Лоиса1. Египет. Сирота из храма Изиды

Вторая история из цикла "Воплощения Лилит" http://www.proza.ru/2015/04/09/885

Я не помню своих родителей. Сиротой я стала в младенчестве, и приютили меня жрицы храма Исиды. Храм был небольшой, довольно бедный и находился в местности тихой и пустынной. В храме меня научили счёту, чтению и письму, а потом я оказалась в большом городе ученицей в доме мастериц-вышивальщиц. И всё бы хорошо, да не лежала у меня душа к этому ремеслу. Я на лету схватывала все его приёмы и секреты, но когда надо было сидеть над полотном часами, приобретая навыки и практический опыт - этого я перенести не могла. Вокруг было столько не сделанных открытий и не открытых тайн! Уж не знаю, на беду себе или на благо я с детства отличалась нравом живым, самостоятельным и была чрезвычайно любознательна.

Может быть, потому я такой выросла, что в храме не тяготел надо мной непрерывный надзор, у меня было много времени для моих "исследовательских экспедиций". Родной храм я знала, как свои пять пальцев. Но теперь вокруг меня простиралось непочатое поле неизвестного, так как же можно часами сидеть над пялами и покрывать стежками шёлка туго натянутую ткань!

Вблизи от меня была самая главная Тайна, о которой я думала с душевным трепетом и благоговела перед нею. О, как манила она меня, настоящая, великая, тревожащая! У неё было имя - Пирамида. К этой тайне я ещё даже не приблизилась, но она то и дело напоминала о себе - её остроконечную сияющую вершину можно было увидеть из любой точки города.

Впервые я увидела её ранним утром. В дом меня привезли ночью, а когда утром я вышла во двор и огляделась, я вдруг увидела вдали столб розового сияния, упирающийся в облака. Он пробил в облаках широкое круглое окно, и, окрасив края их утренним светом, уходил дальше, ввысь. Основанием этому столбу служило нечто сияющее, правильной геометрической формы. И, похоже, находилось ЭТО, испускающее свет, далеко за городом. Может быть, даже в пустыне. Как зачарованная смотрела я на невиданное чудо, и прошло несколько минут прежде, чем я смогла, наконец, побежать в дом и спросить у первого же, кто мне встретился: что за удивительный свет там, вдали?

- Это пирамида, - сказали мне, как будто одно слово все объясняло.

Я и в последующие дни приставала с вопросами к кому только могла, но чем больше я узнавала о Пирамиде, тем неодолимее она влекла.

Любознательность моя, и вправду, была слишком велика. Меня наказывали за то, что я сбегала от уроков и работы. Никому не интересно было, что виной тому неутолимая жажда открытий. Наказывали за ленность и небрежение, с которым я торопилась выполнить порученное. Я не была лентяйкой, но я снова и снова сбегала из дома, чтобы потом вернуться назад, где уже поджидал меня пучок розог. А куда мне было ещё возвращаться, если дом для меня был и школой, и мастерской, и семьей. Учителя мои отнюдь не были злыми, бессердечными людьми. Напротив, они хотели блага для меня, обеспеченного будущего. Я не сердилась на них. Но едва предоставлялась возможность, снова пускалась в океан неизвестного.

Так однажды, посланная в город по делам, я уже возвращалась в дом, в намерении сегодня быть образцом послушания и прилежания. Как раз накануне я получила взыскание, и начальница дома объявила, что вынуждена отправить меня назад, ибо жрицы слишком мало занимались моим воспитанием, и не позаботились научить меня ответственности и прилежанию. К счастью, угрозу свою она не исполнила немедленно, а предоставила мне ещё один шанс. Назад я не хотела. Пространство храма казалось мне теперь слишком тесным, таким, что я просто задохнулась бы там, не имея источника для удовлетворения своей жажды исследования и познания мира.

Я шла по улице города, залитой жарким солнцем. Время подходило к полудню, жители старались укрыться в тени садов и в домах, а то и вздремнуть часок в прохладе внутренних помещений. Но это вовсе не значило, что жизнь города замерла совсем, и одна я, несчастная, в полном одиночестве брела по раскалённой мостовой. Отнюдь. Неотложные дела вынуждали жителей покидать тенистые убежища и вели по улицам чернобородых мужчин в коротких туниках и лёгких сандалиях, и женщин в хитонах тончайшего полотна.

Сзади раздалось цоканье копыт, я обернулась и... бросилась едва ли не под копыта лошади. Причиной тому было слово, произнесённое всадником. Кто-то поблизости от меня приветствовал его как знакомого и спросил, далеко ли он держит путь, тут-то и прозвучало слова "пирамида". Все мои добрые намерения мгновенно испарились, подобно капле воды на раскалённой жаровне. Я, кажется, и подумать толком ни о чём не успела, но уже бежала рядом со стременем, умоляюще сжимала руки и просила:

- Господин, мне очень надо туда! Там мой брат! Его жена внезапно заболела, я должна сообщить ему! Не иначе как светлые боги послали мне вас! Прошу вас, господин! Во мне и весу-то нет! Вашей кобыле я не буду в тягость!

Вот уж, поистине, сумасбродство! Наверно, я и сама не верила, что умолю незнакомца, и это наполнило мою мольбу таким неподдельным отчаянием, что всадник протянул мне руку.

Через мгновение я взвилась вверх, вздернутая сильной рукой. Он ловко перехватил меня и отправил к себе за спину.

- Держись крепко! - велел незнакомец, и я вцепилась в его широкий кожаный пояс, не веря ещё в такую удачу и обмирая от раскаяния в необдуманном своём поступке.

Впрочем, раскаяние посетило меня на коротенькую минутку, и было оно такого свойства, что уже нечего не могло переменить. Теперь меня уж точно отправят назад. Но это будет потом, а сейчас всё моё существо устремилось вперёд, к сияющей Тайне, и душа моя далеко опережала лошадь со всадником и худенькой девочкой за его спиной. Я давно уже измышляла способ добраться к пирамиде. Она находилась на значительном удалении от города. Если отправиться к ней пешком, наверняка понадобится целый день: пока дойдёшь, пока осмотришь всё, что возможно, а ведь ещё и назад возвращаться. Нет, пожалуй, и дня не хватит. Счастливая мысль напроситься к всаднику возникла у меня спонтанно, сиюминутно. Я радовалась, что эта авантюра удалась мне, и ни на миг не хотела задуматься, какие последствия она за собой повлечёт.

Незнакомец был молчалив. Может быть, он даже забыл обо мне. Да это и хорошо. Никто не мешал мне разглядывать всё, что встречалось по пути.

Вот только плохо, что широкая спина заслоняла обзор впереди. Я тянула шею, пытаясь выглянуть из-за плеча, но мужчина был слишком рослым и широкоплечим. И если я хотела смотреть вперёд, мне оставалось только разглядывать его шею и затылок. Они были примечательны тем, что кожа незнакомца, покрытая сильным загаром, имела иной оттенок, чем у бронзовокожих моих сородичей. Она была цветом в красную медь. А крутые завитки волос, что лежали на загорелой шее, были светлыми. Ну, не совсем светлыми, скорее, тёмно-русыми, однако это было редкостью среди египтян, где преобладал очень тёмный цвет волос, иссиня-черный. Были рыжие, но такой светловолосый... наверняка его мать была взята из холодных земель. Эти мысли ненадолго отвлекли меня, но скоро опять нестерпимо захотелось посмотреть на пирамиду, к которой мы приближались. Я ёрзала до тех пор, пока незнакомец не спросил:

- Тебе неудобно там? Чего вертишься?
- Простите, великодушный господин, я не хотела беспокоить вас, - хоть не было раздражения в его голосе, я перепугалась, что он захочет расстаться со мной вот прямо на этом месте. - Я хотела только поглядеть, далеко ли ещё ехать.

- Да ведь окраины едва кончились! Ты что, никогда не была у пирамиды?
- Никогда, - подтвердила я, обрадованная, что хоть в чём-то могу быть с ним искренней. - Я только месяц живу в городе.

- Хм-м, - протянул мой благодетель. - Иди-ка сюда. Тебе, и в самом деле, есть на что посмотреть.
Я ещё ничего не ответила и не поблагодарила его, а он полуобернулся и потянул меня за руку, потом рука его обвила мой пояс, и я оказалась сидящей впереди него. И тут мне стало не до вежливости и не до признательности. Я вскрикнула, не сдержавши своего потрясения.

Теперь между нами и пирамидой не было ни городских строений, ни густых садов, вообще ничего - только жёлтый песок и дорога, уходящая вдаль и там пропадающая. И вот в той дали лежала пирамида-звезда, сияющая, излучающая свет.

От четырёх её граней отражался свет солнца, и четыре ослепительных луча превращали её в звезду, лежащую на земле. И кроме этих мощных лучей, вся она была окружена сиянием, будто сам свет разбивался о неё и превращался в брызги, в солнечную пыль! У меня закружилась голова от невероятности этого видения.

- Не смотри безотрывно, - прозвучал над мой головой голос этого доброго человека. - Глаза не выдерживают сияния. Всё равно, что на Солнце глядеть, ослепнуть можно.

- Она ярче Солнца... - прошептала я. - Расскажите мне о ней...
- Рассказать? Да откуда же ты приехала в город, если впервые видишь пирамиду, и даже ничего о ней не слышала.
- Издалека... я росла при храме Исиды. Жрицы научили меня грамоте, но...
- Посчитали, что более обширные знания тебе ни к чему?
- Наверное, так.

- Это огорчительно. Гермес Трисмегист неоднократно призывал всё население Египта овладевать знаниями в самом широком объёме и разнообразии. Наверняка, именно исполняя его пожелание, жрицы Исиды обучили тебя грамоте. Это похвально. Но - увы - чаще случается другое. Вопреки наставлениям Гермеса, даже мужчины не слишком усердны и постижении наук, а уж среди женщин найдёшь ещё меньше таких, кто хотя бы умеет читать, писать и считать. Но что ты делаешь в городе, девочка? Продолжаешь обучение?

- Я учусь мастерству вышивальщицы. Но это нисколько не интересно. Может быть, вы всё же расскажите мне о пирамиде? Хоть чуточку.

Мужчина рассмеялся.

- Будь по-твоему. Я упомянул Гермеса Трисмегиста. Известно ли тебе это имя?
- Гермеса Трижды Величайшего! Разумеется, знакомо! Жрицы Исиды называли его ещё именем "Тот".
- Верно, так звучит его имя по-египетски. Мудрость его, мудрость высшего посвящения, не имеет себе равных. Это он научил детей Египта строить пирамиды, складывая их из гигантских каменных блоков. Та, что ты видишь перед собой, называется пирамидой Понимания. Её строили первой, в ней имеется зал Посвящения. Гермес Трисмегист сам отбирал по храмам жрецов и жриц, и сам вёл их через обряд посвящения. Они стали его союзниками и помощниками. И сама пирамида строилась под его водительством. Он произвёл все расчёты, и были они таковы, что овеществлённая математика обрела власть над временем и пространством. Это сооружение меняет свойства пространства и наделяет его иными, необыкновенными, мистическими. Но я увлёкся и говорю с тобой, как со взрослой. Понимаешь ли ты, девочка, о чём я говорю?

- Да... Вернее, я думаю... что вижу воду и круги на воде... но взор мой не может проникнуть в толщу тёмных вод, а эта глубина, без сомнения, присутствует в ваших словах.
- Хм-м-м... Как твоё имя?
- Лоиса.
- А скажи мне, Лоиса, все ли ученицы в доме вышивальщиц так премудры?

Я смешалась. Мне почудилась насмешка в его словах. Я ведь и сама не ведала, что такое сказала. Просто я смотрела на сияющую звезду впереди, и в груди моей теснилось нечто никогда прежде не испытанное, я будто была не я, и разум мой мне не принадлежал. Нет, никто не влез в мою голову, но мысли... чувства... Я была зачарована видением впереди, как будто подпала под влияние пирамиды, и это она руководила моими помыслами.

В это время, отвлекшись от пирамиды, я увидала что-то ещё, непонятное.
- Что там такое? - показала я рукой чуть левее.
- Сфинкс. Ты и о нём не слыхала?
- Ах, так вот он какой!

- Не находишь, Лоиса, это достойное соседство, ни так ли? Никто из ныне живущих не знает, почему Древние поставили его именно в этом месте. Но Трисмегист искал место для пирамиды, и выбор его тоже остановился здесь. Именно здесь оказались в наиболее благоприятном сочетании все необходимые факторы. Наверно, и Древние об этом знали тоже. Неизвестно, на какую стражу поставлен был Сфинкс в давние времена, но теперь он ещё и страж пирамиды. Не поведаешь ли ты мне теперь, Лоиса, какая надобность влечёт тебя сюда?

Ну, разумеется, он понял, что я солгала про брата и его жену. Только... когда он это понял? Неужели сразу? И всё же взял с собой...

- Простите, великодушный мой господин, - прошептала я пристыжено. - Я очень хотела увидеть пирамиду вблизи...
Он рассмеялся.

- Я рад, что помог осуществиться твоему желанию.
- Нет у меня брата, и семьи нет. Я обманула вас... Вы не сердитесь?
- Нет, девочка. Ты развлекла меня приятной беседой, и, кроме того, я рад знакомству с такой разумницей. Надеюсь, мы ещё встретимся.

- Ох, скорее - никогда больше! - с внезапным отчаянием проговорила я, потому что вспомнила в эту минуту - наверняка уже завтра я буду в пути, далеко от этих удивительных мест.

- Отчего же? У тебя какая-то беда? Поделись со мной.
- Я... не очень прилежна, добрый господин. Только вчера я была наказана... И начальница дома сказала, что отправит меня назад:

- В храм Исиды?
Я кивнула.
- Тебе не нравится ремесло, которому тебя учат?

Сама того не ожидая, я рассказала незнакомцу про все свои неприятности и причину собственной нерадивости. И такая печаль обуяла меня, будто вот вижу я пред собой веселье и праздник, и солнце радостно греет меня своими лучами, но я знаю, что наслаждаюсь я этим последние мгновенья, заберут у меня всё, чем так радостно жить...

- Не горюй, - услышала я мягкий голос. - Боги милосердны к тебе, а своего завтрашнего дня не знает никто.
- Милосердны? Ко мне? - протестующе начала я, а потом взглянула на своего доброго спутника и улыбнулась: - Верно. Сегодня они очень добры ко мне.

Пирамида уже заслонила собою всё. Полированные до зеркальности плиты, которыми она была облицована, горели ослепительным светом. Широкие лучи, испускаемые четырьмя сторонами, четырьмя гигантскими треугольными зеркалами, делали пирамиду похожей на удивительный цветок, раскрывшийся под синим небом Египта.

- Как ты собираешься возвращаться в город? - спросил мой благодетель, спуская меня на землю.
- Не знаю. Я надеюсь, милосердие богов не закончится так скоро, - я со всем возможным смирением возвела глаза к небу.

- Что ж, да пребудет с тобой покровительство Исиды, - улыбнулся незнакомец. - Но и сама ты не забывай об осторожности. Хочу, чтоб ты кое-что пообещала мне. Напрасный труд просить тебя не входить в пирамиду. Но обещай, что углубишься в неё лишь настолько, сколько будет сопровождать тебя свет дня.

Я не могла презреть желание этого человека, и хоть без охоты, но дала ему такое обещание.

- Пусть будет лёгким всякий твой путь! - прошептала я, глядя ему вслед.

Он удалялся туда, где возводилась ещё одна пирамида, гораздо меньшая, чем пирамида Понимания. Место для неё определили между правой лапой Сфинкса и Нилом, и я знала теперь, что называться она будет Залом Летописей.

Я осталась одна, и ощущение своей собственной малости поднялось во мне выше всех других чувств. Я была не больше любой из мириадов песчинок, простирающихся у подножия пирамиды. Тогда я опустилась на колени и тоже простерлась перед нею, признавая величие Её, которая была нечто неизмеримо большее, нежели просто каменный колосс. Она во всем была непостижима мне, начиная с того, где взяли столько камня среди песчаной пустыни, как обрабатывали гигантские блоки до такого совершенства и как их складывали, подымая на немыслимую высоту... И эти вопросы были только самое начало. Я вдруг поняла, что не смею приблизиться к ней. А уж войти в это сияние... моему доброму незнакомцу не было никакой необходимости брать с меня обещание.

Я лежала на горячем песке с вытянутыми к пирамиде руками и слушала её. Что-то накатывалось от пирамиды, подобно волнам проходило надо мною, невидимое, неосязаемое, но чье присутствие я ощущала всеми своим органами. Я села, подставляя себя потокам неизвестной мне силы.

И так, положив ладони на колени, вся устремившись вверх, как весенний побег, я сидела долго, и волны света, или эфира, или чего-то ещё пронизывали меня всю, может, и не замечая меня как препятствие.

Потом я встала и пошла к возвышающейся в отдалении каменной фигуре, столь исполинской, что она могла соседствовать с пирамидой и не потеряться в тени её величия. Не доходя до подножия, я снова простерлась ниц в знак уважения древнему Сфинксу, который хоть и был мне будто бы ближе и знакомее, чем пирамида, но оставался столь же загадочен и даже грозен. Я знала, что во времена, о которых не сохранилось памяти, кто-то высек из цельной громадной скалы этого зверо-человека с телом льва и человеческим лицом. И лежала на этом лице печать нечеловеческого бесстрастия. Холодно созерцал Сфинкс, как перед взором его проходили века и тысячелетия, умирали люди и эпохи, и разгоралась заря пришедших им на смену. С тем же бесстрастием он видел, как у подножия его полыхают войны, и катастрофы сотрясают мир.

Я подошла к Сфинксу близко и обнаружила след одной такой катастрофы - его несло на себе основание, на котором возлежал зверо-человек. Сама я, конечно, не расшифровала бы значение его и причину, но я знала - это след эрозии от большого потока воды, и оставил его не разлив Нила. О подножие Сфинкса плескались когда-то воды потопа, покрывшие землю, погубившие людей неисчислимо, города и целые государства. А он смотрел равнодушно, и не было ему ни малейшего вреда от этой страшной беды, лишь незначительная памятка на постаменте...
Я медленно шла вокруг гигантской скульптуры, разглядывая её и размышляя. И вдруг обнаружила, что под левую лапу изваяния уходит узкий тоннель. Его никак нельзя было увидеть до тех пор, пока не подойдёшь совсем близко. Никакая часть его обустройства не выступала над поверхностью пустыни и, отойди я на десяток шагов в сторону, вход в тоннель тотчас потерялся бы. Я с интересом заглянула в него. Боковые стены были укреплены гладкими каменными плитами, и такой же гладкий пол, припорошенный песком, наклонно уходил вниз. Насколько ярко было освещено начало тоннеля, настолько же глубокая тень укрывала его нижнюю часть. Мне показалось, что тоннель упирается в дверь. Не колеблясь и доли мгновения, я шагнула на каменный пол. Плита была раскалена солнцем, жар проникал сквозь подошвы сандалий. Я пересекла границу тени и окунулась в прохладу.

Ход пресекался высокой двухстворчатой дверью. Я положила ладони на створки и слегка надавила, заранее огорчённая, что интереснейшее путешествие окончилось, не начавшись - уж конечно, дверь окажется надёжно запертой.

Руки почувствовали тяжёлое сопротивление, а потом... створки вдруг поддались моему нажиму! Между ними образовалась щель, которая медленно, но непрерывно расширялась... Дверь была каменная, из двух цельных плит! Неужели я сдвинула такую тяжесть?

И вот я стою лицом в длинный, всё так же уходящий вниз проход и смотрю туда, куда не достигает свет. На секунду сомнение овладевает мною... обещай, что углубишься настолько, сколько будет сопровождать тебя свет дня... потому, что я как раз и собираюсь нарушить своё обещание. Но почему - нарушить?! Ведь мой добрый незнакомец говорил о пирамиде! А про этот ход я ничего не обещала, значит, и нарушать нечего! А коль он не сказал о нём ни слова, получается - идти в него можно!

Я ступаю через невидимую грань и вхожу в подземелье.

http://www.proza.ru/2015/07/24/519