Как-то все сложно...

Как-то все сложно.....

Как-то все сложно в этой жизни и неоднозначно. Возможно, еще что-то сказал бы, но думаю, вряд ли поймут, а если и поймут, то за придурка примут. И ко мне отношение такое же будет,  как к придурку, а мне этого совсем не хочется.  Правда, у нас придурков: или любят, или ненавидят, сплошные крайности. Скажете нет?

Далеко за примерами ходить не надо: гляньте на нашу Думу, Правительство, чиновников высокого ранга и, если внимательно приглядитесь и почитаете , что они  серьезное говорят, пишут и произносят, то им экспертизы на вменяемость  проводить не надо.
 
Прочитал, как один из них, самого высокого ранга, по слабоумию брякнул на волне Кипрского дефолта, что хорошо бы нам в стране создать офшоры. Думаете, сняли или уволили? Ошибаетесь, он сейчас с нашим экономическим кризисом сражается.
 
                Я уж не беру в расчет мелочь, типа Милонова, Астахова (морщинистые кавказские женщины) и  региональных депутатов, с ними давно  ясно, больные люди. Удивляет то, что до настоящего времени они продвигают свои  больные идеи в стране, которую иностранные «партнеры»  обложили санкциями различного уровня, и остановить этих уродов, оказывается, некому.
 
А слово «партнеры»-то как звучит, сам президент изобрел и пользуется: и когда хочется ему порвать суку какую на части, вынужден улыбаться и произносить ласково «партнеры». Хотя если разобраться, эти «партнеры» хуже волков тамбовских.

Я их называю счастливыми или везучими идиотами. Это так. Что у них плохо? При деньгах, дома в Лондоне и квартиры покупают, а чуть жареным запахло: и Родина им ни Родина, а волчица кровожадная.

                Хотя бы Коха возьмите или его подельников. Ведь как красиво все обосновали, не придерешься.
 
                Только это  политика, а я о ней зарекся писать, потому как бесполезно и неэффективно. Что бы, кто бы ни говорил, а происходит по И.А. Крылову «А Васька слушает и ест...». Лучше о придурках поговорить. Это все придурки, что назвал, первой категории, которых народ наш и иностранный обожает и любит.

Есть и другая категория придурков.   Перельман, к примеру. Чего-то доказал, математически обосновал (кажется, теорию Пуанкаре), ему миллион долларов полагается, и дают, а он уперся и не берет. «Почему?» - спрашивают многие с недоумением (в том числе и я сам)  ведь честно заработал, не украл, как придурки первого типа.
   
                Он отвечает, как думает (первый признак придурка второго типа): -Не хочу. Не хочу и баста. Как то даже скучно и неинтересно.
 
       Или взять придурка Пелевина, который дразнит читателей произведениями гротескового содержания и обзывает себя русским писателем. После этого он рекламирует женские трусики с оригинальным бюстгальтером и дом моды.Чем не придурок?!

                Вы хоть на секунду можете себе Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского представить коробейником на Хитровском рынке в Москве? Вот и я не могу.


Для того, чтоб все по полочкам разложить, трудно ж понять, к какому типу придурков его следует отнести: к первому или второму?

В своей жизни я встречал придурков всех типов, вот об этом и хотелось бы рассказать в нескольких словах.

С Катькой Русаковой я сидел за одной партой: то ли со второго, то ли с третьего класса по  шестой или восьмой, потом она выросла (девочки взрослеют гораздо раньше пацанов) и перестала быть мне другом.

                Под стать фамилии, с русыми  волосами, голубыми глазами, маленьким красивым носиком и тонкими вечно поджатыми то ли из вредности, то ли по другой причине, губками, она не производила впечатления красавицы, хотя, как сейчас понимаю, ей была.
 
Послевоенное время не простое,  пацаны и девчонки росли не такими, как сейчас. В основном воспитывались улицей и школой, а не родителями и семьей. У наших родителей не было времени заниматься нами, они днями пропадали на работе, пытаясь заработать на достаток в семье. Как правило, отцы наши прошли войну и остались живы.
 
                С одной стороны, их это не могло не радовать, а с другой, в нищей, разграбленной стране не было сил и денег на реабилитацию фронтовиков, восстановление изуродованной убийствами психики.
 
Они были предоставлены сами себе и обстоятельствам. Единственное, что делало государство для фронтовиков, это создавало и содержало различные дома инвалидов и интернатов, куда прятало от посторонних глаз, в том числе и иностранных, покалеченных: безногих и безруких, а людей с разбитой и убитой психикой в страшные по своей сути богадельни.
 
На фоне всей этой сложной жизни мы росли свободными и воспитывались в своем кругу и на улице.

                У меня в памяти еще живы воспоминания, когда, выпуская излишки мальчишеской энергии, мы собирались в стаи и шли драться буквально улица на улицу. Дикость несусветная.

                В нашей среде, были почти взрослые пацаны, которые пережили  ужасы военны и по разным обстоятельствам не могли учиться в одном классе со сверстниками. Они нагоняли их, обучаясь с нами мальцами во вторых или третьих классах.

                В памяти осталась такая картина, я опоздал на урок, постучал, вошел. Учительница простила опоздание и разрешила присесть за парту.
 
                Каково же было мое удивление, когда я подошел к своему месту и увидел за партой здорового парня, чинно сложившего руки и смотрящего, не мигая, на учителя.

В растерянности я раззявил рот и оглянулся на учителя, а та, без улыбки, показала мне рукой на свободное место.
 
Так я оказался за одной партой с Катькой. До этого мы сидели за партой с Витькой Бутановым, моим соседом по дому и хорошим пацаном, а теперь вот предстояло сидеть с девчонкой. Конечно, меня это сильно опускало в глазах друзей, но другого выхода не было.

Мне повезло, Катька мало чем отличалась от пацанов и постоянно вертелась среди нас. Она выступала в качестве рефери в драках (тогда мальчишки дрались строго один на один, а не как сейчас, стаей на одного), гоняла в футбол, подтягивалась на турнике и на уроках труда не шила вместе с остальными девчонками халаты, а делала с нами табуретки под руководством нашего учителя труда, который никак не хотел зачислять ее в свою группу, но настырная девчонка на своем настояла.

В классе пятом у нас появились  другие учители и среди них учитель истории, вечно небритый и болезненный Виктор Петрович.
 
                Так получилось, что он не воевал, думаю, в связи с очень плохим зрением. Постоянно носил на носу круглые очки с очень толстыми линзами и был страшно неряшлив в одежде.
 
                Историю он преподавал изумительно, буквально разжевывал нам ее в сравнении с нашей настоящей жизнью. Мы узнали об Александре Великом, римлянах и греках, а еще от него я услышал фамилии Соловьева, Ключевского (хотя улица с таким названием в нашем городе была), Карамзина, только мне эти фамилии тогда ни о чем не говорили.

В остальном, своей неряшливостью, он был поводом для наших насмешек и проказ. Однажды мой друг Витька Бутанов перед его уроком заколотил в  стул, за которым он любил сидеть, гвоздь острием вверх и сделал это на глазах всего класса. Среди нас существовала круговая порука, и он хорошо знал, что его никто не выдаст.

А дальше случилось так, как и должно было случиться. Виктор Петрович в середине урока плюхнулся на стул, вскрикнул, моментально вскочил, внимательно осмотрел стул и ушел с урока.
 
Весь класс буквально валился от смеха, но тут вошла директор школы и поставила класс по стойке смирно, сообщив, что так мы будем стоять, не взирая на перемены, до тех пор, пока тот, кто сделал эту гадость, не выйдет к классу и не покается.

Класс молчал. Прошел час, а класс молчал. Неизвестно, сколько бы  это продолжалось, женщина была великой закалки и очень принципиальная, а главное, хозяйка своему слову.
 
Устали стоять, устали молчать и, казалось, выхода не будет, если только Витька сам не признается. Но тот, опустив глаза, делал вид, что он ни в чем, как и остальные, не виноват и готов был нагло ждать вечно, но только  не сказать правду.

И вот, среди тишины, зазвучал звонкий Катькин голосок. Я даже вздрогнул от неожиданности, так как стоял рядом с ней.

                - Ты чего молчишь мразь,- звенела она, пристально вглядываясь в моего приятеля, - нашкодил, а теперь за наши спины прячешься. Умел гадость сделать, умей и ответить за нее,- звенела Катька.

По лицу было видно, что Витька смертельно перепугался, отошел от парты и зачокал:

                -А чо, я ни чо. Кто сделал пусть и ответит, попытался он свою вину свалить на других.
 
Директриса молча махнула рукой, дескать, садитесь и, загремев крышками парт, мы шумно  присели, а она подошла к Витьке и внимательно стала его разглядывать.
 
                Затем, сцапала в кулак его ухо и потянула на себя, после чего, держа за ухо, вывела вон из класса. При этом,  громко приговаривала: «Это тебе не за то, что ты гвоздь вбил, а за то, что свою вину на других пытался свалить».
 
После уроков под впечатлением происшествия,  пацаны, собрались всем классом на футбольной площадке и Витька, начал придумывать, какое наказание надо устроить Катьке, чтобы другим было неповадно ябедничать.
 
Большинство с ним соглашались и одобрительно кивали головой. Я не выдержал и, глядя в глаза своему другу, брякнул: «Если Катьку, хоть кто пальцем тронет, зубы вышибу». Я был небольшого расточка, но в драках всегда первый, ловкий и кряжистый с широкой костью в руке и тяжелым кулаком.  Ударов соперников не боялся и всегда был готов  дать сдачи, даже ребятам из старших классов.

-Тогда один на один пошли,- предложил Витька,- кто победит, за тем и правда.

  Не заставил себя ждать и согласился. Выбрали рефери и за школьными сараями начали драться.

                Я впервые бил своего лучшего друга. Бил сознательно и беспощадно, зная, что правое дело за мной. Он вел себя как-то неуверенно и боязливо, хотя на целую голову выше меня и у него были длинные цепкие руки.
 
                Скорее всего, я выиграл этот бой морально, так как, не обращая внимания, на крепкие удары, напористо прорывался вплотную к нему и сильными, короткими ударами бил прямо в его пухлое, раскрасневшееся от битвы, лицо.

Катьку никто не тронул, но на этом она не успокоилась и, если случалась какая-нибудь подлость, которая ей становилась известна, то первая, при всех, громогласно, начинала разговор об этом, и вскоре на нее даже девчонки махнули рукой, прозвав ненормальной.

       На переменке Катька еще с пару недель залечивала мои синяки, таская в портфеле баночку с «бодягой», которой за школьными сараями щедро обмазывала  мою рожу.

Классе в восьмом Катька влюбилась и, как друг, мне честно об этом сообщила. А я еще долго завидовал белокурому, высокому, симпатичному парню из соседнего класса, который покорил ее своим вниманием.

Прошло много лет, канули в неизвестность школьные годы, но каждый раз когда мне в моей жизни, в  плохой или хорошей ситуации, приходилось принимать решение, я всегда вспоминал звонкий голос школьного друга и делал порой, не очень легкий выбор.
       

Все конец.