Очерк об отдыхе и прогулке

Мы встретились втроём в её подъезде, как встречаются простыми предупреждениями и сообщениями, а на деле я лишь обнял ждущего друга, и присев на лестнечный бетон, закурил. Он взял мою предложенную сигарету. Мы перескакивали и выслушивали друг друга о дачных уездах, и когда я нетерпеливо спросил "Где же она?", через минут пять наша пропавшая подруга вышла. Мы впопыхах расцеловались и крепко обнялись. Ещё через десять минут переброски диалогов и три круга выкуренных бычков каждый, наконец, решил пойти вызывать лифт. На улице было тепло, дул раздражающий ветер.

Мы сосчитали скинутые деньги и купили бутылку пива на каждого, опрометчиво взяв ещё один вбалташный, назкоградусный,  до одури привыкший напиток на случай, если алкоголь хило ударит нам в головы. На хороший бренд, к сожалению, несщадных денег не хватило бы и за неделю копления, но никто не обмолвился и словом и мы направились к встречной дороге. Бежать, нервозно держась за чужую, привычно теплую руку было слишком прекрасно и юношески беззаботно, а огни машин катились ещё слишком далеко от нас, мы смешили себя заветами будущего и прошлого до самого потрепанного бардюра .

Распыленные намеченным заходом на заброшенный, но восторженно новый и ровно обделанный дом, теперь, и отойдя от заедливых к ногам панцеревыдных мушек, наши куртки преспокойно расстелились на пышном и осязаемо колком лугу травы, спрятанные за широколиственными, в несколько тонов темнее низшей зелени кустами-деревьями. Небо безоблачное и незамеченное, настолько светлое, что его бы окраса хватило осветить весь необъятный сейчас парк, не просящий поддержки солнечного светильника, и так скрытого где-то за зеркальным небосводом. На коже теплились только нежность облаков, и я открывал переломленным ключом почти-но-незаржавевшие крышечки, передавая покрытые крупно пузырчатой пеной горлышки своим.

Пиво гладко ложилось на размякший язык, непривычно пряное и идеально горькое. Наши голоса, громкие, смоченные от хрипоты, упругие дополнялись взаимно. Разговор отточенно равномерно заходил то о недавно прочитанных книгах, то о повседневно-мистических, ибо ещё ждущих, вещах, то разборе воспоминаний и я попросил сорвать мне немного полевых цветов, не доставая до них именно в тот момент, когда стекло темно-зеленой бытылки подруги было наполовину опусташено, а пару мгновений назад друг включил ревущую, не долго державшуюся музыку. Венок вышел белым и маленьким, я отдал его ему, пытаясь выхлебать застаявшюеся пиво равномерно половине. Благодаря свежести и невидимости природы, чистоте её и нашего общения, заинтересованности, оснований на всеобщей любви хмель действовал грациозно и нетерпеливо прытко. Через пол часа мы начали обучаться играть в шахматы. Начатый от рьяно весёлой крови рисунок так и остался черновиком, а я никак не мог прекратить шутить и смеяться.

Через пару часов, уже вдвоём, мы снова зашли на заброшенный участок, и то место показалось родимым домом. Стебли дикой травы трепетно скрывали нас, а пустующие картонные окна расплывались в никотиновом дыму уже забытой по счёту пачки. Когда мы выходили, клетка наших рёбер вновь раскрывалась, позволяя птичьему гомону пархать и оглаживать прыгающие сердца.