16. Время резких перемен

I

Словечко "спичрайтер" попало в русский язык относительно недавно, но стало уже вполне знакомым. Означает оно, в точности в соответствии со своим английским написанием (англ. speechwriter) — некое занятие, состоящее в том, чтобы составлять тексты речей, выступлений и прочего для каких-нибудь важных лиц - политиков, общественных деятелей или бизнесменов.

Но вот другое английское слово - “ghostwriter”-“ буквально "писатель-призрак", а по смыслу "писатель-невидимка" - в русский покуда не попало.

В английском же это понятие тоже означает занятие, похожее на "спичрайтера" - только что "невидимка" пишет для своего патрона не речи, а статьи или даже целые книги, которые патрон только подписывает.

Тут, как и везде, все зависит от квалификации.

Попасть в “авторы-невидимки” главы государства - дело очень трудное, а уж суметь сделать это в 20 лет - неслыханный профессиональный успех.

Тем не менее, Луиджи Барзини это удалось.

Он родился в 1908 - а в 1928-ом году вошел в команду, написавшую "автобиографию" Бенито Муссолини, нацеленную на американскую аудиторию.

Его партнерами в этом предприятии были известная нам Маргарита Царфати, брат диктатора, Арналдо Муссолини, и - в какой-то степени - Ричард Чайлд, бывший посол США в Италии.

Для того, чтобы попасть в такую кампанию, требовались и связи, и способности - и Луиджи Барзини всем этим располагал в огромных количествах. Его отец, Луиджи Барзини-старший, был одним из самых известных журналистов Италии.

Истинный искатель приключений, он прославился своими сенсационными репортажами - например, с фронтов русско-японской войны 1904-1905 - а потом, в 1907, сопровождал принца Боргезе в его умопомрачительном автопробеге от Пекина до Парижа.

Все это предприятие заняло два месяца, дорога шла, через Манчжурию и Сибирь, в пределы центральной России, и далее, в Европу - и путешествие стало мировой сенсацией.

Барзини примкнул к фашисткому движению, и очень там продвинулся - с 1923 и по 1931 был главным редактором газеты “Corriere d'America”, издававшейся в США как рупор режима Муссолини.

A eго сын, Луиджи Барзини-младший, учился в США в Колумбийском Университете, поработал как репортер в паре нью-йоркских газет, включая "New York World" - и потому-то и был привлечен Маргаритой Царфати и Арналдо Муссолини к сотрудничеству - ну кто же лучше Барзини-младшего мог знать, как правильно подойти к американской публикe ?

Pабота в таком проекте оказалась мощным карьерным толчком.

Так что когда в 1931 году Луиджи Барзини-младший в первый раз в жизни приехал в Германию, то он прибыл туда в качестве корреспондента сразу нескольких газет. Он был молод, весел, талантлив, с карманами, полными деньгами, и сердцем, полным надежд.

Берлин его поразил.

II

Курфюрстендамм, берлинский бульвар, задуманный как эквивалент Елисейских Полей в Париже, был полон ожившими персонажами книг де Сада[1] и Захер-Мазоха[2].
Там дефилировали мужчины, переодетые женщинами, женщины, переодетые мужчинами, женщины, одетые маленькими девочками, и женщины, одетые в обтягивающие кожаные костюмы, в высоких сапогах, и с хлыстами всевозможных фасонов.

Барзини увидел безногих ветеранов на каталках, отталкивавшихся от тротуара кулаками, и слепых ветеранов, грудь которых украшали Железные Кресты, полученные за подвиги в Великой Войне, и грязных и заросших небритыми бородами ветеранов, кутавшихся в лохмотья своих военных мундиров - и все они просили милостыни.

Вперемежку с ними в толпе толкались сутенеры, предлагающими все, что угодно - маленьких мальчиков, маленьких девочек, крепких молодых людей любой сексуальной ориентации, нежных барышень, готовых на что угодно - и, как подозревал Барзини - даже животных, лишь бы только это маленькое увлечение кого-нибудь из "потребителей" подкреплялось бы еще и кредитоспособностью.

Ему даже рассказали о рекорде - экстатическую часть акта любви следовало свершить в шею гусака, которому за мгновенье до этого снесли голову[3].

Предположительно, этот тонкий изыск соединял сразу и садизм, и некрофилию, и скотоложество, и содомию в одно целое - и нигде до такого не додумались.

Ну, кроме Берлина ...

Луиджи Барзини почти не знал немецкого, в Германии был в первый раз в жизни, и гадал - откуда это все взялось, и какая Германия все это породила ?

Понятно, что под безупречной правильностью военных парадов в Берлине при Бисмарке - как и под небрежной элегантностью аристократических балов в Лондоне при королеве Виктории - таилось немало грязи, и время от времени и та, и там случались скандалы, и какой-нибудь более или менее известный человек оказывался изгнан из общества и уезжал в добровольное изгнание, чтобы поселиться где-нибудь.

Это " где -нибудь" могло оказаться виллoй в Ницце, или на Капри - во Франции и в Италии на такие вещи все-таки смотрели снисходительнее.

Однако и Англия, и Германия, и Франция, и Италия оставались обычными европейскими странами, с определенной нормой в отношении и к нравственности, и даже к внешним приличиям.

Сейчас, в Берлине, это было не так ...

И стоило отьехать от центра города куда-нибудь ближе к окраинам, как впечатление ненормальности еще и усиливалось.

Барзини видел людей, одетых во что-то вроде военной формы, с повязками на рукавах. Они нередко шли маршем, построившись в колонны, и над ними реяли разные флаги. Иногда - флаги кайзеровской Германии, иногда - национал-социалистической партии, а иногда - красные знамена, украшенные сeрпом и молотом.

У подножия бронзовых монументов, воздвигнутых в честь германских героев, неизвестных итальянскому журналисту, собирались митинги, и ораторы произносили там речи, которыe он не понимал.

Однажды Барзини увидел на улице грузовик, остановившейся возле приемной частного врача. Он даже помог одному из бойцов дохромать до входа. Похоже, что ничего страшного не случилось - подопечный Барзини жестами обьяснил ему, что просто подвернул ногу.

Другим повезло меньше - с грузовика снимали носилки с наспех перевязанными ранеными. А на расстоянии, где-то вдалеке, слышались крики и выстрелы.

Луиджи Барзини даже показалось, что он различил пулеметную очередь.

III

В следующий раз он попал в Берлин в 1934. Курфюрстендамм было не узнать - садовники его преобразили. Тротуары были только что не вылизаны, повсюда царила безупречная чистота, полицейские, важные и снисходительные к человеческим несовершенствам, следили за порядком.

Изменилась и толпа - теперь она состояла из военных в превосходно отглаженной форме, деловых людей, и государственных чиновникив - их было трудно отличить друг от друга, так как и те и другие одевались хорошо и консервативно, и не расставались с портфелями, явно полными важных документов.

А еще в толпе попадались немолодые важные господа, часто с бритыми головами, украшенные мощными загливками, насаженными на широкие плечи.

Были тут и нарядные женщины, спешившие за покупками, и элегантно одетые молодые дамы, глядя на которых, Луиджи Барзини никак не мог решить, кто же они.

Актрисы, аристократки, куртизанки высокого полета ?

Во всяком случае, все они выглядели одинаково неприступно - но у Луиджи Барзини не было времени исследовать этот вопрос поближе.

Он торопился - у него была важная встреча, на которую нельзя было опаздывать.

В этот день новый рейхсканцлер Германии, Адольф Гитлер, принимал избранную группу иностранных журналистов в здании Кроль Оперы - здесь после пожара здания Рейхстага проходили парламентские сессии.

Встречу устроили в фойе, журналистов было всего четыре или пять человек - пригласили только избранных - так что главу правительства можно было рассмотреть с близкого расстояния.

Впечатление он производил странное.

Больше всего Барзини поразили его усы. В отличие от портретов, у них обнаружилось как бы третье измерение - они торчали над губой фюрера, и выдавались вперед так, что достигали уровня кончика его носа.

Луиджи Барзини решил, что больше всего новый лидер Германии похож на клоуна из какого- нибудь дешевого бурлеска. Особенно помогала этому впечатлению косая челка, зачесанная явно под Наполеона - контраст между такой челкой и совершенно ординарным лицом под ней производил комическое впечатление.

К 1934 году Барзини уже многое повидал, и очень многое видел видел очень близко, образ мыслей его стал очень далеким от “... должной восторженности хорошего фашиста ...” - и он решил, что Гитлер выглядит даже смешнее, чем Муссолини.

Положительно, человек, стоящий перед ним, Бисмарка не напоминал.

Он был одет в форму СА, с повязкой на рукаве, и в плохо сидящие на нем бриджи, и сапоги - как показались Барзини - были Гитлеру явно велики. Наверное, он скоро исчезнет - его идеи были слишком примитивны, его подход к решению проблем Германии был патентовано абсурден, а его шансы на успех в преобразовании Германии были примерно такие же, какие были у Муссолини в его борьбе за построение Новой Римской Империи.

И тут Гитлер повернулся к Барзини, тряхнул его руку - и разразился речью, обращенной прямо к нему.

Очень может быть, что он выражал уважение к дуче, или благодарил его за помощь, оказанную партии национал-социалистов до ее прихода к власти, или выражал восхищение моделью государства, построенного Муссолини в Италии - в общем, все может быть.

Барзини говорит, что не раз задумывался над тем, что же все-таки сказал ему фюрер, и как сказанное могло бы повлиять на общий ход событий, если бы только он, Луиджи Барзини- младший, передал бы слова фюрера нужным людям в Италии.

Но передать их он не смог, потому что ничего не понял. Хотя вообще-то к 1934 Барзини свой немецкий несколько улучшил.

Но все-таки не настолько, чтобы понять бурную речь, произнесенную на нижнебаварском.

IV

“Раздумья” Барзини о том, что он, так и не передав дуче слов Гитлера, "... может быть, изменил ход истории ...", не следует принимать так уж всерьез.

Oн был ироничным человеком, и свою иронию охотно направлял и на себя - a cвоими размышлениями на эту тему поделился только лет через двадцать после того, как окoнчилась Вторая Мировая Война.

Нет, Луиджи Барзини не пресек линий коммуникации между Италией и Германией - несмотря на языковой барьер, в этих странах было кому поговорить друг с другом. Проблема была скорее в содержании таких бесед - и надо сказать, тут была серьезная разноголосица.

Приход Гитлера к власти в конце января 1933-го года оказал влияние на многое, и в числе прочего повлиял и на итальянскую внешнюю политику.

Можно даже сказать, что это событие повлияло лично на Муссолини.

Уже потом, через несколько лет, на закате жизни и совсем в других обстоятельствах он говорил, что в будущем срок правления его наследников должен быть ограничен 10-ю годами. Или, может быть, 14-ю - но, тем не менее, как-то ограничен.

Биограф Муссолини, Р.Босворт, полагает, что наилучшим вариантом для Бенито Муссолини были бы два срока по 5 лет[4].

B этом случае он ушел бы в отставку в октябре 1932, в памяти потомства остался бы как человек, сделавший наряду со злом и немало хорошего, и - самое главное - НЕ вступивший с союз с Германией.

Этот союз вовсе не был предопределен.

Да, Гитлер еще с 1922 был полон восхищения перед "... гением дуче ...", и действительно, в своей программе копировал многие элементы программы фашистской партии Италии - и сокращение бюрократии, и усиление роли государства, и "... сокрушение левых ...", и так далее - но все это было вполне обычно для любой европейской партии крайне правого толка.

Что до правых партий Германии - у них имелась и некая дополнительная черта, которая затрудняла сотрудничество с Италией.

Об этом явлении, пожалуй, стоит поговорить подробнее – у него были глубокие корни.

Великий немецкий поэт, Герих Гейне, умер в 1856, не дожив до создания Бисмарком его Второго Рейха.

Но в наследии Гейне есть, в числе прочего, интересное стихотворение под названием "Ослы-избиратели", в котором описывается некий парламент, доминирующее положение в котором занимает партия старо-ослов.

Она совершенно подавляет своих конкурентов, партию лошадей - а все потому, что необыкновенно гордится чистотой своей ослиной крови.

И когда какой-то осел всетаки решил поддержать кандидатуру коня, партия старо-ослов обвинила его в предательстве и измене, добавив, что он, скорее всего, вовсе и не осел:

“Готов об заклад я побиться,
Что ты не осёл, что тебя родила
Французской земли кобылица.
Иль ты происходишь от зебры — готов
Я это поддерживать мненье;
Затем по гнусливому голосу ты
Еврейского происхожденья ...”.

Ну, а если нельзя доказать, что провинившийся осел все же рожден не французской кобылицей, а как-то более обычно, то он виновен в том, что его ослиность всего лишь рассудочна:

“Но если всё это неправда — осёл
Ты только сухой и холодный,
И чужды тебе глубь ослиной души,
Её мистицизм благородный ...”.

Гейне, в общем-то, весьма ядовито описывал современный ему парламент Пруссии, и идущие там дебаты - если в словосочетание "... глубь ослиной души ..." вместо "ослиной" подставить "германской", то получится очень похоже, вплоть до крайне подозрительного отношения к “французским кобылицам”.

Однако поэт Гейне умер в феврале 1856.

А вот Антон Дрекслер был на год моложе Муссолини, основатель Немецкой рабочей партии («Deutsche Arbeiterpartei»; DAP), которую позднее, под названием НСДАП, возглавил Гитлер, утверждал, что итальянцы принадлежат к “средиземноморской расе”[5], уступающей арийцам по всем статьям, что фашизм - это еврейское изобретение, и что сам основатель движения фашистов, Бенито Муссолини, как-то очень уж подозрительно похож на еврея[6].

Что и говорить - атмосфере дружбы это не способствовало.

V

Положение несколько изменилось в 1927 - итальянский консул в Мюнхене сообщил по начальству, что Адольф Гитлер чуть ли не единственный, кто в среде правых партий ставит Италию высоко, и считает ее возможным союзником в борьбе с Францией.

А в интервью с итальянским журналистом на вилле семьи Бехштейн[7] Гитлер предсказал неизбежное сближение между фашистской Италией и новой Германией, которая непременно возникнет в ближайшем будущем.

И эта новая Германия уже в 1930 стала обретать вполне видимые очертания - президент итальянской торговой палаты в Берлине, Джузеппе Ренцетти, докладывал в Рим, что 107 мест, полученных НСДАП на выборах в Рейхстаг - это только начало.
В этой связи возникли уже серьезные вопросы.

Победа национал-социалистов в Германии, предсказывал v 1931 Дино Гранди, создаст большие затруднения, потому что Германия будет стремиться к аншлюсу (нем. Anschluss — присоединение, союз) с Австрией. И в итоге на альпийской границе окажется не слабая страна под итальянским влиянием, а мощная держава, с населением вдвое больше, чем в Италии.

Тут уж просто пришлось подумать о будущем - и Муссолини завел определенные связи и с Гитлером, и с Герингом - но делалось это все на сугубо личной основе, вне официальных каналов. Однако все попытки Гитлера устроить встречу с Муссолини неизменно отклонялись.

И тем не менее, Гитлер в 1932 сказал, что после прихода национал-социалистической партии к власти, Германия и Италия непременно установят союз, который будет длиться десятки лет, или, по крайней мере, "... до тех пор, пока я жив ...". Ну, а в январе 1933-го года Гитлер стал рейхсканцлером.

Слова можно было ставить на почву реальности.

**

Примечания:

1. Маркиз де Сад (фр. marquis de Sade) — французский аристократ, писатель и философ. Он был проповедником абсолютной свободы, которая не была бы ограничена ни нравственностью, ни религией, ни правом.
2. Леопольд Риттер фон Захер-Мазох (нем. Leopold Ritter von Sacher-Masoch) - австрийский писатель, на основе творчества которого возник термин "мазохизм".
3. Europeans, by Liugi Barzini-Jr., Simon and Schuster, New York, 1983, page 75.
4. Mussolini, by R.Bosworth, page 264.
5. Средиземноморская раса (англ. Mediterranean race) — подраса (антропологический тип) в
составе европеоидной расы. Выделена под названием homo mediterranaeus французским социологом Ж. Лапужем в конце XIX в. В первой половине XX в. термин широко употреблялся антропологами.
6. Mussolini, by R.Bosworth, page 266.
7. Хелена Бехштейн, совладелица знаменитого предприятия, изготавливавщей рояли. Она
была поклонницей Адольфа Гитлера, очень ему помогала и деньгами и знакомствами в избранном обществе Германии.