Холст смерти. Глава 18

Когда Ева наскоро разбирала вещи, уже принесённые с первого этажа Даниэлем, то обратила внимание на то, что не только её старенькая кукла Пьеро, а ещё и её тетрадь в одной из сумок положена поверх одежды и прочего. Значит, Дани вполне мог её пролистать и прочесть там что-то...

Она добрых десять минут думала, какое ей платье одеть, чтоб то понравилось Даниэлю, но в один момент решила, что всё же лучше джинсы. И потом она направилась на встречу с одним из самых удивительных и недобрых мест Мидиана. И предварительно она отложила его майку, чтоб возвратить ему. Мало ли «реликвий» в виде сорванных с его рук кожаных ремней и всего подобного имеется у его фанаток…

В дымчатой темноте они прошли по дороге до руин усадеб, по бокам которой чернели скованные молчанием строи деревьев. Их силуэты пугали. Меж стволов и в кронах извивалась жуть. Еве казалось, что если обернуться назад, то можно обнаружить в отдалении таинственную фигуру, что скользит, преследуя… И ей хотелось прильнуть к плечу Даниэля, когда чуткий слух улавливал очередной шорох. Но она и так была под его крылом. Он непринуждённо и легко говорил о чём-то в эти минуты, но после моя Ева уже не вспомнила бы, о чём именно. Она лишь упивалась его голосом. Тем самым, про который писала, который так часто звучал из её наушников. И в каждой ноте его она открывала особое очарование. Ева хотела наслаждаться этими негой и дурманом бесконечно… И дурная опаска отхлынула от неё. Ей казалось, что она парит в синей темени наедине только с ним и со своим жгучим и ласкающим осознанием, что он рядом. 

А затем – ветошь каменных остовов стен, плывущих в мареве мрака. Корабли, что держат курс в поглощающее их небытие. Даниэль и Ева свернули направо и оказались меж нагими громадами. Он вёл по тропе, известной ему, что пролегла меж этого города-призрака. На стенах дрожали тончайшие сети ещё нераспустившихся вьюнов, меж обвалившейся фундамент пробивались прозрачные веера молодой поросли. Здесь гулял только ветер, насыщенный запахом влажной земли и тлеющего снега.

Она смотрела на его точёный профиль иногда. Это упоительные, совершенные линии, чуть растушёванные теменью. Даниэль промолвил, медленно глядя по сторонам: 

- Мне всегда нравились эти руины. Они спокойны. Они наводят на некоторые мысли…

И он замолчал, предположив, что сейчас вовсе не время для его философии. Ева поинтересовалась вкрадчиво:
 
- На какие именно?

- То, что должно исчезнуть, исчезнет. И в этом нет ничего страшного. Так должно быть. Страны и города стираются с лица земли. Реки меняют русла. Седины, как пепел прожитых лет, окрашивают волосы. Всему есть свой пролог и начало. Всему есть эпилог и погребальные отпевания. А между ними как раз то, что называется жизнью. А она не длится бесконечно... И если сейчас прислушаться, то можно здесь различить реквиемы, литии...

Он грустно улыбнулся и взглянул на неё. Её затронул этот фатализм в нём. Он говорил размеренно и рассудительно, без трепета в голосе и без сожаления тому, что смерть настигнет всех. И его. И к Еве подкралась мысль, что, возможно, он сам хочет скорейшей гибели. И ей стало горько от его тоски. Что у него произошло? Что его мучает уже так долго?.. Всё это её захлестнуло. Но Ева, чтоб в очередной раз не в такт не показывать свою впечатлительность, заговорила об отвлечённом:

- В детстве я думала, что здесь живут привидения. Поэтому сейчас немного щекочет страх.

Он стал весел. Он рассмеялся и рассудил:

- Нашла, кого бояться! Ты, юная девушка, идёшь посреди ночи по безлюдным трущобам с малознакомым тебе типом.

И он тем самым задал ей новое настроение. Ева заметно просветлела, и отреагировала на его слова уже в приподнятом расположении духа:

- Как ты можешь быть малознакомым, когда я слушаю твои песни и читаю твои произведения? Творчество же отлично отражает человека. Вряд ли ты маньяк и будешь покушаться.

…Но следует здесь заметить, что первая ассоциация у Евы со словом «маньяк» была с Кристианом. Даже не с Андерсом. А именно с де Снором. Она часто замечала, что из его полупрозрачной чистейшей кожи, жеста чудесных тонких рук, из его гения будто бы сочилась странная чернота, невидимая для глаза. Она ощущала, что от него исходил дух древнего склепа или замка, где скитаются тёмные силы. Что-то интуитивно ей это подсказывало.

Даниэль её подстегнул:
 
- Может, тебе только кажется!

Ева ответила тем же: 

- О, всё возможно. Тебе же тоже неизвестно наверняка, может я расчётливая шпионка Андерса.

Он разыграл драматичную мизансцену, словно он в отчаяние перед ней силится разорвать на груди своей кофту:

- Разбей мне сердце, да! И за проживание заплати! И нет больше доверия у меня!
 
Ева смотрела на него светло и умилённо. И она убрала с его лица упавшую прядь, встав на цыпочки. Между ними возник долгий взор, обращённый друг на друга – это мгновения, в которых зреют откровения головокружительного и горячего шёпота в разрывах между сплетениями губ. И предчувствие этого нахлынуло стремительно и обильно. И только бы лишь имело место крохотное движение с его или с её стороны, то они безрассудно поддались бы этому, но… Ева честолюбиво приподняла подбородок с невинно-надменной улыбкой на лице.

Донеслись громкие незнакомые голоса. Возможно, это был даже слуги Вуна, хотя мой герой точно знал, что они были здесь вплоть до поздних сумерек, карауля возможный выход Евы, а потом уехали. Даниэль завёл её в тень одной разрушенной стены, и они секретно начали наблюдать. В метрах тридцати от них шла съёмочная группа одного местного телеканала, что специализировался на чертовщине. У моего героя как камень упал с души, когда он понял, что сейчас Еве ничего не грозит. Те люди остановились, выбрав для ведущего самый гиблый и мрачный фон развалин и леса. И тот говорил в объектив изумлённо: «Сейчас вы, наши телезрители, сами поняли, что камеры и любая техника в той зоне прекращает работать! Я восстановлю для вас картину произошедшего. Мне удалось открыть ту дверь!.. Буквально на несколько секунд я сделал это! Оттуда просочилось алое свечение… И (внимание!) тот, кто был по ту сторону с силой потянул ручку на себя. Я мельком видел его. Отвратительное существо, покрытое чешуёй и напоминающее космического пришельца… У нас появились новые факты для теории и её доказательства, что раскроют тайну!..»

Хоть в одном тот человек не соврал: аппаратура действительно там была неисправна. И они ушли. Ева усмехнулась и промолвила саркастично:

- Вот так рождаются «познавательные» передачи про мистику. А если ещё наложить поверх видео драматичную музыку, сделать так, чтоб голос за кадром переигрывал, пригласить множество шаманов, гадалок, магов с бульваров, соответственно наряженных, то программа будет иметь колоссальный успех, что, собственно, и происходит. Коммерческая ересь.

Даниэль проговорил ей с многозначительным и довольным прищуром:

- А я смотрю, ты понимаешь, что к чему.
 
И буквально через несколько минут перед ними предстал тот легендарный портал…
Как часто то, что числится в сенсациях и чудесах мировых масштабов на деле выступает скучным. И зачастую то, что окружает каждого в неприглядные будни, по сути, и является удивительным. Увиденное ими принадлежало к касте первых явлений. Ничего особенного. Небольшой пятачок поляны, где сотни ног любопытных изо дня в день толкли грязь. Низкорослый забор деревьев. И, соответственно, сама виновница торжества – белая дверь. Здесь не ощущалось ничего давящего на психику, ничего внушающего подсознательный кошмар. Ничего не леденило вены, кроме натурального проявления того, что место данное связано с нечистым – это отпечатки отчаяния тех потерянных девушек на обратной стороне двери. Застывшие полосы брызжущей крови, испачканные в алой липкой влаге следы от ладоней и ногтей. Ева смотрела с огромной и колкой жалостью во влажных глазах на этот холст, где творила сама смерть. Она приложила свою руку к тёмным отпечаткам расправленной кисти одной из несчастных. Видя это, Даниэль неожиданно для себя оторопел:

- Не делай так!..

И она отдернула руку.

Скоро поляна та осталась пустой в ночном мареве, белея неподвижным прямоугольником, поскольку Даниэль и Ева ушли.

Так ли это явление особенно? Оглянитесь: сколько вокруг таких закрытых дверей с вмятинами от ногтей на обратной стороне, с воплями страха и боли, что остались вне досягаемости слуха. За ними – люди, которые никому не нужны со своей болью. От подростка, чьи переживания игнорируют родители, до немощного и больного старика, оставленного до конца дней в доме-интернате. В каменном хладнокровном молчании и безучастности, что так часто пропастью зияют между людьми, можно различить слова: «Услышьте меня! Я живу среди вас. Мне плохо. Я же ничем не отличаюсь от вас. Дайте мне хоть немного тепла.»

А дымная темнота всё длится…