Змея

  День был погожим и солнечным. Пичужки весело сновали по кустам и веткам. В лучах солнца искрили нити паутин. Я пошёл на просвет в деревьях и не ошибся. Он вывел меня на огромную поляну. Вот тут я и разложу себе костёр, подумал я, пора было приготовить себе обед. Посредине поляны возвышался огромный пень, остаток величавого дуба. Пень был ровный, говорящий о том, что дуб ушёл в прошлое не своей смертью. Теперь его останки стали приютом для довольно большой змеи, которая свернувшись клубком, грелась в лучах  летнего солнца.

  Останки могучего дуба и змеи, греющей свои бока на нём, вытянули из памяти воспоминания о тех временах, когда я жил в Москве на Кропоткинской недалеко от бассейна и музея изобразительных искусств  имени А. С. Пушкина. Здесь было много коммуналок. Буквально трущобы в центре Москвы из них. Пять – десять комнат с разными семьями и одна кухня на всех. Везло тем, у кого было два санузла, а когда был один, стоял непрерываемый мат и ругань в адрес облюбовавшего “белого друга”. Везде висели тетрадные листки в клеточку, на которых каждый из соседей мог улицезреть, когда он может пользоваться плитой, когда ванной и туалетом, когда телефоном. Быстрый забег в туалет без очереди, сопровождался тем самым матом или долгим стуком в дверь. Самое смешное, что порою туалет часами был свободен и никому не был нужен, а потом у всех словно прорывалось в одно и то же время… Самое веселье было утром, когда всем нужно было собираться на работу. Зато каждодневная перепалка с соседями напрочь прогоняла утренний сон, и на работу каждый приходил в приподнятом настроении.

  Рядом со мной, в комнате через тонкую стену, жила пара уже в возрасте супругов. Хотя, в возрасте – это громко сказано. Им было лет по сорок пять. Тогда мне было двадцать,  они были для меня в возрасте. Теперь мне самому пятьдесят пять, так для меня их возраст был довольно молодым. Муж был очень высоким и похожим на мулата из восточных сказок. Жена была маленькой юркой блондинкой. Она была миниатюрная, словно девочка. Он не очень заботился о своей внешности, она всегда была просто грациозна. Он был молчалив. Она говорила за них двоих и ещё чуть-чуть больше. Скажем так, я забыл с ней, что такое радио, везде и постоянно слышался её голосок. Музыка, доносящаяся из радио, говорила о том, что Сонечка, а именно так звали блондинку, утомилась и почивает. Он постоянно работал, она не работала вообще никогда. В его отсутствие она либо спала, либо проводила в щебетании с нахлынувшими в гости подругами. Но об этом мне удалось узнать случайно, когда пошёл в свой первый отпуск. Я, как и все, приходил в свою комнату ведь только на ночь.

   Самые любимые её слова в адрес мужа были: дурак, придурок, скотина, пошёл вон, мразь! Они как эхом отдавались в нашей коммуналке. Но самое удивительным было слышать отборный мат из уст прелестной, ухоженной женщины. Впервые меня это так шокировало, что я, разинув рот, стоял на кухне минут пять. В ответ муж только улыбался и с мольбой просил: “Cонюшка, ну извини! После этого мат и ругательства становились ещё громче и настойчивее. Через месяц я привык и уже не обращал на это внимание. “Тварь вонючая, куда ты лезешь? Пошёл вон. Фу, слюнявый! Мразь! Скотина! Ублюдок! Бери чемоданчик, собирай вещички и вали вон с глаз моих! Иди прочь со своим недомерком!” – слышалось в очередной ночи  из-за стены от соседей.

   Меня послали в очередную командировку, через три месяца, я не по-московски загорелый и цветущий, открыл дверь коммуналки. Переобувшись, поспешил на кухню, с дороги ужасно хотелось кушать. Был рабочий день, и я не ждал там хоть кого-то увидеть. Но я ошибся, за столом сидела в гордом одиночестве соседка. На ней был почти распахнутый махровый халатик, который она быстрее запахнула, увидев меня. На столе стояла бутылка с початым вином и красивый хрустальный фужер. Закуски не было. Просто бутылка с вином и фужер. И она, ставшая, словно ещё меньше. Вся потерянная и осунувшаяся. Совершенно без макияжа, блеклая, но, всё же от природы красивая. Я даже не узнал её, настолько она изменилась. Не было ни былой уверенности, ни шарма, ни обаяния. Это была не грациозно помпезная женщина, которой позволялось в жизни совершенно всё, а была просто горем убитая обычная баба.

   -   Тётя Соня, что-то случилось? – спросил, опешивший от увиденного, я.
   -   Случилось? Ты ещё спрашиваешь? Конечно, случилось! Эта мразь, эта тварь! Он покинул меня, - она зарыдала.
   -   Как покинул? Ушёл? – я даже и представить не мог того, чтобы на всё готовый ради неё её муж мог набраться смелости и всё же взять и уйти от этого маленького в юбке деспота.
   -   Так ты не знаешь? Сдох он скотина! На тот свет свалил, а меня одну оставил. Вот и как я без него? Я ведь не работаю, теперь даже за комнату платить нечем. Да, любовь зла, полюбишь и козла! Вот полюбила на свою голову. Чтоб он в гробу перевернулся скотина! – и она осушила новый фужер.

  Через месяц она съехала. Отъезд её я не видел. Был на работе. От соседей услышал, что живёт она теперь в Твери, в старом домике на окраине.

  Змея, увидев меня, приподняла голову. Её мудрые глаза уставились в мои. Поняв, что я надолго, она шустро соскользнула с пня и исчезла в густой траве, среди красных крапинок созревшей земляники и голубых цветков колокольчиков. Через полчаса, перекрестясь, я начал трапезу под завистливые взгляды трясогузок.






Некрасовка.   23.07.15.