Большевики шутят

Когда читаешь «Дневник Чуковского», то невольно замечаешь: Корней Иванович умышленно избегает касаться вопросов политики и как будто не показывает своего отношения к советской власти. Кажется, что все интересы молодого критика ограничиваются только литературными делами, а всё что происходит за пределами литературного сообщества, его нисколько не трогает.

Увы, это не так. Всё замечает Корней Иванович, и о многом нам говорит между строк, описывая междусобойные отношения в писательской среде Петербурга, в первые годы большевистского правления.

Центральная фигура российской литературы – это, конечно, Горький. Вокруг него и издательства «Всемирная литература» подвизаются и с его помощью как-то издаются и кормятся громкие имена Серебряного века и молодые литераторы, ещё мало известные. Здесь и Гумилёв, и Ахматова, и Блок, и Мережковский с Гиппиус, и Л.Андреев, и Сологуб, и художники, и даже Ф. Шаляпин.

По-разному относятся литераторы к Горькому, многие им недовольны и находят в нём двуличие: он «с нами говорит одно, а там, с ними (с властью), другое! Это дипломатия очень тонкая!».

Сам Горький признался как-то Чуковскому: «Я ведь и в самом деле часто бываю двойствен. Никогда прежде я не лукавил, а теперь с новой властью приходится лукавить, врать, притворяться. Я знаю, что иначе нельзя».

1919-й год. В Петербурге холодно и голодно. Вот несколько записей Корнея Ивановича из тех дней:

«май 1919 года…это не должно умереть для потомства: дети Лозинского гуляли по Каменноостровскому – и вдруг с неба на них упал фунт колбасы. Оказалось, летели вороны – и уронили, ура! Дети сыты – и теперь ходят по Каменноостровскому с утра до ночи и глядят с надеждой на ворон».

«5 ноября. Вчера ходил…на почту, получать посылку. Получил мешок отличных сухарей – полпуда!...Прислал какой-то Яковенко, – а кто он такой, не знаю…Я нёс этот мешок как бриллианты. Все смотрели на меня и завидовали. Дети пришли в экстаз».

«14 ноября. Обедал в Смольном – селёдочный суп и каша. За ложку залогу – сто рублей…Горький вчера был в заседании – с Ионовым, Зиновьевым, Быстрянским и Воровским…».

Горький рассказывает Чуковскому о том, как весело прошло заседание в Смольном:
    – Ну потом – шуточки! Стали говорить, что в Зоологическом саду умерли детёныши носорога. Я и спрашиваю: чем вы их кормить будете? Зиновьев отвечает: буржуями…И начали обсуждать вопрос: резать буржуев или нет? Серьёзно вам говорю…Серьёзно…Спрашивается: когда эти люди были искренни: тогда ли, когда притворялись порядочными людьми, или теперь.

Да, шуточки у комиссаров совсем не изысканные.

Горький замолкает на минуту, обиженно молчит, потом продолжает:
    – Говорил сегодня с Лениным по телефону по поводу декрета об учёных. Хохочет…Этот человек всегда хохочет. Обещает устроить всё, но спрашивает: «Что же это вас ещё не взяли…Ведь вас (питерцев) собираются взять».

Оказывается, Владимир Ильич Ленин, главный большевик, любил чёрный юмор и позволял себе шутки над уготовленными под заклание интеллигентами. А Горький к тому времени уже был «под колпаком» у ВЧК. И во властных структурах уже прозвучало: «…мы совсем не уверены в Горьком».

Горький постоянно хлопочет о пропитании для литераторов и членов их семей, а также об освобождении из тюрем знакомых и незнакомых интеллигентов.

По инициативе Чуковского был возбуждён вопрос о питании членов литколлегии. Никаких денег не хватает – нужен хлеб. Нужно собраться и выяснить, что делать.

В кругу литераторов Горький позволяет себе довольно откровенные высказывания. Он тут же откликается на предложение Чуковского:

    – Да, да! Нужно, чёрт возьми, чтобы они либо кормили, либо – пускай отпустят за границу. Раз они так немощны, что ни согреть, ни накормить не в силах…Ведь вот сейчас - оказывается, в тюрьме лучше, чем на воле: я сейчас хлопотал о сидящих на Шпалерной, их выпустили, а они не хотят уходить: и теплее, и сытнее…

И Горький открывает литераторам тайну за семью печатями:

    – А провизия есть…есть…Это я знаю, наверное…есть…в Смольном куча икры – целые бочки – в Петербурге жить можно…Можно…Вчера у меня одна баба из Смольного была…там они все это жрут, но есть такие, которые жрут со стыдом…

Нормально. Комиссарам и надо питаться усиленно, ибо они на переднем крае классовой борьбы. А буржуи пусть отдыхают – своих рябчиков с ананасами они уже съели, и теперь им приходится кое-как перебиваться на сухарях и каше.

Ленин не шутил, когда говорил Горькому, что «вас собираются взять». Репрессии и голод в стране усиливались, и вскоре Горький уехал за границу, а через год прогудел прощальным гудком «философский пароход», увозящий в Штеттин и дальше последних, «слишком умных» оппонентов советской власти.

А хохотал Ленин тогда по поводу своих собственных шуток – они ему казались ну очень смешными. Бывает так, что юмор смешной только для самого юмориста.

                24.07.15