Аист

ИРИНА КАШАЕВА - http://www.proza.ru/avtor/metelica - ТРЕТЬЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ОТЗВУКИ ГРУСТИ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

"Да иди же, Алёшенька, иди. Поздно очень, да и твои заждались давно" - шептали её губы, но глаза... Её бирюзовые глаза ласкали меня своим ясным и тёплым светом, говоря обратное: "Останься... Останься со мной..."

"Маруся... Позволь мне остаться..." - возразил я, обняв её.

Маруся безотчётно ко мне прильнула... Тепло её худенького тела передалось мне и вместе с ним - тревога...

"Нет, иди. Там ведь у тебя семья, сын. Иди. - шепнула она, справившись со своим минутным порывом. - Я буду ждать тебя. Я... и он тоже" - смущённо улыбнулась Маруся, прижав мою ладонь к своему уже заметному животу, чмокнула меня в щёку и убежала в дом... Я смотрел ей вслед, и чувство неясной тревоги окутало душу, да так, что больно защемило сердце...

"Беги! Беги за нею! Прижми её к себе и не отпускай никогда! Ты любишь её и своего ещё не родившегося ребёнка любишь! Почему ты должен жить с той, другой, если Маруся - твоя жизнь?" - крикнул кто-то в моей голове так, что сердце вновь защемило. Но... здравый (здравый ли?) смысл всё же возобладал, и я споро зашагал домой, обдумывая на ходу предстоящий и весьма нелёгкий разговор с женой.

Завтра... нет, уже сегодня я объясню всё Зинаиде, соберу вещи и уйду к Марусе. Зина поймёт, ведь она знает: не люблю я её. Одну её люблю, Марусю, ей принадлежит моё сердце и моя жизнь. Ещё до женитьбы любили мы друг друга, на Зине меня насильно женили. Согласен, сам виноват. Бежали б тогда, перед свадьбой, с Марусенькой... Всё б по-другому было... А теперь... Заплаканные, несчастные глаза жены, её тяжёлое, выматывающее душу молчание... Непослушные ноги, не желающие идти домой поутру от Маруси, слова, застрявшие комом в горле, когда жена встречает меня на рассвете и я не знаю, что ей сказать... Пора со всем этим покончить, пора... Зина поймёт. Маруся... После моей свадьбы она ушла из деревни и поселилась в лесу, в одинокой избушке старой знахарки, бабки Матрёны. Я пытался забыть её, да не смог, видно... Разве мог я прожить без её больших бирюзовых глаз, без её улыбки, без нежного голоса, без её любви, изменившей весь мир вокруг? Я нашёл Марусю и несмотря на её протесты стал довольно частым гостем в их доме... Плача на моём плече, она шептала, что любит, но никогда не станет разбивать семью... Моя двойная жизнь продолжалась около года. Зинаида родила сына. А Маруся... Маруся беременна... Я люблю её и нашего ребёнка... Я готов ради них на всё. Сегодня, сейчас я обьясню всё жене и уйду к Марусе... А сын... сын поймёт, когда вырастет...

Зинаида не спала, ждала меня. Она сидела на кровати, легонько качая детскую люльку. Взглянув на меня, жена поцеловала сынишку, накинула шаль и молча вышла. Ожидая Зину, я думал. О ней, о себе, о своей Марусе. О том, как дорога мне моя милая, как мила она и как красива. Я любил наблюдать, как она, распустив на ночь волосы, расчёсывает их старым деревянным гребнем. Густые блестящие косы цвета пшеницы покрывают всю её, пряча от моего жадного взгляда... Взглянув на меня, моя милая, смущённо улыбнувшись, тушит керосиновую лампу...

Над бедной избой бабки Матрёны, на старой берёзе поселились аисты. Совсем недавно у них появились птенцы. Трогательно и забавно наблюдать, как родители кормят их из клюва, как согревают их по очереди своим телом, так как холода уже наступили...

Хлопнула входная дверь и вошла жена. На её лице, обычно непроницаемом и печальном, блуждала странная улыбка.

"Ложись спать!" - крикнула она.

"Зина, послушай. Я Марусю люблю... Ухожу к ней... - тихо, но твёрдо произнёс я. Она молчала. Просто молчала и всё... Лишь руки её беспокойно теребили подол фартука. - Зина, я люблю Марусю и ухожу к ней. Прости".

Медленно подняв на меня бледное, покрытое багровыми плитами лицо, жена осклабилась и внезапно захохотала.

"Маруську любишь? Да ведь сдохла она, твоя полюбовница!" - рыдая и безобразно хохоча мне в лицо, она выглядела безумной... Что было дальше, я припоминаю с трудом, словно тот отрезок частично времени выпал из моей памяти. Помню, как жена бросалась на колени, валялась в ногах, не подпуская меня к двери. Помню, как она совала мне в лицо сонного и орущего сынишку, помню, как внезапно она затихла, произнеся мне вслед:

"Живая или мёртвая - всегда я на пути твоём буду..."

Помню юный рассвет, окрашенный в кроваво-алые краски пламени, бушующего на краю леса и... крики:

"Ведьма старая горит!"
"У-у-у, проклятущая!"
"Туда тебе и дорога!" - неистово ликовали сельчане, приплясывая возле страшного костра, в который превратилась избушка старой Матрёны...

"Маруся!" - закричал я и не помня себя бросился туда, в пекло ... Кто-то из сельчан встали у меня на пути, сгребли в охапку, не позволив войти в горящий ад... Помню, как крепко связанный верёвками я выл и катался по траве... Потом... Потом я молча смотрел, как у избушки рухнула крыша и... и думал о том, что это сон... Кошмарный сон... сейчас я проснусь и всё будет по-прежнему... Страшное пламя тем временем перекинулось на старую берёзу, набросившись на гнездо аиста, и вмиг охватило его... Я видел, как метался в пламени аист, пытаясь сбить крыльями огонь, охвативший его любимую... Она, закрыв собою птенцов, так и не встала с гнезда... Бедный аист долго кружил над полыхающей берёзой, долго чернел в пламени обгоревший силуэт его подруги...

"Это не может быть правдой... Это сон... сон. Я проснусь и всё будет по-прежнему... И Маруся, и аисты..."

Сверкнула молния. Осеннее небо, нахмурившись, тревожно потемнело и задрожало. Грянул гром, предрассветный мир осветили яркие, короткие вспышки. Холодные дождевые слёзы яростно хлынули с небес, пролились нескончаемым серым потоком. Вода, накрыла огромный полыхающий костёр, обрушилась на головы людей, беснующихся вокруг него... Люди кричали, они бежали домой, напуганные поздней осенней грозой. Обо мне все забыли. Связанный, я сидел, прислонившись к большому обгоревшему пню, и ждал смерти. Потерял любимую... потерял своего ребёнка... Зачем жить дальше... Вот сейчас молния ударит в чёрный пень, бывший недавно стройной красавицей-берёзой и... И всё...

Внезапно я услышал шаги сзади... Кто-то быстро развязал мои руки. Обернувшись, сквозь дождевую пелену я разглядел старую Матрёну. Споро и всё так же молча старушка распутала мои ноги. Небывалая радость накрыла меня с головой, не мог я ещё поверить...

"Бабушка, так вы с Марусей спаслись? Вы живы?" - шепнул я, еле ворочая непослушным языком... Старая женщина подняла на меня глаза, в них заблестели слёзы... Она отрицательно покачала седою головой... Плечи её опустились и горько задрожали. Отвернувшись, старушка засеменила к пожарищу и скрылась....

"Неприкаянная душа... Как и моя бедная Маруся..." - мелькнула вялая, отрешённая мысль... Почему я не пошёл за нею тогда? Не знаю... Не могу ответить на этот вопрос даже самому себе... Я поднялся с мокрой чёрной земли, пошёл... Куда? Не знаю...

Недалеко от мёртвой сожжённой берёзы я наткнулся на погибшую птицу. Она была черна от копоти, сильно обгорела... Слёзы подступили к горлу, и я упал на колени перед мёртвым аистом... Перед его храбростью и величием... Рука коснулась его изуродованного тела...

"Приятель... И ты пострадал... Потерял любимую... потерял детей... Прости, друг... прости, если сможешь..." - произнёс я вслух и не узнал своего голоса... Мне показалось вдруг, что птица дрогнула под моей ладонью... Да, он жив ещё, но умирает... Сняв рубаху, я завернул в неё аиста, осторожно взял его на руки  и пошёл домой. Дождь между тем кончился, утреннее небо сияло. Аист на моих руках не подавал признаков жизни.

"Ничего, друг, ничего... Ты только дыши..." - шептал я, глядя в погасшие глаза птицы... Возле моего дома кричала и галдела людская толпа. Многие из них плакали... Тёща, мать Зинаиды, каталась по земле и выла, как воет раненая в сердце умирающая волчица. Шурин, брат жены Степан, подошёл ко мне.

"Падаль ты, не мужик. Провались пропадом!" - люто ощерясь, прохрипел он. Не понимая, в чём дело, я остолбенел.

"Пошёл с глаз, убивец! Пришибу!" - прохрипел вновь Степан. Я пошёл прочь. Настёнка, соседская девчушка, догнала меня.

"Дядя Лёша, беда случилась. Тётка Зинаида... того... Задушилася она... " - пробормотала девчонка и заплакала... Я просто онемел... Ноги сами принесли меня к родительскому дому. Мать топила печь. Не спрашивая меня ни о чём, она молча посторонилась, пропуская меня в дом. Расстелив старенький половичок возле печи, я осторожно опустил на него аиста. Мама молчала, молча взглядывая на меня и вытирая глаза кончиком чёрного траурного платка. Добрая, добрая моя мама! Она, не спрашивая меня ни о чём, занималась своими повседневными делами. Отец курил свою махорку, изредка вёл со мной беседы про урожай, например. Или про то, какая выдастся нынешний год зима, или каким будет предстоящее лето... Ни единым словечком не напомнили они мне о покойной жене или о Марусе...

На похороны Зины пойти я не посмел. Мама с батей пошли, да прогнали их оттуда, жестоко оскорбив стариков... Я очень скучал о сыне, с горечью понимая, что не видать мне его больше... Аист тем временем пошёл на поправку. Топорща и стараясь опираться на обгоревшие крылья, гордая птица уже неуверенно пыталась ходить по избе, клевала зерно с пола, подбирала добытых мною червячков. Она любила подолгу стоять у маленького низкого оконца, глядя на улицу. А может быть, аист вспоминал небо, в котором был  счастлив, кто знает...

Однажды, зимним розовым утром нам кто-то робко постучал в окно. Мама, вытерев руки о фартук, пошла открывать. И... о чудо... С нею вместе в избу вошла старая Матрёна с каким-то свёртком... Я лишился дара речи...

"Проходи, проходи, Стеша. Гостьей будешь" - обратилась к ней мать.

"Стеша? Как Стеша?" - изумился я.
Та, которую назвали Стешей, молча прошла, положив свёрток на стол.

"Принимай дочку, Алексеюшка. Стара я стала, боюсь не удержу да и уроню девку. Подойди, не бойся. " - улыбнулась мне старушка.

"Как дочка? Чья? Моя? Откуда?" - забормотал я, не веря своим глазам.

"Я родная сестра Матрёны, что в пожаре погибла. Похожи мы были, однако не знались всю жизнь, хотя и близняшки. Ты не можешь знать меня, в младости из деревни-то ушла. Живу за лесочком. Приметив, что изба сестры горит, туда ринулась... Глядь - тут ты связанный... Распутала тебя - и на пожарище... Может, живой кто, думала... Матрёну мёртвую нашла, а вот Маруся... Маруся шибко обгорела, но была жива ещё... Я домой за дедом-то своим и побежала... На телеге привезли бедняжку... В страшном состоянии она была... Волосы сгорели, ослепла... Ноги, живот, спина... Всё обгорело, обуглилось даже... Я ведь, милок, тоже знахарка - лечила травами её. Очень плоха была, однако... Вскоре рожать стала, крохотную девочку слабенькую родила... Дитё выжило, а вот Маруся... Померла она... Видно, последние силы на дитё потратила и померла после родов... Прости, сынок, не уберегла я её... А девка-то до сих пор безымянная... "

Я не смог бы описать вам своё тогдашнее состояние... свои чувства... Даже если б очень хотел, не смог бы... Баба Стеша тем временем развернула свёрток. Знакомые до боли бирюзовые глаза взглянули на меня, и милая улыбка озарила личико девчушки. Она пронзительно заплакала и сердце моё оборвалось...

"Стеша её зовут, Стешенька" - проговорил  я, не в силах сдержать слёз...

"Кушать, видно, хочет, сейчас я, сейчас..." - засуетилась  мама, сама не своя вся... Старушка уже собралась уходить, однако мама не позволила уйти ей с пустыми руками... Каравай хлеба, масло, сало и что-то ещё собрала она ей в дорогу. А я поцеловал её сморщенную натруженную ручку, доведя этим старую женщину до слёз...

***

"Ну вот, Стешенька. Теперь, доченька, ты всё знаешь" - смахнув слезу, закончил рассказ мой отец.

"Нет, батюшка, не всё! А аист, где он? Я его не помню вовсе" - возразила я, прижавшись к нему.

"Аист долго жил с нами, ну а потом... Потом, когда он окончательно поправился и отросли крылья, я отпустил его на волю... Долго кружил он над нашим домом, дочка... Каждую весну вижу я его... Высоко-высоко, в самой синеве неба, кружит красивая, храбрая и гордая птица... Значит, он не забывает нас... Сколько лет прошло... Тебе вот пятнадцать лет уже скоро... А он всё помнит... Иногда я любуюсь им, величественно парящим в синеве и думаю... Счастлив ли он, там, в небе... А я счастлив, ведь у меня есть ты..."