Глава 8. Эля
У Эдика нынешняя жена врач. Женился в первый раз на учительнице. Не заладилась их жизнь с самого начала, разошлись. Со второй женой вместе работают. Живут, душа в душу. Может, на самом деле род Анджиевских принимает только медиков? Да покойный Юрочка в гробу перевернулся бы, узнав, что его дочь нарушила семейную традицию. Нехорошо это! Старшая внучка Ира, на десять лет раньше Эли родилась, тоже врач. В больнице работает, на «скорой» подрабатывает. Замуж вот пока ещё не вышла... Да когда ей? Трудится день и ночь. Маша, жена (вдова уж!) Юры, — стоматолог. Она шутит: курица — не птица, стоматолог — не врач. Так, не так, а всё равно — медик. В военной части, где Маша работает, её уважают. Солдаты с удовольствием у неё зубы лечат. Говорят, что у Марии Николаевны рука лёгкая.
Ядвига Леонардовна сидит у невестки на кухне. Они пьют чай и обсуждают то, что уже целый месяц не оставляет их в покое.
— Что ей вздумалось? — в сотый раз задаётся одним и тем же вопросом Ядвига Леонардовна. — Не понимаю, в кого она такая экстравагантная? Неужели... — она обрывает себя на полуслове.
Но Мария Николаевна и без того знает, кого имеет в виду свекровь. У Михаила Германовича был младший брат. На него возлагались большие надежды как на будущего доктора. Но случилась революция. Марк, не доучившись, бросился в пучину этого хаоса, грязи и крови. И ладно бы хоть медиком воевал! Нет, комиссаром погиб где-то... Воспоминания о Марке обычно заканчивались горестным молчанием.
— Эля всегда любила рисовать. И получалось у неё очень неплохо. А какие замки лепила она из песка, помните? — в очередной раз Мария Николаевна пытается объяснить поступок дочери.
— Ну и что? Врачам никогда не было чуждо искусство! Михаил Германович великолепно играл на скрипке, если ты помнишь. Это помогало ему поддерживать руки в форме. И мальчики учились игре на фортепиано. Но это не значит, что они должны были стать музыкантами.
— Да, конечно помню. Ну, в конце концов, девочка сделала свой выбор, и мы должны с этим считаться.
Мария Николаевна — хорошая невестка. Она редко перечит властной Ядвиге Леонардовне. Но сегодня у неё был трудный день, она очень устала и ей не хочется переливать из пустого в порожнее. У Элички характер бабушкин. Если уж что втемяшит себе в голову, ничем её не переубедишь. Сказала, что будет архитектором, а не врачом и баста! Что ж, материнское дело — помогать дочери, а не становиться на пути. Пусть учится. Вон какая довольная приехала сегодня из института. Первый день занятий, говорит, прошёл интересно. Правда, ребята ещё в колхозе перезнакомились, а она одна пока. Ничего! Эля девочка общительная, успеет найти себе друзей. Всё-таки политехнический институт — мальчиков должно быть много. А в колхоз ей совершенно незачем ехать. Слава Богу, у них есть возможность освободить девочку от этого наказания — Иришка у своей подруги сестре справку достала. Вот, кстати, Ириша так и не смогла найти себе жениха в мединституте. Там парней — раз, два и обчёлся. Может, оно и к лучшему, что Эля в политехническом будет учиться. Глядишь, побыстрее найдёт замену своему непутёвому Лёньке Жукову. Вот ведь, привязался! В школе ещё заметил красивую девочку. Проходу ей не давал, пока не стали встречаться. Старше Эли на три года. Сейчас в сельхозинституте учится на третьем курсе. Спортсмен. Ох, не нравится этот боксёр Анджиевским! Категорически не нравится!
Размышления женщин прерываются криком с улицы:
— Эля! Эля! Выходи!
— Вот ещё! Лёгок на помине! Только о нём подумала! — досадливо морщится Мария Николаевна.
— Не поминай чёрта всуе! — недовольна и Ядвига Леонардовна. — С этим тоже нужно считаться, Маша?
— Ну, а что делать, Ядвига Леонардовна? Не запирать же мне дочь на замок, всё равно по-своему сделает. Этим уж она, извините, в вас — ни дать, ни взять...
Бабушка и сама знает это. Но она — это она. На такого вот Лёньку в своё время и не взглянула бы...
— Эля! Эля! — не умолкает голос на улице.
Из окна кухни со второго этажа очень хорошо не только слышно, но и видно парня. Он взгромоздился на детскую качелю и, раскачиваясь на ней, вызывает свою подругу. Соседка с верхнего этажа стандартной хрущёвской пятиэтажки высунулась из своего окна и так же, как Лёнька, не стесняясь, кричит во всю мощь своего голоса:
— Ты чего разорался, а? У меня, может, ребёнок спит, а ты орёшь во всю глотку? — потом вдруг завизжала, как резаная: — А ну, немедленно слезай с детской качели, окаянный, раздавишь!
Лёнька и не подумал пошевелиться. Он поднял голову вверх и негромко, лениво процедил:
— Закрой пасть, ребёнка простудишь!
Женщина и вправду захлопнула на минуту рот, пытаясь осмыслить услышанное. Но быстро придя в себя, она снова закричала:
— Ах ты, хам! Да я сейчас милицию вызову! Это ж надо, девчонка вроде порядочная, а с такой шпаной связалась! И куда мать смотрит?
Ядвига Леонардовна с неодобрением поглядывает на невестку, ожидая её реакции. Мария Николаевна не выдержала. Она вошла в зал и произнесла ледяным тоном, обращаясь через дверь к дочери, закрывшейся в своей комнате:
— Элеонора! Выйди на минуту, пожалуйста!
Эля в этот момент наводила порядок в ящиках своего письменного стола. Она не слышала криков Лёньки, потому что окно спальни выходит не на детскую площадку. Но Лёнька и сам сообразил, что подруги нет в кухне. Он поменял дислокацию, и вот его крик раздаётся уже со стороны спальни девушки:
— Элька! Выйди!
Эля быстро всё поняла, взглянув на мать. Она чмокнула её в щёку и сказала:
— Мамуля! Я на одну минуту!
— На одну, не более! — с металлом в голосе ответила Мария Николаевна дочери.
Эля, сменив домашние шлёпанцы на осенние туфли, накинула на себя лёгкий плащ и выскочила из квартиры. Мария Николаевна вернулась в кухню к свекрови.
— Муся! — страдальчески наморщив лоб, сказала Ядвига Леонардовна. — Ну, разве можно допускать такое?
— Но, если она не выйдет, он будет кричать до утра, пока Эля не поедет в институт, поверьте мне, Ядвига Леонардовна!
— Надо же что-то делать с этим!
— Я понимаю, но что делать?
— Ах, Боже мой! За что такое наказание?
В это время открылась дверь, и появилась Эля с цветком розы. Вид у неё был сияющий.
— Вы всё ещё чай пьёте? — только сейчас она заметила, что чаепитие с тортом, устроенное по случаю первого дня её занятий в институте, продолжается уже не один час.
— Откуда цветок? — не отвечая на вопрос внучки, задаёт встречный бабушка.
— Подарок по тому же случаю, что и ваше чаепитие.
— Батюшки! Наш кавалер настолько галантен, что не побоялся исколоть руки, срывая розу на клумбе? — неподдельное удивление Ядвиги Леонардовны приводит Элю в восторг.
— А ты думала? Разве я не заслуживаю этого? — Эля подбегает к бабушке, обнимает её, кладёт свою красивую чёрненькую головку, увитую мягкими кудрями, к ней на плечо.— Ты неподражаема, Ба! В октябре — на клумбе розы...
Все знают, что в октябре в Красноярске на клумбе вряд ли сыщешь розы. Парень, явно, купил цветок у торговцев на рынке.
— Ах ты, подлиза! Пойдём, проводишь меня домой!
Ядвига Леонардовна прекрасно понимает, что внучка любым способом сейчас выпросит у матери часок на прогулку с другом. Та вряд ли сумеет отказать. А это непедагогично! Таким образом свекровь решает помочь и невестке, и внучке.
— Мамуля! Я ненадолго! — радостно сообщает матери дочь.
— Эля! Уже смеркается. Проводи бабушку и дотемна вернись домой. Не смей нигде задерживаться.
— Хорошо, мамочка, как скажешь!
Эля помогла бабушке одеться, и они отправились домой к Ядвиге Леонардовне. Идти было недалеко, поскольку квартира, где жили свекровь и старшая дочь Марии Николаевны Ира, находилась в соседнем доме. И нужно было пересечь детскую площадку, чтобы довести бабушку до места, посадить в лифт и дождаться, пока она помашет из окна своей кухни на седьмом этаже. Мария Николаевна знала, что после этого Эля до темноты будет стоять у подъезда или на площадке между этажами со своим ненаглядным другом. Но у матери уже не было сил читать нравоучения дочери. Потому что рано утром надо снова трястись в переполненном автобусе на работу. Завтра следует забежать к командиру санчасти и напомнить ему, что в ближайшее время она не сможет выезжать в командировки. Потому что дочь стала студенткой и хотя бы первые месяцы надо последить за её режимом. Бабушка уже не в том в возрасте, чтобы контролировать Элю. А ту не заставишь поесть, она и не вспомнит. Наживёт язву, не дай Бог! Мать в заботах. Это у дочери самое счастливое и безоблачное время — юность. Ах, если бы молодость знала, если бы старость могла!
Свидетельство о публикации №215072501638