Живи, Малыш

В сентябре вечера в оренбургской степи стали холодными. А по ночам и вовсе лужицы затягивались тонким слоем льда. Днем же снова разогревало, и все напоминало о том, что всего пару недель тому назад было лето.

Солдаты и сержанты ждали приказа об очередном увольнении в запас и, соответственно, призыве на место выбывших юных новобранцев. Дембеля ждали потому, что это было официальное решение Министра Обороны об отправке их домой. Все остальные потому, что их статус повышался на одну категорию. Это было главное в армейской жизни. Другие события явно уступали.

Хотя в это же время шла война в Афганистане. И в том числе с участием Советского Союза, решившего зачем-то ввести туда свои неподготовленные к реальной войне войска.

Командир части, в которой  служил Штейн, собрал на построение весь личный состав. Сам Лёва не присутствовал, так как не мог бросить свое хозяйство, но ему во всех красках рассказали об этом событии друзья, которым так же, как и Лёве, служить оставалось недолго.

Бригада монтажников собралась в вагончике и обсуждала горячие новости. Дембеля Юрок, Колёк, Климочкин и Лёва Штейн. И с ними молодые солдаты Малыш, Киргиз и Ганс.

– Ну, ты подумай, – горячился шахтер Юрок. – Предложить нам за три месяца до дембеля добровольно пойти служить в Афганистан! Мы шо, с дуба рухнули? Или пальцем деланные? Или нас на помойке нашли, чтоб такие предложения делать?

– Я ж автомат, – поддержал друга Колёк, – за два года один раз в руках держал. Бабу и то чаще. Ну? Так к чему я более приспособлен? Вот именно.

– Командир вроде что-то говорил, что деньги будут платить, – задумчиво протянул Климочкин.

– Ты дурак, что ли? – возмутился Юрок. – Хочешь, чтобы твоей мамане вместо тебя сто рублей прислали? На поминки?

– Ладно, ладно, – махнул рукой Климочкин, – уже и пошутить нельзя.

– А я пойду воевать, – вдруг сказал тихо сидевший в углу молодой боец по прозвищу Малыш.

– Что? – сразу три голоса спросило его.

– Я уже и заявление написал.

– Где? – все те же голоса.

Малыш похлопал себя по гимнастерке в том месте, где был карман.

– У нас в деревне все равно мужики долго не живут.

– Почему? – ляпнул Штейн.

– Спиваются. А так, может, хоть Родине пользу принесу. Мир посмотрю.

– Малыш, – вдруг ласково поинтересовался Юрок, – а тебя как зовут?

– Миша, – улыбнулся тот. Впервые с начала службы улыбнулся.

– Ты, это. Ты, Михаил, не торопись, – нервно произнес Юрок.

– Ты ж даже стрелять не умеешь, – привел неоспоримый аргумент Колёк.

– Почему это не умею? – обиделся Малыш. – У нас в Синяках все охотники. Белке в глаз, конечно, не попадаю. Потому что всех белок уже перестреляли. А в бегущего кабана с сотни метров точно не промахнусь.

Дембеля сидели, пораженные тем, что Малыш оказался Мишей. И тем, что Миша этот может вполне складно выражать свои мысли. И точно стрелять, к тому же.

– Ганс, а тебя как зовут? – на всякий случай спросил Климочкин у другого молодого бойца.

– Ганс, – ответил немец.

– Ну да, ну да. А как же еще, – удовлетворенно ответил Климочкин.

Киргиза спрашивать не стали, чтобы окончательно не запутаться.

– Миша, – сказал Штейн, – ты за какую Родину воевать собрался в Афганистане?

– Как это, за какую? – обиделся Малыш. – Она у меня одна.

– Это понятно, – досадливо махнул рукой Штейн. – Но афганцы на нас не нападают. Дому твоему не угрожают. Чего ж с ними воевать?

– Командир части сказал, – ответил Миша, – что хорошие афганцы хотят построить коммунизм, как и мы. А плохие им в этом мешают.

– Ты точно знаешь, где хорошие, а где плохие? – вздохнул Лева.

– На месте покажут.

– А может, пусть лучше сами разбираются? Без нас, – уточнил Штейн.

– Нет, – покачал головой Малыш, – я уже решил. Сегодня же вечером заявление подам.

Молодые солдаты пошли работать, а дембеля загрустили.

– Как хотите, – хлопнул по столу Юрок, – но допустить этого нельзя. Пропадет пацан, почем зря.

– А что ты сделаешь? – спросил Колёк. – Его ж не переубедить.

– Может, если не переубедить, попробуем перехитрить? – улыбнулся Лёва.

– Как? – ответил Колёк.

– Есть одна идея. Подай-ка мне блокнот. А сам пойди к молодым и отругай их за то, что не переоделись. Пусть снимут гимнастерки и наденут рабочие робы. Не спрашивай, зачем. Потом узнаешь.


***


В Лёвиной войсковой части было примерно около тысячи солдат и сержантов. И только восемь добровольцев подали заявления. Написали, что хотят выполнять интернациональный долг в далеком и вроде бы частично дружественном Афганистане.

Командир части построил личный состав и объявил:

– Бойцы Советской Армии! Семеро из вас поедут служить в Афганистан. Это почетная миссия. Не посрамите часть нашу!

Он назвал фамилии, и семь солдат вышли из строя.

– Рядовой Синюков! – крикнул командир.

Малыш сделал, как учили, два шага вперед и развернулся на сто восемьдесят градусов. Замер.

– А этот боец, товарищи солдаты, пример всем нам для подражания. Он написал в своем заявлении, что очень хотел бы служить в Афганистане, но болен плоскостопием, и одно ухо хуже слышит. И просит взять его кем угодно. Только бы выполнять свой долг.

– Нет, – шептал Малыш, – я этого не писал, – слезы выступили на его глазах.

Но командир растолковал это проявление эмоций по-своему.

– Не плачь, боец, – крикнул он. – Вот подлечишься и еще послужишь Родине. А пока ты и здесь пригодишься. Встать в строй.

Малыш, не веря в происходящее, занял свое место. Он продолжал качать головой.

«Что произошло?» – думал Миша Синюков из деревни Синяки.

Но фантазия его была небогата. Рассуждения дальше того, что вышло какое-то недоразумение, и его заявление перепутали с чьим-то другим, не пошли.

«Значит, не судьба», – решил Малыш и вздохнул.

А Штейн, шахтеры Юрок с Кольком и неизменный Климочкин  выпили в тот день за удачу. И за дружбу между народами. И за мир во всем мире. И за воссоединяющихся пролетариев из всех стран. И за Малыша Мишу. Пусть, дурачок, поживет еще на белом свете!


(Отрывок из повести «Таки служба»)