Амнистия
Если быть точным, то шарагой эту организацию называ¬ли лишь в бригадах. А в ее конторе и официально она имено¬валась механической мастерской. Приписана была к сельс¬кому хозяйству, ремонтировала на элеваторах и хлебопри¬емных пунктах вентиляционные системы и автомобильные весы, перематывала сгоревшие обмотки электродвигателей и трансформаторов, асфальтировала площадки для приема зерна. Одним словом, мехмастерская выполняла нужную ра¬боту, зачастую получая за это почетные грамоты и перехо¬дящие знамена вышестоящих организаций. На коллективе эти символы соцсоревнования отражались в виде конвертиков с премиями, которые выдавали ко всем, так сказать, общегосударственным праздникам и к тем профессиональ-ным, которые относились к деятельности мехмастерской. Таким образом, имея неплохой приварок к зарплате, рабочие тем не менее упорно именовали свою организацию обидным словом - шарага. Хотя, если разобраться, то, по большому счету, коллектив чем-то напоминал большую семью, где все на виду и многое знали друг о друге.
Были здесь свои любимчики и те, кого просто восприни¬мали как должное, трудяги и краснобаи. Одним словом - обыч¬ный коллектив обычной организации тогдашней необъятной страны. Руководил этим семейством отставной полковник Тимофеев. Высокий, сухощавый, с сохранившейся военной выправкой, он два раза в день в любую погоду, как погра¬ничник, обходил с дозором владения мехмастерской. Из-под густых бровей, таких, как у тогдашнего Генерального секре¬таря КПСС, директор (в отличие от того) видел в своей вот¬чине все и знал, что в ней делается. Если, к примеру, он при¬ходит в гараж, а слесарь Минулин упорно не желает вылезать из смотровой ямы, якобы занятый ремонтом автомобиля и напрочь ставший глухим, когда директор задает ему вопросы, то полковник на сто процентов был уверен, что рабочий пьян. И не ошибался. Как и в том: первым или вместе со всеми токарь Нахапитов вечером садится в фургон развозки. Если первым, значит, торопится (чтобы меньше видели) запрятать под сиденье выточенные в рабочее время "левые" сгоны для дачных труб или еще что-либо. Многое еще знал и видел директор, но тем не менее в коллективе и приворовывали, и пили на рабочем месте. Таких полковник, который подменял в мехмастерской и партбюро, и местком, сам казнил и миловал, раздавая выговоры и лишая премий. Но, что удивительно, ни Белова, ни Абдулгазинова, ни других выпивох Тимофеев не увольнял, а регулярно "пропесочивал" в своем кабинете. А Сему даже возил самолично в психдиспансер излечиваться от белой горячки, но и после этого вернул в жестянщики.
...И вот, глотнув в два приема полстакана денатурата и дождавшись, когда внутри потеплеет, Сема закурил и, зак¬рыв глаза, блаженно выпустил дым.
- Слышь, Борька, банкет сегодня будет?
Корешок не ответил сразу, так как тоже, глотнув технического спирта, пережидал, пока глубоко вовнутрь провалится его, вызывающий рвотные спазмы, керосиновый запах. Он лишь закивал головой.
- А во сколько? - оживший мыслительный процесс Семена Белова начал работать с опережением, так как жидкости в бутылке оставалось лишь на то, чтобы им с Абдулгазиновым приложиться по разу.
- Как обычно, в три часа, - Борис наконец продохнул, занюхав спирт рукавом промасленной спецовки. - Если полковник не передумает.
- Этого не будет, - авторитетно заявил Белов. - Когда не¬делю назад он объявлял мне выговор, то спрашивал: почему я не могу выпивать, как все люди? Мол, по праздникам или другим торжествам. И тогда же сказал, что перед седьмым ноября, то есть сегодня, коллективно отметим эту дату. Хотя он меня выговорами задолбал, но мужик правильный - не идет наперекор народным традициям.
- Это верно, - подтвердил напарник, - сегодня нам с то¬бой амнистия будет от него.
И они засмеялись над этой традицией шараги. Заключа¬лась она в том, что мехмастерская жила как бы от праздника до праздника. В промежутках между ними ее работники бо¬ролись за выполнение планов и повышение дисциплины, ссо¬рились из-за материалов, выгодных нарядов на работу, слу¬чаев опоздания на нее и пьянок. При этом кого-то ставили в пример, а кто-то получал взыскания. Но в канун очередного праздника все забывалось и прощалось. Где-то в начале тре¬тьего часа дня женщины мехмастерской по договоренности заранее начали стаскивать в красный уголок то, что насоли¬ли и намариновали, а также закупили на рубли, собранные со всего коллектива. Это служило сигналом к тому, что шарага заканчивала изображать работу, в бригадах шли мыть руки и переодеваться. Потом в ожидании рабочие разбивались на группки, курили, балагурили, с завистью поглядывая на тех, кто уже успел, по выражению Семена, "принять на грудь". Сам он со своим Боряней были заметно на взводе, на что на¬чальник механического цеха Николай Зайченко, раздосадо¬ванный тем, что эта двоица все же обхитрила его, лишь мах-нув безнадежно рукой, сказал: "И когда вы нажретесь?!"
Ответить друзья не успели, так как в красный уголок проследовала контора во главе с директором, парторгом и профкомом, а затем позвали всех остальных.
Входили, чинно рассаживаясь на скамейки, ожидая, что скажет триумвират. А его ритуал был постоянен, как сама деятельность мехмастерской. Если праздник в календаре был отмечен красной датой, то первым слово брал парторг, а в остальные торжества главенствовал предместкома. Вот и сегодня после краткого традиционного доклада о текущем политическом моменте следующим по регламенту выступил директор. Он подвел итоги проделанной работы, озадачил ею коллектив наперед и лично отметил передовиков, на которых должны равняться некоторые несознательные члены коллектива. При этом он из-под лохматых бровей отыскал в зале Белова с Абдулгазиновым и еще нескольких бухариков и прогульщиков, но конкретизировать не стал, ибо эстафета собрания передавалась отделу кадров. Зал замирал, изнывая в сладостных надеждах. А кадровичка тем временем начинала оглашать список поощренных. Первыми шли те, кого награждали почетными грамотами. Затем следовали удостоенные премий, которые выдавали в почтовых конвертах. И замыкали этот "поминальник" бедолаги, с кого снимали, как по амнистии, выговоры за нарушение трудовой дисциплины. Здесь постоянно фигурировали два корешка, еще человек пять периодически менялись, попадая к ним в компанию.
На этом торжественная часть заканчивалась и объявлялся перерыв. Он длился, сколько требовалось, чтобы накрыть столы. За этот промежуток времени добровольцы расставляли их в П-образную фигуру, а дамская часть коллектив сноровисто и привычно ее сервировала. И начиналось чисто русское застолье: неуправляемое, с желанием как можно быстрее охмелеть и накуражиться, с сентиментальными лобызаниями вчерашних недругов и обидами, вспыхивающими невесть откуда. А потом начинались танцы под баян, который специально к такому случаю привозил из дома электрик Катков. Под его звуки в обшарпанный пол красного уголка одинаково вбивали дробь конторские туфельки и туфли, рабочие ботинки и сапоги. Всем было хорошо, и все любили друг друга. И над этим всеобщим братством восседал полковник, по-отечески наблюдая, как веселится семейство. И когда он начинал замечать, что говор за столом начинал переходить в гвалт, что один из корешков, пытаясь выйти из красного уголка, почему-то упорно натыкается на косяк, а слесари и сварщики, с тоской глядя на пустые бутылки, начинают шептаться, банкет прекращался. Всех распихивали по развозкам, наказав: утром, как штык, быть на демонстрации.
...Праздник прошел. Наступило рабочее утро. У Семы Белова после вчерашнего вновь болела голова. Он упросил одного из шоферов купить два флакона «бормотушки» - себе и другу. Выпили их из горла и развеселые попались на глаза начальнику цеха, который тут же написал докладную ди¬ректору.
- Вот, гад, опять выговор влепят, - Сема с досады плюнул на пол. - И к полковнику потянут на беседу.
- Да плюнь ты на это. - Боря улыбался радостно и многозна¬чительно. - Через полтора месяца, перед Новым годом, нам опять амнистия будет. Два раза, Сема, не расстреливают. Пойдем, я с собой бутылку самогонки припер, да ты с вином опередил. Так что не грусти...
...Шарага входила в свой обычный ритм. Один из многих в ее бытие, что чередой сменяют друг друга от амнистии до амнистии.
Свидетельство о публикации №215072500666
По чтении видится дружная производственная семья, работающая, приветливая к первым, милостивая к последним. Вспоминается политика партии тех времён - выгнать на улицу плохого работника легко, а вот воспитывать его трудно. Но нужно.
Сегодня у хозяев порядки другие. Трубка на входе в производство, и мгновенный вылет для не удержавшихся, на выходе.
Стойкие не бузят. А слабые на паперти век доживают. Казалось бы - исправляйся, кто мешает.
Ан с волчьим билетом пути перекрываются. Мигранты за воротами, не пьющие, трудолюбивые. Кто знал бы ихние биографии. А дети страны, пускай не удачные? В канавы да на кладбища?
Современное отношение к людям вызывает в памяти книгу Ф.Ницше "Антихрист". Любовь, милость к слабому... их он счёл опасными для народа, для государства. Сила, уверенность, отсутствие сантиментов, презрение слабости...
Зримо сегодня это спортсменовское нашествие. Слышны их высказывания...
Ум иногда, прагматичный, соглашается.
Но... есть ли в веках государства успешных унтерменьшей? Вспомнить хотя бы римские обычаи выкидывать в пропасть болезненных детей, а мальчиков с малых лет воспитывать в силе. Где она эта империя.
Хотя бы один сверхчеловек добился чего ни будь, кроме гибели? И хорошо, если только своей. Были, разбились об Россию.
Может ли человек быть без сердца. Без слабости наконец то?
"Пусть исполнится то, что задумано. Пусть они поверят. И пусть посмеются над своими страстями; ведь то, что они называют страстью, на самом деле не душевная энергия, а лишь трение между душой и внешним миром. А главное, пусть поверят в себя и станут беспомощными как дети, потому что слабость велика, а сила ничтожна...
Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит".
Ось, центр, смысл любой семьи - самый слабенький в ней.
Владимир Рысинов 22.03.2019 18:25 Заявить о нарушении