Долгая история

Dear L,
I'll have a Blue Christmas without you,
I'll be so blue thinking about  you,
Decorations of red on a green Christmas tree –
Won't mean a thing if you're not here with me
Без тебя Рождество – тоска голубая,
Оно грустно, лишь вспомню тебя я,
И зелёная ель с красной всей мишурой  –
Совсем не то, как если бы ты был со мной.

 – Извини, – голос девушки вырвал меня из дремы. – А ты правда американец?
Кажется, она сама смутилась своих слов, но все равно продолжила:
 – Я видела, как ты снимал пассажиров и просил на камеру сказать: «Welcome to Russia».
 – Да, я из Юты, – я приподнялся в кресле и внимательно посмотрел на девушку. Она присела на соседнее кресло, на самый его краешек, и колени ее уперлись в переднее сидение.
 – Ты впервые в России? Летишь на Олимпиаду? – она смотрела на меня, не скрывая любопытства. Она преодолела себя, задав первый вопрос, и теперь ничего не мешало заваливать меня новыми.
Я подумал, что она, похоже, не слишком много общалась с иностранцами, поэтому с улыбкой ответил:
 – Я уже не впервые в вашей стране. Я жил два года в Санкт-Петербурге, это было несколько лет назад. Тогда я и выучил русский. Это был самый захватывающий опыт в моей жизни. После я много путешествовал, но всегда мечтал вернуться. И вот кстати все получилось.
Девушка смотрела на меня в упор и забавно быстро моргала.
 – Ты фотограф? – кивнула она на мою камеру. Я весело хмыкнул:
 – Нет, это всего лишь хобби. По специальности я финансовый аналитик, но в Сочи отправился как волонтер телекомпании и просто неравнодушный к такому событию. Однажды я уже был на зимней Олимпиаде, это было в 2002, в Солт Лейк Сити, поэтому для меня Олимпийские игры почти как Россия – были в моей жизни и обязательно должны повториться.
Она хмыкнула, и мне понравилось, что я ее немного рассмешил. Я прижал руки к груди, словно держался за невидимые лямки рюкзака и спросил:
 – А чем ты занимаешься в свободное время?
Ее позвали, и она не ответила, но после несколько раз кидала на меня взгляд, я не видел, но почти физически его ощущал. А уже после того, как самолет приземлился в аэропорту города Сочи, она проходила мимо и дала мне бумажку с цифрами и красивым именем Виктория.
С этого и началось мое пребывание в Сочи.
Олимпийский Сочи. Конечно, я предпочел бы побывать еще и в Москве, но времени на это не было. Я посчитал это знаком: значит, будет повод приехать еще раз.
Олимпийская столица словно ждала меня – в то время как на большей части Америки стояли аномальные морозы, здесь вовсю светило теплое солнце, и окутывал дразнящий весенний ветер. Да, здесь весна наступала на месяц раньше обычного, деревья уже были готовы взорваться цветами, что и произошло буквально через несколько дней после моего приезда. Особенно красивы оказались мимозы – маленькие желтые цветы в виде пушистых комочков, усыпающих ветки. Побережье утопало в этих цветах и их тонком приятном запахе.
Волонтеры уже были повсюду. Их разноцветные одежды мелькали тут и там. Их форма мне очень понравилась, и я решил, что обязательно выменяю себе что – нибудь из их экипировки. А еще они очень счастливо и заразительно улыбались.
Постепенно начинали прибывать и зрители. На улицах стало очень людно и шумно. В воздухе ощущался приближающийся праздник.
После открытия у меня прибавилось забот, нужно было работать, но мне не хотелось ничего пропускать. Один из моих новых друзей даже спросил:
  – Ты везде бываешь, когда же ты работаешь? – на что я ему с энтузиазмом ответил:
 – Я просто не сплю!
Кажется, он мне не очень поверил, и я в шутливо-нравоучительном тоне добавил:
 – Я живу каждым моментом. Не могу оставаться в стороне, когда рядом происходит что-то интересное.
 – Это уж точно, – подтвердил мой собеседник, и одобрительно похлопал меня по плечу.
Я унимал свою энергичность только тогда, когда разговаривал с братом по скайпу.
 – Книги, – неожиданно сказал я, во время одного из наших сеансов связи. Я лежал в гамаке на балконе моей съемной комнаты и просматривал сделанные фотографии. – Люди как книги. Здесь я впервые это понял: есть немного потрепанные постоянной активностью, но сохраняющие дух приключений; у некоторых есть склеенные страницы, а у кого–то грубо вырваны целые главы; они наполнены историями, которые написаны аккуратными печатными буквами или мелким неразборчивым почерком; одни пестрят рисунками и картинками, а другие сохраняют сухую буквенную чистоту…
 – Одни как глянцевые журналы, другие – тома энциклопедий, – с энтузиазмом подхватил брат.
 – Пестрота шрифтов, обложек… – я мечтательно потянулся, ставя фотоаппарат на пол.
 – Прямо как в библиотеке, – фыркнул брат.
 – Я люблю библиотеки. Потому что можно бродить и выбирать, с кем заговорить и с кем познакомиться.
Я начал раскачиваться, пытаясь достать со стола свой блокнот. Гэвин, наблюдая за моими попытками, то ли одобрительно, то ли ехидно заметил:
 – Ты все планируешь каждый свой день?
Мне, наконец, удалось дотянуться до маленькой книжечки, и я уже искал нужную страницу.
 – Планирую, как же без этого. Иначе я совершенно потеряюсь во времени, не сделаю половину дел и не увижу половину мест.
 – И куда же ты завтра отправляешься?
 – Сначала на работу в медиа–центр, затем на слалом, супер–комбинация, а потом на Санки, – последнее слово я сказал по–русски, наслаждаясь его звучанием.
 – Сан–ки, – медленно по слогам повторил за мной брат, и я одобрительно кивнул.
Все–таки русский такой необычный язык. Музыка радости и грусти. Помню, когда я вернулся из России пять лет назад, я пытался переложить на музыку, сыграть на пианино все мои впечатления. Получилось трепетно и немного тоскливо. Получившуюся мелодию я назвал Dance of memories – Танец воспоминаний. И если становилось грустно, то я сидел, много раз наигрывал ее и предавался воспоминаниям.
Возможно, после этой поездки я напишу еще что–то.
***
Полуденное солнце нещадно пекло макушку, но я не горевала, а наслаждалась недолгими минутами тепла. Скоро светило спрячется за горой, и тень упадет на наши Санки. Соберутся люди, и начнутся соревнования. А еще будет прохладно, так что обязательно нужно будет надеть две куртки и подложить одноразовые грелки для рук в ботинки. Но пока все это надежно утрамбовано в мой разноцветный волонтерский рюкзак, в боковом кармане которого задорно булькает бутылка с водой.
В воздухе витала атмосфера… предвкушения?
Зрители начинали прибывать. В кабинках канатной дороги, что проходила надо мной, уже было много народу, и люди то и дело выглядывали в форточки и высовывали руки с фотоаппаратами. Они высадятся чуть выше, а здесь, на площади, будут выходить те, кто приедет на автобусах. И встречать их будут несколько волонтеров, в том числе и я.
 – Здравствуйте, уважаемые зрители, – задорно вещала в громкоговоритель моя коллега, которая расхаживала неподалеку, – мы рады приветствовать вас на санно–бобслейной трассе «Санки». Если у вас возникнут какие – либо вопросы, не стесняйтесь, обращайтесь к волонтерам с надписью «Информация» на руке.
На этих словах я с улыбкой повернулась к входу.
До поездки в Сочи мне казалось странным и даже неприличным приставать к людям со словами: «Здравствуйте! Как ваши дела?» и первые полтора дня я страдала от смущения. Но люди не игнорировали мои неуверенные приветствия, напротив, радостно улыбались и с удовольствием беседовали об Олимпиаде, о трассе, да о чем угодно. Один мужчина с заговорческим видом даже спросил:
 – А правда, что на горах снайперы сидят?
 – Конечно, правда! – задорно откликнулась я. Наверное, именно после этого вопроса ушли последний страх и неуверенность.
Еще я полюбила играть в одну мысленную игру с самой собой: мне нравилось смотреть на зрителей и определять, кто иностранец, а кто нет, и потом прислушиваться к их речи.
Неожиданно, откуда–то сбоку возник высокий молодой человек, и я невольно его разглядывала. Темно–русые волосы зачесаны на левый бок, ровный прямоугольный лоб, широкие темные брови домиком, смешной большой нос крючком, улыбающийся рот с вытянутыми ямочками на щеках, тяжелый подбородок и серые глаза с каким–то озорным блеском. Он стоял, выпрямившись, как оловянный солдатик, и его широкие ладони с длинными пальцами оттягивали лямки рюкзака. Можно было бы конечно подумать, что он русский, но эта неподдельная широкая улыбка выдавала в нем иностранца.
 – Здравствуйте, – невольно вырвалось у меня на русском, – Чем я могу вам помочь?
Он глубоко вздохнул и неожиданно очень правильно, с незначительным акцентом, спросил:
 – А где здесь трибуна Б?
Его губы собрались трубочкой, отчего выражение лица стало внимательным, но в глазах по–прежнему светилась улыбка. Я почувствовала легкую дрожь и пробежавшие по всему телу мурашки, невольно захотелось улыбнуться во весь рот, но я сдержалась.
 – По этой дорожке вверх, потом пройти под трассой, и впереди будет нужная трибуна, – я показала в нужную сторону рукой и нарисовала ей в воздухе примерный маршрут, но сама наблюдала за новым знакомым. Брови его взлетели вверх, он хотел что–то сказать, но меня окружила группа зрителей.
Подавив желание обернуться ему вслед, я с легкой улыбкой взялась инструктировать прибывших. Но где–то глубоко внутри себя я почувствовала небольшую растерянность.
Как только вопросы закончились, я обернулась к тому месту, где он должен пройти под трассой, но его там не было. Тело, сжатое до этого в пружину, расслабилось, а из груди вырвался разочарованный вздох.
 – Ты любишь путешествовать? – неожиданно за спиной раздался уже знакомый голос.
Чего в тот момент на моем лице было больше: удивления или радости?
 – Не знаю, – с виноватой улыбкой ответила я. – Я мало где бывала.
Он сделал шаг и с любопытством смотрел на меня.
 – У тебя красивые глаза, – неожиданно заявил он, продолжая всматриваться и словно наблюдая за моей реакцией.
 – Спасибо, – щеки мои стремительно порозовели.
Я не знала, что ему сказать, но искренне хотела вытащить наш разговор из тупика. К счастью, к нам порывисто подошел один из волонтеров, Данила, и заговорил с моим собеседником, кивая на его ленточку аккредитации, увешанную разными значками:
 – Меняешься? У меня есть значок с Универсиады с Казани, – и вытащил оный из кармана, а мой новый знакомый заинтересованно взглянул на него, но с улыбкой отказался. Данила с жаром бросился его убеждать и торговаться. На его голос подтянулась еще и любопытная Ольга, а за ней - Таня с громкоговорителем.
 – Извините, но надо кому–то работать, – неожиданно даже для самой себя сказала я и отошла от этой компании. Я не очень любила Данилу за его вездесущность и напор, но сейчас я была ему благодарна, потому что в компании этого иностранца дышать мне было тяжело, мысли в голове путались, и все тело охватил болезненный жар. Сердце, казалось, прыгало в грудной клетке вверх – вниз, в такт играющим на площади барабанщикам. Но с другой стороны, хотелось вернуться к нему, разогнать остальных, как назойливых мух, и просто поболтать, например о тех же путешествиях. В конце концов, не может же быть, что общаться с ним сложнее, чем с другими?
Зрители подходили, задавали обычные вопросы, я отвечала, но в голосе теперь даже мне самой слышалась непривычная веселость. Сердце продолжало скакать, отбивая бешеный и энергичный ритм, который, казалось, никогда не станет прежним.
***
 – Любой значок, на твой выбор! – громкий голос парня, стоял у меня в ушах, но думал я совсем не о нем.
Эта девушка. С какой легкостью она переключилась на других зрителей! Не то чтобы это задело мое самолюбие, просто я привык к другой реакции. К такой, как у этого парня, кажется, его зовут Данил. Люди с любопытством расспрашивали, откуда я, где я выучил русский язык, я и сам интересовался их жизнью. Интересовался с энтузиазмом и искренне, потому что люди мне нравились. Было здорово знакомиться, болтать и фотографироваться, а потом случайно или намеренно встречаться где–нибудь еще. Но эта девушка была совсем не такой, она обратила на меня не больше внимания, чем на кого–то еще. Возможно, это и мешало выбросить ее из головы.
 – Извини, но все равно нет, – я заметил, что Данил все еще требовательно смотрит на меня. Девушки, стоящие по бокам, хмыкнули и разошлись в разные стороны, возвращаясь к работе. Он понимающе улыбнулся и хотел уже отойти, но я схватил его за руку:
 – У меня есть другие, может что–то из них тебе понравится, – я снял рюкзак, чтобы показать ему другие значки и пока возился с молнией, спросил, не глядя ему в глаза:
 – А как зовут ту девушку, с которой я разговаривал, когда ты подошел?
Данил переменился в лице. След его прежнего упрямства остался только во взгляде, а сам он, нахмурившись, смотрел на ту девушку, как она смеется и деловито болтает с группой людей, и неуверенно произнес:
 – Не могу сказать точно, но, кажется, ее зовут Варя. Да, точно, ее зовут Варвара!
Я почувствовал некоторое смущение, и чтобы отвлечь его, протянул ему руку с горстью значков для выбора и спросил:
 – А ты случайно не меняешь волонтерские штаны?
Через несколько минут, я уже направлялся на трибуну, надеясь, что там еще остались свободные места. Я поднимался в гору и с каждым шагом старался вспомнить и запечатлеть в голове ее внешность.
Длинные русые волосы с легкой рыжиной, заколотые набок; круглое лицо и щеки–яблочки; зеленые глаза с желтизной вокруг зрачка; темные дуги бровей и немного усталый взгляд с легкой грустью и смущением. Пока я отошел недостаточно далеко, я настроил фотоаппарат и сделал несколько фотографий, надеясь, что она попадет в кадр.
Так и произошло. На одном из фото она немного улыбалась и махала рукой. Она так кого – то приветствовала, что мне тоже захотелось помахать ей. Но мне действительно нужно было идти, если я не хочу пропустить все соревнования, а ей нужно работать, я буду ей мешать.
Варя казалась мне чем–то похожей на Кейт Хансен, мою хорошую подругу и человека, за которого я как раз пришел поболеть на эти соревнования. И сейчас я должен был собраться с мыслями, чтобы насладиться событием и вернуть свой мир в привычные рамки. Хотя бы ненадолго.
***
Колеса едва слышно стучали, поезд мерно покачивался в такт. Все мои друзья, утомившись после долгой смены, дремали, лишь я смотрела на мелькающий за окном темный пейзаж и не знала, куда деть себя.
 – Не спишь? – ко мне тихо подсела Наташа; похоже, не одна я страдала бессонницей. Я со смешком улыбнулась. – Было сегодня что–нибудь интересное?
 – Знаешь, было, – также тихо ответила я. – Очень интересный персонаж, парень, иностранец, но говорил по–русски.
 – Это, наверное, Люк, он американец, – стоило ей это сказать, и моя голова была готова разломиться на северное и южное полушария от улыбки, но я сдержалась.
 – Возможно, это был он, – вежливая улыбка, наверное, выглядела сейчас слишком уж неестественно, и Наташа это заметила. Она, было, хотела что–то сказать, но я ее перебила:
 – Как ты думаешь, существует ли любовь с первого взгляда?
Наташа, похоже, слегка опешила от этого вопроса, долго молчала, лукаво подняв брови, а потом, наконец, медленно, но твердо произнесла:
 – Нет, не думаю, что это возможно.
 – Почему? – я притворно опечалилась, но на душе было светло.
Баюкающее покачивание поезда, удобная одежда, мягкое кресло и друзья, расположившиеся по соседству, создавали атмосферу почти домашнего комфорта и уюта. Но важнее всего этого сейчас были горячие угольки, обжигающие донышко моего сердца.
Наташа откинулась на спинку кресла:
 – Не знаю, если честно. Наверное, потому, что со мной подобного никогда не случалось. Или с моими друзьями. Сложно верить в то, что никогда не видел.
 – Знаешь, а я вот верю, – возразила ей я. – Верю в то, что увидишь человека – и что–то внутри поменяется.
 – И я верю, – неожиданно к нам подключилась Яна, которая, похоже, до этого только прикидывалась спящей. Она повернулась к нам и заговорщически зашептала – А этот Люк такой красавчик! Так мило со мной разговаривал и просил придержать место на трибуне. Уверена, он знает, что нравится девушкам, и постоянно этим пользуется!
Наташа засмеялась, а я лишь ухмыльнулась и отвернулась к окну. Продолжать разговор не хотелось.
Над нашими головами раздался голос из динамика:
 – Мы прибываем на станцию Олимпийская деревня.
 – We arrived at the station Olympic village, – подтвердил другой голос, уже мужской.
Девушки напротив сладко потягивались, начинали собираться и застегивать куртки, а я все неотрывно смотрела в окно.
О своих чувствах мне думать сейчас не хотелось. Поэтому я думала о музыке.
Мне нравится, когда в фильмах герои поют по поводу и без оного. Я бы тоже пела, как смогу, и моя жизнь была бы и не жизнь вовсе, а мюзикл. Зря я, что ли знаю столько песен, подходящих к разным жизненным случаям?
Очень жаль, что в реальной жизни это невозможно. Мне бы это действительно сейчас помогло. Высказать, выпеть свою боль.
Мысли о нем сами лезли в голову, и ни чем оттуда их было не выгнать.
 – Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Олимпийский парк.
***
Разобраться в себе. Да, именно так. Разобраться в себе и составить план действий.
Я ходил по комнате из угла в угол. Блокнот лежал на столе, и на его белых страницах еще даже не было нумерации для моего списка. В стройные ряды моих прежних планов нужно было вписать кое–что новое. Только как?
После того памятного дня, когда я уснул в электричке и дополнительно прокатился до Красной поляны и обратно, я понял, что спать мне нужно больше. Началась своеобразная борьба с собой: время летело, хотелось больше узнавать, больше видеть, больше снимать на видео и фотографировать и, конечно, больше знакомиться с людьми, но и необходимость отдыхать не отпадала.
А еще я искал Варе место в своей голове, в своей жизни. Искать место в сердце не пришлось, она сама его заняла, так просто и легко.
 – Это неправильно, нет, неправильно, – твердил я сам себе вслух.
После недолгих размышлений, я решил для себя, что это было неуместное чувство, временное помутнение; и хотя мое сердце (которому я привык доверять) пело, разумом я убивал в себе эти чувства. Говорил себе всякое, что я ее совсем не знаю, но стоило мне лишь вспомнить ее, и на губах сама собой возникала улыбка. Я находил для себя множество причин и доводов, чтобы не появляться на Санках больше распланированного, говорил себе, что у меня слишком мало времени, но это не очень–то работало.
Терзаемый собственными мыслями, в один из дней я совершил весьма несвойственный мне (и даже варварский) поступок: наломал целую охапку мимоз и с вечера занял пост у волонтерской деревни в селе Веселом, где, как я заранее узнал, жили волонтеры с санно–бобслейной трассы, и приготовился ждать.
Общаться с волонтерами здесь было куда интереснее, чем когда они были на сменах. Все были веселые и разговорчивые, парни поглядывали на букет с одобрением, девушки – со скромной надеждой. А я радостно разговаривал с ними и все с нетерпением посматривал в сторону остановки.
Она появилась в окружении подруг, когда уже было много за полночь. Звезды сияли почти также ярко, как ее глаза. Да, может быть это сравнение не так уж оригинально, но когда в груди горит огонь, то ничего умнее не приходит в голову.
 – Варя!
Я встал посреди дороги, неуклюже пряча букет за спиной. Болтающие девушки на мгновение остановились передо мной, замолкая, потом разом перевели взгляд на Варю. От такого внимания она даже попятилась, опуская взгляд и моментально краснея.
Ее подруги пошли по обеим сторонам от меня, а она осталась стоять.
 – Ты не хочешь пойти со мной на прогулку до моря?
 – Не уверена, что я из тех людей, кто может решиться на что–то.
 – Брось, ты же решилась приехать сюда! – так неожиданно громко крикнул я, что Варя даже вздрогнула. Я виновато замолчал, но порывисто протянул ей мимозы.
 – Мой родной город Прово, – уже тише сказал я, продолжая держать букет перед собой, – во многом похож на Сочи – тихие улицы, невысокие дома, соседство с горами. Только вот большой воды рядом не нет. И ее не хватает, поэтому здесь мне нравится иногда походить по побережью.
Она глубоко вздохнула, по–видимому, что–то решая для себя, и коротко кивнула:
 – Хорошо, только немного.
Подошла одна из Вариных подруг, узнать, идет она домой или нет, но не успела Варя ответить, я вручил подруге мимозы, а та, приняв это за ответ, направилась к остальным. Варя проводила их задумчивым взглядом, и мы отправились к автобусной остановке.
***
Море тонуло в предрассветной дымке и тихо шуршало волнами по берегу. Где–то недалеко я увидела костер, вокруг него мелькали тени. Такое соседство меня немного приободрило, но знакомиться с ними не хотелось. Вместо этого мы с Люком присели на ступенях.
Шум моря рядом приносил умиротворение и сонливость. Я была бы не прочь даже прилечь прямо тут, на гальке, но ночь была прохладная, а простудиться не хотелось.
 – Помню, ты сказала, что не очень любишь путешествовать. Чем же ты любишь заниматься в свободное время? – подняв брови, спросил у меня Люк. На его лице было столько искреннего недоумения, сколько вообще может быть на лице у человека, для которого самое страшное наказание – безмолвное сидение на одном месте.
 – Я пишу рассказы, – немного смущенно, но все же гордо сказала я. Я боялась, что он засмеется, но Люк смотрел нам меня все также внимательно. Смелея, я продолжила, стараясь придать своему голосу некоторой беспечности, чтобы, если он засмеется, я смогла хотя бы внешне это пережить, – немного фантастики, немного драмы, не обходится и без любви.
 – А о чем твое самое любимое произведение? – он смешно наклонил голову, продолжая смотреть на меня.
 – О девушке, каждое желание которой обязательно исполняется. Она пожелала вечной жизни и достаточно денег, чтобы жить, как ей хочется, – я обрываю фразу, чтобы посмотреть на реакцию Люка, но ничто не выдает его эмоций, он лишь продолжает сидеть в той же позе и смотреть на меня. – Но потом она влюбляется. Этот человек ненадолго приехал в ее город издалека, и она бы никогда не увидела его вновь, если бы не ее способность. И вот она каждую ночь желает оказаться рядом с ним, становится невидимой и наблюдает, как он спит. Иногда, даже незримо следует за ним днем.
 – Почему же она не пожелала его любви? – удивленно спросил Люк.
 – А ты бы хотел, чтобы любимый человек испытывал к тебе чувства только потому, что ты этого захотел?
Люк отвернулся и теперь смотрел на догорающий неподалеку костер, похожий на тень в предрассветном тумане. Тени, прежде плясавшие вокруг него, теперь, наверное, сидели или лежали на камнях рядом и перешептывались.
 Даже сидя на ступеньках, Люк умудрялся походить на оловянного солдатика, со своей прямой спиной и высоко поднятым носом.
 – Нет, – тихо ответил он, не поворачиваясь.
 – Вот и она не хочет, – вздохнула я и отвернулась от него в другую сторону.
Мы гуляли и разговаривали очень долго, я не могла точно знать, сколько сейчас времени, рассветает уже или нет, горы закрывали нам восток, а искать в кармане часы мне не хотелось. В голове не возникало ни единой мысли, даже о Люке, ведь для меня невозможно было о нем думать, сидя рядом.
Мы молчали так еще несколько минут, показавшихся мне целой томительной вечностью. И когда я уже была готова нести любые глупости, лишь бы снова услышать свой собственный голос, он заговорил:
 – И чем же все закончилось?
 – Пока не знаю, – я повернулась к нему; Люк же все еще смотрел куда–то вдаль. – Возможно, она сможет это пережить. В какой–то момент она перестанет приходить к нему каждую ночь, а будет захаживать через одну; потом будет наведываться раз в неделю, а затем будет заглядывать раз в месяц. Сердце будет еще долго ныть, он будет сниться ей еще очень и очень долго, но она сможет это пережить.
От волнения я кусала губы и старалась смотреть только себе под ноги.
 – Нет, это неправильно, – он воскликнул с таким жаром, что я даже вздрогнула. – Почему бы ей не познакомиться с ним? Почему не подойти и просто не сказать привет?
"Потому что есть на свете не такие уверенные в себе люди, Люк", – подумала я, но вслух сказала:
 – Давай не будем об этом. Расскажи мне лучше немного про свои путешествия.
Он повернулся. Лицо его было светлым, но в глазах мне виделось что–то задумчивое и даже немного грустное.
После небольшой паузы он заговорил. Люк говорил о своих приключениях, о странах в которых побывал. А я чувствовала за собой некоторую вину, что заставила его опечалиться, пусть и на мгновение.
"В конце концов, ему нет дела до моих проблем", – решила я для себя мысленно. – "Скоро он забудет об этой истории, а потом об этой странной встрече.
Его голос приятно обволакивал, а страны, которые он описывал, мелькали бесконечным калейдоскопом.
 – Сколько же их всего, – с искренним удивлением спросила я, когда Люк ненадолго замолчал. – Когда ты все это успеваешь?
 – Работай упорно, а отдыхай еще упорнее, – засмеялся он. Я тоже улыбнулась.
 – Тогда пойдем, работник. Утро уже совсем скоро.
Мы поднялись и направились по набережной к автобусной остановке.
 – Зря я боялась тебя вечером, – смущенно признала я, когда мы, наконец, добрались до волонтерской деревни. Здесь уже кипела жизнь, вокруг сновали ребята и девушки в пестрых куртках, очень сонные, но довольные, они желали друг другу и нам хорошего дня.
 – Ничего, я тебя понимаю.
Он вздохнул, и в этом вздохе  чувствовалась легкая усталость.
***
Варя разговорилась, и, кажется, обращалась ко мне, но я не мог ничего ответить, лишь, не моргая, смотрел на закрутившуюся прядь волос, выбившуюся из его прически.
Я не знал, что ей сказать, да разве имело это какое – то значение? Я протянул ей руку – универсальный жест, которым можно выразить все что угодно. Я коснулся пальцем ее ладони, словно проверяя, не исчезнет ли она, а Варя вдруг перехватила своей рукой мою и легко сжала.
В этот момент показалось, что я листаю свой внутренний словарь в поиске подходящих слов. Непривычно.
Мы направлялись по дороге все еще рука об руку. Я молчал, безмолвствовала и она. Варя лишь шутливо пошла по бордюру, окончательно теряя свою скованность, а я с улыбкой наблюдал за ней.
Голова кружилась от ощущения ее тепла рядом, я даже чувствовал, как бьется кровь в венке на ее запястье.
Воистину, нет лучше музыки для наших ушей, чем марш человеческого мотора.
Целый спектр чувств пронизывал меня насквозь. Я опустил взгляд, улыбнулся ей, поймал взгляд его вечно задумчивых глаз…
И она отстранилась. Просто смущенно отвела взгляд, и все растаяло. А потом она и вовсе неуверенно стала отдаляться, не поворачиваясь ко мне спиной.
Я еще долго не мог понять, что же это было, долго не мог смириться с исчезнувшим видением и успокоить обжигающее грудь сердце.
Небо в одночасье стало холодное и неприветливое, коснешься рукой – и отморозишь пальцы, а рассветное солнце разлилось между вершинами гор по облакам как красное вино, в котором подрагивали последние бутылочные осколки – звезды.
 – Нет хуже ада, чем вспоминать в деталях поцелуй, которого не было. Но скажи мне, Варя, скажи мне, что это любовь, – сказал я вслух ей вслед, словно жалея самого себя.
***
Последний день Олимпиады. Последний вираж перед финишной чертой. Последние пять минут нашего матча. Но грустно мне от этого не было. Это было замечательное приключение. В голове я уже придумывала, что сегодня, пока горит олимпийский огонь, я поговорю с Люком в этом спортивном карнавале, и теперь высматривала его в толпе. Отчего–то я решила, что сегодня он придет к нам на финал.
На секунду знакомая фигура мелькнула поблизости, но тут же исчезла. Я привстала на цыпочки, в надежде увидеть ее вновь.
 – Когда ты уезжаешь? – неожиданно спросила Наташа, работавшая сегодня рядом.
 – А? Что такое? – я бросила на нее беглый рассеянный взгляд и продолжила рассматривать толпу, в надежде увидеть его.
 – Я говорю, когда ты едешь домой? – повторила свой вопрос подруга.
Юноша, похожий на Люка, окончательно скрылся в толпе, и я сердито на нее посмотрела:
 – Ну, ты что, мы же едем с тобой вместе, 24 февраля, на поезде Адлер – Тверь.
 – Да, извини, точно. Я забыла, а какой у тебя вагон? – продолжала нелепый разговор Наташа.
– Пятый, как и тогда, когда мы сюда приехали.
– Ну да, а у нас с Леной пятнадцатый, – неожиданно таким тонким напевным голосом ответила она. Кажется, что–то затевает или скрывает, но сейчас у меня не было желания у нее это выпытывать.
Толпа, направлявшаяся вниз, чтобы увидеть награждение, ненадолго схлынула, а затем вновь все начали толпиться, но уже на подъем к канатной дороге. Но Люка все равно не было.
"С его вездесущностью он наверняка раздобыл себе билет на закрытие" – подумала я. Но хотя и на душе мой было черно, я с усилием широко улыбнулась и окунулась в море счастливых зрителей.
Повсюду витала привычная атмосфера легкости и праздника, но что–то неуловимо поменялось. Зрители вели задушевные разговоры друг с другом и с волонтерами, расспрашивали обо всем, фотографировались.
Поток людей неумолимо поднимался к канатной дороге, а я неспешно спускалась вдоль трассы, в надежнее найти одного человека, так похожего на оловянного солдатика.
И Люк так легко обнаружился на мостике над трассой, в компании двух своих друзей, Ани и Никиты, и еще одной высокой светловолосой девушки. Он широко улыбнулся мне и, когда я подошла ближе, крепко обнял. От него пахло теплом, и мое сердце радостно подпрыгнуло в груди.
Он говорил со всеми, но я почему–то больше молчала или говорила очень тихо и обращалась не к нему.
Поток зрителей все редел, а потом и вовсе иссяк. Пришло время прощания. Люк еще раз обнял всех, протянул визитки Ане и Никите, я ждала, когда он даст и мне, но он лишь похлопал по опустевшему карману. Я, едва борясь с волнением, вздохнула. Тогда он снял с ленточки аккредитации значок и протянул его мне. Я немного отстранилась, как и тогда, когда он подарил мне цветы, но потом с любопытством взглянула и протянула свою ладонь.
Я взяла значок, покрутила его в руках и подняла на него взгляд. Я рассматривала ее лицо, стараясь запомнить как можно лучше, ведь неизвестно, увижу ли я его когда–нибудь еще.
Я уйду с объекта, уеду с Красной поляны, удалюсь от Олимпийского парка после закрытия.
Пусто. Внутри меня будет так пусто, что временами будет посещать удивление – как раньше здесь столько всего было? Я совершенно ничего не буду чувствовать, иногда даже больно щипать себя, чтобы проверить, жива я или нет. Такие моменты я называю моральным истощением. Словно съела все новогодние конфеты зараз.
Электричка будет чуть покачиваться, убаюкивая, но я буду думать лишь о том, чтобы как в детстве, мама открыла шкаф и из него высыпались горой все летние важные и нужные вещи, чтобы я могла подбросить свои мысли, написанные на разноцветных листах, в воздух и смотреть, как они падают.
И я буду ждать, когда отпустит, но кома будет только глубже.
Надеюсь, завтра я хотя бы вспомню свое имя.
А пока я улыбаюсь ему в след, едва сдерживая слезы, и сжимаю в руках значок с надписью «Believe in US».
***
Огромная, как девятый вал, энергия течет в каждом из наших тел. Энергия по имени жизнь. Кто–то строит на ней плотины, кто–то пускает корабли, кто–то поливает свои фруктовые сады, а кто–то пытается ее скрыть. Она кричит и тоскует, мечется в грудной клетке и ищет выхода.
А я свой внутренний океан никогда не запираю. Веселиться – да, работать там, где действительно хочется – пожалуйста.
Сейчас мне ужасно хотелось запеть какую–нибудь из русских народных песен, такую прекрасную в своем грустном очаровании, но не мог вспомнить ни одной. Поэтому, когда подъехал автобус, я тихо напевал: «Могучая воля, великая слава, твое достояние на все времена».
Я обманывал себя, мне совсем не все равно. Но сейчас мне кажется – еще немножко, и все будет хорошо. Так всегда думаешь, когда март стучит в двери.
Я вышел на остановке у вокзала – сегодня здесь было все еще людно. Сделал несколько неуверенных шагов, лишь мгновение посомневался, и уже решительно двинулся вперед, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.
Толпы людей в разноцветных одеждах болтали и смеялись, а еще очень шумели, но я все–таки заметил в стороне, чуть ближе ко мне, знакомую фигуру, и тут меня уже ничего не сдерживало. Я бросился к ней, и она даже не успела обернуться, как я стоял рядом с ней.
Варя повернулась и увидела меня. Она совсем не удивилась, не отпрянула, когда я в порыве прижал ее к себе. А когда, наконец, отпустил, она показала мне тот значок, что я ей подарил. Believe in us. Верь в нас.
Все тепло, исходящее от ее сердца, дрожало на гранях ее глаз–изумрудов.
Ее подруги зашумели громче прежнего. Среди них была Наташа, от которой я и узнал, когда Варя уезжает, чтобы поменять свой билет на самолет и отправиться с ней. В Москву. Мне действительно суждено было побывать в этом городе.
Я вновь прижал Варю к себе, чтобы никогда уже не отпускать.
Что было дальше?
Это долгая история.
***
Люк погиб через несколько месяцев.
Еще субботним вечером он затащил меня на фестиваль красок и осыпал апельсиновой пылью. Оранжевый – его любимый цвет. Я отпиралась, потому что очень устала – целый день на жаре волонтером на чемпионате мира по баскетболу выжмет соки даже из самого стойкого.
Еще в субботу он пришел с сияющим взглядом стальных глаз, и развеселил всех в нашем тенте. Он улыбался, и никто из присутствующих не мог удержаться, чтобы не улыбнуться ему в ответ. Особенно я.
Еще вчера он отпустил мою руку и со словами: "Увидимся завтра!", впрыгнул в подошедший поезд метро. Я смотрела моему оловянному солдатику вслед, на губах играла мечтательная улыбка.
Но уже сегодня я стою рядом с ним и бездумно разглядываю остатки оранжевой краски под ногтями.
Авария пощадила его красивое лицо, лишь взъерошила волосы на голове. Но полученные травмы оказались несовместимыми с жизнью.
Я сжимала его холодную каменную руку, и у меня не оставалось сил ненавидеть сбивший его автомобиль и все вокруг, мне лишь хотелось, чтобы нас оставили вдвоем, и я смогла спеть то, что он так любил в моем исполнении.
– Ты была просто ужасна, – с улыбкой поведал мне он.
Я ощутила, как красные пятна покрывают мое лицо, а он, довольный произведенным эффектом, засмеялся.
– Никогда прежде не видел, чтобы кто–то не умел танцевать, но с таким энтузиазмом делал танцевальный движения.
– Это я могу, сколько хочешь, – еще сильнее залилась краской я.
– Но ты хорошо поешь, – он коснулся рукой моего плеча, – и красиво говоришь.
– Тогда я спою тебе. А если ты и море будете недостаточно громко мне аплодировать, то я буду снова танцевать. И пусть весь Сочи смотрит!

Две души обнявшись, встав под звездой,
Вспоминали час особенный свой,
Час, когда тьма пропала и душа отыскала
Путь к душе единственной родной.