Последнее солнце

-И всё таки тебе не кажется, что несчастная любовь – не слишком оригинальный повод для самоубийства? – Зефир спросил это с ухмылкой, но в голосе его, в том, как постукивал он длинными изящными пальцами по подоконнику, чувствовалось напряжение, которое невозможно было скрыть.
-Из-за чего же ещё умирать, если не из-за любви, - ответил я, спокойно, попутно проверяя температуру воды в ванной – отбывать в лучший из миров в холодной воде мне совсем не хотелось.
Слушавшая наш разговор Брегит фыркнула что-то неразборчивое и вышла из ванной комнаты. Вот уж кто не скрывал напряжение, более того, считанные минуты назад она покончила с истерикой и теперь всячески старалась успокоиться. Я смотрел на нее сочувственно, как смотрят на любящих и не любимых, а именно такой была для меня Брегит. Увы, ничем помочь я ей не мог, сердце само выбирает, по ком пропускать удар и этим человеком была не она.
Я часто задавался вопросом, почему всё вышло так. Почему не Бри, верную и добрую довелось мне полюбить; почему не Бри, бывшая рядом в самые тяжелые и самые светлые моменты моей жизни, знавшая меня лучше родной матери, почему мы всегда выбираем не тех.
-Кстати, - продолжил Зеф, - ты не завещаешь мне свою коллекцию пластинок? – тон его по-прежнему оставался шутливым, кажется верный Зефир до конца не верил, что я действительно готов покончить с собой, однако общая нелепость ситуации здорово его нервировала, а истерика Брегит кажется окончательно выбил его из колеи.
-Конечно, друг. – голос мой звучал обыденно, будто я одалживал ему денег, - Завещание у нотариуса, он огласит его в положенное время.
-Да как вы можете вообще шутить обо всём этом?! – снова вспыхнула Брегит – Он же убьет себя, убьет из-за этой девки, как ты не понимаешь. Зеф? – она метнула в него взгляд, острый и пронзительный, как кинжал, затем посмотрела на меня и теперь уже в ее взгляде читался крик о помощи.
-Ну и что? – неожиданно серьезно ответил Зефир – Это его жизнь и только ему решать, когда она закончится. Ну разве еще Богу.
Это был удар ниже пояса. Мне, росшему в строгой католической семье, сама мысль о самоубийстве внушала ужас, ведь это значило придать всё, во что я верил, обречь себя на ад. Вот только думалось мне, что ада страшнее того, коим являлась сейчас моя жизнь быть не может. В раю или в аду мне всё равно не быть с Камиль.
Камиль. Мы познакомились с ней на вечеринке у общего друга – то праздновал рождение дочери, собрал толпу народа, играла громкая музыка, спиртное текло рекой и посреди всего этого хаоса я увидел ее: она стояла у барной стойки, бокал шампанского в руке, серебристое ее платье будто светилось, как и светлые, пепельные волосы – она была упавшей звездой из книги Нила Геймана. Мне хватило трех секунд, чтобы понять, что эту женщину я буду любить всю оставшуюся жизнь. Еще три секунды ушли на то, чтобы моя жизнь кончилась, а сердце разбилось в дребезги, потому что в этот самый момент к ней подошел мужчина и смотрела она на него так, что надежды мои умерли новорожденными.
Как не странно, но мы с Камиль умудрились стать друзьями. Оказалось, что у нас много общего, такого обычного, людского: книги – история Франции, фестивальное кино и кофе глясе. Дружба с ней оказалась особого рода мазохизмом, приносила только боль, но за возможность быть рядом с любимой я был готов терпеть и не такое.
Решающим ударом в этой битве стала весть о ее предстоящем замужестве. С каким воодушевлением рассказывала она мне о том, как он сделал ей предложение. Наконец, после почти пяти лет решился, а все говорил, что брак не для него. Я слушал ее, улыбался, а сердце медленно, но верно угасало. Я твердо осознал, что жизнь моя кончена.
И вот я здесь, как не подло, но за день, до ее свадьбы, наполняю ванную теплой водой, прощаюсь с друзьями, в кармане пиджака невероятно тяжелый и холодный скальпель и я готов пустить его в ход.
-Ты ведь не передумаешь. – скорее утверждает, чем спрашивает Брегит. Я смотрю на нее с печальной улыбкой и не нахожу слов утешения. – Идем, Зефир, не будем мешать.
Зеф подходит и обнимает меня порывисто и крепко, будто я уезжаю на месяц-другой, в путешествие, вернусь с дарами и фотографиями. В некотором роде так оно и есть, только вернуться мне вероятно не удастся. Брегит подходит, встает на цыпочки, целует в щеку, из глаз ее текут слезы, но отговаривать меня она больше не пытается, напротив, отходит, берет под руку Зефа, тащит к выходу. С порога оборачивается, говорит одними губами «Я люблю тебя» и всё, дверь за ними со скрипом закрывается, я стою один посреди пустой квартиры, на едине с собственной судьбой.
Я вернулся в ванную комнату, постоял недолго у окна, собирая воедино последние мысли, затем сходил всё таки на кухню, принес телефон, поставил его подоконник, сам залез в воду, засучил рукава белой рубашки – умирать, так в нарядном, чтоб перед погребением не пришлось переодевать, взял телефон и набрал номер. Трубку долго никто не брал, я лежал, мокрый, смотрел в окно, из него у меня открывался чудесный вид на реку, закованную в бетон и ангары старого завода – индустриальный район, просто мечта. Наконец мне ответили, голос ее был прекрасен и светел.
-Здравствуй, Камиль, - мне не малых усилий стоило заставить себя говорить спокойно. Как ни в чем не бывало.
-Элин, это ты, я так рада тебя слышать. – она говорила искренне, действительно радовалась, будь во мне чуть меньше решимости и ада, я бы бросил трубку и все.
-Я звоню попрощаться, - однако сказал я, все так же спокойно.
-Ты уезжаешь? Надолго? – голос ее звучал теперь расстроено и печально.
-Да, можно и так сказать. – улыбнулся я. – Извини, я никак не смогу быть завтра на твоей свадьбе.
-Жалко. А ты никак не можешь перенести свой отъезд?
-Нет, увы, сегодня или никогда.
-Всё так серьёзно?
-Серьезнее некуда.
Она ненадолго замолкает, я слышу только дыхание, и ещё какую-то музыку на заднем плане.
-Элин, что-то случилось? – наконец спрашивает она. В голосе ее сполна тревоги и серьезности.
-Нет, - вру я, потом всё таки решаюсь, стрелять так стрелять – Ничего страшного, я просто люблю тебя.
Я слышу, как она выдыхает воздух, порывисто и нервно, что-то падает из рук, разбивается о паркет, стакан или чашка с любимым кофе.
-Элин, я…
-Ничего не говори, - перебиваю я резко – Это все равно ничего не изменит. Я звоню не для этого, а чтоб пожелать тебе счастья и попрощаться.
-Прости… - шепчет она и снова надолго замолкает, и снова я слушаю только ее дыхание, смотрю на реку за окном. – Прощай, Элин, - наконец находится она.
-Прощай, Камиль, - эхом отзываюсь я, с минуту слушаю гудки, потом опускаю трубку на рычаг.
За окном начинается дождь, капли разбиваются о водную гладь, становятся ее частью, я достаю из кармана пиджака, брошенного на подоконник, скальпель, долго верчу его в руках в задумчивости, наконец вытягиваю правую руку вперед и делаю первый надрез в дюйме от запястья.
Боль пронзает меня, теплая кровь торопливо стекает в воду, окрашивает воду в алый и это завораживающе прекрасно. Я сцепляю зубы, перекладываю скальпель в изрезанную руку и делаю надрез на другой руке. Боль становится нестерпимой, скальпель выпадает из ослабшей руки, скрывается в красной пучине. Я опускаю обе руки под воду, упираюсь спиной в борт ванной и смотрю в окно. На реку. Кровь постепенно вытекает в воду, моя рубашка из белой становится сначала бледнорозовой, а затем алой, мне всё сложнее фокусировать взгляд.
Последнее, что вижу я прежде чем реальность покидает меня – это солнце, проглядывающее через облака, лучи его в россыпи капель дождя похожи на крылья ангела. Я из последних сил улыбаюсь солнцу и проваливаюсь в вечную непроглядную тьму.