третье воскресенье июля

Майна по- малу,-
Рыжиков придержал рукой каску, чтоб не свалилась,
когда он запрокидывал назад голову, подавая команды крановщице.
Последний "подъем", как родной, вписался в габарит вагона,
находившегося  в хвосте длиннющего  состава.
Сцепщик, стоявший на подножке, что- то прокричал по рации.
Поезд дернулся, и заскрипел колесными парами по изношенным рельсам.
Обдало запахом гари, а уши заложило от протяжного паровозного гудка.
- Пошёл, пошёл родимый!-   Рыжиков снял каску, вытер пот,
крупными градинами стекавший со лба.
 Трубы, прокатанные и обработанные на точных станках, как те пирожки,
все еще источали печное родительское тепло.
 Теплым был и июльский вечер.
Жарко ли, холодно ли- Рыжикову не раз приходилось
 "шабашить" подручным на ремонте  еще не остывших печей в добром старом мартене,
откуда прокатчикам привозили на жд платформах свежеотлитые чушки.
Не чужим он был и на станции, где в лютый мороз,
 с помощью  лопаты и какой-то там матери
чистил замусоренные днища вагонов, готовя их к погрузке.
И это при том,  что основная работа у него была связана с ремонтом тех самых  станков..
Какой из меня металлург, - думал он в третье воскресенье июля.
 Под расцвечивающий ночное небо фейерверк мечталось только об одном-
поработать бы еще годков пять, и не попасть под сокращение,
 дамокловым мечом, висящее  над головой  пенсионера.
Он пригладил рукой все еще густые волосы, и надел каску,
центруя ее по- армейски,  ребром ладони.
- мы еще повоюем!
Вечер то какой.. Ах!
 Удивительное дело- на фоне  оглушительного  грохота падающих в карманы труб,
 и пронзительного свиста издаваемого резцами отрезных станков,
 Рыжиков  отчетливо расслышал сверчков,
 которым до его забот  не было никакого дела.
На изломе лета они спешили пропеть свои гимны.
Ведь ночь в июле, как жизнь,  такая короткая..