Удостоверено войной

               
    Ему война не приснилась, даром что ребёнком был тогда. Не привиделась да отстала – выросли вместе волею случившейся с народом беды.
    К 41-му годовалый первенец в семье Боря Цветков жил в Ленинграде на улице Петра Алексеева. Улица была названа в честь одного из первых российских рабочих революционеров 1870-ых годов. Ткач, работавший на суконной фабрике Торнтона в Санкт-Петербурге, активный пропагандист свободолюбивых идей, пострадавший за убеждения: после ареста содержался в одиночной камере, получил десять лет сибирской каторги, затем поселение в Якутской области, убит грабителями.

    Борин отец («батя» – по сегодняшнему сыновьему определению), Алексей Васильевич Цветков, –  «часовых дел мастер, высокой категории, любые часики ремонтировал» (опять следую за словами переместившегося времени). Это увлечение простого заводского слесаря придавало значение самоучке из народа, что само собой выделяло среди других. Мама, Екатерина Васильевна, окончила медицинское училище в Ярославле, работала в сельской больнице.
    – Мама везде меня таскала. А вообще, всем от меня досталось!
    Понятно. Первый и дорогой – от сердечной близости.

    К бабушке, Евдокии Егоровне Даниловой, в деревню Каменные Поляны под Ленинградом на то памятное лето отправились. Здесь страшное известие на взрослых обрушилось. Боря только увидел, как посуровели их лица. И вздыхали, и плакали, а почему – мал был соображать.
    Мобилизация на фронт Алексея Васильевича не тронула: ранняя инвалидность по здоровью отставку дала. И в Ленинград, находившийся в ста двадцати километрах, не случилось добраться. Думали: в деревне перезимуют, на бабушкином хозяйстве, с коровой, птичьим загоном, огородом. Никто мысли не допускал, что война растянется широкой, цепкой и длинной лентой.

    Боря войну запомнил так: пришёл чужой солдат с автоматом, во всех углах, комнатах посмотрел, будто искал кого, ничего не взял. Страха ещё не навёл, но человек шесть уже поселились в одной стороне прочного пятистенного дома. У них, у других – везде одинаково.
    – Мы никого не боялись. Смелые были, безразличные к угрозам.
    Любопытничали по-детски, к окнам липли, босой ногой на зов немецкий к столу подходили: там еда лежала, которой их заманивали развлекавшиеся солдаты. Когда и конфетку кидали, под собственный хохот да под губную гармошку.
    Оккупированная территория. Жизнь по распоряжению, с запретами и ограничениями, с ожиданием перемен – в какую сторону?
 
    В 43-ем вышло в фашистскую, зверскую своей реальностью прямого уничтожения местности, населения в их массовости, под слёзы, крики. Казалось, это земля голосила от ударов тяжёлых, грубых сапог. Двадцать две деревни Теребужского района были сожжены дотла, жители угнаны в плен, 2429 (две тысячи четыреста двадцать девять) человек.
    Гнали на станцию, там ждал грузовой состав с «телячьими» вагонами, то есть без окон, с дверями на внешнем засове, на полу либо солома, либо вовсе ничего, краешек света в узкую щель. Люди уминались, прижатые друг к другу, и участь выплывала из шёпота толпы:
    – Увозят в Германию.
    Высадили в Латвии.

    Известно, что Латвия представляла арену ожесточённых боёв. Через две недели после вероломного нападения Германии на Советский Союз вся территория Латвии была подчинена вермахту, включена в состав рейхкомиссариата «Остланд», объявлена округом Леттланд. Все предприятия и земли как военные трофеи перешли в собственность германского государства. В условиях оккупационного режима были созданы 48 тюрем, 23 концентрационных лагеря, в том числе Саласпилс, Кайзервальд, 18 еврейских гетто.
 
    Цветковых определили на хутор Бружляйс. Сорок километров от Риги, большое поместье, полевые работы с утра до вечера по сезону: копать, сажать, полоть, убирать. Дойное стадо в двенадцать коров на Евдокию Егоровну. Животные не враги, они руки чувствуют, отдавая молоко.
    Хозяин жестокости не допускал.
    – Солидный дядя был. Рослый, самостоятельный.
    Властью он для них был. Поселил в пристройке, где в загоне поросята содержались. Какой-никакой быт наладили. На уголке земли для себя что придётся растили. Не очень сытно, часто совсем голодно. Хозяйские подачки не отвергали. Детишек у Алексея Васильевича и Екатерины Васильевны теперь было двое: Боре в пару сестричка Аннушка ходить училась.

    Детские забавы, несмотря ни на что, водились. В зарослях – прятались, лягушек на пруду – ловили, по сеновалу – бегали. С хозяйской дочкой по интересу беседовали. Звали её Ари, лет где-то от пятнадцати до восемнадцати. Она приезжала из Риги, дома отдыхала на мягкой кровати, мечтала стать балериной.
    – Полная, упитанная, одевалась красиво.
    Вот, поди ж ты, запомнилась Борису! По-русски разговаривали и по-латышски. Его, малолетку, не отличали, какой он национальности: два языка смешались в речи набором развивавшихся фраз.

    На хуторах единоличные хозяйства богатели. Кирпичные крепкие усадьбы, фермы, скотина всякая, колодцы на территории, пруды, где рыба плавала, фруктовые деревья. Запахи сала, домашней колбасы, караваи тёплого ароматного хлеба – жизнь для владельцев была жизнью. Той, какую не знали пленные, с участью временного пристанища и неизвестностью завтрашнего дня. Недалеко был Саласпилс, с октября 41-го до конца лета 44-го – лагерь смерти, предназначенный для массового уничтожения людей. Восемнадцать километров от Риги.   
    Приходили «лесные братья». Ещё их называли «зелёные братья». Националистические группировки появились после присоединения Прибалтики к СССР протестом против принятого республиками решения, выступали за восстановление государственной независимости, существовали с 1940-го по 1950-ый год. Тоже своего рода режим, тоже война. «Зелёным братьям» отдавали деньги, продукты или отрабатывали повинность. Их боялись не меньше: убивали они, не щадя и без разбора.

    – За что ни хватись, всё не наше.
    Сегодня говорит об этом, а горечь та, не успокоившаяся, слышна.
    – Живые остались, даже не покалеченные, благодаря матери и бабушке.
    Тянули они семью женской лямкой выносливости, порой запредельной, полагавшийся немецкий паёк до крошек делили. Алексей Васильевич болел, терял здоровье, и до войны слабое, а тут сердце будто в тиски сжимало.
    Запомнил Боря частую стрельбу. И то, что оружия кругом было навалом. Мальчишки, понятно, позначительнее искали.
    – Я ни одного револьвера не нашёл.

    Победа поначалу отозвалась коротко:
    – Стрелять перестали.
    Денег на возвращение не было. Дома, жилья на родине – не было.
    – Жили и жили в этой халупе.
    «Халупа» – всё та же пристройка на хуторе. Отца не стало в 46-ом: так сердце его и не отпустило, 28-летнего мужчину. Младшему сыну Владимиру два исполнилось. Задокументировано печатью: «Родился на хуторе Бружляйс».
    Евдокия Егоровна приноровилась наниматься в соседние хозяйства. Борю, как старшего, брала с собой. Шагали они километрами, разговаривали. Чем получится, мальчик помогал своей бабушке зарабатывать на семью. Мудрость её все годы внуку светила, за руку вела, учила с трудностями справляться.
    – Гонений не чувствовали, но и прав не было.
 
    Сумели вырваться только в 49-ом: брат Екатерины Васильевны, служивший в Германии,  помог с устройством переезда в Оредеж, затем в Ям-Тёсово Ленинградской области.
    В первый класс Боря пошёл переростком. Конечно, он умел читать и по арифметике цифры в столбик складывал на маминых домашних уроках, где Аннушка тоже печатными буквами слова выводила. Дети осваиваются быстрее взрослых: познакомились – подружились, никто в его сторону не смеялся, потому что смышлёностью других в тупик ставил. Немецкий не хотел учить: язык врага затвердел в сознании окриками, оружейными затворами, пепелищем.
 
    Он получил образование, школьное, потом техническое – после службы в армии. Артиллерийские войска, карело-финская граница – и город Пушкино, отличник боевой и политической подготовки. Всё ей, Родине. Увлечение техникой, спортом – в удовольствие жизни с энтузиазмом полноценного гражданина своей страны. Учёба в Новгороде дала специальность электрика: он посвятил ей более тридцати лет, став главным энергетиком крупного сельскохозяйственного предприятия – совхоза «Левашово» в Некрасовском районе Ярославской области.
    Сыновья, внуки – всё у Бориса Алексеевича Цветкова честь по чести, и мужское начало определяет фамилию узаконенной важностью.

    В 2000-ом году был узаконен факт его малолетнего узничества.
    Установить истину, отыскать документы, подтверждающие насильственные действия фашистских захватчиков в отношении конкретных лиц, оказалось длительным процессом запросов, отрицательных ответов из различных инстанций. Поднимать бумаги давностью в несколько десятилетий хлопотно, нервно. Больное прошлое надо доказывать на предмет яви, чтобы выступить защитником своей чистой совести: не предавал.
    Анна Алексеевна, Аннушка, первой начала этот поход за правдой, будучи жительницей Санкт-Петербурга. Настояла, убедила брата: тот, не без сомнения, решился.

    Ответы обескураживали. Вот что отпечатало архивное управление мэрии Санкт-Петербурга и администрации области:
    «Сведениями о ввозе в Латвию в 43-ем году из Ленинградской области и проживании в Сигулдской, Кримулдской волостях Цветковых – Анны, родившейся 28 июля 1942-го, Бориса, 1940-го г.р., Владимира, 1944-го г.р., Алексея, 1918-го г.р., и Даниловых – Екатерины, 1918-го г.р., Евдокии, 1884-го г.р., – не располагаем, так как документы периода немецкой оккупации сохранились неполностью».
    Подобное уведомление получили из Общества Красного Креста Российской Федерации, из Центра розыска и информации, из Объединённого межведомственного архива при администрации Лужского района Ленинградской области. Из Риги – такая же весть.
    Впору было отчаяться.

    Надежда забрезжила после запроса в Центральный государственный архив Санкт-Петербурга. В составленном в 1944-ом году акте-списке о причинении ущерба немецко-фашистскими оккупантами жителям деревни Каменные Поляны значились Евдокия Данилова, Алексей Цветков. Графа «Число членов семьи и их перечень» расшифровывалась так: «Жена, сын, дочь». Пояснение «угнаны» снимало всю неопределённость.
    Пятого сентября 2000-го года судебное заседание Некрасовского суда Ярославской области под председательством В.В.Карабаевой рассмотрело заявление Бориса Алексеевича Цветкова и, руководствуясь статьями 191, 192 ГПК РФ, вынесло решение:
                «Решение
    Именем Российской Федеративной Социалистической Республики.
    Установить факт угона Цветкова Бориса Алексеевича немецкими войсками в 1943-ем году в Латвию на оккупированную территорию и принудительного содержания там до октября 1944-го года».

    Голосом справедливости стало создание 15-го декабря 2000-го года Российского Фонда взаимопонимания и примирения вслед за Германским фондом «Память, ответственность и будущее».
    После регистрации заявления Бориса Алексеевича Цветкова под номером 342699 на основании имеющихся документов Фонд удостоверил его полное право на получение льгот и выплату компенсации по категории лиц, не достигших двенадцатилетнего возраста на дату освобождения депортированных на территорию Германии или на оккупированные Германией территории других стран.
    Вот он, документ:
                «Удостоверение на Цветкова Бориса Алексеевича.
Предъявитель удостоверения имеет право на льготы и преимущества, установленные для бывших несовершеннолетних узников фашистских концлагерей, гетто и других мест принудительного содержания, созданные фашистами и их союзниками в период второй мировой войны.
Удостоверение бессрочное и действительно на всей территории Российской Федерации.
                16 октября 2000 года».

    Весной 2015-го Борису Алексеевичу Цветкову исполнилось 75 лет. В год 70-летия Великой Победы.
    В 45-ом ему было пять, он загребал босыми пятками латвийскую пыль, дружил с Зинтером, соседским хуторским мальчишкой, собирал с ним на полях и болотах гильзы, патроны, снаряды. Они складывали это добро на четырёхколёсную машину Зинтера и везли взрослым – продавать. Те чаще всего отбирали найденное, иногда подбрасывая еду или – лучше! – копеечные деньги.

    Он любит праздник 9 Мая. Любит его волнение, шары в мирное небо, песни, цветы, ещё робкие зеленью, нежные хрупкими лепесточками. Слеза-росинка падает на них спутницей маленькой горечи за Победу – ту, которую он выстрадал ребёнком, не осмысливая вполне бабушкины опасения: «Люди по-разному о нас скажут».
    Встречалось, да. К последующему раздумью, молчанию, к возвращению в страшное. К Родине, которая защитила своих детей.
    Вместе с любовью к ней скользит сожаление:
    – До сих пор нас зарубежье не жалует.
    Поясняет сказанное:
    – Русская – сильная нация, только растащенная, раздробленная. Трудоспособна, и работают люди, за что надо бы им побольше вознаграждение.

    Сетование с границей доброжелательности. Он может это себе позволить, «малолетний узник» бесчинства, человек своей большой судьбы, за которую он получает личный росчерк Президента в конверте с грифом «Правительственное».

    Душа – как весна: обновляется радостью. Ей у Цветковых двери открыты. И пусть она будет, майская весна человеческого тепла и света.