Сновидения

Все меняется в человеческом мире, и даже пожелание «Спокойной ночи» или «Сладких вам снов» теперь имеет совершенно иной контекст, чем это было прежде. Эти слова утратили лёгкость и добродушие — теперь в них слышится тревога, почти суеверный страх.
Фраза «Сладких снов» мелькает повсюду — в речах политиков, в постановлениях правительства, в рекламных роликах, на страницах книг, в официальных заявлениях. Её произносят как заклинание, как обязательную формулу защиты. Потому что сон — больше не безобидное состояние покоя. Сон стал частью политики, медицины, религии, искусства, стал смыслом и угрозой одновременно. Он касался каждого — от бездомного на окраине мегаполиса до президента страны, от младенца до старика, — всех, кто хотя бы раз в сутки закрывает глаза.
Трудно сказать, что именно стало толчком, что перевернуло грань между виртуальным и реальным, заставив сон стать осязаемой действительностью.
Одни уверяют, что это проделки инопланетян — мол, они нашли способ воздействовать на сознание людей, чтобы вычистить планету от её обитателей, подготовив Землю для собственного заселения. Другие твердят, что всё естественно: мозг прошёл новую фазу эволюции, и теперь человечеству открылись неведомые пласты материи, недоступные прежнему восприятию. Третьи же — верующие — видят в этом кару Божью за грехи: наказание, которое человек сам вызвал, перестав отличать добро от зла.
Были и такие, кто считал, что всё это — результат экспериментов с нейросетями сна, когда попытки научить машины видеть привели к тому, что видеть стали мы — но уже не глазами, а душой.
Как бы то ни было, реальность и нереальность сплелись в единое полотно. Граница между ними исчезла, и теперь всё зависело от того, что именно тебе снится. Мы перестали просто спать — мы уходили в сон, как в другой мир.
И я говорю это без метафор: едва человек закрывал глаза, как его тело начинало растворяться — сначала незначительно, почти невидимо, как будто рассыпаясь дымом. Потом, через несколько секунд, оно исчезало полностью.
Куда? Никто не знал. Одни называли это параллельным измерением, другие — астралом, третьи — пространством сновидческой материи, созданным коллективным разумом. Но факт оставался фактом: тело уходило вместе с сознанием, а возвращалось только после пробуждения — если возвращалось вообще.
Иногда оно приходило изменённым — постаревшим, ослабленным или, напротив, омоложённым и обновлённым, словно человек прожил целую жизнь во сне. Иногда возвращалось израненным.
Если кому-то снилось, что он — рыцарь под стенами замка, в сверкающих латах, с мечом в руке, что он мчится верхом в атаку на врага, ощущая запах пота, крови и железа, то теперь следовало быть особенно осторожным. Потому что смерть во сне перестала быть просто метафорой.
Погибнешь там — погибнешь здесь.
И утром из сна могла возвратиться не сияющая фигура победителя, а труп в латах, окровавленный, с раной от копья в груди или с рассечённым черепом. Иногда — отдельно отрубленная голова в шлеме, катящаяся по простыне, оставляя за собой следы крови. Всё это происходило с хрустом и тупым звуком падения.
Живые тела исчезали, а мёртвые — возвращались.
Говорили, что в больницах стало не хватать холодильников для «спящих». На улицах ночью слышались крики — те, кто пытался проснуться, но не мог, зависая между снами и явью.
Иные же, напротив, испытывали восторг.
Например, жена того рыцаря, пока он погибал под мечом, могла в то же время наслаждаться великолепием висячих садов Семирамиды. Там воздух был густ от ароматов лотоса и роз, вода журчала по мраморным ступеням, вокруг сверкали огни, отражаясь в золотых вазах. Она шла босиком по влажной траве, ощущая прохладу камня под ногами, слышала пение птиц, не существующих в нашем мире, и смеялась от счастья.
И если бы её кто-то дернул тогда за плечо и сказал: «Проснись!» — она бы отказалась.
Так сон стал новой реальностью — более заманчивой, более опасной, чем сама жизнь.
И в этом мире пожелание «Сладких снов» стало звучать как предупреждение, как последнее напутствие перед переходом в неизвестность.
Бывало и другое — куда менее трагическое, но куда более пикантное. Мужчине могло присниться, что он оказался в гареме, среди шелков, ароматов восточных благовоний и десятков чарующих красавиц, которые ласкали его, шептали на ухо слова любви, гладили волосы, угощали виноградом и мёдом, укладывали на подушки и не давали покоя ни днём, ни ночью. Сон был столь реален, что кожа помнила каждое прикосновение, каждое дыхание, каждое слово, произнесённое на непонятном, но безумно сладком языке.
А утром мужчина просыпался — не в дворце, а в собственной спальне, но весь в губной помаде, с царапинами и засосами на шее и груди, с ароматом чужих духов, который никак не мог исчезнуть. И если бы это было всё — можно было бы списать на фантазию, но бельё, простыни, даже подушка пахли восточными благовониями.
Законная супруга, увидев такое, устраивала сцену. Летали тапки, чашки, порой и утюги.
— Я не виноват! — кричал в отчаянии бедняга. — Мне просто такой сон свалился на голову!
Но суд, куда дело часто доходило, не принимал таких оправданий. Судья лишь хмурился и говорил:
— Будь вы человеком высокой нравственности, подобное не представилось бы вам и во сне.
И супругов разводили, а в решении писали сухо: «Несовместимость в сфере виртуально-сновидческой реальности».
Но это ещё было полбеды. Настоящий ужас начинался, когда из сна вываливался ребёнок. Да-да, живой, дышащий, розовый младенец, завернутый в пелёнку, пахнущий молоком и сном. Генетическая экспертиза показывала невозможное: мать — замужняя женщина из одного конца города, отец — неведомый мужчина, предположительно участник того же сновидения. Учёные ломали головы, как так могло произойти, а ревнивые мужья — топоры.
В хрониках суда появлялись ужасающие строки: «Преступление, совершённое под влиянием сновидческой ревности». Мир становился всё более странным, а сны — всё более реальными.
Недавно я прочитал в газете историю, от которой мороз пробегает по коже.
Один маклер, обременённый рутиной бумаг, заснул прямо на рабочем месте — за столом, рядом с гудящим ксероксом. Сон настиг его внезапно, как короткое замыкание в мозгу. Начальница, дама решительная и строгая, подошла к нему, чтобы отчитать за лень. Но не успела она коснуться его плеча, как мужчина исчез прямо у неё на глазах. Остался только запах тонера и лёгкий вихрь воздуха.
Пять минут спустя все в офисе услышали странное, влажное шуршание.
На месте исчезнувшего работника появился огромный питон, толстый, блестящий, с глазами, похожими на две жёлтые лампочки. Его брюхо было чудовищно распухшим — там, внутри, явно находилось что-то живое. Точнее — кто-то.
Когда до сотрудников дошло, что именно, офис превратился в панический ад: женщины визжали, бросая бумаги и сумки, кто-то падал в обморок прямо на клавиатуру, а самые смелые мужчины, побледнев, вылетали из помещения, как пули.
Питон шипел, брызгая слюной, но не мог сдвинуться с места — слишком тяжёл был его «обед».
К счастью, охранник, бывший полицейский, успел среагировать. Он вбежал с винчестером, крикнул «всем лечь!» — и выстрелил. Пуля разорвала голову змее, и офис залило кровавыми брызгами. Маклера извлекли — бледного, едва дышащего, но живого. Реанимация длилась долгие часы. Врачи говорили потом, что желудочный сок чудовища разъел его кожу до такой степени, что он теперь походил на ожившего мертвеца. Кожа стала серой, матовой, глаза — тусклыми, а движения — неловкими, будто чужими.
Теперь он пугал прохожих своим видом, и дети плакали, завидев его в окне. Зато на работе он больше никогда не спал. А от одного только слова «Амазония» его начинало тошнить.
Не страшно, когда из сна появлялся один лишь питон — к такому уже почти привыкли. Гораздо хуже, когда вслед за заснувшим на кровати бухгалтером или студентом выползали целые орды кошмаров. С потолка с грохотом сыпались стада слонов, затаптывавшие мебель и стены, рушившие перекрытия, ломавшие дома хоботами, — и всё это среди ночи, под рев сирен и вопли жильцов. А следом, будто по расписанию, из разверзшейся трещины между мирами валились аллигаторы, щёлкая пастями, из которых текла мутная болотная жижа.
Иногда над домом поднималось облако — не из дождя, а из тучи москитов, размером с голубя, впивавшихся в всё живое. А с потолков спускались летучие мыши-вампиры, огромные, с телами, покрытыми серыми язвами, шевелящимися, будто дышащими. За ними прыгали и хлюпали по асфальту жабы размером с собаку, чьи спины блестели от яда, и каждая капля, упавшая на кожу, прожигала её до кости. Иногда прямо на улицах, среди машин, оказывались акулы, трепещущие и рвущие зубами воздух, будто пытаясь ухватить саму реальность. Их быстро утилизировали военные — но кто сказал, что ночью не появятся новые?
А в соседнем городе недавно рассказывали о куда более ужасном: из сна солдата-историка вывалились два динозавра — один похожий на тираннозавра, другой на безымянное чудовище из кошмаров. Они сожрали десяток бойцов прямо в казарме, смяв стены, как бумагу. Бронетехника оказалась бессильна: пули и снаряды лишь раздражали тварей. Лишь спустя час, когда подоспел спецотряд с гранатомётами и напалмом, удалось свалить монстров. После этого попасть во сне в мезозойскую эру считалось худшим проклятием: мало кто возвращался живым, а вернувшиеся долго ещё кричали ночами, чувствуя запах влажной листвы и крови.
Хотя, признаться, и современная саванна со львами тоже не подарок: представьте, просыпаешься в палатке, а рядом — царь зверей, обнюхивающий твой спальник. Или хуже — целая стая гиен, визжащих и рычащих. А про существ с иных миров и говорить страшно! Порой в разных уголках планеты внезапно появлялись плотоядные улиткокрабы — чудовища, у которых нижняя часть тела — склизкий панцирь, из которого высовываются десятки клешней, а верхняя — нечто вроде головы моллюска с глазами на стебельках и пастью, усеянной зубами, как у пилы.
А были ещё стрекожирафы — ядовитые твари, у которых тело вытянуто, как у жирафа, но кожа прозрачная, словно стекло, внутри переливаются токи зелёного света, а вместо рта — хобот, впрыскивающий яд. Они летали медленно, но смертельно точно — одно касание, и человек превращался в дым.
Не зря теперь в каждом многоэтажном доме стояли не только огнетушители, но и огнемёты, пулемёты, а порой и мечи. Хранить средневековое оружие снова стало нормой. Учёные записывали каждое новое появление тварей как сенсацию — открытие века! — а простые люди видели в этом лишь страшную игрушку судьбы.
Иногда рассказывали и о более "мирных" снах. К примеру, человек засыпал и оказывался на борту пиратского корабля, под развевающимся чёрным флагом. И вот — перед ним бородатые морские волки, одетые в тряпьё, с саблями и мушкетами, а сам он — в джинсах, кроссовках и с планшетом в руках. Пираты вылупляют глаза, переглядываются, потом один, прищурясь, спрашивает:
— Ты кто, дьявол морской, или дух штормовой?
И хорошо, если не воткнёт саблю сразу — тогда есть шанс объяснить, что ты «путник во сне». А если нет — проснуться уже не получится.
Но хуже всего было тем, кому снились Луна или другие планеты. Некоторые возвращались в постель иссохшими, обугленными, с телами, будто прошедшими через радиационный ад. Излучение от них было таким, что приходилось вызывать службы дезактивации. Другие, наоборот, замерзали до синевы, обросшие инеем, с замерзшими слезами на ресницах — видимо, побывали где-то на Плутоне, где температура не поднимается выше минус 230 градусов Цельсия. Такая "космонавтика" никому не улыбалась — разве что могильщикам, у которых всегда была работа.
А ведь некоторые умудрялись провалиться во сне в тюрьмы, катакомбы или вулканы.
Представьте: открываешь глаза — вокруг сырые стены, капает вода, слышны шаги заключённых, и каждый смотрит на тебя, как на нового мясного гостя. Или другое — ты стоишь под землёй, вокруг сталактиты, с потолка падают капли серы, и вдруг одна из них прожигает пол — и ты понимаешь, что под ногами кипит магма.
Главное тогда — сориентироваться, взять себя в руки и проснуться, пока не расплющит камнем или не испечёт лавой.
Мир стал зыбким, как зыбь сна, и никто уже не мог сказать, где заканчивается сон — и начинается жизнь.
А вот влюблённые быстро нашли, как использовать это чудо в своих целях.
Они договаривались, где встретятся в грёзах — на морском берегу, в старинном саду, под сводами готического собора или в номере отеля на Марсе, — и там проводили всю ночь, наслаждаясь каждым мгновением. Их тела исчезали из кроватей, а души соединялись в той реальности, где всё было возможно. Родители спали спокойно, полагая, что их чада видят обычные сны, не догадываясь, какие страстные приключения переживают их дети во сне.
Сон, однако, был теперь не иллюзией, а действительностью — со всеми юридическими последствиями. Некоторые пары во сне венчались, устраивали свадебные пиры, подписывали документы — и утром всё это оказывалось реальным. На пальцах блестели кольца, а на тумбочке лежало свидетельство о браке с подписями свидетелей и печатью «Межреестра Сновидческой Реальности». Родителям оставалось лишь пожимать плечами и признавать законность супружеских отношений, ведь всё оформлено по букве закона — пусть и «сонного».
По такому же принципу действовали и враги. К примеру, два соперника — чиновники из разных министерств — не могли поделить женщину. Один бросал вызов другому не на словах, а во сне: «Встретимся, мол, на рассвете в Испании, под стенами Толедо, четыреста лет назад».
И вот — взвизг сабель, запах пыли, старинные шпаги, плащи, мушкеты, — всё как положено. Один падал, другой возвращался в кровать, тяжело дыша и чувствуя запах пороха на руках. А утром полиция находила тело — без ран, без признаков насилия, но с выражением ужаса на лице.
Что тут докажешь? Где свидетели? Где место преступления? Попробуй предъяви орудие убийства, если оно осталось в XVI веке, в другой стране, в другой эпохе! Судьи разводили руками. Правосудие оказалось бессильно перед сновидениями.
И всё чаще говорили, что вреда от этих «сонных» путешествий больше, чем пользы.
Человечество пыталось понять, в чём же причина. Учёные строили гипотезы, политики — комиссии, теологи — молебны.
А я давно догадался. Где-то в глубинах космоса, среди астероидов и обломков древних цивилизаций, висит инопланетная машина. Возможно, её оставили случайно, как забытый прибор. Возможно, специально — в подарок или наказание человечеству.
Эта машина исполняет желания людей, но не те, что произносятся вслух, а те, что скрыты в подсознании. Она улавливает слабые мозговые волны сна, тот самый диапазон частот, где живут мечты, страхи, страсти и тайные намерения, — и принимает их за команды.
И исполняет. Слепо, точно, без морали и жалости.
Но человек не может управлять своим подсознанием. И потому он то умирает от собственных кошмаров, то влюбляется в вымышленных существ, то возвращается калекой из собственного сна.
Если только... не тренируется.
Я — психотерапевт, и я понял суть происходящего раньше других.
Я изучал техники осознанных сновидений, контроля эмоций, самопрограммирования мозга, и научился управлять своими снами, как реальностью. Мне снились сундуки с сокровищами, заржавевшие замки, сквозь которые я пробирался, чтобы забрать золото пиратов и принести его в наш мир — и оно действительно оставалось у меня по пробуждении.
Я охотился на инопланетных зверей, похожих на металлических кентавров, с ручным пулемётом в руках, чувствовал запах их крови — жидкого света, и возвращался победителем.
Я вылавливал ихтиозавров динамитом, стоя на борту старинного траулера, и никто не предъявлял мне штрафов — Госкомприрода бессильна против снов.
Я фехтовался с испанским грандом, защищая честь прекрасной дамы, и шпага звенела, как струна, а розы сыпались под ноги.
Я летал на воздушном шаре над армией южан во времена Гражданской войны в США, чувствуя запах гари, слыша барабаны и крики.
А порой мне снились корабли тридцатого столетия, сражающиеся с чуждыми цивилизациями, и я стоял у пульта управления, направляя плазменные лучи в бездну.
И я всегда возвращался живым, невредимым, богатым и счастливым. Потому что я знал — сон можно контролировать. Может, поэтому я до сих пор живу спокойно,
пока над Землёй летает эта чудо-машина, исполняющая человеческие желания во сне.
Для кого-то — проклятие. А для меня — величайший дар Вселенной.
(22 июля 2015 года, Винтертур,
Переработано 26 октября 2025 года, Винтертур)