Ради чего мы воевали?

Ради кого мы воевали?
 Моя любимая боролась за жизнь солдатов. И когда под её руками последний раз выдыхал проклятый фашист, ей казалось, она переосмыслила все, что происходило вокруг. По-крайней мере, читая её письма с палаток мед. сестёр, внутри меня не было осуждения. Иногда мне казалось, что я вижу её высохшие слезы на потрепанной исписанной бумаге.
  Внутри меня словно что-то оборвалось, когда я впервые убил человека.
  Но после письма моя рука впервые задрожала, когда я направил оружие в грудь врага.
Потому что не понимал, что делаю.
...
Все совершенно переворачивается с войной. Когда ты пытаешься как можно крепче завязать кулек с оставшимися, драгоценными для 'той семьи' вещами своего погибшего напарника. И до самой ночи тебя не отпускает мысль, дойдёт ли посылка до его родных. Лишь до ночи , потому что с утра тебя ждёт замена - новый кулек.
 И только во сне, под железной пластиной, укрывающей тебя, ты можешь себе позволить думать:
А донесут ли твой собственный курек до дома?
.....
Война убивает прекрасное так же, как и заставляет замечать прекрасное в мелочах. Когда ты хранишь под сердцем, вместе с её письмами сорванную фиалку, случайно вырасшую на трупах безликих, что раскинулись десятками по окраинам дорог. И когда в пересохшей глотке застревает воздух, едва вы оказываетесь на безграничном маковом поле. И ты предпочитаешь думать, что это все - лишь любовь к тому прекрасному, а не пророчества к бескрайним океанам крови. Насыщенной, терпкой, окружающая твои солдатские сапоги. И одни из этих лепестков - твои литры капель.
 ....
Смерть на фронте чувствуется совершенно по-другому, чем смерть в нормальной жизни. И ты как никогда уверен в этом, хотя ни разу не умирал, и это так странно и правильно, и ты не знаешь почему. Боль в правой стороне груди ударяет жгучей, режущей, плотной волной, что сбивает тебя с ног. И ты вспоминаешь: твоя кровавая волна только часть океана, - пророчество рассвета маков.
 Здесь все забирает у всех. И когда ты падаешь в холодную грязь, а небо над тобой - пылающее дымом, и в ушах - лье воды, сквозь которую почти не доходят выстрелы, крики и стоны.
  Война убивает исключительность. И закрывая глаза, ты не понимаешь, зачем.
  Ты вспоминаешь немца, что в предсмертной дрожи и поте звал свою возлюбленную.
И ты видишь над собой её, она кладет свою руку на твою левую сторону груди.
На потертые письма.
На трепет хрупкой фиалки.
И не чувствуешь ненависти.

Для кого была создана война?