Вожатские байки. Глава тринадцатая. После отбоя

ПОСЛЕ ОТБОЯ.

После объявления отбоя у детей лагеря «Радуга» наступал здоровый сон. У вожатых, напротив, начиналась личная жизнь.
После душа мы, как бабки в бытовке общежития, собирались в вожатской комнате какого-нибудь корпуса, тянули что-нибудь пенное и светлое, купленное кем-нибудь вечером в посёлке, и делились событиями прошедшего дня.
- Мои пацаны сегодня твоих в футбол как щеглов раскатали!
- Ха! Если бы нашего Кузнечика родители на день в город не увезли, вопрос – кто кого ещё раскатал бы!
- Слышали? Двоих пацанов из первого отряда в «толчке» спалили сегодня.
- Курили?
- Нет, блин. Шопенгауэра читали по очереди. Конечно курили, что за вопросы!
- А у нас – новая парочка в отряде. Семён из первой палаты и Сашка-легкоатлетка. Я прям смотрю и умиляюсь. За ручку везде ходят. Все медляки танцуют. Так мило.
- Мужики, завтра – мероприятие по плану, помните? Надо чё-то придумать. Чё можно придумать?
Нас собиралось обычно человек по шесть-восемь. Мы разливали по кружкам, прихваченным из столовой, то, что купили днём в ларьке, а тару, в которой это продавалось, прятали в стенной шкаф. Мы общались вполголоса, чтобы не разбудить детей. Бывало, что какой-нибудь воспитанник бесцеремонно открывал дверь, осматривал сонными глазами наш резко замолкающий сходняк и снова уходил спать, прикрыв за собой. Тогда мы понимали, что уровень децибел превышает норму, и на какое-то время сбавляли громкость.
- Женя сегодня злая какая-то. У неё какая-то проверка, по ходу, была.
Женя.
Она же – Евгения Максимовна. Директор лагеря. Человек, начисто лишённый какого-либо чувства юмора. В обычной жизни, за пределами летнего периода – директор городского бассейна «Лотос». Воспитанник классической советской закалки. В жизни не брала в рот алкогольсодержащих веществ. На её вечно суровом лице за очками прятались глаза, которые всегда сканировали тебя в поисках шокирующей правды. Совершить что-либо противозаконное или противоречащее жениной морали в её лагере было невозможно. Поэтому жить полной жизнью в её лагере было тяжело. Но мы жили.
Хрустя сухариком, Димон изрёк:
- Кстати, Женя, кажись, догадалась, что мы пиво покупали сегодня. Она таким подозрительным взглядом на мой пакетик смотрела.
И, как обычно бывает в кино, в ту же самую секунду дверь тихонько заскрипела и в светлицу, то есть – в вожатскую, входит Царь. То есть Женя. То есть – Евгения Максимовна.
Она окинула взглядом комнату и притаившихся в ней нас. С чипсами и сухарями на столе. С кружками в руках.
Всё. Трындец.
Следом за ней вошла Пална. Я посмотрел на неё, и у нас состоялся мысленный диалог. Невербальный. Одними глазами и мышцами лица, как в кино про Мюнхгаузена.
«Ну, что ж вы так?»
«Ирина Пална, да кто ж знал, что вы придёте?»
«Женя внепланово решила сама по отрядам сегодня пройти.»
«А чего ж Вы нас не предупредили?»
«Дык если б я знала!»
«Запах сильно чувствуется?»
«Да вроде нет. Может, и не заметит»
«Хорошо бы»
Глазки в пол. Демонстрация того, как нам стыдно, стыдно, стыдно!
- Что за сборище здесь у вас? – тон Жени отнюдь не выглядел дружелюбным.
- Да вот… сценарий придумываем. Мероприятие будет завтра, - пробубнил Вован.
- А почему вас так много здесь? Отряды пустые, небось, оставили?
- Нет. Воспитатели дежурят. Детей охраняют. А мы вот – сочиняем.
Ирина Пална, как обычно, вмешалась, чтобы оправдать нас, непутёвых:
- Завтра по плану – общелагерная игра «День семьи». Ребята готовятся.
- Понятно. Что пьёте?
А вот этот вопрос сейчас для чего был задан, дорогой директор? Чтобы на лжи нас поймать? Вы ведь и сами прекрасно по витающему в вожатской запаху поняли, что мы здесь такое пьём. Или нет…
ИЛИ НЕТ?! Да быть того не может! Неужто не унюхала?! Может, насморк?!
- Чай пьём, Евгения Максимовна, - выдал я, чувствуя, что жизнь моя подвисает на волоске.
- Ага. Чай. Хотите?
Ух ты! Это Вован тоже в смертники только что записался. Вот это я называю «блеф»! Чай пьём! И сухарями с чипсами закусываем. Да в этой комнате напитка цейлонского отродясь не водилось! Если сейчас директор согласится отведать нашего «чайку», половина лагеря рискует завтра же остаться «осиротевшими» в вожатском смысле слова.
Женя медлила с ответом.
Мы ждали приговора.
Наконец она ответила.
- Да нет, спасибо.
Не может быть! Спасены! Живём!
Каждый из нас испытывал чувство светлой надежды. Когда, например, мама пролистала дневник и каким-то чудом не заметила двойки. Или появление двух огоньков фар на горизонте – когда опоздал на последний автобус и стоишь зачем-то вот уже полчаса на промозглой остановке. Надежда – это жестокая женщина. Мама может «отмотать» дневник назад, а огоньки фар могут принадлежать грузовику, водителю которого вот делать больше нечего, кроме как подбирать тебя. Но без надежды жизнь не имеет вообще никакого смысла.
- Так. Я чего, собственно, пришла-то? Завтра в семь-тридцать утра – учебная пожарная тревога. Приедут пожарные, будут смотреть, как мы умеем оперативно выводить на улицу детей.
Хоспади! Да не вопрос! Ободряющие реплики посыпались на директора с разных сторон:
- Евгения Максимовна, всё сделаем в лучшем виде!
- Не извольте переживать!
- Проснёмся, детей всех растолкаем и приведём. За минуту управимся!
Боясь спугнуть везение, связанное с тем, что Женя не просекла содержимое наших кружек (чудеса – не иначе!), мы готовы были ей гор золотых наобещать!
- Смотрите мне! Не подведите меня!
Град прелестных реплик возобновился:
- Да как мооооожно, Евгения Максимовна!
- А я вообще сегодня спать не буду ради такого дела!
- Что ж мы, алкаши позорные какие, чтоб утром не проснуться?
Ох, Димон, язык бы тебе оторвать за такие эпитеты. Но Женя, похоже, последнюю реплику пропустила мимо ушей.
- Ладно. До завтра тогда.
Мы провожали директора как родную. С китайскими улыбками на лицах. С сожалением в голосе. Мол, что ж так редко заходите? Мол, что ж так быстро уходите? А у самих в головах была лишь одна мысль: «Не спалила!»
Прощаясь, я успел втихаря от Евгении Максимовны снова бессловесно «переговорить» со старшей пионервожатой.
«Вот вам повезло!»
«И не говорите, Ирина Пална!»
«В следующий раз…»
«Будем максимально осторожны!»
И уже на пороге Женя на секунду задержалась в дверях. Обернулась. Поморщилась. И произнесла:
- В горле запершило. Дайте чайку глоток сделать.