Сватовство

 
Своё далёкое детство в Киеве я провела в приличном окружении: бабушка и шесть тёток!  Тётки  жили в разных концах города. Одна тётка славилась бисквитами, другая котлетами. И мы тащились на очередной обед. То в центр, то на какие-нибудь « Нивки» а то и в « Дарницу». Метро ещё тогда  в « Дарницу» не проложили, и мы тряслись полтора часа в автобусе.

Меня укачивало, я страдала, но эта самая дальняя тётка была и самой любимой. Весёлая, гостеприимная, чистюля. И очень меня при этом любила, другие же тётки, не сказать, что ненавидели, но любили, скажем так: не безумно.

Кроме этих бесчисленных тёток, у бабушки  было три подружки- сестрички. Три старые девы. Две старые девы настоящие, а одна – условная. То есть замужем не была ни разу, мужчин боялась пуще казни египетской, но сын у неё имелся. Илюша. Кучерявый, залюбленный  Амурчик.

К этим девицам мы ходили в гости крайне редко, но  ходили. Одно хорошо - они все трое проживали в центре города в одной квартире. То есть нудный визит за три.

Мне в путешествии нравилась только езда на дребезжащем антикварном лифте, обшитом внутри красным бархатом. Там была лифтёрша, которая этот лифт вызывала и отправляла. Вот уж где раздутые кадры - не новому времени чета.
Мы поднимались на этом чуде техники на восьмой этаж и звонили в квартиру.

Квартира была просторной, очень чистой и почти пустой. Про уют даже и не говорю. Его не было. Три холостячки растили в неге и любви одного на троих Илюшу, совершенно не заботясь об эстетической насыщенности его детских впечатлений.

 Сидеть у них было муторно. Разговоры только про Илюшу.  У Илюши переходной возраст, он жутко потеет! У Илюши плохой стул, и всё в таком духе. Илюше с плохим его стулом на тот момент, было уже лет семнадцать.

Мне  было двенадцать, но я его не воспринимала никак. А он уже косил глазом в мою сторону. Я это видела, но не радовалась- оскорблялась и внутренне протестовала. С лет четырнадцати он уже повадился при возможности жарко шептать мне в ухо, чтобы я выходила за него замуж. Мол, он согласен подождать моего окончательного взросления и тогда…

 Что он там себе думал за это «тогда» меня не интересовало потому, что он, конечно, с его стулом, не был героем моего романа. В мечтах  царствовали тогда трое: Ален Делон, Валик из десятого «Б» и немножко - Юрий Гуляев.

Но мы росли, жизнь развела, потом я уехала в Таллин. Всё забылось, как и не было. Но в Киев я изредка наезжала. Честно проведывала всех тёток, отбывала повинность и бежала по своим романтическим делам.

В один из приездов я по настоянию бабушки, попёрлась проведывать старых дев. К тому времени я уже успела побывать замужем(не Ален Делон). Позвонила сестрицам, и  они наперебой начали меня приглашать приехать незамедлительно. У них торжественный семейный вечер.

Поскакала. Лифт был всё тот же. Весь в красном, слегка потрёпанном бархате. Лифтёрши, правда, не было - ветра перемен. Дверь открыла  Эстер, мать Илюши, та,  которая старая дева условно. В квартире пахло ванилью и жареным гусём.
«Вот это я зашла!»- подумала голодная  я.

За  сервированным столом сидели постаревшие сёстры, толстый и потный Илюша. Рядом с ним сидела перезрелая девица сомнительной красоты. Я поняла, что попала на церемонию своеобразного сватовства. То есть, Илюша пытался сосватать маме и тёткам свою избранницу, как потом выяснилось - не первую.

Сначала говорили о погоде, о взлетевших до небес ценах на Бессарабском рынке, о том, что там просто невозможно купить хороший продукт за разумную для пролетариев цену. Пролетарии - это было что-то новое в лексиконе старух.
 
А Илюше нужно полноценное питание и уход. А знает ли Фирочка (тестируемая барышня Илюши), какой серьёзный уход и внимание она должна будет уделять их мальчику? И бельё! Бельё! Илюша очень потеет, и, знаете, это, чем он потеет,  пахнет не розами. А он преподаёт в институте.

Надо менять бельё и рубашки каждый день. Потом питание. Тут тоже нужен особый подход. У Илюше стул! Очень капризный и, можно сказать, непредсказуемый стул!
Надо же, прошло столько лет, а стул поныне огорчает! Илюша сидел красный и мокрый. Как насчёт его стула в этот момент, я не знаю, но запах ванили и гуся куда-то испарился.

Через полчаса под благовидным предлогом испарилась и некрасивая Фира. Тридцатилетний Илюша бился в истерике.

- Как ты могла, мама? Так говорить при Фирочке? Она такая нежная. Такая трепетная, а ты?" Он сильно потеет и у него редко случается стул!"

-Я и про часто тоже говорила!- оправдывалась Эстер.

-Мама! Вы жизнь мою разбили!

- А что эта Фирочка твоя, такая трепетная и нежная, не потеет? Не пысает? По большому не ходит? Я тебя умоляю!

- Мама! Что вы все наделали? Мама!

- Ша! Ильюша! Уже хватит закатывать мне умирающего лебедя! Сейчас будем пить чай с бисквитом и разговаривать за жизнь! Несмотря на потраченных нервов, надо принять Софочку по человечески! Софа! Ты хочешь ещё маленький кусочек гусика, или ты уже совсем сыта, и не хочешь?
 
Наконец, распухшее от негодования лицо Илюши повернулось ко мне. То,  что я увидела на этом лице заставило меня отказаться не только от  не навязчивого гусика, но и от знаменитого бисквита младшей сестры Эстер - Ханы.
 
Фирочку собирались заменить мной, а Илюша, наконец, это понял. Сёстры затеяли это ещё тогда, когда меня приглашали. То есть, ещё не видя избранницу своего домашнего божка. Теперь и божок догадался, и, по всему, был не против.

Я уносила ноги из  своего детства, из огромной квартиры сестёр, от  воспламенённого Илюши, которых до этого вспоминала часто и с нежностью.

Убегала, понимая, что уже никогда не пересекутся наши жизненные пути, и я не прокачусь  больше в дребезжащем бархатном  лифте.

А внизу, у дверей уже стоял потный Илья. Он сообщил, что не может отпустить меня в ночь одну, и проводит до самого дома моей киевской тётки, у которой я остановилась. Поскольку у меня были совершенно другие планы на этот поздний вечер, желудок сковала досада. И я, наконец, поняла, каково Илюше, когда у него случаются неприятности с его непредсказуемым стулом.
 Июль. 2015г.