Свет в окне. 2

ЗАГОРЯНКА, 18. Часть третья.

Из следственного изолятора Андрей поехал на улицу Сажина. Позвонил в квартиру напротив той, где жили Нестеровы. Открыла та самая баба Дуся, полная, седая женщина, невысокого роста. Она пропустила Андрея вперед, затем провела его в комнату, а сама ушла на кухню и долго оттуда не воз-вращалась. Явилась она с подносом, на котором красовались синие в белый цветочек чашки с ароматным чаем.
- Попьем с вами чайку. Не каждый день, ко мне такие красивые молодые люди заходят.
  Бабушка поставила на стол клубничное варенье и нарезала белого хлеба.
- Не стоило так беспокоиться, тем более, я пришел по делу.
- Дела твои, внучек, подождут. Знаю, что это за дела, насчет Нестеровых опять… Ты пей чай-то, а то остынет. Бегаешь небось, цельный день то, как белка в колесе, всё всухомятку питаешься.
  Андрей виновато пожал плечами, сел за стол и взял чашку в руки.
- Какой у вас душистый чай! – произнес он, отхлебнув два глотка. – Спасибо большое!
  Бабушка ласково смотрела на него и, должно быть вспоминала свои молодые годы, жалея о том, что они прошли, сидя рядом с таким юношей.
  Пролетели пол часа прежде чем Жигулин, поговорив по душам с гостеприимной хозяйкой, приступил к своим прямым обязанностям.
- Вы говорите, что голос не Станислава был тогда на лестнице?
- Нет, внучек, не его, а чей – не знаю.
- Как выходили от Нестеровых, вы не слышали?
- Нет, не слышала. Я почту шла вынимать, к двери подхожу, слышу, на лестнице Аня с кем-то разговаривает и дверь у ей потом хлопнула. Я за почтой вышла, на площадке уж и нет никого, а в квартире у неё, вроде, говорят. потом , без чего-то три, машина у подъезда затормозила, смотрю, Стасик выходит. Ко мне он потом звонил. Я ему и рассказала, всё что знаю. Он плечами пожал, позвонил в свою дверь ещё разок и уехал.
- Понятно. А сама Нестерова вам ничего перед происшествием не говорила, что ждет кого-то?
- В воскресенье я на лавочке сидела. Тепло было, градусов пять, солнышко светило. Она шла откуда-то. На лавочку со мной присела. О чем говорили, уже не помню, но в конце она сказала, что сына завтра ждет. Это было – не совру!
- Насчет того, что починить в доме, что-то нужно, не говорила она? Вспомните, пожалуйста!
- Починить? Нет, вроде. Хотя, до этого был у нас разговор. Краны у ней на кухне текли, она через домоуправление слесаря вызывала, заявку делала, но починили плохо. Жаловалась, помню, на это.
- Когда был этот разговор?
- Аккурат за неделю до случая с ними. В начале февраля.
  В домоуправлении, куда пришел Андрей, такую заявку подтвердили. Она была сделана на первое февраля. Но больше в феврале Нестеровы слесаря не вызывали. Документально это не было нигде зафиксировано.
- Если только могли они сами кого-то попросить, частным образом. А так, обычно, у нас всё записано, - сказали Андрею в домоуправлении.
  Вот с такими результатами он и явился в УВД на Загорянку.

- Кто был этот слесарь, чинивший краны у Нестеровых первого числа? - спрашивал Андрея Егоров.
- Поляков Петр Михайлович.
- Петр Михайлович! – произнес Егоров и лицо его сделалось суровым. - По-чему о столь значительном факте мы узнаем только теперь, спустя много времени? – повысив голос спросил полковник, будто Андрей был виноват во всех смертных грехах.
  Жигулин молчал. И он и Егоров прекрасно знали, что Нестеровыми занимались Султанов и Терещенко. Да, возможно в допросе был допущен промах, оттого и все неудачи трехнедельного расследования. Теперь Андрей поворачивает вопросы в другое русло и результаты резко меняются. Но если бы не два последних случая, произошедших один за другим, кто знает, на каких позициях находилось бы сейчас следствие. Но, как бы там ни было, подозрения с сына Нестеровых не снимаются.
- Это могло быть метким маневром, подъехать на машине около трех, - говорил позже Егоров.
- Зачем он это делал вообще? К чему? Это неминуемо приведет к подозрению, он прекрасно должен такое понимать! – не соглашался Жигулин.
  В кабинете они были одни и уже с пол часа доказывали друг другу различные истины.
- Хорошо, Андрей, выстрой свою логическую цепочку, я слушаю!
- Соседка, баба Дуся, слышала, как затормозила машина, видела Станислава, входившего в подъезд. Неизвестно, сколько времени прошло до того, как он позвонил к ней в квартиру, но этого все равно не достаточно для того, чтобы войти, задушить мать, взять ценности, убить отца. Он на вид совсем не похож на хладнокровного человека. Потом, зачем после содеянного ему звонить соседке, делать себе лишнего свидетеля?
- А вот тут, ты не прав, тут свидетель ему, как раз нужен. Алиби. Он спрашивает соседку о родителях, будто их и вправду нет дома, она потом это и подтвердила. Раз он с самого начала сыграл в открытую, подъехал днем к подъезду на машине, значит он играл так до конца.
- Ваша версия, Алексей Михайлович, тоже логична, но у нас были свидетели, которые видели в 15 часов выходившего из подъезда Станислава, а теперь появилась женщина, которая вспомнила во сколько он туда вошел. Она сказала, около трех. Без десяти или без пятнадцати – это роли не играет. За десять, пятнадцать минут всего не совершишь. К тому же, заключение экспертов. Смерь обоих наступила, примерно, в 14 часов.
- Примерно, с четырнадцати до пятнадцати, - поправил Егоров. – Точно установить время не удалось. Их нашли на следующее утро, 13 февраля, не забывай.
- Пусть так. Всё- равно, надо искать того, кто был там до Станислава.
- Вот это верно! Возможно, ему известно больше, чем нам. Хотя, кто знает? А, пока, вызывай сюда этого Полякова. В официальной обстановке, так оно лучше будет.

  После разговора с Терещенко, Наташа поехала на работу к Массальской. В Доме Быта царило оживление, к разным специалистам было разное число посетителей. Больше всего их было у парикмахерской и у фотографа. Массальская была сегодня на работе. Как всегда стройная и подтянутая с красиво уложенными пшеничными кудряшками она суетилась вокруг своих клиентов. Наташа посмотрела на неё через открытую дверь, но внутрь не прошла, а направилась к администратору.
  В кабинете, обитом деревом, куда пришла Егорова, резко пахло дубленой кожей и гуталином, за стеной находилась мастерская по ремонту обуви. Администраторша, увидев удостоверение Егоровой, округлила глаза, но постепенно их сузила, узнав о цели визита.
- Елена Сергеевна хороший работник, - говорила она, устроившись в кожаном крутящемся кресле. – Общительна, любезна и, вообще, выдержанная, крепкая молодая женщина.
- Да, я тоже смогла оценить её качества. Но меня больше интересует её биография. Вы с ней знакомы, с биографией? – спросила Наташа.
- Биография? Только самое основное. Меня интересуют, в основном, профессиональные стороны наших работников.
- И, все-таки! Расскажите, что знаете!
- Я брала её с хорошей характеристикой, до нас, она работала в фото студии в Геленджике. Фотографировала отдыхающих, но это летом. Зимой же - обычная работа.
- Как и где она там жила, вы не в курсе? А главное, почему приехала сюда, в Приморск?
- Я, конечно, не спрашиваю, зачем вы мне такие вопросы задаете, раз задаете, значит надо вам. Но говорите вы о ней, как о подозреваемой, какой-то.
- Нет, что вы! Просто она по делу проходит свидетелем. Собираю о ней кое-какие данные.
- Как жила не знаю, только слышала, что-то о раннем разрыве с родителями. А где, могу вам сказать. Ей исполнилось 18 лет, и она ушла из дома. Работала кастеляншей в пансионате «Кавказ» и жила там же, при пансионате. Потом выучилась на фотографа, в 21 год стала профессионалом. Это всё есть в нашей документации. Что касается Приморска, здесь много неясного. По её словам, уехала, чтобы быть подальше от родителей. Тогда почему она не сделала этого сразу, как только получила профессию? К тому же, с ними она уже не жила. Но на эту тему Массальская говорит неохотно.
- Я это тоже уловила… Ну, что ж, спасибо за информацию. Только о нашем разговоре Елене Сергеевне не рассказывайте. Всего доброго!
  Егорова ушла, а начальница, сидя в кресле, долго размышляла о её визите.

  Вечером Наташа объясняла Андрею по телефону цель своей завтрашней поездки в Геленджик. На улице было тихо и темно. Окна соседнего дома тускло освещали дворик, обсаженный низкорослым кустарником и американским кленом. Белые акации, ещё по зимнему голые, теснились в самом дальнем его углу, там где высокий деревянный забор с калиткой выходили на Приморский бульвар. Наташа стояла у окна и о чем-то весело смеялась в телефонную трубку. Андрей, видимо, рассказывал что-то смешное.
  Алексей Михайлович удивился про себя, слушая краем уха их беседу. «Надо же, - думал он, - как быстро с делового разговора, они перешли на анекдоты. Дети ещё, ей Богу!»
  Договорив до пол двенадцатого, Наташа повесила трубку.
- Наконец-то, распрощались! – вздохнул Егоров.
  Наташа хихикнула.
- Ну, латоха, с чего начнёшь, как в Геленджик приедешь? – спросил отец тоном начальника.
- Поеду в пансионат «Кавказ», поговорю с теми, кто работал с Массальской, если есть такие. Если нет, должны остаться какие-то записи о ней. В адресном столе запрошу данные о её родителях.
- Полные их имена тебе известны?
- Только имя отца. Сергей Тихонович Массальский, 1918 года рождения.
- Она сама сказала?
- Нет. На стене висит его фото, а под ней надпись: «Сергей Тихонович Массальский, 18 года рождения». Ясно теперь?
- Ясно. Странно, что висит его фото. О родителях она вспоминать не хочет, а портрет отца повесила.
- Вот и мне странно. Ответы на все вопросы, думаю получить там, на месте.

  На следующий день, прибыв в город Новороссийск, в аэропорту Наташа долго не могла отыскать автобусную остановку, чтобы отправиться в Геленджик. Вокруг на площадке стояло много автобусов, но на табличках были указаны другие пункты, не нужные Егоровой. Наконец ей подсказали, что в метрах 150 от этой крупной стоянки, она найдет нужную ей остановку. Так и есть. Подойдя, Наташа увидела автобус с надписью «Геленджик», а ниже, на стекле у водителя висела табличка: «Пансионаты и дома отдыха: Кавказ, Черноморец, Сосновая роща, Солнечная». Девушка забралась в автобус и стала ждать отправления.
  Машина быстро заполнялась пассажирами, в основном местными, т.к. отдыхающих в марте было маловато. С чемоданами, сумками, рюкзаками и детьми, было лишь четыре семьи. Шофер предупредил о том, что стоять в салоне нельзя и возьмет не больше тридцати пассажиров. Почему такие правила Наташа поняла потом, когда автобус стал набирать скорость и поехал по горному серпантину. Смотреть в окно было интересно и в то же время жутко. С левой стороны нависала каменистая серая стена горы, с правой, далеко внизу – Черное море. В одном из глубоких карьеров Наташа увидела памятник в виде стоящего пионера с поднятой рукой. Она повернулась к соседу и спросила о его истории. Сосед оказался знатоком здешних мест и рассказал, что всего полтора года назад в зимний лагерь везли ребятишек. Был гололёд, несколько автобусов поднимались по скользкому серпантину и один с пионерами сорвался в пропасть. Все погибли. «Больше 30 человек», - добавил он в конце. Весной поставили этот памятник, а дорогу сделали по новому, она стала более безопасной. Наташе стало совсем жутко, она вжалась в кресло и отвернулась от окна.
  Спокойней на душе стало лишь, когда въехали в сам город, преодолев перевал. Он встречал обширными виноградниками и подсолнуховыми полями, готовыми к посеву. Мимо тянулись вереницей частные домишки и мелкие магазинчики. Вскоре свернули на большую дорогу и понеслись к одной из первых остановок, пансионату «Кавказ».
  В час дня здесь было достаточно тепло, облака рассеялись и туманной дымкой окутали горы. Впереди за деревьями синело море, у фонтана, рядом с танцплощадкой, прохаживались рабочие в спецовках, чинившие серую плитку на дорожках аллеи. Было красиво и торжественно. Наташе сразу понравилось здесь. Она направилась к двенадцатому корпусу, где отдыхали работники связи, в котором, со слов директора пансионата и работала когда-то юная Массальская. Там она нашла женщину, работавшую при ней. Ею оказалась ключница и вахтер одновременно – Нина Степановна Лютова.
- Нина Степановна, я приехала из Приморска по очень важному делу. Отнеситесь серьезно к моим вопросам и пожалуйста попытайтесь вспомнить девушку, работавшую здесь 16 лет назад. Я понимаю, это трудно, но всё-таки, постарайтесь!
- Я вас слушаю.
  Егорова отвела её в сторону.
- Речь идет о Елене Массальской.
- О Массальской, о Леночке?!
  Наташу очень удивило, что женщина вспомнила о ней сразу. Та в ответ улыбнулась.
- Не удивляйтесь. С ней я переписываюсь до сих пор. Когда-то здесь мы ей заменили семью. Но мне не понятно, почему Приморское УВД ею интересуется. Я пожилой человек, у меня большой жизненный опыт, я работаю с людьми и знаю, кто чем дышит. Леночку я знаю лишь с хорошей стороны.
- Я тоже не знаю её с плохой. Но сейчас я расследую дело, в котором Массальская играет некоторую роль, а какую именно, я и хочу понять.
- Спрашивайте! – произнесла Лютова, с укором взглянув на Наташу.
- Вам известно, почему Елена Сергеевна ушла от родителей?
- Да, известно. Одно время это было тайной, но теперь уже нет. Многим известна причина.
- Какова же она?
  Лютова вздохнула и предложила Егоровой сесть.
- Садитесь, только поближе к щитку с ключами. Сейчас будут идти с обеда. Отдыхающих совсем не много, но всё равно они есть. У нас был заезд пятого числа. Мы одни из немногих открываем сезон в марте.
  Они устроились поудобнее в уголке, где их никому не было слышно и Лютова начала.
- Случилось так, что в девятом классе Леночка влюбилась в молодого учителя физкультуры. Он, вроде бы, тоже проявил к ней интерес. Она была очень хорошенькая, миловидная, натуральная блондинка. Кончилось тем, что Леночка забеременела и в 16 лет родила ребенка, девочку. Учитель быстренько отсюда съехал, а родители Лены, поскольку она считалась ещё не совершеннолетней и нуждалась в опеке, от ребёнка отказались. Решали всё они, она права голоса не имела и ребеночка оставили в роддоме.
- А Лена хотела оставить эту девочку?
- Да, очень хотела. Она даже лечилась на нервной почве. Родителям она не простила это до сих пор. И тогда, как только кончила школу, сразу ушла от них. Жила здесь. Ей выделили комнату в доме для обслуги. Мы жили с ней рядом. Работала она здесь два года.
  У Егоровой сжалось сердце. Перед ней стояли серые глаза Массальской, её бледное лицо, тревожный взгляд. Она видела Елену сидящей на банкетке у приемного покоя городской больницы, её зеленый плащ, который она нервно разглаживала дрожащей рукой. Для Наташи уже многое становилось ясным, но чтобы до конца высветить картину, она решила продолжить.
- Два года она работала у вас, а потом куда ушла?
- Потом выучилась на фотографа, получать стала хорошо и ушла на частную квартиру. Я всегда навещала её, старалась всячески ей помочь. А 26 ей исполнилось и ни с того, ни с сего приспичило ей уехать отсюда.
- Причину не знаете?
- В том то и дело – нет! Не могу, мол, жить здесь и всё! Вступила в фиктивный брак из-за жилплощади. Он капитан, уезжал в Севастополь. Познакомились они через её школьную подругу. У него был свой дом и разумеется, после так называемого развода и его отъезда, он перешел к ней. Хорошенький такой домишко. Из-за чего, собственно, она и вышла замуж. Год только прожили.
- Ему, капитану, известна была подоплёка?
- Да, он всё знал. Пожалел её, хороший человек. А дом ей нужен был для обмена на квартиру в Приморске. В общем, лет десять, как она туда уехала. Пишет, что живет неплохо, а о причине, почему там живет, ничего не пишет.
- Где живут её родители, вы знаете?
- Знаю! Знаю где живет отец. Он развелся с женой через год, как от них ушла Лена. В доме жена верховодила, отец-то, может ребенка и оставил бы. А мать рядом с нами работает, в доме отдыха «Сосновая роща». Администратор она.
- Дайте мне адрес отца Лены.
  Женщина назвала адрес по памяти и Наташа незамедлительно туда пошла.
  Её встретил высокий, седовласый мужчина, стройный и подтянутый, по всему было видно военную выправку.
- Полковник в отставке – Массальский, - представился он Егоровой.
  Когда узнал, что речь пойдет о дочери, не в меру растрогался и занервничал.
- Вам известно о ней? Вы знаете, где она?
- Да, она живет в Приморске.
- Лет десять назад она уехала и я потерял с ней связь окончательно. Она мне не писала и не звонила. Что с ней?
- С ней всё в порядке, не волнуйтесь! Я дам вам её адрес. Возможно, скоро вы увидитесь, если захотите, конечно… Она помнит о вас, - добавила Наташа, вспомнив фотографию на стене в комнате Массальской.
- Господи, девочка моя!
  И Сергей Тихонович заплакал.
- Сможет ли она, когда-нибудь, простить меня, моя бедная девочка?! - говорил он сквозь слёзы. – Мы всю жизнь ей поломали! Проклинаю себя за то, что согласился тогда с женой.
  Наташа поняла, какие душевные муки всё это время переживал Массальский. Ей было тяжело начать разговор. Сергей Тихонович долго не мог успокоиться. Всё копившееся годами, нашло выход лишь теперь, когда можно было немного расслабиться. Ему вернули дочь. Может и не совсем так, но он хотя бы знает где она и теперь будет вымаливать у неё прощенья.
  Никаких вопросов к Наташе у него не возникало. Почему эта девушка интересуется Леной, зачем она прилетела сюда из Приморска – это теперь было не важно. Массальский был захвачен другими мыслями и переживаниями.
  Егорова поняла, что больше рассказанного в пансионате, она не услышит в этом доме. О судьбе дочери после её отъезда в другой город, родителям не было известно.
  Не долго думая она оставила отцу настоящий адрес его дочери, а взамен узнала у него адрес роддома, где когда-то Елена родила дочь.
  Егорова шла туда, заведомо зная ответы на все вопросы, ей нужно было лишь подтвердить свою версию. И она её подтвердила. Из документов и старых записей, которые подняли из архива, Наташа узнала, что ребёнка Массальской удочерили Пахомовы.

  Уложившись в два дня своей командировки, отпущенных Султановым, Егорова вернулась в Приморск.
  Она оставила рапорт о проделанной работе на столе у Терещенко, а сама прямиком отправилась к Массальской. Был выходной, женщина находилась дома.
- Ещё пять минут и вы бы меня не застали, - сказала Елена Сергеевна с порога. – Я собираюсь к Светлане. Может поедете со мной?
- Обязательно. Но сначала давайте кое-что выясним, - проходя в комнату сказала Наташа.
- Хорошо, только побыстрее, - произнесла Массальская и прошла за Наташей.
  Девушка присела к столу, сложила перед собой руки и иронически с улыбкой посмотрела на Елену Сергеевну, затем она опустила глаза на свою кожаную темную папку и глубоко вздохнула. В этом её поведении было что-то особенное, такое, что у Массальской подкосились ноги и она опустилась на свой мягкий диван.
- В чем дело? – почти шепотом спросила она.
- Ни в чём. Просто хочется узнать, что вы делали в квартире Пахомовой в один из декабрьских вечеров?
- Что?! – у Массальской перехватило дыхание.
- Повторить вопрос?
  Женщина приоткрыла рот, но не издала ни звука. В этой напряженной тишине Наташа ждала ответа, ждала молча, шурша листками своего блокнота.
- Я не понимаю, - прошептала Елена Сергеевна.
- Что ж тут не понятного? Меня интересует, что вы искали в квартире вашей дочери?
  Массальская побледнела и потеряла над собой контроль. Она упала лицом на подушки и начала вздрагивать, не издавая при этом ни звука. Наташа подошла к ней и сала рядом.
- Я была в Геленджике, сегодня утром оттуда. Мне всё известно.
  Женщина подняла на неё воспаленные глаза и стала задыхаться от душивших слёз, которые застыли внутри и никак не могли прорваться наружу.
  Наташа налила воды из графина, стоящего на подоконнике, и подала Массальской. Та отхлебнув несколько глотков, начала рыдать, сползая с дивана на пол. Попытки поднять её не увенчались успехом. Так она и сидела на полу, пока немного не успокоилась. Солнце из окна било ей в лицо и, отвернувшись, она стала вытирать слёзы руками. Косметика растеклась, образуя чёрные синяки вместо теней, но Елене Сергеевне было всё-равно. Картины её горькой жизни в воображении сменяли одна другую, женщина всхлипы-вала и продолжала тереть глаза. Наконец она встала, подошла к книжной полке, достала Энциклопедию, вытащила из неё конверт и протянула Егоровой. В нём лежала фотография трехлетнего ребёнка в коротеньком осеннем пальтишке и шапочке с большим помпоном.
- Вы это искали? – спросила Наташа, с удивлением глядя на Массальскую.
  Та утвердительно кивнула головой.
- Давайте теперь всё по порядку. И, пожалуйста, не надо так…
  Наташа подошла к женщине и обняла её за плечи.
- Теперь всё в порядке, у Светы всё будет хорошо. А больше расстраиваться, просто, не из-за чего. Есть в жизни важное и неважное, которое почему-то вытесняет порой главное, не давая на нём сосредоточиться. Самое важное для вас сейчас – это здоровье дочери. Всё остальное, выкиньте из головы. Простите меня за то, что я так грубо вмешалась в ваши семейные тайны, но обстоятельства дела были таковы, оставалось много непонятного и неопределенного. Теперь же всё ясно. Лишний раз беспокоить вас уже не будем. .. Сядьте, прошу вас, сядьте!
  Женщина вздохнула и села к столу. Она заговорила быстро и спешно, будто боялась, что её не выслушают до конца и оборвут.
- Я просила их, я умоляла оставить мне ребёнка. Мать не уступила, она никогда не уступала мне ни в чем, она всегда была черствой и холодной. Отец… Ну об отце, потом… Я думала, что ребёнка не возьмут, мне исполнится восемнадцать и я заберу её к себе, но… Через неделю пришла в роддом и мне сказали, что мою дочь уже взяли. Какая-то бездетная пара. Что было со мной тогда! Говорить отказались где она. Я заболела, попала в больницу. Отец пришел ко мне и сказал, что узнал, где она, под большим секретом ему сказали. Он умел разговаривать с людьми. У новых родителей моей девочки детей никогда не будет, они и взяли приёмыша. Я выздоровела и стала их искать. Нашла. Каждый день к их дому подходила, в окна заглядывала…
  Массальская снова не удержалась. Слёзы потоком катились по щекам и падали на желтый воротник сорочки.
- Вам тяжело рассказывать, не нужно. В следующий раз, - положив свою ладонь на её руку, сказала Наташа.
  Та замотала головой.
- Нет, сейчас! Теперь! Я долго ждала этого момента. Сейчас!
  Она опять стала треть руками лицо, но на этот раз успокоилась быстро.
- Так и бегала туда восемь лет. Старалась, чтоб не заметили, не увидели. Тревожить не хотела. А потом однажды прихожу, а в доме живут другие. Помню, болела, из дома с неделю не выходила и проглядела, как они съехали. У новых жителей узнала, что в Приморск они уехали. Муж у Пахомовой военный был, перевели его сюда… Плохо мне тогда было, очень плохо! Поняла я, что не накопить мне денег на переезд…  Потом мужчину понимающего встретила, вступила с ним в брак из-за жилья.
- Мне это известно.
- Вот и хорошо. Не буду я лучше рассказывать, как эти три года мыкалась. Он через год только уехал, и обмен искала ещё два года. Наконец, приехала сюда. Здесь Пахомовых-то много оказалось, да только нужных мне я найти не могла. Оказывается, за это время, по многим причинам, муж от приемной матери Светланы, ушел, а она взяла свою девичью фамилию, но дочь так Пахомовой и осталась, из-за алиментов. Вот найти я их и не могла.
- А Светлана осталась с прежней фамилией, значит? – переспросила Наташа, чтобы дать возможность Елене Сергеевне перевести дыхание.
- Да, с прежней… В отчаянье я была, искала их тут больше года почти. Всего вместе больше четырех лет прошло. Изменились они обе и мать и дочь.
- Как же вы их нашли?
- Решила испытать последний вариант. Нашла через воинскую часть Пахомова, узнала его домашний телефон и под видом подруги его бывшей жены позвонила ему. Тут-то и узнала, что вместе они не живут. Спросила, как её найти. Он и назвал мне этот адрес и её настоящую фамилию – Демченко. Когда я пришла сюда, её не узнала вовсе. Похудела, с лица спала, волосы в черный цвет выкрасила. Да и девчонка моя уж невеста. Изменилась, повзрослела. Сомнения у меня сперва появились, они ли? Ну, они, конечно! Это уж от долгого ожидания встречи мне всё не верилось. Ну, а дальше… Читаю объявление как-то на улице, случайно. Меняют квартиру с доплатой, однокомнатную на двухкомнатную. И улица и дом совпадают, и даже подъезд. Такое, лишь раз в жизни выпадает! Уцепилась я за этот вариант. Решила к дочери поближе – и обменялась. О жилплощади и не думала тогда, что какие-то метры проиграю, главное – дочь рядом. Познакомились мы с ней, подружились, а тут на счастье, мать её с другим мужем в Симферополь уехала. Мы со Светой одни остались.
- Она знает, кто вы? – осторожно спросила Егорова.
  Массальская испуганно взглянула не неё.
- Нет, что вы! Я не хочу её тревожить, травмировать. Для неё мать – та женщина. Не хочу!
  Она вся содрогнулась, но по выражению лица Наташа видела, как хочется ей рассказать всё дочери.
- О том декабрьском вечере, расскажите! – попросила Наташа.
- Предыстория такая! Однажды шел сильный дождь, была осень, ноябрь. Мы сидели у Светочки, пили чай, смотрели телевизор, завели разговор, не помню о чем. И вот в этом разговоре, Света вдруг посмотрела на меня не так, как обычно и сказала, что моё лицо ей знакомо. Не помню, говорит, когда и где мы встречались, что-то далёкое, из детства. Но потом она задумалась, напряглась и говорит: а знаешь, в нашем семейном альбоме много моих фотографий ещё из Геленджика. Вроде бы на какой-то из них, есть кто-то похожий на меня. Я тогда жутко испугалась, но вида не подала. Света стала рыться в шкафу, но альбома, к счастью, не нашла. Уже дома у себя я вспомнила, что однажды стояла у калитки их дома и смотрела на Свету, она играла в садике с куклой, вдруг вышел из дома её отец с каким-то мужчиной, который нес в руках фотоаппарат. Потом он быстро вскинул его вверх и щелкнул затвором, девочка засмеялась, он подошел ближе и сфотографировал её ещё раз. Вспомнив это, я подумала, что возможно, попала в кадр и испугалась ещё больше. А тут момент удобный, ключи у меня от квартиры есть. И вообще, если Света узнает меня на фото, как я ей объясню все эти совпадения: Геленджик, переезд сюда, как? В один из дней она сказала, что задержится на работе и я воспользовалась. Вошла в её квартиру и стала искать везде подряд. Альбом этот за шкафом обнаружила, провалился он туда. Шкаф кое-как отодвинула, достала альбом. Нашла фотки из Геленджика, но ничего подозрительного на них не увидела. Это фото, которое взяла, мне напомнило тот день, та же одежда, та же поза, тоже сделано у дома в саду, но меня там нет. Просто сыграло её воображение. Может заметила она меня у дерева в тот момент, вот память и запечатлела что-то. И всё-таки я это фото взяла себе, на память. Там ей три года, два экземпляра было. Но не успела я вещи на место поставить, глянула в окно, идёт она, уже во двор вошла. Выскочила я оттуда. А дальше – вам известно.
- Да-а! – протянула Наташа.
  Обе замолчали.
- Не смею вам давать советы, это ваши личные дела, но все-таки жаль, что вы ей ничего не расскажете. Через столько лет мучений вы имеете право на счастье.
- А для неё, для Светы, будет ли это счастьем?
- Да, всё очень сложно. Кстати, отец скоро вам напишет. Простите, но я дала ему ваш адрес, он такой несчастный! Знаете, когда я его увидела, я поняла, что будет большой несправедливостью оставлять его в неведении.
  Массальская медленно перевела взгляд на его портрет, висевший на стене.
- Как он? – тихо спросила она.
- Ничего, держится браво, я сразу угадала в нем бывшего офицера. Только он плакал, когда о вас говорил.
  Массальская опустила голову и закусила губы.
- Пожалуйста, налаживайте с ним связь, - мягко добавила Наташа и встала из-за стола. – Мы собирались ехать к Светлане, поедем?
  Елена Сергеевна быстро поднялась и пошла в ванную.

  У палаты стояла Пахомова Белла Леонидовна, приемная мать Светланы. Лицо её было озабоченным и усталым.
«Ага, мамаша вторая приехала», - промелькнуло у Наташи. Массальская об этом ничего не сказала, видимо, навалившееся внезапное разоблачение вытеснило из головы всякие «мелочи». Пахомова быстрым шагом подошла к ним, как только увидела входившую в коридор Елену Сергеевну.
- Это следователь, Наталья Егорова, - начала с ходу Массальская.
- Очень приятно! Моё имя Демченко Белла Леонидовна. Я мама Светланы, - представилась подошедшая женщина.
  Наташа узнала её и без представления, как только вошла туда. К делу Пахомовой были приложены фотографии её родителей. Такая яркая женщина, как Белла Леонидовна сразу бросается в глаза. Она обладает заметным лицом. Сейчас, вживую, Наташа в этом убедилась ещё больше. Её дочь, напротив, обладает более тонкими чертами, присущими лицу Массальской. Боже! Как она не видела этого раньше?! Внешнее сходство между Светланой и Еленой Сергеевной было очевидным. Егорова улыбнулась своим мыслям. Конечно, сейчас разглядеть это легче, когда всё уже известно!
- Когда вы приехали? – спросила Наташа Демченко.
- В четверг, вечером. Майор Терещенко сказал мне, что дело ведёте вы, но вы были в отъезде. Скажите, ваша командировка, как-то связана с делом Светланы?
  Егорова бросила беглый взгляд на Массальскую. Та залилась пунцовым румянцем и до синевы закусила нижнюю губу.
- Нет, это к делу не относится, - произнесла Наташа и потупилась в пол.
«Обманула? Нет, не обманула. Просто уклонилась от точного ответа, - думала Наташа. – Собранные данные в Геленджике к настоящему расследованию, действительно, не относятся. Тут дела семейные».
  Елена Сергеевна глубоко вздохнула и с благодарностью посмотрела на Наташу, которая, незаметно для Демченко, подмигнула ей левым глазом.
- Я надеюсь, Терещенко обрисовал вам всю картину? – спросила Егорова, чтобы поддержать разговор. На самом деле её интересовала сейчас только Светлана.
- Да. Ужасно всё! Бедная девочка! Нельзя было её оставлять тут одну, нельзя! Но она сама отказалась ехать с нами. Тут, мол, друзья, работа, молодой человек. А он ненадёжным оказался. Разве можно на них сейчас полагаться! Сплошные эгоисты. Знать бы мне всё заранее, увезла бы насильно.
- Я вас понимаю, - выслушав женщину, сказала Наташа. -  Но Светлана самостоятельный, взрослый человек и право выбора за ней. Не упрекайте себя! А заранее всё предвидеть невозможно. Хорошо бы, конечно, знать, что там впереди, на горизонте.
- Как она сейчас? Ей лучше? – спрашивала Массальская.
- Да, получше. Слава Богу, и аппетит появился. Сейчас там доктор, осматривает её. Потом разрешили её навестить.
- Если не возражаете, я с ней немного побеседую, - сказала Наташа, глядя на обеих.
- Конечно, - согласилась Демченко.
«Какое двойственное положение, - снова про себя размышляла Егорова. – И одна мать, и другая  - тоже мать! Ого-го! Когда их двое одновременно, я теряюсь. Надо постараться в присутствии Демченко, обращаться с Еленой Сергеевной, как с соседкой. Но, шут возьми, как это сложно! Закончится дело, пусть разбираются сами, если, конечно, будут разбираться. Захочет ли Массальская открыться или оставит всё, как есть?»
  По виду Массальской можно было предположить первое. Оставить всё, как есть, она, наверняка, не захочет. Но кто знает? Женщина стояла устало прислонившись к стене, хотя рядом находилась банкетка. У неё было сосредоточенное лицо, выразительные серые глаза смотрели спокойно. Демченко напротив, нервничала, засыпала Наташу ненужными вопросами и чересчур интересовалась Боровским, связывая все несчастья с ним.
  Наконец вышел доктор и Наташа с его разрешения вошла в палату к Светлане.
  Та лежала повеселевшая, почти в той же позе, что и в прошлый раз, только голова её была уже чуть-чуть приподнята на подушках.
- Как вы себя чувствуете, Света?
- Мне лучше, спасибо! – ответила девушка.
- Очень хорошо, я рада за вас.
  Наташа села рядом на стул и посмотрела за окно.
- Скоро наступит настоящая весна. Уже заметно потеплело, - сказала Егорова.
  Девушка улыбнулась в ответ.
- Замечательный вид из окна. Когда поправитесь, сами это оцените. К тому времени уже все распустится, - говорила Наташа, создавая настроение своей собеседнице, ибо мысли девушки, в подобной обстановке на больничной койке, да ещё рядом со следователем, не должны быть скованы, они должны течь в нормальном, естественном русле, тогда все незначительные события могут всплыть ярко и в подробностях.
- Хорошо у нас в Приморске! – продолжала Наташа.
- Да, замечательно, - поддержала Егорову Светлана. – Мы жили раньше в Геленджике. Там высокие горы, зеленые летом, а зимой все белое и безликое, а здесь зима совсем другая, короткая и теплая. Я влюблена в Приморск, когда узнала, что мама хочет забрать меня в Симферополь, даже испугалась!
- Вот как?! Но одной жить тоже плохо.
- Не знаю почему, но я люблю быть одна. Не люблю суету и толкотню. Когда уехала мама с отчимом, я вздохнула свободнее. Этот человек на меня морально давил.
- Отчим?
- Да, отчим. Хотя отец, тоже был не ангел… Я все пытаюсь вспомнить, что-нибудь значительное из последних дней до случившегося и не могу, - неожиданно повернула разговор Светлана. – Все было, как всегда. Никаких ссор ни с кем, никаких стычек. Кроме Елены Сергеевны и моей одноклассницы Шуликовой у меня и ближе то здесь никого нет. С ними и общалась все эти дни. Ну, работа ещё: сотрудники, клиенты, начальники. Но там все в порядке.
- Кто она ваша одноклассница по профессии? – спросила Наташа, наклонившись к Пахомовой.
- Закройщица. Прекрасные вещи шьет. Как что нужно, всегда к ней иду. С седьмого класса дружим.
- Значит ничего примечательного с первого по пятое не происходило? - спросила Наташа и тут же осеклась. А почему именно с 1 – 5 е, нужно брать  глубже, аж с 27 го февраля, когда из Москвы приехали супруги Куликовы.
- Нет, все как обычно, - ответила Светлана.
- Света, давай теперь вспоминать все по порядку. Двадцать седьмого февраля – это был вторник, ты бала на работе, как всегда?
- Да, у меня отпуск в июне. Весь февраль я работала.
- Света, а ты не помнишь этот день?
- Двадцать седьмое? Как же, ведь 27 го у Шуликовой Кати день рождения! – с радостью произнесла Пахомова.
- Расскажи об этом дне, - Наташа подвинула стул к самой кровати.
- Кончила я работу в шесть часов, пораньше отпросилась, побежала домой, переоделась, взяла подарок и без двадцати семь была у Кати. Там уже гости собрались: Игорь, её жених, брат с женой, потом ещё Валя была её хорошая знакомая, они вместе работают, родители Кати естественно. Мы повеселились, потанцевали. В одиннадцать часов вечера я пришла домой.
- По дороге домой ничего не случилось? Ведь было достаточно поздно?
- Нет, ничего. У меня к тому же, голова сильно разболелась. К дому подходила, в глазах чертики летали. Пришла, думала сразу засну и все пройдет, но не тут то было. Пила я там мало, но у меня от красного вина всегда голова болит, а тут что-то особенное… Разделась, легла, а в голове треск и звон. И так и сяк, ничего не помогает. Зажгла ночник, встала и начала по комнате ходить. В общем, впечатления у меня остались о том дне такие: шум с головной болью, бессонница. Не помню даже когда заснула. Сидела все на кровати и, как в окно не посмотрю – свет глаза режет.
- Какой свет?
- В соседнем доме не спали, такие же полуночники, как и я. Когда голова болит, все раздражает. Представьте себе, темнота вокруг и это световое пятно.
- Представляю. В доме напротив, значит?
- Ну да! И тоже на втором этаже. Окно в окно.
- Кто же это такой полуночник? – поинтересовалась Наташа, в уме прикидывая кое-какие детали.
- Гизатулин, его окно.
- Гизатулин, сосед Куликова? Слесарь?
- Да, он. Я ещё утром, когда на работу шла, его спросила, что мол, у вас там всю ночь свет горел, гости были?
- А он что ответил? – быстро переспросила Наташа.
- Сказал, что нечаянно уснул со светом.
- Так-так, интересно!
  Для Светы это не было интересно и она уже собралась рассказывать, что было 28 го числа, но Егорова её остановила.
- Погоди, Светлана! Дворик у вас небольшой, дома стоят напротив и в окнах хороший обзор иногда бывает.
- Да, если штору не задернуть, вечером при свете все видно.
- Ты долго смотрела на это окно в ту ночь. Что, кроме света в нем, ты ещё видела?
  Пахомова задумалась, подняла глаза к потолку и медленно заговорила:
- Кажется, тени на занавесках были.
- Кажется или точно?
- Точно, были, двигались по занавеске. Поэтому я и спросила у Гизатулина про гостей, когда случайно с ним во дворе столкнулась. К тому же, свет гас на некоторое время, а потом опять загорелся.
- Как долго света не было?
- Не помню. Я все ходила, бралась даже за книгу, но мысли были рассеяны. Глянула в окно – света нет. Ну, думаю, и там уснули. Вышла в кухню, выпила воды, вернулась, легла, когда встала опять, свет горел.
- С полчаса могло пройти?
- Могло, а может и час прошел. Свет потом долго горел. Я лишь под утро заснула, часа в четыре. Ложилась, а окно все светилось, как маяк.
- Очень интересно, очень! Видишь, как много ты вспомнила сегодня, пусть и незначительного для тебя. Последний вопрос: шторы у Гизатулина плотно были задернуты?
- Да!
  Что так заинтересовало Наташу, Света понять не могла, но на её вопросы старалась отвечать во всех подробностях, припоминая каждую деталь. Егорова была ей симпатична, как и многим, кто сталкивался с ней во время рас-следований. Света даже не заметила, когда и как они перешли на «ты». Не было в Егоровой этого официального тона, который холодил и настораживал. Все в ней было просто и естественно.

  Наташа шла по коридору к выходу. На лестнице её догнала Массальская.
- Я с вами поеду домой. С ней мать и я спокойна, - сказала она.
- Хорошо, но мне нужно на трамвай, я на работу.
- И сегодня даже вам отдыха нет, - посочувствовала Елена Сергеевна. – Ведь суббота, а вы с дороги устали. Дома то были?
- Нет ещё, - ответила Наташа.
- Ну вот!
- Я не задержусь сегодня. Хотелось бы побыстрее освободиться.
- Я с вами на трамвай. Вы до Загорянки, а я до Азовской поеду, там пешком дойду.
  В трамвае, стоя у дверей и держась за поручни, Наташа спросила у Массальской:
- Елена Сергеевна, раньше у вас никогда не возникало желание похитить свою дочь? – зачем она спросила, ей и самой было не ясно, просто вдруг возник такой вопрос и все.
  Массальская улыбнулась и пожала плечами.
- Если честно – возникало! Когда совсем девчонкой была. А потом подумала, прикинула. Ну, куда я с малышом денусь? Найдут все-равно и тогда ещё хуже будет, посадят и поминай, как звали. И с ребенком скитаться в бегах не сладко. Потом, дочери делать больно я не хотела.
- Можно только позавидовать вашей выдержке. Не потеряли здравый рассудок в такой критической ситуации! – сказала Наташа с восхищением.
- Наташа, скажите мне, - наклонившись к девушке полушепотом заговорила Массальская, когда трамвай уже подъезжал к парку Ленина, -  у вас хоть, какие-нибудь предположения, относительно нападавшего.
- Конкретного ничего нет. Но кое-что вырисовывается.
- Чем я могу помочь?
- Думаю, что ни чем. Но если понадобитесь, я с вами обязательно свяжусь.
  Трамвай дернулся вперед и остановился. Наташа спустилась по ступенькам и вышла на тротуар. Когда двери захлопнулись и вагоны покатили по рель-сам, в окне промелькнуло лицо Массальской, она махала Наташе рукой и улыбалась. «Точь-в-точь, как Светлана. Её улыбка!» - подумала Егорова и пошла на Загорянку.
   
Наташа поднялась в свой кабинет, точнее в кабинет Терещенко, который они делили на двоих. В дверях она остановилась, в её глазах засверкали радостные огоньки и девушка засмеялась. На столе и подоконнике в вазах и баночках стояли букеты ярких цветов. В марте цветы здесь уже не редкость, ими торгуют и в ларьках, и на базарах, а сегодня было десятое число. Восьмого марта Наташа уехала в Новороссийск, поздравить её не успели, но то, что хотели сделать это от всей души, в том нет сомнений.
  Егорова прошла к столу, там лежала огромная открытка с надписью: «Нашей дорогой Наташке!», и с автографами всего отдела. На открытке сидел маленький рыжий меховой лисенок с голубым бантиком на шее и хитрыми зелеными глазками. Наташа с улыбкой взяла лисенка в руки, но тут чьи-то теплые ладони закрыли ей глаза. Угадать было не трудно, кто этот шутник, подкравшийся сзади. С такой нежностью прикоснуться к ней мог только он.
- Жигулин, ты зачем мне лису подарил? – сквозь смех спросила Наташа и быстро на пятках повернулась к нему.
  Он тоже улыбался, на щеках играл румянец, а черные брови были удивленно приподняты вверх.
- Поздравляю тебя Наташка с восьмым марта, - произнес он и, стремительно наклонившись, чмокнул её в щечку.
  Девушка опустила глаза, но продолжала улыбаться.
- Спасибо! Если честно, то я не ожидала, - она окинула взглядом все разложенные подарки, цветы, коробки конфет, шоколадки и остановилась на лисенке, которого продолжала держать в руках.
- Как ты узнала, что это мой подарок? – спросил Андрей, довольный тем, что ему, наконец-то, удалось поцеловать Егорову, хотя бы в щечку. «Побольше бы таких праздников!» - подумал он и, чуть было, не сказал это вслух, но вовремя сдержался.
- Как узнала?! – Наташа пожала плечами, потом вскинула глаза на парня и весело произнесла. – А чей же ещё?
В коридорах было тише, чем обычно. Двери кабинетов не хлопали, не скрипели половицы. Всё было залито весенним солнечным светом в лучах которого плавала мягкая пыль.
- А где все? – спросила Наташа.
- Догуливают Восьмое марта, а точнее, празднуют по-настоящему с женами и детьми. Восьмого не удалось, работали, как обычно.
- Это понятно, генерал Лазарев и все такое…
- Вот-вот! Совещание у него было. Пахомова из Симферополя приехала, допросы, опросы…
- Все празднуют, а ты, что тут делаешь в таком случае?
- Я… Я тебя жду! Знал, что ты из командировки сразу сюда заедешь!
- Ну, не сразу, - говорила она, поглаживая лисенка. -  Сначала я была у Массальской, затем поехала к Пахомовой в больницу и, лишь потом – сюда!
- Ты даешь! – засмеялся Андрей.
  Наташа выдвинула стул и уселась на него, за одно распечатала коробку конфет, достала оттуда шоколадное сердечко и протянула его Андрею, другое, такое же, положила себе за щеку.
- Давай не будем терять даром времени, - произнесла она. – Рассказывай, как тут и что!
  Андрей, держа конфету в руке, взял стул Терещенко и сел рядом с Егоровой.
- Может, лучше ты расскажешь о результатах поездки? – предложил он.
- Потом, это подождет!
- Ладно, хорошо! Ты знаешь, что я беседовал с Нестеровым перед твоим отъездом?
- Да, знаю, что ты у него был в КПЗ.
- Так вот. Он рассказал много интересного. Его мать ждала в день убийства, после двух часов, какого-то визитера, предположительно слесаря. Соседка по площадке баба Дуся рассказала мне потом, что вначале февраля Нестерова вызывала сантехника краны чинить, но потом жаловалась ей, что после его ухода краны текли снова. В домоуправлении остались записи первого вызова от 1 февраля, а больше записей там нет, значит Нестерова вызывала потом слесаря частным путем, как это часто водится, за трешник или за бутылку. Улавливаешь?
- Да, дальше!
- Слесаря Полякова, чинившего ей краны, мы вызывали сюда. Он показал, что после ремонта, дня через четыре, встретился с Нестеровой на улице и она обругала его за топорную работу и сказала, что никогда больше его не пригласит. Свидетелем этой сцены бал его молодой помощник Гусев. Он подтвердил этот факт. То есть, Поляков из визитеров 12 февраля исключает-ся. Мы спросили, знает ли он, кого жильцы обычно вызывают частным путем. Он ответил, что любого могут позвать, кто ближе живет, но авторитетом хорошего мастера пользуется Гизатулин. А Гизатулин сосед Куликова и тоже слесарь!
  Наташа молча смотрела на Андрея, вот ещё одна нитка, приведшая на тот же адрес.
- Связь какая-то есть, - продолжал Жигулин. – Я опросил его лично. Гизатулин отрицает, что был у Нестеровых, хотя от знакомства с ними не отказывается.
- Они знакомы?
- Нет, не совсем. Просто он, как и все в их маленьком дворике, хорошо знали ювелира и его жену и, даже то, что те собирались ехать за границу. В конце концов, слесарей много и помимо Гизатулина, но он сосед Куликова, вот что меня задело!
- То, что я расскажу сейчас, заденет тебя ещё больше.
  Андрей насторожился.
- Пахомова немного отошла от шока и наводящими вопросами я заставила её вспомнить всё 27 число в подробностях. Тот день, когда приехали супруги Куликовы из Москвы! Так вот! Светлана была на Дне рождения и пришла в одиннадцать вечера домой, уснуть долго не могла из-за головной боли, а в доме напротив до утра горел свет в окне. И, как ты думаешь, у кого?
  Андрей пожал плечами.
- У того же Гизатулина! И это при том, что майору он говорил, будто бы пьяный спал всю ночь, как убитый.
- Да, но он может сказать, что забыл выключить свет и уснул, - возразил Андрей.
- Но все дело в том, что свет-то ночью гас, а потом загорелся снова. Значит он, все-таки, спал не так крепко, как говорит. И спал ли вообще? На занавесках Пахомова видела движущиеся тени. Одну или две – трудно сказать, расстояние есть расстояние. Но то, что тень двигалась – это говорит о том, что человек не спал, а ходил по квартире. Тогда зачем Гизатулину обманывать следователя?
- Непонятно. И именно в ту ночь с 27 на 28 число!
- Вот видишь, как все усложнилось! – Наташа поднялась из-за стола.
- А, может быть наоборот – всё проясняется!
- Не скажи, впереди ещё очень много запутанного… А теперь помоги мне все это унести, - сказала она, кивнув на стол. – Впрочем, один букет я оставлю здесь, красиво будет. 

  По дороге домой они разговаривали о том же, о чем начали в кабинете, а у дома Наташа предложила Андрею пойти к ним.
  Открыла дверь мама, она обрадовалась, увидев их вместе.
- Детка приехала! Ну, наконец-то, а я заждалась! Как там на Черном море? – спросила она, помогая снять Наташе плащ.
- Холодно, мама, холодней чем у нас.
- Это всё тебе?! – удивленно восклицала Светлана Ивановна, принимая из рук Андрея конфеты, шоколадки и цветы. (Рыжего лиса Наташа несла сама.)
- Да мне! А это вот Андрей подарил, - сказала девушка, протянув маме лисенка.
- Какая прелесть!.. Проходите ребята, проходите! Сейчас будем пить чай, - говорила Светлана Ивановна, ведя их за собой в комнату.
- А, молодые люди пожаловали! – раздалось из-за стола.
  Жигулин несколько оторопел, войдя в большую комнату и, увидев за столом двух своих начальников Егорова и Султанова, полковники пили чай.
- Вы здесь! А я то думала, куда из УВД все подевались?! – сказала с улыбкой Наташа и, подойдя к столу, крепко поцеловала отца в щеку.
- Как съездила, доча? – спросил Егоров.
- Замечательно!
- Небось, привезла кучу сюрпризов?
- О делах, ни слова! – выпалил Султанов. – Давайте отдохнем, как люди… Андрей, Наташа – садитесь!
  Мама быстренько вытащила из шкафа высокие рюмки и поставила на стол бутылку шампанского.
- Вот теперь можно поздравить наших любимых женщин по- настоящему! – воскликнул Алексей Михайлович и, взяв в руки бутылку, принялся за пробку.
 
…………………………………………………………………………………………………………………………….
  Наташа расстроенная ходила по комнате взад и вперед. Явился отец и встал в дверях.
- Что ты, в самом деле? Если версия с Гизатулиным верная, доказательства, необходимые для ордера, найдутся.
- Не надо мне ничего объяснять.
- Успокойся…
- Я спокойна, как никогда! – крикнула она и в исступлении плюхнулась на кушетку.
- Я согрею чай, - сказал Алексей Михайлович и ушел в кухню.
  Обиженная и рассерженная она снова вскочила на ноги и распахнула створки гардероба.
  Через пять минут, переодевшись в темно-синий спортивный костюм, Егорова вышла из своей комнаты.
- Ты далеко? – спросил отец, увидев, что Наташа собралась уходить.
- Нет, не далеко, я к Сережке, - ответила она и распахнула дверь на лестницу.
- Эх, молодежь! – произнес Егоров, когда Наташа уже ушла, и сел пить чай один.

  Вечер темным плащом укрыл город. Егоров сидел за столом перед пустой чашкой и смотрел в синий квадрат окна. Как замечательно быть молодым! Как прекрасно быть молодым! Вот здесь в Приморске прошла его бурная молодость. Здесь он рос, учился, приобретал профессию. Здесь, да не совсем. Изменился город с тех пор, поменялись его облик, атмосфера. Всё, всё изменилось! Сейчас – не то, а тогда… А, что тогда? Тогда была его молодость, первые любовные интрижки, тогда Алеша Егоров и Женя Султанов раскрывали свои первые дела. Перед глазами полковника, очень явственно, встала живая картина, почти осязаемая. Он четко увидел темную лесную дорогу и мчащийся по ней легкий автомобильчик. Двенадцатый час ночи, он сидит за рулем, рядом, посапывая, дремлет Женя. Поворот на лево, дорога становится шире и, вдруг, в желтом свете фар на дороге появляется из темноты почти фантастическая фигура, напоминающая мистический сон – девушка в белой рубашке с черными распущенными волосами…
  Раздался звонок в дверь, темная лесная картина исчезла. Алексей Михайлович медленно поднялся и пошел открывать.
  Это был Андрей. Он робко остановился на пороге и спросил Наташу.
-  Её нет сейчас, но ты пройди. Она скоро придет, - сказал Егоров, пропуская Андрея в комнату.
- Она была очень расстроена сегодня, - начал Жигулин. – Ушла раньше меня и, когда уходила, ничего не сказала. Потом я встретил Терещенко и узнал о неудаче. Решил зайти к вам, как освобожусь.
- Ты правильно сделал.
- Где она сейчас?
- У соседа Сережки в шахматы играют.
- В шахматы?!
- Да, она часто к нему ходит, снимать стрессы… Ты не волнуйся, он в пятом классе учится, её маленький друг, - добавил Егоров, заметив, как у Андрея вытянулось лицо.
- И давно они там играют? – спросил Жигулин и на губах его проскользнула улыбка.
- Часа полтора уже. Скоро придет.
- Как Светлана Ивановна?
- Спит. А в общем, самочувствие не плохое. Под постоянным наблюдением врача.  Мед сестра на дом ходит. Редко в таком возрасте рожают.
  Андрей кивнул.
- Не ожидал я, что так неделя начнется. Все какие-то взвинченные, - сказал Жигулин, после небольшой паузы.
- А чего ты ожидал? – спросил Егоров, усаживаясь в кресло.
- Не знаю. С Массальской целая эпопея, теперь вот, Гизатулин. Ниточка обрывается…
- Почему же обрывается? Не обрывается, а только начинается всё.
- Наташа сама была у прокурора?
- Да, сама. И, естественно, получила отказ. Она просила ордер на обыск в квартире Гизатулина, но ни единого доказательства против него нет. Всё строится на её интуиции.
- Интуиция никогда её ещё не подводила, и вы, Алексей Михайлович, это знаете лучше меня. Здесь и помимо интуиции многие факты на лицо.
- Какие факты? Ну, какие? Возможно Нестерова в день убийства ждала слесаря, возможно этим слесарем был Гизатулин, возможно Куликовы обратились именно к нему и остались у него ночевать, возможно он напал на Пахомову из-за того, что она задала ему опрометчивый вопрос, по поводу света в окне. Возможно, возможно, возможно! Одни «возможно»! И все эти «возможно», если он даже имеет к ним отношение, Гизатулин с легкостью опровергнет при первом же допросе.
  Андрей молча сел на диван.
- Вот видишь, тебе просто нечего сказать. И ей в прокуратуре сказать было тоже нечего. Одни догадки, может и обоснованные, но бездоказательные. Ни фактов, ни улик.
- Но против Станислава Нестерова, тоже нет улик, а, однако, его задержали по подозрению.
- Пусть так, но там были свидетели и все показывали на него. Его видели в день убийства у дома. Здесь же, ни одного свидетеля, кто бы указал прямо или косвенно на слесаря Гизатулина. Ни одного! Вот, раз Наташа уверена в его причастности, пусть ищет веские доказательства, а не раскисает.
- Она и не думала раскисать. Ей это слово не знакомо.
  Егоров ухмыльнулся.
- Ох, как рьяно ты её защищаешь! Жаль она этого не слышит.
- Ей всё равно, - не поднимая глаз, произнес Андрей.
- Как это – всё равно?
  Жигулин пожал плечами.
- Знаю я этих девчонок, Андрей, делают вид, что не слушают, что им на все наплевать, а сами так и ловят каждое слово о себе, особенно лестное, - с улыбкой говорил Егоров.
- Наташа не такая, да и вообще…
- Что «вообще»?
- Её до меня нет никакого дела. Ей всё равно, что я о ней думаю и говорю.
- Почему так печально? Да, нет же! Ты не прав, Андрей, ты не прав!..
  Но Наташин звонок оборвал разговор.

  Она вошла в комнату тихая и молчаливая. Прошла к столу и села, взглянув на Андрея сквозь упавшую на глаза челку.
- Как сыграли? – спросил отец.
- Так себе.
- Мат тебе залепил?
- Точно, - ответила она и перевела взгляд, куда-то в сторону.
- Потому что, ты не думала о шахматах, мысли у тебя в другом месте.
  Наташа утвердительно закивала головой.
- Ладно, ужинать будете? – спросил Егоров.
- Позже, - ответила Наташа.
- Хорошо, оставлю вас.
  И Алексей Михайлович прошел в дальнюю комнату, где спала его жена.
- Наташ, я не знаю с чего начать.
- Если ты пришел меня успокаивать, то напрасно, я спокойна, - подняв глаза на Андрея, сказала Егорова.
- Нет, не успокаивать. Я просто не знаю. С чего начать наш разговор. В конце концов, все мы заинтересованы в скорейшем раскрытии этих дел, но теперь всё затормозилось и, я боюсь, что нужно начинать сначала.
- Сначала, так сначала, - равнодушно произнесла Наташа.
- Нет, я не о том. Просто нужно взяться за Гизатулина с другой стороны. Я понимаю, обыск тоже мог бы, что-то дать, но раз нет ордера, будем искать улики в другом месте.
- Ты, что-то наметил?
- Прошло достаточно времени, сегодня уже 12 число, но происшествия тех дней – Нестеровы, потом Куликовы – до сих пор у соседей на слуху. С течением времени в памяти, что-то новое всплывает. Я предлагаю за ново опрос.
- Знаешь, Андрей, мою версию, которая построена лишь на показаниях Пахомовой, я имею в виду свет в окне, серьезно поддержал и понял только Терещенко. Он сказал, что если тут, что-то и не сойдется со слесарем напрямую, но наверняка на Пахомовой завязана какая-то ниточка с предыдущими делами. Даже султанов отреагировал, как-то равнодушно. Для него подобная вещь не является доказательством. Конечно, он умудренный опытом следователь, он имеет право на такой взгляд. Я очень благодарна майору за поддержку и ещё за то, что он не верит в виновность сына Нестеровых. Я в это тоже не верю.
  Наташа расстегнула молнию на спортивной кофте, сняла её и повесила на спинку стула, оставшись в белой футболке, красиво облегающей её фигуру.
- Что у тебя спланировано на завтра? – спросила она Андрея.
- С утра буду нужен Егорову, так, по мелочам, в 12 часов встречаюсь с невестой Нестерова.
- С невестой? Вот как?
- Что тебя удивляет?
- Ничего. Просто о ней непростительно забыли. Допросили лишь раз перед арестом Станислава. Помню, она была взволнована, растеряна. А после, не встречались с ней ни разу.
- Ну вот, как раз такой момент настал. А после беседы буду действовать по обстоятельствам.
- Мне, Андрей, хотелось бы побольше узнать о Гизатулине, расспросить его родных, сослуживцев, но сделать это незаметно для него самого, что, практически, невозможно. Ему обязательно передадут, что милиция интересуется его персоной, поэтому. Надежда лишь на соседей. Чтобы снова не мелькать у дома № 12, пошлю туда завтра Коломийцева, он знает что делать, сегодня я его инструктировала. Все зависит от того, на что направлены вопросы и, как они поставлены. Сегодня я разработала определенную схему, которая меня вполне устраивает. А на Коломийцева можно положиться, он умеет разговаривать с людьми.
- Сама будешь, чем заниматься? – спросил Жигулин.
- Султанов требует чтобы я подняла архивы всех последних дел, связанных с нападением в подъездах, подобных случаю на улице Сажина и, ещё, с исчезновением отдыхающих. Таких дел было лишь два. Четыре года назад пропала женщина с дочерью из пансионата «Уют», мы ничего о них не знаем и по сей день, они из Ленинграда. И вот в прошлом году пропал мужчина. Купался в море и не выплыл. Был шторм, судя по всему, утоп, но тело не было найдено.
- И на что же рассчитывает Евгений Петрович?
- Ему видней, значит у него есть какие-то планы. Короче, буду возиться в архивах.
  Тут Андрей встал с дивана и подсел к ней поближе, на свободный стул. Он взял в свои ладони Наташину руку и поднял на девушку глаза, в которых сквозило неподдельное и искреннее чувство к ней.
- Наташа, я очень скучаю по тебе, когда мы долго не видимся. Извини, что у нас такой резкий переход в разговоре, по моей вине, но… Просто так говорить на одни служебные темы, когда ты рядом, мне тяжело. Наташ, может сходим с тобой, куда-нибудь, на этой неделе, мы уже давно с тобой нигде не были.
  Она, прищурившись, посмотрела на него, осторожно вытащила ладонь из его рук и встала из-за стола.
- Я ничего не знаю, Андрей. Свою жизнь я могу планировать лишь на день вперед, а завтра я занята, - холодно произнесла она. – И вообще, - она резко повернулась к Жигулину на каблуках, - ты за этим сюда пришел, чтобы просить меня о прогулке?
- Почему ты так говоришь?
- Извини, я устала, просто устала и всё!
  Она встала у подоконника, отдернула занавеску и посмотрела во двор.
- Уже совсем темно, тучи закрыли небо, - произнесла она. – Десятый час, тебе пора…
  Она продолжала стоять у окна. Пока Андрей собирался в коридоре, она даже не обернулась и, когда хлопнула за ним дверь осталась в той же позе. Он вышел из подъезда, немного прошел вперед, но потом остановился. Подняв голову вверх, он увидел Наташу в окне, она смотрела на него.

  На следующий день во вторник, заниматься архивами Егоровой долго не пришлось. Терещенко взбрело в голову поднатаскать её по стендовой стрельбе.
- Давай-давай, старайся! – командовал он в тире. – Плохо целишься, рука дрожит. Как ты собираешься сдать зачет в конце месяца?
- Я стараюсь! – возражала она.
- Плохо стараешься!
 И он раз за разом демонстрировал Наташе своё безупречное мастерство. Промучив её часа полтора, майор успокоился и, выходя из тира сказал: - Теперь буду заниматься с тобой почаще!
- О, нет! – простонала она.
- Да, да! Почаще! Буду твоим инструктором. Серьезней надо относиться к таким вещам, а то случится погоня с перестрелкой, как в кино, так ты и в слона не попадешь!
- В слона? В слона попаду. Только учтите, я люблю животных!

  Поднявшись на второй этаж, Наташа увидела Коломийцева, он стоял в коридоре и ждал её.
- Ну, как? – спросила она, подойдя к нему.
  Сержант сдвинул на затылок фуражку и раскрыл планшет.
- Тут я кое-что записал. Протокол не составлял, как и договорились. В общем, о Гизатулине отзываются соседи не плохо, но почти все упоминают о его пристрастии к алкоголю. Говорят, что безотказный, всем помогает, кто не попросит, краны починить или ещё что, по мелочам. Берет за это не много, самое большое – трешку и то в редких случаях. Одна женщина из соседнего подъезда хорошо знала его жену. Но теперь они в разводе с год, у них дочь лет пятнадцати. Жена ушла к матери.
- Причина развода?
- Говорят, из-за пьянки. Он часто бил жену последнее время, гонял её и дочку по квартире. В беседе с этой женщиной проскользнул один интересный момент, Наташа. Я хочу на нем остановиться подробнее.
- Пошли в мой кабинет. Терещенко ушел по делу. Всё там и расскажешь.
  Моросил косой дождь, окно кабинета было приоткрыто и на подоконник натекла вода. Наташа стерла её тряпкой и плотнее прикрыла створку. Коломийцев расположился за столом и посмотрел на Наташу.
- Понимаешь, тут странность какая! Она, эта Татьяна Максимовна говорит, что жену Гизатулина после развода видели у него только два раза и оба раза они скандалили. Они за стеной живут и Татьяна Максимовна всё слышала. Последние пол года Гизатулина здесь не появлялась, но в конце февраля, она утверждает, что ночью слышала у него в квартире женский крик, очень громкий. Кричали «помогите!» Потом крик быстро прекратился и больше никаких шумов не было. Соседка на это никак не отреагировала, поскольку стычки у супругов случались часто и весь дом к ним привык. Сперва вмеши-вались, но потом сами же оставались в дураках, как это часто бывает. Гизатулина после драки всегда мужа выгораживала. В конце концов, на это плюнули.
- В конце февраля? А день она не помнит?
- Нет, не помнит.
- Хорошо, а жену слесаря она утром видела?
- Нет, не видела. Соседка лишь предполагает, что это была она, так как больше никто к Гизатулину никогда не ходил, тем более ночью.
- Время она не запомнила?
- Что-то, около двух часов ночи.
- Хорошо, дай мне её адрес.

  Наспех надев на себя бежевый плащ и, схватив с вешалки синий зонтик, Наташа выскочила за дверь.
  Дождик лил всё сильнее и, пока Наташа добежала до остановки, вода уже потоком стекала с прутьев зонта. Погода была серой и унылой, но воздух под дождем был свеж и приятен. С асфальтовых дорог потихоньку смывало всю грязь и пыль и темная вода неслась в зарешеченные стоки.
  Улица Сажина под этим весенним дождем совсем померкла. В три часа дня здесь был уже вечер. Высокие деревья, насаженные вдоль трехэтажных домов, сильно затеняли дворы.
  Наташа забежала в третий подъезд двенадцатого дома и поднялась на второй этаж. Дверь открыл супруг Татьяны Максимовны с заспанным лицом в белой майке. Он долго соображал, чего от него хотят, но услышав фамилию Куликовых, быстро пропустил Наташу в квартиру. Татьяна Максимовна лежала на диване, прикрыв ноги теплым пледом, рядом нежился серый пушистый кот. Его урчанье было слышно ещё в коридоре. При появлении Егоровой женщина поднялась, поправила на себе халат и предложила Наташе сесть.
- Куликовыми интересуетесь? – быстро спросила хозяйка.
- Да. Вы, наверное, слышали об этом несчастье?
- Да, конечно. Родители этой Людмилы Дмитриевны сейчас здесь живут, - затараторила женщина.
- Это мы их сюда вызвали для необходимых формальностей.
- Ужасно, просто в голове не укладывается, - говорила женщина, качая голо-вой.
- А, когда вы узнали о случившемся? – спросила Наташа.
- Когда узнала? А Симанович, соседка Куликова рассказала.
- Когда рассказала, где?
- Здесь, у дома. Я с магазина шла, она меня остановила и говорит: слушай, Тань, такая история нехорошая, соседу нашему телеграмма пришла, что родственники приедут, а его дома не было. Я, мол, телеграмму приняла. Ну, что, говорю, приехали? Нет, говорит. Вчерась должны были и нет их. Сегодня, мол, Куликов Валька приехал, а их и нет. По соседям, говорит, ходит, всех спрашивает. Не заходили ли?
- Значит обо всем вы узнали 28 февраля?
- Не знаю, какой день был.
- Двадцать восьмое, так как Куликовы 27 го должны были быть в Приморске.
- Выходит так!
- Прекрасно! Если вы помните разговор с Симанович, то должны помнить и ещё кое-что! Сегодня утром нашему сотруднику вы рассказали о Гизатулине и его жене.
- Да, рассказала.
- Так вот, вы сказали, что в конце февраля слышали крик за стеной, так?
- Да, так! Должно быть, опять жена была и, опять они подрались.
- Крики были точно за стеной?
- Да, у него кричали. Мы к этому привычные. Муж спал, а я слышала.
- Крик был женский?
- Женский.
- Теперь давайте вспоминать, когда это было? До разговора с Симанович или после?
- Нет, февраль тогда был, это точно. Ещё в мыслях у меня проплыло, вот пол года не приходила, а в феврале заявилась, за какой-то надобностью.
- Это было, случайно, не перед тем самым днем, когда вы узнали о пропавших родственниках?
  Татьяна Максимовна задумалась.
- Нет, не помню точно, - сказала она, но тут вмешался муж, все это время стоявший у дивана, на котором сидела жена.
- Чо ты, совсем уж беспамятная! – цыкнул он на женщину. – В этот день и было. Ты утром мне сказала, что кричали за стеной, а вечером про Куликовых. Во думаю, день полон новостей!
  Наташа оформила эти показания как протокол и дала расписаться Татьяне Максимовне. Под конец разговора она узнала где живет жена Гизатулина и отправилась к ней. Татьяна Максимовна не помнила лишь номера квартиры, но  то, что это была Морская улица и дом №15, женщина вспомнила сразу.
  Войдя в первый же подъезд и, позвонив в квартиру наугад, Наташа узнала от жильцов номер квартиры Гизатулиной. Она жила на первом этаже в последнем подъезде. Дома была лишь её дочь Лора, сама женщина находилась на работе. Но и показаний девочки было достаточно из которых следовало, что в феврале её мать у Гизатулина не была и не пойдет туда больше никогда, ни за какие коврижки.
  Довольная тем, что наконец-то появилась серьезная зацепка, Наташа отправилась домой. Она это сделала ещё и потому, что почувствовала легкий озноб, видимо промокшие ноги дали о себе знать. Выпив горячего чаю с сахаром, Наташа улеглась в постель. К вечеру поднялась температура, заложило горло.
«Надо же, из-за промокших ног, - думала она, вспоминая огромную лужу у остановки в которую она наступила, сходя с автобуса на улице Сажина. И ей сразу стало холодно и неуютно. – Нет, не только, - вспоминала Наташа, кутаясь в одеяло. – В воскресенье продело, когда я гуляла по Парковой.»
  Мама вошла к ней в комнату бледная с припухшими веками.
- Как ты, доченька? – спросила она.
- Ничего, мам, простыла немного. Всё пройдет.
- А мне, что-то нехорошо, - сказала Светлана Ивановна и присела на постель к Наташе.
  Девушка приподнялась на локте.
- Что, мама?
- Так, голова разболелась, спину ломит.
- Ты ляг, полежи.
- Да я уж и так, лежу целый день.
- Скоро отец придет, он обещал пораньше.
- Да-да, скоро, - сказала она и поднялась.
  Дойдя до двери в большую комнату, она схватилась за поясницу.
- Ой! – вскрикнула она.
  Наташа вскочила на ноги, набросила на плечи халат и подбежала к матери. Она довела маму до дивана и усадила на него.
- Надень шлепанцы, не стой голыми ногами на полу, - через силу сказала Светлана Ивановна и лицо её перекосилось от боли.
- Мама!
- Ой, что-то мне совсем худо!
- Давай-ка, ляг, - говорила Наташа, укладывая маму на подушки. – Может скорую вызовем?
- Не знаю, погоди пока.
  Наташа быстро сбегала в комнату родителей, принесла оттуда верблюжье одеяло и накрыла им Светлану Ивановну.
  Через десять минут боли отступили и женщина уснула спокойным сном.
  Размешивая на кухне соду в стакане для полоскания горла, Наташа со страхом думала о предстоящих родах её матери. Ей стало жутко только теперь, когда семья стояла на пороге предстоящих событий.
- Как жаль, что в Шатрово у бабушки нет телефона, как жаль! – произнесла она вслух.
  Отец пришел в девять часов. Его жена ещё спала. Наташа рассказала ему, что были схватки, но быстро прошли. Весь вечер прошел в ожиданиях, но с Егоровой-старшей ничего не происходило. Наташа полоскала горло через каждый час и, вскоре, почувствовала облегчение. Она показала отцу прото-кол допроса соседки Гизатулина, который принесла домой, поговорила с ним о дальнейшем ходе расследования и, успокоившись, пошла спать.
  Настоящие схватки у мамы начались под утро, она металась, как в бреду и хваталась за живот. Пол шестого приехала скорая помощь и забрала Светлану Ивановну в родильный дом, с ней поехал отец.
  Наташа в волнении ходила по комнате, ожидая звонка. В восемь часов он раздался. Отец сказал, что для родов ещё рано. Светлана Ивановна лежит в палате ещё с двумя роженицами, все в порядке и он едет домой. К его при-езду Наташа приготовила завтрак из жареной яичницы с колбасой. Быстро перекусив, они отправились на работу.

- Маму увезли в больницу, - сказала она Терещенко, войдя в кабинет.
  У него округлились глаза.
- Когда? – спросил он.
- Сегодня, пол шестого утра.
- Так-так! Так-так! Егоров, небось, на взводе?
- Ага! Он только что, оттуда. В течении суток должна родить.
- Ясно! А у тебя что, насморк, что ли? – спросил он, пристально вглядываясь в девушку.
- Температура вчера была.
- А сегодня?
- Нет, все прошло.
- То-то, я гляжу, ты быстро смоталась вчера. Ну, как успехи?
  Наташа в ответ громко шлепнула по столу планшетом. Майор раскрыл его и достал протокол допроса Татьяны Максимовны, а затем и дочери Гизатулина.
- Очень интересный факт, очень интересный. Кстати, звонила Массальская, просила передать, что её дитя хочет тебя видеть!
- Пахомова?
- Да.
- Сейчас же еду.

  В больнице у Пахомовой Наташа была через сорок минут, там, как раз, закончили утренний обход и Егорову без проволочек пропустили к девушке в палату. Увидев своего молодого следователя, Света заулыбалась.
- Как ты ту? – спросила Наташа.
- Спасибо, хорошо! Я вас вызвала, вот зачем!
  Она подтянулась вверх и села в подушки, что говорило о её выздоровлении, раньше самостоятельно сделать это девушка не могла.
- Может это и пустяк, но я подумала, что для расследования пригодится.
- Я внимательно слушаю, Света!
- В тот момент, когда я получила первый удар ножом по руке, я подалась вперед и уперлась руками в его грудь. Я вспомнила, что на нем была болоневая куртка и ещё, я схватилась за выпуклую пуговицу, потом он отшвырнул меня и полоснул по груди.
- Значит куртка болоневая? – переспросила Наташа.
- Да, я это почувствовала на ощупь и вчера в памяти у меня это всплыло.
- Ещё раз о пуговице, поподробнее, если можно.
- Она круглая, большая и выпуклая. Да, ещё она шершавая. Вся в таких крупных пупырышках. Мои пальцы уцепились за неё, как-то машинально. видимо, в этот момент от удара по плечу, я потеряла равновесие.
  Наташа записала все это в блокнот и, поблагодарив Светлану, ушла. Теперь перед ней стояла задача любой ценой выяснить, есть ли такая куртка у Гизатулина. Но мысли были не на месте, они постоянно возвращались к матери. Как она там? Все ли с ней в порядке? Как будут протекать роды? Не будет ли осложнений?
  В кабинете она не могла найти себе места. То вставала и ходила от окна к двери, то снова садилась за стол и начинала без цели перебирать бумаги. Султанов дважды входил к ней, говорил о чем-то, но слова его проскакивали в пустоту. И лишь спустя немного времени Наташа поняла, что речь шла о Станиславе Нестерове. Султанов добился его освобождения из-под стражи за недостатком улик.
- Толку от тебя мало сегодня, - говорил Терещенко, войдя в кабинет. – Иди лучше домой.
- Время только час дня.
- Все равно, иди. Кто-то из вас должен быть дома. А у отца твоего сегодня совещание. Иди!

  Наташа пришла домой. Дождь снова заморосил, а потом пошел сильнее. Прилепившись к окну, она смотрела на тоненькие струйки, стекавшие по стеклу. Вот за серой стеной дождя во дворе появился человек под черным большим зонтом. Он вошел в подъезд соседнего дома. Это был Меленко, Наташа без труда узнала его крупную фигуру. Она равнодушно смотрела на то, как он закрывал зонт, стоя под железным козырьком у двери, как исчез потом из вида. Но вдруг щёки её вспыхнули румянцем. Внезапно пришедшая мысль, одновременно напугала её и обрадовала. Егорова отошла от окна, села в кресло и запрокинула голову.
  Часы потихоньку двигались по циферблату. Из больницы не было никаких известий, отец тоже не звонил. За окном стучал ливень. Небо постепенно меняло цвет с серого на голубой, с голубого на темно-синий, пока, наконец, черный квадрат окна со светящимися огоньками соседнего дома, не заслонил собой все пространство. Наташа продолжала сидеть в кресле, она тревожно поглядывала на часы и теребила пуговицы на домашнем халате. Сейчас она, отчего-то, вспомнила об Андрее. Его странное поведение при их последнем разговоре в этой квартире. «Неужели, он меня так сильно любит?! – задавалась она вопросом с горькой улыбкой на лице. – Нет, не может быть! Ведь я ему ни чем не отвечаю. Странно!»
- Странно всё! – сказала она вслух и повторила. – Странно!
  Возможно, она не понимала Андрея до конца, или не хотела понять. Всё, что происходило между ними последнее время, выходило за рамки её привычной жизни и поэтому отвергалось. Но его дружба не была ей в тягость, тем не менее, лишь тогда, когда она не переходила рамки «просто дружбы», как только Егорова чувствовала, какие-то лишние мотивы в отношениях, она начинала отгораживаться от Жигулина.
  На столике задребезжал телефон, Наташа поспешно сняла трубку. слышались пощелкивания и треск, потом все отключилось и пошли гудки. Егорова тоскливо посмотрела на аппарат. Это уже был второй пустой звонок за вечер. Видимо, кто-то никак не мог дозвониться. Наташа постояла немного у столика в ожидании повторного звонка, но его не было. Потом она снова уселась в кресло. «Как там мама? И отец не звонит, как назло. Может это он звонил сейчас? Может телефон не работает?» - с тревогой подумала она и вскочила с места. Она схватила аппарат, повертела его в руках, подергала шнур и набрала первый пришедший на ум номер. На другом конце провода ответили. Наташа повесила трубку.
- Нет, работает, работает!

  Отец явился около одиннадцати. Бледный и уставший, он прошел в свою комнату и сел на кровать. Наташа вошла к нему и встала рядом.
- Ты звонил в род дом? – спросила она.
- Да, звонил. Ещё не родила, но скоро, скоро…
  Он устало провел ладонью по лицу, потом запустил пальцы в свою кудрявую, густую шевелюру, которая когда-то была черная, как у цыгана, теперь виски покрыло серебром и, по всей голове, то там, то тут проглядывала седина. Его карие глаза смотрели невесело сейчас. На лице была печальная улыбка. Он взял Наташу за куру и притянул к себе.
- Всё повторяется, - сказал он.
- Что, папа?
- Всё! Точно так же, когда-то, я ожидал твоего появления на свет.
  Наташа уловила мысль.
- Тебе страшно за маму?
- Да, немного. Но когда кто-то рядом уже не так страшно. Ты со мной и всё в порядке!
- А тогда? Тогда, кто был рядом?
- Женя Султанов, мой друг.
- Евгений Петрович?!
- Да, он!
- Но ты, никогда мне об этом не рассказывал!
- Просто не было подходящего момента.
- Расскажи теперь.
- Мы тогда были молодые, твоей маме было столько же лет, сколько тебе сейчас, мне немного побольше. Она училась в Москве, там мы и познакомились. Привез её сюда после института, и здесь родилась ты. Мы тогда жили в таком длинном деревянном бараке на Почтовой. Когда маму увезли рожать, я был на дежурстве. Соседка возила её в род дом. Мне сообщили уже оттуда. Как же я нервничал, как переживал! Тогда одному нельзя было, никак, и я с работы позвонил Жене домой. Он явился тут же, и сидел со мной всю ночь, до конца моей смены. Потом мы оба ушли ко мне, в нашу маленькую барачную комнатку, и завалились спать. Днем позвонили и сказали, что родилась девочка и, что жена чувствует себя нормально. И только тогда душа моя села на место. Мы с Женей купили огромный букет цветов, а это был апрель, всё кругом цвело, распускалось, вокруг было сказочно красиво, и отправились в родильный дом. Передали цветы через няню, увидели нашу маму в окошко и счастливые, довольные поехали домой.
- Ты так увлеченно рассказываешь, что я всё представляю, - сказала с улыбкой Наташа.
- Вот и теперь всё будет так же, - произнес задумчиво Егоров.
- И цветы?
- И цветы!
- И… Женя Султанов? – осторожно спросила она.
  Отец засмеялся.
- Ну, конечно, и Женя!

  В ночь на пятнадцатое марта, а точнее в 3 часа 15 минут Егорова Светлана Ивановна родила сына. Из родильного дома позвонили утром, пол седьмого. Алексей Михайлович с сонными глазами держал трубку и не верил собственному счастью.
  Наташа была очень обрадована. Она отпросилась на работе на пол дня и до обеда проторчала под окнами род дома. После обеда, её сменил отец. Они пришли вместе с Евгением Петровичем, как в тот далекий апрельский день, и принесли огромный букет прекрасных цветов. Увидев это в окно, еле державшаяся на ногах и обессиленная родами Егорова, заплакала. Уже лежа в постели и, глядя на букет, поставленный в литровую банку на её столик, она продолжала ронять слезы. Ей было так хорошо, как никогда. Хотя, впрочем, нет, в тот день много лет назад, когда родилась Наташа, она была так же безмерно счастлива!

  Успокоившаяся Наташа, во второй половине дня пятнадцатого марта, прядя на работу принялась за свои обычные дела. Правда, с какого конца взяться теперь, она не знала. С Гизатулиным было беседовать бессмысленно, без доказательств она не могла ему ничего предъявить.  Собранные данные 13 числа, доказывают немногое, лишь то, что в квартире слесаря в ночь с 27 на 28 февраля были посторонние, точнее женщина, которая звала на помощь.  Не жена, но кто? Любовница, знакомая или…? И тут возникал большой вопрос. Версия нуждалась в проверке, чем она сейчас и занималась. Коломийцев продолжал опросы на улице Сажина по разработанной ею схеме. К шести часам она ждала его. Он пришел немного раньше, к четырем, и с порога развел руками. Когда Коломийцев так делал, значит, что-то было не так. « Не в кассу!» - как говорил он сам. И то, что он рассказал было, действительно, не в кассу.
  Когда через несколько минут в кабинет вошел Терещенко, он увидел, что страсти накалились до предела и начали рваться в клочья.
- К черту! – кричала Егорова, стоя у стола и взмахивая руками. – Вся версия летит к черту!
  Майор оцепенел. В таком состоянии он видел Егорову впервые. Терещенко живо оценил ситуацию и только было открыл рот, чтобы спросить «Почему?», но Наташа сама, подскочив к нему, стала рассказывать.
- Игорь Коломийцев разговаривал сегодня с человеком, жителем дома №12 по улице Сажина, который 27 февраля купил подержанную машину! – начала она в запале.
- Не понимаю, - произнес Терещенко и опустился на стул. – Какую машину?
- Обыкновенную! «Москвич» называется!
- Ну и что?
  Егорова расстегнула ворот сорочки и, отдышавшись, уже спокойнее продолжала:
- Дело в том, что гаража ещё не было, он лишь на следующий день отвез машину к другу в гараж, где тот держал свой мотоцикл. А всю ночь с 27 на 28, они держали «Москвич» у дома, караулили, чтоб не угнали, сидели в нем. Теперь понятно?
  Майор снял фуражку и вытер лоб.
- Не совсем, - честно сказал он.
- Объясняю дальше. Они всю ночь просидели в машине, точнее. Его зять и дочь. В машине у подъезда! И ничего подозрительного не видели. Теперь ясно?
- Теперь ясно. Ясно, что никто мимо не проходил.
- Точно, никто. Все было тихо и спокойно, как они утверждают. Машина стояла на дорожке перед домом и все подъезды отлично просматривались. На свет в окне Гизатулина они внимания не обратили, но то, что из его подъезда никто не выходил, они клянутся.
- Судя по твоим расчетам, - начал рассуждать Терещенко, - Гизатулин, впустив Куликовых к себе на ночевку, убил их и в ту же ночь, естественно, вынес из дома трупы и вещи. Так?
  Наташа кивала головой.
- Если так, то версия не подтверждается. Ничего такого не было.
  Терещенко замолчал, но мысли его продолжали работать.
- А если предположить другое! – сказал он, после паузы.
  Коломийцев и Наташа насторожились.
- А, что если он все сделал в другую ночь, не имея возможности в эту, так как машина с пассажирами мешала?
- По моему, абсурд, - вмешался рассудительный Коломийцев.
- Почему, Игорь? – спросил майор.
- Нет, что вы, кто станет держать трупы у себя целые сутки! Нет!
  Наташа молчала, предположение Терещенко было неожиданным.
- Ну, как я вам идейку подкинул?!
- Не знаю, что и сказать? – тихо произнесла Егорова. – Так то оно так, но как проверить? Последние показания окончательно все запутали.
- Будем распутывать потихоньку, - сказал майор. – Как там Пахомова?      
- Ничего, она в порядке. Я вам уже докладывала о её последних показаниях.
- Да, докладывала. Я проверил по своим каналам, кое-что. Есть у Гизатулина болоневая куртка синего цвета, но она на молнии.
- Вот и здесь облом! – с горечью сказала Наташа и плюхнулась на стул.    

   Два часа Наташа бродила по парку имени Ленина. То впереди, то справа, то слева, в зависимости от её местонахождения, маячил желтый корпус УВД, мелькали в свете фонарей входившие и выходившие сотрудники. Ветер, поднявшийся было после полудня, утих, воздух был свеж и неподвижен. С проезжей дороги доносился обычный уличный шум. Скрипели тормозами автомобили, стучали каблуками пешеходы. Наслушавшись этого мерного успокаивающего рокота, Егорова решила отсюда уйти. Она перешла дорогу и отправилась в путешествие по Загорянке, которое было не очень продолжительным, вскоре улица закончилась и пришлось свернуть влево на Азовскую. Не хотелось идти домой, когда там пусто. Отец, должно быть, доехал до род дома, объясняется с мамой жестами через окно, а что делать ей? В первую очередь хорошо подумать над тем, что сказал Терещенко, когда версия, относительно Гизатулина, сломалась. Во вторых, как следует, взвесить свои дальнейшие действия, которые она уже решила предпринять, а в третьих… Но тут все мысли резко оборвались. Дорогу переходил седой мужчина, немного прихрамывающий на правую ногу. Наташа узнала его – это отец Ларисы. Он вел за руку четырехлетнюю дочь Женю. Девочка держала в руке печенье и потихоньку откусывала от него они перешли дорогу у Дома Пионеров и оказались впереди Наташи. Девушка замедлила шаг и посмотрела в ту сторону, откуда вышли Филимоновы. За Домом Пионеров вдалеке виднелся кусочек железного зеленого забора в мелкую сеточку – это был детский сад «Теремок». Наверняка, Женя ходит, именно туда. Отец сейчас ведет её домой. Наташа продолжала идти сзади, не смея их обогнать. Она не отрывала глаз от девочки, так похожей на Ларису. Егоровой хотелось подойти к ним, но она не решалась. Вот они прошли улицу и поворачивают в свой двор. Наташа делает тоже самое. Она следовала за ними на дистанции в пять шагов до угла их дома, пока не поймала себя на мысли «Зачем?». Она остановилась, но уйти не смогла. Наташа долго стояла и смотрела из-за кустов на девочку в красной курточке, играющую в песочнице, и на седого, сутулого отца, стоявшего рядом. Мужчина, имеющий, когда-то, весьма привлекательные черты лица, сильно сдал после смерти Ларисы. Наташа стояла в своем убежище до тех пор, пока он не взял Женю за руку и не вошел с ней в подъезд.
  Егорова плелась домой уставшая и измученная воспоминаниями. В своем дворе она остановилась и подняла глаза на окна соседнего дома, там жили Меленко с Комаровой, теперь уже женой. Зимой они законно оформили свои отношения. Наташа тяжело вздохнула и медленно пошла к подъезду.
  Ночью её мучили кошмары. Кто-то невидимый гнался за ней, и было страшно только от одной мысли, что он может прикоснуться. Она чувствовала его дыхание за спиной, его шаги и убегала, убегала… Но сон оборвался, она проснулась, полежала немного в темноте и уснула снова. На этот раз кошмара не было. Она увидела светлый, ясный день, незнакомый город, роскошные кусты сирени и услышала до боли родной мотив. Играли на гитаре. «Коля! Он здесь, совсем рядом, но я его не вижу, почему?» Во сне, он был для Наташи живой. И она искала его в этом чудесном саду. Но вот же он, вот! Стоит на другом конце сада, надо только перебежать узкую дорожку. Наташа идет к нему, раздвигая зеленые ветви, но дорожку пересечь не может, не получается. Дорожка начинает расширятся и по ней вдруг понеслись машины, много машин. Перейти никак нельзя. Наташа мечется, бегает вдоль дороги, но поток автомобилей все не иссякает, не дает ей подойти к Коле. Он стоит на той стороне, смотрит на неё и улыбается.
«Коля, подожди! – кричит она. – Я сейчас! Сейчас они проедут, подожди!» Но он поворачивается и уходит в зеленые заросли. «Коля, нет! Не уходи, Коля! Остановись, дорогой мой!» Они кричит от отчаянья, рыдает и падает на землю. Когда поднимается – нет ничего, ни машин, ни дороги, ни сада.
  Наташа проснулась в слезах. Её рыдания во сне перенеслись в реальность. Она плакала в постели и не могла успокоиться, по-детски жалобно всхлипывала и терла глаза руками. Уже рассвело, голубой свет расползался по комнате и высвечивал мокрое лицо девушки, которая была сейчас так несчастна.
- Коленька! – шептала она. – Коля! Почему ты ушел, так быстро ушел?...
  Она давилась от слез, всхлипывала, дрожала всем телом и переворачивалась с одного бока на другой. Юревич ей снился редко и всегда очень туманно, не четко. Такой яркий сон она видит впервые. И от этого ей стало плохо. Подсознательно для неё Юревич был жив, она все ещё любила, любила нежно и преданно. Заглушенные ею чувства, теперь прорвались в этом сне и боль в душе была не выносимой.
  С красными глазами и заплаканным лицом она сидела за завтраком, на вопросы отца не отвечала. По дороге в УВД он несколько раз пытался разговорить Наташу о причине её настроения, но она в ответ только мотала головой. На работе она была не в меру молчаливой и замкнутой, бесцельно перелистывала дело Пахомовой, не поднимая глаз, и старалась не попадаться в поле зрения начальству. Ею овладела меланхолия и управлять собой было, крайне сложно, Наташа поддалась чувствам и кроме внутренней боли в этот день ничего больше не ощущала и ни о чем не думала. Как прошло её рабочее время она, должно быть, и не вспомнит, прошлое заслонило собою все, но в конце дня, отчего-то, наступила раздражительность, а затем и черствое равнодушие. Плохое расположение духа завершила сцена у ворот, во дворе УВД, при выходе с территории на улицу. Идя домой, она столкнулась там, очень не к стати, с Жигулиным, который ждал её. Наташа поняла это и. когда он, выйдя на тротуар, двинулся за ней с целью проводить до дома, тут она решила сорвать на нем все свое настроение, накопившееся за день. Егорова резко остановилась и испепеляющим взглядом посмотрела на него. Жигулин остановился тоже.
- Андрей, я прошу тебя больше никогда меня не провожать! Я этого не хочу!
  Её тон был такой неожиданный, что парень опешил.
- А, так же, запомни, - грубо продолжала она, - между нами не может быть никаких отношений, кроме деловых.
  Она повернулась и быстро пошла прочь.
   Эта резкая перемена в Наташе лишила Андрея равновесия. Он стоял пораженный её словами и долго ещё потом не мог осознать реальности происшедшего. Домой он шел, не чувствуя собственного тела. Всё в нем упало и умерло с последними словами Егоровой. Ему было сейчас гораздо хуже, чем ей самой. Но отчего, почему она так с ни? Что он ей такого сделал? Может, сказал что не то? Парень терялся в догадках. Подойдя к дому, он уселся на скамейку у подъезда и, глядя под ноги, стал размышлять о случившемся. Он сидел неподвижно около часа, но, в конце-то концов, нужно плюнуть на все и выбросить из головы. Сколько можно за ней бегать? Что он хуже других? Почему он должен из-за какой-то гордой девчонки трепать себе нервы? Но… Ведь это была не «кто-нибудь», не «какая-то», - это была Егорова! А за неё стоило побороться! Да и не в этом дело, просто, выкинуть из головы её уже было нельзя, поздно! 
  Пошел мелкий дождь, под ногами захлюпали лужицы. Холодные струйки потекли с фуражки на лицо, а Андрею было жарко, внутри все горело, как в печке, горькие слова Наташи не выходили из головы. Возможно, что полное затмение продолжалось бы долго, но рядом у скамейки, что-то запищало и заплакало. Андрей очнулся и повернул голову на жалобный писк. У забора сидел промокший до нитки облезлый серый котенок с большими остренькими ушками. Он по кошачьи плакал, поджимая под себя передние лапки. Андрей наклонился к нему и взял на руки.
- Несчастные мы с тобой, одинокие и никому не нужные, - сказал он с горькой усмешкой, разглядывая маленького кота.
  Через минуту Жигулин поднимался с ним по лестнице, поглаживая его за ушами.
  Мать Андрея открыла рот от изумления, когда увидела на руках у сына бездомного котенка.
- Какой грязный! – произнесла она.
- Он будет у нас жить, - сказал Андрей, раздеваясь.
- Где ты его нашел, сынок?
- Он сам меня нашел.
-  Ладно- ладно! Только вымой его.
  Взяв котенка, Андрей отправился в ванную, налил в таз теплой воды и усадил туда своё сокровище. Кот растопырил лапы, зафыркал, но потом от приятных поглаживаний успокоился и довольно замурлыкал. Теплая вода, явно пришлась по вкусу.      

  Раскаяние к Наташе пришло быстро. Она похолодела от ужаса, когда ясно осознала, что произошло у ворот УВД. После того, как она нелепейшим образом решила оборвать отношения с Жигулиным и уже, кое-что, предприняла для этого, вдруг наступило просветление. Её истерзанное сознание за этот день, пришло, наконец, в норму. В воображении возникали цветы, букет роз, тот, что принес ей Жигулин в больницу в первый день своего посещения. Она вспомнила, как Султанов подал ей цветы и она, ощущая их тонкий аромат, прижала букет к лицу. После, было много таких букетов, Андрей приходил каждый день. Сначала его не пускали и он часами торчал под окнами, затем, спустя неделю, он впервые робко вошел в палату. Увидев его бледное лицо и искрящиеся нежностью синие глаза, Наташа поняла, как много значит она для него, а так же ей стало ясно, что у неё теперь есть настоящий друг. Что же случилось сейчас? Что произошло? В чем виноват Андрей? Может, он вольно или невольно предал их дружбу? Нет. Это она предала! Уже на пол пути домой Наташа поняла это. Свернув с Парковой, Егорова вошла в первый попавшийся маленький дворик и устроилась на скамейке под густыми, ещё не распустившимися липами. Ей было плохо. Вот теперь, действительно, по-настоящему плохо. Всё, что мучило её весь сегодняшний день – это лишь призраки прошлого. Да, было тяжело, было больно, было много тревожных и горьких минут! Но это осталось там, далеко позади. Того уже не вернуть и ничего не переделать. Всё прошло! А в настоящем, есть замечательный человек, кому можно полностью довериться, кто любит и хочет быть любимым. Пусть с её стороны к нему нет, пока, должных чувств, но, все равно, он не заслуживает подобного обращения с ним. Как она могла так поступить, как могла?!
  Наташа сидела опустив голову вниз, её мучили угрызения совести. Ей было невыносимо при одной только мысли, что она теряет Андрея, по своей собственной глупости. Завтра она придет в УВД и уже не сможет с ним нормально общаться. Как теперь она подойдет к нему, что скажет? Боже, и это её благодарность за его преданность и дружбу? Наташа крепко вцепилась пальцами в сою густую челку, будто хотела вырвать её и отбросить в сторону, как, что-то ненужное. «Нет, теперь он даже не захочет смотреть в мою сторону. И поделом, - с болью думала она. – Поделом! Дура, какая же я дура и полная тупица! Что мне с того, что я ему там наговорила, полегчало, что ли? Ведь я прекрасно знаю и знала тогда, в тот момент, что ближе друга у меня нет! И все же наговорила этот вздор! Всего две фразы, но, как они все изменили!»
  Она встала со скамейки и быстрым шагом пошла к дому. Забежав в квартиру, она, не снимая плаща, набрала номер его телефона. Никто не отвечал. С видимым облегчением она повесила трубку и начала раздеваться. Одевшись по домашнему, Наташа снова придвинула к себе аппарат, но набирать номер побоялась. Ею овладела робость и нерешительность. Она уже не знала, что скажет Андрею, если дозвонится. Посидев минут пять у телефона, она кинулась к себе в комнату и, упав на кушетку лицом вниз, долго пролежала без движенья.

  На следующий день, к счастью, Егорова не встретила Андрея в УВД. У него был выходной. Сама же она явилась туда из чистого любопытства. Должна была прийти нужная информация на запрос Терещенко, о том, кто с 27 февраля по сегодняшний день, делал большие вклады на сберегательную книжку. Майор с утра копался в бумагах у себя за столом. Полученные ответы его не устраивали. Самый большой вклад в размере 3,5 тысяч рублей, был сделан гражданкой Семеновой четвертого марта. Проверка показала, что там все чисто и законно. Терещенко кипятился, ругался неизвестно на кого, а в полдень собрался и ушел за объяснениями к Гизатулину. Не было его долго, три часа. Уставшая от духоты кабинета Наташа, ждала его на улице у входа в УВД. В 15 часов 10 минут, он явился, плюхнулся на лавку под фонарем и подозвал к себе Наташу. Она села рядом и выжидающе посмотрела на майора.
- Что-то ты сегодня, как тень? Тише воды, ниже травы! – заметил он. - Случилось что?
- Нет, - шепнула она и опустила глаза.
- Ну, ладно, давай о деле. Был я у Гизатулина сейчас, интересовался, кто кричал у него ночью с 27 не 28 февраля. Показания соседей и все такое, уже можно провести следствие с ним. Он, знаешь ли, хитер! Отрицать ничего не стал. Сказал, что не помнит, какая ночь была, но в конце февраля ночевала у него дома знакомая с которой они поскандалили, а потом и подрались. Назвал её имя – Проскурина Галина Романовна, адрес дал. Я, конечно, к ней поехал…
- А она, что она? – в нетерпении спросила Наташа.
- А она это подтвердила, - заключил Терещенко.
- Вот так номер! – воскликнула Егорова. – Зачем же он тогда давал ложные показания, сказал, что в ночь с 27 на 28 спал пьяный один и ничего больше не помнит?
- Не стал, говорит, рассказывать, потому, что лишних проблем не захотел с милицией. Итак, мол, раньше отправляли на пятнадцать суток из-за жены, а тут ещё за любовницу страдай.
- Он все врет, и она врет! Он её купил, вот она и выгораживает Гизатулина! – кричала Наташа. – Я не верю ему, не верю!
- Успокойся! Успокойся, тебе говорят! Что-нибудь придумает. Нужно веские доказательства искать на него. Пока, как видишь, скользим. Цепляемся, но не удерживаемся.
- Надо бы удержаться!
- Сам знаю, что надо… - после этой фразы Терещенко замолчал, а сам подумал, что версия, на самом деле не состоятельна, но как сейчас об этом говорить с Наташей. Где-то они промахнулись в самом начале, а со слесарем на самом деле, не все вяжется. – Кстати, Андрей встречался с невестой Станислава Нестерова, я читал протокол допроса. Там нет ничего нового.
  При упоминании об Андрее, Наташа вздрогнула.
- Ну, ладно, что нос то повесила? Не отчаивайся, всё путем! – произнес Терещенко, вставая. – Отдыхаем завтра, - добавил он и пошел к корпусу.


  Дома Наташу ждал сюрприз. Приехал Арнис Томкус. Он очень изменился с того времени, когда они виделись в последний раз. Волосы его потемнели, из светло-русых, превратились в темно-русый цвет и даже приобрели каштановый оттенок. Арнис раздался в плечах, сделался по-мужски солидным, черты лица стали четкими и характерными. Говорил он с небольшим литовским акцентом речь от этого была приятной и размеренной. Арнис много рассказывал о гастролях, о театре, о труппе, в которой работал, о спектаклях, о режиссере, обо всем, чем жил и чем наслаждался. Он с интересом воспринял известие о том, что Наташа стала следователем, что успешно работает вместе с Султановым,  которого он немного помнит.
- Я помню, кое-что, из детских впечатлений, - говорил он. – Помню первый приезд к вам. Вы жили тогда в длинном узком бараке на много комнат, которые выходили все в один большой и темный коридор. Наташа была тогда совсем крошкой. Помню, как Евгений Петрович принес большого шоколадного слона и мы пили чай.
  Егоров улыбнулся.
- Я это тоже помню, - сказал он. – Наташе тогда дали слоновое ухо и отвели в кровать. А она сладкое ела плохо, ну и уснула с этим ухом, зажала его в руке. А на утро и сама она и постель, всё было в шоколаде!
  Алексей Михайлович и Арнис долго смеялись над этим. Наташа лишь улыбалась, поддерживая их разговор. На душе скребли кошки и на веселье её, что-то не тянуло, хотя она была очень рада приезду Арниса.
- Господи, Арнис, я забыла твое лицо. Твой последний приезд к нам, я вспоминаю сквозь смутную дымку. А теперь ты здесь, совсем не тот, что раньше: высокий, возмужалый, - говорила Наташа, сидя на диване в своей любимой позе, поджав под себя ноги.
- И, ты не та Наташа, которую я знал. Внешне, та же, а внутренне ты изменилась. Помню тебя веселой хохотушкой с короткими косичками… Я знаю, что с тобой было в Москве, тебе много довелось пережить. Смерть любимого человека, это самое страшное, что может быть, но и сейчас, я вижу, у тебя проблемы. Ты чем-то опечалена, да? – спросил Арнис, оставшись наедине с Наташей. Егоров вышел в кухню.
  Наташа пожала плечами.
- Я весь вечер наблюдаю за тобой и вижу, что ты не можешь на что-то решиться, на что-то, очень важное для тебя. Это так?
- Уже решилась, - неожиданно сказала она тихим голосом и медленно сползла с дивана. – И, правда, что это я?... Если не возражаешь, я уйду, не на долго. Скажи отцу, что скоро вернусь.
  Она выскочила в коридор и стала натягивать плащ поверх домашнего, ярко-оранжевого платья.
- Подожди, уже девять часов, я провожу! – воскликнул Арнис.
- А вот это будет лишним.
  Наташа всунула ноги в туфли и щелкнула замком. Арнис лукаво подмигнул ей и произнес:
- Ты меня с ним познакомишь?
  Наташа застыла на пороге.
- Как ты догадался, что я иду, именно, к приятелю, а не к подруге?
- Я актер, не забывай! Моя профессия – читать по лицам, эмоции – моя работа!
  Она покраснела, улыбнулась и вышла за дверь.

  До улицы Забелина, хоть она и далеко от дома, Наташа шла пешком. Сперва она была бодра и уверенна в себе, но приближаясь к дому Жигулина, бодрость и уверенность постепенно таяли. На лестничной клетке, перед дверью Андрея, они растаяли совсем. Сделать последний шаг к порогу было очень трудно, но она шагнула и рука сама собой потянулась к кнопке звонка. Егорова услышала, как он задребезжал в квартире и отдернула руку, словно обожглась. Торопливые шаги раздались за дверью, грохнул замок, Наташа в жутком страхе дернулась в сторону и схватилась за перила, но отступать было поздно, позади скрипнула дверь. Девушка быстро повернулась. Дверь открыл Андрей. Он ожидал увидеть на пороге своей квартиры кого угодно, только не Егорову. От удивления и неожиданности, парень прислонился к дверному косяку, забыв пригласить Наташу войти. Она же стояла перед ним испуганная, растерянная и виноватая, что читалось по её глазам, она опустила их вниз и теребила руками карманы плаща.
  Состояние оцепенения вскоре прошло и Андрей, сделав жест рукой, сказал: - Проходи!
  Он посторонился и пропустил Наташу в комнату. Захлопнув дверь, Андрей остался на месте. Наташа напряженно вытянула руки вниз, захватив свои карманы изнутри, пауза слишком затянулась, но язык присох к небу и не поворачивался, хоть плач. И она, действительно, готова была сейчас заплакать, но взглянув на Андрея, поняла, что он, вот-вот, начнет сам и тогда, всё пропало, объяснение не получится.
- Я пришла извиниться, - тихо сказала она, глядя в пол. – Я сказала глупости тогда. Извини меня, пожалуйста!
  Сказав это, она глубоко вздохнула. Напряжение разом упало, тело расслабилось, но, отчего-то, захотелось рыдать. Может это прорывались наружу слезы облегчения, а может ещё, что-то? Что бы ни было это, но сдержаться уже невозможно. Наташа отвернулась и закрыла лицо ладонями. Андрей был поражен. Секунды две он стоял в нерешительности, а потом подошел к девушке и обнял её вздрагивающие плечи.
- Ну, что ты, Наташ, не надо! – шептал он.
  И девушка поняла, что Андрей простил, и давно не держит на неё зла.
- Я думала, что и тебя потеряла, - говорила она сквозь слезы. – Знаешь, как тяжело терять! Мне было невыносимо страшно, от одной лишь этой мысли, очень страшно!
- Как ты могла такое подумать?... Я не знаю, что произошло, что было причиной… Короче, теперь это не важно. Если захочешь, расскажешь сама. Главное что ты… ты здесь!
  Она повернулась к нему и прижалась лицом к его груди.
- Наташка, - говорил Андрей, обнимая её, - что же это с тобой происходит?
  Наружу вылилась её душевная боль и Андрей это чувствовал.
  В комнате. Куда привел её Жигулин, Наташа успокоилась. Сидя с ним рядом на диване, она вдруг почувствовала настоящее облегчение и то, как ей хорошо сейчас. Взгляд её упал на кресло, где на подушке сереньким комочком свернулось маленькое, пушистое существо. Девушка взяла котенка на руки, долго гладила его и ласкала. Андрей молча, наблюдал за ней, боясь шевельнуться, чтобы не спугнуть её покоя и тихой радости.
- Милая киска, - сказала Наташа. – Он у тебя не давно?
- Да, шел домой… В общем, на улице нашел. Мокрый был такой, жалкий… Я долго сидел у дома, не мог никак сообразить, что означали твои слова. И почему ты так со мной, вдруг? А потом, он появился, такой же промокший, как и я.
- Меня надо было спустить с лестницы, Андрей, - медленно проговорила Наташа с затаенной на себя злобой. Держа в руках котенка, она села поближе к Андрею и посмотрела на него. Он улыбался её замечанию, но в глазах всё ещё была боль.
- Я хотела, я много хотела тебе сказать, но я так виновата, что слова все потерялись, пока шла сюда, к тебе, - торопливо говорила Наташа.
- О чём?
- Я не знаю, теперь уже не знаю… А, где твоя мама? – вдруг спросила она, спохватившись, что они одни в квартире.
- Она у соседки по площадке, - ответил Андрей. – Мама хорошо вяжет, а соседка учится у неё. Кстати, я поздравляю тебя с братишкой! – добавил он радостно.
- Спасибо! – улыбнулась Наташа.
- Как решили назвать?
- Мишей, в честь моего деда по отцу. Папа говорит, хороший был человек, погиб на фронте.
- Михаил Алексеевич – звучит!
- Я хотела тебе рассказать, а впрочем – нет! Об этом узнаешь потом… Андрей, приходи завтра к нам, у нас гость, который хочет с тобой познакомиться. Это Арнис Томкус – актер. Я тебе говорила. Он приехал к ним с театром на гастроли. Приходи!
- Он остановился у вас?
- Нет, в гостинице, как и вся труппа. Но сегодня будет ночевать у нас, они с отцом, никак не наговорятся. Завтра мы ждем тебя, - сказала она вставая.
- Я приду… Ты уходишь?!
- Пора, одиннадцатый час, точнее половина.
  Андрей вышел с Наташей в коридор и стал собираться.
- Не надо, я дойду сама!
- Нет, я провожу. Уже поздно и отказать мне в этом, ты не посмеешь! - полу-шутливо-полусерьезно, сказал Жигулин.
- Конечно, не посмею, - произнесла Наташа, глубоко вздохнув.

  В углу у окна работал проигрыватель, звучала песня «Цветные дожди». Мелодичный голос Ковалева, топил все окружающие звуки квартиры.
  Наташа вместе с Андреем и Володей рассматривали семейные фотографии из жёлтого пакетика от фотобумаги. Они сидели на диване и оживленно разговаривали. Володю Авеньева привел к Егоровым Арнис. Они были друзья и нигде никогда не расставались. Авеньев тоже актер, ровесник Томкуса. Сам же Арнис, курил сейчас на балконе.
- Твоих фотографий мало, Наташа, - говорил Володя. – Почему?
- Не знаю. Папа говорил, что маленькой, я не любила сниматься на фото. Нет, я не боялась фотоаппарата, а именно, не любила.
- Да и взрослых фотографий мало, и это при том, что ты фотогенична. Отлично получаешься!
  Наташа улыбалась.
- Володь, а ты родом откуда?- спросил Андрей.
- Из Ленинграда.
- А как попал в Прибалтику?
- В нашем театральном институте преподавал профессор из Вильнюса, он и предложил мне работать в вильнюсском драм театре. С главным режиссером, мы сошлись, ну и всё!.. А женщины, Боже мой! Какие у нас работают женщины! В Ленинграде тоже были актрисы, но…
- То, что в Вильнюсе – не сравнишь? – спросила Наташа.
- Вот-вот!
  И Володя достал из кармана своего серого пиджака, маленькое фото.
- Вот образец женской красоты! Актриса, так уж видно, что актриса! – говорил он, протягивая фото Андрею.
- Пардон, что при даме, так некорректно отзываюсь о других, - поправился Авеньев, - но я не скрываю своего чувства, я от неё без ума!
- Кто это? – спросил Андрей, рассматривая карточку. – Я, кажется, её знаю!
- Конечно, знаешь! Это Ильма Паулс, актриса нашего театра, к тому же, часто снимается в кино.
  Наташа глядя на фото, напрягла память.
- Кажется, я видела её в «Пиковой даме», и ещё где-то, не помню сейчас.
- Именно, в «Пиковой даме». А недавно на экраны вышел фильм, в Москве была премьера, «Вас заверяет Элла Верно», называется. Потрясающая вещь, если у вас пойдет, посмотрите! Ильма играет там бесподобно!
- Она отвечает тебе взаимностью? – спросил Андрей.
- Увы и ах! Таких навязчивых поклонников, как я, у неё навалом! Но мы с ней подружились и это уже прогресс.
  Авеньев был весел и энергичен. Его внешность являлась ярким свидетельством того, что он настоящий ловелас. Его бесстыдные реплики, отпускаемые в адрес прекрасного пола, не были пошлыми и похабными, любовный огонек в глазах при взгляде на женщин был не оскорбительным, а приятным.
- Ты похож на Олега Видова, - заметила Наташа, - особенно на того, из «Всадника без головы».
- Все так говорят, - ответил Авеньев, тряхнув белокурыми волосами, - но у нас разный цвет глаз. У меня карие, у него – голубые. И, к тому же, у нас в актерской среде плохо быть на кого-то похожим, нужно иметь свою индивидуальность и своё лицо. Это как у художников, нужно иметь свой авторский почерк, а иначе, ты копировщик.
  В комнату с балкона вошел Арнис.
- Что мы не танцуем? Такие замечательные песни, а вы сидите!
- Наташа одна дама на всех, мы её быстро утомим. Арнис, давай я потанцую с тобой, - засмеялся Володя и, вскочив с дивана, обхватил Арниса за талию.
- Перестань! Ну, перестань же! – отмахивался Томкус, и в конце концов, повалил Володю обратно на диван.
  Тот быстро поднялся, скинул пиджак и театрально встал перед Наташей на одно колено, вытянув руку вперед.
- Позвольте пригласить вас на танец, - повернув голову в сторону Жигулина, добавил, - Андрей не возражает!
- А если возражаю?! – улыбнулся Андрей.
- Ну, и возражай себе, тебя и спрашивать-то никто не будет!
  И взяв Наташу за руку, вывел её в центр комнаты.
  Жигулин добродушно улыбался. Ему нравились и Арнис и Володя. В их компании было просто и уютно, всегда находилась тема для разговора и повода для скованности или неудобства, которое обычно возникает в обществе знаменитых людей, в данном случае актеров, не было никакого.
  По не многу общая суматоха начала утихать. Молодежь устроилась за столом, все ждали Егорова, который должен был с минуты на минуту уже приехать из родильного дома, где он навещал жену.
- Ну, что?! Будем праздновать появление на свет нового человека? – спросил Авеньев, наполняя бокалы шампанским.
- Нет, ещё рано, - возразил Арнис, - празднуют, когда он будет дома. А сейчас нельзя, плохая примета.
- Раз так, то подождем! А сейчас выпьем за дружбу, за то, чтобы дружить, не смотря на расстояние, которое нас разделяет. И вообще, плевать на расстояния, и на все преграды, которые человек сам себе настроил. У нас всё замечательно! Ура!
  Последнее восклицание подхватило много голосов, после чего бокалы с шипящей пеной взлетели вверх.
  Егоров явился, когда в компании наступило относительное затишье. Все сидели в комнате Наташа и слушали истории любовных похождений Володи Авеньева. Время от времени рассказ прерывался взрывами смеха. Егоров остановился у двери и присоединился к слушателям. Прошло минут десять прежде чем заметили его появление.
- Алексей Михайлович! – воскликнул Арнис. – А мы не слышали, как вы вошли!
- Куда вам! Вы тут все в романтике погрязли, - шутил он.
- Романтика – это у вас! – говорил Володя. – Самая романтичная профессия – это ваша! Несмотря на это, мы тут из Наташа и Андрея слова не можем вытянуть. А ведь сколько интересного уже в их практике было.
- Интересного много, - отозвалась Наташа, - вот, только рассказывать это совсем не интересно.
- Страшно, аж жуть!
- Нет, это не смешно, Володя! Если бы ты знал, с чем нам сталкиваться приходится?!
- Вот я и хочу узнать! – настаивал молодой актер.
  Наташа отрицательно кивала головой:
- Давайте о работе не будем, хоть сегодня не нужно портить вечер.
- Вот-вот! – подхватил Алексей Михайлович. – Ну, а если молодые люди захотят все-таки, непременно испортить себе настроение, я могу показать вам одну интересную коллекцию.
- Какую?
- Какую коллекцию? – посыпались вопросы.
- Покажем, Наташа?
- Давай, - равнодушно произнесла она.
  Егоров вышел, а через минуту появился в комнате Наташи с широким альбомом в коричневом кожаном переплете.
- Коллекция злодеев, - пояснил он. – Здесь люди, по тем или иным причинам, находящиеся в розыске.
  Егоров положил альбом на письменный стол и открыл первую страницу.

  Шел пятый час утра, а Егоров не мог уснуть. Он, то садился на постель, то вставал и ходил по комнате вдоль окна. Смешанные чувства владели им сейчас. Из головы не выходил сегодняшний вечер. Молодежь рассматривала его коллекцию и Володя Авеньев, взяв в руки фотографию 20 летней давности, просто изменился в лице. Долго молчал, но потом через силу выдавил: «Кто это?» Егоров заглянул ему через плечо. На фото был изображен пожилой мужчина, солидный и осанистый, на его коленях сидела девочка лет пяти, хорошенькая и глазастенькая.
- А, что тебя так заинтересовало? – переспросил Егоров.
- Не знаю. Мне кажется, что я уже видел подобную фотокарточку, но где и когда?
  Егоров поёжился. По спине пробежали холодные мурашки.
- Ты точно это видел?
- Нет, не уверен. Скорее, обознался, - испуганно произнес Володя.
  Но было видно, что парень не в себе.
«Да, нет-нет, конечно же обознался!» - утешал себя Егоров уже в который раз за эту ночь, стоя у балкона. «Он тогда, был ещё сам пацан, откуда ему видеть это! Нет…»
- Что это за старикашка? – спросил Арнис. – Тоже насильник или грабитель?
  Егоров сразу постарался замять разговор и свести его на «нет». А про себя подумал: «Да, ребята! Если бы вы только знали, кто этот старик! Ну и хорошо, что не знаете. Не надо. Ни к чему!»
  Полковнику стало душно. Он потянулся рукой к форточке и с шумом открыл её.
- Да, старик! – тихо прошептал он.
  В памяти вновь ярким пятном возникла ночная трасса. Черные ветви деревьев, как огромные когтистые лапы зверей мечутся в свете машинных фар. Их легкий газик несется по лесной дороге. За рулем он сам. Женя Султанов тихо дремлет, прислонившись к дверце кабины. Дрёма трогает и его глаза. Вдруг его бросает вперед с резким скрипом тормозов. Очнувшись в один миг, он видит перед собой нереальную картину, будто из кошмарного сна. В ярком свете фар на дороге стоит молодая девушка с распущенными черными волосами и в белой ночной рубашке.
  Из комнаты вышла Наташа. Егоров обернулся на её шаги.
- Ты, что, доча, так рано встала? – спросил он, глядя на ходики.
- А ты почему не спишь? Я слышала, как ты ходил тут всю ночь. Что случилось?
- Нет-нет, ничего. Я просто немного перенервничал из-за мамы.
- Но, ведь всё хорошо! Ой, папка! – и Наташа обняла отца сзади, налегла на него всем корпусом и заставила опуститься на мягкий диван.
  Посидев так в обнимку минут пять, Егоров почувствовал, как успокаиваются нервы и тянет в сон, впервые за эту ночь. Через полчаса он уже крепко спал.

  Терещенко сидел за столом у себя в кабинете и перечитывал архивное дело  четырехлетней давности. Зачем он взялся за него, он и сам до конца не понимал, но, что-то его зацепило ещё несколько дней назад, когда Султанов предложил отработать версию о пропавших отдыхающих.
  Тогда, в конце мая из Ленинграда в пансионат «Уют» приехала женщина на отдых с дочерью. В середине июня, из очередной поездки по местным достопримечательностям, они в пансионат не вернулись. И по сей день о них ничего не было известно. Перед Терещенко лежал протокол допроса её соседки по корпусу, москвички Веры Пономаревой. Вот что она рассказала: «За день до своего исчезновения, она, то есть Лида, говорила мне, что приехала сюда в город не случайно. Здесь в одном из поселков живет её очень хорошая знакомая, с которой они не виделись много лет. Теперь в июне она возвращается с Алтая из рабочей поездки и созвонившись, они договорились с ней встретиться. Мы, мол, с дочерью завтра к ней едем.» «А, куда они поехали, не сказала вам Лида?» - спросил следователь. «Название ещё такое… Сейчас припомню… Кажется, Высокое… Да, село Высокое. Точно!»
  Терещенко раз за разом перечитывал эту последнюю фразу. В деле были ещё протоколы допросов свидетелей но они не затронули майора ни чем больше.  Встав из-за стола, он взял дело в руки, отправился в кабинет к Султанову.
- Меня смущает это совпадение Евгений Петрович, - говорил он.
- Что такое Саша?
- В Высокое отправилась эта пропавшая женщина из Ленинграда. И в Высоком оказались родственники у Куликова.
- Да, но мы же знаем, что до этого села москвичи не добрались. Не было их там. А как насчет этой женщины с дочерью? Что там в деле?
- И там тоже, по опросу получается, что они в Высокое, так и не приехали.
- Да, странно. Вот тебе и ещё одна линия выплыла. И все-таки вещи-то нашли тут в Приморске.
- Но Высокое фигурирует в двух делах о пропавших отдыхающих. Что-то в этом есть, - настаивал майор.
- Так, а кто четыре года назад вёл это дело?
- Первое отделение милиции. Потом передали нам. Истомин разбирался. Я помню, что наш отдел занимался, но потом, забрала прокуратура, хотя люди так и не были найдены. Архивы у нас.
- Прокуратура, что же, так и не стала до конца разбираться?
- Отдали к нам опять на доследование, но через пол года дело закрыли, за недостатком улик.
- То есть как? – полковник встал из-за стола.
- А так. Они ведь пропали вместе с документами и вещами. Тогда были подозрения, что они скрылись от кого-то. Но это всё в материалах прокуратуры.
- Интересно, Саша! Попробуйте тут покопать. А то зациклились на слесаре, а там явная пустышка.

  После обеда взяв с собой Коломийцева, Терещенко поехал в пансионат «Уют». Сотрудники там были те же, что и четыре года назад. В пансионате готовились к апрельскому заезду. Ремонтировались корпуса, приводилась в порядок территория. Администратор первого корпуса Елена Ивановна встретила майора и сержанта на первом этаже у раздевалки. Монтёр возился с проводкой, а она, набросив на плечи синий халат, стояла у стремянки и подавала ему инструменты. Когда она поняла зачем к ней пришли из милиции, то сразу оживилась.
- А я помню, тот случай, - сказала она. – Не часто из пансионатов люди про-падают. В моей практике это был первый и последний раз. Я и женщину эту с девочкой хорошо помню.
- Где бы нам поговорить? – спросил вежливо Коломийцев.
- Пожалуйста, пройдемте на второй этаж в комнату отдыха. А то в моем кабинете – разгром.
  Все поднялись на второй этаж. Там устроившись поудобней в мягких креслах, начали разговор о давно минувшем.
- Я и тот день хорошо помню. Мой сынок ещё тогда руку ножницами порезал. Я его повела на первый этаж в медпункт йодом руку помазать, а они, как раз на меня на выходе натолкнулись. С сумкой она была с большой, желтой. И дочка была одета по дорожному. Я ещё спросила, мол, уезжаете? Она говорит, нет. Только погостим у подружки и денька через два вернемся. И вещи основные в чемоданах, так у нас и остались. Я потом их в милицию сдала.
- Да, я читал протокол, - сказал Терещенко. – Скажите, а как они собирались туда ехать, на чём?
- На такси. Прямо к воротам пансионата машина подъехала. Я сама видела, как они туда садились. Видимо, вызвали заранее.
- А который был час? – переспросил Коломийцев.
- Сразу после завтрака. Около девяти часов утра было.

  По дороге в таксопарк майор и сержант молчали. Почему-то в протоколе не было ни одного допроса связанного с этим заведением. А ведь таксист последний свидетель.
  Диспетчер таксопарка любезно провела следователей к директору в кабинет.
- Чем обязан, молодые люди? – вставая из-за стола, спросил он.
  Обрисовав вкратце картину происшествия майор попросил список работников такси за последние четыре года.
- У нас таксопарк не большой, - говорил директор. – Эту линию, где турбазы, обслуживают одни и те же шофера. Там место доходное, потому и ничего не меняется. Они своего не отдадут. Некоторые из них уже по двадцать лет там работают. Сейчас поднимем старые графики. Они у нас хранятся до восьми лет.
  Через несколько минут стало известно, что в этот день на линии в районе пансионата «Уют» работали 4 машины. Бригада Бондаренко. Кто конкретно с ним ездил, знал только он сам. У Бондаренко был выходной и поэтому Терещенко и Коломийцев, взяв адрес, поехали к нему домой.
  Дверь открыл сутулый мужчина лет пятидесяти с заспанным лицом. посмотрев удостоверения пришедших к нему визитеров, Бондаренко, крепкого телосложения мужчина с густыми русыми волосами и такими же густыми бровями, провел их через темный, узкий коридор в свою комнату. Внимательно выслушав майора и его помощника и, наконец, поняв, что от него хотят, он почесал затылок и начал:
- А дельце-то, тогда на слуху у всех было. Помнится, из милиции к нам молоденький такой паренёк приходил. Да, моя смена была. А утром на «Волге» нашей, напарник ездил до двух часов, Лёнчик, потом я его сменил. Так Лёнчик и возил их до вокзала. Женщину эту с дочкой. Мы с Лёнчиком в милиции всё уже рассказывали.
- Видите ли, - говорил Коломийцев, - в деле нет ни одного протокола допроса таксистов.
- Ну, уж, ребята, я этого не знаю, почему оно так! – парировал Бондаренко.
- Как бы нам связаться с этим вашим сменщиком? – спросил Терещенко.
- Он уже не мой сменщик. Прошлой весной ушел в маршрутное такси. Молодой, там интереснее ему. А живет от меня не далеко, на Почтовой. Сейчас адрес дам.
  Шофер достал из комода записную книжку и продиктовал адрес Леонида Сергеева.
  Терещенко и Коломийцев нашли его на линии в районе автовокзала. машина с номером 2712 стояла на приколе и набирала пассажиров.
- Вы Леонид Сергеев? – спросил Коломийцев через открытое окошко микроавтобуса.
- Я, а в чем дело? – удивился парень, видя перед собой не инспектора ГАИ, а милиционера.
- Попрошу вас выйти, - козырнув, сказал сержант.
  Сергеев с упавшим сердцем и ослабевшими ногами спустился с подножки машины. Он долго приходил в себя, а потом, не мог никак понять о чем его спрашивают. Когда, наконец, уяснил, что претензии к нему ни ГАИ, ни милиция не предъявляют, а просто просят помочь, то обрадовался и облегченно вздохнул.
- А я уж думал, что опять с дорожниками, - вытерев пот с лица проговорил парень.
- Ну, так и расскажите, наконец, всё, что об этом знаете, - вскипел Терещенко.
- Что я могу знать? Столько народу перевозил, уж и помню плохо. Но в милицию вызывали. Потом выяснилось, что исчезли эти люди. Такое не забудешь. Их лиц уже не помню. А в общих чертах, да…
- Ну! – торопил майор.
- Поступил вызов из «Уюта», я поехал. Ждал их у ворот минут десять. Потом они сели и спросили, не могу ли я отвезти их в Высокое. А заказ-то был сделан до вокзала. Я отказал.
- Почему?
- Потому что, мы ездим только по городу. Оттуда из дальних поселков попробуй потом найди пассажира. А порожняком гонять не выгодно. Вот я и привез их на железнодорожный вокзал и автовокзал здесь же рядом. Тут можно частника поймать, если автобуса не дождёшься. Они, кстати, редко туда идут, только по расписанию. Но вот частники частенько тут подрабатывают извозом.
- Они вылезли тут и всё? – переспросил Терещенко.
- Да, вон там, аккурат у того газетного ларька, я их и высадил, - и парень показал рукой на противоположный конец дороги к зданию вокзала, где в уголке у телефонных будок прилепился серый ларёк.
- Я постоял немного, - продолжал Лёнчик, - видел, как около них, то одна машина остановится, то другая, но никто их не брал. Видно в цене не сходились. Потом смотрю, они в ларёк обратились и газетчица к ним на улицу вышла и о чем-то с ними долго разговаривала. Я пока стоял – это видел. Потом меня сняли и я уехал на турбазу, повёз отдыхающих. А они все ещё стояли там у ларька.
  Уперев руки в бока, майор Терещенко стоял на бордюре у такси и смотрел на противоположную сторону, где красовалось здание Приморского железнодорожного вокзала.
- А эта женщина, пенсионерка, там и работает, - будто прочитав его мысли, проговорил парень. – После моих показаний и к ней милиция приходила. Я знаю. Я у неё всегда сигареты беру и свежие газеты покупаю с программой на неделю.
- Да, много у меня будет претензий теперь к 1-му отделению милиции, - сказал Терещенко и широким шагом направился к газетному ларьку.
  Баба Шура, как она сама просила себя называть, долго не могла вспомнить то событие, незначительное для неё и такое важное для майора. Пока Лёнчик не помог.
- Баб Шур, ну, помнишь, я в милиции-то рассказал и тебя вызывали. Я ещё перед тобой за то извинялся.
- Ах ты, пострел! Ну вот, теперь помню. А то, женщина с сумкой!... Сколько их таких-то было. – Она открыла свою будку и вышла к ним на улицу.
- Давайте побыстрее, - поторопила она, - а то дождь вон, уж крапает…
- Да, извините, что побеспокоили.
- Ну, что уж там! Я тогда же ещё говорила, что не помню разговора с ними. Вроде, они спрашивали, где найти стоянку, что до посёлков дальних везут. Я сказала, что отовсюду машину поймать можно. Лишь бы деньги были. Деньги, видать, были, потому что покрутились они тут с полчаса, а потом уехали.
- На чём, вы помните? – спросил Коломийцев.
- А я же говорила тогда, и сейчас повторю, на оранжевой «Ниве». Она, аккурат, напротив остановилась. Они сели и поехали.
- Точно «Нива» была? – переспросил майор.
- Да, «Нива». У моего внука такая же, только синяя, а эта такого грязно-песочного цвета. Потом, я такую тут и не встречала больше.
- А номера у неё местные были, не помните?
- А вот это не скажу, сынок, не знаю.
  Поблагодарив женщину за помощь, попрощавшись с Леонидом, Терещенко и Коломийцев вернулись в УВД.
  К тому времени дождь уже превратился в ливень. Оба изрядно промокли и отогревались в кабинете у майора горячим чаем.
- Ну всё, дальше тормозим, - прихлёбывая из кружки, говорил Александр Константинович.
 Коломийцев молчал.
- Ну, что ты, Игорь, воды что ли в рот набрал? Всю дорогу молчишь.
- Я думаю, товарищ майор, что мы допустили большой промах в опросах свидетелей на Сажина.
- Что ты имеешь в виду? – насторожился Александр.
- А то, что мы опросили тщательно лишь соседей по площадке. А некоторых в этом Куликовском подъезде мы даже не видели.
  Майор перестал хлебать из чашки и отставил её в сторону.
- Ты уверен, что опрошены не все?
- Нет, не все.
- А кто не опрошен?
- Были люди, которых нет дома и не было тогда.
- Ну и все дела?
- Может, установить отсутствующих на тот момент? Кого не было в этот день дома, кто опять появился. Пусть даже ничего они не знают, но установить надо. Помните, дело Филимоновой? Нужные показания спустя много лет Егоровой дала именно та женщина, которая отсутствовала дома и которую забыли опросить.
- Да, повторять такие ошибки многолетней давности мы с тобой не будем, Игорёк. Действуй!
  Поздно вечером Игорь Коломийцев докладывал майору следующее:
- Жильцов, сосед с первого этажа отсутствовал при опросе. Его и теперь нет. В конце февраля он съехал с квартиры, его соседи говорят, что он переселился к своей женщине на постоянное место жительства, но в квартире много цветов, он приходит их поливать.
- Когда, приходит, узнал?
- В эту субботу будет.
- Поздно. Нужно быстрее.
- Достал адрес его женщины.
- Вот это уже кое-что!
  Майор поднялся из-за стола, поправил форменный пиджак, снял фуражку с вешалки и, обернувшись к Коломийцеву, скомандовал:
- Ну, пошли!

- Версия развалилась. В дребезги рассыпалась, на мелкие кусочки разлетелась! – обхватив голову руками, сидя у окна на стуле, говорила Наташа после утреннего совещания.
- Ты расстроена? – спросил Андрей.
- Нет, ничуть. Я даже рада, что мы хоть куда-то вышли. Хотя обидно, столько работать с первой версией и всё разбилось в пыль.
- Да, Терещенко молотил вчера по-богатырски целый день.
  То, что намолотил майор, об этом доложил Коломийцев сегодня у полковника в кабинете. Присутствовали все. Сам майор был опять в отъезде. На данный момент на железнодорожном вокзале он опрашивал кучу народа. Коломийцевым было доложено о том, что кроме вышеизложенных данных, Жильцовым было показано следующее:
- 27 февраля, Жильцов, сосед Куликова с первого этажа, вечером открыл дверь на звонок и узнал в пришедших брата Куликова Валентина Борисовича. Вместе с женой они не раз приезжали сюда и были всем соседям хорошо знакомы. Не дозвонившись до брата, уехавшего к другу и ещё не вернувшегося, они хотели уходить, но спустившись на первый этаж, позвонили Жильцову. Куликов помнил, что у того есть телефон. По показаниям Жильцова было вызвано такси, которое пришло минут через сорок пять. Вместе с ними Жильцов и уехал. Вещи им были заранее собраны. На Отрадной его ждала любимая женщина. Куликовых высадили у вокзала, а сам Жильцов поехал с этой же машиной дальше, в район турбаз. Со слов москвичей они направлялись в Высокое к матери и отчиму.
- Судя по всему, - добавил Султанов, - они от вокзала уехали на частнике, так как в это время, а было уже где-то 23 часа, автобусы туда не ходят.

  Задача Терещенко была проста. Время ещё прошло не так много с момента исчезновения супругов из Москвы, и на вокзале, показав их фото как можно большему числу сотрудников, он надеялся найти хоть кого-то, кто помнил бы их поздний приезд сюда. Пожилая уборщица привокзального буфета вспомнила только чемоданы в крупную зелёную клетку и ничего больше. А вот молодая кассирша вспомнила кое-что поинтересней.
- Я уже тогда закрывала кассу, - вспоминала она, глядя на майора. – Двое – мужчина и женщина, она вот на фото у вас. Мужчину я хуже помню. Так вот они стояли здесь, у дороги, долго стояли. Женщина села на чемодан и мне показалось, что они ссорились. Во всяком случае, они очень громко говорили всякие резкие слова друг другу.
- Который был час? – спросил майор.
- Без пятнадцати одиннадцать, я стала закрывать кассу. Примерно в 11 часов вечера они тут и стояли. А когда сели в машину, прошло ещё какое-то время.
- Так-так, об этом подробнее.
- Я живу здесь рядом, через квартал от вокзала. Сдала кассу и пошла через дорогу. А эти двое всё стоят. Обернулась ещё на скрип тормозов. Посмотрела, а они уже в машину садятся. Машина развернулась и проехала прямо мимо меня, в сторону Почтовой улицы.
- А вы не видели, это такси было?
- Не знаю, может быть. В свете фонаря, она желтая такая показалась, точнее – песочная, но не «Волга», кажется «Нива» была или «Лада», а точнее – не помню.
«Опять песочная «Нива»: - от этих мыслей у Терещенко даже вспотели ладони. – Вот это да! – произнес он, - вот это да!
  Он сидел за столиком в привокзальном кафе и переваривал услышанное. Даже было тяжело встать и куда-то идти. Вся эта информация двух последних дней росла, как снежный ком и обрывалась на одном и том же.
- А дальше тупик и неизвестность! – проговорил он.
  Суматоха понемногу улеглась. Сейчас было самое время подумать о том, как действовать дальше. Мысли путались в голове, сталкивались, но ясным было лишь одно: надо искать этот странный автомобиль «Ниву» оранжевого цвета. Там кроется разгадка исчезновения Куликовых, а возможно и тех двоих из Ленинграда. Уже два случая похожих один на другой. Садятся в одну и ту же, приблизительно, машину, едут до села Высокое и туда не доезжают.
  Двери в кафе были открыты настежь. Терещенко сидел сейчас за круглым столиком у входа и мысленно проходил весь путь вчерашнего расследования за ново. Перед глазами мелькали прохожие, пассажиры, обычная суета и сутолока вокзала. Он барабанил пальцами по планшету, лежащему перед ним на столе, и уже хотел было подняться и пойти к автобусной остановке, как вдруг замер. Лицо его неожиданно побледнело, яркий румянец на щеках приобрел синеватый оттенок. Терещенко не сводил глаз с одной весёлой парочки, которую он заметил ещё несколько минут назад. Женщина по фигуре уже тогда показалась ему знакомой, а так же то, как она была одета. Но на большом расстоянии не мог разглядеть её лица. Потом майор подумал, что обознался и перестал наблюдать за ними, но теперь когда они подошли так близко к открытым дверям кафе и встали под козырёк, прячась от усилившегося дождя, не было никаких сомнений. Перед Терещенко, к нему спиной стояла его собственная жена Галина с огромным и ярким букетом цветов в руках. За талию её нежно обнимал мужчина лет сорока с заметно выраженными кавказскими чертами лица. У майора отнялись ноги. Вместо того, чтобы встать и подойти к ним, грубо нарушив их праздник, он смотрел во все глаза, хлопал ресницами и не мог даже шевельнутся. Всю грудь распирало ледяным холодом, частично пропало зрение, глаза заволокло туманом. Весь его бешеный нрав ушел куда-то внутрь, там бушевал, но прорваться сквозь эту ледниковую завесу сковавшую всё тело, не мог. Вскоре подъехало желтое такси с шашечками на верхнем щитке. Быстрыми шагами они направились к машине. Грузин открыл перед Галиной дверцу, она села позади шофера, вежливо подал ей букет и уселся на переднее сиденье. Хлопнув дверью, машина покатила мимо вокзала в сторону Отрадной, к турбазам. Лишь спустя минут десять после увиденного, к Терещенко вернулся цвет его лица и дар речи. Одной рукой порывисто и резко он схватил планшет со стола, другой дрожащей и неуверенной с ледяными пальцами, как будто только что вынул их из проруби, провел по лицу, снимая свою окаменевшую маску. Наконец он встал. Шатаясь, как пьяный, откинул от себя пластмассовый стул, который тут же рухнул вверх ногами в проход между столиками, и медленно двинулся на выход.
  Как он добрался до Загорянки и вошел в УВД, он уже не вспомнит никогда. Стремительно войдя к себе в кабинет, он буквально упал на стул без сил и чувств и, опрокинувшись за столом головой на сложенные руки, громко зарыдал, трясясь всем телом. Перепуганная Егорова, сидевшая к моменту по-явления майора за столом напротив, вскочила на ноги. Она с ужасом смотрела на его вздрагивающие плечи, на валявшийся у стола планшет и, как в кошмарном сне пыталась осознать реальность. Это был первый случай, когда жизнерадостного, брызжущего энергией майора Терещенко она видела в таком состоянии. Наташа подскочила к телефону, зачем-то сняла трубку, потом плюхнула её обратно на аппарат. Наконец, она кинулась к подоконнику где стоял стеклянный графин с водой. Дрожащими руками сняла с него колпачок, налила воды в стакан и подошла к майору. Он сидел в той же позе и продолжал вздрагивать. Девушка тихонько прикоснулась к его плечу. Терещенко замер. Он ощутил на себе чье-то прикосновение и лишь теперь понял, что в кабинете находится не один. Он поднял голову, вскинул на Егорову свои большие серые глаза и не отрываясь стал пристально смотреть на Наташу, будто пытался понять, кто же стоит перед ним. Кроме тяжелой тоски в его глубоких глазах, Наташа видела крупные прозрачные слезинки, застывшие на его дрожащих ресницах. И поняла, что так чувствовать себя может только очень несчастный человек. Она протянула Александру стакан с водой. Он отставил его в сторону, тогда она поставила рядом свой стул и нежно обняла его за плечи.
- Что такое, товарищ майор? Саша, что с вами? – впервые так его назвав, Наташа немного растерялась.
  Но, очевидно, ему сейчас было не до субординации. Терещенко почувствовал, как вновь отяжелела голова, он снова уронил её на сложенные руки, но от прикосновения Егоровой и от её участливых слов, стало будто легче. Слёзы уже не катились градом, плечи не вздрагивали. Он просто расслаблено сидел у себя за столом, чувствуя, как всё внутри куда-то проваливается, исчезают мысли, желания, эмоции. Взамен бурному кипящему гневу, приходит тупое равнодушие и усталость. Всё тело сделалось тяжелым, чужим. А, может быть он всем чужой? Чужой и ненужный никому? «Один, вот ты и один остался, Сашка!» - промелькнуло в голове и тот час же погасло. С отвращением и омерзением, словно раздавил гадюку, вспоминал он теперь смеющееся лицо своей жены. Нет, теперь он уже не сможет к ней подойти, даже прикоснуться к ней было чудовищно и гадко. А он ещё не верил слухам, долго не верил тем, кто пытался рассказать ему о новом поклоннике жены, грузине. Уже с пол года ходили эти слухи среди соседей, но Терещенко их отметал от себя, как ненужный хлам и только теперь понял, как был слеп, и как обманут дорогим и близким ему человеком. И лишь мысль о сыне заставила его ожить и встрепенуться.
- Ну, что с вами, что такое? – продолжала спрашивать Наташа.
  Её слова ускользали, не воспринимались слухом, но то что она сидит рядом, он это знал, чувствовал. Тут почему-то на память ему пришел Жигулин и их разговор в парке, у колеса обозрения. Терещенко резко вскинул голову, почувствовав, как силы снова вернулись к нему и с негодованием произнес:
- А все вы, бабы, одинаковые, подлые и мерзкие!
  Наташа оторопела, но поняла, что принимать на свой счет слова майора, когда он в таком состоянии, глупо и опрометчиво.
- Что всё же случилось? – почти шепотом переспросила она.
  Вместо ответа он произнёс: - Истомина позови.
  Девушка пулей выскочила из кабинета.
   Через несколько минут они вошли туда вместе с Истоминым. Майор сидел за столом, придвинув к себе планшет, который Наташа подняла с пола, когда выходила.
- Так, лейтенант. Садитесь сейчас на телефон, звоните в ГАИ и делайте запрос на машину «Нива» оранжевого или грязно-песочного цвета. По всему району пусть соберут данные. И проверьте, не проходила ли подобная машина в сводках о происшествиях на дороге или, как-нибудь ещё.
- Слушаюсь! – сказал Истомин и поспешно удалился.
  Не глядя на Наташу, майор произнес:
- Последний протокол допроса кассирши – вот он, - Терещенко кивнул на планшет, - передашь Султанову.
- А вы?
  Майор поднялся из-за стола и поправил на себе китель.
- Дежурная машина на месте?
- Кажется, да.
  Широкими шагами, полный решимости довести до конца задуманное, майор направился к двери.
- Куда вы?! – Наташа бросилась за ним, не понимая, что происходит. – Я не оставлю вас в таком состоянии. Я не оставлю вас! – почти закричала она.
  Держась за ручку двери, он произнес:
- Поехали!

  Не зная, куда и зачем она едет, Наташа бегом спускалась по ступенькам за майором. В дверях они столкнулись с её отцом и Андреем, которые с удивлением проводили их глазами до машины. Наташа и майор поспешно сели в неё и тронулись с места.
- Куда мы едем? – спросила Наташа, когда машина понеслась к парку Ленина.
- Кирилл, здесь налево, - скомандовал Терещенко шоферу, - к моему дому и побыстрее.
  Наташа от удивления разинула рот, но следующий вопрос не получился, он застрял в горле. Мимо за мутным стеклом в капельках дождя, проносились серые стволы деревьев, мокрые до черноты, они мелькали перед глазами, как кривой забор. Было отчего-то грустно и тоскливо. Наташа сидела за спиной у шофера, опустив голову. Она расправила воротник своей форменной рубашки, поплотнее запахнула полы бежевого плаща и глубоко вздохнула. Услышав её вырвавшийся вздох, Терещенко поглядел в зеркальце заднего вида, что было над головой у водителя. Рассмотрев в нем Наташу, майор отчего-то улыбнулся одними губами. «Пусть она будет со мной, - пронеслось в голове, - лучше вдвоём».
  Машина затормозила у второго подъезда серой пятиэтажки. Быстро пробежав к дверям дома под косыми стрелами проливного дождя, майор и Наташа вошли в парадную. Перешагивая через ступеньку, Терещенко стремительно летел к своей квартире на третьем этаже. Открыл дверь сын Алёшка, только что пришедший со школы. Мальчик немного удивился, увидев на пороге отца и Наташу, но то, что произошло дальше, удивило его ещё больше, а также привело его спутницу в состояние шока. Буквально влетев в маленькую комнату, которая находилась в конце темного коридора, майор загремел створками гардероба. Наташа последовала за ним. Остановившись в дверях, она с изумлением наблюдала следующую сцену: Терещенко с шумом и порывисто выбрасывал с полок вещи на пол.
- Что? Что вы делаете? – с хрипом в голосе произнесла она.
  Майор молча продолжал свое дело.
- Остановитесь, что вы, так нельзя, - она подскочила к Александру и схватила его за локоть.
  Он не отпихнул её, но не останавливаясь, продолжал сбрасывать вещи с полок другой, свободной рукой.
- Объясните, наконец, что здесь происходит?! – крикнула Наташа в исступлении, продолжая удерживать его руку.
  Он остановился, повернул к ней лицо, и с усмешкой произнес:
- С женой развожусь, разве не видно?
  Наташа отпрянула в сторону. В голове стали лихорадочно проноситься всякие нехорошие мысли. Она обняла за плечи стоявшего рядом с ней испуганного малыша и отошла к дверям. Тем временем, майор открыл уже большие створки гардероба, достал оттуда свое зимнее пальто, шапку, куртку и снял с вешалки свой спортивный костюм. Затем он, как в лихорадке, начал перебирать свои галстуки, а потом скомкал их и швырнул в дальний угол комнаты. Он со злостью плюхнулся на разобранную кровать, пнул мыском шмотки валявшиеся под ногами, опустил голову и затих.
- Как вы можете? Так же нельзя! Как же без жены-то? – еле слышно спросила Егорова, стоя все также, у двери комнаты. – Почему вы так, вдруг, зачем? У вас же сын?
- Плевала она на сына. Жена! Развлекается сейчас моя жена на какой-нибудь турбазе в районе Отрадной улицы со своим грузином.
- Что вы такое говорите?
  Терещенко поднял глаза на Наташу и на сына.
- Шлюха твоя мать, - зло сказал он и покраснел.
- Что вы, так нельзя, замолчите сейчас же, при ребенке…
- Пусть знает, - оборвал он Наташу.
- Но откуда вы знаете, что она сейчас там?
- Сам видел, своими глазами, можешь не сомневаться, - произнес он с усмешкой. – У вокзала видел. Я там находился с утра после опроса свидетелей, а они мимо меня прошли и не заметили. Сели в такси и укатили вместе.
  Терещенко вздохнул и порывисто встав с постели, принялся снимать с антресоли чемодан.
- Помоги собрать вещи сына, - попросил он. – Я его здесь не оставлю… Сынок, сейчас поедем к тете Нади. Сестра сейчас одна живет, - пояснил он, - в родительской квартире, после развода туда пришла. Это у нас, видно, семейное. Сперва она развелась зимой, а теперь вот я!
- Мои вещи, там в шкафу, тётя, пойдемте,– произнес мальчик и повел Наташу в большую комнату.
  Терещенко для Алёшкиных вещей принес большую спортивную сумку с широким ремнем и поставил её на зеленый палас перед Наташей.
- Значит, вы сына забираете? А как же мать? Она же мать!
- А я отец! – резко выпалил он и ушел обратно.
  Наташа аккуратно уложила в сумку всё, что подал ей мальчик. Терещенко вынес в прихожую два чемодана и щёлкнул включателем. Загорелся свет и осветил его бледное и осунувшееся за какой-то час, лицо. Наташе казалось, что это вовсе не майор стоит перед ней, а совершенно посторонний и неизвестный ей человек.
- Может, вы хотя бы записку ей на столе оставите? – робко попросила она, и в то же время понимала, как смешно сейчас выглядит с этой просьбой, глупо и нелепо. Но, что-то надо было сказать в подобной ситуации, а что, она от растерянности не знала.
  Терещенко молча повернулся к ней и осторожно взял из её рук приготовленную сумку с вещами сына. Затем он выложил из кармана форменного кителя ключи с брелком в виде петуха и положил их на полку у зеркала.
- Вот и всё! – произнес он. – Вот и всё!

  Они втроем вышли под проливной дождь. В машине, оставленной на дорожке у подъезда дома, гудел зуммер и, что-то болтала рация. Водитель открыл дверцу и сказал, что поступило уже два вызова. Не обращая на это внимания, Терещенко впихнул чемоданы и сумку на заднее сиденье, засунул туда Алёшку, посадил рядом с ним Наташу, плюхнулся с шофером на переднее сиденье и скомандовал, - Ну, вези нас на Забелина!
  До этого момента Наташа не знала, что сестра майора почти соседка Жигулиным, но её дом, в отличие от дома Андрея, находился в самом конце улицы Забелина на пустыре, там уже началась стройка нового района, но дело шло очень медленно.
- А все эти формальности, Саша? Ведь она потребует сына обратно, - не унималась Егорова, которой было ужасно обидно и за Алёшку, и ещё больше за майора.
- Я ведь не лишаю её родительских прав. Просто я тоже имею право на своего ребенка, к тому же, я получаю намного больше, чем она в своем борделе.
- Где?
- В парикмахерской, говорю.
- А, понимаю, - Наташа улыбнулась, впервые за их поездку.
- Ну и влетит же нам за машину, - говорил шофер, когда ехали обратно.
  Майор был подавлен и плохо воспринимал сказанное. Сейчас он сидел рядом с Егоровой. Она с грустью смотрела на него, молчала, а перед глазами все время возникала сцена в кабинете.

- Что за черт?! Куда вы угнали служебную машину? Почему не выходили на связь? – рявкнул Егоров лишь увидев в коридоре Терещенко и Наташу.
  Та сразу бросилась на амбразуру и, закрыв собой майора, схватила отца за отвороты пиджака.
- Па, я объясню, объясню! – стоя спиной к окну в темном коридоре УВД, она прикрывала отход Терещенко, которого явно не тянуло сейчас ни на какие объяснения.
  Вскоре ей удалось затолкать отца в его кабинет. Там, закрыв за собой дверь, она всё рассказала: и о том, где были, и о том что произошло до этого в их с майором кабинете.
  После рассказа отцу, плакала уже Наташа. Она сидела на зеленом диване в уголке и вытирала глаза белым носовым платочком. Вошедший к Егорову Жигулин обалдел, застав эту сцену.
- Что? Что? Кто? – спрашивал он.
  Он видел недоумение на лице своего начальника и так же, как и Наташа сегодня утром, застав майора в слезах, ничего не понимал.
  А вечером с приходом домой всё изменилось. Евгений Петрович и отец забрали маму из родильного дома. В кроватке лежал горластый малыш и чмокал губками во сне. То, что он действительно горластый, оценили сразу же, как только внесли его домой. Часа два перед ним плясали и ходили на цылах, прежде чем успокоили. Сейчас трое уставших взрослых сидели вокруг стола и наслаждались тишиной. Последней пришла с работы Наташа. Она с удовольствием заглянула в деревянную кроватку, улыбнулась своему братишке и с предвкушением бессонной ночи, стала складывать на стол принесенные с работы документы.

  Ночка была и впрямь веселой. Малыш, как по будильнику, просыпался через каждые два часа и требовал молока. В тихие промежутки Наташа дремала, а с криком ребенка без привычки просыпалась снова. И вот к утру сон ушел совсем. Девушка не стала больше мучиться. Она встала, накинула халат на плечи и уселась за письменный стол. Раскрыла блокнот. Перед глазами заплясали буквы и слились в сплошную массу. Пока зрачки привыкали к яркому свету настольной лампы, Наташа терла веки пальцами, пыталась прогнать окончательно утренний сон. Потом она опять, как много раз до этого, уставилась в схему двора на улице Сажина. В свете последних событий получалось, что с Куликовыми дело её Светы Пахомовой никак уже не может быть связано.
- Значит, совпадение? – спрашивала она себя и тут же отвечала.  – Да, совпадение.
  И правда, ведь если копать глубже, то с момента исчезновения москвичей до покушения на девушку, прошло шесть дней. Что же, преступник будет столько ждать, чтобы напасть, если речь идет о ней, как о невольном свидетеле. Ведь опрос по Куликовым шел уже с 1 марта. Нет, так долго не станет ждать никто. Ну, а как же похожий по почерку на дело Нестеровых удар в подъезде? А дальше в ход, как и там, пошел нож. Наташа уже не знала, что и думать. Неудача последних дней заставила её по-иному посмотреть на все те события. Вот думали, что все три дела, как то связаны между собой, а оказалось – нет. Уже понятно, что история пропавших Куликовых никак не связана ни с Нестеровыми, ни с улицей Сажина, ни с нападением на Светлану. Эта версия растаяла в один миг, как снежинка на ладони. Ну все-таки, уж все было, как-то крепко связано между собой.
«А если теперь покрутить Пахомову на связь с Нестеровыми? Надежда слабая, но есть», - не унималась Наташа. Если так, то что-то произошло гораздо позже их убийства. Ведь февраль для Светы прошел спокойно, без событий. И только один день выдавался в этом тихом реестре – это 27 февраля, который Света сразу вспомнила. Ни какие дни не вспоминала, а этот запомнила. Почему? Потому что он для неё был ярким и отмечен событием, Днем Рождения её подруги Шуликовой. Но ведь и там не было ничего особенного, что же делать? И все-таки Наташу вновь озарила идея, покопаться в февральских днях Светы Пахомовой. В простой случай с хулиганским нападением Егорова по-прежнему, не верила.

  В полусонном виде она утром следующего дня приползла к Пахомовой в больницу. Кончился завтрак, Наташу пропустили в палату. Пахомова одна, у Массальской, по-видимому, была утренняя смена.
- А твоя мама ещё на работе? – спросила Наташа и осеклась. Чего только не ляпнешь, после ночной бессонницы. Егорова закусила язык, но Пахомова не поняла о чем речь. Она приподнялась на подушках, протянула руку к графину с водой, налила в стакан и медленными глотками выпила немного. Потом легла поудобнее и ответила очень непринужденно:
- Нет, мама сейчас не работает, она же в Симферополе живет. Сейчас отпросилась там и ухаживает за мной тут в Приморске. Просто сегодня она придет во второй половине дня.
  Пахомова не поняла, к счастью, что Егорова сказала о Елене Сергеевне.
  Наташа подсела к Свете поближе и по привычке раскрыла свой блокнот.
- Мама почему-то думает, что это Боровский виноват во всем, - начала Света.
- В нападении на тебя?
- Ну, да!
- Вряд ли, мы отработали его. Он никак не причастен.
- И я думаю, что не он. Я для него уже никто. Интереса с его стороны уже никакого. А может это просто хулиган какой?
- Вот так просто напасть, без всякой цели?! – возразила Егорова.
- А может была цель. Может он, просто, не успел меня ограбить? На крик соседи выскочили.
- Было что грабить? – переспросила Наташа.
- Были часы золотые на руке, мамин подарок. А денег не было с собой.
- Света, я опять тебе задаю тот же вопрос. Было ли, что-нибудь в феврале или начале марта для тебя необычного, примечательного? Что не укладывается в простое восприятие?
  Пахомова, как всегда после подобного вопроса, не на долго задумалась.
- Нет, пожалуй. Не было. Примечательного, только день рождения Кати и всё.
- А новые знакомые были?
- Нет. Опять же, только на её дне рождения.
- И с кем же ты там познакомилась?
- С её братом и его женой. И с Валей, Катиной знакомой. Они вместе работают. Катя про неё часто рассказывала, а увиделись мы впервые только там, у Кати дома.
- Да, не густо. А о чем, или о ком шел разговор, ты не помнишь, в этот день?
- Ни о чем, о всякой ерунде. Правда, в конце разговор пошел не комфортный.
- Почему?
- Даже не знаю. Вроде, про всякие случаи стали рассказывать Катины брат с женой. Ну, да, конечно! И Катя переспросила у меня про ювелира. Правда, мол, что на вашей улице такое случилось? Ну, я подтвердила. И дома, говорю, наши рядом стоят. И людей этих немного знала. Тетя Аня Нестерова работала заведующей мебельного магазина, а мы там с мамой, когда-то, стенку покупали.
- Значит, всё это ты им и рассказала? А кто при этом присутствовал? - заинтересовалась Наташа таким ответом.
- Все были. Ещё никто не уходил. И Валя, и брат с женой, и родители, и Игорь – Катин жених.
- Кто он такой?
- Спортсмен, перворазрядник по бегу с препятствиями. Целыми днями на тренировках пропадает.
- Какая была реакция после твоего рассказа?
- Никакая. И рассказа то особого не было. Подробностей никто не спрашивал.
«Так, - мелькнуло у Наташи, - если что-то и связано с этими разговорами, то не на прямую. До пятого апреля прошла почти неделя. У кого-то информация долго переваривалась, или к кому-то просто долго шла, что ближе к истине».
  Больше ничего интересного Света не рассказала. Наташа ушла из больницы с двойственным чувством. С одной стороны этот допрос очередная пустышка, а с другой ей казалось, что она стоит на пороге разгадки всего случившегося. Может зацепиться за эту деталь и допросить всех участников того памятного Дня Рождения? А на каком основании? «Надо посоветоваться с Султановым. Что он скажет?» - решила Егорова и пошла на Загорянку.

  Сегодня было на удивление солнечно и тихо. Ночной морской ветер разогнал плотные тучи и над городом засиял омытый весенними ливнями солнечный диск. Все парки и аллеи утопали в мягкой изумрудной дымке пробудившихся почек. Красавица природа уже окунула в зелень свою пушистую кисть и нанесла ею первый узор в скверах и во дворах. То там, то тут уже проглянули первые кустики нежной мягкой травы. Блестящими лучинками, промокшими в утреннем тумане, травинки сверкали и переливались на клумбах и вдоль дорог. Дышалось легко весенним ароматом, Наташа очень ярко ощутила это, зайдя в парк. Проходя по его аллеям вдоль мокрых лавочек в сторону Загорянки, захотелось остаться тут и надышаться всласть этим волшебным весенним запахом. Она глубоко вдыхала его полной грудью и очень сожалела, что там за поворотом ждет работа с письменным столом и пыльными папками. И все же прибавила шаг. Её ждали в УВД.

  Кабинет был весь залит солнечным светом. На фоне окна высилась атлетическая фигура Истомина.
- Одним словом, подобную машину обнаружить не удалось. Зарегистрированные по району «Нивы» - обычных цветов, или синие, или зеленые, редко белые. Песочный цвет для таких машин оказался не характерен, - докладывал Истомин майору.
  Тот внимательно слушал лейтенанта, покусывая кончик карандаша. В свод-ках ГАИ, тоже не было ничего интересного. Всё наводило на мысль о том, что машина та, была не местная. Иногороднюю «Ниву» было найти сложнее, но то, что она не характерного для неё цвета – это упрощало дело. Уже разосланы запросы в отделения ГАИ таких городов, как Таганрог, Бердянск, Ейск, Ростов-на-Дону.
- Нужно выявить всех до единого, сколько бы машин проверять не пришлось, а потом просеять. Наверняка найдутся среди них те, которые бывали в Приморске хоть раз, - говорил Терещенко.
  Ответы на запросы ожидались не раньше, чем через сутки, а потому Терещенко решил помочь пока Наташе по делу Пахомовой. Он внимательно выслушал её рассказ о Дне Рождения, перечитал ещё раз все протоколы допросов Пахомовой, вместе с последним, взлохматил рукой и без того свои взъерошенные белокурые волосы и предложил по шерстить всех её немногочисленных знакомых. Начать он решил с Массальской.
- Она, кажется, хотела сотрудничать со следствием? Вот и позвони ей на работу. Вызови сюда, пусть сегодня же и придет, - предложил майор Наташе.
- А почему её? – удивленно пожав плечами, переспросила Егорова.
- Она про Боровского рассказала. Значит и про других друзей Светкиных знает. То, что Пахомова сама могла упустить по молодости лет, от матери, будь уверена, ничего никогда не ускользает. Вызывай-вызывай!
  Наташа сняла трубку с телефона и позвонила в дом быта.
  Массальскую ждали после пяти вечера, а в пять криминалист из лаборатории принес любопытный материал. Исследования показали, что железки привязанные к чемоданам в качестве грузила, которые водолазы нашли в заливе, могли быть использованы по своему прямому назначению, только в автослесарной мастерской. Таких мастерских в городе и прилегающих поселках было несколько. Решено было перетряхнуть всех работников этих заведений и узнать, нет ли у кого из них песочной «Нивы».

  Елена Сергеевна пришла в половине шестого  прямо с работы. Она была уставшая и немного рассеянная. Тем не менее, на все вопросы Терещенко она отвечала очень четко и грамотно, не упуская ни одной детали.
- Как вы понимаете, - говорил майор, сидя за столом против Массальской, - вся суть в мелочах. Что-то упустил, и всё – дело катится под откос.
«Это он опрос соседей Куликовых имеет в виду, -  думала Наташа, ведя протокол. – Ведь с Жильцовым, правда, вышла осечка. А мы и не думали разыскивать отсутствующих, вот и промахнулись!»
  Из разговора с Массальской выяснилось, что она знает хорошо лишь Катю Шуликову, закройщицу из ателье, что на Азовской улице. Кроме неё, пожалуй, ни о ком она рассказать больше не может. В конце беседы лицо Елены Сергеевны оживилось. Её привлек конверт, лежащий с краю стола на папке у Терещенко. Из него выглядывал кусочек чьей-то фотографии. Как профессионального фотографа её заинтересовало содержимое.
- Что это за фото? Это фотороботы? – спросила она, обращаясь сразу и к Наташе и к майору.
- Нет, Елена Сергеевна, это по делу Нестеровых, - ответил Терещенко.
- Можно посмотреть?
- Пожалуйста. Там из семейного архива фото.
  Массальская взяла конверт и достала из него пачку фотографий. Одни были пожелтевшие и черно-белые, другие совсем свежие и яркие. Цветных было мало. В основном это были те, которые в лаборатории делал Салтыков, снимая место происшествия. Вот сейф в стене за отодранными обоями, который бандиты так и не нашли, полный денег. Вот пестрый ковер и разбросанные по нему вещи, книги, часы на столе с резьбой, колье, браслет и серьги, увеличенные со старой фотографии. Елена Сергеевна всё это бегло посмотрела и положила на место.
- Эти вещи с места происшествия? – спросила она.
- Да, в некотором роде эксклюзив. Многие из них уникальны, поэтому представляют ценность, - ответил Терещенко.
- Какие же они уникальные? Часы на резном столике, может и да, а вот это – ширпотреб, - сказав, она снова запустила руку в конверт и отобрала из пачки фото с золотым гарнитуром.
- Как, ширпотреб? – переспросил майор.
- Так! Вот эти серьги и браслет я уже видела и не раз. Они очень запоминаются, а у меня, как у профессионала, на такие вещи глаз наметанный.
  Майор сразу выскочил из-за стола, обошел его и встал рядом с Массальской.
- Вы не могли этого видеть. Разве только на самой Нестеровой. Этот гарнитур из трех предметов: цепочку, серьги и браслет, ювелир делал сам, к юбилею жены. Сзади выгравировано её инициалы А.Н. Вот так-то!
- Да, неужели? – Массальская поправила свою прическу, не придав особого значения его словам.
- Так на ком вы это видели?
- На одной из своих клиенток, она приходила фотографироваться в наш салон. Ну правильно, и кулончик на цепочке в виде сердечка и серьги те же самые.
- Когда, когда это было? – майор аж затрясся от напряжения.
  Наташа насторожено посмотрела на обоих.
- Не хочу соврать, но кажется в начале марта. Её ко мне привела Катя Шуликова, Светина подруга.
  Егорова и Терещенко замерли.
- Кто она, эта девушка? – вымолвила Егорова, чувствуя, как от напряжения похолодели руки.
- Не знаю. Должно быть знакомая Кати.
- А негативы вы сохраняете? – спросил майор.
- Да, если клиент не просит. Иногда по просьбе вкладываем их в конверт с фотографиями. Ну, а чаще всего выбрасываем. Потому что использованный негатив, долго не хранится. Он через некоторое время трескается, портится, одним словом, приходит в негодность.
- А в этом случае, девушка просила негатив?
- Не помню. Правда, не помню. Вы меня разволновали, - ёрзала на стуле Массальская. – Это как-то связано всё со Светой?
- Вот и мы пытаемся это понять, - ответил майор.
- Мы можем сейчас подъехать с вами к вам в мастерскую? – попросила Наташа.
- Да, конечно, если надо…

  Машина неслась по темным переулкам и узким улочкам вечернего города. В окнах домов уже зажглись огни, тихие и уютные для запоздавших прохожих. Но для Наташи и Терещенко рабочий день был ещё не окончен. продлился он неожиданно и для Массальской.
  В её лаборатории, перевернув всё вверх дном, трое искателей сокровища в виде цветного негатива, так ничего и не нашли.
- Подождите! – остановил всех майор, когда Массальская и Наташа в запале выбрасывали всё из картонной коробки, последней стоявшей на полке тёмной комнаты. Обе обернулись.
- Вы же сказали, что ни один раз видели подобное. А где ещё?
- Да, а действительно, где? – Елена Сергеевна села и свела в задумчивости брови над переносицей.
- Слушайте, я же ведь недавно делала снимки с пленки, которую девчонки отщелкали на дне рождения у этой самой Кати. Пленка у меня завалялась, так как со Светой случилось это несчастье, было не до того. Она здесь. Там тоже был этот комплект. Во всяком случае, похожий.
- Где, где плёнка? – почти закричал Терещенко.
  Елена Сергеевна испуганно вскочила. Она стала сбрасывать бачки для проявки вниз на мягкое тряпье у стола, пока не нашла нужный. В этом бачке, свернутая по спирали, была та самая плёнка.
- Вот она. А фото с неё у меня дома в конверте. Я думала Света выйдет, и я ей передам.
  Схватив бачок с плёнкой, майор скомандовал: - К вам домой, живо!
  Машина понеслась обратно.
  Дома у Массальской царил беспорядок. Ей, очевидно, некогда было приводить в норму свою квартиру. Не было ни стимула, ни желания. Но конверт с заветными снимками она нашла сразу. Терещенко быстро раскидал их по столу. Там было много разных лиц крупным планом и вот, наконец, групповая фотография, на ней два парня и четыре девушки. Одна из них Света, а та, что сидела посередине в платье-декольте, очевидно и была одета в золотой гарнитур. Во всяком случае на фото было видно, что на шее сверкает цепочка с кулоном в виде сердечка.
- Рассмотреть тут сложно, фото маленькое, - говорил Александр.
- А колье похоже на то, - произнесла Массальская.
- А девушка, девушка другая, или та же, что приходила к вам фотографироваться? – спросила Наташа.
- Трудно сказать, я тогда не обратила внимания. Тут она, как-то, полубоком сидит и прическа не та, но фигура похожа, - ответила Елена Сергеевна.
- Так, едем к Светлане вашей, очень надо, - бросил майор и сгрёб со стола разбросанные фотографии.

  Машина затормозила у ворот больницы. Терещенко выпрыгнув с переднего сиденья не шел, а летел к главному входу. Елена Сергеевна и Наташа бежали за ним, еле-еле поспевая.
  Показав удостоверение дежурному, он бросил на ходу, не оборачиваясь:
- Это со мной! – указав пальцем на бегущих следом женщин.
  Когда все трое ворвались в палату, резко распахнув стеклянную дверь, Света спала. От столь неожиданного грохота, она проснулась.
- Что, что случилось? – испуганно прошептала она, натягивая одеяло до под-бородка.
- Вот что, моя принцесса, - буркнул майор, - сейчас тут будет проходить опознание.
  Это так торжественно было сказано, что у Егоровой все слова встали поперек горла. Хотелось одновременно и смеяться над майором и утешить испуганную вконец, девушку, но Терещенко не дал и слова вымолвить. Он подскочил к кровати Пахомовой, плюхнулся рядом с ней, чуть не сев ей на ногу, вытащил из кармана фото золотого гарнитура крупным планом и коллективное фото со дна рождения.
- Это кто? – спросил он Свету, указывая на девушку в декольте.
  Света взяла в руки карточку, окинула взглядом Массальскую и Егорову, поняла, что дело серьезно и перевела взгляд на фото.
- Это Валя Брагина, подруга Кати. Мы тут на дне рождения.
- А это, что на ней? – тыкал пальцем в колье Терещенко.
- Это цепочка золотая.
- Вот такая же? – майор сунул в руки Светы карточку с золотым гарнитуром из дела Нестеровых.
- Ну, да! Она в этом была на дне рождения. Сказала, что дядя подарил.
  В палате раздался вздох облегчения. Все трое, хором, неожиданно для себя, издали этот звук.
- Так! Кто она, эта Валя? Где живет? Где работает? – спрашивал Терещенко.
- Где живет, не знаю, а работает вместе с Катей в одном ателье, они обе закройщицы.
  Елена Сергеевна успокоительно погладила дочь по голове и поцеловала в макушку. Затем все трое быстро вышли.
- Теперь понятно вам, откуда ветер дует? – подходя к машине, спрашивал майор.
- Да, теперь всё встает на свои места, - отвечала Наташа.
  Уже сидя в машине, она излагала свою версию:
- Света рассказала на дне рождения про Нестеровых и то, что она живет с ними рядом, почти соседка. Валя дома, тоже передала этот разговор, не зная о последствиях. Если бы знала, то не одела бы ворованное на себя.
- Логично, - подтвердил майор.
- Но если лишь пятого на неё напали, значит информация дошла до ушей бандита не сразу, - продолжала Егорова. – Значит, не на следующий день он об этом узнал, а гораздо позже.
- Скорее всего, этот дядя с ними не живет. А когда услышал о том деле, то понял, как все опрометчиво получилось. А вдруг Света, видевшая Валю в гарнитуре, узнает эти вещи? Вдруг она уже их видела раньше на убитой? Тогда нападение на девушку с целью убийства, вполне закономерно.
  Массальская сидела рядом с Наташей, слушала разговор двух следователей и от изумления хлопала своими выразительными и серыми, как у Терещенко, глазами.
  Когда завезли её домой, то на всех парах снова помчались в УВД. Было уже около девяти, но Султанов находился на месте. По прибытии майор доложил полковнику обстановку и, минуя адрес Шуликовой, они утром решили разобраться с этим ателье на Азовской улице. Для этой цели туда был послан Истомин.

  С утра он разыскал там Брагину, допросил её и с добытой информацией явился в УВД.
- Вы знаете, что Валя Брагина, вовсе не Брагина, а Гусева, - выпалил с порога Слава Истомин.
- То есть, как? – переспросил Егоров, находившийся здесь же в кабинете у следственной группы.
- Вот так, Брагиной она стала месяц назад, когда вышла замуж и ушла на жилплощадь супруга.
- И, что же? – не понял Султанов.
- А то, что тот молодой помощник слесаря Полякова Петра Михайловича, Гусев, вспомните дело, её родной брат.
- Это тот, что давал показания о том, что Нестерова ругала Полякова за топорную работу? – удивился Султанов и снял очки.
- Да, он самый, - Слава вытер рукавом вспотевший лоб и сел на стул.
  Терещенко присвистнул.
- Вот это да! – протянула Наташа.
- Как же золотой гарнитур к сестре-то его попал? – Терещенко во все глаза смотрел на Истомина.
- А вот это и предстоит выяснить, - медленно поднимаясь, выговорил Султанов, - а сейчас надо задержать Гусева и снять с него показания.

  Наташа сидела у себя в кабинете. На столе перед не лежало закрытое «Дело» Пахомовой. Закрытое и в прямом и в переносном смысле. По её губам скользила улыбка. В этом деле она никак себя не проявила, она это знала. Ну, что ж, очень даже хорошо, будет ей наука впредь. Героем дня сегодня по праву был Терещенко. «Да, он молодец, всё разложил по полочкам, нашел нужную версию и отработал её, - думала Наташа. – Всё так, а как же Куликовы?» Она знала, что поиски оранжевой «Нивы» ничего не дали. Не было такой машины в городе и его окрестностях. Сегодня проверяли «Нивы» снятые с регистрации и то же пусто. Зато взяли Гусева и его дядю Василия Дамарского. Терещенко сегодня очень метко провел допрос молодого слесаря, а потом устроил очную ставку между ним и Дамарским. Теперь после того, как стала известна суть – оказалось все просто. В этой истории Гусев был наводчиком. Ему, работавшему на участке по улице Сажина, было хорошо известно, что ювелир богат, к тому же собирается за границу. Бывший бухгалтер Дамарский, снятый за растрату с должности и чудом избежавший суда, на одной из пьяных вечеринок склонил племянника к преступлению. Именно на его голос  открыла дверь Нестерова. Гусев пришел к ней заранее и договорился, что приведет чинить краны не Полякова, а стоящего человека. Женщина поверила на слово, и тем самым встала на свой роковой путь. Гусев  12 февраля привел к ней дядю. Они прошли в кухню, а дальше «дело техники», - как пояснил сам слесарь. Женщина была задушена полотенцем, в квартире было взято все ценное, но денег в наличности взяли не много. Никто не знал о сейфе в стене. На выходе натолкнулись на хозяина, который внезапно вернулся домой, убили и его, оглушили по голове и пырнули ножом. Оглушил Гусев, а пырнул Дамарский. Затем добычу поделили. Золотое колье, серьги и браслет взял Дамарский, а потом неожиданно подарил всё это сестре Гусева, Вале, на третий день свадьбы. Его поступок Гусев объяснить не может. Но дядя был должен их отцу крупную сумму. Может быть таким образом он решил расплатиться? Сам Дамарский объяснил это тем, что вещи оказались именными, в скупку не отнесешь, а племянницу кто видит? Только друзья и то в узком кругу. Ни как он не мог предположить, что одна из её знакомых окажется соседкой убитой им же Анны Нестеровой. Когда Валя в присутствии брата рассказала дома, что на жнее рождения у Шуликовой услышала жуткую историю от одной знакомой, Гусев испугался. В тот же вечер он был у Дамарского и всё рассказал ему. Вместе придумали план действий. Гусев выспросил у сестры исподволь про Пахомову, та ничего не подозревая, рассказала о ней. Имея возможность проследить за девушкой, работая здесь же, Гусев начал действовать. Дождался её в вечернем подъезде, но промахнулся при ударе в темноте. На громкий крик Пахомовой, соседи выскочили из квартир и тем самым спасли ей жизнь.
  Егорова опустила голову и теребила пуговицу, висевшую на ниточке на манжете форменной рубашки. «Вот так оно бывает, а связала сначала Пахомову с Куликовыми, да ещё приплела сюда ни в чем не повинного Гизатулина, который до сих пор не разберется со своими женщинами. Обидно! столько тянуть не за ту ниточку. А время ушло». – думала Наташа. Но ничего, теперь все позади и для Пахомовой, и для матери её Массальской. Когда в контору вызывали сегодня её приемную мать, Наташе врезались в память её нехорошие слова. Сидя напротив Терещенко, она восклицала! «Вот, видите, что значит дружить со всяким татарьем. Я Шуликову имею ввиду. Я ей всегда говорила, что такая дружба до добра не доведет. Кто эта Шуликова? Что мы о ней знаем? Вот и случилось всё из-за этой сомнительной дружбы и дикой компании! Нет, надо увозить Свету отсюда подальше и срочно!» - заключила она, подписывая протокол.
  Всё это создавало неприятный осадок в душе Егоровой. Сейчас она чувствовала какое-то смятение, ей было не по себе от той мысли, что Елена Сергеевна опять останется одна. За эти дни она достаточно напереживалась за Терещенко, а теперь ещё тут волнуйся. Хоть Массальская была человеком посторонним для Наташи, но какая-то общность после этого дела ею ощущалась.
- Э-эх! Наташа вздохнула и вышла из-за стола. Она подошла к темному квадрату окна и заложила руки за спину. Стоя в этой позе она вспомнила, как говорил ей вчера вечером отец, относительно Терещенко.
- Что ты расстраиваешься? Они всегда плохо жили. Я ещё удивляюсь, что Саша раньше не ушёл от этой… - тут отец осёкся на полуслове.
  Наташа поёжилась. Потом она подергала форточку, плотно ли закрыта, убрала «Дело» в сейф, подошла к вешалке в углу кабинета и сняла свой плащ.

1996 г.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.