глотала слёзы и рассказывала.

Она этим утром дома была одна. Мамка, как обычно по субботам, поехала на центральную усадьбу, на базар.  Там раз в неделю приезжают из города разные торговцы. Купить можно всё: от банана до мягкой мебели. Ну, и – вот… Мамки дома не было. Телевизор смотреть скучно.  Поковырялась Нелька в своих детских игрушках и нашла там зайца. Обыкновенного пластмассового зайца. С длинными ушами. Зелёного.  Чем-то эти зайцевы уши её заинтересовали. Нелька взяла зайца и ушами этими стала себя ТАМ ласкать. Сначала – чуть сдвинув трусы в сторону. Потом – вообще трусы сняла, легла на диван поудобнее и стала этими пластмассовыми ушами двигать себе по складочке вверх-вниз.
Потом – по чуть-чуть вглубь, туда, куда заяц как будто сам проваливался. Ушам зайца было скользко, а Нельке приятно.

Нелька мне рассказывала, что ей просто хотелось поиграть.

Она и играла.

Уши зайца были длинные и стали уже в Нельку входить совсем. И ей хотелось, чтобы ещё дальше заходили внутрь эти уши. Но мешала голова зайца. Как только Нелька пыталась протолкнуть зайца глубже, голова во что-то упиралась, причиняя боль.  Она бы бросила, перестала играть, но почему-то хотелось двигать в себя уши зайца сильнее и сильнее. И очень, очень захотелось втолкнуть в себя зайца всего, уже вместе с головой и всем остальным округлым пластмассовым телом.  И она, дура, подвигав ещё немного игрушку, взяла и с силой на неё надавила. Очень хотелось надавить. Заяц скрылся по самые задние лапки.  И резанула боль. Которая, вообще-то была совсем не страшной. Потому что, всё равно было очень хорошо. Но… Вдруг пошла кровь…

- Вон, видишь, - стала показывать мне Нелька на трагедию между раздвинутых ног.
Я решился взглянуть. Без эмоций. Как друг. Как сын фельдшера.

Особо страшного ничего не было. Нелька, правда, была испачкана кровью, но – и всё. Ничего никуда не текло. Да, ещё этот… заяц, вернее, его задние лапки торчали из Нельки… 

- У тебя что-нибудь болит?  - Спросил я подружку. – Нет, ответила она. Всхлипывая. Всхлипывая. Шмыгая носом.
- Ну, тогда давай вытащим зайца?..
- Давай, коротко несколько раз вдохнув, - ответила Нелька.

Она медленно на диване повернулась, держа ноги раздвинутыми, как будто у неё была там огромная рана и легла на спину.

Я пошёл  в ванную, вымыл руки. У Нелькиной матери за шкафом всегда стояли бутылки с самогоном. Гнала она его потихоньку, для поддержания материального достатка семьи.
Этим самогоном я себе ещё руки ополоснул. Всё-таки – сын фельдшера.

И – пошёл делать первую в жизни гинекологическую операцию.

Нелька послушно ещё сдвинулась ниже, чтобы мне было удобно и смотреть и доставать инородное тело.
Но, как только я пальцами ухватил зайца за задние лапки, она судорожно двумя руками за мою руку ухватилась: - Стой, Митя!.. Подожди!..

Я не понял.

- Ты сейчас его вытащишь, а оттуда кровь ка-а-ак хлынет!..

- Ничего оттуда не хлынет, - я попытался успокоить. А сам про себя подумал – кто его знает? Может, и правда – хлынет… Вытащишь этого зайца-пробку, а там кровища!..

- Подожди, - сказал я Нельке, - я сейчас.

У нас дома, как у всяких медработников, всегда были в избытке какие-то медицинские мелочи, как-то: вата, бинты. Я мухой смотался домой и вернулся с большим куском ваты.

Опять пристроился напротив объекта.

- Не бойся, Нелька, - сказал, - я твою дырку сразу закрою и ничего оттуда не потечёт. И ты не умрёшь.

Правда, особой уверенности в том, что в этот день я не стану вдовцом у меня не было.

Операция прошла успешно.

Заяц легко из Нельки выскользнул, едва я его захватил пальцами и потянул на себя. Мокрый, слегка окровавленный. Совсем немного. Даже непонятно, из-за чего весь этот сыр-бор случился.

Я вспомнил «Акушерство».  Так родятся дети. Такими их из женщин вытаскивают.  Да, почти, как рисовали в учебнике.

Я всё-таки приложил к сомкнувшейся щели огромный кусок ваты.

Пошёл, помыл руки.

Нельке сказал, что ей нужен полный покой и обязательно необходимо обильное питьё. Очень полезно чай с малиной.

Полез к ним в семейный холодильник, нашёл кусок фарша. Завернул его в полиэтиленовый мешок, обернул сверху тонким слоем марли.  Положил Нельке на живот. Вернее, на самый его низ, почти на голую писку. Сказал, что так надо. И что всё к вечеру пройдёт.

Вот такое случилось у меня с моей подругой.


В то время у меня уже были всякие мысли про то, что с девчонками могут быть какие-то совместные мероприятия. И про Нельку я уже приблизительно мечтал. И рисовал уже возможные наши с ней отношения. Ну, там – идём за травой, а потом в той траве валяемся, я к ней запускаю руки в трусы…
Она смеётся, сопротивляется, но ровно настолько, чтобы я мог продолжать…

Да, грешен, были такие мысли. Ну, и ещё другие всякие…

И вот, будто бы, случай представился. Вот она и Нелька без трусов и даже кровать… Но… Когда видишь перед собой несчастье – разве в голову придёт какая-нибудь глупость?..

Мне и не приходила…


Вот странные у нас с Нелькой установились отношения. Так – будто бы уж такие тесные, такие доверительные, что дальше некуда. А, с другой стороны, как будто стенка какая возникла.
После всего, что у нас с ней было, обнаруживать к подружке обыкновенный мальчишеский интерес казалось, чуть ли не кощунственным. Там у неё, чуть что - боль, кровь, слёзы. 

Я пребывал в полной уверенности, что Нелька могла погибнуть, а я её спас.

 И теперь вообще вопрос – можно ли вообще с ней делать то, что мальчишки с девчонками? Вот так – начнёшь делать, а оттуда кровь фонтаном.

И – мало того – потеряешь близкого человека, так ещё и посадят за убийство…

И с Нелькой мы продолжали просто дружить. Она даже меня блинчиками кормила, трусы при мне перенадевала.  А я вёл себя, как настоящий джентльмен – делал вид, что всё так и должно быть. Вёл себя, блин, как фельдшер…

Я уже, когда совсем вырос и вспоминал про наши с Нелькой отношения, то уже оценивал их совсем иначе.

Я, как и все мальчишки, по сравнению со своими девчонками-ровесницами был тормоз. Много чего уже с девчонками хотелось, но сказать об этом было совершенно немыслимо. Тем более – чего-то сделать в реальности. Ну, хотя бы дотронуться.

А Нелька, видимо, хотела, чтобы я до неё дотронулся.

Не так, не как фельдшер. И не как бесполый друг. А – как мужчина.

А у меня та самая подростковая глухота. И слепота.

Девчонка при мне перенадевает трусы, а я делаю вид, что на меня это никак не действует. Я же друг.  Она ведь обо мне может плохо подумать!  Что я наши, такие чистые, отношения, вдруг возьму  и грубо опошлю.

Разве я могу при ней тоже снять свои трусы?

Так Нелька возьмёт и скажет: - Вот ты какой! Дурак! Я думала, что ты друг, а ты!..

Вот я и не допускал ничего такого, чтобы Нелька подумала, что я дурак.

Так и продолжали мы дружить дальше.
Нелька со своими уже, почти взрослыми, девичьими ногами, с бугорками растущих грудей под платьем, и – я. Умный.

Мы вместе готовили уроки. Иногда даже Нелька приходила к нам в гости и помогала мне мыть полы. Иногда мне мама делала такое домашнее задание, когда уезжала в райцентр.

В общем – вели мы с Нелькой уже совместное хозяйство. Как муж и жена…

Но всё равно было какое-то ощущение, будто сидим мы с ней на бочке с порохом. Что висит над нами в воздухе что-то такое, чего мы в своих разговорах не договариваем.

И тут, уже где-то на ноябрьские праздники – опять от Нельки звонит телефон: - Митька!...
- ?...
- Митька!.. У меня это… Митька, понимаешь… Приходи, ладно?..

Странный был какой-то звонок.
Что-то с Нелькой явно опять случилось, но – что?.. Не плачет, не кричит…

Ну, я, как был в майке, в трениках – впрыгнул в тапочки – и к соседке.

Забегаю в спальню.
Уже было предчувствие, что опять с Нелькой что-то именно в спальне случилось.

И правда.
Сидит Нелька на своём диване, голая, без платья совсем. Груди у неё с набухшими сосками. Торчат.
Ноги опять раздвинуты. На лице улыбка какая-то растерянная.
- Митька!.. У меня тут… Родители на свадьбу ушли, а я… У нас лежали в кладовке огурцы, и я хотела поиграть…

Тут Нелька, так же, виновато улыбаясь, посмотрела на меня, а потом туда к себе, вниз, меж раздвинутых бёдер…

- Я взяла один огурец… и он… провалился… совсем провалился… Не знаю теперь, что делать… Митя!.. Помоги, а?..

Вот ситуация!..
Что там у Нельки за место такое, что ей туда всё время засунуть что-нибудь хочется?..
Теперь – огурец…

- А крови нет? – Осторожно спросил я Нельку…
- Нет… И больно не было… Только… провалился…

Я пошёл мыть руки.

Потом я держал в руках вынутый огурец. Пупырчатый. Скользкий.

Нелька тихо лежала напротив всё так же, с раздвинутыми бёдрами и тоже смотрела на огурец.
Приподнялась и забрала его у меня. Повертела в руках, со всех сторон осмотрела…
Потом…

- Я просто играла, - повторила Нелька, - вот так…

И она огурцом провела у себя там, внизу, опять широко раздвинув бёдра… Вначале концом, а потом и до половины стала его в себя вводить.

Всё это, ничуть не стесняясь, делала у меня на глазах.

Будто я просто её подружка…


- Ой! – уже не вскрикнула, а просто сказала Нелька… - Опять… провалился…
И вопросительно на меня посмотрела.

Наверное, это у Нельки уже была какая-то новая игра, в которую она меня приглашала играть…

Я погрузил в Нельку пальцы, нащупал скользкий конец огурца.  Медленно его вынул…


Не знаю, что мне вдруг пришло в голову, что со мной случилось, но мне тоже захотелось снять штаны. И совсем уже не было мыслей, что так нельзя, что это может быть стыдно. Что Нелька обо мне плохо подумает…

Я поклал огурец на диван и одним движением спустил вниз треники, вместе с трусами.
И тут же пружинисто выскочил на волю, раздувшись и подрагивая, мой первичный половой мальчишеский признак.

Я опять взял с дивана огурец и приставил его рядом. Огурец выглядел даже чуть меньше. А так – очень похоже.

Теперь Нелька смотрела уже на нас двоих.

Она поймала мой взгляд. И тут же сомкнула колени, закрыла лицо руками и перевернулась на диване лицом вниз.

Мне очень понравилась вся эта картина.

Я отложил в сторону огурец… И снял уже с себя всё – даже майку.

- Неля, - позвал я тихонечко свою будущую жену, Неля!.. И погладил голые плечи, спину, и ниже. Внутренний голос подсказывал мне, что тут нужно человека как-то успокоить…
И я опять называл девушку по имени, гладил её, а потом осторожно попробовал её перевернуть на спину. Не сразу, но Неля послушалась меня. Так, чтобы мне казалось, что она делает это неохотно, как будто сопротивляется.

И вот она уже лежит передо мной на спине, прикрыв одной рукой лицо, а другой зачем-то – свой Бермудский треугольничек…

А я ещё и ноги ей попытался раздвинуть. Вначале, опять-таки, с некоторым усилием, ладошку с треугольничка убрал. А потом отвёл в стороны вначале одну коленку, потом другую…


Мы ещё долго дружили с Нелькой.

Закончили вместе школу, я собирался поступать в техникум на прибориста.

Само собой – собирались с Нелькой пожениться. Когда выучимся. Торопиться было некуда.  От возможных случайностей мы предохранялись. В старших классах учителя не стеснялись об этом напоминать.

Но вышло всё совсем по-другому.


Как это всегда бывает в немецких семьях, вдруг обнаружилось, что Нелька уезжает в Германию. И – не одна. А с Филиппом Гейцманом, за которого она… выходила замуж…

Мы говорили с ней на эту тему.
- Зачем? – Спрашивал я Нельку. – Ведь нам с тобой хорошо, зачем ты уезжаешь? Ещё – с этим Филиппом?.. Ты что? Его любишь?

Странно, но мы с Нелькой никогда не говорили о любви. Кажется, даже не целовались. У нас с ней была дружба. Настоящая, крепкая дружба. С которой можно было бы, наверное, прожить долгую, спокойную, жизнь. И  - умереть в один день…

Но Нелька уезжала с Филиппом.

Филипп говорил, что по всей земле немцы должны жить с немцами, турки с турками, русские с русскими.  Вот – как в зоопарке: не держат же в одной клетке удава, зебру и тигра. У каждого своя клетка. И тогда – мир и дружба.
А так – все немцы всю свою жизнь в Советском Союзе прожили фашистами.  Их обзывали. На центральной усадьбе семье Циммерлингов под дверь подложили хворосту и подожгли…

Нет… Лучше, когда кролики с кроликами, а пчёлы с пчёлами…


Есть барьеры, через которые нельзя перепрыгнуть.

 Я говорил Нельке, что все национальности хорошие, но чувствовал в глубине души, что Филипп прав. Что он хочет спокойной жизни, без унижений. И хочет, чтобы такое будущее сложилось у его детей.

Филипп хороший хозяин. Уже отслужил армию. В стройбате. Может и дом построить, и выкопать погреб.

И – пусть не любовь, но у него с моей Нелькой обязательно сложится настоящая, крепкая, дружба.


Прошло несколько лет.
Нелька уехала, от неё не было никаких вестей. Да, и какие вести могли быть от замужней женщины?
Чужой, замужней женщины…

Но с Германией и Россией установились довольно тёплые отношения. И съездить туда в гости, а оттуда, наоборот, вернуться, посмотреть на родные места не составляло проблем.
У Вовки Богданца дочка тоже вышла за немца, и они уехали в Германию. А потом Богданец с женой поехал к ним, проведать уже своих внуков.

И вот Богданец вернулся и странную такую новость сообщил. Про мою Нелю и мужа её, Филиппа.

Что – уехали они в Германию, устроились. И всё у них было нормально. Хорошая работа, Филипп взял кредит, стал строиться.  И родился у них сын Гельмут. Только…

Вот – странный получился этот Гельмут… И на Филиппа будто бы похож, и на Нельку, но… китаец…

Жёлтая кожа. Узкие глаза. Гель-Мут...

Филипп, конечно, нервничал.

Соседи смеялись. Родственники качали головами.
Неля плакала.

Что она могла сказать?

Мужу она не изменяла. Откуда взялся китайчонок, объяснить не могла.

Филипп от ребёнка не отказывался. Родственники советовали ему сделать генетическую экспертизу. Но он не согласился.

А я тоже стал об этом думать. Неожиданно всё получилось. Почему китаец? С какой такой стати? Я знал Нельку. Она, конечно, любила интим, но никогда не была ветреной. Со мной ли – с кем-нибудь другим, из неё бы обязательно получилась хорошая, хозяйственная жена. Порядочная.

И тут подвернулась мне одна статья в старом бумажном журнале «Работница». Показала мне её со смехом старушка Ирина Гурьевна. Любила она читать всякие газеты и журналы, ещё при Сталине.
А в журнале описывалась грустная история молодой женщины, которая у нас, в России, вышла замуж и от белого своего мужа родила вдруг афронегритёнка.

Статья была научная и целиком в защиту потерпевшей женщины.

Там объясняли, что есть такое явление, как «телегония». Это такая особенная женская память, из за которой все дети женщины могут родиться похожими на её первого мужчину.
Вот погуляла она в молодости один раз – и забыла. Потом заново влюбилась, вышла замуж. А ребёночек из неё выходит, совсем на мужа не похож. Или, если и похож, то всё равно какой-то другой…

И это, оказывается, всё «телегония».

Так волшебно устроен у женщины организм, что ему, в принципе, всё равно, кто в него семя впрыснет. А родить она может ребёночка похожим на того, кто самый первый на неё произвёл сексуальное впечатление…

Вот тебе и «оп-пань-ки»!

Женишься, на руках носишь, а твоя любимая тебе «бах!» - подарочек!

Не видел ты, кого она любила, по ком в прежние годы сохла и страдала, так надлежит тебе теперь всю жизнь на образ его любоваться!

И вспомнил я тут свою Нелю.
И вспомнил… зайца…

«Бедный маленький китайчик
С длинной тонкою косой
Косоглазый, словно зайчик
Вечно грязный и босой…»

Филиппу вообще, ещё повезло, что китаец. Мог вообще родиться этот… инопланетянин…
Зелёный, как огурец…
Весь в пупырышках…



Очень осторожными нужно быть девушкам с мужчинами и в том числе  с предметами, которые могут произвести на них первое сильное сексуальное впечатление…