Мышь

   Мой экипаж двигался к дому. Не то, чтобы это обстоятельство во мне вызвало какой-либо благоговейный трепет, нет, скорее, чем короче становилось расстояние до родительского гнезда, тем больше воспоминаний роилось в моей голове. Они проносились  как старые, полузабытые картины. Я вспоминал, с удивлением узнавал их, но более никаких эмоций они во мне не вызывали.

   Большой деревянный дом, старый ухоженный сад, шумная публика гостей. Мой отец князь М. любил приемы и балы. И хотя они проводились в нашем доме не часто, но всегда отличались помпезностью и роскошью. Мать, напротив, была замкнута и скорее угрюма. Отец привез ее из какого-то военного похода и утверждал, что она восточная княжна. Пользуясь своими связями и расположением государя, он женился на этой женщине и законно сделал ее своей княгиней.  Вскоре родился я.

   Княгиня М. была красивой женщиной, но в обществе блистать не любила, все чаще запираясь в своей маленькой каморке на первом этаже с, привезенными из ее родных мест, книжками. Отец не мешал ее затворничеству, храня в душе какую-то, связанную с матерью, тайну. Но иногда просил ее принимать гостей, и мама всегда с блеском выполняла свои обязанности, хоть и не любила.

   Наверное, она все же по своему любила меня.  Я помню ее большие темные глаза, с  тоской глядящие на сына, полуулыбку на грустном лице. Иногда она клала мне на голову свою маленькую узкую ладонь и тихо вздыхала. Пожалуй, это все, что сохранилось о ней в моих детских воспоминаниях. Все время со мной проводили  няньки, а впоследствии учителя.

   Отец же был, напротив, напорист и немного грубоват в общении с близкими, но на людях галантен и обходителен. Сделав сам военную карьеру, он того же желал и мне, и всячески к этому готовил. Поэтому не мудрено, что в двенадцать я уже был кадетом и покинул отчий дом. Я даже и не жалел никогда, шалопаю и проказнику вроде меня светила только эта стезя. Сидение в Департаменте, было точно не по мне.

   Со времен моего отъезда дома я был лишь однажды, спустя пять лет, когда отец получил серьезное ранение и был отправлен из военного госпиталя домой. Когда я приехал, то отца в живых уже не застал. Мама не плакала, но как-то сильно сдала, толи за эти годы, толи из-за смерти отца. Я пробыл несколько дней после похорон, стараясь стать матери ближе, поддержать, а после вновь уехал в свой корпус.

   Уже была позади кадетская скамья и я был зачислен в гвардию, сам государь лично, помня заслуги отца, произносил мне напутственное слово. И еще долгих пять лет я не был дома. За это время мы обменялись с матерью несколькими, ничего не значившими письмами. И вот я снова еду в отчий дом. Зачем? Мама писала, что ее дни сочтены. Она, конечно, всегда придавала многим событиям долю трагизма. Но в моей душе все-таки что-то тоненько звенело, предвещая, что я не застану ее в живых, так же как и отца.

   Что хранила мама в своих глубоких темных глазах? Что не договаривал отец? Какая-то тайна, несомненно, присутствовала  в их отношениях, но я, в силу своего возраста, не задумывался над этим тогда. Да и сейчас во что-то такое невообразимое с трудом верилось. Лишь однажды, лет где-то в восемь,  я подслушал тихий разговор кухарок, в котором одна из них называла маму заезжей ведьмой. Я помню, тогда сильно рассердился на нее за такие слова и при случае опрокинул на женщину котел с кипятком. Кухарка долго болела после. А мама в первый раз обняла меня крепко  и прошептала в самое ухо: «Не делай так больше, сынок. Это опасная стезя». Что она хотела сказать этим?  Я не понял тогда.
Конец пути уже близился, мимо проплывали знакомые с детства улицы и постаревшие дома.  Я даже отметил некоторый трепет в душе, когда подумал, что вот-вот покажется наш старый деревянный особняк. И вот он показался из-за заросшего, неухоженного старого сада, такой же заброшенный, как и сад, серый, неприветливый. Я соскочил с подножки экипажа немногим раньше, чем тот остановился и стремительно взлетел на крыльцо, отмечая, что его ступени давно рассохлись и скрипят. Я ворвался в дом с криком:

   - Мама!

   Признаться, я боялся в ответ услышать тишину. Навстречу мне вышла пожилая, почти не знакомая  женщина в черном истертом платье.

   - Сынок, ты успел, – протянула она ко мне руки.

   Я, с трудом узнавая в этой женщине мать, и с болью в забившемся, как птица в силках, сердце, кинулся к ней. Мы обнялись. Как же тепло, как же хорошо было рядом с ней! «Мама, мама !– трепетало у меня в голове, боясь выплеснуться наружу».

   - Ну, полно, полно, сынок, – отвечала она моим мыслям. – Ты успел, значит я уйду спокойно.

   За скудным ужином, в старой обветшалой столовой мы наконец-то смогли успокоиться и поговорить.

   - Почему ты не писала мне, что стеснена в средствах? – спросил я у нее. – Неужели наше имение перестало приносить доход?

   - Что ты сынок, – мама улыбнулась краешком губ, - дела в имении идут прекрасно и я скопила для тебя достаточно средств, что бы ты ни в чем никогда не нуждался.

   - Но почему? – я недоуменно обвел руками обветшалую обстановку в доме.

   - Разве это главное? - ответила она на мой невысказанный до конца вопрос. – Мне самой ничего не нужно.

   Мы еще немного поговорили о старых знакомых, о прочей несущественной чепухе, как будто боялись начать тот самый последний разговор, для которого я сюда, собственно и приехал. Лишь вечером за чаем, сидя у слегка тлеющего камина, мама, наконец, завела тот самый разговор:

   - Сынок, сегодня на рассвете я тебя покину ,– печально сказала она.

   - Ты собралась уезжать? – задал я совершенно глупый вопрос.

   - Нет, – ответила она. – Сегодня меня не станет. Мой час пришел и мы расстанемся.

   - Ну, что ты такое говоришь! – воскликнул я, хватая ее за руку. – Ты разве больна или… - я ужаснулся, подумав о самоубийстве. Но к этому же нет никаких причин, или есть?

   Мама вновь прочла мои мысли и тихо ответила:

   - Сынок, успокойся, убивать себя я не собираюсь. Просто пробил мой час и болезни тут ни при чем.

   - Откуда тебе это знать? – с вызовом спросил я.

   Она помолчала немного, глядя в темноту за окном, затем проговорила:

   - Помнишь, как ты облил кухарку кипятком? – спросила она.

   - Да. Но это-то здесь при чем?

   - А помнишь за что?

   - За то, что она обзывала тебя ведьмой.

   Мама печально кивнула:

   - Она была не так уж и не права. Бедная женщина, пострадала ни за что.

   - Мама, что ты говоришь… - выпалил я и замолчал, потому что не знал, что сказать дальше.

   - Все просто, сынок, - ответила она.  - Я  могу видеть будущее. Я знала когда уйдет твой отец, знаю что и мой час пришел. И твой, к сожалению, знаю тоже. Это очень тяжелое знание, оно не дарит ни радости, ни счастья, ни покоя.

   - Откуда…

   - Я с ним родилась. Отец твой знал и просил ему не говорить ничего. А просто жить, любить. Как он был прав! Но жить и любить с этим знанием слишком сложно.

   Затем она так тепло- тепло улыбнулась, и ее голос прозвучал не глухо, как всегда, а как-то звонко, по-девчоночьи:

   - Знаешь, я даже рада, что у меня родился сын. Ведь эти знания передаются от матери к дочери. А ты избежал этой участи.

   Все происходящее мне казалось нереальным и я как бы плыл по течению огромной реки, которая несла, несла… и меня уже не волновало куда вынесут меня ее воды.

   - Я ничего не буду тебе рассказывать, – вновь тихо проговорила мама. – Ничего не буду передавать. Тебе это просто не нужно. Мне так хочется в этот последний вечер насладиться нашим общением, нашей близостью. Я ведь очень сильно люблю тебя, сынок и всю жизнь безмерно любила.

   Мама смотрела на меня, в ее глазах плескалась печаль, а на губах играла та самая полуулыбка, которую я по глупости все детство принимал за холодность и отчуждение.

   - Мама! – бросился я на колени у ее ног, обнял крепко  и заплакал.

   -Не плачь, сынок. Это же так естественно, уходить, когда путь пройден.  Не плачь.

   Мы еще долго  сидели у потухшего камина, почти и не говорили ни о чем, просто прикасались друг к другу, старясь запомнить теплоту рук, нежность щеки и навсегда запечатлеть в сердце эти ощущения. Незадолго до рассвета мама встала, поцеловала меня в мокрые от слез щеки и так по-будничному сказала:

   - Спокойной ночи, сынок, – и ушла.

   Наверное, в ее словах прозвучало что то большее, чем пожелание хорошего сна.  Я успокоился, на меня навалилась истома, и я не помню, как добрел до кровати,  мгновенно уснул.

   А на утро мамы со мной уже не было.


***
   Прошло три дня. От моего отпуска оставалось еще дней десять, и я решил заняться разбором вещей. Возможно, что-то продать, что-то просто выбросить или раздать. В общем, хотелось навести в этом старом замке порядок и никогда сюда больше не возвращаться. Я отпустил практически всех слуг, оставив только повара, кухарку и пару горничных. Бродил по комнатам и давал указания упаковывать кое-какие вещи, с которыми мне не хотелось бы расставаться и которые напоминали мне моих родителей и детство. Я решил свезти все это пока в имение, пусть  там храниться. Возможно, когда я решу остепенится и заведу свой собственный дом, все эти вещи найдут в нем свое место. Возможно…

   Что-то я без сожаления раздавал тем немногим оставшимся слугам, которые были беспредельно счастливы такой княжеской щедрости, что-то велел снести на базар для продажи, в общем суетился. Хотелось разобрать все это как можно скорее и поручить кому-нибудь из знакомых заняться продажей дома. Так я метался по комнатам, пока, наконец, не наткнулся на так любимую мамой каморку.

   Маленькая узенькая дверца из старого потемневшего дерева, судя по объемам дома, там и помещение то должно быть немногим больше чуланчика. Я никогда не был внутри, да и в окна не заглянешь, их там просто нет. Немного постояв в нерешительности, я толкнул дверь,  она скрипнула, пропуская меня  внутрь, в кромешную темноту и захлопнулась за моей спиной почти бесшумно. Сразу же в каморке мягко загорелся свет. А я потерял дар речи и твердость в ногах, тихо сполз на пол.

   Передо мной открылось невероятных размеров помещение, искусно отделанное под старое золото, широкая ажурная лестница уводила вверх как минимум на три этажа и терялась в воздушных нависающих балконах. Отовсюду лился мягкий теплый свет, заливая бесконечные стеллажи с бесчисленным количеством книг в кожаных переплетах. Как такое может быть?! Билось в мозгу, ловило себя за хвост и не останавливалось, не останавливалось…

   Не знаю сколько времени я просидел  вот так в полном недоумении, но постепенно окружающее стало казаться более привычным, чем при первом знакомстве с ним. Потихонечку поднявшись с пола и на еще не твердых ногах я поплелся исследовать возникшее из ниоткуда пространство.

   Уютные вишневые диванчики первого этажа не вызвали у меня интереса, как и резные торшеры стоящие рядом с ними и я направил свои стопы вверх по лестнице на второй этаж. Мягко пружинил верблюжий ковер под ногами, мелодично позванивали поручни лестниц, когда я к ним прикасался. Лестница привела меня к достаточно просторной платформе, на которой стоял широкий стол, сработанный из самых дорогих пород красного дерева. На нем располагался небольшой светильничек, который отбрасывал на поверхность стола мягкий свет, как раз удобный для чтения. Только сейчас я заметил, что ни в одном из источников света, мной тут встреченных, не было свечей. Идеально круглые шары, разнообразные по размеру и интенсивности свечения, выполняли функцию привычных мне свечек.

   - Вот вы и здесь, – услышал я за спиной приятный женский голос.

   Я резко обернулся и мне потребовалась вся моя сила воли, что бы просто не закричать от охватившего меня ужаса. Передо мной стояло странное существо, оно было не высокого роста, с нескладными пропорциями человеческого тела и с громадной головой обыкновенной серой амбарной мыши. Зеленое одеяние, усыпанное красными мелкими цветочками, напоминало женское платье и никак не вязалось с представшим передо мной чудовищем.

   - Страшно? – печально усмехнулось существо. – А я себя такой каждый день вижу.

   Существо прошло мимо меня и село за стол. Раскрыв книгу в старинном переплете, пробежав глазами по строчкам, существо как бы собралось с мыслями и заговорило вновь:

   - Я ждала этого часа долгие годы. Меня зовут Адель.  Разве вы не помните меня Александр?  Вам было одиннадцать, мне девять, вы спасли меня от насмешек уличных мальчишек и обещали жениться. Я ждала вас. Время пришло.

   Сказать, что я потерял дар речи, ориентацию в пространстве, - вообще ничего не сказать. Мной владел какой-то животный ужас, хотелось выхватить саблю и рубить, рубить это ужасное существо, а потом бежать, не оглядываясь и никогда не возвращаться. Но оружия при мне не было и я стал озираться по сторонам, выискивая, что бы схватить,  чем можно было бы кинуть в существо, ударить… Мой взгляд видимо выдавал мое внутреннее состояние. Существо как-то печально хмыкнуло:

   - Занимательно, – проговорило оно. – Но я и не ждала ничего иного при первой встрече. Вам Александр будет дано время свыкнуться с мыслью о нашей свадьбе. А я пока займусь приготовлением к торжеству. Надеюсь, против скромной церемонии с двумя-тремя друзьями вы не возражаете?

   - Какая свадьба! – заорал я, срываясь на хрип.- Ты с ума сошло!  Что ты вообще такое?!  Как ты здесь оказалось?!  Пошло вон!

   Я развернулся и заметался по площадке, ища лестницу, скатился с нее кубарем, ударился спиной о балясину и, спотыкаясь, метнулся к показавшейся мне двери. Мне казалось, что существо гонится за мной, дышит мне в спину, еще немного и оно схватит меня и убьет, сожрет, сделает своим мужем, не знаю, все одинаково страшно… Я выбежал из каморки, с силой захлопнув дверь. Крикнув слугу, я велел забить крепко-накрепко вход в  это помещение и бросился к себе в комнату собирать вещи. Больше я здесь ни на секунду не задержусь.


***
   Адель не гналась за своим женихом. Она стояла, опершись руками о стол, смотря, как обезумевший Александр мечется между мебелью в поисках выхода.

   - Бедненький, – выдохнула она,  -но ты будешь моим мужем. Так сказала твоя мать.


***
   Эту ночь я провел в трактире. Пил все без разбора, но хмельное  никак не брало, не давало облегчения разгоряченному страхом мозгу. Образ отвратительного существа стоял перед глазами и медленно забиравший меня алкоголь не только не затуманивал его, а напротив, делал более ярким и насыщенным. Со злости я кинул кружку о стену, и крикнул хозяину, чтобы проводил меня в комнату. Домой возвращаться я не собирался. Мальчик, служивший в трактире, подбежал ко мне, услужливо поклонился и предложил следовать за ним. Поднявшись по старой скрипучей лестнице на второй этаж, мы протиснулись мимо каких-то бочек по узенькому коридорчику и оказались у двери, которую мальчишка тут же распахнул передо мной. Я ввалился в помещение и поскольку внешний вид его меня не интересовал совершенно,  не осматриваясь, рухнул на кровать. Кажется, до моего организма наконец-то дошли спасительные свойства алкоголя и я забылся.


***
   Дверь шкафа, грубо сработанного из плохо оструганных досок, скрипнула и приоткрылась. В комнату высунулся любопытный мышиный нос и втянул в себя воздух. Убедившись, что в комнате никого постороннего нет, нос выник наружу, а следом за носом в комнате оказалась и мышиная голова на нескладном человеческом теле. Адель на цыпочках прокралась к кровати и осторожно опустилась на ее край.

   - Бедненький мой, - прошептала она, – как тебе тяжело. Ни ты, ни я не виноваты в этом. Остается лишь надеяться, что твоя мать знала, что делала…

   Адель вздохнула, затем достала из складок платья маленький синий шарик и, поднеся его к носу Александра, раздавила между пальцами. Мгновение и напряженное тело молодого князя расслабилась, с лица стерлись следы грезящегося ему кошмара, а дыхание стало ровным и спокойным.

   - Спи, – прошептала Адель и встав, скрылась в шкафу.


***
   Прошло достаточное количество времени, и за будничными заботами я почти забыл давешнее происшествие. Этой весной государь планировал устроить смотр войскам, и мы нещадно гоняли себя, отрабатывая марши и показательные атаки. Все улеглось, забылось…

   К тому же, к нам в гарнизон приехал новый командующий граф К. с, на удивление прехорошенькой, дочерью. Натали была очаровательным созданием: белокурая, голубоглазая, с безупречными манерами в обществе и лукавыми искрами в глазах, когда нам удавалось встретиться наедине. Запах ее волос сводил меня с ума, а оброненный, как бы невзначай, платок давал повод надеяться на большее. И я уже почти решился просить у графа ее руки, но срочная депеша из столицы в самый канун нового года заставила меня и еще нескольких товарищей покинуть гарнизон.

   Безумно холодными были дни, и поездка в пункт назначения превратилась в короткие перебежки из одного постоялого двора в другой. На одном из таких отрезков нас застала метель. Снег валил частыми мелкими крупинками, ветер с силой бросал колючие снежинки,  буквально царапая лица, лошади хрипели и становилось ясно, что до следующего постоялого двора мы можем и не дотянуть.
Анатоль подъехал ближе и, дернув меня за рукав, указал куда-то в сторону. Сквозь сплошную пелену белого снега, несущуюся с бешеной скоростью с неба на землю, я с трудом разглядел какой-то призрачный огонек. Не сговариваясь, мы с товарищами свернули на его неверный свет. По мере приближения, огонек становился ярче и нам удалось разглядеть блеснувшие маковки часовни. Мы мысленно возликовали. Наконец-то сможем спрятаться от бури, согреться, накормить коней, в обители не откажут в приюте. Серж постучал в ворота железным кольцом и вскоре они скрипнули, пропуская нас в уютный дворик, где ветер был тише. Молодой послушник в темном одеянии проводил нас к конюшням, где мы дали отдых своим животным.  Когда с уходом за ними было покончено, наша небольшая группа переместилась в  залу с пышущим жаром большим камином. Молчаливый служка принес нам еды и -Ура!  - красного вина для согрева души и тела. Нас не пришлось долго уговаривать, и все трое мгновенно набросились на угощение,  особенно на вино.

   Толи от трудной дороги, толи от того, что вино оказалось крепче чем мы ожидали, но всех нещадно стало клонить в сон. Серж  и Анатоль заснули прямо за столом, устроив головы на согнутых руках, мне же почему-то остро захотелось прилечь и я, с трудом встав, пошел искать служку, что бы попросить определить нас в какую-либо комнату с кроватями. Служка нашелся в маленькой келье, недалеко от нашего зала и, выслушав мое бессвязное бормотание, жестом пригласил следовать за ним. Я поплелся за юношей, немного позабыв о заснувших в трапезной товарищах.

   Пройдя извилистыми коридорами, мой провожатый указал на дверь и отошел в сторону, пропуская. Я, в надежде рухнуть на кровать и заснуть, толкнул скрипучее дерево и, ввалившись внутрь, оказался в зале, залитом светом  бесчисленного количества свечей,  в зале, где бородатый священник читал молитву, а у алтаря стояла девушка с ног до головы укутанная в белое свадебное одеяние. Кажется, я умудрился перепутать двери или же молчаливый служка завел меня не туда.  Пробормотав себе под нос какие-то извинения, я  хотел покинуть помещение и по возможности задать жару нерадивому служке, поставившему меня в неловкое положение.

   - Александр, куда же вы? – услышал я приятный женский голос, смутно показавшийся знакомым. – Я заждалась Вас. Неужели вы забыли о нашей свадьбе?

   Девушка, стоявшая у алтаря, обернулась и откинула покрывало с лица. Серая мышиная морда укоризненно уставилась мне в глаза.

   Ужас охватил все мое существо, кажется, я закричал, и мир померк в моих глазах, заботливо спасая от увиденного.


***
   Маленькая девочка с торчащими в разные стороны косичками горько плакала у забора, двое уличных мальчишек, обзывая, бросали в нее комья земли. Я увидел эту сцену, взлетая на забор и воображая себя скачущем на коне, размахивая самодельной деревянной саблей. Девчушка вздрогнула и подняла на меня свои огромные зеленые глаза. Я был благородным отпрыском княжеского рода и не мог позволить дать в обиду эту юную леди. Спрыгнув с другой стороны,  я велел им убираться. Понятно, что уличная шантрапа с сыном князя связываться не хотела и, оставив девочку в покое, они ретировались.

   Я подошел к зареванной девчонке и принес извинения за неразумных мальчишек, которые посмели обидеть прекрасную даму у самых ворот княжеского особняка.

   -Я не княгиня, – всхлипывая, ответила девочка. - Я дочь портнихи.

   - Не важно, – ответил я ей и добавил, что бы она совсем успокоилась: – Когда мы вырастем,  я женюсь на тебе и ты станешь княгиней. Больше никто не посмеет тебя обижать.

   А в это время за нами наблюдали внимательные глаза моей матери…

   … -Не бойся, – говорила княгиня, приглашая рыжеволосую девчушку в дом и беря у нее из рук заказанное шитье. – Пройдем со мной, я угощу тебя засахаренными орешками.

   Девочка послушно пошла за женщиной в каморку…


   … - Я многому научу тебя, – говорила княгиня,  бросая, в горящий в плошке огонь, какие-то травы и бормоча непонятные слова, ведя пальцем по пожелтевшей от времени странице.

    – У меня нет дочери, но ты будешь наследницей моего дара, моего искусства и, в конце концов, станешь женой моему сыну.

   Она взяла маленький веер и стала интенсивно размахивать им, направляя голубоватый дым в лицо девочке, которое мучительно медленно искажалось, превращаясь в уродливую мышиную голову, руки и ноги неестественно вытягивались и перекашивались…  В глазах девчушки стоял ужас.

   - Извини, но сначала ты должна пронести на себе бремя страданий…


***
   Зимнее солнце било в окошко, четко сфокусировав свои лучи на моем лице. Сильно болела голова. Кажется, я изрядно вчера перебрал, снились какие-то невообразимые кошмары:  свадьба с жуткой мышью, мама, превращающая девочку в страшное чудовище…  Брр!  Ерунда какая-то.  Я поднес руку к лицу, протирая глаза, и обнаружил на безымянном пальце витое золотое колечко. Мгновенно меня прошибло липким потом. Как такое могло быть?  В этот момент я почувствовал, что в постели нахожусь не один,  рядом лежит и дышит что-то живое. Ужас объял все мое существо, неужели  все, что примерещилось, не было пьяным бредом хмельного воображения. Еще несколько минут я уговаривал себя посмотреть в сторону мерно дышащего существа, несколько мучительных минут, когда я боролся с собственным страхом. Нечеловеческими усилиями я заставил себя повернуть голову…

   Рыжая копна волос, разметанная на соседней подушке, отражала утреннее солнце. Юная, невероятно красивая девушка тихонько посапывала, улыбаясь во сне. Сползшее одеяло открывало обнаженное плечико.  Уф, все-таки это был кошмар. Но кто эта дева? Неужели в обители и такое возможно? Я осторожно тронул ее за плечо, и девушка мгновенно открыла глаза – огромные, зеленые, затягивающие.

   - Ты кто? – спросил я оробев.

   Она молча выпростала из-под одеяла правую руку и показала мне ладонь. На безымянном пальчике было надето такое же золотое колечко, какое я обнаружил на себе утром. Увидев недоуменное изумление на моем лице, она улыбнулась и проговорила:

   - Я Адель, Александр. Твоя жена.