Последний лист осени

Похороны проходили буднично. И даже, как показалось Рокотову, несколько  поспешно. Работники ритуального бюро деловито выгрузили гроб, установили его на тумбы, неподалеку от вырытой могилы, и отошли в сторону. Немногочисленные родственники и знакомые усопшего, в своем большинстве такие же пожилые люди, сгрудились вокруг того, кто лежал  на последнем своем ложе. После того, как супруга и дочери оплакали его, в безуспешном желании воскресить своими причитаниями, начались прощальные речи. Как водится – говорили только хорошее, вспоминая каким добрым и отзывчивым был Николай Миронович Колесов, как не жалея себя, отдавал он все силы работе и общему делу.
Дали слово и ему, Рокотову, проработавшему с покойником многие годы в аппарате обкома партии. Что он говорил, Геннадий Ильич – не запомнил, отвлеченный навязчивой мыслью, всплывшей на кладбище. Скорее всего,  как и остальные, сказал о Колесове что-то очень хорошее, потому, что стоящий позади мужчина, тронул Рокотова за локоть и негромко поблагодарил за теплые слова.
Машинально сказав: «Спасибо!», Геннадий Ильич все так же пытался цепко удержать возникшую мысль и одновременно понять: зачем она вдруг всплыла в это час? Ответ, как и вопрос, пришел так же неожиданно. Причем – осязаемый, четкий и даже резкий. Вот оно, в реальности, – кладбище. Гроб. А в нем – сухонький и седой, со строгим и безучастным бледным лицом, некогда красавец Николай Колесов. После панихидных речей и последнего прощания, гроб накроют крышкой, опустят в могилу и рабочие похоронного бюро сноровисто засыплют землей могилу и того, кого погребли в ней. И – все! Он, Рокотов, останется в этом мире, а Колесов, перешагнувший черту бытия, безвозвратно перейдет в иной, неведомый.
Эта обжигающая реальность исхода человечьей жизни и простота ее финальной части, заставили Геннадия Ильича не то что вздрогнуть, но как-то зябко поежиться. Тем более, что мысль, зацепившись за какую-то извилину его мозга, начала, как серпантин, раскручиваться спиралью.
Вот они с Колесовом учатся вместе в индустриальном институте. Тот – на  факультете механизации сельского хозяйства, а Рокотов – промышленное и гражданское строительство. Оба были в вузовском комитете комсомола и ходили в активных студентах. Затем, по окончанию вуза, судьба разбросала их по своим участкам работы. Николай уехал в свой район, механиком одного из совхозов, а Геннадия направили  мастером в строительный трест. Затем Колесова перевели на работу инструктором райкома партии, а Рокотова избрали секретарем комитета комсомола  треста. Через несколько лет оба, движимые по карьерной лестнице, встретились в обкоме партии: один стал инструктором отдела сельского хозяйства, а другой – строительного.
Может быть, сказались схожая натура этих молодых людей или атмосфера партийной структуры с ее иерархией и чинопочитанием, но между вчерашними выпускниками одного вуза  возникло негласное соперничество. Оба проявляли рвение не только в своих отделах, но и на партийных собраниях аппарата обкома партии. И когда кого-либо из них прилюдно хвалили, то отмеченный, прежде чем зардеться, старался исподтишка, если тот был рядом, посмотреть на тайного соперника. При этом оба сохраняли друг к другу товарищеские чувства и даже делали попытки дружить семьями. Скорее всего, это бы им удалось и стало прологом если не крепкой дружбы, то прочного союза. Тем более, что оба были в равном, как в студенческие годы, положении:  никто из них друг другу не подчинялся и не был конкурентом. Так что вне стен обкома партии, за накрытым столом, молодые люди могли расслабиться. Но, это сближение – оборвала  шутка.
…В том году предстоял очередной исторический съезд партии. Поднимая политическую активность населения, или как тогда говорили трудящихся масс, в районы из областного центра периодически стали выезжать группы агитаторов и политинформаторов. К их приезду, в сельские клубы, дома культуры или в актовые залы школ усаживали местное население, которое внимательно слушало, что с трибуны говорят городские товарищи. После доклада, члены агитационной группы отвечали на вопросы – заранее  розданные местными парторганами  доверенным гражданам, из числа учителей и рабочих.
По окончанию такого просвещения масс,  парторг хозяйства или представитель райкома партии, смотря, где выступали агитаторы, приглашали их, в зависимости от времени дня, пообедать или поужинать.
В одной такой агитационной бригаде и оказались Колесов и Рокотов. Проведя встречу по обычному сценарию, пропагандистская группа, возглавляемая заведующим отделом организационно-партийной и кадровой работы Сергеем Михайлович Фоменко, была приглашена перекусить перед отъездом в город. В совхозной столовой был накрыт стол с добротной крестьянской пищей. И вот во время этого обеда (спиртное Фоменко категорически запретил выставлять), Николай встал из-за стола и зачем-то направился к   окну раздачи пищи. Пока он ходил, Геннадий, желая пошутить, взял и на виду  у всех, высыпал в компот товарища половину солонки. Ничего не подозревающий Колесов, съев первое и второе, залпом хлебнул фруктовый взвар из стакана. Последующая гримаса на его лице и вытаращенные глаза вызвали у сидевших за столом взрыв смеха. Даже завотделом организационно-партийной и кадровой работы не удержался от улыбки.
Поняв, что над ним кто-то пошутил, Николай побагровел, а потом, сообразив, что здесь не то место, где можно поднимать шум, вымученно улыбнулся. И попытался все свести в шутку. Но обиду на того, кто насыпал в его соль, – затаил. И когда Геннадий, сходив к раздаточному окошку, принес ему другой стакан компота, Николай безошибочно определил, кому он обязан всеобщим весельем.  В этот момент, он ничего не сказал товарищу. Но, направляясь к служебной  машине, выделенной им на несколько человек для поездки в район, (Фоменко на своей  «Волге» уже укатил),  сквозь зубы промолвил о том, что никогда не простит Рокотову этой выходки, Тем более – в  присутствии самого Сергея Михайловича – отвечающего  за подбор кадров. Все попытки Геннадия извиниться и сгладить инцидент – были отвергнуты. Так, молча, коллеги и доехали до обкома партии.
С этого момента, бывшие товарищи лишь безмолвно раскланивались при встрече или здоровались отрывисто и безлико. Так и повелось из года в год. Но при этом, они бдительно следили за карьерным ростом и за поощрениями друг друга. И если кто-то вырывался вперед, то второй – рвал жилы на работе и старался найти покровителя, чтобы взять реванш. Такая маньякальность, стремление негласно уязвить коллегу, со временем перекинулась на другие сферы. Если один приходил на работу в новом костюме, то и другой старался, чтобы  его наряд был в чем-то  лучше. В эту гонку со временем были втянуты жены и дети. Особенно доставалось последним: они должны были не только хорошо учиться плюс знание иностранного языка,  но и заниматься спортом и обучаться музыке. И не абы как, а так, чтобы попасть на какую-либо олимпиаду, конкурс  или получить высокий спортивный разряд.
…О том, давнишнем, соленом компоте в обкоме партии большинство давно забыло и, кулуарно, вспоминали лишь изредко, а вот про то, что Николай Миронович и Геннадий Ильич в своем противостоянии «закусили удила» – стали судачить открыто. Дело дошло до того, что их, уважаемых работников аппарата и хороших руководителей, вызвал к себе, вначале по одному, а потом обоих, секретарь по идеологии и пытался увещевать и помирить. Но и Рокотов, и Колесов отвергли все обвинения в неприязни друг к другу, вежливо улыбались в присутствии идеологического секретаря и, даже, пожали, хотя и вяло, не по мужски, друг другу руки. А, выйдя из кабинета, – молча разошлись в разные стороны.
Неизвестно, как долго продолжалось бы это соперничество, но тут в стране наступил перелом, некогда могучая Коммунистическая партия неожиданно быстро сдала свои позиции и сдулась, как воздушный шар. Наиболее шустрые ее функционеры, частично переместились в структуры новой власти, другие сноровисто ушли в бизнес, третьи возглавили различные общественные организации, которые начали плодиться, – защищая, просвещая и  поучая всех на зарубежные деньги. Колесов и Рокотов какое-то время еще поработали в структурах исполнительной власти. Затем их переместили в общественные организации, в которых они плавно перешли в разряд пенсионеров. И если прежде бывшие друзья-товарищи хотя и не часто, но встречались по работе, то, уйдя на заслуженный отдых, отдалились основательно. И, даже, как бы вычеркнули друг друга из числа знакомых.
Поэтому, смерть Колесова Рокотов поначалу воспринял отрешенно, как, скажем, сообщение по телевизору о том, что где-то там, в далекой Гватемале, произошло землетрясение. Но, получив приглашение придти на похороны своего сослуживца, Геннадий Ильич, разволновался и засуетился, чего с ним давно не было. И вот теперь, он стоит на кладбище, и смотрит, как заполняется землей могила. И нет у него, Рокотова, ни сил, ни желания внутренне порадоваться тому, что на этом этапе – он  обошел Николая Колосова. Да и вся их «мотогонка» в соперничестве друг с другом в эти минуты виделась ему в этот момент никчемной и мелочной, забравшей немало сил и  простых, хороших человеческих качеств.  Геннадий Ильич не то, что бы представил, а как бы мысленно окинул прожитые годы, промчавшиеся, как курьерский поезд, и с тоской признал, что обворовали они с Колосовым свои жизни, в глупой шутке и обиде, стараясь перещеголять коллегу и уязвить  его.  Зачем и ради чего? И стоило ли тогда, в сельской столовой, ему Рокотову, сыпать в компот соль товарищу, чтобы, обратить таким образом внимание на себя заведующего отделом организационно-партийной и кадровой работы? Неумная шутка потянула за собой такую же жизнь.
…Так думал Геннадий Ильич, застыв у могилы и опустив голову. А когда поднял ее, то увидел, как провожавшие в последний путь Николая Мироновича, скорбно потянулись к автобусу. Прежде чем последовать за ними, Рокотова почему-то бросил взгляд на стоявшую неподалеку березу. На ее пониклой, голой ветке трепетал на холодном ветру пожухлый одинокий листок.