Кровь и честь. Глава 9

Глава 9. Отчаяние.

Неделя, прошедшая с того момента, как Эдвард стал герцогом Аверийским, прошла совершенно незаметно среди многочисленных повседневных забот, связанных с подготовкой свадьбы. Он даже не представлял, как много всего, оказывается, надо было сделать, начиная от подготовки списка гостей и заканчивая организацией праздничного бала. Решено его было проводить в старом Тристанком замке, после чего новобрачные отправятся в новую резиденцию Тристана, построенную бароном специально для своей жены, меньшую по размерам и не такую защищенную, чем замок. Скорее дворец, где молодожены должны провести свой медовый месяц, более уютный, домашний и подходящий для охвативших их обоих эмоций.

Слава Небесам, что здесь большую часть обязанностей по организации торжества взяла на себя Изабелла и ее мать, оставив Эдварду и Рокфору, несколько контуженных всем происходящим более простые обязанности и лишь изредка спрашивая их, что стоит сделать, а что вовсе необязательно, но, тем не менее, желательно. Кажется, Изабелла хотела самой запоминающейся и красивой свадьбы на Рейнсвальде, и молодой барон не собирался ей отказывать в подобном, тем более, что на Аверии места для подобной роскоши уже не будет, там все гораздо проще. Может быть, его жене будет несколько тесно и неуютно в новой колонии, но она упорно отказывалась даже допускать мысль о том, что останется здесь, если ее муж отправится туда. Самой ей все равно куда, лишь бы вместе с ним.

Наконец, столь долгожданный день настал и Эдвард прибыл к Хаморскому храму, самому древнему сооружению на Рейнсвальде, первый храм, построенный Культом Света еще в те времена, когда сюда только прибывали корабли колонистов для освоения острова. Относительно небольшой собор, построенный на высокой скале, возвышающейся над пепельной пустошью, изъеденный ветром, но все же сохранивший какое-то свое первобытное и первозданное величие, и именно здесь проходило большинство дворянских свадеб, как в месте сосредоточения человеческой веры и энергий, и как дань памяти истории их предков, построивших храм в память о своей вере. Посадочные площадки вокруг были уже забиты прибывающими кораблями гостей, а на всех дорожках, ведущих к воротам храма, через каждые пять шагов стояли тристанские и карийские гвардейцы в церемониальных мундирах и вооруженные церемониальными винтовками. На расчищенных площадках стояли обветренные статуи древних святых и мучеников с закрытыми лицами, возвышаясь среди мертвых деревьев, истощенных местным климатом, но так и не вырубленные, что создавало атмосферу какого-то суеверного страха и восхищения, никак не подходившее к этому празднику, но все же столь сильного, что все остальные мысли просто вылетали из головы.
Эдвард был в парадном мундире командующего, со всеми своими наградами и эполетами из золота и серебра, держа шлем под мышкой и не без труда вдыхая разряженный воздух вокруг храма, сейчас закрытого силовыми полями. От волнения почти ничего не говорил, только поглядывал по сторонам, на своих вассалов в свите и друзей, идущих рядом. В голове почти ничего не оставалось в эти минуты, запомнилась только бородатая улыбка корсара, искренне наслаждавшегося происходящим вокруг. Северед, заметив, что барон смотрит на него, одобрительно показал большой палец.

Невеста еще не прибыла, по устоявшейся традиции она должна прилететь к храму через некоторое время после жениха, но Эдвард все же вошел внутрь. Иконы и фрески, каким насчитывались уже тысячи лет, смотрели на него со всех сторон, но он осторожно шел дальше к алтарю, освещенном лишь несколькими восковыми свечами, над которым, распахнув в стороны крылья, стояла высокая статуя прекрасной женщины в тоге, с распущенными волосами и с закрытым шлемом лицом. Статуя Неба, которой и был посвящен храм. У ее ног, сгорбившись под весом тяжелого белоснежного одеяния, стоял старый жрец, как и все служители Неба, лишенный глаз, вместо них была лишь тугая красная повязка, закрывавшая верхнюю половину лица.

- Подходи, сын мой, - хриплым голосом произнес жрец, поманив его сухим и морщинистым пальцем. Не смотря на отсутствие глаз, он отлично видел всех,
кто входил в его обитель, - Встань передо мной…

Эдвард опустился на колени в двух шагах от алтаря и закрыл глаза. Старый жрец подошел ближе и принялся бормотать молитвы, окропив его святой водой. Древний язык, практически никому не понятный, заложенный в основы Культа Света, звучал под сводами этого храма совсем по-другому, гротескного и пугающе, особенно из уст слепого старика в жреческих одеяниях. Голос его звучал совсем иначе, словно доносящийся из другого измерения, от другого существа, лишь надевшего на себя оболочку этого человека, чтобы заглянуть в материальный мир. Пусть здесь и не было ничего жуткого, привычный обряд очищения, но Эдварда все равно пробрала дрожь. Он никогда не относил себя к верующим, но здесь ему все равно было не по себе, мощь энергии мыслей миллионов верующих наполняла это здание, наэлектризовывая воздух. Оставалось лишь ждать, когда молитвы закончатся, когда выйдет отсюда с Изабеллой, полноправно называя ее своей женой, и обо всем этом можно будет забыть.

- Открой глаза, сын мой, - сказал жрец, и Эдвард послушно посмотрел на него и на золотую чашу с водой, сейчас у старика в руке. Ожидание длилось всего лишь несколько секунд, когда святая вода начала дымиться, а после и вовсе загорелась ровным желтым пламенем, - Так сгорают твои грехи, нынешние и прошлые, - сказал жрец, - Небо смотрит на тебя и видит в тебе великую судьбу… Встань, сын мой… - жрец отступил обратно к алтарю, оставив Эдварда в сомнениях по поводу только что произошедшего. Ни разу не слышал, чтобы во время подобных обрядов вода вспыхивала как хорошее топливо, но почему-то сам жрец в этом ничего удивительного не видел.

В храм вошла Изабелла в сопровождении своего отца и матери, и Эдвард сразу же забыл обо всех сомнениях. В своем свадебном платье она была настолько прекрасна, что не было никаких слов, чтобы хотя бы приблизительно описать увиденное, и молодой барон почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Взяв ее за руку, он принял ее у Рокфора, едва удерживающего слезы в глазах, и матери, которая плакала, ничего и никого не стесняясь, и подвел ее к алтарю.

Жрец говорил долго, повторяя клятвы верности и долга, что они должны были произнести друг перед другом, прежде чем скрепить их первым поцелуем. Потом еще предстояло долгое повторение договоров объединения Карийского и Тристанского бароната, на основании которых и заключается их брак. Эдварду не хотелось выслушивать в этот день все сухие строчки долгого текста договора, но это было необходимо, если не хочет, что когда-нибудь их потомки стреляли друг в друга из-за неправильно поставленной запятой.

- Нарекаю вас мужем и женой, именем Неба и вечного Света, - наконец, закончил жрец, одевая им на пальцы обручальные кольца, - Ваши души отныне едины, сейчас и вовеки веков…

Первый поцелуй, настоящий, а не те мимолетные касания, что могли позволить себе не обвенчанные, для них был самым счастливым моментом, и хотелось, чтобы длился он вечно. Она обняла его, от радости уже не сдерживая слез, а у него самого только и хватало сил, чтобы еще раз поклониться старом у жрецу и выйти вместе с ней из храма на подкашивающийся ногах, слабо веря, что наконец-то прошел через все это, через все поставленные препятствия, все добившись столь долгожданной цели.

Снаружи уже ждали гости, встречавшие их аплодисментами и радостными выкриками, желая счастливой и долгой жизни и всего остального, что можно желать молодоженам. Эдвард и Изабелла махали им руками и счастливо улыбались, идя по красной дорожке, в конце которой уже ждал шаттл, готовый отправиться к новой резиденции Тристана. На высоте при желании можно было увидеть аэромобили новостных каналов, в прямом эфире ведущих передачу со свадьбы и готовящих будущие репортажи, но старались все же держаться вдали, не испытывая терпение Тристанского барона, не хотевшего, чтобы столь важный дня него день превратился в большую сплетню, какую бы пережевывали многие месяцы.

Сейчас, если честно признавать, Эдварду было глубоко все равно, как себя ведут все эти журналисты, слишком счастливым сейчас себя чувствовал, но один такой аэромобиль все-таки слишком обнаглел. На скорости снижая высоту, он направлялся прямо к дорожке, ведущей к шаттлу, буквально перерезая им путь. Это было уже слишком, подумал барон, наблюдая его крутой вираж, если этот журналист прямо сейчас не уберется с дороги, то проткнет его своей шпагой без всяких раздумий. Эдвард отпустил Изабеллу, обогнав ее уже на пару шагов, когда аэромобиль затормозил всего лишь меньше чем в полуметре над землей, и открыл дверцы.

В следующую секунду Эдвард потерял дар речи, поскольку из салона автомобиля на него смотрело перекошенное гримасой злобы лицо Респира, державшего в руках штурмовую винтовку. Барон бросился назад, надеясь хотя бы успеть закрыть своим телом Изабеллу, когда раздались звуки первых выстрелов и крики гостей, еще не совсем понимавших, что происходит.

Несколько сильных ударов в спину за доли секунды до того, как понял, что Изабелла на линии огня. Он пытался закрыть ее, подмять под себя, но темнота поглотила его вместе с последним отчаянным криком.

***
Реальность возвращалась медленно, судорожно цепляясь за края его сознания, вытягивая обратно из бесконечной темноты туда, где свет и тепло. Что произошло, он не помнил, лишь только ужас и отчаяние еще бились в сознании, заставляя бояться того, что могло ждать его там. Он не хотел возвращаться, лучше вечно быть здесь, где нет ничего, ни боли, ни страха, ни потерь, но кто-то или что-то все равно тянуло его туда, на свет. Свет столь яркий, что нельзя было на него смотреть, глаза слезились, но лучи пробивались даже сквозь закрытые веки, ослепляя и очищая его душу…

В какой-то момент он понял, что этот яркий свет всего лишь лампы освещения, висевшие под белым потолком, яркие, как в больничной палате. Хотя, он действительно был в больничной палате, находясь в полузакрытой капсуле восстановления с подведенными к ней трубками и катетерами питательной жидкости и лечебных растворов. На нем самом было множество временных имплантатов, закрывавших раны, с такими же трубками, куда поступал активный гель, ускоряющий заживление. Значит, с ним действительно произошло что-то страшное…

Вместе с сознанием возвращалась и память, точнее, воспоминания о тех последних часах, что еще успел запомнить. Его свадьба… да, он все-таки женился… А потом… Респир… выстрелы и его отчаянное желание закрыть собой Изабеллу. Те удары в спину, что остались еще в воспоминаниях, скорее всего, попадания пуль, он их принял вместо нее, но смог ли все-таки ее спасти или нет?

- Изабелла! – его голос показался странным даже самому, какой-то хриплый и тихий, отдававшийся в легких болью при каждом слове, - Изабелла! – ни о чем другом сейчас думать не мог, мысли носились как скоростные поезда, мечась из угла в угол, и снова отлетая куда-то в разные стороны. Чувство растущего отчаяния и безвозвратной потери наполняло его, разрывая душу и сердце, он просто обязан был услышать хоть какой-то ответ. Хоть какой-то!
Дверь в палату открылась и внутрь зашла медсестра, кажется, очень удивленная тем, что пациент очнулся именно сейчас. Мило улыбнувшись Эдварду, она подошла к восстанавливающему боксу и, прежде чем он успел что-то еще сказать, чуть сильнее открыла катетер на капельнице со снотворным. Сознание сопротивлялось действию лекарства еще несколько секунд, прежде чем снова отключилось.

Второе пробуждение было менее болезненным, но сколько времени прошло, он не мог сказать точно, сознание снова возвращалось в израненное тело, но, когда открыл глаза, то увидел над собой нескольких человек. Среди них был Де Адрил с рукой на перевязи, Рокфор и Северед, с новым шрамом, идущим через щеку, сейчас аккуратно зашитым и заживленным, оставалась только тонкая полоска.

- Барон, - первым спросил его вассал, наклонившись поближе, - Вы меня слышите? Нам сказали, вы можете говорить. Пожалуйста, если вы меня слышите, ответьте хотя бы одним словом.

- Адрил… - прохрипел Эдвард, попытавшись поднять руку, но она была крепко закреплена в боксе, мог лишь едва шевелить пальцами, - что с Изабеллой? Где она?

- Господин… - первым сказал корсар, отодвинув Де Адрила, замолчавшего и не знавшего, что сказать. От этого молчания у барона сразу сердце забилось чаще, но он старался не допускать в свою голову даже подобной мысли, не желая признавать, что возможно нечто подобное. И все же, интонация Севереда была далека от радостной, уже хотелось закричать на него, велеть замолчать и не открывать рта, но, все же, он должен знать правду, какой бы горькой она не была.

- Эдвард… - голос Рокфора дрожал, старый барон сам едва сдерживал слезы. Произнесенный тристанским бароном вслух вопрос одним легким касанием разбил вдребезги его внешнее спокойствие, и старик даже присел на стоявший рядом стул, чтобы успокоиться, - Изабелла… Она…

- Что с ней? – Эдвард попытался схватить Севереда за рукав, опять забыв, что руки прочно закреплены, смог только дернуть плечом, из-за чего трубки с жидкостями заходили из стороны в сторону, - Пожалуйста, скажите, что с ней! Она в соседней палате? Она будет жить?

- Господин, - самым спокойным выглядел корсар, во всяком случае, он мог говорить без того, чтобы голос не срывался на плач, - Нас предупреждали, но я не могу позволить себе скрывать от вас правду, - он остановился, собираясь с духом, но все же, положив руку на плечо старому Карийскому барону, - Изабелла мертва.

- Что?! – Эдвард почувствовал, как внутри все оборвалось, рухнув в бесконечную тьму, оставив лишь пустую оболочку, в какой не отображались человеческие эмоции и чувства, одна бесконечная пустота, разъедаемая болью разорванной на части души, - Нет! Капитан! Этого не может быть… Нет! – голос начал срываться на крик, по щекам потекли слезы, но он даже не пытался их сдерживать, - Нет! Пожалуйста… капитан, вы же друг мне, не говорите подобного. Нет, этого просто не может быть… - отчаяние заволакивало сознание, смешивая мысли и оставляя лишь только просьбу, обращенную в никуда, которой не суждено исполнится, но отказаться от которой невозможно. Примерно так же утопающий хватается за тонкую соломинку, понимая, что все равно не сможет удержаться, но не желая отказываться от того бесконечно малого шанса, на какой еще продолжает надеяться. Просто не может поверить, что это действительно все… конец…

- Мне очень жаль, барон… - корсар положил в его ладонь свою ладонь, крепко сжав пальцы. Эдвард вцепился в них как в последнюю надежду, но слезы не останавливались, боль от осознания потери была настолько велика, что никто и ничто не могло ее сдержать, - В нее попало восемь пуль. Наверное, даже ничего не успела почувствовать. Врачи ничего не могли сделать.

- Как? Как это произошло? - каждое слово отдавалось болью, соскребая с его души еще один слой, разрывающей сознание на части, но молодой барон чувствовал, что должен знать, что произошло в тот момент, когда его жизнь оборвалась, с тот самый счастливый момент, когда думал, что только что-то начало исправляться.

- Респир. На аэромобиле службы новостей, - добавил Де Андрил, - Наши люди нашли эту машину брошенной примерно в ста километрах от храма. Всю изрешеченную, но вы должны понимать, с расчетом на что их делают. Он сам позвонил на новостной канал, сказав, что у него есть очень интересная информация, какая может развалить ваш брак. Естественно, эти писаки купились. Тело журналиста нашли в покоях этого ублюдка…

- Когда он начал стрелять, все бросились в разные стороны, - сказал Северед, - Оружия ни у кого не было, только церемониальные шпаги. Никто и представить не мог, что кто-то осмелиться пролить кровь на святой земле. Гвардейцы сначала стреляли в него холостыми патронами, но Респир на это не обращал ни малейшего внимания. Райсор бросился к вам первым, но тот его срезал короткой очередью… Он сейчас в соседней палате, тоже дырявый, как решето, но жить будет.

- Вы своей жизнью обязаны корсару, - улыбнулся Де Адрил, дополнив опущенный Севередом момент, - У него одного был заряженный пистолет, хотя, до сих пор никто не знает, зачем он притащил боевое оружие на святую землю, - корсар только пожал плечами, упомянув о какой-то привычке, - Когда вы упали, он выстрелил в Респира и продолжал стрелять, пока не опустела обойма, наверное, только это и помешало вас добить, - он похлопал капитана по плечу, - Респир получил пулю в плечо и свалился обратно в салон, после этого аэромобиль поднялся в воздух. Гвардейцы к этому моменту все-таки нашли несколько автоматов, и открыли огонь, но не смогли его спустить обратно на землю.

- Все было заранее подготовлено, - все же нашел в себе силы заговорить Рокфор, - Солдаты этого ублюдка напали сразу на несколько верфей. И у них там были свои люди, без сомнения. Увели несколько кораблей, а свидетели видели, как он поднимается на борт одного из них. Сбежал с острова, теперь его ищут, но вряд ли будут этим заниматься долго. У короля хватает и других забот, чтобы искать единственного… убийцу, - он больше не мог сдерживаться, и, извинившись, вышел, едва сдерживая слезы.

- Четырнадцать кораблей, - подтвердил Северед, - Восемь у Гористаров, три с Камских верфей, одно торговое судно и еще один ваш фрегат, из тех, что стояли в охране «Сакрала». Напали даже на сам «Сакрал», но здесь мы смогли отбить нападение, - он вздохнул, - я боялся чего-нибудь подобного, но не мог представить, что решиться напасть на саму свадьбу, это идет против всех законов, божеских и человеческих, - корсар покачал головой, все еще пребывая в шоке от увиденного собственными глазами, - Такое невозможно простить нигде, куда когда-либо заносила меня судьба.

- Никогда себе не прощу, что тогда отказался от вашего предложения, - прохрипел Эдвард, вспомнив предложение корсара напасть на Респира первыми, перебить его людей и убить его самого прежде, чем этот безумец натворит бед,
- Но теперь я знаю, что должен делать. Как только встану на ноги, - его лицо перекосила гримаса злобы, единственная эмоция, что еще пробивалась из-под сплошного покрова боли и отчаяния, - призову старика Гористара к ответу.

- Не получится, - покачал головой Де Адрил, - Старый барон мертв. Респир выстрелил ему в лицо, это было первым актом всей этой постановки. Наверное, он пытался контролировать этого психа, удержать от подобного безумия, но только подписал себе смертный приговор. Дом Гористаров уже объявил цену за его голову, но вряд ли у них что-то выйдет. Он переиграл его точно так же, как и всех нас. А сейчас, наверное, сидит в каком-нибудь кабаке и смеется над всеми.

- Недолго ему смеяться, - от мысли об этом человеке в Эдварде проснулась такая ненависть, что даже боль отступила. Холодное чувство, словно выкованное из стали, единым прутом пробивалось сквозь истощенное отчаянием сознание, возвращая к жизни и заставляя мозг начинать логически мыслить, - Я убью его. За все то, что он сделал, такое не должно остаться прощенным… - он понял, что все еще держит руку Севереда, сжав с такой силой, что даже побелели костяшки пальцев. Отпустив его, добавил, - Куда бы он не сбежал, как бы далеко не прятался, все равной найду его и заставлю ответить за все, что он сделал. Со мной… с ней…

- Не самая хорошая идея, - попытался его остановить Северед, - Вы барон, у вас множество дел как на Рейнсвальде, так и за его пределами, не стоит губить свою жизнь лишь ради того, чтобы выследить одного безумца.

- Жизнь?! – выдохнул Эдвард, - О какой жизни вы говорите, капитан? О какой жизни вообще может идти речь? Моя жизнь закончилась у ступенек храма, когда этот выродок расстрелял мою жену, которая только начинала жить! И меня вместе с ней. Я умер еще там, там осталась моя душа, сгорела без остатка, и теперь вообще не понимаю, почему вы меня спасли, почему не дали умереть рядом с ней, все равно для меня было бы лучше, нежели чем сейчас дышать и понимать, что больше никогда не увижу единственного в этом мире человека, который хоть что-то для меня значит! – он снова сорвался на крик, выплескивая из себя эмоции, как из пробитого бака, так что в палату даже вошла медсестра, но Де Адрил остановил ее жестом. Эдварду необходимо было выговориться, иначе эти мысли, покоящиеся в его голове, убьют барона вернее любого клинка.

- Барон, - Де Адрил тоже попытался вмешаться, - Я понимаю вашу боль утраты, но вы должны хотя бы сейчас вести себя спокойнее, ваш организм еще очень слаб, такие сильные эмоции могут вам повредить. Вы же не хотите до конца своих дней оставаться прикованным к инвалидной коляске? – такие уговоры все же подействовали на молодого барона и он попытался успокоиться, отгоняя от себя все еще безумствующую внутри него ненависть, лишь в сознании огненными буквами прочерчивалось имя «Респир», стоило только закрыть глаза, как она появлялась перед внутренним взором, напоминая обо всем случившемся.

- Хорошо, но не думайте, что я откажусь от этой цели, - прохрипел Эдвард, цепляясь за эту мысль как за единственную, что еще позволяла дышать и оставляла жажду жизни. Если отпустить эту единственную ниточку, то сознание просто сгорит в собственном отчаянии и боли потери, необходимо было цепляться хоть за какую-то цель, но после смерти Изабеллы ни одна из них не казалось хоть сколько-то значительной и достойной. Лишь пепел его прежней жизни, сгоревшей в доли секунды в пламени с лицом Респира. Собравшись с духом, он посмотрел на своих товарищей, сейчас стоявших рядом и едва смог выдавить из себя, - Я поклялся ей, что никогда не брошу ее, всегда буду рядом, но в тот момент, когда действительно понадобился ей, то не смог помочь… не успел…

- Это не ваша вина, барон, - сказал Северед, - никто не предполагал подобного.

- А чья тогда? – захрипел Эдвард, - Чья это может быть вина, что я не смог защитить ее даже от одного единственного психа с автоматом? Чья? Я должен был это сделать, никто другой! Но не смог… теперь только и могу, что отомстить за нее, ничего другого мне не остается. Капитан! Доложите командованию флотом, что с этого дня вы мой связной с ними, вашим словам должны подчиняться как моим собственным. И вы отвечаете за то, чтобы все корабли были готовы к тому моменту, когда встану на ноги. Де Андрил, свяжитесь с остальными моими вассалами и сообщите, что я собираюсь собрать войска. И свяжитесь с Де Касетри, пусть готовиться к прибытию «Сакрала». К сожалению, я не смогу присутствовать при этом столь важном моменте, но не откладывать его отправление ни на один час. Командовать всем будет Райсор, так и передайте ему. Все мои милы будут в его прямом распоряжении, - мысль работала с бешеной скоростью, как поршень в древних двигателях внутреннего сгорания, что еще порой использовались в отсталых анклавах, заставляя сознание и сердце двигаться в едином ритме, заставляя его, в конце концов, жить. И пусть он сейчас прикован к кровати, совсем не значит, что не может готовить собственные феоды к тому, что им предстоит. Ни одно лекарство не могло поставить его в этот момент на ноги быстрее, чем клокочущая в душе ненависть.

***
Сознание вещь удивительная, недаром же говорят ученые, что не смогли раскрыть и десятой части всех тех процессов, что творятся в человеческой голове, заставляя всех людей думать, творить, любить и надеяться. Мысли берутся откуда-то из недр человеческого мозга, представляя собой десятки тысяч нейтронов, пробегающих по нервным волокнам, переплетенных друг с другом в его подкорке, но как именно эти нейтроны складываются в осознанные слова и фразы, как именно они вызывают у нас чувства, заставляют любить и ненавидеть, бояться и радоваться, никто до сих пор не может рассказать. Одна из тех загадок, над которыми человеческий разум будет биться еще сотни лет, прежде чем придет к верному ответу.

Эдвард не верил, что у него еще осталось хоть что-то, ради чего стоит жить. Единственное, что было в голове, так боль и отчаяние, а так же светлый образ Изабеллы, такой, какой ему запомнил, счастливой и радостной, смотрящей на него влюбленными глазами, в каких, кажется, тонул его разум. Тепло ее тела и мягкие касания ее рук, тихий шуршащий звук ее платья и беззаботная улыбка, когда они танцевали на балу. Искреннее счастье, когда целовал ее, и то чувство полета, что охватывало его душу каждый раз, когда она оказывалась рядом. Он должен был запомнить это, отложить где-то в глубине своей души, чтобы окончательно не провалиться в безумие отчаяние, что порой накатывало на него, заставляя рыдать как маленького ребенка, до судорожных всхлипов и неконтролируемых сокращений диафрагмы, грозивших переломать его и так едва держащиеся друг с другом ребра, пробитые пулями в нескольких местах. Врачи накачивали его успокоительным, чтобы дать легким хотя бы немного спокойствия, нужно было время, чтобы оставшиеся от пуль дырки смогли нормально затянуться. Однако и в этом сне, куда проваливался вместе с дозами снотворного, его преследовал образ Изабеллы, прошиваемой пулями и окровавленной падающей на землю. Каждый раз ему не хватало всего лишь одного шага, одной секунды, чтобы закрыть своим телам, принять эти пули вместо нее, дать шанс ей жить. Его жизнь не важна, не стоит и ломанного гроша, пусть она живет, пусть она дальше дышит, готов поменяться с ней, но смерть каждый раз забирает именно ее, оставляя Эдварда рыдать над ее трупом, глядя в остекленевшие глаза, на каких отпечатался след боли и страха.

Вечно это продолжаться не могло, он просто сходил с ума, и сам отлично это
понимал, пусть и не мог ничего с собой поделать, но его сознание, сохраняя остатки самого себя, той жалкой части его личности, что еще могла жить и действовать, постепенно переключало эмоции, заменяя боль и отчаяние на чистую и холодную ненависть, заставлявшую сердце биться чаще, а мозг работать быстрее. Ненависть к тому человеку, из-за которого вся его жизнь в одну секунду превратилась в бессмысленное существование. Респир, этот самый безумец, убивший Изабеллу, все еще был жив и где-то теперь радовался своей жизни, пока он был прикован к восстановительному боксу, пытаясь привести в порядок собственное тело и ломаясь в рыданиях. И это было неправильно, эта мысль, застрявшая у него в голове, стала той путевой ниточкой, по которой он выбирался обратно в нормальную, жизнь. Пусть он не сможет вернуть Изабеллу, пусть в этой части его души останется один большой выгоревший след, но он заставит Респира заплатить за каждый вдох, какой сделал с того момента, как перестала дышать Изабелла. Каждая секунда, прожитая им с того дня, как убил ее, была преступлением, и пусть Эдвард даже потратит весь остаток своей уже никчемной жизни на то, чтобы выследить его, но сделает это.

Тристан и Аверия готовились. Собирались войска и обновлялись корабли. На верфях закладывались новые линкоры и фрегаты, укреплялись замки и военные базы, возводились новые укрепрайоны и усиливались оборонительные рубежи колоний. Рейснвальд стоял на краю гражданской войны, но теперь она заботила Эдварда ровно настолько, чтобы не мешала ему в поисках Респира. Вся эта борьба за престол, за господство на острове больше его нисколько не волновали. Ни граф Фларский, ни король, ни новый барон Гористар, один из наследников старого барона, еще молодой и неопытный, брошенный в самое горнило политических дрязг, не казались теперь важными. Пусть хоть поубивают друг друга, а если попробуют помешать ему, то получат достаточно сдачи, чтобы больше не повторять таких ошибок.

Теперь врачи, раньше хотевшие, чтобы он меньше саморефлексировал и больше обращал внимания на окружающий мир, уговаривали его не быть столь активным, и уделять больше внимания отдыху, но он не обращал на них никакого внимания. По его приказанию в палате были установлены мониторы и голографические панели, по каким мог следить за подготовкой войск и поиском Респира. Разведчики и шпионы были отправлены по всему сектору и даже в ближайшие сектора, отыскивая любые следы этого человека, какие только мог оставить. Никто не может бесследно исчезнуть, за каждым тянется пусть порой и еле заметный, но все же след. Эскадре из четырнадцати или даже большего количества кораблей, что он увел из Рейнсвальда вместе с присоединившимися к нему пиратами, необходимо временя от времени заправляться, пополнять запасы воздуха и пищи, в конце концов, просто где-то останавливаться, чтобы матросы и солдаты не сошли с ума, постоянно запертые в небольших корабельных помещениях. Именно такие следы и должны искать разведчики, любые слухи, свидетелей, торговцев, что продавали им товары, собутыльников солдат и матросов, отдыхавших на берегу, даже просто тех, кто видел эти корабли в воздухе. Что угодно, что могло указать дальнейшее направление движения, и куда они могут следовать.

Их видели на Камерее, где интенданты закупали оружие и снаряжение, потом несколько человек утверждали, что видели такие корабли на Импотехе, где они выгружали горнорудное оборудование и различные товары, скорее всего со взятых на абордаж торговых кораблях, слишком уж разношерстными они были. Потом были свидетельства, что подобная эскадра атаковала Маллойс, разорив несколько городов и висевшая над анклавом, пока высадившиеся войска без всякого сожаления грабили аборигенов, забирая все, что казалось мало-мальски ценным. Респир уходил к центру сектора, где было мало освоенных островов и цивилизованных анклавов, явно пытаясь замести следы, и именно там разведчики, в конце концов, его потеряли. Однако Эдвард не отчаивался, рано или поздно о нем снова будут известия, но тогда уже будет готов, и больше не упустит его.

- Вы хоть понимаете, какую вообще идею пытаетесь реализовать? – как-то поинтересовался Северед, приходивший к нему раз в три дня с докладом и иногда задерживавшийся, чтобы обсудить некоторые вопросы, - Вы хотите найти единственного человека, затерявшегося на территории Известного Пространства, причем даже необязательно такового…

- Вы считаете это чем-то нереальным? – поинтересовался Эдвард, наблюдая, как на одном из мониторов передается видеозапись, где тяжело нагруженные грузовики со стройматериалами и техникой загружаются в трюм тяжелого сухогруза, готовящегося к отправке в Аверию. «Сакрал» вылетел неделю назад, но оттуда еще не поступало известий, как это повлияло на развитие колонии, так что пока продолжали действовать по графику, отмеченному в заранее подготовленном плане. Его, кстати, уже меняли, Эдвард требовал ускоренного развития, рассчитывая создать из Аверии оперативную базу, с которой и будут вестись поиски Респира.

- Хорошо, - кивнул корсар, - давайте представим объем той работы, что вам необходимо проделать. Во-первых, поговорим о самом Известном Пространстве, что же оно собой представляет. Все мы очень легко оперируем большими цифрами, измеряя их в миллионах километров, парсеках и лучевых лигах, но куда ближе к сердцу используем параметры от одного до десяти, то есть ровно столько, сколько у нас есть пальцев на руках. Так вот, Известное Пространство представляет собой несколько расплывчатых размеров шар, более или менее исследованный теми цивилизациями, с какими мы вообще имеем хоть какой-то контакт. Это примерно четыреста дуодециллионов километров от одной точки его границы до противоположной, но при условии, что лететь строго по прямой, через центр Известного Пространства, не отклоняясь ни на одну тысячную градуса в ту или иную сторону. Говорит вам что-либо это число или нет? Нет, просто огромное количество нулей, чтобы выписать все их понадобиться несколько машинопечатных страниц. Так, а вот это, я уже вижу, вы представляете лучше, - он показал пальцем на лицо Эдварда, на котором начало проявляться что-то вроде понимания, - Чтобы вы лучше представили это расстояние, я приведу вам еще один конкретный пример. Если Респир прямо сейчас решит двигаться как раз к другому концу Известного пространства без использования прыжковых двигателей, то его корабль развалиться от старости в ржавую пыль, не пролетев и тысячной доли этого расстояния. К этому моменту на борту уже смениться несколько сотен поколений экипажа, которые окончательно забудут, куда и зачем вообще летят. И то, если это снова по прямой, не отклоняясь ни на градус, что так же нереально, слишком много различных препятствий встречается даже в открытом пространстве. И вот на этом Известном Пространстве, - корсар развел руки в стороны, - Нам, только нам, а это весьма неточные данные, известно о нескольких триллионах цивилизаций самого различного уровня развития и прогресса. И это весьма устаревшие данные, поскольку жизнь имеет свойство изменяться, одни виды сменяют другие, одни анклавы исчезают, другие появляются. Самые старые из сведений о цивилизациях, о каких известно Рейнсвальду, относятся к тому времени, когда на эти земли спустился первый корабль колонистов. Тоже относительные данные, не так ли? – Эдвард внимательно слушал и не прерывал корсара, что позволило ему продолжить, - Скажем так, если вы решите посетить все из этих известных, проводя на каждой по одной секунде и затрачивая на перелет между ними тоже ровно одну секунду, то умрете от старости, не посетив и сотой доли. А если мы говорим об отдельных анклавах и городах, то можете смело помножить это число еще на миллиард, если не больше, - корсар развел руками, даже не пытаясь представить столь огромный объем информации, который должен поместиться в голове.

- Что вы этим хотите сказать? – поинтересовался Эдвард, сам уже понимая, что именно имеет в виду корсар, но хотел услышать эту фразу именно из его уст, а не произносить самостоятельно, признавая в таком случае собственное поражение еще до того, как попытался.

- То, что используя прыжковые двигатели, Респир может оказаться в любой точке из указанных меньше, чем через два года непрерывного полета, - сказал Корсар, - А новости о нем дойти досюда, если вообще дойдут, могут через несколько тысячелетий, когда ваши потомки вообще забудут о том, что был такой человек, как Респир. Вы же хотите ускорить этот процесс до рамок той относительно короткой жизни, что вам уготована, - Северед вздохнул, - Я понимаю, как это звучит, но это правда, с которой, рано или поздно, вам придется считаться. Барон, вы действительно великий человек, с этим никто не будет спорить, и то будущее, что вам уготовлено, должно быть несколько больше, чем охота за бестелесным призраком. Можете сожалеть о вашей потере, но вряд ли бы Изабелле понравилось, что вы свою жизнь, которую вернули не иначе, как чудом, положили на столь бессмысленные поиски.

- Капитан, - грустно улыбнулся Эдвард, - Наверное, я действительно могу называть вас своим другом… вторым таким человеком после Райсора, и, мне кажется, понимаю, почему хотите уговорить отказаться от подобных поисков, но моя жизнь закончилась там, у храма, - он судорожно выдохнул, - вместе с Изабеллой. То, что вы сейчас называете жизнью, на деле таковой не является… Мне просто нужно убить этого человека, ничто больше меня не волнует…

- Это ваш выбор, барон, - кивнул Северед, решивший не продолжать этот спор, - Может быть, я и не согласен с вами, но вы дали мне гораздо больше, чем кто-либо еще, поэтому последую за вами даже в саму Бездну, можете на меня рассчитывать.

- Кстати, капитан, - неожиданно вспомнил Эдвард, в общей суматохе и самоуничижении практически забыв об этом моменте, - Почему вы не отправились вместе с «Сакралом», вы же были назначены его командиром. А вместо этого вы здесь, возитесь с очередным сумасшедшим, - молодой барон усмехнулся, но тут же скривился от боли, пронзившей ребра.

- Я остался с вами, барон, - кивнул корсар без тени недовольства, - Мне кажется, это справедливо, тем более, что задача, какую вы мне дали, не менее ответственна, чем командование колонизационным кораблем. А «Сакралом» командует вассал Райсора, некий Тилль, по первому взгляду очень хороший и ответственный человек. Я бы ему доверял.

***
Королевский представитель появился в палате Эдварда спустя пару дней, в форме офицера королевской разведки, одной из самых засекреченных и могущественных организаций всего острова, не несущих за свои действия ни перед кем, за исключением самого короля. Главное же ее чертой было то, что агенты разведки обладали так называемой «квотой невиновности», дававшей им права на любые действия, насколько бы незаконными они ни были, если подобное необходимо для выполнения задания короля. Конечно, за подобное и была своя плата, разведчикам форматировалась их старая личность, от нее лишь оставляли отдельные фрагменты, связанные с самоидентификацией себя как человека, остальное же, в том числе чувства, эмоции, память о семье и родителях, как и многое другое, полностью удалялось. Они не имели чувства самосохранения или собственных желаний, только осознание долга перед королем. В какой-то мере они и не были людьми, скорее органические роботы с определенной программой, заложенной в мозг.

- Позвольте передать вам пожелания скорейшего выздоровления от Его Королевского Величества, равно как и искренние соболезнования в связи с утратой вашей молодой жены, - поклонившись, сказал агент, чье лицо было скрыто за узкими очками из непрозрачного стекла, - Мой господин велел мне так же передать вам данное письмо лично в руки, - он протянул Эдварду выключенный инфопланшет, - а после того, как вы его прочтете, немедленно уничтожить, - конечно, лучшего посыльного, чем агент разведки придумать невозможно, подкупить или обмануть такого не получится, только вытащить посылку из его мертвых рук, но это равносильно самоубийству, у каждого агента вшит под кожу датчик, сообщающий его параметры жизнедеятельности в постоянном режиме в штаб разведки. Как только датчик передаст сигнал смерти носителя, в последнюю точку его местонахождения отправится отряд специального назначения, вооруженный достаточно хорошо, чтобы уничтожить любого противника. И им будет все равно, кто в тот момент окажется на мушке, простой человек, наемник, дворянин или иностранец.

Правую руку Эдварду уже освободили, пулевое отверстие срослось достаточно хорошо, чтобы мышцы могли действовать и сокращаться без опасения снова разорваться, но накладка с восстанавливающим гелем все еще была закреплена на этом месте, пока верхний кожный слой полностью не регенерирует. Взяв из руки агента инфопланшет, молодой барон активировал экран и увидел текстовое сообщение, подписанное росписью самого короля.

«Мой дорогой друг, хочу сказать, что искренне сочувствую твоему горю и понимаю, насколько тебе сейчас плохо и одиноко. Я тоже пережил гибель своей возлюбленной, пусть Небеса и подарили нам почти двадцать лет счастливой семейной жизни. Твоя же боль мне понятна, я разделяю ее с тобой, барон Карийский добрый и талантливый человек, его дочь была истинной частью его, наделенная красотой своей матери и талантами ее отца, всем нам будет ее не хватать, - у Эдварда на глазах навернулись слезы, но он все-таки нашел в себе силы читать дальше, - Мне доложили, что ты организовал все силы для того, чтобы найти этого бесчестного ренегата и предателя, Респира, что вполне предсказуемо и даже справедливо. Этот человек должен понести заслуженную кару, и он понесет ее, рано или поздно, но ты не должен забывать о том, что ты сам еще жив, и если Небеса не дали тебе умереть в тот день, рядом с твоей любимой, значит, у них еще остались планы на твою жизнь. И она не должна ограничиваться одной лишь местью.

Твои дед и отец всегда были надежной опорой престола, поддерживая короля в самых трудных начинаниях и сделав очень многое для роста и процветания всего Рейнсвальда, и ты мог бы пойти по их стопам, если бы не это ужасающее во всех смыслах событие. Я не могу тебе приказывать, твоя душа слишком изранена для того, чтобы сейчас лишь слепо подчиняться воле короля, но я могу просить тебя остановиться и отложить месть Респиру на некоторое время. Сейчас мне нужен человек, который смог бы принять дело твоего отца и поддержать престол в столь трудное для него время…»

- Вот черт! Здесь словно все сговорились для того, чтобы удержать меня на этом проклятом острове! – выдохнул Эдвард, еще не дочитав до конца, но уже сообразив, ради чего ему адресовано королевское послание. Взглянув на агента королевской разведки, все так же неподвижно стоявшего около его бокса, бросил ему планшет, - передайте королю, что я не могу согласится на его просьбу. Рейнсвальд сам довел себя до такого состояния, его дальнейшая судьба меня более не волнует, в отличии от судьбы человека, расстрелявшего мою свадьбу…

- Король убедительно просил вас прочитать все письмо до конца, - спокойным тоном ответил разведчик, возвращая ему планшет, - Это очень важно и, быть может вы измените свое мнение, - его голос был настойчивым и уверенным, так что даже молодой барон решил больше не перечить, ведь сейчас у него было достаточно свободного времени, можно заниматься и личным чтением корреспонденции. Забрав из рук разведчика планшет, он продолжил чтение.

«Я старался сделать все, чтобы Рейнсвальд развивался как сильная и уверенная в своем будущем монархия, но Небесам было суждено распорядиться так, что не смог увидеть сердце предательства прямо в моем собственном дворе, буквально у меня под носом, теперь разрастающееся и захватывающее все больше земли и душ моих подданных. Наверное, я дал слишком много воли баронам и феодалам, надеясь, что так они станут крепче и сильнее перед лицом тех угроз, что ставит перед нами остальной мир, но они ищут врагов друг меж другом, обращая оружие, призванное их защищать, против них самих. И очень немногие видят, к чему это может привести. Мой век подходит к концу, но я не вижу среди этих людей наследника, достойного по праву деяния занять престол короля Рейнсвальда.

Мне известно, что Тристанский баронат официально выступил в поддержку графа Фларского, этого мужественного и умного человека, достойного самых высоких похвал, но сейчас остров расколот на несколько лагерей, противоречия между которыми слишком сильны, чтобы принять нового короля. Нам грозит гражданская война, более сильная и более страшная, чем любая из когда-либо виденных прежде. Рейнсвальд может не пережить ее, вернувшись к эпохе, когда независимые лорды и короли малых королевств натравливали друг на друга свои армии в борьбе за господство на острове. Если любой из кандидатов все же возьмет престол, ему придется начинать свое правление с жестокой войны, которую может и не выиграть, и тогда погибнет все, что создавалось трудами сотен поколений.

Я слишком много усилий потратил на созидание могущества Рейнсвальда, равно как и многие знаменитые предки твоего рода. И не могу умереть со спокойной душой, зная, что все этому наступит конец. Эдвард, моя королевская воля заключается в том. что хочу видеть тебя новым наследником не только Тристанского рода, но и всего Рейнсвальда. Я знаю, барон Тристанский дал клятву, но герцог Аверийский никаким клятвами не связан. И ты поклялся служить трону Рейнсвальда словом и делом, душой и честью. И сейчас взываю к этой клятве, как к последнему шансу. Подними свой меч и объяви свое право на королевский престол, по праву деяния и праву выбора короля».
Понятно, почему это сообщение необходимо уничтожить сразу после прочтения. Сам король просит его изменить уже данным клятвам, и слово его, по законам Рейнсвальда, выше, чем любое слово дворянина, дает право на подобное. Эдвард стукнул сжатым кулаком по поручню, не зная, как еще выразить свои эмоции. Объявить себя претендентом на престол, вот так быстро и так резко, разом изменив уже сложившуюся шахматную партию, превратив еще недавних союзников во врагов и обратив против себя почти весь Рейнсвальд. И каковы тогда шансы на успехи? И каков тогда шанс найти Респира? Ввязавшись в борьбу за королевский престол, он рискнет всем, что имеет, и вынужден будет остаться на острове, чтобы не упустить столь крохотный шанс, за который придется цепляться.

Агент разведки вышел, оставив Эдварда одного, только вместе с его мучительными раздумьями по поводу дальнейшего будущего, но молодой барон не собирался становиться пешкой в чужой игре, пусть и столь важной и значительной, направленной на то, чтобы стать ферзем. Чувство долга, чувство чести и отчаянное желание отомстить боролись в нем, смешавшись друг с другом, и он чувствовал, что просто путается в них, не зная, как именно следует поступить. Если отправиться за Респиром, то придется пойти против королевского слова, против всех тех клятв, что давал, но если действовать так, как сказал король, Респир уйдет и окончательно исчезнет в Известном Пространстве, шансов найти его уже не останется. Что для него важнее? Что более значимо? Хотелось вскочить и начать ломать стенки кулаками, лишь бы немного выбросить из себя все то, напряжение, что скопилось за последнее время, но… король сам просит о подобном. Вряд ли кто-то может похвастаться тем, что король лично обратил на него свое внимание. Право выбора короля не использовалось вот уже несколько столетий, про него практически никогда и не вспоминали, претенденты на престол решали свои противоречия не с оружием в руках на поле боя, а за столом переговоров, вполне отдавая себе отчет в том, что может привести вместе с собой гражданская война. Сейчас же раунд за раундом переговоры не приводили ни к чему, кроме обострения противоречий, после чего все стороны начинали усиленно вооружаться и готовиться к будущей войне. Сможет ли он это остановить? И чем он вообще будет останавливать подобное?

Эдвард вызвал своего адъютанта и велел отправить сообщение графу Фларскому, что очень хочет его видеть и нуждается в его помощи. Чем быстрее он сможет приехать, тем будет лучше. Это важно не только для одного барона, но и для самого графа.

Конечно, он не мог прибыть в тот же день, но ответил сразу же, сказав, что его очень волнует состояние дел Эдварда и прибудет, как только это станет реальным, без ущерба для его нынешних дел, скорее всего, в ближайшие дни. Ожидаемо, но сейчас молодому барону достаточно и такого ответа. К тому же, начали поступать сведения из Аверии, куда «Сакрал» уже прибыл и развернул полноценную колонизаторскую деятельность.

Вместе с колонизаторским кораблем прибыл так же гарнизон из сорока тысяч солдат и боевых дронов, полностью изменивший соотношение сила в колонии, позволив Де Кастери и его полевым командирам начать полноценное наступление на уцелевшие силы дикарей, продолжавших тревожить «Новую Аверию» и коммуникации неожиданными вылазками и налетами. Дронам были не страшны ни ядовитые туманы, ни примитивное оружие дикарей, поэтому их и бросил на зачистку прежде недоступной для масштабных операций родной территории мутантов, разделив ее на квадраты и тщательно проверяя на предмет любых жизненных форм.

Племена мутантов оказались запертыми в своих собственных поселениях, куда бы они не пробовали выступить, их уже поджидали отряды дронов с огнеметами и скорострельными винтовками, не знающими ни страха, ни усталости. Некоторые пытались бежать, но другие племена все же вступали в бой в бессмысленных попытках прорваться сквозь заслоны, но в результате их уничтожали от первого до последнего, не щадя никого. На уже проверенных и зачищенных квадратах размещались детекторы движения и автоматические турели, на тот случай, если кто-то все же смог избежать зачистки, и сейчас Де Кастери докладывал, что ему вряд ли потребуется больше месяца для того, чтобы окончательно ликвидировать не только угрозу мутантов, на и сам факт их существования на Аверии.

Прибывшая строительная техника и стройматериалы, вместе с промышленными мощностями самого «Сакрала» сразу же позволили увеличить территорию колонии  в несколько раз, и первые полностью восстановление и обеспеченные небоскребы старой цивилизации были готовы принять колонистов. Правда, реконструкторы и инженеры несколько меняли их внутреннее и внешнее строение, подгоняя под те нормы и планы, что характерны для канонов Рейнсвальдского строительства, поэтому процесс был несколько дольше по времени, чем предполагалось изначально, но не влиял на сроки кардинально.

С появлением «Сакрала» начала быстро расширяться сеть восстанавливаемых дорог и путей внутреннего сообщения Аверии, а прибывшая военная техника позволила сделать их фактически безопасными даже для одиночных пеших путников. Следуя советам Эдварда, Де Кастери объявил эти дороги свободными для общего пользования, никакой платы за них не взималось, любой житель Аверии, вне зависимости, был ли он из тех, кто принял вассалитет у нового государства, либо же был родом из тех поселений, что еще не признали новую власть барона… Хотя здесь уже разумнее звучат слова «власть герцога Аверийского», все равно могли на равных условиях пользоваться дорогами для своих путешествий. В результате торговые пути постепенно начинали смещаться в сторону и на маршруты этих дорог, с каждой неделей увеличивающихся по общей протяженности, привязывая Аверию к колонии все сильнее и сильнее.
К тем поселениям, что признали верховенство герцога, но пожелали остаться в старых местах обитания, начали подводить все необходимые коммуникации, выделив так же достаточные группы специалистов и техников для реставрации тех зданий, что они занимали, и подобное знакомство с достижениями цивилизации оказывало на них самый благоприятных эффект для развития сотрудничества.

Приток новых учеников в школы и училища увеличивался с каждой неделей, а местные из еще не открытых деревень и поселений, но уже слышавшие немало хороших новостей о «людях с неба», порой начинали уже сами зажигать костры, привлекая к себе внимание, когда замечали разведывательные самолеты колонистов. К тому же, больше практически не было вооруженного сопротивления, в самом худшем случае «людей с неба» воспринимали с опаской и недоверием, уже узнав о них как много хорошего от заезжих купцов, так и уже ознакомивших с некоторыми из их нововведений. Де Кастери так же докладывал, что задумка Эдварда увенчалась успехом, выпускаемые «Новой Аверией» металлические пластинки уже начали появляться в свободном обороте на острове, особенно среди купцов и караванщиков, теперь считавших обязательным долгом во время своего путешествия добраться до колонии для торговли.
Привозили, в основном либо различные редкости и старинные артефакты, либо сельскохозяйственную продукцию, на обмен же просили либо «деньги» колонии, либо огнестрельное оружие. Первый начавший действовать в колонии завод, заложенный еще при Эдварде, но вышедший на бесперебойный выпуск продукции уже после того, как молодой барон оказался прикованным к больничной койке, ориентировался как раз на выпуск  гладкоствольного порохового оружия с латунными гильзами, достаточно эффективного для отстрела диких мутантов и охоты, но не слишком, чтобы представлять угрозу самим колонистам, если возникнет опасность восстания. С появлением «Сакрала» начали реконструкцию отдельных цехов еще нескольких заводов в промышленной зоне острова и еще одной атомной электростанции, мощности уже запущенных не хватало, чтобы обеспечить энергией все расширяющиеся потребности колонии.

Отдельным вопросом стояло восстановление сети метрополитена, чьи тоннели охватывали практически весь остров, хотя бы частичное из возвращение к действующему режиму сильно помогло колонии, но здесь задача осложнялась тем, что подземелья отчаянно сопротивлялись вторжению человека, буквально каждый километр дорог и каждую встречную станцию приходилось с боем зачищать от всевозможных порождений тьмы. Де Кастери связывал это в первую очередь с воздействием излучения нуль-реактора, бывшее здесь гораздо сильнее, чем на поверхности, за такое долгое время сильно изменившее и преобразовавшее генокод живущих тут видов флоры и фауны. Это же значило, что, по меньшей мере, и внешняя оболочка реактора повреждена или даже частично разрушена, раз излучение проявляется в такой степени, и капитан тристанского флота настаивал на том, чтобы организовать полноценную экспедицию для его поисков, на что Эдвард пока ответил отказом, рассчитывая на начало этих поисков уже после того, как сам прибудет на остров. Нуль-реакторы были невероятно редкой и древней технологией, которую практически невозможно было повторить или копировать, первым исключением в этом случае стал сам «Сакрал», поэтому герцогу аверийскому необходимо было лично присутствовать при столь значимом событии, как обнаружение нуль-реактора.

Расширялись и торговые связи Аверии, во всяком случае, вольные торговцы остались верны своему слову, и на остров уже прибыло три их корабля, с самых разных направлений, и самый подходящим товаром для них, на удивление, оказалось местное вино, оцененное многими экспертами. Де Кастери даже начал реставрацию новых ферм для разбивки полей с ягодным растением, из которого местные и делали этот напиток, пришедшийся по вкусу и на других анклавах. А за неделю до того, как был составлен этот доклад, к Аверии прибыл торговый корабль независимого купца, ранее следовавший по другому маршруту, но услышавшего о новой колонии и решившего посетить ее, как один из первых и застолбить на ней место, если оправдает ожидания. У него купили весь привезенный товар по самой выгодной цене, предложили то, что уже начали производить, из чего он выбрал груз вина, мяса и огнестрельного оружия, после чего обещал еще обязательно вернуться и даже рассказать своим товарищам об этом месте.

Это можно считать первым успехом Аверии во внешней торговле, если о ней уже начинают расходиться новости по другим торговым пунктам Известного Пространства. Отдельно Де Кастери добавил, что вольные торговцы тоже довольны своими первыми успехами здесь в плане торговли, хотя их исследования в поисках тех артефактов, ради которых и прибыли на Аверию, пока ничтожно малы. В ядовитые Пустоши их пока не пускал под предлогом того, что там идет военная операция, и исследователей патрули могут запросто перестрелять, приняв за местных дикарей, извиняться или разбираться после такого уже будет поздно.

Развитие колонии сказывалось и на внутренних делах самого Рейнсвальда. Старт «Сакрала» оказал поистине колоссально влияние на котировки королевской биржи, и так уверенно растущие последние годы. Акции проекта взлетели до небес, принося невероятные прибыли всем, кто успел в них вложиться, потянув за собой и акции колонии. Сильно упрочнилось положение Камского герцогства, набравшего очень много долгов для завершения проекта и имевшего очень низкий статус кредитного доверия даже при успехе акций самого «Сакрала», но теперь, когда вложения начали приносить прибыль и долг герцогства начал уменьшать, доверие так же потянулось вверх. Акции Тристанского бароната, частью имевшие свободное хождение на рынке, так же начали расти с того момента, как Эдвард получил титул герцога, но, конечно, до тех темпов, что были у Камского герцогства, им было не добраться.

Зато акции гористарских заводов сильно сдали за последнее время, политика старого барона с упором на классическое развитие привела к тому, что стал проигрывать идущим вперед феодам, поддерживавших проект «Сакрала» и экстенсивное развитие Рейнсвальда, переманившие большую часть вкладчиков. Гибель же старого главы феода, пришествие на его место совсем молодого и предательство Респира тоже сказались самым пагубным образом, хотя по этому поводу особенно волноваться не стоило, резервы феода были достаточно велики, чтобы помочь пережить и куда более затяжные и глубокие провалы в экономике. Молодой барон Гористанский попытался решить эту проблему целым рядом кредитов у Остезейских банков, но лишь вызвал недовольство своих вассалов такой политикой и увеличением налогов, чтобы было, на что выплачивать проценты без серьезных изъятий из резервного фонда.

Экономика порой влияет на политику гораздо больше, чем сами политики хотели бы признавать, так что ослабление Гористарского феода и увеличение роли союза Тристана и Камского герцогства привело к тому, чего так и боялся старый барон, изменение политического центра, начинавшего медленно, но уверенно уходить от правого крыла, возглавляемых Гористарами, настаивавшими на расширении военной независимости баронов и военной экспансии, к более умеренному центру, где лидерство еще со времен деда Эдварда удерживал Тристанский дом, развивавший теорию колонизации свободных территорий и политику вооруженного нейтралитета с соседями, не доводя дело до полномасштабных войн.

Если бы у руля оставался старый барон, он наверняка мог извлечь из этого и свою долю выгоды, выстроить новый курс, пусть даже и пожертвовав своим претендентом на престол, но его преемник не был столь дальновиден, и решил поставить все на графа Розмийского, надеясь, что с его воцарением будут возвращены и все расходы, какие баронат понес в последнее время. Граф Розмийский так же вел свою политику от обратного, решив, во что бы то ни стало, как можно сильнее ослабить проект «Сакрал», если не полностью похоронить его, делая ставку на то, что прибыли от него лишь сиюминутные, но в дальнейшем развитие колоний приведет к перенасыщению внутреннего рынка и затяжному кризису на самом Рейнсвальде. Немалым успехом и пользовались его призывы к новой войне с Саальтом, старые обиды еще не были забыты, а нанесенные раны еще порой болели. Напряженные отношения между двумя островами были даже далеки от понятия «нейтралитет», скорее напоминая перемирие, взятое противниками для того, чтобы восстановить потери и перегруппировать свои силы. Кроме того, напоминание о внешнем враге заставляло баронов лишний раз задумываться, а так уж ли важны внутренние склоки и новые колонии, если в любой момент на остров могут прибыть военные эскадры как раз восстанавливавшегося от недавно отгоревшей гражданской войны Саальта.

Граф Фларский последние дни как раз и был занят тем, что собирал собственных союзников и переманивал таковых у своих противников, но оставить без внимания слова Эдварда, из-за которого, во многом, и вырос его политический авторитет, тоже не мог, прибыв к нему, как только стало несколько легче дышать от постоянных переговоров и приемов.

- Барон! Мы с вами уже давно последний раз вот так просто разговаривали! – граф крепко пожал его руку, - Жаль только, что сейчас это происходит при столь ужасных обстоятельствах. Примите мои искренние соболезнования по поводу всего произошедшего. Респир поступил как совершенно бесчестный человек, нарушив все возможные правила и законы. На Рейнсвальде места ему больше нет…

- Граф, - Эдвард кивнул головой, будучи не в состоянии встать и приветствовать его как должно, - я рад, что вы все-таки прибыли. У меня к вам очень важный разговор, который, к сожалению, может повлиять на наши дальнейшие отношения.

- Друг мой, я уже просил вас называть меня просто Делай, когда мы одни, - граф улыбнулся, хотя такое заявление Эдварда ему вряд ли понравилось, - Так говорите же  скорее, что случилось или должно случиться, если вы столь этим обеспокоены.

- Граф… Делай, - поправился тристанский барон, - Мне нужна голова Респира, я думаю, вы уже это понимаете, но та политика, что сейчас складывается здесь, требует моего постоянного присутствия… - Эдвард вздохнул, - Я не могу покинуть мой родной феод в поисках этого человека, не будучи уверен, что все это время он будет в безопасности…

- Эдвард, я понимаю вас, - кивнул граф Фларский, - Вы такой же, как и ваш отец, спокойный и логичный, но при этом же способный сорваться на любое безумство, если вас действительно зацепить. И мне жалко Райсора в том плане, что своими выходками он нажил себе смертельного врага в вашем лице. Уверен, вы его найдете и призовете к ответу, но мне сейчас так же необходима ваша помощь…

- Вот именно об этом и хочу  с вами поговорить, - сказал Эдвард, - Когда начнется борьба за престол, я буду рядом с вами, но до этого мне необходима ваша поддержка. Тристан не будет участвовать во внутренней политике Рейснвальда, а сам я, как поднимусь на ноги, отправлюсь обратно на Аверию, на поиски Респира. И прошу вас не втягивать баронат в противостояние с кем-либо до смерти самого короля, когда моя помощь действительно станет необходимой.

- Эдвард, это вполне разумное требование, - кивнул граф Фларский, - но вы сейчас должны мне так же, положив руку на сердце, честно ответить. Вы поддержите меня, если кто-то попытается оспорить мое право на престол Рейнсвальда?

Барон Тристанский внимательно посмотрел на Делая, стоявшего прямо перед ним, собираясь с мыслями и думая, что стоит ответить. Ведь чтобы он не сказал, это уже будет бесповоротным решением. И это будет выбором, от которого отказать потом так просто не получится, если только хочет хоть что-то сохранить от собственной чести. Мысль бежала вперед с бешеной скоростью, за те несколько секунд, что позволил взять себе на осмысление всего сказанного, в голове появился первый, еще только очень примерный, с податливыми рамками, план. Как говорили старики, что там, где каждый плетет свою паутину интриг, правда и ложь становятся лишь инструментом, который можно менять так, как необходима. И истина лишь в том, что говоришь и делаешь ты сам. Бесчестный подход, но Эдвард неожиданно даже сам для себя почувствовал, что ему все равно. Нет уже такого глубоко чувства убежденности, что было раньше, вселяющее в него уверенность и желание двигаться дальше, лишь спокойный и холодный расчет, не ограниченный теми принципами чести, что были у него раньше. Действительно, зачем они вообще нужны, если мир все равно не такой, каким должен быть? Мир, где каждый говорит о чести и справедливости, но поступает лишь так, как выгодно ему, не стесняясь любых средств и путей.
Мир, в котором твою любимую расстреливают прямо у тебя на глазах, но ты не можешь отомстить убийце лишь потому, что ты нужен остальным для их собственных дел. Мир, где к твоей чести призывают лишь для того, чтобы заставить тебя сделать то, что выгодно этим людям, где выгода и жажда власти перевешивает на чашах весов понятие истины и справедливости. Один раз он пошел этим путем, и чем все это закончилось… Перед внутренним взором Эдварда снова всплыло перекошенное злобой лицо Респира, смотрящего на него через прицел штурмовой винтовки. Если бы он только раньше поступился бы со своими столь важными, как ему тогда казалось, принципами и идеалами, то сейчас Изабелла была бы жива, а сам он вместо планов мести наслаждался бы еще одним прекрасным днем в своей жизни, видя впереди что-то хорошее, а не ту сплошную кровавую пелену, что раз за разом застилала ему глаза.

Кажется, это промелькнуло и в его взгляде, поскольку граф Фларский даже отступил на шаг, когда Эдвард снова поднял на него глаза.

- Конечно, господин, - согласился барон Тристанский и герцог Аверийский, - Я признаю вас королем и помогу вам взойти на престол, но после этого я отправлюсь за головой Респира, - он судорожно вздохнул, что Делай принял как знак волнения.

- Я очень рад, друг мой, - кивнул он в ответ и еще раз пожал ему руку, - Вместе мы спасем Рейнсвальд и изменим его историю. Наш путь будет славен и благороден.

- Золотые слова, граф, - кивнул Эдвард, - Ждать только больше нельзя…
Наверное, именно в этот момент в нем и произошел перелом. Тот старый барон Тристанский, наивный и благородный, окончательно умер, не способный пережить боль от гибели своей возлюбленный, сходивший с ума от отчаяния и бессильной ярости, разрываемый между долгом и честью. Он никогда не смог бы выжить в этом мире, один, без своего отца, который все же, как щитом, закрывал его от истинной изнанки этого мира, но пропал бесследно, оставив сына одного принимать все удары. И его наследник не мог бороться с этим бесконечно, и теперь отошел в мир теней, куда-то в самые глубины души, где голос его уже не был слышен. Сейчас должен был встать с колен, на которые его поставили, уже совсем другой человек, способный изменить этот мир и выдержать все то, что ему приготовили. Честь, долг и слова верности уже не имели такого значения для нового барона, как прежде, ведь они всего лишь обман, тонкая пленка лжи, прикрывающая то змеиное гнездо, что на самом деле извивалось под внешне ярким и богатым фасадом Рейнсвальда. Они вырастили Респира, дали ему в руки оружие и указали на цель, а он не смог сделать ничего, чтобы остановить его. Теперь же он вгонит меч в самое сердце этого гнезда, отомстив и за себя, и за нее. Иначе не сможет даже спокойно дышать.

***
Этой ночью она впервые пришла к нему, такая чистая, добрая и ласковая. Изабелла улыбалась, радуясь новой встречи, и он сам не мог сдержать слез, глядя на нее. Повинуясь внезапно нахлынувшему порыву, прижал к себе и обнял, как в последний раз, чувствуя тепло ее тела и стук ее волнующегося сердца. Боль не проходила, она стала только еще сильнее, но не мог заставить себя отпустить ее, ту девушку, ради спасения которой был готов пожертвовать всем, в том числе собственной душой.

Он чувствовал ее губы, как она целует его, как в тот раз, в храме, и прекраснее этих моментов ничего не могло быть. И его губы сами шептали слова, вырывая из глубин души самые потаенные мысли, выбрасывая их наружу сплошным потоком, поскольку скрывать от нее он ничего не мог, да и не хотел. «Я отомщу за тебя… отомщу… клянусь всем, что у меня еще осталось…», говорить было тяжело, голос срывался на плач, но она смотрела на него своими большими и нежными голубыми глазами, и от этого взора нельзя было оторваться.

Она молчала, но он все равно понимал каждое ее слово, что хочет ему сказать. Ей не нужна была месть, она все равно ничего не изменит, как не нужны и те потоки крови, что готов пролить лишь в память о ней. Ей нужен был покой, но она не могла отступить, не могла окончательно исчезнуть, пока и в его душе не наступит покой. Даже теперь все еще любила его, не смотря на ту неразделимую черту, пролегающую сейчас между ними…

Он проснулся, не понимая, был ли это сон или же уже настолько сошел с ума, что у него уже начинаются столь явственные галлюцинации. Реальным было лишь чувство невосполнимой потери, что снова охватывало его, разрушая душу и не давая спокойно мыслить. Эдвард глубоко вздохнул и постарался сосредоточиться на чем-то другом. Еще придет время скорби, но сейчас должно начаться время войны, когда не считают потери, когда жертвы могут быть лишь оправданными или слишком большими. И ему необходимо оставаться крепким и сильным, чтобы выдержать все это, выполнить задуманное и, главное, отомстить.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что еще ночное время, часы едва ли
перешли на вторую половину темного времени суток, Эдвард снова закрыл глаза, возвращаясь ко сну, но теперь она уже не пришла, лишь пустота, изредка тревожимая странными и непонятными видениями, рождаемыми его подсознанием.
Прошла целая неделя с того момента, как он принял предложение графа Фларского, и он впервые смог подняться из медицинского бокса, пусть и с посторонней помощью, но все же встав на собственные ноги. Столь простой момент стал для него целым свершением, придав новых сил и надежд, и с этого дня Эдвард постоянно мучил своих сиделок, заставляя их помогать ему ходить, подниматься и садиться. Как и для всего остального, здесь необходима была постоянная тренировка, пусть и с болью в еще не до конца окрепших и восстановленных мышцах, пусть еще и на костылях, но он уже самостоятельно двигался, возвращаясь к тому своему состоянию, что было прежде. И это вселяло в него уверенность, что сможет вернуться, стать снова тем, кем был прежде, рейнсвальдским дворянином, а не прикованным к инвалидной коляске человеческим обрубком, какой только мог мучиться воспоминаниями об утерянном прошлом.

Даже Северед удивлялся его железной воле и стремлению к жизни, радуясь, что барон нашел в себе достаточно сил, чтобы переломить собственное отчаяние и вернуться к нормальной жизни. Может он еще и не знал, что барон собирается делать в будущем, но сейчас лишь искренне радовался за своего молодого господина, не без улыбки на лице ковыляющего по тропинке больничного парка с костылем в одной руке и уже начинающей седеть нянечкой, придерживающей его за другую.

Во время одной из таких прогулок он столкнулся с Райсором, уже почти поправившегося, но врачи его еще не выписывали, решив окончательно убедиться в том, что вся восстановленная ткань нормально прижилась и не возникнет никаких осложнений в будущем. Друзья крепко обнялись и почти одновременно разрыдались, сразу вспомнив те события, из-за каких здесь и оказались, Эдвард не мог не признать того, что Райсор рискнул своей жизнью, пытаясь ему помочь, и жертва эта была тем больше, что принесена лишь из-за тесных дружеских чувств между ними, а не из-за выгоды или расчета. А герцог Камский искренне болел за своего друга, за несколько секунд потерявшего так много в своей жизни, а сам он, хоть и был ранен, так и не смог ему ничем серьезно помочь. Наверное, первый человек, про которого барон мог сказать без всякого опасения, что является его другом, и какому мог теперь доверять безоговорочно.

Райсору было немного легче, за стеной больницы его ждала его возлюбленная, младшая дочь герцога Тасконского, о помолвке с которой было объявлено после того, как сам герцог Камский оказался в восстановительном боксе, раскачиваясь на тонкой грани между жизнью и смертью. Девица Тасконии объявила своему отцу ультиматум, что никто другой ей не нужен, и она либо вскроет себе вены, либо обручиться с любимым человеком, вне зависимости от того, сможет ли он перебороть смерть, или же она все-таки заберет его к себе. Один из самых смелых поступков, какой только может совершить девушка, оказаться вдовой, еще оставаясь девственницей, ведь если бы Райсор все же умер, ей пришлось бы посвятить себя Небу, отрекшись от мирской жизни. Далеко не каждый бы решился на такой шаг, но герцог выжил, и первое, что увидел, открыв глаза, это лицо своей возлюбленной, просиживавшей возле его бокса дни и ночи напролет. Наверное, один из самых счастливых моментов в его жизни.
Эдвард мог лишь радоваться их счастью, без всякой зависти, но Райсор словно стеснялся этого, думая, что его друг вспоминает о своей Изабелле, каждый раз, когда видит их счастливую пару. Конечно, ее образ всегда был в его сердце, но Карья совсем другая девушка, а Райсор сам чуть не погиб, спасая их, Эдвард даже заставить себя не мог пожелать им хоть что-то, кроме счастья. Их свадьба должна состояться через два месяца после объявления официальной помолвки, но к этому времени должно очень многое измениться, и Тристанский барон еще не знал, как рассказать об этом своему другу. Без помощи Райсора вряд ли многое получится, но снова рисковать своей жизнью и честью, после всего того, что уже произошло, он не имел права его просить.

Так и во время одной из совместных прогулок, когда Эдвард уже мог ходить без посторонней помощи, у них все же завязался разговор, что же теперь предстоит делать. Райсор даже не ставил под сомнение тот вопрос, что его друг отправится за головой Респира, но он еще не был в курсе последних событий, почти все время проведя под наркозом. Одна из пуль прошла через позвоночник, и врачи погрузили его в искусственный сон, пока нервный ствол снова не сросся, так что все это время было для него одним сплошным провалом.

- Король хочет, чтобы я стал его преемником, - честно ответил Эдвард, когда они зашли вдвоем в пустующую часть парка, где не было никого другого. Говорить приходилось тихо, возможность шпионажа никто не отменял, но больше удерживать это в себе только одному Эдвард больше не мог. Райсор же теперь был единственным,  с кем мог разделить подобную тайну, и, вздохнув, барон закончил фразу, - Объявить свою претензию на престол, и тогда Иинан поддержит меня правом выбора короля.

- Эдвард! – Райсор даже остановился, - Это не совсем законно, ты же понимаешь? Даже слово короля не может пойти против принятых законов. Вряд ли кто-то согласится признать твои притязания как законные, может, и был бы шанс, если бы не… - он вовремя остановился, чтобы не вспоминать Изабеллу, но Эдвард и так все понял. Карийский баронат имел общие родственные связи с королевским домом, и породнившись с ним, Эдвард получил бы право крови. Теперь это уже было невозможно, а сам тристанский барон не был таким бесчувственным, чтобы жениться на другой девице лишь для повторного шанса на это право.

- Я понимаю, но идти против воли короля, - Эдвард вздохнул, - Право королевского выбора позволяет опереться на королевскую армию Рейнсвальда, а с такой силой уже вряд ли бы кто стал спорить… Но, тогда мне придется отложить поиски Респира на неопределенный срок.

- И тогда его след не то, что остынет, он вымерзнет – кивнул Райсор, - Это понятно даже дураку. Что тебе больше важно, Рейнсвальд или Респир?

- Плевать мне на Рейнсвальд! – взмахнул руками Эдвард, но покачнулся и пришлось опереться о ближайший ствол дерева, - Он не имеет никакого значения, но здесь Тристан, здесь мои земли и мои подданные. Здесь, в конце концов, могилы моих предков и моя земля, на которой родился и вырос. Я не могу оставить это все просто так, а даже если и брошу, то где гарантии, что сам Рейнсвальд не догонит меня даже в Аверии? Воевать на два фронта? С одной стороны Респир, с другой новый король Рейнсвальда, что не простил моего предательства? Без Тристана я не смогу выдержать такой войны! – он вздохнул и схватился руками за голову, - Райсор, можешь ли ты понять, как сильно я хочу смерти этого выродка? Я вижу ее почти каждую ночь, но каждый раз мне не хватает всего лишь одного шага, чтобы спасти ее… А он жив! Он жив и где-то радуется тому, что натворил. Мне порой даже дышать тяжело только из-за понимания того, что он тоже где-то дышит!

- А вместе с Тристаном ты смог бы выиграть эту войну? – спросил Райсор, стоя рядом с ним, - Кария тебя поддержит, я недавно видел Рокфора, он ненавидит весь королевский дом в частности и Рейнсвальд в общем из-за того, что они ничего не делают для поисков Респира. И он готов поддержать тебя, если ты выступишь в открытую, поддержу и я, в этом тоже можешь не сомневаться. Конечно, мои силы не очень велики, но Камские верфи обеспечивают почти шестьдесят процентов внешней торговли всего анклава, если закрыть эти потоки, то  это окажется даже эффективнее, чем несколько выигранных сражений.

- Ты говорил с Рокфором? – удивился Эдвард, - Почему же он тогда ко мне не
зашел? – такое поведение старика было немного удивительным, и молодой барон боялся, что карийский барон затаил на него злобу из-за гибели своей дочери.

- Он не может, - пожал плечами Райсор, - ты живое напоминание об Изабелле. Он не держит на тебя зла, сам видел, как ты пытался ее спасти, но стариковское сердце все еще болит. Как, собственно, и твое, я это вижу. И он просил меня передать тебе, что если ты попытаешься добраться до Респира, то он будет рядом с тобой, не смотря ни на что, - похлопав его по плечу, герцог прошел немного вперед, рассуждая в слух так, словно они находились в их закрытом кабинете, - Эдвард, половина Рейнсвальда дрожит при одной только мысли о том, что Иинан может не проснуться следующим утром, и это вполне понятно, но ты же знаешь, что твои союзники останутся тебе верны не смотря ни на что, слишком многое нас уже связывает, особенно сейчас. Пролитая вместе кровь объединяет крепче всего остального… - он усмехнулся, - наша дружба как раз начиналась с такого. Ты и словом, и делом не раз доказывал, что тебе можно верить, что ты действительно желаешь добра этой стране, в отличие от тех же Гористаров, что не видят ничего, кроме собственной прибыли, - он резко развернулся, - Ты же сам понял, что именно для этого они воспитывали и выкармливали Респира, чтобы разрушить ваш с Изабеллой брак, разбить возможный союз Тристана и Карии? Не совсем, конечно, так, как получилось… но это же было ясно!

- Никогда! Никогда! – Эдвард подошел и крепко сжал его плечо, - Никогда при мне больше не упоминай этот поганый род! Когда я разберусь с Респиром, то займусь ими! И плевать на все законы, что будут передо мной. До основания разрушу залив Харкии, а на развалинах их дворца поставлю памятник Изабелле!
– он выплюнул это с такой ненависть, что Райсор даже немного отступил, с удивлением глядя на своего друга, так неожиданно изменившегося в настроении. Эдвард не без труда снова взял над собой контроль и побрел дальше, заложив руки за спину, а Райсор вскоре к нему присоединился, ожидая продолжения.

- А что ты скажешь, если сообщу тебе, что я поддержу графа Фларского? – наконец, продолжил свои признания Эдвард, - Что поддержу его, когда начнется борьба за престол? Так, как мы на это рассчитывали с самого начала? Новый король, чьи претензии были официально подтверждены, и кто обещал мне помощь в поисках Респира? – он снова задержался, чтобы посмотреть на небольшой цветочек, проросший между плитками дорожки, пробившись сквозь все преграды и распустив все свои пять лепестков, наслаждаясь уверенной победой над деяниями человека. Наступив на цветок, он посмотрел на Райсора, - Что тогда? Ты будешь рядом со мной?

- Поддержать графа? – Райсор неуверенно вздохнул, - Конечно я буду рядом тобой, но, Эдвард, ты думаешь, оно того стоит? После предложения короля? И уж графу точно плевать на Респира и твою жажду мести, его беспокоит только престол. Насколько долго ты застрянешь здесь, если ввяжешься в борьбу за престол? Ведь есть еще два кандидата, и сдаваться без боя они не собираются.

- Значит, заставим! – жестко сказал тристанский барон, - Райсор, если не будет короля, начнется гражданская война, и что тогда прикажешь делать? Тристанский баронат не сможет вечно оставаться в стороне…

- Ты хочешь привести графа Фларского к престолу, - кивнул Райсор, поняв, о чем ведет речь его собеседник, - С теми союзниками, что он уже собрал, это вполне реально, я бы даже сказал, что это лучший для нас вариант из тех, что возможны. Только сколько придется ждать, прежде чем Иинан Третий все-таки освободит престол? Никто же не может предсказать, как долго он еще проживет. Это может быть неделя, а может быть, еще несколько лет. За это время Респир сумеет уйти очень далеко… Может быть, тогда тебе и не стоит рваться за ним следом? Месть все равно ничего не изменит, а здесь ты сможешь добиться куда большего, чем где-либо еще. Об этом ты не думал?

- Нет, об этом я не думал, - покачал головой Эдвард, - Это единственное, что еще имеет для меня значение. Все остальное лишь второстепенно. И ждать этих событий, просто сложив руки и ничего не делая, я больше не намерен. Если необходимо, то придется их подтолкнуть…