Сансара, энтропия и тепловая смерть вселенной

А все-таки в холодное живем мы время, в холодном мире, с холодными людьми. Они говорят о тепловой смерти вселенной. Эта научная гипотеза, хоть и не вполне состоятельная с научной точки зрения, возымела такое культурное значение, что и поныне ею любят спекулировать некоторые ученые, особенно далекие от физики и склонные объявлять о ней как о научном факте. С большой нежностью вспоминаю, как д-р наук, заведующий кафедрой психофизиологии вел лекцию и, как мне тогда казалось, сентиментально вешал лапшу на уши ничего не подозревающим студентам по поводу этой самой тепловой смерти. Я нашел учебники по термодинамике и все перепроверил.. и пусть мы не умрем от тепловой смерти вселенной, есть вопрос более насущный - найдется ли чему умирать. Еще в это холодное время говорят о глобальном потеплении, которое уже стоит на пороге, и, кажется, ждет, когда ему откроют дверь. Что-же, вся надежда на него. И на углекислые выбросики в атмосферу.

Одна из часто называемых угроз этого потепления – таяние ледников. А таяние ледников – это очень важная тема. Вероятность оказаться уязвимым вызывает тревожные чувства. Чтобы этой вероятности избежать, выращивается, например, ледник. Живя с ним вместе, тот, кто его вырастил, постепенно, но верно промерзает, становясь невосприимчивым к теплу и жару, к языками пламени, страсти и ненависти, к возрождающему к жизни пламени Феникса, выжигающей лаве и другим субстанциям, заставляющим  крутиться колесо сансары, любить, переживать и гибнуть. Но в холодном мире, где на сотни километров нет ничего, кроме льда и снега, чтобы выжить приходится строить иглу.

Холодный мир – человеческий мир, не природный. Инертность психики, вероятно, проистекает из инертности речи, из неумения людей говорить, и холодность как заведомый отказ от надежды, что другой сможет понять, что ты ему говоришь. Говорящие, мы пользуемся этим слишком плохо, недостаточно, не умеем говорить до конца, не находим сил и бросаем попытки изъясниться на полпути, причем в самом неприглядном, трудном месте. Прекращая разговор с другим именно здесь, со временем начинает захватывать мысль, что это и не промежуточное звено, не перевалочный пункт от вас, незнакомых друг другу людей к знакомым и близким, не часть пути, а начало и конец, непреодолимая стена, мертвая точка. Речь другого начинает восприниматься как ветер, как некая третья сила, и отношение к ней становится таким же: с ней борются или уклоняются, иногда ждут, что она сама, непредсказуемая, изменит направление.  Тогда с человеком перестают говорить, по-настоящему перестают, будто и не предполагая возможным, что этот путь можно пройти вместе.

Кто-то заводит собачку, кошечку, а кто-то - свой персональный ледник. И он также требует уход. Его нужно водить на прогулку, ловить всякие Титаники, можно иногда шлифовать и не забывать периодически наращивать ледяной покров. Для этого очень эффективно, например,  закатать кого-нибудь в асфальт. Если не проявить должной ответственности, ледник начнет подтаивать. Он ведь тоже жрать хочет.

Эта ирония не призвана кого-то на что-то замотивировать, может лучше бы её здесь и не было. Это не завуалированное обвинение. Я оставлю этот абзац только с тем, что считаю за ним один маленький и очень полезный эффект. Не надо не забывать, какие мы всё-таки идиоты.

Где граница между вынужденной необходимостью сохранять свои ледники, чтобы защищаться от еще более холодного мира, и волнующей открытостью, теплотой, которая не только грозит ледникам уничтожением, а человеку тревожной уязвимостью, но, нагревая все пространство вокруг, и вовсе делает их ненужными? Никто не желает оледенеть. Но и граница эта размыта, а может и потеряна.

Глобальное потепление, учитывая непродолжительный срок наблюдения за среднем земной температурой, наличием естественных климатических циклов Земли, накладывающих друг на друга и плохо изученных, а также стремления современной и благополучной части социума к паранойе, я считаю за фарс. Для меня на данный момент это явление социокультурное. Для меня это крик о беспомощности. Если прислушаться к этому дискурсу, то сначала услышишь чувство вины за индустриальный эгоцентрический гедонизм,  капиталистическое равнодушие, и, в конечном итоге, потребительское отчаяние, заточившее, изолировавшее человека от человека в невиданных масштабах. Мотив о конце света, кажется, всегда будет сопровождать человека, в какой бы он эпохе не родился. По различию форм проявления этого мотива можно предполагать, какой внутренний конфликт за ним стоит.
Глобальное потепление - это агония чувств, крик человечества, которое утрачивает возможность эту границу, между оледенелостью и теплотой, отыскивать. Выдуманное или имеющее под собой реальные основания – это проблема романтизма, доверия, отношений, протеста потребительскому безумию, повод, чтобы заявить, кричать о страхе перед теплотой и при этом не выдать собственной слабости.

Я один из тех людей, кто не знает, где проходит эта граница. И от этого бывает очень тоскливо, порой возникает озлобленность на самого себя, и желание гибнуть, выживать и гибнуть, чтобы хоть как-то оправдать свою оледенелость. Якобы защищающую, якобы от других. Сомневаюсь, что это вообще можно знать. Зато можно попытаться стать теплее. Смело принимать ледяные стрелы, - если они летят, то только по одной причине - чтобы сохранить тепло, и отзываться, упорно отзываться до тех пор, пока для другого со всей очевидностью не проявится отсутствие в них необходимости.
Такая вот невеселая участь бедного и доброго человеческого сердца, которое хочет любить немного более того, чем ему судьбою выпало любить легко.