1-993

__

Эти два дня – 4 и 5 июня – оформлял обходной лист. Новое-старое положение, новые-старые ощущения. Теперь я никто; некто во Вселенной. Я не ожидал, не ожидал, что так будет тяжело. Тяжело в испуге ощутить, что ВСЁ порвано и не осталось НИЧЕГО. Я же не фанатик, это баптисты – кремни, а меня моя собственная мысль бьет изнутри. Словно ударили поддых. Хочется только стонать, отвернувшись в дальний угол. У меня пересохли губы. Тут уж всякие иллюзии выявили бы себя, но нет у меня иллюзий. Впрочем, я уже несколько привык – если только можно привыкнуть к умиранию. Только терять не привык, но я делал всё, что полагается, достаточно решительно. Впрочем, прятался, пугался знакомых – всё же не избегнув многих встреч. Я вышагивал по кишке коридора, а вдали были знакомцы – такое может присниться. Или то, как я рванул, чтобы успеть завернуть за угол, пока знакомец стоит ко мне спиной. Звонил на пыльной, пустынной и жаркой улице – трубка телефона-автомата была непривычно тяжела, а сам автомат оказался неисправным. Мимо прошла курочка и видно было, что ей особенно некуда идти и она смотрела на меня…

Еще зарплату получал: народу было много, а одна тетка влезла без очереди – уж ее шпыняли! Со всех сторон только и неслось по нарастающей – она стояла спиной – и один дядя заявил под правым моим ухом: «Это у ней порядочности нет» и т. п., а под конец выкрикнул: «Быдло!»  Другие: «Культурная нахалка!»

У института было много народу средних лет – как я потом понял, бывшие выпускники – и меня это зрелище немного утешило: нет, вот таким я быть не хочу и не завидую – молодым завидую.

Всё, что было за день,  «и всем книгам в мире не вместить»!

А каким неожиданно жарким было моё вечернее солнце – глаз нельзя было открыть, потому что оно плескало в них расплавленным золотом; я загорал немного, закрыв глаза. Мама вышла и говорила: «Какой же ты худой; и лицо худое – что же ты алоэ не пьешь», перейдя, в конце концов, на болтовню и сплетни. Мне было тяжело ее слушать, мне сейчас всё тяжело, но особенно  слова…