Скромный рассказ об эффективности и компетентности

Скромный рассказ об эффективности и компетентности.

В конце июля взялся я за площадку для отдыха на нашем участке. Отсев для бетона был куплен заранее, весной. Случайно попался мраморный, очень похожий на песок по цвету, поэтому и привлекал внимание местного населения. И вот однажды, одетый по-рабочему, я гружу строительную тачку моим светло-бежевым с блёстками отсевом.

Краем глаза вижу, что по нашей улочке идут двое бомжеватого вида. Парочка производит много шума, поскольку для таких людей просто пройти по улице совершенно невозможно.


Один держит в руке самодельный поводок, на котором вертится молодой весёлый чёрный пёс, вызывая яростный лай цепных собак, которые живут на нашей улочке в каждом дворе. Второй, пониже ростиком, катит за собой большую чёрную сумку на колёсиках, с которыми пенсионеры ездят в магазин за продуктами. Такие, или подобные им парочки, часто дефилируют по нашему посёлку. Кто-то собирает металлолом, кто-то присматривается к чему-нибудь на улице, что может им пригодиться.


Не обращая внимания на парочку, продолжаю грузить совковой лопатой светло-бежевую сыпучую субстанцию в тачку. При этом смотрю в забор, повернувшись к улице спиной, чтобы не вступать в бесполезные разговоры. Но... не тут-то было. Кудрявый сивый красавец, шедший впереди с собакой уже миновал мою спину, но его друг, низенький, до черноты загорелый корефан встал точно у меня за спиной.


- Эй, ты, я тебе говорю, - упираясь взглядом в мою спину, он требовал внимания к своей персоне. Видимо, какую-то важную сентенцию он уже выдал, но я его не слышал.

Я повернулся к нему, не выпуская из рук лопаты, что должно было означать - "мне некогда заниматься пустобрёхством и я могу этой лопатой приложить, ежли что".

- Что строишь, спрашиваю?, - шепелявым, но громким голосом призвал бродяга моё внимание. С первого взгляда становится ясно, что он пьян. Его приятель оказывается умнее - он дергает его за рукав грязной чёрной крутки, призывая идти дальше, видимо, хорошо понимает язык совковых лопат.
 
- Чего ты хочешь?, - это уже я начинаю проявлять чудеса терпения и благодушия. Произнося эту фразу, я подробно рассматриваю забулдыгу, решая, что дальше делать. Он маленького роста, на голову ниже меня. Отросшие поседевшие волосы, загорелая кожа, сильно поношенная одежда, беззубый рот, в котором живёт своей жизнью плотный розовый язык. На тёмном лице выделяляются большие необычные глаза. Кроме нестандартно большого размера они светлы и живы. По краю радужка  серо-голубая, дальше ярко-голубая полоска, а зрачок окружает ярко-жёлтый круг. Зрачок на правом глазу отблескивает чем-то мутным, зато левый чёрен и глубок.
 
- Слышь, может есть какая работа у тебя, дак я ... Я ваще-то мастер-краснодеревщик, из дерева могу што хошь сделать.

Это заявление меня слегка трогает. Именно так я всегда говорю, если разговор заходит о работе с деревом - "из дерева могу сделать всё: от женского украшения до космического корабля". Но мужик уже насладился моим вниманием и подошёл к куче
отсева, протянул руку, захватил шепоть и перетирает его между пальцами.

- Слышь, а этта што такое за песок странный? - спрашивает он у меня, проявляя необычную заинтересованность.

- Это не песок, это отсев.

- А почему он такой лёгкий?
 
Этот его вопрос никак не вяжется с его осведомлённостью в обработке древесины (даже если это правда).
 
- Это мраморный отсев, - мой ответ его восхищает - глаза вспыхивают интересом.

- Где достал?
 
- Просто купил. Нашёл в интернете объявление, заказал и привезли.

- Сколько здесь его?

- Шесть кубов.

- Сколько отдал?

- 4,5 тысячи.

- О, это нормально. Он такой лёгкий, как манная каша! Это на подстилку, да? - продолжает интересоваться он. Даже речь становится более внятной, теряя пьяную захламлённость.

Меня же, в свою очередь, удивляет его схватывание сути на лету. Я дейстивтельно покупал отсев для подстилки под тротуарную плитку, решив благоустроить двор этим летом.

- Да, когда его водой прольёшь, уплотняется и держит очень хорошо - объясняю я, но ему мои объяснения не нужны - ему хватило помять пару секунд отсев в своих пальцах, чтобы уловить все прелести этого строительного материала.
 
- Да, таким можно работать, - его лицо озаряется пьяной улыбкой.
 
- Слышь, как тебя зовут-то? - мужик явно не хочет завершать разговор, чувствует, что я понимаю его интерес. Но его более рослый друг снова дёргает его за рукав, призывая закончить этот бесполезняк и идти дальше. Мой собеседник не обращает на
него не малейшего внимания.

- Андрей.

- А я Рома! - он широко улыбается, думая видимо, что я тоже должен радоваться нашему знакомству.

- Слышь, я из дерева тебе могу любую штуковину, самую замудрёную, вырезать, - Рома рисует свободной рукой в воздухе сложный вензель, демонстрируя предполагаемую сложность рисунка будущего изделия.

- Ну, столик журнальный, кухонный, табуретку. Телик смотришь? Вот, для телика столик могу, - его глаза оживляются, он переступает ближе ко мне и смотрит мне прямо в зрачки.

Я думаю, что мне делать с Ромой. Мне надо бы работать, я сам резчик не хуже, а, может даже лучше - всё-таки с высшим художественным образованием. Но мне почему-то интересна его речь, мне кажется, что его мгновенное понимание моего
мраморного отсева явно неспроста.

- Я тут живу, в соседнем посёлке за лесом - продолжает почти без перерыва Рома.
 
- Мне уже 55, какое теперь строительство!
 
Я молчу, потому что мне 56, а я только в раж вошёл по поводу строительства. Но Рома маленький, сухой и беззубый выглядит немощным, и слова его кажутся правдой.

- Я тут одному очень большому человеку, о-о-о-о, он очень большой человек! Я ему всё делал для его коттеджа: мебель, стол для биллиарда, мебель для сада. Мне бы никакая пенсия была бы не нужна - он хотел, чтобы я ему всё из дерева делал. Да
сгорел он, погиб в пожаре в своём доме. - Рома погружается в воспоминания, взгляд его снова замутняется, речь становится шепелявой, изо рта выскакивают брызги слюны.

- А я вот раньше на Оптико-механическом работал при социализме. Ну, знаешь, эти разные делали, слайды смотреть. Вот операция стоила пять копеек. Мы вдвоём возьмёмся на ночной смене, когда начальства-то нету, по 500 штук делали. Я в месяц получал по тыще рублей сдельно. А мастер узнал, прибежал и давай орать, типа, узнает начальство, приедет, да расценки-то все порежут - как жить-то будем? Ну, ни хера, нам по х... Всё равно было. Ну сделали по три копейки за операцию, дак мы ещё быстрее стали работать. Мастер бесится, а нам пох. - Рома сделал небольшую паузу, чтобы набрать воздух в свою тщедушную грудь.
 
- А я-то башкир, вишь ли. Ты вот, молодец, чисто русский, а я башкир, но здесь родился и живу здесь. Я-то резать по дереву не учился нигде. Пришёл из армии, мне родители выделили комнату с балконом в квартире. Я смотрю - в комнате-то нет ничего: ни стульев, ни стола. Как девчонок буду приводить? Посадить и то некуда! А денег-то нет на мебель. Думаю, можно же самому сделать! Мать мне с работы принесла две доски сухих. Я из них вырезал две табуретки для начала ... и пошло-поехало.

- Женщины увидели мою работу - просят, - "Рома, сделай нам такие же!" Ну, вот и началось. А я дерево-то не покупал. Пойду в лес, найду липку, али осину, берёзу. Гараж у меня был. Положу в гараж, выдержу лет десять, потом режу. Перед тем, как
спилить дерево-то, надо помолиться - своему Богу какому. Вот у нас, мусульман, это Аллах. Помолиться обязательно - ведь живое существо губишь, грех это! И ему объяснить надо, - "Я тебя пилю не просто так, ради забавы, а на изделие. Я тебе же жизнь продляю - будешь людям служить. Если повезёт, то долго!"
 
Вот я и услышал нечто созвучное моему пониманию мира. Когда-то я поступал точно так же. Я профессионально занимался плетением из лозы мебели и других изделий, и при заготовке ивы всегда общался с растением, которое срезал именно, точно таким же образом. Не потому, что у меня были какие-то особые верования, я не был друидом. Просто мне это казалось естественным. Ведь растения - это тоже живые существа. Они способны испытывать эмоции, общаться. Я прочувствовал это на личном опыте, а не из книг. Поэтому речь Ромы вызвала во мне внутри горячий отклик. Но я не успел озвучить его Роме, да ему это было и не нужно. Он смотрел мне прямо в глаза и видел, что я его отлично понимаю, несмотря на его пьяный башкирский акцент.

- Слышь, этта ... не учился я хотя резать-то по дереву, дак это из прошлых жизней видать осталось. Ведь была же прошлая жизнь! И в будущей ништо не пропадёт!

Его непоколебимая уверенность в собственном бессмертии сразила меня ещё больше, буквально наповал. Сколько людей уверены в том, что они живут один раз, что после смерти не будет ничего! И это порождает у них огромный страх перед своим концом. Сколько философов, религиозных деятелей сломали тонны копий в спорах на эту тему, так и не прийдя ни к какой истине! Но для Ромы, очевидно, вопрос перевоплощения после смерти и сохранения полезных навыков был решён, что удивительнейшим образом
сочетается с моими личными представлениями о жизни. Но я  потратил немало времени, изучая этот вопрос. Рома же решил его для себя намного проще. Его простота уже не стала казаться мне пьяной глупостью. Он стал мне как-то симпатичнее, ближе.

- Слышь, Андрей, этта ...  у меня такое ... я как будто тыщу лет тебя знаю.

Я молчу, просто смотрю ему прямо в его цветастые глаза. Не могу ему сказать, что да, так и есть, мы знакомы тысячу лет, а может даже и больше. Но моя речь, скорее всего, испортила бы напрочь глубину момента. Понимание, как оно есть, у нас в
глазах друг у друга. Он знает, кто я. Я знаю, кто он. Три минуты назад мы не были знакомы, а я мечтал двинуть его лопатой по горбу.

Момент нарушает кудрявый Ромин друг. Он вернулся к Роме, молча взял у него из руки ручку тележки и покатил её с собой.

- Вот, волнуется, да и х... с ним. Там, в сумке-то три бутылки, да мясо. Мы вот, давай, как нибудь придём к тебе в гости с моей-то, шашлыков нажарим, я тебе фотографии своих работ покажу.

Я думаю, как к его идее отнесётся Юля. Его внешний вид явно не внушает доверия. Рома читает по моим глазам практически мгновенно.

- Ну, нет, не здесь же - пойдём на берег, там мангал поставим, отдохнём.

Действительно, озеро всего в двух сотнях метров от нас. Я впечатлён его способностью читать мои мысли, поэтому начинаю думать потише.

- Ладно, Рома, мне надо работать, а тебя друг твой заждался, - говорю я подчёркнуто равнодушно, маскируя свою выросшую симпатию к этому совершенно незнакомому мне полупьяному человеку.

- А, обойдётся и без меня - дурное дело не хитрое. А мне уходить-то совсем неохота. А это ты чё, сам што-ли сделал?
 
Он показывает своим коричневым пальцем на металлические буквы на фасаде, сделанные из нержавейки бывшим хозяином дома. Буквы сложены в слово, обозначающее название нашей улицы. На облезлом фасаде они выглядят не очень, но Рома успевает их заметить. Он не даёт мне дать развёрнутый ответ.

- Андрей, ты художник, што-ли?

- Да, художник, - Я не успеваю за его реакцией. Он явно видит меня изнутри, тщательно скрывая свои способности за пьяненьким говорком. Он нисколько не удивлён - явно знал ответ заранее.

- А вот у нас в подъезде тоже художник живёт, Вовка Плотников. Недавно я выхожу на улицу покурить, а спички дома забыл. Возращаться не стал. Вижу - Вовка на лавочке сидит, подхожу к нему, мол, дай спичку. А у него в руке что-то завёрнуто в бумагу. Я спросил показать. Он развернул - вот такая крохотная,- Рома свёл свободные теперь руки почти вместе, показывая жестом размер Вовкиного произведения.

- Картина что-ли?, - я недоумеваю, явно опаздывая в понимании, в отличие от моего собеседника.

- Икона, маленькая. Божья Матерь. Вовка ждал на лавочке-то заказчика, вынес ему на улицу. Я смотрю, вроде всё так, пока глаза не увидел у Божьей-то Матери. Глаза-то, глаза!!! ... в них бесконечность ... - Ромины глаза стали ещё больше,
наполнились слезами, но не настолько, чтобы вытечь.

Я смотрю в его удивительные разноцветные глаза и ничего не понимаю. Только недавно он говорил, что он мусульманин, а теперь говорит о Божьей Матери, да так, как самый ярый православный не смог бы сказать. И сами его необычные глаза
выражают ту самую бесконечность, о которой он только что заявил. Мы стоим и смотрим в глаза друг другу. Мы оба знаем, что мы вечны. Мы оба знаем в этот миг, в чём суть жизни. Мы оба знаем, что это правда. Обычно людям требуется прожить полжизни вместе, чтобы почувствовать то, что мы с Ромой чувствуем в этот краткий миг.

Но этот миг прошёл. Рома встрепенулся и снова завёл свою песню о нашей дальнейшей встрече.

- Андрюха, ты сильно мне как-то так понравился, даже не могу объяснить. Ты можешь слушать! А я так что-то разболтался, идти мне надо. Я люблю поговорить-то, да меня не сильно слушают, чаще посылают всё подальше. Вот идёшь, бывало, спросишь кого, а они тебя матом, да ещё руки приложить норовят...

Я усиленно соображал, как мне теперь всё это устроить. Рома, на самом деле человек удивительный: искренний, умный, тонко чувствующий. Но в то же время пьяница и, видимо, бездельник. Скорее всего, общаться с ним, когда он трезв, большое удовольствие. Но Рома снова демонстрирует мне свои уникальные способности.

- Я сейчас ничего не делаю, потому что всё дочерям мы отдали. Я вот старшей-то Бэху-копейку купил, а младшая-то, ой какая красивая!!!

Я снова поражен. Купить дочери BMW X1 - я такого бы не смог осилить.

- А зять - говно, всё просрал. Даже не знаю, куда деньги девал, но теперь Бэхи у них нету. Он Газель купил старую, ломаную. Звоню ему, - "Привези мне материал, резать буду", а он мне, - "Газель в ремонте, не могу". И так всё время. А когда я резал-то, дак всё у нас было. Я вот, бывало вырежу вручную балясины для перил и на рынке стою, продаю. А один ходит и ходит вокруг меня, пялится. Я ему, - "Какого х... надо?" А он мне, - "Работа-то на станке сделана токарном? Станочная ведь работа-то?" Я ему, - "Вручную резал". А он опять ходит и ходит вокруг и снова, - "На станке ведь точил? Ну, признайся! Я сам токарь по дереву." А я ему, - "Видишь вот, балясина, моей рукой вырезана? Так вот, щас возьму её и пере...у тебе по башке, тогда узнаешь, точёная или резаная!" Три раза пришлось ему так сказать, пока не отстал.

Рома распаляется, но ненадолго. Через секунду глаза его вновь светятся чудодейственным светом. Он лезет ко мне обниматься.

- Ну, Андрюха, понравился ты мне, шибко. Умеешь ты слушать, а мне ужас как высказать надо, выложить душу-то.

Мы обнимаемся, и я ощущаю под старой курткой сухое, жилистое мощное тело. Рука у Ромы маленькая, но твёрдая и сильная, именно такая и должна быть у резчика по дереву.

- Ладно, Рома, давай, иди, тебе пора.

- Ну, теперь ты никуда от меня не денешься, - Рома показывает пальцем на фасад дома, где металлическими нержавеющими буквами написан наш адрес.

- Я тебе обязательно свои работы покажу. Ты должен их посмотреть.

Я не против посмотреть работы Ромы и даже думаю, что надо бы его пристроить на кузницу, где я создавал свои шедевры лет десять назад. Он бы мог там расцвести снова, если бы не одно но... Водка. Вот так получается в нашей удивительной стране. Способные, умные люди своими поступками нарушают спокойную  сытую жизнь серого большинства. Это самое серое большинство мстит им самым жестоким и подлым образом, подсовывая бутылку.

- Как ты говоришь, зовут-то тебя, чтобы я не забыл? - притворяется сильно пьяным Рома. Видимо, его тоже хорошенько встряхнула эта встреча.

- Андрей - отвечаю я.

- Ну, давай, Андрюха, до встречи. - Рома в пятый раз суёт мне в руку свою твёрдую ладонь и обнимает меня левой рукой. Мне теперь совсем не противно тоже его обнять. Мы замираем на мгновение в самых искренних объятиях. Всё сделано. Мы вместе.

- А уходить-то, ой, как неохота - тянет Рома, двигаясь спиной вперед прочь от наших ворот. Голова его повёрнута назад - он смотрит мне в глаза, теперь уже он не понимает, что с ним происходит...