Том Пеккертон и Властелин Огня. Время перемен
Для знакомых мне обывателей, проживающих по одной из на редкость неприметных и известных только нам улиц, без существования которых не обходится даже самый крохотный, современный городок, их сосед, по имени Том, казался всем обычным юношей, ничем не отличающимся от своих сверстников. Как и его ровесники, он томился за партами обычной средней школы, коротал время за такими же обычными, спортивными играми, что и остальные юноши из его класса. А перед сном Том устраивался на краю старой черепичной крыши и провожал упоительный вечерний закат чередой несмолкаемых мыслей, которые могут посетить голову пятнадцатилетнего юноши.
Том Пеккертон проживал в скромном одноэтажном доме с многозначительным номером “ Тринадцать". Это был юноша скромного, неприметного роста и худощавого телосложения. Длинные огненно-рыжие волосы Тома сползали по острым бокам узкого лица и прятали его бледноту с россыпью веснушек под толщей ярких, беспорядочно извивающихся прядей. Редкий цвет волос выделял юношу в кругу светлых и тёмных макушек сверстников и, пожалуй, приходился самой запоминающейся чертой его непривычной внешности, чему тот, мягко говоря, был не так уж и рад. Из-за рыжей неповторимости Том сплошь и рядом становился предметом незаслуженных насмешек и обидных шуток в школе. Даже безнадёжный двоечник, в беззаботной голове которого с великим трудом укладывалась фраза из пяти незатейливых слов, при виде согбенного тощего силуэта Тома, выдавал оригинальные саркастические упрёки и гордо дополнял их ироничными ухмылками. Выдающиеся, впалые глаза юноши не уступали в редкости и исключительности волосам. На их коричневых выпуклостях выделялись сумбурно рассыпанные угловатые оранжевые кляксы, что ещё значительнее выделяло юношу в кругу сверстников. Том, мягко говоря, не очень-то ценил излишнее внимание со стороны, но он ничего не мог с этим поделать. Его запоминающаяся внешность подобно магниту беспрестанно притягивала к хозяину очередные неприятности, вроде братьев из семейства Пигг, проживающих всё по той же улице в доме с неприметным номером “Шестнадцать”. Из-за их настойчивого и пристального внимания юноша нередко возвращался к заходу солнца с очередным синяком под глазом, весь потрёпанный и измазанный в грязи. Мать юноши, Джессика Пеккертон, пребывала в частом беспокойстве от того, что её сын являлся домой к вечеру в столь незавидном виде. Однако молчаливость юноши не изменяла своим устоям, и причина свежих синяков, частых ссадин, порванных и грязных штанов, присоединялась к череде прошлых, неприятных воспоминаний, которым суждено остаться не сказанными. Свои неприятности, а так же последствия от них юноша привык держать при себе.
Семейство Пигг проживало в доме номер “Шестнадцать”, что располагался через дорогу напротив дома Пеккертонов. Глава семьи, Чарльз, основал на окраине городка скромный ресторанчик, с дорогим названием “Золотая отбивная Пигг”. Большую часть дневного времени он хлопотал в нём по хозяйству, попутно скрашивая скучную, однообразную работу дегустацией новых деликатесов и заедая их уже ранее приевшимися. Он испытывал крайнюю и искреннюю любовь к вкусной еде, особенно, когда её было достаточно, чтобы утолить его непомерные и привередливые аппетиты. Для Чарльза Пигг излишняя “забота” о чреве приходилась чем-то вроде сверх важной и неотъемлемой частью жизни, чему несказанно были рады его второй раздутый подбородок и нелепо выпирающий живот, из-за которого мужчине с далеко нескромными и важными размерами не всегда с первой попытки удавалось миновать дверной проём. Перед тем, как завершить весьма изнурительную и тесную процедуру ему требовалось повернуться боком и, не спеша, решиться проскользнуть между двух стен. Если с пары неудачных попыток мужчине не удавалось осуществить сомнительный план, то Чарльз прибегал к верному способу. Он обхватывал своими массивными гладкими руками неуклюжий живот, испускал глубокий выдох, надавливал распухшими ладонями на раздавшееся пузо и смело миновал спорное препятствие. Подобная малоприятная процедура требовала от него значительных усилий, и поэтому Чарльз Пигг старался избегать лишних миграций внутри дома и, вообще, реже напрягать себя по всяким пустякам.
Его жена, Дорис Пигг, была крайне сварливой и бескрайне суеверной женщиной. Её благородное греческое имя, что в переводе означает “дар”, не имело ничего общего с истинным портретом женщины, так как та приходилась далеко “не подарком”. Случайно обронённая во время обеда вилка, разбитая посуда или, того хуже, столовый нож, оставленный по привычке главой семейства на столе остриём к верху, повергали "бедную" женщину в неописуемый ужас. Миссис Пигг не терпела подобных легкомысленных выходок своих домочадцев и поднимала панику всякий раз, когда те безрассудно нарушали её устои. Все в семье привыкли к странностям Дорис и старались не нарушать её спокойствие своей опрометчивостью. Посудите сами, кому понравится солнечным тёплым утром, из-за случайно обронённой ложки во время завтрака, выслушивать холодные дотошные нотации и ждать, когда же, наконец, их дом навестит тот незваный гость, появления которого она так c трепетом ожидает?
У миссис и мистера Пигг было два сына Блейк и Барт. Мальчики родились в один день, и родители их часто путали из-за схожей внешности. Засаленные чёрные волосы, пропитанные жиром, узкие язвительные глазки и несуразный, нелепый живот, по-видимому, доставшийся мальчикам от отца, предупреждали местных детей о надвигающейся опасности. Чарльз Пигг безгранично гордился своими сыновьями, а их готовность отстаивать детскую дворовую площадку от посягательств детей из соседних домов, вызывала у мужчины искреннее восхищение. За их мнимые заслуги он удостоил Блейка и Барта званием “Мои сорванцы” и напоминал им о почётном титуле, когда находилась причина для похвалы. Не смотря на частые жалобы соседей в адрес мистера Пигг, с требованием подобающе наказать и воспитать своих сыновей, глава семейства воспринимал их слова за приятную лесть и гордился тем, что его “сорванцы” приходились самыми сильными детьми во дворе, и никто не смел их обидеть. Он верил, что подобным образом мальчики самовыражаются, взрослеют и отстаивают важность и гордость фамилии Пигг. Что ж, в первом случае он оказался прав.
Блейку и Барту с трудом удавалось выговаривать простые повседневные слова. Стоило им открыть рот, как между трещинами изувеченных зубов проскальзывало протяжное мычание, противное чвяканье или дотошное мямлянье. Их речь отличалась неуверенностью, невнятностью и, вообще, часто была лишена смысла. Однако “сорванцы” не приходились сторонниками дипломатии и в качестве весомых аргументов предпочитали словам кулаки, похожие на два раздутых резиновых шарика, готовых лопнуть от неловкого движения хозяев. Уж ими то юноши не понаслышке знали, как пользоваться, а потому прибегали к их помощи, когда не находили слов.
Семейство Пигг не признавало понятия “дружба” и его представители предпочитали доверять исключительно себе. Для них оно означало нечто корыстное, скользкое, обманчивое и, как итог, не понятное. Глава семьи неустанно твердил юношам с детства, что дружба придумана слабаками и теми, кто привык сидеть на шее наивных добряков и решать свои неприятности за их счёт. Сторонников крепкой, закадычной дружбы он называл отъявленными иждивенцами и фыркал всякий раз, когда дети местных домов дружно проводили время на детской площадке. Правда, скоро его неприязнь и отвращение к местной идиллии успокаивали хмурые лица Блейка и Барта, при виде которых, детвора разбегалась в суете по домам, и тогда в сердце Чарльза вновь звенели ржавые колокола гордости.
Мистер Пигг приходился настолько педантичным человеком, что его требовательность и излишняя аккуратность превратилась для домочадцев в малоприятную странность. Он, что называется, ценил порядок везде и во всём. Особое внимание мужчина уделял внешнему виду, как своему, так и своих домочадцев. Чарльз относился к узкому кругу тех людей, кто без труда находил пару-тройку лишних часов в день, чтобы полюбоваться своим статным видом перед зеркалом. Он знал толк в отражающих великанах и частенько наведывался в местный магазинчик, чтобы присмотреть для себя новенький экспонат. Его двухэтажный дом просто ломился от обилия зеркал, а тем временем, хозяин пополнял свою коллекцию новыми экземплярами. Помимо сказанного, Чарльз Пигг славился крайней придирчивостью, и предъявлял к зеркалам ряд требований, среди которых два приходились особо значимыми для него. Во-первых, обоняние главы семейства отличалось излишней чувствительностью, и всякий раз, когда предложения с низкими ценами атаковали его крошечные, розовые ушки, тот воротил носом от противного запаха дешевизны. Чарльз покупал исключительно дорогие вещи и не огорчался, если высокая цена не соответствовала качеству. Очередной, оплаченный чек с “кругленькой” суммой, прибавлял мужчине солидность, важность и подтверждал мнимый статус “местного богача”. Во-вторых, все экспонаты, без исключения, должны отличаться внушительностью своих размеров. Если высота зеркала приходилась короче трёх метров, а её ширина не достигала и двух, то подобный экспонат не удосуживался занять почётного места в коллекции Чарльза. Как я упоминал ранее, представители семейства Пигг, были людьми невыдающегося роста, но, тем не менее, на вопрос о том, зачем им столь широкие зеркала, Чарльз отвечал веским аргументом. Он доказывал, что отражающие великаны с меньшими размерами не способны вместить в свои границы его величие и богатство. К тому же, глядя на своё отражение в трёхметровом зеркале, мужчина прибавлял себе пару-тройку десятков лишних сантиметров и чувствовал себя куда выше, чем приходился на самом деле. По приведённым двум причинам Чарльз предпочитал покупать зеркала вдвое выше своего "половинного" роста. Правда, ни трёхметровые экспонаты, ни широкий кошелёк так и не сделали его выше….
Одной из излюбленных привычек мистера Пигг приходилось обсуждение случайных прохожих. Чарльз располагал весьма редким собранием упрёков, запасом придирок и набором укоров. К числу обвиняемых он причислял бедно и безвкусно одетых проходимцев, любопытных зевак иии...тех, высоких хвастунов, чей рост вызывал у мужчины ядовитую зависть. Последних он особенно не взлюбил, и не забывал провожать высокорослых проходимцев щедрой чередой незаслуженных укоров. Чарльз Пигг принадлежал к числу самых богатых представителей города и верил в то, что размер кошелька должен соответствовать росту человека. Поэтому его распухшие пальцы сжимались в шарообразные кулаки, зубы стучали в ритме чечётки, а лицо покрывалось свекольными пятнами, когда вблизи дома шествовал бедняк, не заслуженно обременённый выдающимся ростом. Также мистер Пигг предпочитал придаваться не лестным суждениям и критике в адрес проходимцев, одетых в до безобразия безвкусные, старомодные костюмы. С одной стороны, от одного убогого вида пройдох, по его рыхлому, вялому тельцу пробегала горячая гневная дрожь. А с другой, он тешил себя мыслью, что очередной проходимец не способен иметь настолько редкий, изысканный и неповторимый вкус, присущий ему. Помимо собственного внешнего статуса Чарльз Пигг пристально следил за тем, чтобы и мальчики выглядели должным образом и не позорили его честного, высокого имени. Он заставлял их носить современные деловые костюмы, в которые Блейк и Барт с трудом влезали. После того, как юношам всё же удавалось надеть эти узкие, чёрные штаны и застегнуть верхнюю пуговицу тесной рубашки, что к концу изнуряющего ритуала успевала покрыться жирными пятнам пота, Чарльз Пигг тщательно проверял их с ног до макушки головы. Убеждённый в том, что юноши выглядят подобающе, он мог часами со слезами на глазах любоваться своими “сорванцами”.
В отличие от Блейка, Барта и подавляющего большинства своих сверстников, Том одевался просто и обыкновенно, а его скромный гардероб ограничивался парой вешалок, с чьих плечиков свисали старые однотонные свитера и местами потёртые штаны той же масти. Довольно часто он носил непримечательный, слегка выцветший, шитый свитер морковного цвета, подаренный ему матерью на одиннадцатилетие. С той поры прошло четыре года, но, уверяю Вас, что Том не успел вырасти на столько, чтобы свитер стал ему тесен. Конечно, юноша незаметно подрос за последние четыре зимы, но всё также выделялся скромным ростом, по сравнению со сверстниками. Даже большинство девочек в классе, где учился юноша, были выше него ростом, что, само собой выделяло Тома среди остальных. Четырёхлетний рыжий свитер юноша сочетал со старыми потрёпанными, дымчатыми штанами и такими же серо-пепельными, местами прохудившимися кроссовками, которые он встретил как-то у себя в чулане. Но, не смотря на преклонный возраст вещей и их старомодный вид, юноша не спешил избавляться от седых постояльцев своего гардероба. Распущенные швы по краям штанов, жирные ласы, растёкшиеся по гребням свитера, и прочие пороки одежды, заклинали хозяина скорее подыскать им достойную замену. Однако под внешней несуразностью вещей, скрывалась память о бесценных и счастливых отрывках детства, которые приходились, весьма, сомнительными. Куда чаще за пятнадцать лет юноша встречал несправедливость и познал горькость её последствий на себе. Непонимание и непринятие сверстниками рыжей неповторимости Тома, их оскорбительные насмешки, незаслуженные укоры и ранняя смерть отца юноши, когда мальчику едва исполнилось шесть лет, заставляли меркнуть рядом со своей чернотой редкие, светлые воспоминания.
Непривычную внешность юноши подтверждала ещё одна редкость. На острой кисти правой руки Тома с рождения выделялось родимое пятно. Правда, в отличие от подобных пятен, похожих на бесформенные монотонные кляксы, это отличалось ясно видимыми очертаниями и представляло собой своеобразный символ, который ни вы, ни я не отыщем в тысячелетних египетских гробницах. Том старательно скрывал от посторонних глаз, присущую ему с детства редкость под надёжной оранжевой толщей рукава, потому как не желал, чтобы крохотная неожиданность, привлекла к его персоне огромное внимание. То малое, о чём он мечтал в свои пятнадцать лет, всего-навсего быть таким же посредственным и заурядным мальчишкой, какими приходились его одноклассники. Но, сидя тёплым августовским вечером на шершавой черепичной крыше собственного дома, Том полагал, что его мечта лишена всякого шанса на то, чтобы сбыться.
К началу лета юноша окончил среднюю школу. Том проявлял старательность и терпение в учёбе, которые встречаются среди пятнадцатилетних юнцов настолько же редко, что и родимые пятна, похожие своеобразные иероглифы. Он не брезгал возможностью узнать для себя что-то непривычное, а его внимание без труда занимали книги с внушительными семизначными цифрами. По завершении школы Том намеревался продолжить обучение в местном колледже, и достойно пройденные экзамены подтверждали эту возможность. Однако в одной из ежедневных газет, что по утрам портят своей тусклой серостью яркие пороги местных домов, надежды юноши потерпели фиаско при встрече с нелицеприятной статьёй, вещавшей о временном закрытии местного колледжа. В таком случае, единственным местом, где ещё предоставлялась возможность получить образование, приходились частные заведения, куда мог попасть ребёнок из семьи, чей кошелёк не отличался худобой, а из карманов не доносилось скудное завывание ветра. В одном из подобных заведений мистер Пигг подыскал местечко для Блейка и Барта. Спустя пару-тройку встреч Чарльза со школьным директором, юношам всё же удалось сдать экзамены.
Глава семейства Пигг не забывал баловать своих сорванцов за их сомнительные и абсурдные успехи. За окончание средней школы, пускай, и с не последним его участием, мужчина так же не позволил себе поскупиться и наградил Блейка и Барта новенькими костюмчиками. Как и следовало того ожидать, внимание мистера Пигга привлекли самые дорогие костюмы. Когда в голосе продавца прозвучала пузатая цифра с несколькими нолями, чувствительные уши и гордость мужчины поддались искушению, и к вечеру сорванцы уже мерили свои подарки. Но наивная радость юношей не выдержала и пары минут после того, как Блейк и Барт отважились приступить к примерке штанов. Подарок пришёлся крайне узким и не отвечал солидным размерам мальчиков, а потому, прежде чем слёзы гордости выступили на глазах мистера Пигг, сорванцам пришлось изрядно поднатужиться во время примерки костюмов.
Скромная, ограниченная жизнь семьи Пеккертонов не позволяла Тому получить образование в одном из частных колледжей. Юноша привык к тому, что на его рыжую макушку щедро сыплются неприятности из худых карманов жизни. И до начала следующего учебного года Том решает скоротать время на ранчо одного местного фермера, чтобы накопить достаточно денег и позволить себе такую роскошь, как учёба в колледже. Правда, он и не подозревает, что уготовила ему судьба, и на этот раз, вместо чёрных полос неудач, она подарит Тому редкий шанс, который выпадает на долю не каждого пятнадцатилетнего юноши. А пока время перемен не пришло, юноша всё также сидит на корме крыши своего дома и провожает увядающий вечерний закат.
Сейчас город нежился в тёплых, дружеских объятиях вечера. Южное дыхание августа скользило вдоль широких берегов улиц и согревало холодные кирпичные стены окрестных домов. Конец лета ознаменовался приятной жарой и приходом ранних осенних дождей. Предавшись раздумьям, Том устроился на сухом краю старой ветхой крыши, не успевшей высохнуть после череды назойливых дождей. Он наблюдал, как в окнах соседних домов тонул свет, а утомлённые дневной жарой жители спешили скорее предаться объятиям сна. И только блеск ламп уличных фонарей продолжал противиться объятиям надвигающейся ночи. Обычно, Том присоединялся к кругу местных зевак и, после захода солнца, прозябал остаток дня, лёжа в кровати. Но сегодня, к тому времени, как за бескрайним горизонтом показалась корона ночного светила, юноша не спешил расставаться с подлунным миром и вглядывался в начало улицы, ожидая появления гостя.
В скором времени сквозь небесную серость стал пробиваться тусклый свет далёких, одиноких звёзд. Его острые лучи составили компанию осиротевшим уличным фонарям и настырно будили промокшие крыши домов. В конце извилистой дороги неожиданно выросло размытое свечение. Его бледнота развеивала упавшую с неба темноту и очищала стены домов от ночной серости. Источник света стремительно приближался к дому Пеккертонов. Им приходился дует из блестящих дисков. Мириады исходивших от них лучей скользили вдоль жёлтого ровного кузова, отражались от хромированных складок ручек, толстого подбородка бампера и худых рёбер решётки. Они ползли по смазливым крыльям бывалого Паккарда и гнездились в трещинах лобового стекла. Обороты двигателя начали щедро падать и, когда автомобиль пришвартовался к обочине дома Пеккертонов, дребезжание мотора и чёрный кашель выхлопной трубы перестали беспокоить уши соседей. Из салона Паккарда послышались суета и неприятный ржавый скрежет. Свет фар угас, после чего дверь автомобиля со скрипом отворилась, и на сырой дороге показался знакомый юноше силуэт. Блеск, исходивший от одиноких уличных фонарей, освещал тротуар и, прилегавшие к домам, газоны. Его жёлтые купола опирались на широкие плечи и шляпу водителя старенького Паккарда и не выдавали внешнего обличия визитёра. Однако, судя по размерам выдающегося силуэта пришельца, Том узнал того самого виновника, ради которого он коротал время на крыше дольше привычного. Водитель захлопнул дверцу автомобиля, бросил связку ключей в карман и, широко шагая, потопал к дому семьи Пеккертонов. Когда жёлтый купол одного из уличных фонарей коснулся очертаний пришельца, Том убедился, что его детская радость, цвета долгожданной встречи, не приходилась банальной наивностью. Потрёпанная ковбойская шляпа, прикрывающая чёрную макушку длинных, засаленных волос, короткая, коричневая куртка, обтягивающая могучие крепкие руки пришельца и блестящие смоляные туфли, добротно покрытые кремом, взволновали впечатлительное сердце юноши. Том опёрся правой рукой о хрустящую черепичную кладку крыши, привстал, и быстрым шагом направился к узкому выходу, ведущему на чердак. Прижав голову к устью шеи и незначительно согнувшись в спине, Том суетливо пролез в тесный проём и очутился среди десятков запылившихся коробок, набитых устаревшими и ненужными безделицами. С изрядно прогнившего потолка свисали блестящие пряди, оставленные местными восьмилапыми умельцами. Седина сползала вдоль обшарпанных стен, цеплялась за картонные стенки коробок и опиралась о рыхлый деревянный пол. Сквозь прохудившуюся крышу, проникали капли минувшего дождя. Они бились о пружинную поверхность паутины, отскакивали от неё и кубарем катились вниз. Над дверью, ведущей на первый этаж, висела простая, заурядная лампочка. От неё исходил вялый, тусклый свет, чьё присутствие больше приходилось нелепой случайностью, чем последствием от раскалённой спирали накаливания. Юноша поспешно выбрался с чердака и принялся суетливо перебирать босыми пятками по худым перекладинам лестницы. Том решил, что подоспеет к визиту долгожданного гостя и первым встретит его на пороге. Но визитёр не отличался меньшей расторопностью и к тому времени, как юноша уверено шествовал к прихожей, в доме прогудел звонок. Вслед за гудением последовал вялый скрип отворяющейся двери, чёткие, тяжёлые шаги и громкий металлический голос.
—Здравствуй Джессика!— прогремел родной голос из прихожей.
—Здравствуй, Роджер, — ответил кроткий, тёплый голос, — проходи, не стой же на пороге.
Знакомый бас заставил Тома прибавить шаг. К тому времени, как юноша очутился в начале сжатого коридора, что тянулся к прихожей, на конце его ожидали великан и мать.
— Ооо, а вот и он!— увлечённо протянул гость, выставляя перед собой могучие руки, чтобы поймать хозяина.
В присутствии великана юноша незаметно сбавил шаг. Он старательно сжал губы и безответно приближался к гостю. Нажитая годами застенчивость тяжестью отдавалась в каждом шаге и приливала к щекам томительной теплотой. Том обратил взгляд к каменному лицу визитёра и заметил, как его прежде острые щёки прижались к нижним векам от напора широкой улыбки.
—Дядя Роджер!— не сдержался юноша и устремился в объятия гостя.
Роджер приходился человеком завидного роста. Его характерная двухметровая черта заставляла тесниться великана в суматошных толпах зевак. Впрочем, вторые предпочитали держаться подальше от нынешнего исполина. Острое, грубое лицо, колкая, седая щетина и редкий пронзительный взгляд мужчины шептали ротозеям уступить дорогу, а те, по всей видимости, опасались, что великан их попросту раздавит. Шёпот их малодушных суждений заглушал стук доброго сердца, что теснилось в широкой груди великана.
Рядом с Роджером, Том казался гораздо ниже, чем приходился на самом деле. Великан крепко обнял хозяина могучими руками, что юноша с трудом мог дышать. Гость ослабил хватку, но тяжёлые, упрямые ладони по-прежнему прижимали Тома к широкому плечу их хозяина.
—Все к столу, ужин стынет, — послышался голос из гостиной. Его сопровождал треск тарелок и запах праздничного стола.
Первым в гостиную вошёл дядя Роджер. Дверной проём оказался узок для гостя. Чтобы миновать арку, великан примкнул подбородок к толстой шее и повернуться боком, чего потребовали широкие плечи. Роджер подошёл к столу, отодвинул хлипкий стульчик и не торопливо присел. Послышался протяжный громкий скрип. Ножки стула подкосились под весом гостя и приняли форму полумесяцев. Великан выставил руки на стол и тот заскрипел от двухпудовой ноши.
Вслед за гостем в гостиную вошёл Том.
—Том, присаживайся, — поторапливала Джессика сына, попутно наполняя тарелку гостя гарниром.
Юноша устроился за столом напротив дяди.
—Как дорога, Роджер?- полюбопытствовала хозяйка, переходя к рыбному жаркому, что занимало почётное место главного блюда посередине стола.
Над блюдом вздымались клубы пара, и скоро на лбу гостя проступила испарина.
— Ооо,— с ноткой усталости протянул Роджер, вытирая рукавом рубашки жёлтые капли, что гнездились под длинной чёлкой, — сегодня выдался жаркий денёк.
Джессика поставила тарелку гостя на прежнее место и приступила наполнять посуду Тома.
— Давненько погода не радовала нас так, как этим летом, — с иронией произнёс великан, обременяя стол прежней ношей.
Его внимание привлекла сводка пожаров из вечерних новостей по телевизору, в скором времени уступившая место телеведущему и гостю программы.
—Продолжается череда пожаров,— заметил он, наблюдая, как Джессика наполнила тарелки и усаживается за стол. — Леса, заповедники, фермы... Дааа. По всей видимости, кто-то явно нагрубил матери Природе. Не припомню столь жутких пожаров с тех пор, как Питер... — дядя Роджер резко прервался.
Наступило молчание. Великан почувствовал, как горлу подкатывает комок напряжения. Гость осторожно ударил себя кулаком в грудь, попутно проклиная свою легкомысленность. Он перевёл взгляд к хозяйке и при виде неуверенной улыбки почувствовал долгожданное облегчение.
— Всё в порядке, Роджер,— уверяла Джессика гостя.
Она переглянулась с Томом и во второй раз заставила себя улыбнуться. Юноша ответил взаимностью, продолжая петлять вилкой по голой части тарелки. Джессика вернулась к гостю.
—Прошло десять лет с того времени, как... как Питер погиб, — неуверенно продолжила Джессика,— и мы... мы с Томом привыкли...
Она обратила взгляд к сыну, ожидая поддержки. Юноша утопил зубцы вилки в гарнире и, сложа руки на столе, нарушил своё молчание.
—Я рад, что вы сегодня навестили нас, дядя Роджер,— вмешался Том, чтобы как-то разрядить обстановку.
Юноша нерешительно улыбнулся. Его улыбка тронула великана, и тот с лёгкостью выдавил из себя порцию воздуха. Гость вытер очередную партию капель с лица и, поблагодарив юношу за тёплые слова, вернулся к мирским проблемам.
Скоро Роджер настолько увлёкся рассказами о последних прогнозах и делах минувших дней, что перестал замечать, как Джессика наполняет его тарелку третий раз. Истории Роджера славились интригами и разжигали у публики неподдельный интерес. Том слушал рассказы и незаметно для себя обнаружил, как его скромная тарелка опустела. Юноша принялся пополнять блюдо, и скоро его внимание привлекли уже подходившие к концу вечерние новости. Двое солидно разодетых напудренных мужчин устроились друг напротив друга и увлечённо вели беседу о череде пожаров, потревоживших зевак этим летом.
—Да, Билл, действительно странно, — заметил ведущий в деловом коричневом костюме, стараясь продемонстрировать своё неподдельное удивление зрителям,— насколько мне известно, подобная ситуация сложилась десять лет назад. Уверен, что события минувшей поры ещё долго не устанут тревожить нашу память.
Лицо мужчины, что устроился в глубоком кресле напротив телеведущего, обросло задумчивостью. Его толстые густые брови примкнули к верхним векам глаз, а пальцы увлечённо потирали худой подбородок.
—Вы имеете в виду год пришествия “Языка дьявола”? — уточнил мужчина с худым подбородком, наперёд зная ответ.— Если мне не изменяет память, именно так “независимое сообщество” провозгласило нежданное бедствие.
Телеведущий утвердительно кивнул.
—Именно так, Билл. Все мы помним о последствиях, которые стихия щедро оставила после своего пришествия. Сотни гектаров выжженного молодого леса и десятки разорённых ферм первыми столкнулись с незваным гостем. Не исключено, и, возможно, сам дьявол приложил к этому свою руку.
На лице телеведущего всплыла короткая улыбка. Мужчина, что коротал встречу, сидя в кресле, продолжал увлечённо полировать подбородок худыми пальцами, изредка переводя взгляд на собеседника. Не удостоившись ответа, телеведущий продолжил.
—Напомните, Билл, как же удалось остановить столь разрушительную стихию?— неожиданно последовал вопрос от телеведущего.
Прекратив потирать подбородок, его собеседник скрестил руки на груди и принял важный вид. Скоро монотонный взгляд мужчины приободрился.
—Укрощение стихии проходило не менее удивительно, чем само её проявление. Известно, что борьба с бедствием значительно затянулась и в течение пары недель безуспешных действий, удалось задействовать все местные резервные силы, не исключая самостоятельно сформированные отряды добровольцев и военные учреждения. Но и последующие сплочённые действия при поддержке авиации по-прежнему оказались беспомощны в борьбе с незваным гостем.
—Но, как известно, стихия всё же отступила?— перебил ведущий, незаметно постукивая указательным пальцем по наручным часам и подсказывая, что время эфира подходит к концу.
Второй понял намёк и утвердительно кивнул головой.
—Как считают эксперты, и я полностью разделяю их точку зрения, сил, собранных для усмирения стихии оказалось недостаточно, чтобы остановить "Язык дьявола". Удивительно, абсурд, но, складывается впечатление, что стихия сама решила сдаться. Другого объяснения случившемуся у меня нет.
— Что ж, Билл, спасибо за комментарий и за то, что вам удалось выделить время для посещения нашей студии,— подвёл итоги ведущий и затянувшийся эфир вечерних новостей подошёл к концу.
В то время, как Том коротал остаток вечера в компании телеведущего и гостя эфира, дядя Роджер и Джессика перешли к разговору об образовании. Великан заметил, что юноша заскучал к концу вечера, и решил, что для продолжения беседы внимание Тома окажется как нельзя кстати. Роджер посчитал, что неожиданный вопрос приободрит юношу.
—Так что ты думаешь по этому поводу, Том?— полюбопытствовал великан, подводя итог вечерней трапезе.
Том не ожидал вопроса и прибывал в заметной растерянности.
—Оу, я...— неуверенно начал юноша, не зная, что ответить.
Дядя Роджер не стал дожидаться ответа и продолжил.
—Как мне известно, сегодняшние цены на образование побили все рекорды. Учебным заведениям, в которых предоставляют бесплатное обучение для способных детей, принялись нещадно урезать бюджет, и поэтому не многие могут в этом году рассчитывать на помощь государства,— медленно с расстановкой продолжал Роджер, попутно барабаня кончиками пальцев по столу после каждого слова.
Мужчина выждал короткую паузу и перевёл взгляд на юношу.
—Так чему ты решил посвятить время после летних каникул, Том? Твоя мама сообщила мне, что после средней школы ты намеревался поступить в местный колледж, где ранее предоставлялась возможность получения бесплатного образования. Сейчас, насколько мне известно, колледж перестал получать поддержку государства, и в городе остались исключительно частные заведения, предоставляющие право на получение образования под предлогом солидной суммы.
Обременённый тяжёлым взглядом дяди, Том не спешил отвечать на его вопрос. Юноша подпёр подбородок ладонью и опустил взгляд на исхудавшее с начала трапезы жаркое.
—Да, в этом году местный колледж больше не предоставляет возможности получить образование бесплатно,— подтвердил слова гостя юноша.
Лицо дяди Роджера приняло задумчивый вид.
—Что ж, Том, я понимаю, цены на образование в этом году большинству твоих сверстников не по карману. И тебе потребуется немало времени, чтобы накопить денег для учёбы в колледже,— продолжал Роджер, подводя юношу к последнему вопросу.— В связи с этим, я бы хотел лично позаботиться о твоём завтрашнем дне и взять на себя все финансовые трудности, связанные с образованием.
Щедрое предложение дяди Роджера не заставило долго ожидать ответа. Как и предполагал великан, с их последней встречи юноша совсем не изменился.
—Спасибо,— поблагодарил Том, не отрывая взгляд от стола,— но я уверен, что сам смогу оплатить образование.
Последние слова юноши вызвали на грубом лице гостя незаметную улыбку. По правде говоря, великан не терпел отказов и предпочитал настаивать на своём до тех пор, пока собеседник не примет его правды. Но в то же время дядя Роджер помнил, что упрямства юноши ему вряд ли удастся избежать, а потому продолжил тешить своё любопытство, не рассчитывая на одобрение с его стороны.
—Твоя мама, Джессика, добавила, что ты ищешь работу?
—Не совсем так,— отвечал юноша.— Я подыскал работу у местного фермера. Мистеру Дженкинсу шестьдесят пять лет и ему трудно справляться одному с хозяйством.
Дядя Роджер поджал нижнюю губу к верхней и утвердительно кивнул. Его густые брови прижались к векам, а большие глаза налились сомнением.
—И тех денег, которые упадут в твой карман при работе у мистера Дженкинса, хватит, чтобы поступить в колледж в следующем году, верно?
—Не совсем так,— засомневался юноша, пожимая плечами,— но я считаю, что смогу найти себе ещё одну работу,— закончил Том.
Ему показалось, что последний вопрос приходился наводящим.
После короткой паузы дядя Роджер продолжил.
—Что ж, Том,— глубоко выдохнул великан,— тебе ещё не известно, но не так давно я открыл солидную, по местным меркам, компанию, приоритетной задачей которой, приходится защита окружающей среды от пожаров и, в частности, молодых лесов от незаконных посягательств браконьеров. Государство поддерживает наш энтузиазм и ожидает пополнения в рядах предприятия. Мы выполняем важную миссию, сохраняя природу и одновременно обеспечивая местных жителей рабочими местами. Поверь, для меня нет ничего лучше, чем видеть тебя рядом,— закончил великан и отпрянул на худую спинку стула, что породило очередной унылый скрип.
Дядя Роджер пристально посмотрел в глаза юноши и, убедившись, что его предложение заинтересовало Тома, решил не затягивать с последним вопросом.
—Так как ты смотришь на то, чтобы посвятить будущий год столь важному делу, Том?— спросил великан, попутно добавляя,— Ты бы смог позволить себе образование в одном из лучших колледжей не города, а страны, что само собой приходится важным замечанием.
Первой предложение гостя поддержала Джессика.
—По-моему, это здорово, дорогой,— заметила она, подметив заинтересованность в глазах сына.— Как ты считаешь, Том?
Юноша сидел молча, по-прежнему подперев подбородок твёрдой ладонью и пряча взгляд на просторах стола. Стоит признаться, что предложение дяди Роджера заинтересовало юношу. В течение года ему не составило бы труда самостоятельно заработать на образование и осуществить свою мечту: позволить себе учёбу в одном из престижных колледжей страны. Вряд ли любой другой сверстник юноши смог бы отказаться на его месте от столь заманчивой перспективы. Но Том не решался принять предложение дяди, понимая, что работа разлучит его с домом и с матерью. Здоровье Джессики Пеккертон ухудшалось и требовало заботы со стороны, и юноша не намеревался оставлять её одну ради возможности приблизиться к мечте.
Мать Тома ожидала, что второе предложение Роджера удостоится отказа. Ей и самой не хотелось расставаться со своим единственным сыном. Но в то же время она не могла позволить, чтобы её прихоть и здоровье, были выше счастья собственного ребёнка.
—Том,— вступилась за гостя Джессика, заметив растерянность в глазах сына,— предложение дяди прекрасная идея, и не стоит отказываться от неё сразу. Дорогой, если тебе нужно время подумать, мы подождём и, уверенна, что каждый из нас будет рад в случае твоего согласия.
Джессика переглянулась с Роджером и тот, улыбнувшись, утвердительно кивнул.
—И года не пройдёт, Том, как ты вернёшься в родной домой и начнёшь учёбу в колледже,— добавил великан приятным голосом, встречая взаимную улыбку Джессики.
Но Том продолжал молчаливо коротать время за столом. Не удостоившись ответа, гость решил, что на сегодняшний вечер вопросов достаточно.
—Понимаю, Том,— сказал Роджер, барабаня пальцами по столу.— Подобное решение требует времени, и принимать его перед началом нового дня не лучший выбор. Думаю, стоит хорошенько подумать над моими словами и дать ответ, когда не останется сомнений. Надеюсь увидеть тебя в команде в начале осени. Твоё участие окажется как-никак кстати. Подумай над моим предложением, Том, подумай...
Том утвердительно кивнул.
—Несомненно, дядя Роджер, я подумаю, — коротко ответил юноша, пряча улыбку.
Ему не терпелось закрыть последний вопрос и прейти к новой теме беседы. К тому же, он заметил, что кое-кто повременил с сегодняшним визитом.
—А как поживает тётя Эверит? — между прочим, полюбопытствовал юноша. — Давно не видел её. Неужели очередная экспедиция?
Гость заметно улыбнулся.
—Ах да,— вспомнил великан, разводя руками,— Эверит не смогла сегодня почтить нас своим редким вниманием. Неделей ранее вместе с группой коллег экспедиторов моя старушка Эверит вылетела кратчайшим в город Каракорум. Она намеревается покорить очередную вершину в этом сезоне. Её выбор пал на гору Броуд Пик! К тому же, местные энтузиасты, сообщили, что месяцем ранее вышли на след реликтового гоминида или, как принято величать в широкой публике, йети, — щедро забасил гость.— Видели бы вы Эверит, когда один из её коллег сообщил о неожиданной находке… Такой счастливой я наблюдал её во время нашей свадьбы, и то, мне кажется, что редкое чудо природы повергло её в куда больший восторг, чем моё предложение, — с долей иронии и каплей ревности признался Роджер.
До конца вечера он с гордостью рассказывал о своей жене Эверит и о её редком влечении, перешедшим с начала их совместной жизни в работу. О том, как в прошлом сезоне она и её коллеги покорили самую выдающуюся вершину в Соединённых Штатах гору Мак-Кинли. Великан мог бы говорить о достижениях и увлекательной жизни Эверит ещё очень-очень долго, но усталый вид юноши прервал гостя, и тот решил, что оставит недосказанное к следующей встрече. Он демонстративно поднял широкую кисть, взглянул на часы, что в аккурат подходили к её солидным размерам, и, состроив удивлённый вид, всем своим видом намекнул об уходе.
—С юных лет не перестаю удивляться, как неумолимо бежит время,— издалека начал гость.— Думаю, мне пора идти. Рыбье жаркое поистине превосходно, Джессика. Когда Эверит вернётся из экспедиции, тебе стоит посоветовать ей этот рецепт. Она питает редкую любовь к подобным кулинарным шедеврам и, я уверен, что ещё не раз поблагодарит тебя,— закончил гость, и под ликующие скрипы ножек стула направился к выходу из гостиной.
В этот раз дядя Роджер не отличался осторожностью. В попытке миновать дверной проём, великан совсем не заметил, как его шарообразное плечо упёрлось в полуоткрытую дверь. Та при виде угрозы поспешно отпрянула к шкафу, с которого тотчас попадали рамки с фотографиями.
—Ничего страшного, Роджер,— улыбнувшись, поддержала Джессика при виде негодующего лица гостя,— ты всегда был больше, чем кажешься на самом деле.
Великан ответил взаимной улыбкой и, склонившись над последствиями своего неосторожного шествия, принялся аккуратно поднимать хрупкие рамки, в надежде не раздавить их своими неуклюжими пальцами.
—Не стоит, дядя Роджер,— вмешался юноша, устроившись рядом с гостем, — я всё уберу.
Великан опустил широкую ладонь на рыжую макушку юноши и в дружеском тоне взъерошил непослушные волосы. Том улыбнулся. Он вспомнил, как отец нередко тревожил его макушку, когда не находил подходящих слов для похвалы. Как следует сгруппировавшись, великан выскользнул в прихожую. Мать юноши направилась проводить гостя.
Среди глянцевых воспоминаний, Том наткнулся на фотографию, что довольно давно не тревожила его сознания. Джессика прятала эту рамку позади остальных, где на передних планах в главных ролях выступали она и её сын. Та же, что теснилась в ладонях юноши, приходилась самой пожилой, и погружала зрителей в далёкие воспоминания. На её переднем плане выступал Том, когда ему было шесть лет, а Джессика и Питер следовали за отважным карапузом, который вот-вот норовил плюхнуться о песчаный берег. Юноша вспомнил, как дядя Роджер маршировал рядом со счастливой семьёй в поиске подходящего места для снимка, и к вечеру такой шанс ему выпал. После того, как прозвучал щелчок камеры, дядя Роджер убедился, что его затея не могла так просто сойти с рук. Том прыгнул в объятия великана, и они дружно повалились на рыхлую гладь, где их радушно встретила солёная волна моря.
На лице юноши всплыла улыбка. Он прошептал благодарность за светлые воспоминания и аккуратно расположил фотографию в первых рядах, не понимая, почему мать всегда прятала её за теми, что вмещали только его и Джессику.
Скоро из прихожей послышался знакомый бас.
—Том,— позвал дядя Роджер юношу перед тем, как расстаться на ближайшие пол года.
Том вышел из гостиной. Он поспешно подошёл к дяде, они обнялись на прощание и пожали друг другу руки. Покидая дом Пеккертонов, Роджер ещё раз поблагодарил хозяйку за тёплый приём и направился к своему старенькому Паккарду, что тосковал без хозяина под жёлтым куполом фонаря.
—И не забудь о моём предложении, Том,— напомнил Роджер, отворяя дверцу автомобиля.— Я ожидаю твоего визита перед началом сезона.
Том помахал великану рукой, и тот скоропостижно скрылся под металлической чешуёй Паккарда.
Раздался скрежет мотора. Двигатель резво набрал обороты и из прогнившей трубы повалили смоляные выхлопы. Из устьев фар ударил дуэт жёлтых лучей, и автомобиль тронулся, увлекая за собой дорожную пыль. Том стоял на пороге и наблюдал за тем, как тот с трудом покоряет подъём. Стоило Паккарду достичь горизонта, как среди берегов улицы расплылась тишина. Юноша осмотрел тёмные окна соседних домов и вошёл в дом под скрипы уставшей двери. После он направился в гостиную. В это время Джессика Пеккертон прекратила составлять тарелки и укладывала столовые приборы поверх стопки. Она услышала мягкие шаги сына из прихожей и направилась на кухню.
—Том,— обратилась Джессика к сыну, поставив ношу на скромный столик со скользкой поверхностью.— Нууу, — протянула она,— как тебе вечер? Твой дядя Роджер весь в брата: такой же неуклюжий и любит поговорить с набитым ртом,— улыбнувшись, заметила Джессика, припоминая последний случай.
Том прошёл на кухню и уселся за столик с посудой.
—Я рад, что дядя Роджер нас навестил,— признался юноша,— жаль, что мы не скоро увидимся.
Джессика принялась составлять посуду в раковину.
—А как тебе предложение дяди?— спросила она, включив воду и выдавив на потрепанную губку скромную каплю моющего средства.— Я считаю, что тебе стоит прислушаться к его словам. Что думаешь?
Том подпёр подбородок ладонью и наблюдал, как мать отправляет в шкаф с посудой одну тарелку за другой.
—Дорогой, ты молчишь,— заметила Джессика,— Что-то случилось?
Юноша опустил левую кисть на стол и принялся водить по скользкой поверхности указательным пальцем, растирая просыпанную горсть соли.
—Я думаю, что работа у мистера Дженкинса мне больше подойдёт,— робко ответил юноша, собирая соль обратно в кучу.— Мистер Дженкинс обещал мне работу до начала нового учебного года. Так что я смогу себя занять на ближайшее время, не покидая города. К тому же, я уже пообещал, что приступлю к своим обязанностям с осени, если, конечно... — задумался Том,— если, конечно, не поступлю в колледж. Но, думаю, к началу года вряд ли что-то изменится.
Юноша подпёр подбородок обеими руками и смотрел на итоги своего труда. Джессика прекратила мыть посуду и устроилась за столом.
—Послушай, Том,— начала она,— тебе уже пятнадцать лет и ты вправе поступать так, как считаешь правильным для себя. Но послушай меня. Работа на ферме мистера Дженкинса не для пятнадцатилетнего юноши и…
—Мам,— перебил Том, продолжая рассматривать кучку соли,— я ещё не дал своего ответа на предложение дяди Роджера.
Его голос был ровный и тихий.
—Том,— продолжала Джессика,— мне бы не хотелось, чтобы причиной твоего решения остаться здесь, в родном городе, была не я. Год разлуки не стоит твоего будущего, и если ты думаешь...
Юноша опустил обе руки на стол и посмотрел на мягкое лицо матери.
—Всё хорошо,— снова перебил Том, кладя правую руку на плечо Джессики.— Мне нужно время подумать и к завтрашнему вечеру я скажу о своём решении. Спокойной ночи, мам.
Юноша поцеловал мать в обе щеки. Они пожелали друг другу спокойной ночи и удалились из кухни, после чего Том отправился готовиться ко сну. Миновав короткий коридор, юноша очутился в своей комнате, что ютилась рядом с лестницей, ведущей на чердак.
Комната Тома соответствовала прихотям своего хозяина и, вообще, имела с ним немало общего. Узкие стены и низкий потолок, как-никак отражали невеликие размеры самого юноши. По одну сторону располагалась крохотная кровать, а напротив неё теснился невеликий деревянный столик, за которым хозяин комнаты предпочитал проводить время после школы. В конце узкого прохода между мебелью ютилось захудалое окошко. Стена, к которой примыкал стол, отражала творческую натуру юноши посредством рисунков с персонажами из комиксов, книг и телевиденья. На великанах, как правило, сидели яркие костюмы, а их хмурые, строгие лица скрывали маски. Выражение мысли посредством красок приходилось одним из немногих увлечений и времяпрепровождений юноши. С раннего детства, как и любой другой мальчишка, Том равнялся на своих героев и верил, что его место рядом с ними: с сильными, высокими и… такими непохожими на остальных. Время от времени юноше казалось, что его рыжая макушка, невыдающийся рост и непривычное родимое пятно всего на всего внешнее проявление внутренней силы, которой суждено вершить великие дела. Наблюдательность юноши подкрепляло мнение о своём призвании. Том верно подметил, что большинство героев не имеют друзей, а их внешность привлекает одни сплошные неприятности. Он знал, что сходство не случайно и ему есть объяснение. Сухим рационалистам суждение пятнадцатилетнего юноши показалось бы глупым, наивным и нелепым, но Том верил, и в его вере зарождался первый героический подвиг.
Центральное место среди плакатов и работ занимало изображение главного героя. Его рост с трудом не выходил за рамки короткого листа, а локоть руки, прижатой к бедру, упирался в острый бок бумаги. На нём сидел огненно красный костюм, а широкая грудь утопала под толщей медалей. Смельчак стоял, расправив свои могучие плечи и сжимая в ладони крону пламени. Именно так, и никак иначе, юноша представлял себе главного героя, своего отца Питера.
Тому редко приходилось проводить время в кругу всей семьи. Ранее отец юноши занимал пост в местной службе спасения, и посвящал щедрую часть времени работе. Частые до неприличия командировки не оставляли Питеру времени пожить семейной жизнью. Когда Джессика объясняла сыну, почему его отец в очередной раз пропускает семейный ужин, она сравнивала его со знакомым мальчику героем, и тогда на опечаленном лице Тома проступала тороватая улыбка. Он с гордостью зачёрпывал ложкой щедрую порцию постылой каши и размышлял о том, как его отец шествует среди расступившихся зевак навстречу подвигам и великим свершениям. Со страниц своих первых книг юноша знал, что век каждого героя непредсказуем, опасен и обременяет смельчака солидной ответственностью. И, следуя этой азбучной истине, мальчик забывал о присутствии одиночества, предаваясь размышлениям о подвигах храбреца в красном костюме, который наверняка поспеет к концу ужина или навестит его к приходу сна.
Со своими первыми книгами Тома познакомили родители. Встречи со сказочными горизонтами с каждой страницей выводили мальчика на нехоженые им ранее тропы, с которых юный путник не спешил сворачивать к бредням реальности. Юдоль “между строк” зажигала в мальчике искреннее любопытство, и Том не мог себе позволить коротать время с утра до вечера, ожидая, когда отец или мать поведают ему об исходе поединка добра и зла или о похождениях отважного храбреца, нарочно забредшего в кузню разбойников к концу чтения. В четыре года азбука уступила место книгам, и Том отправился в самостоятельное путешествие длинной в сотни, а то и тысячи строк. Непривычная реальность баловала четырёхлетнего непоседу забавными историями и поощряла его внимание очередным, более курьёзным продолжением. По всей видимости, ещё с дошкольного возраста обывателям мирских уголков приходится не по вкусу вся эта дотошная, пресловутая обыденность, и они с редким желанием отправляются куда-нибудь в тихие или, напротив, шумные места, кишащие трусливыми злодеями и бесстрашными героями, у которых всегда найдутся верные зрители. Том относился к числу подобных заядлых ценителей незаурядных историй. Он не мог позволить себе спокойно сидеть на месте, зная, что где то на страницах книг, среди высоких замков, тёмных пещер, далёких островов и непроходимых лесов храбрый герой сражается с коварным злодеем. Великое сражение во имя добра, дружбы и счастья требует внимания даже таких юных бесстрашных участников, как Том, и оно не посмеет начаться, пока один из зрителей не отважится открыть книгу.
И сейчас юноша по-прежнему ютится между худых боков своей кровати, упираясь босыми пяткам в глухую стену и штурмуя последние страницы увесистой книги с рассказами про чудаков и смутьянов. Шествуя “между строк”, он и не заметил, как коварный сон окутал его заплутавшее сознание и перенёс в необъятный, неприступный мир, в котором каждый добрый и, подчас, неприметный персонаж по-своему герой, и где по-другому быть не может...
* * *
Лес, окутавший низины и бока горы ГрИнхай летними кронами, испокон веков славился редкой, присущей не многим зелёным старожилам, загадочностью. С одной стороны, его самобытная красота, заключённая в густом, пышном изобилии древних растений и широком многообразии ценных существ, непрестанно манила к себе зевак и непрошенных гостей, рискнувших посягнуть на богатства местного ареала. С другой же, те везунчики, кому посчастливилось вырваться из оков местных окрестностей в один голос утверждали, что то прославленное пригожество леса, без упоминания о котором не обходится ни одна легенда, изменчиво и скрывает под своим двуличием немало скрытых опасностей. Непроходимые, гнилые болота, утопившие под своей пасмурной толщей острова мёртвой суши, могучие, железные корни захворавших деревьев, преграждающие тропу незваным гостями, несметные овраги, размякшие в объятиях вязкой, как смола почвы, приходятся первыми испытаниям для тех смельчаков и глупцов, кто отважился посягнуть на здешние богатства леса. Тех же, кого подобное гостеприимство не останавливает, рискуют примерить роль первопроходца и проникнуть в самые тёмные и потаённые места зелёного великана. А по возвращению в тёплую лачугу, счастливчик скинет разбитые сапоги с изувеченным плащом, предастся объятиям родного очага и на старом, пожелтевшем пергаменте приступит к ковке своей легенды.
Для тех же путников, кто решался обойти глубь зелёного старожила, лес смиловался и уступил скромную тропу, на которой днём частенько можно повстречать богатые караваны странствующих торговцев, а ночью наблюдать блеклые огоньки костров и мешковатые шатры, окрашенные в яркие полоски. Местные обитатели прозвали тропу "Торговый путь", так как сами редко льстили ей своим присутствием и куда чаще встречали среди её берегов новоявленных купцов. Извилистая дорога огибала гулливеровские густо-зелёные холмы, а к её худым краям не редко прилегали бока мелководной реки, что брала своё начало задолго до рождения тропы. Каждый, кому доводилось миновать Торговый путь от устья и до самого конца, с лихвой хвастался той манящей красотой леса, что сопровождала его на протяжении всего пути.
Тропа была утоптана сухими, шершавыми следами разной масти, окаменевшими после первого визита солнца, наконец-то, прервавшего своим запоздалым пришествием настырный дождь. Не нужно было отличаться мастерством опытного следопыта, чтобы угадать, кто и когда отважился ступить на тропу и каковы мотивы его прибытия. Легкомысленного взгляда, небрежно обронённого на истоптанную дорогу, приходилось достаточно, чтобы понять, что прямо здесь, возле тернового куста, вчерашний гость нашёл временное пристанище, а неподалёку от трёх, одиноко растущих, прихворавших деревьев, склонивших свои лохматые кроны под тяжестью лет, незнакомец скрыл своё присутствие от надвигающейся двуногой опасности. Но стоило заслонить чёрным тучам своими угольными боками дневное светило, и вдалеке прогреметь ликованию грома, как неотступный, напористый дождь, стирал память прошлых дней и готовил чистый холст для завтрашних первопроходцев, которым суждено следить новую историю.
Дождь приходился частым явлением в местных краях. Редкий случай остаться не застигнутым стихией врасплох в первые дни своего визита на тропе. И сегодняшняя ночь не стала тому исключением. Когда дневное светило уступило место ночному, над лесом сгустилась стая разбухших туч, и скоро стихия дала о себе знать. Передвижение в пасмурное время приходилось рискованной затеей. В беспросветной темноте не то, что дороги, собственные ноги не всегда удавалось разглядеть. Однако вспыхнувший вдалеке броский огонь, уверенно спускающийся вниз вдоль согнутого склона, свидетельствовал о визите очередного храбреца или глупца. И какому наглецу могло взбрести в голову, продолжать путь в столь неподходящее время, да ещё и в одиночку? Возможно, это торговец, чей разум заглушает звон жадности? Или, скажем, отважный путник, чья железная воля противится идти на поводу трусливого страха? А может, что немало вероятно, один из местных обитателей решили скоротать непогоду у костра и ищет подходящее местечко, чтобы воплотить затею? Судя по кроткому пламени, дрейфующему среди раздутых холмов, ответить на приведённый вопрос однозначно нельзя. Но одно можно утверждать наверняка: тот, кого падение темноты не вынудило прервать путь, плутал в зелёных краях не один добрый десяток раз, а потому и дорогу знал не хуже собственных пяти, а возможно и шести, пальцев.
Сухая, высушенная земля, что мириады капель дождя назад была похожа на ковёр, хаотично расписанный следами намеднишних пришельцев, отныне обернулась в вязкую, как размякшая на солнце смола, жижу, цепляющуюся за всё, что в неё попадёт и всякого, кто потревожит своим шествием. Со временем, провалившиеся посреди дороги канавы стали наполняться толщами дождевой воды, становиться упитанней, и отныне отличить безобидную плоскую лужицу от зрелой, глубокой ямы, не представлялось возможным. Но путника подобные выходки стихии не страшили, и он неторопливо продолжал штурмовать рыхлые, размякшие препятствия. Пришелец мешкотно спускался вдоль горбатого склона, стараясь реже ступать в растёкшиеся на пути зеркальные впадины. Путник предпочитал вести себя осторожнее ещё и потому, что его, мягко говоря, не великий, лаконичный рост, мог с головой отправить на самое дно ямы, притаившейся под зеркальной гладью.
Не смотря на свой скромный, булавочный рост, он явно питал искреннюю любовь к крупным вещам или считал их попросту более практичными, о чём в первую очередь свидетельствовал его широкий, раздутый зелёный плащ. Капюшон накидки надёжно скрывал всю сущность коротышки, а её павлиний хвост прятал под собой от дождя прохудившуюся от старости волшебную телегу, что прилежно волочилась позади хозяина, не стесняя его шагов. Плащ был столь велик своему владельцу, что с лихвой позволил бы спрятаться от стихии целой дюжине подобных добряков, как путник. Неудивительно, что укрыв собой тележку, его края продолжали свисать с её толстых боков и цепляться за настырные ветви дрожащих от шествия ветра кустов. Купол капюшона целиком скрывал обросшее сединой лицо путника, и коротышке не редко приходилось запрокидывать его обратно за шиворот, в надежде разглядеть очередную лужу раньше, чем ноша снова плюхнется ему на макушку. Помимо невеликих размеров коротышки и раздутого плаща, приходящегося не по годам своему владельцу, куда занимательнее оставался шестигранный фонарь, выполненный в пол роста самого пришельца. Из-за до неприличия внушительных размеров и не дюжего веса ноши, коротышке довольно часто приходилось перебирать обузу в руках. Но другого выхода избежать спящие под толщами воды глубокие ямы у него не нашлось. Подобно ночному маяку, указывающему кораблям путь к гавани, фонарь уверенно вёл пришельца в намеченный порт.
К тому времени, как дождь принялся отступать, путник пересёк извилистый склон и отныне располагался прямо у его подножья, где обожжённая солнцем, как глина жаром, тропа превратилась в непроходимую яму, которую коротышка принял за ржавое болото, что успело наводниться кваканьем местных обитателей. Пришелец откинул капюшон за воротник, поднял над головой шестигранный фонарь и пристально вгляделся в препятствия, пытаясь разглядеть встречный берег. Продолжать путь дальше в прежнем духе не представлялось возможным. Непрерывно сползающие со склона вода и грязь к визиту коротышки успели затопить солидную долю подножья, оставив тропу и крохотный островок суши, где и теснился непрошенный гость. Всё находилось под властью разгневанной стихии, но и её теперешние выходки для путника не приходились чем-то из ряда вон выходящим. Водрузив фонарь на сомнительную возвышенность, чтобы по возвращении тот не утонул в размякшей почве, коротышка с головой окунулся под широкий, отяжелевший от дождевой ноши плащ и, суетливо, переваливаясь с одной ноги на другую, поспешно засеменил к переднему борту тележки. Та была напрочь завалена ветхими ящиками, прохудившимися клетками, с погнутыми прутьями и всякого рода вещицами, что “выходили из под пера” хозяина. Когда лязганье сапог прекратилось, у подножья послышались пронзительный грохот и металлический звон. Коротышка вскарабкался на борт телеги и в спешке принялся покорять вершину из вещей, которые он ранее так старательно укладывал, опираясь на всё, что попадалось ему на пути. И чем дальше он продвигался, тем громче и контрастнее становились сопровождавшие его восход звуки. Что-то тяжёлое валилось на худое дно телеги, другое судорожно звенело и бренчало, а третье громыхало и свистело от неловких прикосновений хозяина. И только когда путник очутился в конце вершины и отыскал нужную вещицу, у подножья снова зашептало дождливое соло, спустя пару аккордов сменившееся резким шквалом оглушительного грома и шума. Споткнувшийся о свои труды, коротышка спустился на прежнее место гораздо быстрее, чем мог того ожидать. Переваливаясь с одного бока на другой, он кубарем скатился в начало своего недавнего восхождения, плюхнувшись в грязную лужу. От неожиданного и изрядно крутого спуска у путника закружилась голова. Он неспешно приподнялся с холодной земли, вытер концом серой бороды остатки грязи с уставшего лица, цвета скорлупы, и подобрав оброненный им при падении ящик, принялся пробираться к капюшону.
Первой наружу показалась широкая, как одеяло и толстая, как сам коротышка, седая борода. Она служила хозяину чем-то вроде свитера и подушки. С одной стороны, в холодную пору седина согревала путника, сохраняя тепло под своей соломенной толщей, а с другой, во время вечерних привалов, заменяла чудаку домашнюю тёплую пастель, в которой коротышка мечтал понежиться не первую ночь. Вслед за бородой последовал деревянный, местами лопнувший ящик с блестящим, изогнутым раструбом, что узким концом крепился к нему. С первого взгляда, многие приняли бы диковинку за старый, видавший лучшие времена и хозяев патефон, на котором, как ни странно, изобретатель запамятовал выделить место для пластинок и иглы. К одной из его боковых сторон крепилась короткая, блестящая ручка, по-видимому, позаимствованная умельцем у случайной музыкальной шкатулки. Удерживая сомнительное изобретение в руках, коротышка смело направился к началу препятствия.
Он осторожно подошёл к краю глубокой ямы, перевёл ящик с выпуклой трубой, в виде морской ракушки, в левую руку и, ухватившись грубой ладонью за блестящую, смазливую ручку, принялся плавно крутить её в обратном от себя направлении, ускоряясь после каждого завершённого оборота. Спустя пару вращений никаких изменений не последовало. Вода и грязь по-прежнему подступали к повозке и к сапогам коротышки, а шансов перебраться на встречный берег оставалось всё меньше. Но смельчак не намеревался останавливаться и всё вращал ручку до тех пор, пока из жерла трубы не повалил шквал холодного, как зимняя ночь и обжигающего, как раскалённое масло, ветра, нападавшего на всё, что имело наглость возразить его пришествию. Деревья, кусты и трава вмиг оделись в голубую, прозрачную скорлупу. Поверхность воды, что теснилась в объятиях непроходимой ямы, обросла толстой кромкой льда, распростёршего свои каменные объятия от берега, где теснился коротышка и до встречного, куда тот спешил переправиться. Вернув диковинку обратно в телегу и закинув на седину и плечи свинцовый капюшон, под тяжестью которого у бедняги невольно начали подкашиваться ноги, чудак осторожно спустился на ледяную гладь и скрипящими шагами засеменил к противоположному берегу, увлекая за собой телегу. Коротышка спешил. Лёд уже начал таять. Появились первые трещины и прежде ровная, нетронутая гладь покрылась острыми пробоинами. Коротышка хорошенько оттолкнуться от края тележки, что поджимала его позади, и вот часть ледяного моста осталась позади. А последняя пара десятков шагов не заставила себя долго ждать и к тому времени, как переправа рухнула, отважный малый уже шествовал по размякшей твердыне. Здесь дорога была заметно чище, а прохудившиеся канавы напрочь опустели. Пришелец перестал всматриваться в каждую разлитую на пути лужу, чтобы оценить её глубину, и брёл себе без лишних забот при свете фонаря и лунного свечения. Уверенно ступая по разваренной земле, путник копотливо перешёл на широкий шаг, зачастую обращавшийся в лапидарные перебежки. Коротышке не составило бы великих трудов бежать быстрее и дольше, но увесистый, грубый плащ, размытая, квелая тропа и настырность дождя, зачастую выбивали бородатого из сил. Путник наметил совершить привал и лучшим тому местом посчитал ближайший поворот, что теснился между толстых стволов деревьев. Но, внезапно раздавшееся мокрое лязганье чьих-то глубоких шагов со стороны леса, сиюминутно отбило у коротышки к желаемому всякую охоту. Заметив постороннее присутствие незнакомца, путник смирно встал на месте и, задержав тяжёлое дыхание, старался разобрать, кто посмел явиться виновником его опасений. Торопливые шквалы мокрого ветра и шум напористого дождя вводили в замешательство навострившего уши старика, пока сам раскат грома оказался не во власти заглушить приближение незнакомца. Судя по лязганью частых шагов и тщетным попыткам стихии заглушить их присутствие, время встречи коротышки и пришельца томительно близилось к развязке. Решив, что неизвестный вскоре настигнет его, бородатый немедля отбросил шестигранную обузу к берегу исхудалой тропы и в том же духе устремил руки за спину. Спустя пару суетливых движений в объятиях коротышки сверкнул квартет из стальных, блестящих стволов, слитых в охотничье ружьё, что с трудом умещалось в неуклюжих руках хозяина. Отныне непрошенного гостя ожидал достойный приём. Уверенно уперев широкий приклад в толстое плечо и направив ансамбль из жерл стволов в сторону, откуда доносилось приближение смутьяна, бывалый охотник примкнул указательный палец к тугому спусковому крючку и принялся пристально наблюдать за местностью. Быть застигнутым врасплох он желал меньше всего.
Однако стоило коротышке обнажить ружьё, как лязг шагов заметно утих. Славный малый живо огляделся по сторонам и заметно опешил при виде размытого силуэта, что вырос в паре десятков шагов от него. Неожиданное появление возмутителя спокойствия породило лихорадочную дрожь в коленях бородатого и заставило попятиться назад. Разочарованный своей нерадивостью, коротышка намертво вцепился в ружьё и с гневом обрушился на пришельца.
—Эй, ты!— заметно рассвирепел старик, старательно удерживая неприятеля на мушке.
Коротышка безнадёжно старался сохранять хладнокровие, но всякий раз вздрагивал от неожиданных движений силуэта. Пузатые линзы очков, что гнездились поверх горбатого носа старика, покрылись испариной. Путник небрежно проскрипел по окружностям указательным пальцем, от чего те мало чем изменили своему прошлому укладу. Сквозь мириады серых капель при ярком свете фонаря бородатый подметил в очертаниях пришельца непривычную мелочь. Из-под плаща пришельца выскальзывали десятки худых, потрёпанных верёвок, на конце которых под напорами ветра судорожно тряслись хвостатые, носатые и с, весьма, гадким, измученным видом куклы. При виде изувеченных тоской, печалью и болью выразительных лиц марионеток, и без того опешивший старик обнаружил, как в его руках учащается дрожь, а к устью шеи приливает ком волнения. Коротышка суетливо помотал головой, в надежде вернуть себя в боевое расположение, и снова обрушился на смутьяна.
—Ты, что стоишь у меня на пути! Да, ты, я к тебе обращаюсь, — истошно кричал старик. — А ну, живо проваливай с дороги, иначе тебя ожидает знакомство с моей четырёхглазой старушкой Матильдой! Ха-ха!
Четырёхглазой старушкой Матильдой коротышка ласково величал ружьё, что приходилось видным атрибутом в каждом походе. Надёжнее и смелее спутника бородатый не мог и пожелать. Одно слово не разговорчивой Матильды стирало в пыль булыжник, размером с её хозяина. Не удивительно, что у столь роковой персоны редко находились собеседники.
Пришелец оказался не слишком разговорчивым и угрозы старика не удостоились его ответа. Коротышка подал грудь вперёд и крепче прижал к себе Матильду.
—У тебя есть два выхода, пройдоха! Или ты немедленно убираешься с моего пути, или тебе поможет железная старушка Матильда,— предупредил старик, рассчитывая на благоразумие смутьяна.— Давненько она ни с кем не разговаривала. Однако можешь не сомневаться в её редком даре убеждения,— с ухмылкой проскрипел охотник, приступая к отсчёту.— Считаю до трёх. Один...
Коротышка взвёл оба курка, каждый из которых отвечал за два нижних либо верхних спаренных ствола, после чего, вслед за глухими щелчками послышалось протяжное "Двааа".
Охотник слегка надавил указательным пальцем на спусковой крючок и, хорошенько прицелившись в незнакомца, намеревался произвести запоздалый выстрел, как внезапно выросший ранее по среди тропы незнакомец, так же скоротечно растворился в кромешной темноте. Коротышка перехватил в правую руку ружьё, левой не спеша поднял гостивший у края тропы фонарь и выставил его вперёд, фанатично уставившись в толщу леса, где растворился загадочный незнакомец. Бородатый рассчитывал, что встреча добром не кончится и настойчиво продолжал вести наблюдение. Но его опасения оказались напрасны. Сбежавший с поля боя пришелец не намеревался испытать судьбу и, по всей видимости, внял угрозам смельчака. Путник выждал немного времени, пока лязганье сапог не прекратится, и продолжил свой путь дальше. После встречи с пришельцем, старик не спешил выпускать из рук ружьё. Кто знает, возможно, встреча с незнакомцем была не последней, а потому стоит держаться наготове.
Уверенно вытянув перед бородой фонарь и уставив ружьё в размытую неизвестность, путник решил разведать дорогу и направился к следам пропавшего беглеца. Без намёка на спешку, он оставил тележку в одиночестве и побрёл вдоль тропы к назревавшему повороту. Тащить в одной руке непокорную ношу, в то время как в другой теснится четырёхглавое ружьё, приходилось далеко не простой затеей. Колени старика болезненно тряслись от веса обузы, неуклюже запинались о комья грязи, тонули в серых лужах, но коротышка не спешил расставаться с ношей. Вооружённый шестигранным светилом в компании старушки Матильды, он чувствовал себя в безопасности. Если бы какой-то смельчак или глупец и решился напасть на путника в столь тёмный час, яркий свет фонаря и взрывы жалящей дроби застигли бы неприятеля раньше, чем тот приступил к воплощению своих коварных и низких замыслов.
Настигнув размытые следы пришельца, коротышка остановился. Опустив фонарь на землю, старик принялся жадно вчитываться в каждую складочку оставленную незнакомцем. Будучи матёрым следопытом, путнику не составило труда установить происхождение смутьяна. Сапоги с редкой подошвой он встречал впервые, а значит, пришелец приходился выходцем не из близлежащих земель. Каблуки порядком исхудали после неблизкой дороги, а на куцых носках не осталось и одного ржавого гвоздя. Вытянутый, узкий след намекал на выдающийся рост незнакомца, а скромная глубина, свидетельствовала о его худощавом происхождении. Вдобавок, пришельца обременяла глубокая рана, что подтверждали щедрые сгустки алой крови. Неудивительно, что чужеземец при виде отважного малого скоропостижно исчез. На его месте в столь незавидном положении любой другой держался бы от возможной опасности подальше, и тем более сторонился бы коротких разговоров с Матильдой.
Убедившись, что пришелец не представляет собой опасности, бородатый взмахнул свободной рукой над сединой, и телега покорно поколесила к хозяину. Старик поднял фонарь с земли и намеревался отправить ружьё за пазуху, как неожиданно опешил от тяжёлого дыхания позади себя. Старый “знакомый” или очередной смутьян молчаливо топтал землю позади путника и не спешил показываться на глаза. Пребывая в редком смятении, коротышка осторожно примкнул твёрдый подбородок к мягкому плечу и, не вызывая лишних подозрений неизвестного, решил осмотреть обувь неприятеля. Но из-за светлой мантии, что стекала с макушки смутьяна и преподала к земле, затея бородатого не увенчалась успехом. В таком случае, размышлял пришелец, если это очередная выходка бывалого смутьяна, на его одеянии наверняка нашлось место для последствий раны. Но к своему разочарованию коротышка не обнаружил никаких доказательств, указывающих на глупца, что минутой ранее потревожил его за последние пару дней путешествия: ни алых пятен, ни жутких кукол, что наводят страх своими двуличными улыбками. Старик убедился, что позади него топтался другой, не раненый пришелец.
Не дожидаясь скорого нападения, коротышка смело развернулся бородой к неприятелю и, выставив все четыре немых дула перед собой, решился выпустить щедрую порцию дроби. Но чужеземец ожидал нетёплого приёма и пришёлся куда расторопнее напуганного коротышки. Выждав, когда путник повернётся к нему передом, незнакомец лихо опёрся одной ногой на грозящее скорой расправой ружьё, а второй бессовестно наступил на обросшее сединой лицо нападавшего. Растерянный путник попятился назад, а смутьян живо отпрянул от сомнительной опоры и канул в сторону леса, где посчастливилось скрыться его предшественнику.
От нелестного обращения коротышка рассвирепел. Матёрый охотник не мог позволить, чтобы какой-то наглый выскочка, посмел сравнять его, в прямом смысле, с землёй. Полный решимости, он развернулся вслед незнакомцу, чтобы проучить наглеца. Проклиная всех выскочек, старик спустил крючок и оглушительный залп затмил раскат грома. Плечо путника содрогнулось от отдачи, твердь под ногами сменилась пустотой, и скоро старик осознал, что покоится на поверхности лужи в двадцати шагах от тележки с почерневшим от пороха лицом. Ликующая дробь срубила на своём пути дуб, бросила в дрожь кусты, но не успела настигнуть злостного нарушителя. К тому времени, как прозвенел контрольный щелчок спускового крючка, преследователь в светлой мантии вышел на след предшественника и был вне её досягаемости.
Следуя по алым разводам и знакомым следам, пришелец в светлой мантии стремительно настигал раненого незнакомца. После последней встречи чужеземцев преследователь спешил закончить затянувшуюся погоню и не позволял раненой им ранее жертве уйти в очередной раз. Выследив неприятеля у Торгового пути, он рвался довершить начатое до конца и ощущал, как вкус победы подгоняет его.
Глубокая рана незнакомца приближала встречу с преследователем. Щедрая потеря крови вынуждала раненого пришельца всё чаще переходить на шаг, а вязкая рябь в глазах, размывала дорогу хлеще местных дождей. Но беглец не намеревался сдаваться и не решался остановиться до тех пор, пока острый край водопада не оставил ему другого выхода. Пришелец мельком осмотрел местность и убедился, что отступление подошло к концу. Преследователь шествовал среди хвойных руин и неумолимо подступал к жертве. Отрезав дорогу к отступлению, он вынул из ножен изогнутое лезвие и победоносно приближался к чужеземцу, чтобы осуществить приговор.
Раненый понимал, что выбор у него был не велик: прыгнуть с края обрыва в устье водопада и скрыться от преследователя или дать нападавшему бой, исход которого не заставил бы себя долго ждать. Когда тяжёлое дыхание чужеземца в светлой мантии настигло раненого пришельца, второй сделал два коротких шага и тот час скрылся с горизонта в толще бородатого. В след за ним последовал и преследователь. Чужеземцы канули в объятия водопада и растворились под его пеленой. Вслед за незнакомцами исчез и дождь.
ГЛАВА 2
Том проснулся ближе к полудню от назойливого летнего света. Перед сном юноша решил не обременять окно шторами, и лучи утреннего светила нещадно стучали по тяжёлым векам дремлющего хозяина комнаты. Будильник навострил стрелки и приготовился дать торжественный залп, без которого юноше редко доводилось подниматься в назначенный час. Том вяло потёр вспотевшими ладонями лицо, в попытке прогнать остатки сна. Не помогло. Тяжесть век по-прежнему давила на уставшие глава. Он повернулся на бок лицом к стене, рассчитывая спрятаться от навязчивого света и скоротать оставшееся время в объятиях сна. Уже лучше. Тепло, темно и…снова всю идиллию нарушает дотошный крик будильника. Юноша опустил ладони на веки, сбросил остатки прошлых грёз, хорошенько потянулся и простым движением прервал противное дребезжание будильника. Том слез с крохотной кроватки, на которой ему приходилось спать, слегка поджав ноги, резкими движениями взъерошил непослушные волосы и направился к худому шкафу, где прозябали очередное утро старые, выцветшие футболки и не менее здоровые штаны с парой свитеров. Юноша бросил взгляд на окно, позади которого покоилась зелёная лужайка дома семьи Пигг. Глава семейства, Чарльз, жарил огромные, сочные куски стейка, заботливо переворачивая лопаткой куски мяса и отгоняя округлой ладонью назойливых насекомых от завтрака .Его жена, Дорис, предпочитала доверять готовку блюд мужу, так как сама не относилась к числу заядлых любителей кулинарии, в отличие от Чарльза. Женщина посвятила себя сервировке стола и пристально следила за тем, чтобы домочадцы не выкинули очередную нелепость, от которых суеверная Дорис впадала в тревогу. Сегодня она позаботилась, чтобы утренняя трапеза прошла без лишних хлопот, и, перед тем, как приступить к готовке завтрака, хозяйка не побрезгала тратой доброй пары часов и прочитала нотации домочадцам, попутно напоминая о том, как следует вести себя за столом. На подобные реплики у неё всегда хватало сил и времени, чего не упомянешь о работе по дому, которую та терпеть не могла. Но излишняя внимательность к чистоте и порядку со стороны главы семейства, а так же забота о редкой коллекции зеркал, заставляли Дорис время от времени выполнять свои обязанности. Точно так же, как Чарльзу Пигг приходилось не по душе выносить её постоянные упрёки по поводу того, что он в очередной раз переступил порог дома не той ногой, Дорис не терпела отвечать придиркам фанатичного чистюли. Нужно иметь ангельское терпение, чтобы позволить себе жить со столь своеобразной особой, чего явно не доставало главе семейства. Порой он просто сходил с ума от выходок своей любимой жёнушки. В то время, как Чарльз любовался готовкой завтрака, а Дорис Пигг умещала посуду на столе, их сорванцы, Блейк и Барт, порядком извелись от предвкушения утренней трапезы. Мальчики истёрли все стулья, что ютились у стола, навестили каждую лавку, теснившуюся на веранде, и не забыли понежиться на диванах, без внимания которых не обходилась ни одна захудалая комната. На последних краткий перечень утренних хлопот сорванцов подошёл к концу, и уставшие, измученные бездельем ,они спрятались от солнца в тени яблочного дерева и, потупив крохотные глазки на порхающие в пустоте толстые стейки, ожидали, когда отец или мать позовут их к столу. Голодные, они были готовы съесть, кого угодно и, как угодно, лишь бы порции оказалось достаточно, чтобы объесться до коликов в животе. О том, что принимать пищу следует в меру, Чарльз Пигг, по-видимому, не упомянул, когда учил сыновей, как следует прогонять местную детвору с детской площадки или выбирать самые дорогие вещи. Из-за двери комнаты Тома послышался мягкий голос Джессики Пеккертон. Она приготовила утренний завтрак и уже намеревалась войти в комнату сына, чтобы разбудить заядлого любителя скоротать утро в постели. Но юноша опередил её. Покинув личные апартаменты, Том канул в коридор и в спешке направился на кухню, где его визита ожидала остывшая яичница, посыпанная пряностями и летними травами. Сладкий аромат завтрака отдавался в каждой комнате дома, теснился в каждом неприметном углу. От приятного запаха из живота юноши последовали протяжный скрип и урчание. Обычное дело, когда во время утреннего голода, чувствуешь, что вот-вот завтрак окажется у тебя в желудке. Юноша поспешно миновал короткий коридор и скоро очутился на кухне. Джессика Пеккертон хлопотала у стола, добавляя сливки в кофе. Она и не заметила, как к ней присоединился званый посетитель.
— Доброе утро,— обратил на себя внимание Том, усаживаясь за стол. —Доброе утро, дорогой,—ответила взаимностью Джессика, умещая чашку рядом с тарелкой .—Ты сегодня встал вовремя,—заметила хозяйка.
—Думаю, виной всему запах завтрака,— ответил юноша, заметно улыбаясь. На лице хозяйки приняло выразительный вид удивления.
—Неужели так дурно выдался завтрак?—заинтригованно поинтересовалась Джессика, стараясь уловить возможный запах гари.—Неужели подгорела?
—Мам, что ты, — поспешил успокоить юноша хозяйку,— яичница аппетитна как никогда и совсем не подгорела! А её запах поднимет любого, даже самого заядлого любителя поспать,— воскликнул Том, намекая на себя.
В словах юноши не нашлось места для лести. Если бы дверь в комнату Тома оказалась распахнута, то аромат завтрака разбудил бы его на порядок раньше, чем нудный свет или ворчание будильника. Подъём от запаха утренней яичницы пришёлся бы лучшим началом дня по сравнению с теми, что настигли юношу этим утром.
Джессика заботливо пододвинула к сыну тарелку, на которой теснился утренний завтрак, и белоснежную фарфоровую чашку с горячим шоколадом.
—Горячий шоколад, как ты и любишь,— напомнила хозяйка, пододвигая чашку.
—Спасибо,— поблагодарил Том, вдыхая запах горячего шоколада, переливающийся с ароматом яичницы.
Том откинулся на худую спинку стула, и на его лице засеяла искристая улыбка, что приходилась на порядок ярче разбудившего юношу света. Юноша взял вилку со стола и намеревался приступить к заждавшемуся его завтраку, как по двери, ведущей в прихожую, пробежала дрожь.
—Наверное, пришёл почтальон,— предположила Джессика, поглядывая на настенные часы.— Не отвлекайся от завтрака. Я открою.
Хозяйка вышла из кухни и направилась в прихожую. Том аккуратно отрезал от яичницы долю желтка и тут же опустил вилку на тарелку. Его внимание привлекли знакомые вопли, что доносились с лужайки семейства Пигг. Юноша вышел из-за стола и неряшливо прильнул к подоконнику, чуть не уронив горшки с цветами. Как он и предполагал, виновником вопиющих, редких криков оказался Чарльз Пигг. Он как и прежде не отлучался возле мангала, ухватившись скользкими ладонями за покрасневшее, то ли от злости, то ли от боли, обожжённое лицо. Как выяснилось, потерпевший намеревался перевернуть самый крупный стейк, который он, видимо, припас специально для себя. Но ленивый кусок мяса оказался настолько тяжёлым и неповоротливым, что мужчина не удалось осуществить задуманное с первого подхода. Худая ручка лопатки прогнулась от неестественного веса стейка, отрикошетила, и долгожданный завтрак, на который так уповал и с редкой привязанностью готовил Чарльз Пигг, плюхнулся ему прямо в лицо промеж его маленьких блестящих глазок. Раскалённое, ядовитое масло беспорядочно растеклось по не менее жирному лицу главы семейства. Мужчина рассвирепел и попытался избавиться от бывалого предмета обожания, но непокорный стейк надёжно прилип к раздутой физиономии Чарльза, и потерпевший оказался не в силах самостоятельно отделаться от обузы.
—Проклятый стейк!— бранил он кусок мяса, не сдерживая брызги слюней.— Будь проклят тот день, когда человеку впервые пришло в голову жарить мясо!— хлестче рассвирепел Чарльз, проклиная естественный ход истории.
В конце концов потерпевшему всё же удалось избавиться от настырного стейка. Ему помогла Дорис, которая при виде мужа в столь незавидном положении принялась суетиться вокруг него, панически размахивая руками и усердно дуя на обожженную физиономию. Возможно, обеспокоенная женщина пыталась потушить горящее от натиска масла лицо Чарльза. Когда крики главы семейства участились, Дорис убедилась в том, что её старания тщетны, и тогда храбрая женщина схватила лопатку, которой её муж при лучшей жизни переворачивал стейки, и устремила её промеж куска мяса и лица крикуна. После она уверенно потянула ручку на себя, после чего обуза отпрянула от покрасневшего лица потерпевшего и упала обратно на решётку мангала, как ни в чём не бывало. Дорис уставилась на изнурённое затянувшейся битвой лицо мужа и ужаснулась увиденному. Скоро на месте событий объявились Блейк и Барт. Мальчики не отличались излишней впечатлительностью, в отличие от их матери, но удивились не меньше неё. Всю физиономию Чарльза щедро покрывали бесформенные розовые рубцы и пузыри. Порой казалось, что вот-вот эти воздушные шары вырвутся и устремятся в облака, но тёплое местечко на мягкой физиономии хозяина им, по-видимому, пришлось по душе. Дорис продолжала пытаться помочь мужу всеми силами. Будучи почитательницей сомнительных способов лечения, она вынула из кармашка своего летнего платья неопрятно сложенный платок, и резкими, частыми движениями принялась устранять излишки масла. Но от её небрежных прикосновений Чарльз только громче завопил и в порыве ярости пнул мангал, и завтрак тот час плюхнулся на лужайку. Дорис тоже не выдержала и начала сверлить слух мужа своими уже давно приевшимися суевериями.
—Я твержу тебе уже не первый раз,— заявляла женщина, уперев кулаки в бока.— А ты всё продолжаешь искушать судьбу и в очередное утро встаёшь не с той ноги! Стараешься, делаешь всё для вас, а вы...вы даже не можете подобающе встать с кровати...
Ей не составило бы труда продолжать и дальше, но вырвавшееся из глубины Чарльза протяжное и громкое "Ааааа!!!", заставило преждевременно прерваться женщину. После недолгого разговора и частых пререканий супруги поспешно удалились в дом. Завтрак для них закончился, так и не начавшись, но для Блейка и Барта не всё оказалось потерянным. Эти сорванцы всё же дождались своего часа. Мальчики подняли недожаренные куски мяса с лужайки, уселись под толстой кроной яблочного великана и, вцепившись зубами в резиновые стейки, с неописуемой жадностью принялись поедать завтрак. Хоть кто-то был рад в эти минуты.
В то время, как Том наблюдал нелепую картину за окном, его завтрак окончательно остыл. Юноша услышал, как дверь в прихожей закрылась и послышались медленные, тихие шаги. Джессика Пеккертон направлялась на кухню, перебирая в руках конверты со счетами. Юноша отпрянул от окна и вернулся обратно за стол. Он взял вилку и приступил к трапезе. Скоро на кухню вошла хозяйка.
—Снова счета?— тихо спросил Том, отмечая лёгкое негодование на лице матери.
Джессика утвердительно кивнула головой. Парой месяцев ранее мать Тома отчаялась найти работу и, чтобы как-то справиться с финансовыми проблемами, воспользовалась услугами очередного банка. Её прежний банкир более не желал терпеть задержек и требовал, чтобы Джессика вернула остатки долга. Ей пришлось обратиться к новому банку и взять очередной кредит, чтобы расплатиться по старым счетам. Но подобное решение обернулось не меньшими проблемами. Сегодняшний долг на порядок превышал первый, и если бы не помощь дяди Роджера, Джессика и Том лишились бы своего старого дома.
К тому времени, как тарелка Тома опустела, Джессика добралась до последнего конверта, в корне не похожего на предыдущие. Он был масляно-жёлтого цвета, будто шёл до получателя со времён средневековья и миновал не одну тысячу рук, а на его тыльной стороне располагался толстый сургуч, на котором теснилось изображён из непривычных иероглифов. Середину конверта занимала размашистая чернильная надпись с именем адресата.
—Тому Пеккертону, — полушёпотом прочитала Джессика.— Это письмо тебе,— закончила она и протянула конверт сыну.
Том заметно удивился. Прежде ему не доводилось получать писем, за исключением тех, в которых приёмная комиссия колледжа сообщала об очередном отказе. К тому же утренняя неожиданность не брезгала оказаться очередной шуткой одноклассников. Ранее отъявленные остряки напоминали юноше о своём внимании и отправляли щедрые посылки со старой одеждой вперемешку и с худыми, нестиранными носками. Поверх всего этого безумия юнцы укладывали листок с надписью “Писк моды” и примяком мчались на почту, чтобы посылка навестила юношу к вечеру. По всей видимости, одноклассников Тома, как и Чарльза Пигг, не устраивал скромный гардероб соседа и те бесстыдно напоминали ему о своём негодовании. И сегодняшним утром, пребывая в редком сомнении, юноша не спешил читать очередной отказ или разделять внимание остряков.
Том повторно прочитал своё имя. Почерк отправителя отличался изящными, тонкими линиями и ровным наклоном букв. "Отказ из колледжа,”— решил Том, вспоминая изувеченный почерк остряков. Без особого энтузиазма юноша вскрыл конверт и нехотя вынул из него шершавый листок бумаги желтоватого оттенка.
Уважаемый Том Пекертон.
Спешим поздравить Вас с зачислением во всемирную академию. Совет посчитал, что Вы достаточно образованный, способный молодой человек, и наше решение по поводу вашей кандидатуры оказалось однозначным. Ожидаем вашего скорого визита в преддверии нового учебного года. Не беспокойтесь о дорожных хлопотах. В конверте Вы отыщите билет на поезд, который в кратчайшие строки доставит Вас в академию.
Ждём с нетерпением Вашего визита.
Мисс Стрич, заместитель директора академии.
Том шёпотом прочёл письмо, а когда закончил, взял со стола конверт и заглянул в его содержимое. Как и сообщалось в послании, на дне посылки он отыскал билет, оформленный в позолоченную рамку. Юноша отпрянул на спинку стула. "Не понимаю,"—задумался Том, не сводя глаз с билета.—"Академия? Но ведь я только закончил среднюю школу. " Том старательно вспоминал содержание письма. "Скрытый талант?” Том осмотрел себя с ног до головы. “Но у меня нет талантов. Так мне говорили в школе. ” Юноша растеряно опустил ладонь на непослушную макушку. “Талант… какая нелепость. Скорее всего это чья-то неудачная шутка."
Джессика Пеккертон молча наблюдала за Томом до тех пор, пока его удивление не обернулось для неё неприятным волнением. Из бормотания сына ей не удалось выделить и пары слов.
—Том, что-то случилось?— обратилась к сыну Джессика, обеспокоенная затянувшейся паузой.— Дорогой, скажи же что-нибудь, не молчи.
Она посмотрела на часть содержимого конверта, что ютилось в худых ладонях сына.
—Что это?— удивилась она, не веря глазам.— Билет на поезд?
Том снова ничего не ответил и перешёл ко второй части содержимого конверта ."Семнадцатое августа. Станция Н-брукс. Время отбытия поезда десять часов утра,"— прочитал юноша, не вымолвив и слова. Короткое содержание билета наводило Тома на очередные вопросы. Удивительно и непривычно, что в билете не нашлось места ни для номера поезда, ни для платформы, от которой тот отбывает. Юноша решил, что обнаружит последнее на обратной стороне. Он перевернул билет, но не обнаружил и намёка на то, что искал. Том не заметил, как Джессика взяла письмо со стола.
—О Боже, Том!— не скрывая волнения воскликнула Джессика, после прочтения первых строк .— Дорогой, тебя приняли в академию! Это... это так...— с трудом выговаривала хозяйка, пребывая в заметном смятении.
Она дочитала письмо и её волнение сменилось крайним любопытством.
— Ты когда-нибудь слышал об этой академии?— спросила Джессика, не дожидаясь ответа.— Не припомню, чтобы мы обращались в подобные заведения. И как им удалось узнать о тебе?— продолжала задавать вопросы Джессика, по-прежнему не уделяя Тому времени ответить.— А, впрочем, это не так и важно. Куда важнее то, что ты поступил в академию, верно, дорогой? Кстати, а когда поезд? Том? Ответить же хоть что-нибудь.
Ладонь юноши плавно сползла с рыжей макушки и плюхнулась на стол.
—Тут говорится, что отбытие завтра в десять часов ут…— намеревался закончить Том, но Джессика его опередила.
—…утра? Совсем скоро!— взволнованно заметила Джессика, глядя на стрелки часов.— Так чего же мы ждём! Скорее допивай завтрак. К вечеру нужно успеть собрать вещи,— предупредила Джессика. Её заботливый взгляд упал на старенький свитер сына.— О, Боже! Тебе необходимо срочно купить новый свитер,— спохватилась она, осматривая сына с ног до макушки.— И не забудь купить себе подходящую форму,— добавила хозяйка, встав из-за стола и направляясь в гостиную.
Спустя пару коротких она вернулась на кухню.
—Вот, Том,— сказала Джессика, протягивая худую стопку банкнот. Она подошла к краю кухонного стола и положила деньги рядом с юношей.— Сходи в магазин и купи себе всё, что пожелаешь. Здесь не далеко,— намекнула Джессика, вращая указательным пальцем в воздухе.— Помнишь, где я раньше работала? Сорок пятый дом. Магазин напротив,— расплывчато объяснила она и снова обратилась к настенным часам.— Мне пора спешить на работу. Буду вечером к девяти часам, как обычно. И, Том, посмотри на меня.
Юноша оторвал взгляд от билета и всё внимание устремил на мать.
—Не тяни время, дорогой. Начинай собирать вещи, а вечером я приготовлю праздничный ужин. Тебе понравится,— закончила Джессика и, поцеловав Тома в тёплый лоб, удалилась в прихожую.
Она одела летние туфли, примерила лёгкую шляпку, не забыла про сумочку и поспешно направилась к выходу. Послышался знакомый протяжный скрип двери.
—Постарайся успеть к вечеру,— последовал нежный голос хозяйки, после чего дверь захлопнулась, и Том остался один.
Юноша бережно отправил письмо и билет на дно конверта, поставил грязную посуду в глубокую раковину и, взяв пачку банкнот со стола, направился к прихожей. Содержание письма продолжало тревожить Тома. Мысль о том, что завтрашним утром ему придётся покинуть родной дом и уехать не весть есть куда, будоражила его впечатлительное сознание. Это было необычно, впервые, и так необычно...
Юноша оседлал старые кроссовки и вышел из дома. Улица приветствовала позднего посетителя чередой летних красок и мириадами солнечных отражений. Лучи небесного светила, от которых юноша недавно норовил улизнуть под тёплым одеялом, на этот раз показались ему приятной неожиданностью. Том спустился к подножью крыльца, ступил на короткую тропинку, что ютилась между боков зелёной лужайки, и направился к тротуару. В это время Блейк и Барт доели остатки завтрака и, устроившись под кроной дерева, размышляли над тем, чем заняться в столь жаркую погоду. Каникулы подходили к концу, а сорванцы по-прежнему не успели за лето проучить какого-нибудь глупца, посмевшего посягнуть на детскую площадку, так как вся местная детвора коротала время в лагерях. По лицам братьев стекали обильные капли тёмно-жёлтого пота, а прежде белоснежные рубашки, покрылись блеклыми тёмными пятнами, оставшимися от жира.
—Чёртова жара,— жаловался Барт, вытирая со лба, похожего на нелепое скопление складок, липкий, противный пот.— Блейк, может нам стоит вернуться домой?
В одночасье с предложением Барта из дома послышался знакомый вопль потерпевшего. Дорис Пигг старательно прикладывала усилия и пыталась нанести на обожженное лицо мужа какую-то вонючую мазь, которая по её предположениям, излечивала любые недуги и облегчала страдания. Но вместо желаемого результата, лицо мужа опухло сильнее, а физиономия изменилась до неузнаваемости.
—Глупая женщина, что ты вытворяешь с моим лицом?— завопил Чарльз, осторожно ощупывая горячие щёки ладонями.—Убери от меня эту чёртову мазь!— простонал мужчина, отмахиваясь от руки Дорис, в которой та уверенно сжимала тюбик с остатками омерзительной мази.
Дорис не выдержала.
—Чарльз Пигг!— перешла она на командирский тон.— Сиди смирно и перестань размахивать руками, или я немедленно позвоню в больницу, и твоим дальнейшим лечением займутся врачи! Уж они тебя жалеть точно не станут. Я не шучу, Чарльз!
Чарльз Пигг, мягко говоря, недолюбливал врачей и всячески избегал с ними встреч с самого детства. С тех пор прошёл не один десяток лет, но глава семейства не изменил своим неприязням ровно на столько, насколько привычке покупать исключительно дорогие вещи. Столь редкая нелюбовь к врачам уходила корнями в невинное детство Чарльза. В семь лет он впервые побывал на приёме у стоматолога и частенько возвращался к стародавней встрече в самых страшных снах, какие всплывали в его седой голове. Первый визит к детскому стоматологу пришёлся не столько ужасным для юного пациента, сколько для самого доктора, успевшего не раз оторопеть от безумства отчаянного карапуза. Жужжание машинки с лихвой впечатлило маленького Чарльза, что тот вцепился всеми двумя десятками в руку стоматолога подобно хищнику и не намеревался её отпускать, пока из её ладони не плюхнулось на плиточный пол. Но и этого карапузу оказалось не достаточно. Чтобы показать своё недовольство в полной мере, нападавший вскочил с места пациента и принялся носиться по кабинету разбрасывая всё на своём пути. Находившаяся в приёмной мать попыталась успокоить своего ребёнка. Она подошла к креслу, где прежде ёрничал Чарльз, и перегородила дорогу обезумевшему от страха сыну. Но её наивность не смогла противостоять безумию испуганного непоседы. Мальчуган и сам не заметил, как толкнул свою мать, и та упала на блестящий пол рядом с опешившим от происходящего доктором. Чарльз был на высоте. В свои семь с небольшим ему удалось до смерти запугать двух взрослых людей. Вернувшись в школу после первого похода к стоматологу, карапуз ещё не одну неделю рассказывал одноклассникам о том, как он, загнанный в угол, обессиливший и обречённый, вырвался из лап страшного доктора и безжалостно наказал своего обидчика. "Большой Чарльз!"— аплодировали дети, восхищаясь новоявленным героем, в то время, как тот маршировал по классу с гордо поднятой головой.
Неудивительно, что после угроз любимой жёнушки мистер Пигг перестал отчаянно сопротивляться. Сейчас он сидел ровно, выпрямив спину, и опустив свои широкие руки на столь же массивные колени. Да, о таком образцовом пациенте можно было только мечтать.
Дорис выдавила добрую порцию мази на испачканный платок и приложила лекарство к щеке мужа. Чарльз не сопротивлялся, однако волнение в нём усиливалось после каждого неловкого движения жены.
—Дорис, милая, дорогая, пожалуйста, умоляю, будь акку...Ай! Как больно!— снова завопил пациент, после того, как врач ненароком задела язвочку на лице потерпевшего. Но на этот раз глава семейства сдержался не рискнул выругаться. Угрозы Дорис оказались куда убедительнее его пустых жалоб и бранных причитаний.
Блейк и Барт устроились в тени дерева в ожидании, когда всё закончится. Было бы не разумно с их стороны объявиться в столь неподходящий час дома. А что если им придётся выслушивать наскучившие нотации матери или, того хуже, прихоти обезумевшего от боли отца? Нет. Лучше уж дождаться лучших времён здесь, в тени. Тем более, что шествующий по тротуару Том подвернулся как никак кстати.
—Эй ты, оборванец!— язвительно выкрикнул Блейк, наводя указательный палец в сторону юноши.
Том повернул голову в сторону крикуна и, не придав значения, продолжил свой путь. Лишние хлопоты ему сейчас были ни к чему.
Скоро к Блейку присоединился и Барт.
—Эй, голодранец неотёсанный,— поддержал второй крикун первого.— Отвечай, когда к тебе обращаются братья Пигг!
Не заметить поросячий визг Барта и Блейка было невозможно, но Том прилагал все усилия, чтобы не обращать на них внимания. Он продолжал шествовать по тротуару и наблюдал за тем, как машины проезжают мимо него. Братья Пигг не сводили с него глаз.
—Ты что, оглох!— недовольно захрюкал Блейк. Ничто его так не злило, как равнодушие Тома. Он резко вскочил с лужайки, стёр со щёк щедрую порцию пота , и, набрав полную грудь воздуха, попытался очередной раз выкрикнуть что-нибудь обидное вслед юноше. Но вместо слов изо рта Блейка вылетели обильные капли слюны, которые в последствие растёклись по распухшим подбородкам хозяина. Сорванец был в ярости.
—Снова бежишь, трус?!— вмешался Барт, в то время, как его брат пытался успокоиться.— Бежишь… Ты прям, как твой ненормальный папаша! Только тот, в отличие от тебя, из дома всё время бежал! Даже он не мог тебя выносить! Такого недоноска и оборванца!
Барт решил спровоцировать Тома, и его затея оправдала себя. Слова сильно зацепили юношу. Юноша резко развернулся, не дойдя до первого поворота, и твёрдо направился в сторону ликующего провокатора. Увидев приближающегося Тома, Блейк перестал захлёбываться в собственной слюне и отошёл в сторону. Скоро он очутился позади юноши.
—Ты пожалеешь!— пригрозил Том,всё ближе подступая к обидчику. Он уверенно сжал правую руку в кулак и намеревался проучить наглеца парой отборных тумаков, как неожиданно обнаружил, что его руки плотно прижаты к бокам и скованны тесными объятиями второго крикуна. Том отчаянно попытался вырваться из его мёртвой хватки, но Блейк был как минимум в три раза шире, сильнее и злее его.
—Тупица, Пеккертон!—возликовал Блейк, сжимая рику юноши.—Наивный тупица!
В то время, как Блейк наслаждался заслуженным триумфом, к Тому победоносно приближался Барт. Зачинщик шествовал медленно с гордо поднятой головой. На его довольном скорой расплатой лице сияла злорадная ухмылка, а громкие, затяжные шаги напоминали торжественный марш победителя. Скоро он очутился напротив Тома и с призрением сверлил выскочку своими поросячьими глазками.
—Давай Барт, чего ты медлишь!—вспыхнул Блейк. Ему не терпелось увидеть, как брат нанесёт свой первый удар. — Ну же! Проучи его как следует! Пусть знает, что ожидает того, кто посмеет пререкаться с представителями семейства Пигг!
Не смотря на то, что улица ко второй половине дня опустела, у данной картины всё же нашёлся очевидец. За ходом схватки внимательно наблюдал Чарльз Пигг. Ранее заметив юношу, одетого в безвкусный свитер и такие же старые поношенные штаны, мужчина вспыхнул как фитиль и совсем позабыл о боли. Его обожженное лицо приняло ядовито-красный цвет, что спелые, собранные поутру мисс Пигг яблоки казались на фоне физиономии потерпевшего безнадёжно испорченными.
—Какого чёрта этот мальчишка-оборванец направляется к нашему дому!? А, дорогая?— забастовал мистер Пигг.— Пусть только посмеет ступить на мою любимую летнюю лужайку в своих старых бахилах и я вмиг проучу подлеца! — перешёл к угрозам Чарльз, усердно размахивая кулаками.
— Согласна, дорогой,— согласилась Дорис,— Пусть только посмеет ступить левой ногой на нашу лужайку.
—Вер...,— хотел уже согласиться мистер Пигг, но решил скромно промолчать, потому как его конечный ответ мог оказаться началом очередных поучений жены. На мгновение ему и самому захотелось, чтобы Том если и шагнул на его лужайку, то исключительно с правой ноги. Иначе волнений его жёнушки хватило бы до завтрашнего утра.
— Не смей ступать на мою лужайку с левой ноги!— грозился Чарльз.— А ну, прочь, грязный ободранец.
На пике волнения мистера Пигг ожидал приятный сюрприз. После того, как Блейк схватил Тома, гнев мужчины сменился гордостью.
Правая рука Барта зависла в невесомости и скоро его распухший кулак прямиком шлёпнулся взъерошенную макушку. Вообще, зачинщик намеревался угодить в нос юноше, но из-за до неприличия узкой рубашки, которая с трудом сдерживала давление живота нападавшего, Барту не скоро удалось замахнуться. Том успел пригнуть голову и удар сорванца был аннулирован. Неудавшаяся попытка проучить выскочку пуще прежнего разозлила нападавшего. После второго неудачного замаха Барт ударил Тома по животу и на третий раз результат оправдал все его ожидания. Дыхание юноши сбилось, зрение помутилось, а ноги подкосились от неожиданной слабости. Блейк ослабил хватку и юноша, обхватив руками живот, от бессилия повалился на мягкую лужайку. Ликованию сорванцов не было предела.
—Ну что, Пеккертон? Теперь тебе нечего ответить , да? А как тебе это? Специально приготовил для таких выскочек, как ты, — рассмеялся Блейк и гнусно ударил юношу ногой по спине. За первым ударом последовал второй. Потом третий, четвёртый, и скоро счёт пошёл на десятки.
Мистер Пигг наблюдал за своими сорванцами и не мог сдерживать приливы гордости.
—Мои мальчики, два моих сорванца,— с важным видом отзывался Чарльз.— Покажите этому пройдохе кто тут главный!
Миссис Пигг рядом с мужем не оказалось. Женщина хлопотала на втором этаже и искала затерявшийся тюбик со всё той же вонючей мазью сомнительного цвета. Первого не хватило и на половину лица пострадавшего. Виной тому приходилась не крайняя щедрость хозяйки, а скорее излишняя широта и полнота лица мистера Пигг. На удивление мужчина решил, что лекарство и впрямь помогло. Язвительная боль понемногу принялась отступать, резкое жжение сменилось лёгким покалывание щёк, а пациент успокоился и заметно повеселел. Скорое отступление недуга ознаменовалось приходом жажды. Хозяин взял со стола, что теснился рядом со спинкой кресла, добрую порцию лимонада и принялся жадно осушать сосуд. Стоило мужчине прикончить пару щедрых глотков, как к горлу подкатила очередная волна гнева при виде нового гостя. Неподалёку от его любимой лужайки вырос знакомый высокий, худощавый силуэт пожилого мужчины. Мистер Харрисон, близкий сосед семейств Пеккертонов и Пигг, проживал в доме с неприметным номером девять. Не смотря на солидный возраст, мужчина обладал на зависть отменным здоровьем, и вместо того, чтобы впустую прозябать летнее утро в тесной, душной комнатушке старого дома, он коротал время в городских трущобах и довольствовался всеми радостями пенсионного возраста. И сегодня, ближе к полудню, мистер Харрисон закончил утреннюю прогулку и шествовал по родной улице в отменном расположении духа. Завидев нарастающее волнение на лужайке семейства Пигг, мужчина заметно прибавил шаг и уверенно замаршировал на встречу к Блейку и Барту. Сорванцы приметили приближение нежданного очевидца и торопились завершить затянувшуюся расправу.
—Блейк, снова этот старик!— пожаловался Барт, при виде пожилого мужчины.
Блейк остановился, сузил и без того крошечные глазки, и всмотрелся в конец улицы. Юноша заметно разочаровался, а его плотное лицо сморщилось и приняло болезненный вид. К розовым щекам юнца приливали пунцовые пятна гнева.
—Что, Пеккертон, дождался?— завопил Блейк.— Смотри, бедному мистеру Харрисону снова приходится спасать твою трусливую задницу! Ах, бедный, несчастный мистер Харрисон, — запричитал пузатый, вытирая со лба капли пота,— А ведь ему давно на покой пора.
—Да, негоже так поступать со стариками,— грубо съехидничал Блейк, потирая вспотевшие ручёнки.
На лицах обидчиков расплылись злорадные ухмылки. Сорванцы рассчитывали наградить Тома последней парой-тройкой отборных тумаков, прежде чем скроются с места преступления, но их ликование продлилось не долго. Пока неприятели разменивались улыбками, Том ударил по лодыжке Блейка и пузатый тот час рухнул на лужайку. Юноша опёрся руками о землю и неуверенно попытался подняться на ноги, но оказавшийся по близости Барт гнусно пнул его по лицу и Том очутился рядом с опешившим Блейком .Из носа юноши показалась ровная алая струя крови.
Барт поспешно поднял брата с земли. Разъярённый Блейк намеревался отомстить восставшему выскочке. Запрокинув ногу, юноша приготовился нанести последний удар, но неожиданно оторопел, когда его поросячьи глазки встретились с непривычным взглядом неприятеля. Из-под век юноши вырвалось два огненно-красных языка пламени. Вместо прошлого страха и боли в них отчётливо извивались гнев и ненависть. На прежде измученном лице Тома растянулась злорадная улыбка, а непослушные волосы изгибались, будто неподалёку от ребят шествовал тайфун. При виде ликующего выскочки ноги Блейка начали подкашиваться, а тяжёлые руки прилипли к раздутым бокам и не спешили повиноваться прихотям хозяина. Карапузу стало не по себе, совсем не по себе. Непослушное тело пузатого забилось во внезапно начавшейся лихорадке. Юноша дрожал, с широкого лба суетливо побежали неестественные струи пота, обезумевшие глаза сумбурно вращались и прилипали к векам, а в груди беспокойно стучало трусливое сердце. Страх. Редкий страх и ужас парализовали Блейка. Юноша хотел бежать, спрятаться в своей комнате, укрыться с головой под одеялом и распрощаться с утренним кошмаром. Но это был не сон. Вся его сущность трепетала при виде Тома и противилась сдвинуться с места. Переминавшийся в стороне Барт решил разорвать бессмыслицу. Он неуверенно шагнул в сторону Тома и после двух коротких его инициатива иссякла. Заметив приближение неприятеля, Том повернул голову в сторону карапуза и пронзил взглядом оцепеневшего обидчика . Барт ощутил, как его рыхлое тельце охватил жар, ноги лихорадочно затряслись, а твёрдый стук в груди заглушил крики приближающегося мистера Харрисона. Неизвестная сила поработила волю юноши и противилась отпускать.
К счастью братьев Пигг спаситель не заставил себя долго ждать. Мистер Харрисон кинулся к Тому, опустил вспотевшую ладонь на веки, а второй придержал затыльник юноши, когда тот повалился на лужайку. Безумное пламя глаз Тома погасло, и к безнадёжно оцепеневшим Блейку и Барту, вернулось самообладание. Сорванцы нервно похлопали себя по груди и животу, сделали пару неуверенных взмахов ногами и, убедившись, что угроза миновала, жалобно запричитали.
Первым не выдержал Барт.
—Мистер, мистер Харисон!— завопил испуганный Барт, указывая дрожащим пальцем в сторону Тома.— Он... он псих! Ненормальный! Осторожно, мистер Харрисон, а то он и вас...— прервался карапуз, не зная, как объяснить происшедшее.
В то время, как первый ябеда старательно прилагал усилия, чтобы рассказать о случившемся, второй перестал себя сдерживать и поддержал его слова.
— Да, да, мистер Харисон, не трогайте его, он опасен! — сдерживая слёзы, кричал Блейк. Его глаза неожиданно покраснели от нахлынувшего волнения.
—Нет, нет, мистер Харисон! Он, он опасен!— молил Барт пожилого соседа, когда тот запрокинул левую руку Тома к себе за спину и приподнял его с лужайки.
К тому времени, как Том неуверенно стоял на ногах, братья Пигг успели скрыться с места преступления. Юноши примкнули к входной двери дома и суетливо забарабанили по ней кулаками. Испуганные мальчики неистово кричали, усердно топали ногами по порогу и требовали впустить их внутрь. Испуганный мистер Пигг, заслышав волнение сыновей, соскочил с кресла и бросился к выходу, расталкивая всё, что не вовремя оказалось под его ногами. Рассчитывая на худшее, мужчина схватил старое ружьё, что теснилось на стене между широких зеркал, снял предохранитель и уверенно шагнул в прихожую. Когда хозяин распахнул входную дверь, Блейк и Барт немедля заскочили в дом и спрятались за широкую спину отца. Из-за раздавшихся боков Чарльза показалось два указательных пальца сыновей, нацеленных на мистера Харрисона и Тома.
— Это всё он, папочка,— сдерживал слёзы Блейк.— Он нас чуть не покалечил!
—Да-да, — подхватил Барт, выглядывая из-за круглой спины.— И старик вместе с ним! Они оба хотели нас искалечить!
От назойливых жалоб сорванцов зубы Чарльза сжались до треска, указательный палец прилип к спусковому крючку, а из носа проступали клубы горячего пара. Заступник рассвирепел не на шутку.
—Чёртов старикашка!— угрожал мужчина, обнимая ружьё.— Пошёл прочь с моей лужайки или, клянусь, я отправлю тебя скорым рейсом на небеса! Ты слышишь меня?! Я не шучу старый пройдоха! Если увижу тебя в ста метрах от моих мальчиков, клянусь, последнее что ты услышишь, это щелчок курка и визг моей дроби! Не сомневайся!
Мистер Харрисон не относился к робкому десятку и привык к подобным угрозам и оскорблениям местных богатеев. Под несмолкаемые словесные залпы Чарльза, пожилой мужчина и Том удалились с неприступной лужайки семейства Пигг и направились на противоположную сторону улицы. Мистер Харисон достал из кармана платок и протянул юноше, что старательно пытался прогнать рябь из глаз. Том взял клетчатый квадрат и приложил к носу, чтобы скрыть следы побоев. Юноша понемногу приходил в себя.
— Как ты себя чувствуешь, Том? — полюбопытствовал мистер Харрисон, заметив сомнительное улучшение по взгляду юноши.
—Уже лучше,— ответил Том, протягивая испачканный платок.— Спасибо вам.
Пожилой мужчина сложил квадрат в четыре раза и отправил на дно нагрудного кармана. Его истёртое лицо приняло хмурый вид.
-Ох уж эти братья Пигг,— с сожалением протянул мистер Харрисон. — Бедные, беспомощные дети… Ты, наверное, сердишься на Блейка и Барта?
Том промолчал. Мистер Харрисон обратил взгляд на юношу и сам нашёл ответ.
—Не сердись на них, Том. Виной их поступкам безответственное воспитание отца и матери. Печально осознавать то, что проступки теперешнего поколения— ошибки невежд старого. Мы обвиняем окружающих за слова и легкомысленные поступки и не ведаем их причины. Нам не хватает терпения, чтобы разобраться и сострадания, чтобы понять.
Мистер Харрисон заметил, как неуверенные шаги юноши замедлились. Мужчина обернулся по сторонам в поиске машин. Дорога оказалась свободна. Пожилой мужчина прижал ладонь к левому плечу Тома, и они направились на противоположную сторону. Они вышли на тротуар и остановились возле худого забора дома номер тринадцать.
— Ты неважно выглядишь, Том. Я провожу тебя до дома, — предложил мистер Харрисон, ощущая тяжесть над левой рукой.
Ноги юноши стали подкашиваться от очередного прилива слабости, а в глазах замерцала рябь.
— Спасибо, но не стоит, мистер Харисон,— поблагодарил юноша, потирая глаза ладонями.
Взгляд мистера Харрисона пал на дом семьи Пеккертонов.
—Ты уверен?— с сомнением спросил мужчина, ощущая, как его жилистая рука с трудом удерживает юношу.
Том утвердительно кивнул.
—Да, не беспокойтесь,— ответил юноша, перестав потирать глаза.— Дальше я справлюсь. Спасибо.
Том отряхнул рубашку от травы и пыли, ещё раз поблагодарил мистера Харрисона за помощь и, не спеша, зашагал к дому номер тринадцать. Шаг за шагом он наблюдал, как назойливая слабость крепнет и наполняет его ноги свинцом, а рябь разбавляется чёрными пятнами. Он опустил тяжёлую голову к устью шеи и заметил, как на серый тротуар спустилась ночь. Юноша повернул лицо в сторону дома, но ничего, кроме темноты, так и не смог разобрать. Из последних сил он совершил пару неуверенных шагов, и его сознание окончательно кануло в темноту. Шедший по пятам мистер Харрисон успел поймать, обессилившего юношу. Старик обхватил Тома обеими руками и посеменил в сторону своего дома. Ступив на скромное крыльцо, он вынул из кармана своих старых брюк ключ, отворил дверь и вместе с юношей канул внутрь.
Улица опустела, и лишь крики главы семейства Пигг и причитания хозяйки дома номер шестнадцать ещё не один час тревожили местную идиллию.
***
В коридоре было тихо и темно. Для окон в помещении места не нашлось, и единственным источником света служила старая лампочка, местами покрытая добротным, толстым слоем чёрной пыли. Её скромного присутствия хватало, чтобы приметить первые три двери, теснившихся в конце коридора у лестницы, но не более того. Остальная же половина помещения, обделённая её вниманием, прозябала дни в присутствии беспросветной темноты уже не первый год.
По утрам второй этаж пустовал. В столь ранний час юные постояльцы приюта нежились в кроватях в объятиях тёплых одеял, а “клюющие носом” служащие не спешили приступать к своим обязанностям. Крики недовольных поварих и звон бьющихся, немытых кастрюль первыми возвещали о жизни приюта. В детских спальнях и столовой раздавались ленивые скрипы разбуженных ламп, ядовито-жёлтый свет прогонял серость под кровати и шкафы, а разъевшиеся крысы нехотя разбредались по своим норам. Но сегодняшним утром, когда спальню наводнили первые зевки юных постояльцев, из глубокого конца коридора бойко доносилось шмыганье носа и шорох ботинок раннего гостя. Сайман теснился в тёмном углу помещения, облокотившись спиной о шершавую стену, и усердно прогонял скуку беспорядочной вознёй ног по смазливому полу. Внезапно раздался знакомый лязг упавшей кастрюли. Юноша бросил сонливый взгляд в конец лестницы, что упиралась в подножье второго этажа, и, убедившись, что его волнение излишне, вернулся к прежним, нудным хлопотам. Старые, прохудившиеся до неприличия, ботинки скользили по лысому, ровному настилу, и временами юноша ощущал, как тощая подошва уступает место его босым пяткам, и холод нещадно начинает их колоть. Так Сайман встретил сегодняшнее утро в тощем коридоре увлечённый беспорядочной вознёй ног, пока громкий, резкий стук каблуков, похожий на лязг молотка, не отбил у него всю охоту от столь простого и занимательного времяпрепровождения. Подобный стук, при свете которого юных постояльцев бросало в настоящую лихорадку, юноша отчётливо помнил с первого дня своего пребывания в приюте. Каждую ночь он засыпал под противный, дерзкий грохот, а утром просыпался от их вступительного аккорда. Заслышав дуэт каблуков, Сайман предпочитал немедленно прятался от его источника куда подальше, где желательно темно и тесно для двоих. И не потому, что грохот приходился для ушей мальчика настолько невыносимым и противным, что тот норовил от него улизнуть. Нет, просто стоило его исполнителю неожиданно застать присутствие юноши, как к дуэту из стука каблуков присоединялся гадкий, пронзительный визг, провозглашающий о рождении трио. Обычно Сайман избегал подобных встреч, но сегодня источник назойливого грохота каблуков и криков приходился единственной причиной, из-за которой юноша проснулся раньше остальных. Когда марш шпилек смолкал, ему на смену приходили глубокие, затяжные выдохи и не менее громкие вдохи с оттенками рёва и сопения. После короткой отдышки волнение отступало, и на лестнице снова грохотал всеми непризнанный дуэт из каблуков.
Скоро одиночество юноши прервал выросший на лестничной площадке знакомый силуэт с раздутыми краями. В присутствии особы Сайман надёжно прижался всем своим существом к облупившейся стене так, что с последней немедля обрушились на пол осколки старой краски. Особа загородила своим несуразными границами увядающий свет лампы, и отныне юноша не видел в темноте даже кончика собственного носа. Последовали знакомые жадные вдохи и долгое сопение. Сайман замер и старался не выдавать своего раннего присутствия. Его ладони покрылись противной, липкой влагой, а босые пятки горели от холода. Юноша хотел убежать, вернуться обратно к себе в комнату и укрыться под тёплым мягким одеялом, лишь бы избежать неминуемой встречи. Но с другой стороны он не мог позволить себе повернуть назад, так как верил, что его сегодняшний визит может оказаться последним. Если бы не вчерашняя весть, ему бы и в голову не пришло соваться сюда в ближайшие пару лет.
Женщина прильнула к худым, костлявым перилам и надёжно обняла их обеими руками. От усталости она позабыла о богато покрытой мехом сумочке и выронила её на пол. Особа обменялась парой тройкой глубоких выдохов, нехотя подняла сумку, затем неуверенно выпрямилась, и постучала навстречу Сайману. На голове у неё теснилась пышная, роскошная шляпа, которые обычно предпочитают носить женщины менее преклонных лет. Она тонула под россыпью блестящих, разноцветных каменьев, а из её макушки вырывался фонтан павлиньих перьев. Мраморное, безжизненное лицо особы надёжно скрывала чёрная сетка, что тянулась из-под ободка шляпы. Внешний облик дамы достойно отвечал всем последним капризам моды, а сама она питала пресловутую любовь к блестящим безделушкам. Преданность своим пристрастиям женщина доказывала обилием украшений, что с великим трудом умещались на ней. Каждый её палец обременяло одно, а то и два кольца, среди которых себе место часто находили перстни с крупными красными и зелёными камнями. Как и подобает верным ценителям дороговизны, женщина не обделяла себя вниманием золотых мелочей. Из широкой макушки её шляпы в потолок смотрела богатая стреловидная шпилька, сумка тяжелела от сотен беспорядочно разбросанных драгоценностей, пальцы на руках худели от десятков звеньев, а шею обременяло увесистое ожерелье. Чтобы позволить себе носить столь дорогую и необходимую обузу, как ожерелье, даме приходилось изрядно потрудиться, прежде чем натянуть его на себя. Как правило, без посторонней помощи подобная процедура редко протекала. Но если приходилось действовать в одиночку, то церемония могла занять всё утро, а потому, для хозяйки, не порадовать себя чашечкой утреннего кофе и тремя кусочками диетического торта оставалось в порядке вещей. Когда женщине удавалось закончить затянувшееся мероприятие, её ожидала очередная задачка. К сожалению, ожерелье приходилось на столько коротким и узким даме, что очутившись на широкой шее, оно бессовестно сдавливало её, и владелице с трудом удавалось дышать. Не удивительно, что очередной шаг давался хозяйке обузы с крайне лишним усердием. Правда, на этот счёт у неё всегда находилось своё мнение. Будучи сомнительным ценитель искусства, она верила, что красота требует жертв, а все те мелочи, что необходимы для её проявления, стоят потраченных усилий и времени. Тому подтверждением служила её работа в приюте, проблемы которого даме, по-видимому, меньше приходились по вкусу, чем те, что она решала по утрам дома за примеркой приятных мелочей. И сейчас, обменявшись парой глотков спёртого воздуха, она болезненно стучала в конец тёмного коридора, где её визита дожидался Сайман.
Юноша отпрянул от стены и направился ей навстречу женщине с меховой сумочкой. Обменявшись парой шагов, он остановился вблизи двери, на которой умещалась блестящая табличка с надписью "Мисс А. Н. Бейлек — директор детского дома". По сравнению с остальными дверями, теснившимися по соседству в коридоре, первая выделялась солидными размерами. С первого взгляда могло показаться, что основное её отличие ограничивалось неестественной высотой и шириной. Вдобавок к прочему, она приходилась куда толще своих предшественниц, и тому имело место разумное толкование. Дело в том, что мисс Бейлек отличалась редкой чувствительностью и, вообще, не терпела лишних хлопот и прочей суматохи. Она, попросту, сходила с ума от посторонних звуков, которые каждый день спешили застать её на работе. Громкие, радостные крики и яркий, мягкий смех детей... Подобные эпизоды настолько докучали мисс Бейлек, что у той не оставалось выхода, как полностью защитить себя от чужого вмешательства. По столь веской причине она и распорядилась, чтобы её прежнюю тонкую дверь заменили на толстую, не пропускавшую ни одного детского крика. А вслед за дверью в кабинете нашли себе место новые окна, которые, не сомневайтесь, так же добротно и достойно противостояли уличной суете и хранили покой хозяйки. По окончании работ, спустя две недели “вынужденного” отдыха мисс Бейлек вернулась к прежним делам.
В то время, как Сайман переминался с ноги на ногу стоя на одном месте, грохот каблуков прекратился и женщина остановилась у двери. Она не заметила присутствие юноши, что теснился прямо перед её носом, и приступила к усердным поискам ключа на дне сумки. Возможно, виной тому приходилась многолетняя темнота или невеликий рост юноши оставлял его настолько незаметным, что всякий раз вынуждал Саймана первым сообщать о своём присутствии. Как бы то ни было, юноша не надеялся на то, что мисс Бейлек обратит на него внимание, а потому первым прервал словесную тишину. Когда женщина вынула из чрева сумки ключ и уже намеревалась им отворить дверь, Сайман дал о себе знать.
—Мисс Блейк,— внезапно раздался громкий голос юноши, после того, как по коридору пронёсся щелчок первого оборота ключа.
Мисс Блейк, не подозревая, что помимо неё рядом в коридоре кто-то присутствует, тот час отпрыгнула прочь от Саймана и прижалась к стене. Шляпа на её макушке подалась вперёд и закрыла глаза испуганной даме. Женщина приставила к ободку указательный палец, медленно приподняла край до прежнего уровня и нерешительно уставилась в серость.
— Мисс Бейлек, я здесь, я возле вас,— настойчиво продолжал Сайман, указывая испуганной женщине место, где он топчется.
Мисс Бейлек посмотрела влево—пусто. Затем вправо—не лучше: сплошная темнота и покрытая гнилью лампа в конце коридора. Спустя секунду раздумий она решила, что голос, заставший её врасплох, доносится из-за спины. Она вцепилась дрожащими руками в сумку и не спеша обернулась. Пусто, темно.
—Кто…кто здесь?— прошипела мисс Бейлек неестественным голосом, похожим на змеиный.
—Это я, мисс Блейк, Сайман,— без промедления ответил юноша более низким голосом.
Мёртвое лицо женщины содрогнулось от волны гнева.
—Сайман! Ты что, мальчишка, в прятки со мной играть вздумал?! А ну, покажись!— бурно завопила дама, будто тысячи шпилек, похожих на ту, что смотрит из шляпы хозяйки остриём в потолок, щекочут её.
Сайман попятился назад.
— Что вы, нет, мисс Бейлек. Я стою у двери, прямо позади вас,— испуганно ответил юноша.
Сегодняшним утром ему бы и в голову не пришло пугать директора, как днём ранее. Больше всего он боялся, что мисс Бейлек прогонит его.
Женщина повернулась обратно к двери. Её широкие, рыбьи глаза сузились, а не менее широкий рот открылся, чтобы дать очередной залп.
— Сайман?!— взревела директор, потупив взгляд на виновника её волнений.
Теперь её руки дрожали, а пальцы дико впивались в сумку не от страха.
— Да, мисс Блейк?— подавленно спросил Сайман, наперёд зная ответ.
— Какого чёрта ты здесь делаешь?!— заголосила дама, попутно стуча каблуками. Кончики её пальцев налились фиолетовым цветом, а по краям сумки стали прорезаться дыры.
Сайман отступил шаг назад. Юноша не знал, что ответить и решил откупиться молчанием. Мисс Бейлек же его покорность не успокаивала.
— Убирайся прочь!— нервно бросила женщина в сторону юноши, поворачивая ключ. Прозвенел второй щелчок и дверь открылась.
—Но, мисс Бейлек,— вмешался Сайман,— вы сами распорядились мне явиться к вам сегодня утром. Вы сказали, что это из-за письма...
Ответ юноши слегка охладил пыл мисс Бейлек. Она припомнила, что вчерашним вечером воспитатель мисс Вайт обнаружила в почтовом ящике письмо, которое было отправлено на имя Саймана. Она доставила его директору незамедлительно после проверки всей почты. Как и стоило того ожидать, мисс Бейлек оказалась занята и решила передать известие юноше завтрашним утром, этим утром, но как часто с ней случается, запамятовала.
Вспомнив о вчерашней неожиданности, женщина окончательно пришла в себя. Её широкие глаза налились блеском, а промеж пухлых щёк сверкнула злорадная улыбка.
—Письмо?— небрежно спросила дама, потупив взгляд в потолок. — Что-то я не припомню. Быть может, я избавилась от него ещё вчерашним вечером? Или потеряла? Да, точно, я его потеряла,— перестала рассуждать мисс Бейлек и направилась в кабинет.
Сердце юноши безумно заколотилось. Он не хотел верить в то, что через пятнадцать возможная связь с прошлым может лежать на дне мусорного ведра, порхать вдоль тротуаров серых улиц или развеиваться на ветру в виде пепла. Саймана не намеревался больше терпеть.
— Но мисс Бейлек, это письмо адресовано мне! Оно моё, моё, моё!— кричал Сайман ровным, уверенным голосом.
Крики бунтаря остановили директора, и та вышла прочь из кабинета в коридор. Она схватила юношу за ухо и потянула на себя. Сайман продолжал требовать вернуть ему письмо.
— Ты что, повышать на меня голос вздумал, мальчишка? А? Или учить вздумал?— вспыхнула женщина, требуя уважения. — Я разорву твоё письмо на тысячи, нет, десятки тысяч клочков и сожгу их! Затем ты возьмёшь всё, что от него останется и будешь читать, а если нет, то мне ничего не стоит сотворить с тобой то же самое, наглец!— не на шутку разгневалась директор.
Она выпустила из руки ухо юноши, и тот отпрянул назад, приложив ладонь к горящему месту. Чтобы не показывать своих чувств, от которых Сайман неволей начинал захлёбываться, юноша уставился в пол и не решался смотреть на мисс Блейк, пока та не пришла в себя. Женщина высоко подняла голову в потолок и с призрением посмотрела на юношу.
—Так-то лучше, — одобрительно отозвалась директор, заметив успехи в поведении юноши.— Уважение самое главное! Нет ничего важнее уважения, запомни это и больше не смей мне перечить.
Женщина поправила шляпку, отдышалась и шагнула в кабинет, закрывая за собой дверь. Сайман не спеша следовал за ней.
— Стой, где стоишь,— пригрозила мисс Бейлек, услышав шаги юноши.— Твоё письмо у меня на столе. Зайдёшь, когда я тебя позову.
Слова директора зажгли в сердце юноши надежду, крохотную, совсем невзрачную, но тем не менее…
—Мисс Бейлек, но…— возразил Сайман, рассчитывая на снисхождение.
Юноша облокотился плечом о стену и следил за тем, как перед ним закрывается дверь.
—Никаких “но”! Или я его точно выброшу,— пригрозила мисс Бейлек, водя рукой по стене. Она как всегда забыла, где включается свет.
Сайман замолчал. Спорить с мисс Бейлек ему хотелось меньше всего. К тому же, зная её склонность делать всё по- своему, у юноши не оставалось шансов. Окончив разговор, он прижался к стене спиной и послушно ожидал своей очереди. Дверь, ведущая в кабинет, захлопнулась, и юноша снова остался один.
После того, как прогремел залп двери, последовал невзрачный, короткий щелчок выключателя. Свет проснувшихся ламп не ограничивался одним кабинетом и его лучи пробирались сквозь щель между полом и дверью, освещая противоположную стену коридора. После послышалось какое-то чваканье и пыхтенье. Это мисс Блейк снимала свои сапоги, которые так же приходились достаточно узкими для её дамских ступней. А спустя десять минут, именно столько потребовалось директору, чтобы успешно сменить обувь, раздались громкие шлепки и скрежет. Подобным звукам Сайман смог дать объяснение. Дело в том, что все помещения в приюте, считая кабинет директора, отличались теснотой, и женщине столь важных размеров не представлялось возможным пройти к своему рабочему месту, избежав на своём близком пути преград в виде стоп книг, цветов и любой другой утвари. В подтверждение догадкам Саймана, последовало тяжёлое ворчание мисс Блейк и стук разбившегося горшка. Женщина проклинала свою работу и во всех бедах винила детей, возвысив кулак к потолку. Так заканчивалось любое её неловкое вмешательство.
Всё, что бушевало в кабинете, Сайман невнятно слышал, стоя за дверью и чутко приложив к ней правое ухо. За всё время пребывания в приюте юноша не одну сотню раз совал свой нос в чужие дела. Поначалу, он лез в дела окружающих из любопытства и ради охоты. Его как, впрочем, и остальных детей часто беспокоил интерес о том, что от тебя скрывают взрослые. Но когда Сайман повзрослел, то приобретённая им привычка ”любопытствовать”, к которой так же добавилась манера брать всё, что не так лежит, не раз спасала его от необдуманных планов. И сейчас, приткнувшись к двери, он старательно прислушивался и ожидал, когда же наконец директор соизволит вызвать его к себе и вручить письмо. Мисс Бейлек не отличалась отменной памятью и в ряде случаев безнадёжно забывала о делах, которые ей предстояло решить на досуге. Эту слабость Сайман ценил в директоре больше остальных и не без основания. До сих пор он оказывался в кабинете мисс Бейлек только по одной простой причине: его проделки и шалости не могли обойтись без её чуткого внимания. Но стоило юноше скоротать в стороне пару дней, как директор забывала о его проступках либо оказывалась так занята, что переносила наказание на следующий день, за которым следовал ещё день, а потом ещё... И в конце концов она, как того и следовало ожидать, забывала о непоседе и о всех его проделках. Сегодня же Сайман желал, чтобы это утро стало исключением из практики. Впервые ему кто-то прислал письмо, а он стоит здесь у двери и надеется на то, что мисс Бейлек, самый забывчивый человек в приюте, а ,возможно, и на всём белом свете, которой совершенно не важна судьба ни одного ребёнка, вспомнит о нём и соизволит сдержать своё слово! Ну уж нет. Ожидать того чему само собой сбыться не суждено, он не намеревался. Стоило всеми правдами и неправдами попасть в кабинет мисс Бейлек, иначе к полудню у неё могло возникнуть столько дел и хлопот, что Сайману пришлось бы ждать наступления завтрашнего дня, а затем ещё дня... До тех пор, пока он сам бы не забыл про существование этого письма. И чтобы не позволить директору упустить из виду самое важное на сегодняшнее утро дело, Сайман решил почаще напоминать о своём присутствии. Юноша громко топал по полу, маршируя по коридору от одного края двери к другому. Спустя пару тройку коротких прогулок он смекнул, что его затея оказалась пустой тратой времени. За толстой дверью каждый его твёрдый шаг слышался, как мягкий, беспомощный хлопок. Не добившись должного внимания, юноша решил изредка стучать в дверь. Подобная подсказка должна была спровоцировать директора вспомнить о госте. Но мисс Бейлек настолько серьёзно увлеклась важным телефонным разговором, что ни шаги, ни стуки в дверь не могли повлиять на её выбор: продолжать вести разговор дальше или впустить в кабинет своего первого гостя и добавить себе парочку очередных задач. Ответ очевиден.
Удостоверившись, что все старания тщетны, Сайману ничего не оставалось, как самому заявить о себе. Переведя дух, юноша обхватил ладонью ручку двери и медленно потянул на себя. В это время мисс Бейлек устроилась в мягком кресле, обитым чёрной кожей и, закатив глаза, вела приятную беседу, попутно беспорядочно дерижируя ручкой. Женщина снова не заметила визита юноши и позволила застать себя врасплох. Сайман осторожно отворил дверь и шагнул в кабинет.
—Вы меня вызывали мисс Блейк?!— высоким тоном произнёс Сайман, потупив глаза на директора.
Больше всего юноша сейчас хотел, чтобы его вмешательство не оказалось оскорбительным. Но никак иначе мисс Бейлек не могла оценить его поступка. От неожиданного появления и высокого голоса юноши даму охватил короткий испуг. Женщина подскочила на стуле и с трудом удержала в руке телефонную трубку.
—Что с вами случилось? Алло? Мисс Бейлек, не молчите,— последовал мужской встревоженный голос из трубки. По всей видимости, суматоха и визг женщины напугали собеседника не меньше.
Мисс Бейлек бросила взгляд в сторону двери, и страх уступил место гневу.
— Я перезвоню вам, — рыча ответила директор и бросила трубку.
Сайман почувствовал, как его ноги начинают подкашиваться. Наступила короткая пауза, очень короткая пауза.
—Как ты смеешь являться сюда без моего разрешения?!— рвала и метала директор, брыкаясь на стуле.
Сайман попятился назад.
—Но мисс Бейлек, я решил, что вы вызывали меня,— отпирался юноша всеми неправдами.— Помните, по поводу того письма, что вы вчера вечером...
—Я знаю, зачем тебя вызывала, и о твоём письме мне известно!— в том же духе продолжала женщина, что-то выискивая среди кип бумаг и папок.— Вот твоё письмо, видишь?!— спросила мисс Бейлек, выставив конверт на вытянутую руку.
Сайман лихорадочно покачал головой. Пальцы на его руках и ногах зашевелились, и сам он с трудом продолжал стоять на месте. Директор бросила конверт на стол и вернулась к гостю.
—Стой за дверью до тех пор, пока я не разрешу тебе войти! А если понадобится, придёшь завтра!
Сайман кивнул. Отныне он был уверен, что с конвертом ничего не стряслось и у него есть все шансы его заполучить.
—-Хорошо, мисс Бейлек. Я уверен, оно очень короткое и не займёт у вас много времени... Думаю, что я и сам смогу его прочитать... Возможно, вы вручите его мне и я сам прочту письмо?— намекнул Сайман, в то время как мисс Бейлек старательно снимала напряжение короткими вращениями головы.
—Пошёл вон отсюда!— взревела директор в свойственной ей манере.
Юноша покорно сделал шаг в коридор.
—Да, мисс Бейлек,— закончил Сайман. Юноша вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь, оставив короткую щель. Так он мог отчётливо слышать всё, что происходило в кабинете.
Сайман снова оказался один в коридоре. Он сел у двери, примкнув спиной к стене, скрестил руки на коленях и принялся дальше думать над тем, каким образом ему заполучить письмо. Спустя пару коротких мыслей, его внимание привлёк тихий свист и скрежет ботинок, что доносились со стороны ступеней. Подобное сочетание юноша знал не хуже того дуэта каблуков, чьё исполнение он застал ранее. Сайман бросил взгляд в освещённый конец коридора и, того ожидая, приметил маленький пузатый силуэт, марширующий к кабинету мисс Бейлек. Им приходился мужчина низкого роста с круглым розовым лицом карапуза и короткими коричневыми усами. С него сползала форма синего цвета, а на голове сидела крохотная кепочка, которой до детской не хватало на макушке пропеллера. В верхнем левом углу его кителя занимала почётное место широкая, блестящая звезда с грозной надписью "Х. Ч. Галл-охранник". Носить подобные знаки отличия считалось уделом шерифов, но самозванца известный факт ни капельки не смущал. К своей работе он относился ответственно, а значит, был достоин не меньшей чести. Не смотря на весь свой мнимый статус, мужчина отличался крайней неряшливостью, что в первую очередь доказывали первосортные куски засохшей глины, которые гурьбой плюхались на пол при каждом шаге. Широкий ремень на поясе лениво петлял из стороны в сторону, а новая летняя форма местами протёрлась до дыр. Единственным атрибутом, за которым охранник следил каждый день, оставался знак отличия, без чьего участия не обходился ни один рабочий день "шерифа". Его он полировал всякий раз, когда работу сменяла скука, а именно весь день, час за часом.
Охранник приходился юноше, мягко говоря, не по душе. И не потому, что именно ему выпадала честь всякий раз вершить правосудие, когда Сайман не успевал скрыться с места преступления. Нелюбовь юноши к мистеру Галлу по большей части заключалась в его манерах обращения с теми, кто не смел ему ни в чём возразить. К детям у мужчины всегда находился старый подход. Все проблемы местный "шериф" решал с помощью пинков и розг, которые приходились его вторым повседневным атрибутом.
Охранник любил частенько наведываться в кабинет директора и, как правило, не с пустыми руками. Ведая о слабости мисс Бейлек к сладостям, мистер Галл знал, как расположить к себе даму, а потому коробочка конфет при каждой встрече приходилась неотъемлемым знаком внимания с его стороны. И сегодняшним утром мужчина остался верен своему принципу. В левой руке он нёс маленькую прямоугольную коробочку шоколадных конфет, а правой продолжал усердно потирать нагрудный значок платком.
Очутившись у кабинета мисс Блейк, охранник и не заметил присутствия Саймана. Он так спешил попасть к директору на приём, что ненароком сбил юношу своим раздутым животом. Удар пришёлся не сильным, но его с лихвой хватило, чтобы Сайман оказался прижатым грудью к полу. Мистер Галл не обратил бы на юношу внимания, если бы встречный толчок по животу, последовавший от макушки головы юноши, не заставил его насторожиться. Приметив юношу на полу, мистер Галл рассвирепел.
— Что?!Опять ты!— тихим голоском завопил охранник, пряча платок в нагрудном кармане. Он мог бы выразить своё удивление куда более громким голосом, но ему ох как не хотелось тревожить мисс Бейлек.— Что тебе здесь понадобилось, пройдоха? Хочешь снова досадить мисс Бейлек?!
Сайман поднялся с пола и расположился напротив двери.
—Я жду, когда мисс Бейлек вызовет меня к себе, —спокойно ответил Сайман, глядя на карапуза исподлобья. Угрозы мистера Галла были юноше не страшны.
В глазах мужчины пробежало короткое волнение.
—Снова что-то натворил, негодник?!— немедля спросил охранник, подавшись вперёд к юноше и ожидая однозначного ответа. Его широкий лоб задыхался от пота.
— Мне пришло письмо,— нехотя и равнодушно отвечал юноша, не обращая внимания на напряжённого собеседника.— Мисс Бейлек распорядилась, чтобы я явился за ним сегодняшним утром.
Ответ Саймана раззадорил охранника. Его маленькие глазки сузились до полумесяцев, а на лице раздалась злорадная улыбка. Он рассмеялся.
—Ха! Тебе?! Письмо?! Ха! — ухмылялся охранник, хлопая себя по животу.— Вот это новость! Пришло письмо!
Издёвки мужчины пришлись не по душе юноше. Он сделал шаг навстречу охраннику, а его лицо приняло серьёзный вид.
—Да! Мне пришло письмо,— повторил Сайман громким голосом.
Мистер Галл расхохотался пуще прежнего.
—Да! Мне пришло письмо. Ха-ха!— продолжал охранник дразнить юношу.
Вдоволь насмеявшись, мистер Галл нахмурил лицо и отныне больше походил на рассерженного карапуза, у которого отняли любимую игрушку.
—Мне плевать, кто там тебе и что прислал. Мисс Бейлек крайне занятая женщина и важная особа. Я не позволю, чтобы такие выскочки, как ты, тратили на себя её драгоценное время, — клялся охранник, нацелив указательный палец на юношу.— Предупреждаю, если на счёт "три" ты не сгинешь отсюда, то я разделаюсь с тобой, как требует от меня долг,— пригрозил мистер Галл, высоко задрав свой крохотный розовый носик.— Считаю до трёх...
Неизвестно почему, мужчина всегда начинал свой счёт с цифры три. Возможно, за годы учёбы в школе он так и не научился считать до трёх или относился к числю тех людей, которые не отличались отменным терпением. Как бы то ни было, одного предупреждения мистера Галла оказывалось достаточно, чтобы предугадать его следующий шаг.
Схватившись за розги и прокричав победное "Три!", мистер Галл намеревался проучить наглеца, но в их разговор вмешалась более значимая особа. Из-за двери послышался гулкий крик мисс Бейлек: "Что там творится?!", после чего на обезумевшем лице мистера Галла расплылась широкая улыбка ребёнка. Оттолкнув Саймана в сторону, он не медля спрятал розги за спину, поправил съехавшую на бок кепочку, заправил конец рубашки, как можно глубже в штаны и, произведя глубокий выдох, смирно встал перед дверью. Не дождавшись должного ответа, мисс Бейлейк повторила: "Я спрашиваю, что там происходит?!" Дверь в кабинет отворилась, и в проёме показалось круглое лицо “шерифа”.
— Д- доброе утро, мисс Бейлек. Это я, Ховард, Ховард Галл, — ваш личный охранник,— не решительно ответил мужчина. Бороться с непоседами у него получалось куда проще, чем отвечать на вопросы.
При виде гостя глаза мисс Бейлек налились азартом. Она расправила руки в разные стороны и широко улыбнулась.
—Ааа, Ховард, заходите, заходите. Думаю, я смогу вам выделить пару минут своего времени,— ответила директор важным тоном. На мгновенье Сайман решил, что помимо мисс Бейлек в кабинете присутствовала ещё одна женщина. Уж слишком голос показался ему не знакомым.
Получив утвердительный ответ, мистер Галл был вне себя от счастья. Перед тем, как влететь в кабинет директора, “шериф” проворчал пару не ласковых в сторону юноши и демонстративно потянул на себя дверь. Сайману не удалось разобрать ни единого слова, произнесённого мистером Галлом. Но, как оказалось, чуткого слуха и не потребовалось, чтобы понять весь смысл сказанного. На пухлых губах охранника отчётливо читалась фраза: " Пошёл вон отсюда ", а его глазки в полной мере цитировали сказанное.
Мистер Галл отпустил ручку двери, когда решил, что та захлопнулась. Но, как оказалось, это Сайман преградил ей путь ногой и отныне довольствовался крохотной щелью между ней и проёмом. Охранник суетливо стянул с головы промокшую от пота кепочку и в спешке спрятал коробку конфет за широкой спиной. С одной стороны мистер Галл относился к узкому кругу людей, кто пребывал в крайнем восторге в присутствии мисс Бейлек, а с другой, мужчина испытывал редкую тревожность. Охранник небрежно скомкал головной убор с таким усердием, что пузатые капли пота проступили над козырьком кепки и градом обрушились на пол. Его ноги налились свинцом, лицо краской, а глаза блеском.
—Чем обязана вам в столь ранний час, Ховард?— с деловой хваткой полюбопытствовала мисс Бейлек, не упуская из виду руку, спрятанную за спиной.
На лице мистера Галла заблестела широкая фальшивая улыбка.
—Ну что вы, мисс Бейлек. Мне просто крайне не терпелось навестить вас сегодняшним утром,— заискивая протороторил охранник, стараясь произвести хорошее впечатление на даму.
Мисс Бейлек улыбнулась. Она легко и непринуждённо поддавалась на лесть.
— Ах, Ховард, я ценю ваше внимание и не только его, — ответила взаимностью директор, не сводя взгляд с наполовину спрятанной за спиной руки. — И, между прочим, да будет вам известно, я заметила, что вы зашли ко мне не с пустыми руками, Ховард.
Приятные слова мисс Бейлек смутили и без того сконфуженного её присутствием мужчину. Широкая улыбка мистера Галла сузилась до скромной, а глазки забегали от одного угла кабинета к другому. Охранник выставил перед собой указательный палец правой руки, что продолжала сжимать кепку, и увлечённо покачал им.
— А от вас ничего не скроешь, мисс Бейлек,— нервно рассмеялся Ховард, доставая из-за спины коробку конфет.— Птичье молоко, мисс Бейлек, как вы и любите.
Директор поддержала мистера Галла и тоже рассмеялась, придя в редкое умиление от подобного жеста вежливости. Правда, её смех в отличие от нервных смешков охранника был громче и отдавал коварством.
—Ховард, вы так милы по отношению ко мне,— призналась женщина, отмахиваясь обеими руками от жеста вежливости гостя.
Стоило мисс Бейлек перестать смеяться, как охранник утих. Женщина облокотилась на стол и закатила глаза.
— Вы так добры, Ховард, но, должна признаться, что вы принесли мне не самые любимые конфеты. Боюсь, что я вынуждена отказаться от них.
Слова директора задели детское, наивное сердце охранника. Каждое утро, мужчина старался угодить мисс Бейлек и крайне болезненно переносил любые её отказы. Замечание дамы вогнало мистера Галла в краску. Заметив болезненный вид лица своего собеседника, директор улыбнулась и махнула рукой.
—Мистер Галл, ваш жесть внимания хоть и не отвечает моим прихотям, но знайте, что ради вас, я готова изменить им и принять скромный подарок.
Одобрение директора облегчило душевный груз Ховарда, от которого охранник с трудом держался на ногах. Его руки перестали дрожать, колени выпрямились, а морщины на лице исчезли. Чарльз воспрял духом.
—Вот и славно, мисс Бейлей. Ух... Признаться, вы заставили меня слегка понервничать,— признался Ховард, по- прежнему виляя указательным пальцем и вытирая пот со лба.— Я крайне старался вам угодить.
Директор покачала головой. Мистер Галл осторожно положил коробку конфет на стол, будто он откупался от хищника куском мяса, и вернулся на прежнее место.
— Вы знаете, мистер Галл, более обходительного мужчину, чем вы, мне ранее не доводилось видеть,— не поскупилась на похвалу мисс Бейлек.
Стоило женщине прерваться, как на её безжизненном лице заиграли траурные ноты. Она повернулась к окну и бросила взгляд на худые клумбы, что тянулись перед домом. Ранее мистеру Галлу не доводилось застать мисс Бейлек в столь незавидном положении. Его лицо приняло озабоченный вид.
—О, Боже, мисс Бейлей, что-то случилось?"— не ровным голосом спросил охранник, прижавшись к столу.
Мисс Бейлек вернулась к своему собеседнику. Она бросила печальный взгляд на Ховарда и покачала головой.
—Да, мистер Галл, случилось... Кто бы мог подумать, что в наше и без того нелёгкое время, имеет себе место подобная несправедливость.
—Для вас просто Хорвард, мисс Бейлек,— решительно поправил охранник опечаленную женщину.
Мисс Бейлек глубоко выдохнула, скрестила пальцы и прижала кисти ко второму подбородку.
—Ховард, — вздыхая начала она,— я долго думала над тем, к кому смогу обратиться, и не нашла более надёжной кандидатуры чем ваша. Пожалуй, только вы способны остановить это безумие…
Мистер Галл ощутил, как его грудь наливается важностью, а спина тянется к потолку.
—Мисс Бейлек,— серьёзным тоном подхватил мужчина,— вы сделали верный выбор, когда решили обратиться ко мне. Мой долг велит помочь вам!— прогремел охранник, встав по стойке "Смирно!".
Серьёзный настрой гостя значительно подбодрил опечаленную своим горем даму. Она обратила взор к окну и глубоко вздохнула.
— Скажите, Ховард, вы любите розы?
Мистер Галл улыбнулся.
— Ооо, мисс Бейлек, я их просто обожаю,—без зазрения совести соврал Ховард, не переставая чесать затылок.
По правде говоря, мистер Галл не любил розы. Да что там розы, мужчина вообще ненавидел цветы, так как с раннего детства с трудом переносил аллергию на них.
—В таком случае, вы не хуже меня знаете, что случилось сегодняшним утром, — намекнула мисс Бейлек, потирая руки.
—Я весь во внимании, мисс Бейлек!— неожиданно выпалил из мистер Галл, не понимая о чём идёт речь.
Мужчина прижал руки к бедрам и задрал нос к потолку.
—Сегодняшним утром я вышла на веранду, посмотрела на свои любимые клумбы и, знаете, что там увидела?!
Мистер Галл подался вперёд, а затем в ужасе отшатнулся назад, когда мисс Бейлек перестала себя сдерживать.
— Я абсолютно ничего там не увидела! Ничего, мистер Галл, понимаете!? Ах, мои бедные, бедные розы... Какой-то изверг наглым образом похитил и отнял их у меня! Сорвал все до единой розочки... всё…— чуть ли не рыдая, закончила мисс Бейлек. Свою роль она играла виртуозно.
Мистер Галл вспыхнул.
—Это непростительно, мисс Бейлек!— запротестовал пузатый.— Каков мерзавец, подлец! Нет, позвольте, это же настоящий антихрист, сатана, дьявол! Вот так взял и посмел посягнуть на самое святое приюта!— пыхтя и кряхтя добавлял масла в огонь разгневанный “шериф”. Его лоб без устали извергал очередные партии пота.
Мисс Бейлек вынула платок из сумки и высморкалась.
—Ах, мистер Галл, и не говорите. С этим нужно немедленно что-то делать и как можно скорее.
Охранник топнул ногой по полу и бросил решительный взгляд на даму.
—Мой долг обязывает меня вмешаться и наказать виновных!— рвал и метал мистер Галл.— Правосудие должно восторжествовать!
—Но скажите, Ховард, что вы намерены предпринять?— полюбопытствовала мисс Бейлек, вытирая чёрным платком кончик глаза. Ей так и не удалось за всё время выдавить и слезинки.
—Мисс Бейлек, с этого момента я беру расследование в свои руки! Я поймаю этого аспида и заставлю постигнуть туже самую боль, что испытали ваши, то есть, наши с вами любимые розы! Будьте уверены, виновный поплатится за свои деяния сполна. Разрешите идти?!
Мисс Бейлек махнула платком в сторону охранника.
— Ступайте, мистер Галл. Сделайте всё, чтобы виновный ощутил всю ту горечь, которую довелось испытать мне. Я на вас надеюсь Хорвард... Идите же!
Мистер Галл натянул на макушку кепку и приставил ладонь к козырьку.
—Я вас не подведу, мисс Бейлек!— торжественно выпалил охранник и немедленно поспешил к выходу. Ему не терпелось свершить акт возмездия и, кажется, он прекрасно знал с кого следует начать.
Услышав грохот приближающихся шагов охранника, Сайман отпрянул от двери и прильнул к стене. Из кабинета директора вылезла хмурая, раздутая физиономия мистера Галла. Заметив присутствие юноши в коридоре, мужчина пристально осмотрел подозреваемого с ног до макушки, осторожно закрыл дверь и решительно замаршировал к Сайману. Расследование началось.
Мистер Галл схватил юношу обеими руками за плечи и жёстко прижал к стене так, чтобы преступник не смог пошевелиться. Мужчина принял решение немедля приступить к допросу. Правда, “шериф” не приходился сторонником законов жанра и вместо докучных вопросов смело переходил к сути дела. Мистер Галл впился своими крохотными пальчиками в руки юноши и придавил пузом.
—А ну, отвечай, мальчишка, то твоих рук дело?!— забасил охранник, усердно потряхивая юношу.
Сайман решил вырваться из объятий карапуза. Он обнял запястья “шерифа” ладонями и рванул в сторону. Но не тут-то было. Из изрядно вспотевших лап верзилы юноше улизнуть не удалось.
—Каких рук? О чём ты говоришь?!— в негодовании спросил юноша, ожидая скорого приговора.
Охранник вспыхнул как фитиль. От очередного прилива крови, его прежде крохотные ушки разбухли до размеров вареников.
—Как что?!— взревел карапуз,— Это мне тебя стоит об этом спросить, негодник! Отвечай, мерзавец, это ты сорвал розы, мисс Бейлек!?
Сайман замотал головой.
—Нет, мне бы и в голову не пришло!— оправдывался юноша, рассчитывая на доверчивость верзилы.
Но “шериф” оказался упрямее, чем того ожидал Сайман.
—Нет! Это ты! Я знаю!— настаивал на своём мистер Галл, чуть ли не воя по-волчьи.
Пузатый так переживал за розы бедной мисс Бейлек, что на его раскалённом от злости лице, проступали клубы пара, а пальцы рук вцепились в руки юношу до синяков. Сайман по-прежнему прилагал усилия, чтобы вырваться из лап неприятеля, но его попытки гасли впустую. Единственное, что ему оставалось, это смотреть на обезумевшего мистера Галла и послушно отвечать на его глупые вопросы.
—Отвечай! Отвечай! Отвечай!— завывал охранник, всё глубже вонзая пальцы в руки юноши.
Допрос “шерифа” мог с успехом продолжаться до серой поры, но к счастью юноши, безумство закончилось, не успев пуститься во все тяжкие. В то время, как мистер Галл ответственно и усердно исполнял свои прямые обязанности охранника приюта, на его массивное шарообразное плечо, опустилась чья-то хрупкая ладонь. Подметив постороннее присутствие, охранник тот час отпустил посиневшие руки юноши и отпрянул к стене. Перед ним стояла молодая худенькая женщина среднего роста и детским лицом . Её стройность подчёркивало летнее жёлтое платье, расписанное пышными цветами в тёплых тонах и холодными синими волнами, проплывающими по его краям. Неожиданный визит особы охладил пыл разгорячившегося карапуза. Пузатый смиренно стоял на месте, а его глаза лихорадочно бегали по новоиспечённому гостю.
—М-м-ис Вайт?— замямлил визгливым голосом охранник при виде молодой особы,— Но, но, что вы здесь делаете?
—То же самое я намеревалась и у вас спросить,— спокойно ответила гостья, пронзая рыхлое тельце охранника строгим взглядом.
Молодая особа перевела взгляд на Саймана и не вооружённым взглядом заметила фиолетовые последствия на руках юноши от допросов “шерифа”. Верзила молчал.
— Мисс Бейлек распорядилась, чтобы сегодняшним утром я в компании юного мистера Саймана явилась в её кабинет для рассмотрения крайне важного дела и…
После каждого произнесённого слова мисс Вайт, температура лица разгорячившегося мистера Галла опускалась всё ниже и ниже до тех пор, пока мужчина полностью не остыл.
—...я полагаю, мистер Галл, что Сайман более не нуждается в ваших сомнительных методах воспитания, чтобы нанести визит директору,— между прочим, намекнула мисс Вайт, не ослабляя хватки. Её взгляд по-прежнему теснил охранника.
Мистер Галл нервно покачал головой и дёрнул себя за ус.
Он посмотрел на юношу и гнев новой волной прилил к его лицу. Он не мог позволить, чтобы виновный вот так просто скрылся от него из-за прихотей новоявленной выскочки. Охранник доверял своему профессиональному чутью, а потому более отступать не намеревался.
—Но, мисс Вайт,— возразил блюститель правопорядка, — вы совсем не отдаёте себе отчёта в том, что этот мальчишка натворил? Подобное не рискнёт постигнуть вас даже в самом жутком ночном кошмаре!
—Зато я отчётливо вижу, что натворили вы, мистер Галл,— заметила мисс Вайт, осматривая синяки юноши.
Охранник продолжал настаивать на своём.
—Но он погубил любимые розы уважаемой мисс Бейлек!— заявил ”шериф ”, оправдывая свои деяния и сумбурно размахивая руками, подобно греческому оратору.
Гостья покачала головой.
—Что ж, вы, конечно же, видели, как юный мистер Сайман собственноручно посягнул на, как вы говорите, розы мисс Бейлек...
—Я этого не видел, но...— замешкался охранник, не ожидав продолжения наступления.
—В таком случае, делать окончательные выводы преждевременно, мистер Галл,— заключила мисс Вайт.
— Но... — безуспешно перебил охранник, сопротивляясь из последних сил.
Мисс Вайт так же не намеревалась уступать.
—Вам следует лучше проверить все факты, а мы с мистером Сайманом в это время навестим мисс Бейлек. Думаю, она будет крайне недовольна, если причиной нашего опоздания окажетесь вы.
Мистер Галл замолчал. Последняя фраза мисс Вайт окончательно заставила его отступиться от своих планов. Сощурив свои поросячьи глазки, он тяжело посмотрел в сторону юноши и, не говоря ни слова, потопал в сторону лестницы победоносным маршем, с лихвой задрав нос к потолку.
К тому времени, как блюститель правопорядка скрылся на лестнице, Сайман успел отдышаться и поблагодарил своего спасителя за скорое освобождение. Однако, взглянув в опечаленное лицо мисс Вайт, юноша решил, что ему следует промолчать. Непривычное чувство тесноты сковало его ребячье сердце, и Сайман потупил взгляд в пол. Слово было за мисс Вайт.
—Здравствуй, Сайман, — начала мисс Вайт.— Сегодня утром я нашла на своём столе букет знакомых роз. После утреней встречи с мистером Галлом, мне стало ясно, что этот жест не его рук дело. Возможно, тебе что-то известно о том, откуда они взялись?
Скрывать правду от мисс Вайт Сайман не умел и не хотел. Он без труда смог бы провести любого встречного, выкрутиться из любой передряги, но сопротивляться взгляду этой хрупкой особы он противиться не решался.
—Мисс Вайт, но сейчас конец лета... эти розы… они бы всё равно завяли!— оправдался юноша, переминаясь с ноги на ногу.
Особа неодобрительно покачала головой.
—Мисс Бейлек очень расстроена твоим поступком. Тебе же известно, что это её любимые цветы, и она крайне болезненно за них переживает.
Сайман вспылил.
—Но она плохая и вредная! Зачем такому злому директору такие красивые цветы?!— громко вырвалось из юноши.
—Кто там кричит?!— вмешалась в разговор мисс Бейлек. Её противный, грубый голос слышался в коридоре так же отчётливо, как и слова Саймана в кабинете. Мисс Вайт опустила ладонь на плечо юноши.
—Нам пора идти,— предупредила мисс Вайт, обернувшись и направившись к двери. Сайман последовал за ней.
Женщина постучала три раза в кабинет директора, и не дожидаясь ответа открыла толстую дверь.
— Доброе утро, мисс Бейлек,— поздоровалась мисс Вайт, входя в кабинет и увлекая за собой юношу.
Мисс Бейлек по-прежнему сидела на своём кожаном стуле. В правой руке она удерживая искалеченный жёлтый лист бумаги, добротно измятый её неповоротливыми пальцами, а в левой сжимала широкий веер, усердно махая им на себя. Утро выдалось жарким. При виде знакомого лица женщина скромно улыбнулась.
—Мисс Вайт? А, да, да, проходите. И, будьте любезны, закройте дверь, а то от этих детей слишком много шума.
Когда Сайман вошёл в кабинет, мисс Вайт закрыла дверь. При виде юноши, лицо мисс Бейлек заметно постарело.
—А ты ещё что тут делаешь?— прозвучал коварный голос мисс Бейлек.
Сайман промолчал. Мисс Вайт подошла к юноше и опустила ладонь ему на плечо.
—Он со мной, мисс Бейлек,— заступилась мисс Вайт.— Если мне не изменяет память, вы нас хотели видеть обоих.
Директор призадумалась. Она бросила строгий взгляд на юношу и затем вернулась к измятому клочку бумаги, что задыхался в её кулаке. Мисс Бейлек и не заметила, как её распухшие пальчики сжались в присутствии Саймана.
—Ааа, это ему письмо пришло, — вспомнила директор, налегая на веер и спинку кресла.
Она бросила жёлтый клочок бумаги на стол между кип незавершённых дел.
—Подойди к столу,— приказала мисс Бейлек юноше важным тоном.
Сайман повиновался. Он слегка поджал подбородок к шее, чтобы миновать встречи со взглядом директора, и осторожно подошёл к столу. Мисс Бейлек указательным пальцем по свёрнутому клочку, и тот угодил прямо в грудь юноши.
—На, читай,— распорядилась директор, отвернувшись к окну.
Она взглянула на истерзанные клумбы и с сожалением вздохнула: “Читай же!”
Сайман не спеша расправил листок. Его руки непривычно дрожали, а желудок крутило так, будто его хозяин на протяжении недели не баловал себя и крошкой хлеба. Юноша был так взволнован, что никак не решался прочесть и первой строки. Заметив переживания подопечного, мисс Вайт подошла к юноше, чтобы взять письмо и самой озвучить его содержание. Но негодование директор настигло Саймана раньше.
—Ты что, мальчишка, читать разучился?— рассвирепела директор и немедленно выхватила письмо из рук юноши.— А ну, дай его мне. Слушай, надеюсь, хоть это ты умеешь!
Перед тем, как приступить к чтению письма, мисс Бейлек хорошенько прокашлилась в чёрный носовой платок и надела свои заострённые по бокам очки в роговой оправе. После скорого ритуала директор бегло осмотрела содержание письма и приступила к его трактовке. Она читала торопливо и так невнятно, что Сайману и мисс Вайт с трудом удавалось разобрать слова. Часто директор запиналась, шептала, ворчала на то, что почерк неразборчивый и проклинала автора за каракули и символы, которых ей и в помине не доводилось встречать. Порядком устав после трёх строк, она швырнула письмо на стол, так и не дочитав его до конца. Оставшееся на бумаге, мисс Бейлек решила пересказать всё своими словами.
—Слушай меня сюда, мальчишка, и не перебивай,— предупредила директор, облокотившись на стол и сопровождая каждое своё слово широкими жестами. — Завтра утром ты отбываешь в какую-то там невиданную и неслыханную Академию. Это значит, что к тому времени, как я окажусь в своём кабинете, твой последний след, оставленный в приюте, должен зарасти мхом. Надеюсь, что мой намёк предельно ясен?
Сайман недоумённо покачал головой. Предложение мисс Бейлек показалось ему заманчивым, но он ещё не до конца понимал, о чём идёт речь. Впрочем, он уже и не спешил вдаваться в подробности, так как надеялся сам прочесть письмо после встречи с директором.
— Вот и чудно,— одобрительно кивнула директор,— а вы, мисс Вайт, проследите, чтобы ваш подопечный собрал свои вещи и покинул приют в назначенное время.
—Да, мисс Бейлек, я непременно помогу Сайману собрать вещи,— согласилась мисс Вайт.
Мисс Бейлек усмехнулась.
—Помогать ему не надо. Вещи он и сам соберёт. Главное, чтобы ничего не забыл, а то ещё взбредёт в голову вернуться обратно,— запротестовала директор, утешая себя веером.
В то время, как директор и мисс Вайт обсуждали скорое отбытие юноши, Сайман настойчиво сдерживал вереницу мыслей своим молчанием. За пятнадцать лет, прожитых в приюте, юноша впервые услышал о том, что есть место, где его по-настоящему ждут. Он смотрел на директора и мисс Вайт и абсолютно ничего не слышал, будто в его уши были вставлены пробки, гораздо толще той двери, с помощью которой мисс Бейлек пыталась избавиться от посторонних шумов. Потрясённый, Сайман обратил внимание на воспитателя и директора только тогда, когда у него появилось страстное желание остаться наедине с сами с собой. Он хотел уйти к себе в комнату, и как можно скорее.
—Ты что, мальчишка, намеренно испытываешь моё терпение?!— закричала мисс Бейлек, не дождавшись ответа на свой вопрос.
Мисс Вайт улыбнулась.
—Я думаю, что он потрясён этой неожиданной новостью, мисс Бейлек,— вмешалась она, обнимая юношу за плечо.— Возможно, ему стоит побыть наедине с самим собой.
Директор развела руками и расхохоталась.
—Мисс Вайт, знали бы вы в каком я потрясении!— продолжала смеяться директор.— Отныне мне не придётся тратить время на его воспитание и вам, кстати говоря, тоже. Теперь им займётся сама Академия! Там, наверное, знают лучше нас, как обращаться с подобными ему!
—Знают, мисс Бейлек,— тихо произнесла мисс Вайт, ласково потрепав макушку юноши,— Мы можем идти?
—Да, конечно, вы можете идти. Но ради всех святых и меня, мисс Вайт, проследите, чтобы к завтрашнему утру он исчез из приюта!
—Несомненно, мисс Бейлек,— успокоила директора мисс Вайт и намеревалась выйти из кабинета, как неожиданно Сайман пришёл в себя.
—Мисс Бейлек,— вмешался юноша,— можно мне взять своё письмо?
Директор снова рассмеялась и пуще прежнего затрясла веером.
—Вы только посмотрите на него, мисс Вайт,— в изумлении расхохоталась директор.— Стоило ему получить письмо, и он тут же начал учиться хорошим манерам! Живо бери своё письмо и проваливай из моего кабинета.
Сайман так и поступил. В конце концов, этого он и желал. Ни больше, ни меньше.
Взяв письмо, юноша немедленно вышел прочь из кабинета вслед за мисс Вайт. Последнее, что Сайману довелось когда-то услышать от директора, было напоминание закрыть за собой дверь и забыть дорогу в приют. Вот так, без лишних слов, он навсегда попрощался с мисс Бейлек и с её дотошным дуэтом каблуков.
В последнюю ночь, проведённую в приюте, Сайман дурно спал. Вернее, он пытался заснуть, но нечто, скрывающееся внутри него, всячески противилось низменному желанию. Спустя пять минут юноша доставал из-под подушки измятое письмо и фанатично вчитывался в каждый символ, что растекался по шершавой поверхности и цеплялся за следующий. Затем он прятал письмо в прежнее место и усердно старался заснуть. Когда же крона солнца коснулась серых стен приюта, волнение уступило место прихоти, и воля юноши поддалась натиску сна. Он крепко обнял подушку, надёжно укутался одеялом и сладко захрапел. Этим утром Сайман уснул счастливым человеком…
ГЛАВА 3
Осень победоносно теснила лето своим ранним приходом. Дикая, мятежная жара, что фанатично волновала местные леса чередой нещадных, густых пожаров, неспешно уходила прочь, покорно уступая место заунывной, минорной поре. Сегодняшнее утро ознаменовалось визитом южного августовского дождя. Когда первые гонцы раскалённого светила проскакали по серым крышам домов, мягкое, лазурное небо поспешно скрылось под толщей смоляных, агатовых туч. Наступило сжатое затишье. Ударил гром, и несметные мириады слёз обрушились на голую твердь. Они настырно барабанили по немым окнам окрестных домов и стёклам суетливых автомобилей, плюхались на сухую, бесплодную землю и макушки всех мастей растерянных зевак, цеплялись о шершавые листья деревьев и кубарем скатывались с приземистых стеблей травы. Стоило солнцу затеряться среди толстых боков неповоротливых туч, как от лета не осталось и следа. Том очутился в рядах тех, кому посчастливилось миновать тесной встречи со стихией. К тому времени, как “разверзлись хляби небесные”, юноша ютился в автобусе на засаленном сидении, подперев подбородок ладонью и примкнув макушкой к холодному окну. Он равнодушно следил за тем, как случайно отбившаяся от прозрачной толщи капля скользила по ровной, смазливой поверхности и тонула в подобной массе у нижней границы окна. Его внимание порой прерывали проказни сразителя титанов, виде серебряных стрел, которыми великан щедро разбавлял холодные краски туч. Юноша бросил уставший взгляд на старые кварцевые часы, что приходились куда шире запястья, и лениво зевнул подобно часовой стрелке, нерасторопно приближающейся к бесконечности.
Сегодняшнее утро Том встретил раньше привычного. Сон уверенно прогонял аппетит, и юноша решил повременить с завтраком. Он написал короткое письмо мистеру Дженкинсу, в котором принёс свои извинения в связи со скорым отбытием, бережно уложил в сумку поверх вещей рисунок с изображением главного героя а, оставшуюся половину времени скоротал в одиночестве, лёжа в кровати и блуждая взглядом среди стремительно тускнеющих звёзд. В пять часов Том уже стоял на автобусной остановке полный сомнений и в ожидании взрослой жизни. Он молчаливо ловил легкомысленные взгляды пребывающих зевак и с непривычной тревогой всматривался в конец дороги. Его мать, в этот нелёгкий для них обоих час расставания, старательно скрывала своё волнение под предлогом принуждённых улыбок и частых вопросов. Волнения Джессики питал страх того, что нахлынувшие эмоции проступят на её глазах, и она не сможет более скрывать своей естественности. Мать Тома отказывалась от мысли, что её глупые, пустые переживания заставят сына отречься от своей заветной мечты. Подобный исход разбил бы ей сердце. Она не смогла бы себе простить этой слабости.
Во время ожидания автобуса, Джессика старалась избегать молчания и не редко возвращалась к минувшим вопросам. Не придавая тому значения, она четвёртый раз спрашивала, все ли вещи собрал Том, в каком кармане теснится билет, или как добраться до намеченной станции. Участившееся волнение не спешило оставить Джессику в покое с той поры, как среди серых конвертов со старыми банковскими счетами и подобной обузой, от её внимания не ушло случайное письмо. Новость о том, что в скором времени Тому предстоит возможность осуществить свою мечту, тронула её. Но в тоже время нахлынувшие беспокойство и волнение, продолжали болью отдаваться в материнском сердце.
Когда автобус причалил к остановке, Том первым уложил багаж в отсек для личных вещей пассажиров и вернулся к матери, чтобы попрощаться. Юноша крепко обнял её, они поцеловали друг друга в щёки и, когда в кабине водителя послышалось недовольное ворчание, юноша поспешил на борт. Он неуверенно поднялся по худым лестницам, после чего железные двери резко захлопнулись, и автобус медленно тронулся с места. Когда же транспорт взобрался на неуклюжую вершину и поспешно скрылся из виду, промокшие глаза Джессики спрятались под дрожащими веками, и по тёплой розовой щеке пробежала первая осенняя слеза. Она присела на скамейку и прижала ладони к лицу, чтобы вытереть остатки внутренней боли. Терзавшее её ядовитое волнение уступило место безмятежному спокойствию.
Вспоминая последние минуты расставания, Том заметно погрустнел. Он прижался худой щекой к скользкому окну, закрыл истомлённые глаза и попытался прогнать нелестные мысли. На удивление, юноше удалось скоротать время, пребывая в объятиях сна. Но ненадолго. Он проснулся от грохота распахнувшихся дверей, когда автобус остановился около очередной остановки. Послышалось громкое завывание ветра и раскат грома. Толпившиеся снаружи пассажиры суетливо занимали свободные места, попутно проклиная ненастную погоду и нерасторопного водителя. Самым заядлым любителем ярких обвинений выступал мужчина, чей прежде белый деловой костюм сплошь погряз в серости. В отличие от остальных, более предусмотрительных зевак, этот оптимистично считал, что утро выдастся приветливым, а потому посчитал, что зонт ему не пригодится. Напрасно. И теперь, чтобы как-то компенсировать свой просчёт, он решил хорошенько облить водителя гадостями и упрёками. Впрочем, тот не придал его словам никакого значения и, вместо того, чтобы ответить грубияну на незаслуженные оскорбления, бодро поторапливал остальных пассажиров, что продолжали мокнуть под дождём. Дверь захлопнулась после того, как в автобус вошёл пожилой мужчина. Долгое время ему не удавалось справиться с настырным зонтом, а когда упрямец всё же поддался, старик бодро посеменил к входу. Он взобрался на борт посудины, и автобус тронулся с места. Пассажир устроился на месте перед юношей, вынул из внутреннего кармана прохудившегося плаща свёрнутую газету и принялся жадно рассматривать её содержание, смачивая кончик указательного пальца и перелистывая одну страницу за другой. Знакомые черты лица пожилого мужчины оживили Тома. Его появление навело юношу на воспоминания о вчерашнем вечере, когда он неосознанно нанёс визит к своему соседу, мистеру Харрисону. После утреннего происшествия с участием Блейка и Барта Тому потребовался день, чтобы пойти на поправку. К вечеру ему стало заметно лучше, и он пришёл в себя.
Очнувшись в доме мистера Харрисона, Том обнаружил обстановку для себя не знакомой. Ранее ему не приходилось гостить в доме своего соседа, и юноше оставалось только догадываться о месте своего прибытия. Первой его взору открылась коллекция старых малахитовых шкатулок, чьи смазливые поверхности бодро отражали огненное дыхание щуплых свечек. Рядом с ними теснились потрёпанные деревянные рамки с пожелтевшими с седых времён фотографиями, и не менее архаичные фарфоровые статуэтки, в виде дам и влюблённых парочек, увлечённо кружащих над молчаливыми настенными часами. Их почтенных размеров маятник лениво вилял от одного края к другому, хронически издавая глухой стук. Как и предыдущие экспонаты, которые Тому довелось встретить с первого взгляда, настенные часы отличались не меньшей сединой. Юноша нерасторопно осмотрел место своего пребывания с основания до макушки и, не смотря на почтенный возраст молчаливых обитателей, принял обстановку довольно тёплой и приветливой. Живые масляные картины, пузатые цветочные вазы, деревянная, в меру удобная мебель и одинокая стеклянная люстра дарили своему созерцателю покой и безмятежность. Большинство из них не отличалось от экспонатов музея истории, и юноша решил, что их хозяин разменял не один десяток лет. Скорее всего им приходился пожилой человек, доживающий, как и его вещи, последние зимы своей жизни. Стоит, однако, отметить, что владелец особняка с трепетом следил за порядком в доме. Ни для пыли, ни для сора и ни для ползающих тварей, как подобное обычно имеет место в такого рода домах, места ни нашлось. Вазы скрывались под разноцветной толщей цветов, а дыры в мебели, оставленные после прошлых визитов хвостатых посетителей, надёжно прятались под заплатами. Хозяин следил, чтобы в доме царили чистота и покой, чьё присутствие редко замечаешь в городских трущобах.
Юноша снял холодный компресс со лба и неторопливо стал с дивана. Прошлая боль исчезла, осталась лёгкая тяжесть и редко перед глазами мелькали серые пятна. Проспав добрую половину дня, Том не раз потянулся и почувствовал, как приятное тепло пробежало по его телу. Небрежно протерев глаза ладонью, он зашагал к полке, на которой компанию малахитовым шкатулкам составляли фотографии с владельцем дома. В центре одного из блеклых снимков располагался высокий мужчина средних лет, а рядом с ним ютились молодая особа и два карапуза, широко улыбающихся в три зуба. Позади же семейной идиллии возвышался аккуратный домик, из трубы которого поднимались толстобокие клубы дыма. Мужчина хозяйничал возле мангала, переворачивая лопаткой упитанные сосиски и приветствуя фотографа дружескими взмахами левой руки. Его обнимала молодая особа. Она пряталась за спиной мужчины и строила рожицы двум непоседам, что без устали смеялись и тыкали в парочку указательными пальчиками. Глядя на них, Том заметно улыбнулся. В счастливых лицах детей он узнал себя и своё детство. После внимание юноши привлекла другая фотография, чей край прятался за первой. Место семейной идиллии заняла чёрно-белая утопия. На снимке был изображён всё тот же мужчина, но на этот раз его прежде приветливое лицо выглядело огрубевшим и немым. Улыбка уступила место грусти и горя. Одинокий, он коротал время на лавочке, что вырастала вблизи золотого пляжа, и безжизненно провожал увядающее светило пасмурным взглядом. Его согревал потрёпанный деловой костюм, худые туфли тонули в песчаных дюнах, а худые края шляпы дрожали от назойливых прихотей вечерней поры. Сухие, впалые щеки старика прогибались под тяжестью прожитых лет, верхние веки тянулись к нижним, а выцветшие глаза перестали цепляться к мелочам. Время в корне изменило его. Та жизнь, что горела в нём прежде, перестала бить ключом и затерялась в серых, вечерних тонах будней. Одиночество старика в очередной раз вернуло Тома к воспоминаниям. Бесценные моменты детства отдались болью в памяти юноши. Юноша вернулся к тем временам, когда он и его отец разбавляли скучные будни прогулками по песчаному берегу моря и, возможно, что именно на той самой скамейке, где некогда провожал закаты старик, они ели мороженное и встречали приливы. Том вернулся к фотографии с одиноким с пожилым мужчиной и среди складок и морщин его лица вспомнил себя. По всей видимости, вздохнул юноша, ему так же не хватало отца, как и старику не хватало своей семьи. Раздумья Тома прервал неожиданный бой часов, когда короткая стрелка прервалась на цифре девять. Юноша обратил свой взор к деревянному шкафу с маятником и заметил над циферблатом короткое волнение. Из-за крохотных ставен показалась красногрудая птичка. Она склонила головку над двенадцатью и открывала клюв не раньше боя часов. Том заметил, как голоса сомнения заглушают посторонние звуки. Короткая стрелка напомнила юноше, что время отправляться домой. Но перед тем, как покинуть дом, гость решил, что следует навестить хозяина и поблагодарить за помощь. Проводив экспонаты комнаты прощальным взглядом, он шагнул за её порог и очутился в другой. Вторые апартаменты приходились куда шире и просторнее, но во всём остальном ничем не отличалась от предыдущих. Те же старые фотографии, картины, вазы и даже люстра... Ничего лишнего. Однако здесь располагался самый главный и дорогой экспонат, к которому хозяин питал особую любовь. Он не скромно занимал львиную долю комнаты, а остальные вещи по сравнению с ним были просто крохотными и незаметными. Огромный кирпичный камин без лишнего подминал под себя одну четвёртую помещения. Конечно, старость его так же не пощадила. Кирпичи, на которых зиждется великан, местами стёрлись в муку, а краска на них безнадёжно облупилась. Но, невзирая на все эти мелочи, со своей работой он достойно справлялся и по сей день. И сейчас в его чреве так же извивались яркие языки пламени, как и десятки лет назад, когда хозяин дома был так же молод, и в его глазах пылал не менее яркой огонёк жизни.
Юноша намеревался миновать и эту комнату, позади которой располагалась прихожая, как в проходе появился знакомый силуэт пожилого мужчины. Мистер Харрисон возвращался обратно, чтобы проверить состояние больного и был приятно удивлён тому, что его пациент пошёл на поправку раньше намеченного. На уставшем лице старика родилась еле заметная улыбка.
—Том, как ты себя чувствуешь?— поинтересовался мистер Харрисон, пройдя в комнату и приложив ладонь ко лбу юноши. — Температура не выше положенного. Это радует, но, думаю, тебе стоит ещё немного отдохнуть. Устраивайся, Том,— предложил старик и указал открытой ладонью в сторону кресла в тёмном углу комнаты.
Том послушался совета мистера Харрисона и молча направился к креслу, а хозяин тем временем расположился напротив у камина.
— Признаться, Том, ты меня серьёзно напугал сегодняшним утром,— выдохнул старик и взмахнул руками.
Он бросил взгляд в сторону камина, и его кресло-качалка тронулась с места. Наступила короткая тишина.
—Мистер Харрисон,— прервал молчание Том, —извините, но я смутно припоминаю сегодняшнее утро. Последнее, что мне удаётся вспомнить, это то, как я выхожу из дома и направляюсь к дороге… всё. Не понимаю, что случилось и как мне довелось оказался у вас дома?
Том не помнил и десятой доли того, что стряслось сегодняшним утром. Подобное происходило с юношей не в первый раз, и в последнее время он всё чаще ловил себя на мысли, что не в силах вернуться к воспоминаниям. Как правило, этому явлению предшествовали нелицеприятные случаи, вроде утренней стычки с братьями Пигг, после которых память юноши бесследно стирала последние фрагменты.
—И в этом нет ничего удивительного, Том,— согласился мистер Харрисон, переведя свой тяжёлый взгляд на собеседника.
Старик потёр указательным пальцем у виска и медленно опустил ладонь на плечико кресла. Его длинные, серебряные волосы отражали скользящий по ним свет пламени, чьи концы змеевидно извивались внутри камина.
—Вчерашнее утро,— продолжал мистер Харрисон,— выдалось до неприличия жарким. Ближе к полудню я возвращался с прогулки, когда увидел тебя лежащего на бордюре без сознания. Я решил, что причиной тому послужил солнечный удар и, как позже выяснилось, оказался прав. Твой дом пустовал, а до местной больницы путь не близок. И поэтому я счёл правильным взять тебя к себе. К тому же, мой знакомый лечащий врач в скором времени навестил нас и убедил меня в том, что ты уверенно идёшь на поправку. Он посоветовал мне присматривать за тобой до тех пор, пока твоё здоровье окончательно не наладится. Те разводы, что на твоей рубашке... От жары у тебя поднялось давление, но, впрочем, не на долго. Мой врач отлично знает своё дело.
Слушая рассказ хозяина дома, Том настойчиво пытался воспроизвести в памяти события, о которых упоминал мистер Харрисон. Юноша отчётливо помнил, как сегодняшним утром нехотя вылез из под одеяла под противное дребезжание будильника, как на столе его прихода ожидала тёплая домашняя яичница, как мама вручила ему конверт с письмом из академии, и до сих пор слышал то, как мистер Пигг проклинает свой завтрак, прилипший лицу. Но не более того. Остальное ему так и не довелось вспомнить.
Том подпёр подбородок ладонью и остановил свой взгляд на камине. Языки пламени бойко извивались в жерле огнедышащего, раззадоренный уголь отдавал золотом, а тёплое, домашнее дыхание очага раскаляло щёки собеседников.
—Признаться, я заметно обеспокоился, когда за окном стемнело, а мой пациент всё ещё не пришёл в себя,— заметил хозяин дома, потирая огрубевшие сухие ладони и осматривая юношу с ног до головы,— Но, вижу, что мои сомнения оказались напрасны и лишняя посторонняя помощь тебе не понадобится.
Кресло-качалка мистера Харрисона незаметно умолкла. Хозяин дома обратил своё внимание к настенным часам и заметил, что изрядно увлёкся лирикой. Время было позднее, и пожилой мужчина счёл верным более не задерживать гостя.
—Ох, Том, я тебя верно переутомил своей скучной болтовнёй,— отшучивался мистер Харрисон, разводя рукам. —Я уверен, что твоя семья будет беспокоиться, если ты не вернёшься в скором времени домой. К тому же, насколько мне известно, завтра тебя ожидает ответственный день. Согласись, что шанс учиться в академии выпадает далеко не каждому юноше твоего возраста.
Последние слова мистера Харисона ввели гостя в большее замешательство.
Откуда он узнал о завтрашнем отбытии?
Разве мне доводилось упоминать о том, что я поступил в академию?
Возможно, я и этого не помню? Необычным выдался день.
— Что-то случилось, Том?— полюбопытствовал хозяин дома, отметив сомнение в поведении гостя.
Том задумался.
—Мистер Харрисон, скажите, но откуда вам известно об этом?— не скрывая удивления, спросил юноша, обременив собеседника пытливым взглядом.
Богатые брови старика прижались к верхним векам, а лоб щедро покрылся морщинами. Он прижал кулак к острому подбородку и облокотил кончик указательного пальца к худым губам.
—Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, Том,— задумался пожилой мужчина, барабаня пальцем по губам.
— Мистер Харрисон, разве я ранее говорил об академии и о том, что завтрашним утром…— не успел договорить юноша, как неожиданно вмешался мягкий голос хозяина дома.
—Ааа, — задумчиво протянул старик, глядя в пустой потолок.— По-моему, ты вспоминал о завтрашнем отбытии, будучи у меня в гостях. Разве не припоминаешь?"— парировал мистер Харрисон, укоряя себя за лишнюю откровенность.
Том отрицательно помотал головой. Выражение лица мистера Харрисона приняло серьёзный вид. Наступила короткая пауза. Том по-прежнему продолжал испытывать своего собеседника любопытным взглядом, в то время, как владелец дома фанатично всматривался в голый потолок и размышлял над последним вопросом. Когда длинная стрелка часов остановилась на отметке десять, мистер Харрисон явно приободрился. Морщины на его лице заметно отступили, густые брови отпрянули от век, а ладони обрушились на плечики кресла.
— И в этом нет ничего удивительного,— как ни в чём не бывало, продолжал мистер Харрисон. — Я счёл бы весьма забавным, если бы тебе удалось вспомнить столь незначительную откровенность после утренней истории. Ты поведал мне о сегодняшней неожиданности, когда начал приходить в себя будучи.
Слова пожилого мужчины приобрели правдивый оттенок. Том решил, что его последний вопрос оказался глупым и потому счёл верным, не продолжать поддаваться неуместным сомнениям. Юноша опёрся ладонями о кресло и не торопливо поднялся.
—Думаю, мне пора идти мистер Харрисон. Спасибо вам за помощь.
Пожилой мужчина махнул обеими руками и незаметно улыбнулся.
—О, не стоит благодарности, Том, не стоит. Ты ведь мне, как сын, и я всегда рад тебя видеть у себя в гостях.
Спустя кроткое затишье, Том заметил, как в полных доброты глазах мистера Харрисона пробежала знакомая грусть, которую юноша застал на последней фотографии. Мужчина небрежно увёл взгляд от Тома в сторону и устремил его на такой же старый, как и он, кирпичный камин. Пожилой мужчина и не заметил, как его гость покинул комнату и скрылся в прихожей. Мистер Харрисон неподвижно сидел в кресле-качалке и увлечённо провожал извивающиеся языки пламени. Ему вспоминались те безвозвратно ушедшие дни, когда он ещё не был старым и потрёпанным, как его теперешняя, сомнительная коллекция плащей. Подобный пламени, живой и лёгкий, он беззаботно коротал молодость в окружении красавицы жены и двух чудных непосед, нарекая себя самым счастливым человеком, как минимум среди тех, кому уже довелось разменять второй десяток зим. Мистер Харрисон приложил жёсткую ладонь к твёрдой щеке, его свинцовые веки поспешно встретились, и к треску раскалённого угля добавилось ровное, спокойное дыхание.
Юноша решил не тревожить хозяина дома. Одев свои старые кроссовки, он осторожно отворил дверь, стараясь не вмешиваться в домашнюю идиллию, и бесшумно вступил в темноту. Неожиданно из комнаты донесся обеспокоенный голос мистера Харрисона. Скоро ему составили компанию частые шаги. Том намеревался вернуться, но мистер Харрисон оказался расторопнее своего гостя. Не успел юноша подняться на последнюю ступень крыльца, как в дверном проёме появился хозяин дома.
—Ох, Том, прости старика. Я, я снова задумался о своём. Со мной подобное случается ежечасно и мне крайне неудобно.
На лице старика родилась еле заметная улыбка.
—Вот, Том, он мне вряд ли когда ещё понадобится. Он, конечно, староват, но уверяю, что вид у него не хуже нового. Он позаботится о тебе в любое ненастье,— уверил мистер Харрисон юношу и протянул ему аккуратно сложенный свитер.
Юноша неуверенно принял подарок и прижал его к груди.
—Спасибо, мистер Харрисон, — поблагодарил юноша, рассматривая свёрток.— Но... но как вы догадались?
Удивление гостя вынудило пожилого мужчину улыбнуться.
—Я лишь хотел внести небольшую долю своего участия в твоё путешествие и счёл лучшим вручить тебе именно этот подарок. Он будет согревать тебя каждый день точно так же, как камин согревает меня по ночам.
Мистер Харрисон похлопал юношу по плечу и хмуро всмотрелся в горизонт, из-за которого бодро тянулись фиолетовые ватные толщи. Начиналась вечерняя гроза.
—Самое время поспешить, Том,— предупредил хозяин дома, когда на его ладонь плюхнулась холодная капля.
Вдалеке послышался раскат грома. Пузатые капли забарабанили по крышам домов.
— Да, мистер Харрисон,— согласился юноша, почувствовав, как прозрачные струи сползают по его щекам.— Спасибо вам .
—Пустяки, Том,— махнул ладонью пожилой мужчина, прогоняя смущение.— Однако прежде, чем ты уйдёшь, позволь старику дать тебе один совет.
Мистер Харрисон прервался на короткую паузу, чтобы подчеркнуть всю важность своих слов. Убедившись, что внимание юноши полностью приковано к нему, старик продолжил.
—Послушай меня внимательно, Том. Возможно, мои последние слова покажутся тебе довольно странными и непривычными, но я бы хотел, чтобы ты всегда помнил их и следовал той простой истине, что скрыта в них. Послушай, то место, куда тебе предстоит отправиться завтрашним утром, совсем не похоже на то, в котором ты родился и вырос. Откроется совершенно новая жизнь, в отличие от той, что доставила тебе излишки горестей и оставила в сердце немало обид. И я прошу тебя, Том, не стоит губить её остатками того далёкого прошлого, что ежесекундно хоронится временем. Всё то, что когда-то доставляло тебе боль и страдания, оставь в прошлом. Умение прощать и быть справедливым по отношению ко всем, в том числе и к врагам своим, и есть наше спасение.
Том слушал мистера Харрисона с крайней внимательностью. Никто и никогда не обращался к нему с ранее подобной серьёзностью. На мгновение юноша решил, что речь старика приходилась раскаянием, за совершённые им ранее ошибки. И сейчас, осознав их, он хотел донести до него ту очевидную истину, что помогла бы их избежать. Пожилой мужчина искренне хотел помочь Тому. Он любил его, как своего родного сына.
От прошлых воспоминаний и короткой ночи Тома вновь стало клонить в сон. Дождь незаметно успокоился, из-за худых боков туч выглянула крона солнца. С минуты на минуту на горизонте предстояло показаться конечной остановке, и юноша решил уделить время, чтобы немного вздремнуть. Непривычное прошлое беспокойство отступило, но на смену ему пришла нудная усталость. Юноша закрыл глаза и не заметил, как автобус поспешно причалил к остановке. Входные двери распахнулись, и утомлённые ранним рейсом пассажиры лениво принялись продвигаться к выходу. Том неподвижно сидел на месте, оперевшись макушкой о стекло, и безразлично наблюдал, за тем, как транспорт не спеша пустеет. Сейчас ему не куда было торопиться. Станция располагалась всего в двух кварталах от него, а до прибытия поезда ещё оставалось достаточно времени, чтобы позволить себе такую небольшую шалость, как лишнюю пару минут провести с закрытыми глазами, сидя в удобном пассажирском месте. Но старой затее так и не суждено было сбыться.
—Эй, парень,— послышался яркий недовольный голос с улицы.
Том выглянул в окно. В паре метров от автобуса стоял водителем автобуса— высокий, чернокожий мужчина с густыми, кудрявыми волосами, облачённый в красный рабочий комбинезон. Он подал багаж пожилой даме и теперь ожидал, когда последний пассажир соизволит забрать свои вещи. Завидев любопытное лицо юноши в окне мужчина махнул рукой.
—-Да, да, я к вам обращаюсь, юноша. Долго мне ещё ждать? Или, быть может, ты передумал и решил вернуться обратно? Что ж, в таком случае я не смею тебя задерживать. Прошу всех пассажиров занять свои места. Мы отправляемся!— протараторил водитель и демонстративно захлопнул дверь отсека для багажа.
Конечно, рейс не собирался отбывать раньше положенного, но врождённое чувство юмора водителя требовало от него очередной шутки. Он достал из глубокого кармана ключи и, насвистывая, зашагал к штурвалу.
—Что вы, нет, нет. Я выхожу,— опомнился Том, решив, что водитель не шутит. Он не медля покинул место и поспешно вышел из автобуса.
—В чём дело, парень? Бессонные ночи?— с усмешкой спросил чернокожий мужчина, вращая на указательном пальце связку ключей и не обращая внимания на пассажира. Он не торопливо вернулся к отсеку с багажом и открыл дверцу, после чего юноша не медля вынул сумку с вещами. Увидев заспанное и уставшее лицо Тома, водитель рассмеялся.
—Ха, ха, ха! Дайка догадаюсь. Очередной птенец покинул своё родное гнёздышко и теперь едет в далёкие края? Подожди! Не отвечай. Сейчас. Дай подумать. Да, так и есть!
Чернокожий мужчина тараторил так быстро и оглушительно, что уставший с дороги юноша с трудом успевал за его речью. В добавок к быстрому темпу и громкому голосу, водитель беспощадно размахивал руками, чем ещё больше сбивал своего собеседника с мысли. Поначалу, Том решил, что своим поведением разозлил чернокожего, и теперь тот кричал на него, усердно пытаясь умерить свой пыл. Но когда голос водителя умолк и на его чёрном, как ночь, блестящем лице расплылась широкая белоснежная улыбка, какая может быть только у представителей его народа, стало совсем очевидно, что крикун настроен дружески.
—Так, так, и куда же ты направляешься?— полюбопытствовал водитель, уставив на Тома свои широкие, совиные глаза.
"И, вправду, куда?”— задумался Том,—“ Мой путь пролегает к академии, но на какой станции мне стоит покинуть поезд в письме не сказано. Да, что письмо? В самом билете нет и намёка на конечную станцию. В скором времени объявится поезд, а мне не известно на какой остановке выходить. Пожалуй, это тоже самое, что слепому пытаться разглядеть дорогу, зная что она есть и опираясь на своё зрение. Нелепо? Да, именно так. Однако, отправитель письма, очевидно, придерживался другого мнения. ”
—Ты что, парень, язык проглотил?— усмехнулся водитель, встречая взглядом очередных пассажиров.
К тому времени, как у Тома появился ответ, автобус наполнился толпой зевак и разрывался от громких разговоров.
—В моём билете не указано место, куда отправляется поезд,— осторожно начал Том, избегая пронзительного взгляда водителя.— К тому же в нём не отмечено, у какой платформы он остановится… Только время.
Юноша не хотел, чтобы его слова показались чернокожему глупостью, и на всякий случай вынул из кармана билет, чтобы предъявить имеющиеся доказательства. На удивление, его ответ не вызвал протеста у водителя. После услышанного, лицо шутника приобрело серьёзный оттенок, и Том предположил, что подобную несуразицу ему приходится слышать не первый раз. Он сделал пару коротких шагов в сторону юноши и слегка пригнулся, что его круглое, цвета смолы лицо очутилось над головой Тома.
—Выходит, если мне не изменяют слух и зрение, ты совершенно не отдаёшь себе отчёт в том, куда направляется твой поезд?
—Да, но…— Том намеревался дополнить речь чернокожего, но тот оказался настойчивей, и юноша решил дождаться своей очереди.
—Иии... Вдобавок к сказанному, тебе неизвестно, у какой платформы ожидать появления поезда? А всё потому, что в билете ничего не говорится об этом?
—Да, но возможно, что…
—Иии... Ты хочешь сказать, что я в здравом уме, так просто решу и поверю в твои слова? Верно?— с заметным азартом спросил водитель, томя юношу любопытным взглядом.
Тому крайне не хотелось отвечать на вопросы водителя. Да и стоило ли ему что-то говорить? Все его ответы умещались на одном клочке бумаги. Не получив ответа на свой вопрос, чернокожий мужчина протянул свою могучую руку к юноше.
—А ну, дай-ка мне свой билет,— пробормотал он, принимая билет и жадно вчитываясь в каждую его строчку.— Так, так, что тут у нас... Ммм... Семнадцатое августа. Станция Н-брукс. Время прибытия десять часов утра... Хм... И всё?— спросил чернокожий, перевернув билет и принимаясь за обратную сторону.
—Да,— утвердительно кивнул Том.
Чернокожий неуклюже почесал затылок. Он повторно просмотрел содержимое обеих сторон билета и неожиданно ударил себя широкой ладонью по толстому лбу, как обычно поступают те зеваки, к кому в подходящий момент возвращается память.
—Что же ты мне раньше не сказал?!— рассмеялся водитель во все тридцать два.— Или, быть может, ты рассчитывал, что я сам догадаюсь? Ооо, тебя мне представляли совсем в другом свете,— протянул водитель, повторно рассматривая юношу с ног до головы, — Чуть выше, чуть шире и чуть приметнее. Ты направляешься в академию? Верно? Подожди. Не отвечай. Я и так вижу. Да, сомнений нет!
—Что? Но как? Как вы узнали? И кто обо мне рассказывал?— недоумевая, посыпал Том вопросами чернокожего.
—Откуда я узнал? Откуда я узнал?— повторился чернокожий, слепя юношу улыбкой.— Ты что, парень, смеёшься надо мной? У тебя же здесь всё написано! Или, по-твоему, я не умею читать?
Чернокожий отдал билет обратно Тому. Юноша повторно внимательно вгляделся в его содержимое, но не нашёл ничего нового.
—Но позвольте, где в билете указано...
—Оу, парень, не перестань! От такого числа вопросов я скоро побелею!— махнул рукой шутник, после чего схватился за голову.— И я не лучше! Не признать почерка мисс Стрич! Ты только подумай! Надеюсь, она не очень рассердится на мою невнимательность…
В то время, как Том и водитель вели беседу, из окон начали доноситься протяжные стоны, а один мужчина не выдержал и пригрозил водителю автобуса кулаком, намекая на скорую расправу, если автобус не тронется с места.
—Эй!— кричал он, щедро жестикулируя одной рукой.— А ну живо лезь в эту жестяную банку на колёсах! У меня важная встреча. И если мне не удастся успеть вовремя, клянусь, что тебя мигом депортируют обратно в Африку! Я об этом позабочусь.
Но шум и суета не могли привлечь внимание водителя. Чернокожий мужчина не старался их игнорировать. Он просто их не замечал. Один пятнадцатилетний юноша вызывал у него куда больший интерес, чем автобус с пятьюдесятью разъярёнными пассажирами.
—А кто такая мисс Стрич?— полюбопытствовал Том, позабыв о прошлом предупреждении.
Чернокожий нахмурился. Оставив последний вопрос без ответа, он обратил внимание на наручные часы, и его густые брови взлетели до самой макушки.
— Во имя всех стихий!— взмолился водитель, не слезая взглядом с кончика длинной стрелки. — Скоро прибудет твой поезд, а ты тут стоишь и задаёшь мне глупые вопросы! Видишь сколько сейчас времени?— спросил он, выставив перед носом Тома циферблат.
Том растерянно пробежался по стрелкам. До прибытия поезда оставалось меньше пяти минут.
—А теперь посмотри в свой билет. Видишь? Через пять минут ты раз и навсегда распрощаешься с академией, так и не ступив на её порог! Ну, ты ещё стоишь? Спеши! Поезд не станет тебя ждать!
Том и не заметил, как сунул билет обратно в карман, запрокинул сумку за плечо и миновал первый квартал. Последнее, что ему довелось услышать от шутника, приходилось троекратное “Спеши!”. Он бежал, и сбив дыхание, не обращал внимание на острую тяжесть в лёгких. Сам Том не отличался отменными физическими способностями. Большинство сверстников приходились куда быстрее и сильнее его. Взять, например, бывших одноклассников юноши. В классе, где учился Том, среди мальчишек считалось позором, если на очередном забеге, кто-то оказывался позади него. Конечно, это случалось крайне редко, но если подобное и происходило, то в конце учебного дня Тому приходилось не сладко. Как правило, проигравший требовал реванша, который отнюдь заключался не в повторном забеге. Ему хотелось отомстить юноше, и лучшим тому решением проигравший видел сомнительную награду виде пары тройки тумаков. По этой причине, если кто-то на забеге и отставал от Тома, а, как правило, это были самые крупные ребята из его класса, он делал вид, что устал и останавливался, чтобы перевести дыхание. После того, как отстававший его обгонял, юноша лёгким бегом уверенно завершал дистанцию.
И сейчас, когда до отбытия поезда осталось чуть меньше минуты, Том решительно приближался к станции, настигая конец второго квартала.
Скоро появилось растянутое, серое здание. Через его широкие двери циркулировало две очереди, одна из которых состояла из прибывших пассажиров, а вторая из вновь испечённых. Над станцией змеевидно развивался широкий, разноцветный флаг, ниже которого короткая стрелка часов уверенно настигала пузатой цифры десять. Где-то позади станции прозвенело приветствие прибывшего состава. “Прибыл, ”— решил юноша и поспешил в конец жирной очереди. Юноша устроился в самом конце и медленно принялся продвигаться вслед за серыми спинами пассажиров. Снова раздался вой трубы и послышался грохот вращающихся колёс. “Отбывает. ” Время ожидания подошло к концу. Не дожидаясь подходящего момента, Том плотно прижался всем четырьмя к скользким плитам и по паучьи пополз между шумных толп зевак. Перед глазами мелькали десятки туфлей и сотни ботинок, падали сумки, сыпались вещи, но юноша уверенно приближался к входу. Очутившись внутри, Том рывком вырвал свою сумку, успевшую зацепиться за чёрный кожаный портфель пожилого мужчины, встал на ноги и поспешил в сторону перрона, попутно провожая последний поезд.
К тому времени, как Том очутился на перроне, все платформы опустели. Юноша взглянул на расписание, что выделялось на столбе с квадратным сечением, и убедился, что на ближайшие двадцать минут рейсов не ожидается. “Опоздал”. Заметив на скамье одиноко сидящую пожилую женщину, Том запрокинул сумку за плечо и направился в её сторону. Ему показалось, что где-то позади вдалеке протрубил свисток. Он обернулся, в надеже разглядеть поверх тысяч хвойных верхушек клубы дыма, но так и не заметил среди зелени серых оттенков. “Ошибся”. Когда до пассажирки оставалось пара шагов, он встревожено остановился. Лязг. Знакомый, противный лязг колёс приближающегося состава вернул его на прежнее место. Юноша безотрывно всматривался в зелёную даль, но внезапно грохот оборвался. “Снова…” Том хлопнул себя по рыжей макушке и вернулся к прежнему курсу. На голове у пассажирки гнездилась голубая шляпа с широким ободком. Она надёжно прятала лицо дамы от назойливых лучей солнца. Её украшало летнее платье в тёплых тонах, преимущественно жёлтого и красного цвета. В её правой руке теснилось крохотное зеркальце, в которое время от времени заглядывала женщина.
—Доброе утро, — поздоровался Том, потирая ремень сумки.— Вы не подскажите, через сколько минут прибудет следующий поезд?— робко спросил юноша.
Ему редко доводилось начинать вести разговор первым с посторонними людьми, и поэтому каждое новое слово давалось Тому с большим трудом.
Заметив растерянность в глазах юноши, женщина миловидно улыбнулась. В свои шестьдесят ей редко доводилось беседовать с молодёжью. Она захлопнула крышку зеркальца и сложила руки на колени.
— Да у нас гости. Здравствуйте, молодой человек,— оживлённо поздоровалась женщина, приглашая жестом присесть собеседника. — Насколько мне известно, дорогой, последний поезд отошёл от платформы ровно в десять часов, а следующий порадует нас спустя двадцать минут. Ох, прошу меня извинить. Через пятнадцать минут.
Юноша обернулся к выходу с платформ и застал длинную стрелку на цифре пять. “ Всё верно”. Последняя минута слишком дорого обошлась Тому. Он поблагодарил пассажирку за тёплый приём и побрёл к выходу.
Внезапно раздался ядовито-громкий свист. С каждой секундой он становился всё выше и ярче, пока его ровное завывание не потревожил лязг колёс приближающегося поезда. Их скорый визит прервал юношу. Остановившись за шаг от края перрона, он пристально вгляделся в зелёную мглу. Поначалу, ничего кроме нарастающего звука колёс и свиста не предвещало появления состава. Но скоро над летними макушками выросли смоляные клубы дыма, среди худых стволов деревьев показался длинный нос стального гиганта, а после появился и сам похититель тишины.
До сегодняшнего дня Том встречал подобный поезд впервые. И не потому, что ранее ему редко приходилось путешествовать по железной дороге. Юноше доводилось провожать немало разных составов, и знал он о них не меньше, чем остальные его сверстники. Однако, подобные Том встречал если что в учебниках истории, и то, те, что он наблюдал, выглядели куда современнее и реалистичнее, того, что сейчас уверенно приближался к станции. Первыми внимание юноши привлекли нос поезда и кабина машиниста. Фанатично отражая солнечный свет, их блестящая позолоченная поверхность безжалостно слепила наблюдателя. Тому ни разу не доводилось видеть состав с четырьмя трубами. Обычно, у тех поездов, на которых юноша путешествовал ранее, на конце умещалась одна широкая труба. Но у этого их был целый квартет! Они попарно смотрели в разные стороны и выталкивали из жерла толстые клубы черноты, которые впоследствии тянулись вдоль красных, зелёных, синих и жёлтых вагонов.
Когда большая стрелка настенных часов на башне станции остановилась на десятом отрезке, поезд начал резко сбрасывать обороты. Последовал неприятный металлический скрип, впоследствии бесцеремонно заглушённый рёвом разрывающегося свистка, от которого у очевидцев заложило уши. Поезд тормозил. Меньше чем через минуту он остановился у платформы, где его появления ожидал единственный пассажир.
Оставаясь в лёгком смятении, Том оказался не единственным, кого впечатлило нежданное появление поезда. Пожилая женщина, с которой юноша познакомился ранее, пребывала в большем негодовании.
—Не верю своим глазам,— встревожено произнесла старушка, одевая очки в черепаховой оправе.— Прежде я не замечала, чтобы по той дороге ходили поезда. Неужели история века нашла своё завершение?
—Простите,— перебил Том.— О какой истории вы говорите?
—Насколько мне известно,— начала женщина,— по указу неизвестных никому ранее визитёров, городское правительство распорядилось приступить к строительству железной дороги за пару месяцев до моего рождения. В то время наша семья переживала не лучшие времена. Родители с трудом сводили концы с концами, как, впрочем, и сотни остальных. А когда узнали о том, что в семье ожидается прибавление, после кратковременной радости совсем отчаялись. Отец обошёл весь город в поисках какой-нибудь работы, которая позволила бы прокормить семью. Он стучал в каждую дверь, обивал не один десяток порогов, но ответа не следовало неделями, а то и месяцами. К сожалению, в те времена работа приходилась в наших краях редкостью, и не каждому удавалось прокормить не то что семью, но и себя самого ...Однако мои родители и представить не могли, что в скором времени город ожидают серьёзные изменения…
—Серьёзные изменения?— спросил Том, не обращая внимания на прибывший поезд.
Юноша крайне ценил разные интересные истории. Его отец, Питер Пеккертон, привил эту любовь сыну в детстве до момента своего исчезновения, когда мальчику исполнялось семь лет. Он увлекал его повествованиями о далёком, скрытом от обывательских глаз, мире, полном загадочных мест и волшебных существ, среди которых Тома забавляли истории о приключениях одного героя по имени Укротитель. Как и любой положительный персонаж, он противостоял злой, тёмной силе. Отец Тома дал ей имя Пленитель. Они обладали редкой, не дюжей силой, но преследовали совершенно разные цели. Укратитель стремился защищать свой Мир, в то время, как Пленитель шёл на всё, чтобы его разрушить. Став злейшими врагами, каждый желал осуществить задуманное, что и служило источником их скорой войны.
Чем противостояние закончилось, мальчик так и не узнал. В тот день, когда мир встретил "Язык дьявола", отец Тома и его команда первыми очутились в сердце разгневанной стихии. Он дал обещание, что его возвращение навсегда закончит затянувшуюся вражду. Но слова Питера стали последними для маленького Тома.
Тем временем пожилая дама продолжала свой рассказ.
—Как я уже отметила, строительство дороги началось со слов приезжих. Самой мне не доводилось их видеть, а если и приходилось, то я была слишком мала, чтобы вспомнить чьи-то лица. Мне всего на всего известны сомнительные подробности очевидцев, проживших прошлый век. Поговаривают, что визитёров было трое и все они, как один имели весьма чудные наклонности, начиная с их одежды и заканчивая странными поступками. Впрочем, столь же необычно проходило и само строительство дороги. Как и ожидалось, потребовалась не одна сотня рабочих рук, и погрязшие в долгах и безработице горожане вновь воспрянули духом. Чтобы привнести свой вклад в общее дело, от большинства желающих не требовалось редких знаний и умений. Здесь каждому находилась работа по уму и по силе. Этой возможностью воспользовался и мой отец, оказавшись в первых рядах добровольцев. С той поры мне не часто доводилось наблюдать его в кругу семьи. Вся его жизнь прочно связалась стальным узлом с этой дорогой. Помню, как он оставлял дом ранним утром и поздно возвращался вечером, если, конечно, на то оставалось возможность. Ему зачастую приходилось трудиться дольше остальных. Тяжёлая была работа…
—И что же случилось дальше?— полюбопытствовал Том, заметив, как в одном из вагонов отворяются двери.
Он ожидал, что на платформе появятся первые пассажиры, но, как и прежде, он оставался один.
—Не многим позже смерти отца строительство дороги остановили по неизвестной тому причине. Снова объявились знакомые визитёры и распорядились о временном прекращении работ. К тому времени, как я вышла замуж, они в очередной раз навестили город и в округе стали слышаться знакомые звуки уставших кувалд. Однако, после строительство приостановили по всё той же никому не понятной причине, а спустя пару лет, как и ожидалось, продолжили. Удивительно и то, что когда строительство дороги только начиналось, никто из местных и понятия не имел, куда она должна привести. Мой отец родился и вырос в этом городе. Он отлично знал местные окрестности, но за всё время работы ему так и не удалось узнать, куда она ведёт.
—Вы хотите сказать, что дорога до сих пор строится?
Пожилая женщина поправила очки на переносице и вернулась к своему собеседнику.
—Я в этом уверена... была, по крайней мере, до сегодняшнего дня. Событие, которого город ждёт уже более века... Я ещё не так стара, чтобы пропустить её открытие, дорогой. Но судя по явным доказательствам моей неправоты, строительство подошло к своему завершению,— улыбнулась женщина, закончив свой рассказ.
Раздался крикливый гудок, предупреждавший нерасторопных пассажиров о скорой отправке. Стоянка не продлилась и десяти минут, а из четырёх труб поезда снова забасили разноцветные языки дыма.
Попрощавшись в очередной рас со своей собеседницей, Том немедля поспешил к вагончику с распахнутыми дверями. Настигнув первый вагон состава, юноша приметил крохотную табличку на одном из столбов, где размещался номер платформы. Места для номера на ней не нашлось, а значит не удивительно, что и в билете о ней ничего не сказано.
Номер поезда юноша так же не отыскал. Возможно, он крайне торопился или оказался недостаточно внимателен, а потому пропустить пару цифр мимо себя пришлось проще простого. Направляясь к входу, он осмотрел кабину машиниста и позади затемнённых сажей окон, обнаружил два ярко жёлтых круга с чёрными отметинами в центре. Они исчезли так же быстро, как и появились. Том отвёл взгляд в сторону и вернулся к кабине машиниста, когда до входа оставалось не более трёх шагов. Жёлтые круги вернулись на прежнее место, а позади них извивалось нечто красное, похожее на верёвку с остриём на конце. Не заметить их оказалось трудной задачей. Широкие, ядовито-жёлтые, их зеркальный свет юноша обнаружил, когда поезд остановился у платформы. Но никакого значения постороннему присутствию не придал. С первого взгляда он принял этот блеск за свет, отражавшийся от золотистой поверхности носа самого поезда. Когда же Том приблизиться к составу и небрежно бросил взор на окно, как тут же стало очевидным, что виновником его замешательства пришёлся неизвестный. Как и в первом случае, странный блеск снова растворился среди чёрных пятен.
Остановившись у входа в красный вагон, Том намеревался подняться на борт, как неожиданно, выпущенные из-под колёс состава порывы белого пара преградили ему путь. На мгновенье перед юношей выросла мраморная стена тумана, а когда бородатый рассеялся, на борту вагона возник силуэт молодого человека, по всей видимости, приходившегося проводником. Им оказался высокий юноша, одетый с иголочки в костюм красного цвета и приемлемого телосложения. Первой из-под толщи тумана показалась кепка коротким чёрным козырьком, под которой с трудом себе находила место богатая шевелюра. Вслед за ней выглянуло бледное лицо проводника. Непослушная длинная чёлка, собранная в виде двух полумесяцев, аккуратно свисала по краям узкого лба. Толстая переносица курносого носа теснилась между большими карими глазами, преданно скрывавшими тайные помыслы их хозяина. А у начала подбородка расплылась щедрая улыбка при виде пассажира. Появление юноши определённо пришлось ему по душе. Он спустился на одну лестницу ближе к Тому и, широко разведя руками в разные стороны, поприветствовал его.
—Наш первый постоялец!— увлечённо протянул он.— Приветствую тебя на борту нашего скромного судна, дружище! Дай-ка я угадаю… Том Пеккертон, верно? Я так и думал!
Том неуверенно протянуть билет проводнику, но, услышав своё имя, решил, что это лишнее, и сунул его обратно в карман.
—Здравствуйте,— ответил взаимностью Том.
После недавней встречи с шутником, догадливость проводника ещё больше удивила юношу.
—О, нет, нет, нет, — поспешил проводник, подметив сумку за плечом пассажира,— твой багаж моя забота.
Он взял из рук юноши скромный багаж и спрятал за своей спиной.
—А теперь, поднимайся на борт. Наш поезд отбывает до следующей остановки!— торжественно объявил проводник.
—Извините, но как вы узнали моё имя?— неуверенно спросил Том, пребывая в заметном смятении.
На лице проводника заиграло фальшивое удивление. Он высунул голову из вагона, демонстративно осмотрелся по сторонам и вернулся к пассажиру.
— Помимо той прекрасной леди, что провожает тебя взглядом, я никого более не наблюдаю. Следовательно, единственным кого можно смело величать именем Том Пеккертон, приходишься ты. Всё просто… Скорее поднимайся на борт! Если мы задержимся ещё хоть на минуту, поверь, нам всем несдобровать. Время— наше всё. Его ты не заставишь себя ждать, как, впрочем, и мисс Стрич. Смелее! Прошу на борт!
Том огляделся по сторонам и обнаружил, что единственным счастливчиком, на долю которого выпало путешествие с столь обходительным персоналом, выпало на его долю.
Не теряя более и секунды, юноша обхватил узкие стальные перила и зашагал по решётчатым ступеням. Когда Том очутился наравне с проводником, двери поезда закрылись, и состав плавно двинулся с места, стремительно набирая обороты.
—Прошу за мной,— коротко бросил проводник, удерживая дверь вагона открытой.
Том последовал за ним. Внутри вагона пассажира встретила гостеприимная атмосфера. Её удерживали широкие стены, расписанные в тёплых, приятных тонах, освещали сказочно- пышные люстры, украшали изящные вазы, из чьих горлышек выглядывали десятки богатых бутонов, и дополнял длинный огненно- яркий ковёр. С первого взгляда юноша решил, что очутился в доме местного аристократа, хоть ему прежде и не доводилось посещать подобные места, а только слышать со слов сплетников или видеть в учебниках истории. Дотошно позолоченные ручки десятков дверей, жадно посеребрённые статуэтки в виде неведомых уродцев и чудаков, выстроенных в ряд на широких подоконниках, подтверждали догадки опешившего пассажира. Всё блестело и сияло, горело и сверкало, улыбалось и смеялось, переливалось и менялось. Но столь богатое разнообразие красок и экспонатов ничуть не стесняло вагон. Внутри он выглядел куда внушительней, чем снаружи, уютнее и свежее. Юноша сделал глубокий вдох, и яркий букет ароматов, сошедший с тысяч лепестков, устремился к его уставшему от сегодняшнего однообразия носу. Прошлые запахи смоляной, отравленной сажи, серого асфальта и стен, кислого беспокойства и спешки уступили мягким нотам чистоты, свежести новизны и спокойствия. Ноги юноши налились лёгкостью, а под рыжей макушкой родилось непривычное чувство безмятежности и покоя.
Остановившись в конце вагона, проводник отворил дверцу купе.
—Ну вот, устраивайся поудобнее. Наше путешествие продлится не долго, но…— прервался высокий юноша, обернувшись в стороны входа в вагон, где неподвижно располагался его единственный пассажир.
На его мраморном лице растеклась монотонная улыбка.
—Эй, ты так и собираешься там стоять?
Том обернулся к проводнику и бодро зашагал к нему на встречу. Его сумка лихорадочно раскачивалась позади, частенько тревожа экспонаты вагона. Он осмотрелся по сторонам и отметил тот факт, что все купе оказались пусты, а их двери настежь открыты.
—Вот так-то лучше,— одобрительно кивнул юноша, встречая Тома гордым взглядом указывая ладонью в сторону апартаментов, поверх которых теснилась табличка с номером “Тринадцать”.— Прошу, здесь ты проведёшь остаток своего пути. Располагайся и устраивайся так, как тебе заблагорассудится, но не слишком увлекайся.
Том не спеша вошёл внутрь купе. В отличие от коридора здесь царили простота и пустота, но, тем не менее, обстановка сохранялась гостеприимной. Два мягких красных дивана занимали большую часть купе. Между ними теснился крохотный деревянный столик. Стены по-прежнему отдавали теплотой. Юноша небрежно бросил взгляд на окно и заметил, как зелёные густые холмы поспешно мелькают и прячутся от него за стеной, уступая место таким же хвойным и лиственным макушкам с той же участью. Том обернулся к выходу из купе и встретил любопытный взгляд проводника. С момента посадки на рейс, у юноши возникла пара вопросов.
—Скажите...— начал Том, но юноша в красном бестактно прервал его.
—Нет, нет,— замахал он руками,— меня зовут Тодд. Просто Тодд, и никаких "вы", договорились?
Проводник протянул свою смуглую руку пассажиру и кратко улыбнулся. Том незаметно кивнул и последовал примеру своего собеседника. Они обменялись рукопожатием, после чего юноша продолжил.
—Скажи, Тодд, разве моя фамилия была тебе знакома раньше?
Тодд развёл руками.
— Конечно,— кивнул он,— правда, не так давно. Как только в академии мне сообщили о тебе, я узнал, что в где-то нашлось местечко для крайне любопытного юноши по имени Том Пеккертон.
—Да, в Академии,— прервал Том собеседника,— о ней-то я и хотел бы спросить. — А куда именно держит путь поезд?
На лице проводника сгустилось удивление.
— Как куда? В академию!— воскликнул он.— И, если тебе интересно, невзирая на свою совесть и негодование окружающих, я прихожусь одним из самых видных студентов третьего курса!— с долей патриотизма отметил Тодд, выставив грудь вперёд, будто на ней с трудом умещался строй медалей.
—Но ты же проводник?— поспешил уточнить Том, пребывая в крайнем негодовании.
Сомнения пассажира безнадёжно уступали фанатичной гордости хвастуна.
—Вот именно,— подтвердил он,— да будет тебе известно, что в этом году меня по заслугам удостоили звания старосты, хоть я и не сильно старался, чтобы его получить. Но, чтобы приступить к своим полномочиям, мне требуется сдать экзамен. Ты спросишь, какой?
Безоговорочный взгляд проводника вцепился в пассажира, подобно аспиду, что тот незаметно для себя попятился назад.
— Какой?— неуверенно повторил Том, подозревая, что другого выхода для него нет.
— Я знал, что ты задашь мне этот вопрос,— самолюбиво признал юноша, сыграв в воздухе пальцами.— Каждому, кому предстоит стать старостой, поручено собрать всех первокурсников и доставить их в полной сохранности в академию. После преподаватели примут окончательное решение, и сообщат на вступительной церемонии имена тех немногих, кто оказался достоин редкой должности,— подвёл итог проводник, после чего его лицо исказил серьёзный, непривычный вид.
—Я надеюсь, ты мне не составишь хлопот, верно, Том?— между прочим спросил он.
—Что ты, нет, я ...
— Я так и думал,— в свойственной ему манере перебил проводник.
Вообще, Тодд не относился к числу тех, кому не составит труда выслушать собеседника . Куда чаще и “лучше” у него получалось говорить и перебивать, о чём свидетельствовали последние десять минут.
— Если у тебя возникнут ко мне какие-то вопросы, знай, что я буду тут неподалёку: в первом вагоне, перед кабиной машиниста,— предупредил Тодд, отходя от входа в купе.— Если его помощники окажутся порасторопнее, то меньше чем через час нас ожидает следующая остановка. Да, и чуть не забыл, на остановках запрещено покидать поезд. Поэтому, если наш уговор по поводу хлопот в силе, ты меня не подведёшь, ведь так?
Том безоговорочно кивнул. Проводник улыбнулся.
—Отлично! В ближайшее время я навещу тебя,— закончил Тодд, после чего поспешно захлопнул за собой железную дверь купе и зашагал вдоль по коридору.
После ухода проводника, Том пристроил сумку на верхнюю полку, что гнездилась над одним из пассажирских диванов, сел за аккуратный столик и обратил своё внимание к краскам за окном. Своим скромным участием в роли наблюдателя Том и ценил путешествие в поезде. Просто, легкомысленно и сквозь сомнения провожать происходящее за окном, сидя в купе, как и отпускать вечерний закат, устроившись на крыше дома, приходилось для юноши чем-то большим, чем обыденным созерцанием проявлений природы. Так он позволял себе отдохнуть от глупой, тесной суеты, чьё участие тревожит улицы современных город, а главное находилась возможность предаться взращиванию новых и поддержанию старых плодов своих сокровенных мечтаний вдали от шумных мыслей рациональной толпы.
Сидя в купе вагона, Том представлял себе, как к завтрашнему утру, а то и к вечеру, он с остальными первокурсниками прибудет в академию и, того ожидая, откроет для себя совершенно новую жизнь. Его оставляли сомнения и навещали мысли о первых верных друзьях, которых юноше так и не довелось найти за последние девять лет, проведённых в школе. Он не сомневался, что вступит в футбольную команду и станет частью одной крепкой семьи. А если тренер решит, что ему стоит поднабраться отваги и ещё проявить себя, то он покажет лучшее, что в нём есть. Тем временем, решил Том, он может найти себя в среде для желающих стать учёными, и каждый день, проведённый среди стоп книг, рискует стать для него очередной ступенью на тропе к храму знаний.
Юноша мысленно обхватил штурвал своего корабля, названного его именем, и уверенно взял курс на острова “Мечты”. Дул попутный ветер…
***
Незнакомец в фиолетовой мантии одним рывком сорвал ржавую цепь и толкнул от себя решётчатую дверь. Та ударилась о мёртвый валун, что бесхозно разлёгся позади, и слетела с верхней петли. Послышался хриплый металлический кашель раскачивающейся двери. С трудом, опираясь о мокрые, гнилые стены, с чьих гладких лиц слезали добротные куски грязи и пыли, пришелец болезненно миновал узкий, тесный проход, ведущий к входу в центральную канализацию. Незнакомец знал, в каком направлении следует держать курс. Он прогуливался здесь и раньше, а потому не мог себе позволить заблудиться среди тысяч тоннелей и проёмов, что свели с ума не одного визитёра, по глупости решившего отыскать здесь доказательства историй знакомых владельцев местных таверн, чья выручка напрямую зависела от длины языка их хозяев.
Всё противилось его неожиданному возвращению. Липкая грязь цеплялась за худые сапоги и тянула незнакомца обратно к выходу, а смазливые стены так и норовили ускользнуть из под цепких пальцев гостя. Ни одно двуногое или четырёхлапое не смело пробежать мимо него или, того хуже, рискнуть проскочить перед его носом. Местные обитатели утонули в своих норах, и единственным, по-прежнему выдававшим их присутствие, приходился ядовитый блеск крохотных глазок. Десятки, сотни, они сгущались за спиной неприятеля и сопровождали его до тех пор, пока тому не доводился случай скрыться от любопытных трусов. Никто не ожидал увидеть его именно здесь и именно в этот час, а потому жгучий интерес заставлял даже самых боязливых очевидцев подняться со дна убежища и проводить гостя своим вниманием. До визита чужака здесь, в утробе горы Гринхай, царили тишина и порядок. Местные обитатели старались не нарушать её, так как один случайный звук, мог обойтись ценою в жизнь. Но пришелец не относился к редкому числу тех, кто не привык осторожничать, а потому брёл вдоль глухих коридоров, невзирая на вызванную им шумиху. Гостя в фиолетовой мантии явно тревожила какая-то болезнь. Его сгорбившийся, искалеченный силуэт и прижатые к груди дрожащие руки, покрытые чёрными жирными язвами, свидетельствовали о том, что незнакомцу следует как можно скорее отыскать себе убежище и привести себя в порядок. Движения пришельца сковывала страшная боль. Каждый шаг тонул в серой жиже и последующий давался ему с особым трудом. Чтобы не упасть, он старался чаще опираться одной рукой о стену, в то время как другой, безотлучно зажимал глубокую рану, вырезанную на груди. Было достаточно одного неловкого движения, неверного шага, чтобы отправить похитителя тишины ко дну подземной вязи, и после чего тот уже бы не в силах оказался подняться. Любая ошибка могла обернуться для него не лучшим концом долгого пути.
Он шёл не спеша, зачастую теша себя короткими остановками. Незнакомец опирался всем своим существом о мокрую стену и, заткнув глубокую обузу толстыми кусками мантии, испачканными следами трехдневной погони, готовился к повторному рывку. В глазах паршиво играла рябь, рука, что вгрызалась в рану, онемела от неблизкого пути и перестала подавать своему хозяину признаки жизни. Гнойные язвы на ней сменили бледные разводы, вены присохли к костям, а длинные пальцы не многим отличались от вязальных спиц. Пришелец прислонился к стене и осторожно разжал пальцы омертвевшего кулака свободной рукой. Складки мантии прогнулись под тяжестью кровяных струй. Два багровых ручья вырвались из нутра хозяина и пузатые яркие капли щедро посыпались на его одеяние. Зелёно-серая жижа, что лениво текла под сапогами гостя, разбавилась новыми красками. От резкой потери крови в голову ударила слабость. Она дико стучала в висках, беспокойно отдавалась в затылке и с дрожью стекала по шее до самых ног. Пожалуй, худшего ожидать не пришлось, однако, послышавшиеся из-за поворота шорохи приближающихся шагов, вызывали у него беспокойство и наводили на сомнения. Незнакомец вдавил онемевший кулак, богато обмотанный тканью, в рану и бодро рванул за ближний угол, чтобы избежать встречи с неприятелем. Боль продолжала железом отдаваться в груди раненого и противилась каждому его шагу, подобно тем дюнам, что мёртво покоились на дне зелёно-жёлтой жижи и цеплялись за сапоги незваных гостей. Пришелец прильнул к продрогшим камням. Багровые ручьи перестали изливаться наружу. Они бились друг о друга в нутре раненого, будто морские волны о раскаленный песчаный берег. Струи крови продолжали стекать по размякшим складкам мантии. Незнакомец сильно надавил свободной ладонью на побелевший кулак, чтобы компенсировать прошлые потери. Он прилагал все мыслимые усилия, стараясь не выдавать своего присутствия, но звук лязгающих по лужам шагов тем временем становился всё громче. Незнакомец убедился, что враг направляется прямо к нему и смекнул, что до встречи осталось не больше сотни шагов. Силы, что пульсировали в нём ранее, смылись бородой водопада, растворились в зелёной мути подземной вязи, засохли на острие кинжала преследователя и впитались в прохудившуюся мантию, оставив ему пару часов на жалкое существование и оттягивание конца. Незнакомец понял, что выход, как и конец у него один.
На указательном пальце, среди свежих багровых разводов, неожиданно пробился тусклый луч фиолетового света. Он ударился о бледную маску пришельца и растёкся по её смазливым складкам. Вслед за первым, родился второй. Третий пробился сквозь вонючую зелёную смесь и упёрся о заросший водорослями плиточный пол. Кровь на перстне закипела, поднялся пар. Образовалась хрупкая чёрная корка. Она распалась на десятки крохотных осколков, когда ладонь пришельца отпрянула от ледяных костяшек кулака и плюхнулась об его костлявый бок. Незнакомец приготовился для решающего аккорда.
Шорохи приближающихся шагов становились всё беспокойней и громче. Они выделялись частотой и не имели ничего общего с человеческими. Любой, кому бы довелось их услышать, решил бы, что пришелец был низкого роста с крохотным размером лапы. Позади же приближающегося выделялось более тихое, прерывистое лязганье. Больше всего оно имело сходство с ударами кончика плети по водной глади или, в случае пришельца, кончика хвоста, беспорядочно извивающегося за спиной хозяина. Незнакомцу в фиолетовой мантии не составило особого труда, распознать хвостатого. Всё, начиная со звука лязгающих шагов и заканчивая грубым ворчанием, выдавало его животную сущность.
Когда до встречи раненого и хвостатого оставалось меньше восьми десятков шагов, послышались шорохи, похожие на предыдущие. Они были глухими и еле слышными, что раненому пришлось выждать, прежде чем удалось отличить их от суматохи, вызванной ранее опознанным неприятелем. Когда бредущий во главе пришелец остановился, и суета его шагов стихла, стало очевидным, что его сопровождал спутник. Кто-то, схожий с ним ушами и прочей парностью, безнадёжно отстал в темноте канализации.
Тот, что шёл первым, изнывал от недовольства. Ворчание выдавало его раньше собственных шагов, которые приходились на порядок громче и слышались в обоих концах тоннеля. Но пришелец не придавал этому должного внимания. Он был уверен в том, что о присутствии него и спутника, никто не узнает. А если чью-то макушку и посетит мысль открыть на них охоту, то они без лишних хлопот удерут от нерасторопного неприятеля, потому как быстрее и проворнее представителей их народца в округе стоило ещё поискать. Да кто вообще мог очутиться здесь в настолько гиблом месте? Разве что наивный выскочка, купившийся на россказни владельца таверны, да и то те перевелись.
Поначалу, неожиданное появление путников насторожило незнакомца. Вступать в бой с тем, чьего происхождения ты не ведаешь, в столь крайнем положении, представлялось слишком рискованным и потому неразумным решением. Стоило держаться ближе темноты и издавать меньше посторонних шумов. Соблюдая подобную осторожность, узнать врага до встречи, приходилось довольно простой задачей, чем и не побрезгал гость. Сейчас он казался лёгкой добычей и вряд ли защитил бы себя от неприятеля покрупнее и хитрее него. Но неосторожность хвостатого вовремя выдала ворчуна, и теперь, когда путники не подозревают о том, что за ближайшим поворотом их визита ожидаетё ненеминуемая гибель, хищнику в мантии остаётся одно: ждать. Ждать те пять десятков шагов, пока жертва сама не приведёт себя к ловушке.
Но и ожидание приходилось рискованным. Из-под кулака по-прежнему пробивались багровые струи, рябь сливалась в непроницаемую серость, а сапоги всё глубже тонули в подводных дюнах. Слабость. Рана должна была убить своего хозяина ещё перед его визитом в подземную обитель, но вопреки всему он продолжал бороться, не смотря на настойчивое наступление смерти.
Что же до путников, спешка им была не к лицу. Они не торопились скрываться в тёмных и тесных местах, в надежде ускользнуть от цепких лап смерти, потому как и понятия не имели, что последней не зачем их преследовать. Она ожидала их здесь, за первым и последним поворотом. И если загадочному гостю в фиолетовой мантии удалось её обмануть, то их подстерегала верная гибель. Тот, кто смог улизнуть от смерти, не смел допустить подобной хитрости со стороны ворчливого. Пришельцам следовало расплатиться за жизнь неизвестного своим хвостом здесь и сейчас, иначе незнакомец рисковал вернуться в начало очереди.
Когда лязг шагов идущего впереди путника прекратился, наступила тишина. Второй, что волочился позади первого, последовал его примеру и тоже остановился. Последовал громкий, глубокий шлепок, будто что-то крайне тяжёлое рухнуло с плеч отставшего на заросшую водорослями плиту. Этим "что-то" именовался мешок, чьи солидные размеры обгоняли хвостатого не менее чем в два раза. Шедший же впереди, решил не обременять себя и одной десятой весьма внушительной ноши. Вернее, его лапы, вообще, оказались пусты и чисты, разве что пара слипшихся крошек утреннего черничного пирога могла затесаться под толстым острым когтём, но не более того. Вместо того, чтобы как-то помочь своему спутнику, он предпочёл подгонять его своим, как он выражается, “ободрительным” ворчанием, которое, признаться, порядком наскучило плетущемуся позади.
— Ну же, пошевеливайся, братец. До норы лапой подать,— заворчал первый, кропотливо всматриваясь в кромешную темноту в поисках знакомого носа.— Быстрее, ну, шевелись, не время халтурить…
Ворчун щедро замахал лапами, указывая в конец тоннеля и рассчитывая, что его спутник после неблизкого пути воспрянет духом и перестанет бездельничать. Уставший попытался закинуть мешок себе за спину, которую уже не представлялось возможным разогнуть, и вместе с ношей плюхнулся в лужу.
— Да что ж с тобой творится?— пуще прежнего забрюзжал бормотун, провожая каждое слово обильной слюной.— Бездельник, перестань строить вид, будто ты устал. Вставай, живо! Советую тебе быть порасторопнее, иначе тётушка Шарлотта от тебя и хвоста не оставит.
В ответ на вопли и угрозы хвостатого из темноты последовал тихий, невзрачный голосок отставшего.
—Если мне бы вместо того, чтобы ворчать и ругаться, ты предпочёл разделить со мной эту прорву безделиц, мы бы поспели к норе ещё до восхода солнца.
Слова отставшего приходились не последними среди того богатого числа укоров и возмущений, которые успели созреть под его макушкой к середине затянувшегося похода. Он бы с редким удовольствием позволил себе излить их на беззаботную голову хвостатого, но прогремевшие с прежним недовольством вопли первого, отбили у него всякую охоту к пререканиям.
— Вот ещё!— фыркнул недовольный, горделиво задрав свой длинный нос в потолок тоннеля.— И с какой же стати, мне тебе помогать, братец? Между прочим, в нашем деле я голова, а ты всё остальное, что растёт ниже неё. Поэтому, в то время, как я шевелю извилинами, твой удел шевелит лапами. Перестань отлынивать от работы и немедленно возвращайся к своим обязанностям! Или, быть может, у тебя имеются ещё возражения на этот счёт?— закончил гордыбака и демонстративно повернулся ко второму хвостом.
—Нет,— равнодушно ответил тот, не понаслышке зная, что спор с его братом сущая бессмыслица. Тот всегда считал себя правым и не мирился с чужими возражениями.
Услышав единственно верный ответ, первый похлопал себя правой лапой по выпуклому животу и важно скрестил конечности на груди.
—Вот так- то, братец, — одобрительно кивнул хвостатый,— другого ответа я от тебя и не ожидал. Так что, раз вопрос исчерпан, не заставляй меня больше ждать,— отрезал он и, после недолгой паузы добавил,— ты слышишь меня? Шевелись!
Но ответа не последовало. Послышалась знакомая возня, будто кто-то ворочался на полу, безнадёжно пытаясь подняться на лапы.
В то время, как отставший путник искал способ облегчить себе ношу, его брат решил, что после затянувшегося пути лёгкий перекус не покажется лишним, и из засаленного кармана своих прохудившихся, мешковатых штанов он аккуратно вызволил разбухший кусок черничного пирога. Прежде румяный, горячий и хрустящий ломоть угощения превратился в серую, скользкую и холодную массу неизвестного происхождения. Ярко-радужная черничная масса разбавилась водорослями ядовито-зелёного цвета и перемешалась с крошками тысяч предыдущих лакомств, успевших побывать на дне кармана. Чтобы расправиться со своим скромным, третьим на сегодня по счёту обедом, ему потребовалось не так уж много времени. Проголодавшийся поднёс серую мякоть, что без труда умещалась на ладони, к краешку рта, широко открыл пасть, и сласть тот час исчезла за жёлтыми, как цвет глаз, и острыми, как нос хозяина, зубами. Он жадно облизал кончики длинных пальцев, не упустив из виду ни одной капельки черничного варенья. Чрезмерно болтливый, не менее жадный и крайне прожорливый… Да, решил пришелец в мантии, ошибиться было невозможно. Ни один местный обитатель не смел сравниться с хвостатым в своих пристрастиях.
Приговорив первую порцию пирога, проголодавшийся услышал громкое урчание обленившегося живота. Мало. Он осмотрелся по сторонам в поисках своего спутника, и, убедившись, что тот всё ещё ковыляет где-то позади, жадно сунул жирную ладонь в карман и вытащил второй, не менее разбухший и измятый кусок пирога, который прямиком отправился на дно прожорливого желудка. Паре крошек всё же удалось улизнуть от алчных ручонок проголодавшегося обжоры, но не на долго. Заметив скорую пропажу, хвостатый сыщик припал носом к плитам и принялся скрупулёзно внюхиваться в зелёные комья водорослей и прочей растительности.
За десять шагов до тетери из темноты вырос похожий зелёный острый нос. За ним последовали когтистые лапы, плоский лоб, полусогнутые, босые ноги, и замыкал эту вереницу визитов, тот огромный тряпичный мешок, который под своей тяжестью прятал сгорбленную спину уставшего с пройденной дороги путника. После последней остановки он претерпел всего пару шагов, но и их оказалось достаточно, чтобы выбить хвостатого из сил. Снаружи он был похож на своего спутника, начиная счёт с ногтей на лапах и заканчивая кончиком длинного хвоста. Однако, нечто в их внешности наводило очевидцев на сомнения о семейных узах братьев.
Как известно, представителей хвостатого народа выдавали в первую очередь длинный зелёный нос, похожий на изогнутый короткий клинок, цепкие когтистые лапы, покрытые чёрными, цвета угля, бородавками, и те самые хитрые глаза, в чьей желтизне отражалось примирение жадности и злобы. И одной, из самых ярких персон рода, приходился наш недавний знакомый, что успел отыскать пропажу и отправить её в надёжное место. Но, показавшийся же из тени, путник противоречил всеобщему мнению. Его внешний облик не отставал от внешности первого хвостатого. Не менее острый, длинный нос, скользкие, изломанные пальцы на лапах и, конечно же, за спиной у каждого извивался верный хвост. Но глаза, его лазурные прозрачные, как две капли воды глаза... В них не нашлось места ни для гнойной злости, ни для гнилой жадности, ни для той алчности, что прилежно следовала по пятам за его братьями и сёстрами. Вместо привычного, в них отражались доброта и щедрость, блестели доблесть и смелость, что всё дальше уводило хвостатого от истоков подземного народца. Единственное, что внутри по-прежнему возвращало его к своим корням, приходилась редкая любовь к черничным пирогам. При виде лакомства по усам хвостатого пробегали волны дрожи, чувствительные уши переставали отвлекать хозяина на посторонний шум и сосредотачивались на сказочном хрусте сласти. Тельце любителя пирогов трепетало при виде пышной, румяной массы и толстом, щедром слое фиолетовой начинки, аппетитно сползающей по пальцам. И, несмотря на то, что в его пустом желудке с начала дня раздавалось глухое урчание, он совсем не злился на своего брата, который спустя пару шагов отставшего, расправился с его заслуженным обедом.
—А, вот и ты? Ну, наконец , твой обед уже заждался своей скорой кончины, —усмехнулся ворчун, протягивая спутнику правую, щедро покрытую бородавками лапу. Держи, пара жирных, сочных крошек тебе сейчас не помешает. Возможно, на них даже остались капли черничного варенья, и всё потому, что той брат шевелит мозгами и бережно относится к старым, как тётушка Шарлотта, заначкам. Вот, всё же думаю, что это лучше, чем ничего.
Он разжал костлявые пальцы и гордо уставил нос в потолок, удивляясь своей щедрости. Не выпуская мешка из лап, второй неторопливо подошёл к распахнутой ладони спесивца и неуверенно заглянул в них. Пусто.
—Но здесь ничего нет,— сказал он, в очередной раз не удивляясь прожорливости своего брата.
—Как нет?— воскликнул первый и уткнулся носом в ладонь.
Он жадно обнюхал свою лапу с обеих сторон, после чего, не выйдя на след пропажи, принялся осматриваться по сторонам. Пусто.
—Что ж, мне крайне не хотелось тебя огорчать, но в следующий раз нам удастся пообедать дома. До тех придётся голодать. Ну, ничего, нам не впервой, верно?— ободряюще крикнул хвостатый, взмахнул лапой и ударил её по плечу второго.
Так он рассчитывал оживить своего спутника, но вместо ответного энтузиазма последовал глубокий тяжёлый вздох. Смерившись с неизбежным, второй крепко сжал мешок и намеревался продолжить путь, как всё его тело лихорадочно затрепетало от внезапного визита страха. Широкая тень выросла позади гордеца и медленно потянулась к его босым пяткам. Настигнув заветной цели, она продолжила своё шествие и скоро смыла тень второго. Фиолетовое свечение родилось в стенах тоннеля, где в конце вырос ночной силуэт пришельца в мантии. Хвостатый выронил из лап мешок и в ужасе отпрянул назад. Бледная маска, запятнанная багровыми следами, пробилась сквозь подземный мрак и смотрела на опешившего своими впалыми глазами, похожими на две симметричные чернильные кляксы. Лапы хвостатого прижались к груди, зубы стучали сродни ритму чечётки, глаза налились блеском, а ноги перестали слушаться и отправили хозяина в ближайшую лужу.
Он упёрся ладонями о плиты и живо попятился прочь от надвигающегося неприятеля. Из-за воцарившегося холода вода в лужах покрылась тонкой кромкой льда, а прозрачное дыхание хвостатых превратилось в белый пар.
Тот, что стоял носом к удирающему, нутром чувствовал приближение незнакомца. Он решил последовать примеру брата и пуститься наутёк, но внезапно обнаружил, что окаменевшая лужа сковала ему лапы. Вся его жалкая сущность желала бежать прочь из злосчастного места, но хвостатый не смел ступить и шага. Показавшиеся из подземного мрака десятки нитей надёжно связали кисти жертве и, напрочь парализовали её.
— Стой, помоги мне!— завопил он, когда обнаружил на своих плечах вмешательство неизвестного.
Но второй и не думал останавливаться. Он бежал, что имелось прыти, а страх напрочь отбил ему слух.
—Трус! Не смей оставлять меня одного!— умирающе кричал первый, всё глубже утопая в веренице нитей.
Они связали тело жертвы от самых пят до шеи и продолжали подбираться к голове. Пришелец направил перстень на хвостатого и луч фиолетового света разбился о его макушку. В стенах тоннеля раздался короткий крик.
Хвостатый, что успел улизнуть из лап неприятеля, свернул за ближайший угол и плотно прижался к стене. Вопли первого прекратились, но на смену им пришёл более громкий внутренний крик. Испуганный до нутра костей, он не желал верить в то, что трусость вот так просто и без оглядки позволила ему оставить брата в беде. Любой другой представитель хвостатого народа в присутствии опасности до не скорой поры бежал бы сломя голову, лелея в сердце надежду об укромном местечке, куда не посмеет сунуться нос загадочной личности. Для подземных обывателей спасти собственную шкуру, пускай и ценой жертвы собрата, приходилось чем-то само собой разумеющимся, а потому совесть редко доставляла неудобства их жалкому существованию.
Сбежавший уставился носом в мутную лужу и с ненавистью шлёпнул лапой по своему отражению. Когда же водная гладь успокоилась, последовал второй шлепок, третий, четвёртый… “Стой, помоги мне!”— мелькали последние слова брата перед глазами разгневанного. —“Трус! Не смей …” В отчаянии хвостатый рухнул на колени и впился пальцами в уши, рассчитывая на то, что его старания заглушат крик. Ничего не вышло. Громкий и чёткий, острый и пронзительный он пытливо сдавливал сердце хозяина и болью отдавался промеж ушей.
Ужас и страх, гнев и ненависть квартетом играли под его макушкой и беспощадно прижимали мученика к твердыне всё ниже.
Из устья тоннеля послышалось чьё-то приближение. Шлёпанье прохудившихся сапог отвлекло отчаявшегося от боли и напомнило о надвигающейся опасности. Беглец поднялся с мокрых плит и вызволил из тряпичных ножен короткий, искалеченный кинжал. Блеск смеющегося лезвия рассёк неизвестность. Гонимый страхом и вынужденный добродетелью, прошлый беглец и теперешний смельчак вышел из тени и бросился навстречу пришельцу в фиолетовой мантии. Спустя считанные, в стенах тоннеля родилось фиолетовое свечение, и подземный мир снова смыла темнота.
ГЛАВА 4
Тома разбудил внезапный резкий шум. Не поднимая тяжёлой головы, он лениво протёр левой рукой заспанные глаза, чтобы прогнать остатки сна, и неохотно прислушался к источнику звука. Противный скрип доносился со стороны окна и назойливо давил на слух. Стерев с глаз нахлынувшую мокроту, Том неторопливо повернулся на левый бок и небрежно бросил взгляд на блестящую поверхность. Позади назойливой ряби он приметил два жёлтых светящихся круга, от которых исходил тусклый солнечный свет. Юноша принял их визит за дневное светило и, судя по холодным краскам бесконечной голубой толщи, решил, что близится черёд вечерней поры. В то время как рябь отступала, ясность зрения возвращалась к юноше и, помимо двух блестящих кругов он разглядел крупное, упитанное красное пятно. Оно безудержно меняло свою непривычную форму, перетекало от одного края окна к другому, а солнечные, лоснящиеся круги предано следовали впереди него. Пятно останавливалось, прыгало, ползало, исчезало и снова появлялось. Когда помутнения в глазах юноши уступили место ясности, суматоха за окном неожиданно прекратилась, красная клякса растворилось в холодных тонах, а назойливые жёлтые диски спрятались от глаз очевидца. Что издавало противный, скользкий скрип юноше так и не удалось разобрать, но, спустя пару коротких раздумий, он вспомнил, что подобную неразбериху ему пришлось наблюдать сегодняшним утром во время посадки на рейс. Круги, источавшие яркий огонь мгновение назад, не многим отличались от крохотных жёлтых глазок, любопытство которых юноша приметил в кабине машиниста. Но откуда им взяться здесь, за окном? Том прислонился лицом к холодной, прозрачной плоскости и осмотрелся по сторонам. Зелёные холмы, политые серостью вечера, реки, посеребрённые увядающим светилом и немые горы. Ничего особенного. Юноша решил, что у него разыгралась фантазия, и прошлая несуразица приходилась глупым плодом наивного воображения. Он бросил взгляд на ручные часы и поначалу не поверил увиденному. С той поры, как состав попрощался с его станцией, прошло восемь часов. Половину дня он проспал в купе и не заметил, как скоро наступил вечер. К тому же, приближалось время ужина, но голод совсем не мучил Тома. Наоборот, юноша ощущал себя довольно сытым, не смотря на то, что завтраку и обеду не удалось побывать в его урчащем желудке. Он опустил сумку с верхней полки, вынул из неё худую стопку измятых бутербродов, и, не задумываясь, отправил свой ужин обратно. Юноша устроился в своём прежнем месте и прильнул затылком к толстой спинке дивана. Противное волнение по-прежнему отдавалось щекоткой в груди. Его присутствие, вызванное сменой обстановки, объясняло отсутствие чувства голода. По этой причине юноша не решался приступать к трапезе день, а то и больше. Он не испытывал нужды в еде до того времени, пока чувство безопасности не заглушало эхо неизвестности. И, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, Том решил устроиться поближе у окна и проводить убывающий день. Примкнув виском к краю деревянной рамки окна, юноша обнаружил отражения своего лица и пустых мест для пассажиров. Он вспомнил, что к отбытию поезда остальные купе вагона пустовали, а потому за восемь часов его пребывания наверняка кто-то ещё успел поселиться поблизости. Том решил проверить, верны ли его предположения, и заодно навестить проводника. Покинув пассажирское место, юноша поправил свитер и смело направился к выходу из купе. О том, сколько ещё должно продлится его путешествие, он не имел и малейшего представления. Очевидно, что о времени прибытия знал проводник, чем и решил воспользоваться юноша. Подойдя к выходу из купе, он обхватил скользкую ручку двери и потянул её в сторону.
Дверь с грохотом отпрянула в бок, и Том уже намеревался почтить своим визитом стены коридора, как внезапно встретил на пороге подтверждение своему предположению. В одном шаге от него стоял опрятный юноша среднего роста. На нём висели тщательно отглаженные серые брюки. Не менее старомодная клетчатая рубашка с длинными рукавами скрывала его худые руки, а крохотная красная бабочка, плотно прилегающая к воротнику незнакомца. В руках он удерживал увесистую сумку, крепко обхватив обе её лямки и плотно прижав к ногам. Судя по широким бокам багажа и дрожи кистей, ноша приходилась не по силам юноше, но невозмутимый вид его лица свидетельствовал о противоположном. Он молчаливо стоял напротив купе, незначительно запрокинув голову и равнодушно глядя в потолок. Поначалу Том решил, что незваный гость отвлёкся и не успел обратить внимание на него. Или он намеревался о чём-то спросить, но никак не решался начать первым. Возможно, но какие бы предположения не приходили на ум Тому, первым заговорил юноша в клетчатой рубашке.
—Привет,— не опуская головы, поздоровался юноша, равнодушно глядя в потолок.— Я обошёл большую часть вагонов поезда и обнаружил, что все купе за исключением этого оказались пусты. Ты не против, если я составлю тебе компанию? Мои мама и папа говорят, что путешествие в подходящей компании значительно сокращает время ожидания.
Том немного замешкался, прежде чем ответил на вопрос юноши в клетчатой рубашке. Большинство сверстников предпочитало избегать его внимания, а предложение составить компанию, к юноше поступало впервые. Он смотрел на своего собеседника глазами полными непонимания и не знал, как ему следует ответить, чтобы понравиться и не вызвать со стороны гостя чувства неприязни. Наконец, слова пришли сами собой.
—Да, конечно, проходи,— робко ответил Том, спрятав ладонь правой руки за шею.
Так он поступал всякий раз, когда испытывал малейшее волнение или чувство неудобства.
Получив нескорый ответ Тома, юноша поспешил войти в купе. Не опуская головы и продолжая смотреть куда-то в неизвестность, он шагнул в номер и закрыл за собой дверь. Его лицо цвета яичной скорлупы по-прежнему сохраняло свой невозмутимый окрас, не издавая и малейших эмоций. Он был спокоен и безмятежен.
Том устроился у окна и принялся скрупулёзно разглядывать пустой потолок, стараясь отыскать несуразицу, что по-прежнему отвлекала внимание его гостя. Пусто. В отличие от своего собеседника взору Тома ничего не открылось, кроме привычной скучной серой поверхности, которая никак не могла своей монотонностью завоевать его интерес. Гость поставил сумку на верхнюю полку и устроился напротив юноши. Наступила тишина. Взгляд молчуна в клетчатой рубашке всё также продолжал скользить по серым верхушкам купе, а Том строил догадки на счёт того, что может гнездиться над его макушкой.
Во время затишья он ощутил себя довольно неловко. Ребята ещё не были знакомы, и юноша решил, что первым должен представиться он, а после его собеседник.
—Меня зовут Том,— представился он, протянув правую руку своему гостю.
Тот ответил взаимностью и тоже протянул руку навстречу Тому.
—Я Скотт, Скотт САйлент, если быть точнее,— незамедлительно ответил юноша с красной бабочкой, обмениваясь рукопожатием с первым постояльцем купе.
Крепко пожав руки, Скот отпрянул на спинку места и вернулся к прежнему делу, а Тома облокотился на стол и задумался над тем, как тактичнее задать своему собеседнику следующий вопрос. Стремясь не привлекать внимания Скота, Том незаметно наклонился в сторону окна и, бросив взгляд на стену, попытался разглядеть причину равнодушия своего собеседника. Но, как того он и ожидал, всё осталось неизменным.
—Извини,— сомневаясь, начал Том, нацелив указательный палец на стену,— что там такое?
—Где?— равнодушным голосом спросил Скотт, не глядя на собеседника.
Том посмотрел в молчаливые глаза гостя и обернулся к стене.
—Ну, там, куда ты смотришь,— уточнил Том, заметив недопонимание со стороны гостя.
—А куда я смотрю?— поинтересовался Скотт, сохраняя невозмутимость.
Том не знал, что ему ответить. Вернее, он и сам-то не до конца был уверен в том, куда смотрит его собеседник. Собственно говоря, именно по этой причине Том и задал вопрос виновнику своего любопытства. И теперь ему самому приходится отвечать на свой же вопрос, исходя из собственных представлений. С подобным абсурдом юноша сталкивался впервые.
—Но, разве ты не...— промедлил Том, указывая пальцем на стену позади себя,— разве ты смотришь не на стену?
—Нет,— равнодушно ответил Скотт, отрицательно мотая головой.
—На потолок?— незамедлительно перешёл ко второй попытке и последней версии Том.
—Нет, я не смотрю на потолок,— стоял на своём гость.
Том задумался. Ничего кроме стены и потолка за его спиной не оказалось, а потому ему нечего было больше ответить своему собеседнику. Он решил, что его вопрос оказался неуместен и просто напросто глуп для первой встречи. Юноша повернулся к окну и предпочёл молчать до тех пор, пока его гость не заговорит с ним первым.
—Я смотрю на тебя,— неожиданно ответил Скотт.
Том обернулся к гостю и убедился, что направление его взгляда не изменилось.
—На меня?— удивился юноша, направив ладонь на себя.
—Да, я смотрю на тебя,— настаивал Скотт, окончательно запутав Тома.
Скотт относился к числу тех детей, которые, как утверждает современная наука, с рождения имеют психологические отклонения, не присущие “нормальным” людям. Внешне, эта дисгармония выражалась через неестественно-худощавое телосложение юноши. Его несущественный вес подтверждали непропорционально узкие конечности. На худых руках и ногах, с трудом прослеживалось присутствие усохших пучков мышц, а сами конечности больше походили на тонкие кости, обтянутые толстой смуглой кожей. Голова Скотта также имела непривычные остальным вид и форму, о чём свидетельствовали её широкий лоб и затылок. На лице Скотта теснились большие глубоко посаженные голубые глаза, монотонно направленные в неизвестность и неподвластные контролю своего хозяина.
Помимо внешности, поведение Скотта не меньше отличало его от остальных. Юноша с рождения был обделён способностью внешне выражать свои эмоции, и потому большинство считали его умственно отсталым. По представленным причинам он имел возможность проходить обучение исключительно в специальных классах для отстающих детей.
Сверстники сторонились Скотта. Они считали его необычным, не таким как все, и придерживались мнения, что дружить с ним следовало тем, кто относился к числу с “отклонениями”. Дети избегали присутствия юноши и сторонились его, но Скотт не придавал значения неприязням со стороны сверстников. Для него отношение окружающих приходилось обыденным и само собой разумеющимся. Он не задумывался над тем, что сильно отличался от остальных, а потому оставался самим собой и до сегодняшнего захода солнца.
—Мама с папой говорят, что я особенный и не похож на остальных,— продолжал Скотт.— Окружающие редко считают компанию со мной подходящей, и если ты того же мнения, то я могу оставить тебя одного.
—Нет, нет, что ты,— отрицал Том, удивлённо глядя на собеседника. Поначалу он полагал, что своим глупым вопросом произвёл не лучшее впечатление на гостя, и у того более не возникнет желания продолжать вести с ним беседу. Но последовавший вопрос от Скотта опроверг его догадки.
—Почему ты решил, что я того же мнения?— спросил Том.
Скотт пожал плечами.
—Наверное, потому я странный и не такой, как все. Поэтому со мной никто не хочет дружить,— непринуждённо ответил Скотт, будто закрывал подобный вопрос не в первый раз.
Откровенность юноши всё чаще удивляла Тома. Ранее ему не доводилось разговаривать с кем-то незнакомым так просто и открыто. Он почувствовал внутри себя какую-то мягкость, лёгкость и страстное желание продолжить знакомство со своим гостем.
—Признаться, меня тоже считают немного странным,— сказал Том и тихо добавил,— и у меня тоже нет друзей.
—Что ж, раз ты не против, я останусь здесь,— подытожил Скотт и, последовав примеру Тома, устроился поближе у окна, предварительно вернув себе сумку с полки.
Он поставил багаж на худые колени, расстегнул верхний замок и нырнул внутрь неё обеими руками. Теперь его равнодушный взгляд был направлен прямо на Тома. В таком положении Скотт без труда мог разглядеть всё, что находилось в сумке. Не смотря на внушительные размеры багажа, юноше не потребовалось много времени, чтобы отыскать желаемое. Скоро наружу показались обе руки. В правой с трудом умещалось два крупных красных яблока, а в левой теснился голубой платок. Вторым Скотт намеревался подготовить свой скромный ужин. Застегнув замок, юноша вернул багаж на прежнее место, одно яблоко положил на стол, второе тщательно протёр и приступил к вечерней трапезе. Том же ещё не успел проголодаться. Чувство волнения противилось нарастающему аппетиту. В то время как его попутчик на половину завершал недавно начавшуюся трапезу, Том смотрел в окно и наблюдал заход солнца.
—Разве ты не ужинаешь?— полюбопытствовал Скотт, когда до середины ужина оставалось меньше половины яблока.
— Не совсем,— неуверенно ответил Том, слегка улыбнувшись и спрятав ладонь правой руки за шею.— Я редко предпочитаю ужинать.
—Хм, — хмыкнул Скотт, приговаривая четверть яблока, — в таком случае, то же самое можно сказать и о твоём сегодняшнем обеде, верно?
Его вопрос показался Тому странным.
—Почему ты так решил?— спросил он.
Скотт не растерялся.
—В половине дня мне стало скучно, и я решил пройтись по остальным вагонам поезда. Ты пришёлся единственным пассажиром помимо меня, и к тому же крепко спал,— доказывал своё суждение Скотт,— Я ждал здесь, возле купе, пока ты проснёшься.
—Выходит, что ты всё время провёл здесь?— удивился Том, полагая, что его вывод ошибочен.
—Да,— подтвердил Скотт догадки своего попутчика,— мама с папой говорят, что крепкий сон лучше любого лекарства. Было бы не разумно, будить тебя, и я решил подождать, пока ты проснёшься.
До ужина Том и не придал особого значения рассказу Скотта, в содержании которого отмечались странности своего хозяина. Но чем ближе юноша знакомился со своим попутчиком, тем чаще содержание соответствовало действительности.
—Но разве не ты стучал ко мне в дверь, когда я спал?— спросил Том, вспомнив красную кляксу с жёлтыми кругами и предположив, что скрип доносился не со стороны окна, а из-за двери.
Ответ Скотта был однозначным.
—Нет, иначе я бы тебя разбудил,— ответил юноша с красной бабочкой на шее.
Отведя взгляд в сторону окна, Том вспомнил то самое красное пятно и два блестящих жёлтых диска, что предшествовали его встрече с гостем. Скотт откусил очередной щедрый кусок от оставшейся половины яблока, и теперь между его большим и указательным пальцем теснился скромный огрызок. Усердно размалывая его на мелкие части, он продолжал вести разговор, чередуя невнятные слова с мокрым чваканьем.
—Мои мама и папа говорят, что ужин должен быть лёгким и полезным, и лучшим тому решением приходятся фрукты,— с трудом выговорил Скотт.
После каждого предложения он останавливался на короткую паузу, чтобы, как следует, отдышаться и прожевать остатки первой половины ужина. Закончив ритуал, он отправил огрызок на стол и, сделав глубокий вдох, продолжил.
—Вот я, например, предпочитаю на ужин яблоки,— заметил Скотт, взял со стола второй плод и поднёс плод поближе к Тому, чтобы тот, по-видимому, смог его получше разглядеть.
—Я перепробовал все возможные сорта яблок: Олденбург, МакинтОш, Фолл ПЕпин, яблоки УЭлси и ещё много других сортов, которые не всякий сможет выговорить. Но самые вкусные, по моему мнению, Голд ЭдИшионс,— заключил Скотт и откусил от плода крупный кусок.— Голд Эдишионс — самые сладкие яблоки из всех, что мне доводилось пробовать. Если хочешь, у меня есть ещё,— предложил Скотт.
—Нет, спасибо. Я не голоден,— вежливо отказался Том, глядя на то, как Скотт уплетает плод.
Спустя пару крупных кусков, в правой руке юноши теснился тощий огрызок яблока. Закончив вечернюю трапезу, он взял со стола платок и принялся приводить себя в прежний вид. Скотт тщательно вытер липкие тонкие пальцы на обеих руках, после чего принялся за такие же худые губы, слипшиеся от засохшего яблочного сока. В считанные секунды от остатков ужина не осталось и следа.
Глядя в окно, Том заметил, как уставшее за день солнце скрылось за ленивым горизонтом, а небесные краски разбавились обжигающе холодными тонами. После короткого рывка состава, поезд постепенно начал сбрасывать обороты, и некогда бесследно мелькавшие за окном деревья стали приобретать более чёткие очертания. В скором времени к небу потянулись острые крыши одиноких одноэтажных домов, что могло означать одно: поезд приближался к очередной остановке. Том настолько увлёкся происходящим за окном, что совсем позабыл про попутчика и обратил на него внимание тогда, когда Скотт закончил свой содержательный рассказ о разновидностях яблок и перешёл к более занимательной теме.
— Мама и папа говорят, что начиная с нового учебного года, я буду обучаться в академии. Это моё первое самостоятельное путешествие, в связи с чем, я взял с собой всё, что посчитал необходимым,— перешёл к новой теме разговора Скотт.— Судя по твоему багажу, ты тоже едешь учиться, верно?
—Да,— согласился Том, окинув взглядом свою сумку, что теснилась на полке.
Получив короткий ответ собеседника, Скотт продолжил:
—Мама и папа говорят, что академия, куда я направляюсь, не имеет ничего общего с остальными. Они говорили, что...— продолжал юноша, но Том его не слушал.
Откинувшись на спинку сидения, он в очередной раз задумался и пропустил рассказ Скотта. Ему показалось необычным столь удачное совпадение, что двое пассажиров, в лице пятнадцатилетних юношей, направлялись учиться в академию. Возможно, что здесь не обошлось без участия банального, вечно тычущего свой нос куда попало, совпадения. Или всё оказалось куда проще, чем он думал, и состав изначально предназначался для студентов, проходящих обучение в академии. Если так, то Том впервые путешествовал на подобном поезде.
С момента торможения состава прошло не больше минуты. Именно столько ему потребовалось, чтобы остановиться у назначенной платформы. В конце торможения продолговатый, ленивый скрип колёс прекратился, а на смену ему пришли стуки распахивающихся дверей и шипение пара, белыми клубами вздымавшегося над вагонами состава. Его размытые бока приходились на столько широкими и упитанными, что лишали зевак малейшей возможности что-то разглядеть под своей толщей. Они скрывали под собой тусклый свет вагонных ламп и смягчали удары лучей наружных фонарей. Том и Скотт выглянули в окно, чтобы успокоить своё любопытство и узнать место прибытия, но ничего, кроме монотонной пустоты, не открылось их наивному взору.
—Ты что-нибудь видишь?— спросил Скотт, прислонившись лицом к окну и прижавшись к плоскости ладонями.
—Нет, совсем ничего,— ответил Том, опускаясь на своё прежнее место.
Из коридора послышались громкие шаги Тодда. Он торопливо прошёлся по красному ковру, почтив своим взглядом и улыбкой юных пассажиров, и направился в конец вагона. Настигнув его, он вышел в тамбур, а спустя пару дверных хлопков Том и Скотт услышали его громкий мальчишеский бас. Тодд приветствовал очередного пассажира с присущей ему доброжелательностью и широтой речи. Когда зевака очутился на борту огнедышащей посудины, послышались короткие щелчки закрывающихся дверей, взревел свисток, и состав тронулся с места, не простояв на остановке и трёх минут.
Среди металлического стука колёс постояльцы заметили звуки приближающихся шагов. Тодд и пассажир направлялись в сторону купе, где располагались Том и Скотт. Дверь в номер была приоткрыта, и юноши слышали, как проводник говорил о чём-то зычным голосом, заканчивая каждую свою фразу раскатистым смехом. Когда шаги шествующих умолкли, по дверной ручке побежала дрожь. Та приняла вертикальное положение, и дверь, ведущая в купе, отпрянула в сторону. Первым юноши увидели проводника. Он пребывал в завидном расположении духа, о чём свидетельствовала его лучезарная улыбка, на фоне которой меркло его бледное лицо. Тодд повернулся к очевидцам боком и протянул в их сторону распахнутую ладонь, указывая очередному постояльцу место его дальнейшего пребывания. Стоило ему совершить задуманное, как из-за спины показался новоявленный гость. Им приходился юноша среднего роста, одетый в старый серый свитер и мятые чёрные брюки, которые стоило бы хорошенько отгладить, и, желательно, не один раз. С его макушки сползали длинные светлые волосы, расправленные в разные стороны подобно водной глади. Синие блестящие глаза, похожие на две крупные морские жемчужины, неповторимые и единственные в своём роде, теснились у тонкой переносицы. Юноша стоял в дверном проёме, удерживая в правой руке багаж и, не решаясь войти внутрь первым. Заметив робость гостя, Тодд приложил свою ладонь к его спине и лёгким ободряющим толчком завёл в купе.
—Добро пожаловать,— подбадривал Тодд пассажира, следуя за ним в купе.— Ооо, я смотрю, вы уже знакомы, Том и Скотт. Замечательно! В таком случае представляю вам Саймана,— торжественно выделил Тодд, указывая открытой ладонью на юношу.— Он будет учиться вместе с вами в академии.
Слова проводника подтвердили догадки Тома.
—Извините,— начал он, но тут же прервался, заметив, как светившееся от радости лицо Тодда, приняло скучный вид,— то есть, Тодд,— поправил себя Том, вспомнив, что при первой встрече они перешли на "Ты".
Проводник снова улыбнулся и на этот раз выглядел ещё радостнее обычного.
Том продолжал:
—Скажи, разве этот поезд предназначен только для учащихся академии?
Ответ последовал незамедлительно.
—Конечно, по-другому и быть не может!— воскликнул Тодд, помогая Сайману закинуть багаж на верхнюю полку купе рядом с остальными сумками.
Пристроив багаж, Сайман расположился на одном сидении рядом со Скоттом, а Тодд немедленно вышел прочь из купе, завершив своё кратковременное появления ободряющей фразой:
—Советую вам приготовиться и собрать все свои вещи. Поезд скоро прибудет.
Тодд покинул номер и захлопнул за собой дверь. Когда ребята остались наедине, Том привстал с места и, намереваясь представиться гостю, протянул руку.
—Меня зовут Том,— поздоровался юноша.
—Рад знакомству. Я, Сайман, Сайман ЛОунли,— ответил взаимностью новоявленный пассажир, пожимая руку Тома.
Скотт последовал примеру своего собеседника. После того, как ребята обменялись рукопожатиями, он так же представился.
—Меня зовут Скотт,— сказал юноша, повернувшись к Сайману и протянув ему правую руку.— Друзья могут называть меня Скотти.
Сайман пожал юноше руку и отпрянул на спинку сидения. Наступила короткая тишина. Она прервалась к тому времени, когда состав набрал обороты, а гость утомился бездельем.
—Значит, вы тоже учитесь в академии?— полюбопытствовал Сайман, устав молчать.
—Выходит, что так,— утвердительно кивнул Том, незаметно улыбнувшись.
—Не знаю, что бы сказали мои папа и мама, но, по-моему, у нас подобралась отличная компания,— сказал Скотт, после чего собеседники более не смогли скрывать свою улыбку.
Как и в случае с Томом, внимание Саймана привлекла особенность Скотта или, как он поначалу считал, его привычка смотреть куда-то вверх, выше макушки своего собеседника. Сайман решил выяснит, что привлекло его внимание. Он обернулся и бросил взгляд туда, куда, по его мнению, смотрел Скотт, но ничего занимательного не обнаружил. После юноша повернулся к Тому и заметил, что тот смотрит на него и слегка улыбается. Обескураженный общим вниманием он спросил:
—Что? Со мной что-то не так?
Том отрицательно помотал головой.
—Нет, нет, переубедил его Том,— просто...
—Мама с папой говорят, что я не такой, как все,— признался Скотт, перебив Тома и равнодушно глядя на растерянного Саймана.
Сайман осмотрел Скотта с ног до головы и остановился на глазах юноши.
— Послушай, не хочу показаться грубым, но твой взгляд… он… по правде говоря, очень необычный,— сказал Сайман, не зная, как следует себя вести в подобной ситуации.
Не получив скорого ответа, он посчитал, что обидел своего собеседника присущей ему бестактностью и нашёл способ, как нарушить неловкую тишину.
—А у меня, между прочим, то же есть своя необычность,— сказал Сайман, повернувшись к присутствующим левым боком и нацелив указательный палец на отметину на шее.— Вот, думаю, не у каждого отыщется подобная странность.
Том, Скотт пригляделись к Сайману и заметили на шее собеседника странные отметины, в виде двух идеально ровных линий, расположенных параллельно друг другу. Юноша обернулся к очевидцам правым боком и убедил ребят в том, что нечто похожее повторяется дважды.
—В приюте сказали, что это неразбериха у меня с рождения,— неуверенно добавил Сайман, потирая рукой шею.— Я не знаю, что это, да и никто другой не может однозначно ответить. Большинство считает, что отметины приходятся обычными шрамами, другие, что моя мать выбрала для себя “не лучшую ” жизнь, и в результате у неё родился уродливый сын.
Скотт опустил ладонь на плечо Саймана и отрицательно помотал головой.
— Мои мама и папа говорят, что не стоит верить мнениям окружающих. Временами они рождают такой шум, что десятки пчелиных ульев не в силах его заглушит. На самом деле в тишине куда больше правды, чем за её пределами,— вмешался Скотт, решив, что его собеседник заметно погрустнел.— А что тебе говорят мама и папа?
—Ничего, у меня нет родителей. Я вырос в приюте и ни разу не видел их,— сказал Сайман, наклонив голову вниз и бросив взгляд на колени.
Наступило тесное молчание. Скотт обернулся к окну. Его взгляд всё так же оставался равнодушным, хотя сам юноша чувствовал себя виноватым перед Сайманом. Том продолжал смотреть на отметины, что тянулись по обоим бокам шеи юноши. Внезапно, он услышал подозрительный скрежет со стороны двери, ведущей в купе. Юноша небрежно бросил взгляд на окошко двери и замер при виде знакомого красного пятна. Прямо на него, уставив свои блестящие жёлтые глаза и высунув длинный шершавый язык, смотрело невиданное им ранее существо. Из широкого рта зверя выглядывали короткие белые клыки, а на морщинистой голове, цвета безумия, выступали острые рожки. Визит рогатого испугал Тома и заставил плотно прижаться к сиденью. Но стоило юноше моргнуть, как существо воспользовалось предоставленной возможностью и тот час исчезло с глаз очевидца.
—Что с тобой?— спросил Сайман, заметив болезненный вид юноши.
Том медленно перевёл взгляд на него, сохраняя молчание.
—Тебе нездоровится?— продолжал Сайман.
—Вы, вы не видели?— спросил Том, придя в себя.
—Что? Что не видел?— недоумевал Сайман, разводя руками.
Услышав беседу ребят, Скотт оторвал взгляд от окна и бросил его на Тома.
—Мои мама и папа говорят, что в дороге можно быстро утомиться, если не найти себе дела,— заметил Скотт, давая логическое объяснение состоянию Тома.
Но этого оказалось не достаточно.
—Там кто-то был,— продолжал Том, указывая пальцем в сторону двери.
—Может, проводник?— высказал Сайман очевидное.— Кроме нас и него в вагоне больше никого нет, или, по крайней мере, не было.
—Нет, не похоже, чтобы это был проводник,— отрицал Том, изредка поглядывая на окно двери.
—Тогда кто же, по-твоему, это мог быть?— спросил Сайман, склоняясь к мнению Скотта.
—Не знаю, но, кажется, сегодня вечером я видел нечто похожее. Оно такое красное с жёлтыми глазами.
—С жёлтыми глазами?— переспросил Сайман, нахмурив брови.
—Да,— подтвердил Том,— кажется, это оно разбудило меня.
Скотт осмотрел окно двери и вернулся к Тому.
—А твои мама и папа говорили тебе, что ты тоже странный?— с намёком спросил он, не рассчитывая на ответ.
Том промолчал. Вспоминая события сегодняшнего дня, юноша нашёл странным следующее совпадение: то существо, что смотрело на него из-за двери купе, имело немало схожего с тем красным пятном и двумя жёлтыми кругами, которые юноше довелось застать после того, как он проснулся вечером. Но сейчас это самое “неизвестное” предстало перед ним не в виде размытого пятна, а выделялось достаточно чёткими очертаниями и было похоже на вполне сносную морду зверя, с которым Том столкнулся впервые. А ещё противный стук копыт и скрежет когтей по стеклу... Юноша не верил в то, что звуки, издаваемые существом, приходились очередным плодом его бурной фантазии. Рогатый был таким же настоящим, как Скотт, Сайман и всё, что их окружает. Юноша решил, что к концу дня он изрядно переутомился, но спустя пару коротких раздумий пришёл к выводу, что причина кроется не в усталости. Добрую половину суток он провёл в объятьях сна, и человека, пребывающего в более бодром расположении, чем Том, стоило ещё поискать. Обвинять в видениях чувство голода, так же приходилось преждевременной затеей. Одного дня не достаточно, чтобы человек сошёл с ума потому, что в его желудок не упало с утра и крошки. Нет, определённо виновником тому служила другая причина, и, по всей видимости, логика в данном случае приходилась не лучшим решение для объяснения случившегося. Как бы то ни было, назойливый скрип в очередной раз потревожил Тома.
—Вы слышали?— спросил юноша ребят, вскочив с места и подойдя к двери.
К сожалению или к счастью, но ни Скотт ни Сайман ничего не услышали. В то время как Том пребывал в состоянии замешательства, Скотт рассказывал гостю о себе и о всевозможных сортах яблок, которые ему довелось попробовать прежде.
Первым на вопрос Тома откликнулся Сайман.
— Что слышали?— откликнулся он.— Я ничего не слышал, а ты?
— И я ничего,— согласился с ним Скотт.
— Но как?— в удивлении воскликнул Том, разведя руками.— Ведь это совсем рядом. Разве вы не слышите скрип? Вот, кажется, снова…
— Скрип?— переспросил Скотт.
— Да, прислушайтесь,— коротко ответил Том и прижался ухом к окну двери.
На мгновенье в купе закралась тишина. Скотт и Сайман перестали вести разговор о сортах яблок и последовали просьбе Тома. Они наклонились в сторону двери и внимательно прислушались. От них потребовалось не так уж и много терпения, чтобы убедиться в правдивости слов юноши. Сайман пришёлся вторым, кто среди стука колёс разобрал противный дуэт стука и скрипа.
—Слышу… совсем рядом,— согласился юноша, и изображение его лица приобрело более серьёзный вид.— Как думаешь, что это?
— Не знаю, — отрицательно покачал головой Том.
—Может, нам стоит проверить?— предложил Сайман, всё ближе пододвигаясь к двери.
— Мои мама и папа говорят, что любопытство до добра не доводит,— предупредил Скотт, рассчитывая остановить Тома и Саймана от задуманного.
Но его совет остался без внимания. Намерения юношей отличались серьёзностью.
— Я и Сайман проверим, что там, а ты оставайся здесь. Мы скоро вернёмся,— предложил Том, опустив ладонь на голую ручку двери.
Скотт немедленно поднялся с места и сделал шаг вперёд.
—Я пойду с вами,— предупредил он.
Том переглянулся с Сайманом. Решимость юноши не оставляла им выбора.
—В таком случае пойдём вместе,— согласился он.
—Да, втроём надёжнее,— поддержал Сайман, поднимаясь с места.
Том надавил на холодную ручку, произвёл лёгкий толчок в сторону, и между дверью и стеной появился узкий просвет, через который юноша без труда видел коридор в пределах двух соседних купе. Он скоро убедился, что первого шага оказалось недостаточно, чтобы обнаружить источник звука. Скрип становился всё тише и тише, а значит, виновник волнения всё дальше отдалялся от ребят. Том отворил дверь на половину и высунул голову из купе. С этого момента обзор не ограничивался двумя соседними номерами. Его взору открылись оба конца коридора. Юноша выглянул из купе и услышал, как справа от него раздался грохот захлопнувшейся двери, ведущей в тамбур. Вслед за хлопком исчез и противный скрежет. Сайман стоял позади Тома и с трудом сдерживал своё любопытство.
—Ну, что там?— спросил первым Сайман, утомившись интригой.
Скотт же не отличался любопытством. Он стоял молча позади ребят и ожидал команды Тома.
—Похоже, что оно ушло,— поделился своими наблюдениями Том.
Сайман нахмурился.
—Так чего же мы стоим? Идём, — скомандовал он и подтолкнул впереди стоявшего Тома к выходу.
Открыв дверь до упора, юноша первым покинул купе, а вслед за ним поспешили остальные пассажиры.
—Оно направилось туда,— предупредил Том, нацелив палец на дверь, ведущую в тамбур. Он неторопливо направился в конец вагона.
—Будь осторожен,— предупредил Скотт впереди идущего Тома.— Мои мама и папа говорят, что осторожность лишней не бывает.
Когда все трое очутились у двери, Том выглянул в окно и убедился, что в тамбуре никого нет.
—Здесь пусто, — констатировал Сайман, разочарованный неудачной погоней.
—Возможно, что оно в другом вагоне, — предположил Том, пожимая плечами.
Он отворил дверь и вышел в тесное помещение. Том миновал пролёт и канул в следующий вагон. На этот раз он прибавил шаг и не упустил из вида тень преследуемого. Она представляла собой нечто крохотное, втрое ниже роста юноши, а во всём остальном не уступала тени преследователя. Сайман и Скотт толпились в пяти шагах от Тома и не успели настичь доказательства существования неизвестного. Вместо наглядного представления, им пришлось довольствоваться рассказом Тома о том, что ему посчастливилось обнаружить.
—Вон там, тень,— сказал Том, указывая пальцем в конец вагона.— Нужно спешить.
Юноши прибавили ходу. Их тихое, скромное шарканье подошв превратилось в громкий, сумбурный топот. Они бежали друг за другом, пока вновь не очутились в конце вагона. Настигнув дверь, Том и его спутники остановились. Их внимание привлекло несуразное серое пятно. Оно выглядывало из-под двери и тянулось к ногам очевидцев вдоль яркого ковра.
—Ну, чего ты ждёшь?— спросил Сайман, заметив нерешимость юноши.
Том обхватил голую ручку ладонью и осторожно надавил на неё. Последовал противный, ржавый плачь сжимающейся пружины. Юноша перевёл рычаг в вертикальное положение и прислушался к волнению за дверью. Из тамбура доносился знакомый скрип и скрежет.
—Открывай, а не то убежит,— торопил Сайман Тома.
Том крепко сжал ручку и резко оттолкнул дверь от себя. Сайман и Скотт толпились за спиной юноши и внимательно следили за тем, как плоскость всё ближе прижимается к стене. Каково же было их удивление, когда вместо предполагаемого пришельца с красной морщинистой мордой и жёлтыми блестящими глазами, с короткими рожками и длинным шершавым языком, на пороге показался Тодд.
—Что-то случилось?— спросил он ребят, встретив недоумение в их глазах.
Первым на его вопрос попытался ответить Том. Юноша не отыскал подходящих слов, и вся его речь обернулось чередой коротких “но”.
—Но, но...— запинался он,—… но нам показалось, что там что-то есть. Оно, такое…
Юноша поднял в воздух ладони и решил отдалённо изобразить беглеца, успевшего улизнуть от глаз любопытных. Не вышло. Сайман решил поддержать Тома и присоединился к его словам.
—Да, что-то хвостатое,— уточнил юноша, выглянув из-за спины Тома и продемонстрировав указательными пальцами длину предполагаемого хвоста.
Ему не довелось разглядеть и одной десятой сбежавшего пришельца, но он решил, что хвост беглеца приходился не меньшего размера. Доводы ребят удивили Тодда. Улыбка сошла с его лица, а брови устремились вверх к подножию лба.
— Хвостатое, неужели?— сомневался он, покачивая головой.
Тодд демонстративно обернулся вокруг себя, внимательно осмотрел углы и стены помещения, но ничего "хвостатого" не обнаружил.
—Здесь никого нет, видите? Пусто,— констатировал юноша и добавил.— Ах, да, думаю, не стоит оставлять без внимания потолок.
Он устремил взгляд на горизонтальную серость над макушкой, но так никого и не обнаружил.
—Нет, и здесь пусто,— поделился своими наблюдениями Тодд и развёл руками в стороны.
Но Том и Сайман не сдавались.
—Я точно что-то видел,— настаивал юноша.
—И я,— поддержал Сайман, теснясь рядом со Скоттом, который не вымолвил и слова с момента встречи с Тоддом.
—Уверяю вас, здесь никого нет, кроме меня и вас. Хотя, подождите… Может быть это мой хвост?— усмехнулся Тодд и повернулся к ребятам боком.— Ну, что? Ничего подозрительного?
Ответа не последовало. Тодд занял своё прежнее положение и щедро улыбнулся.
—Я так и думал. Было бы довольно странно, если бы за время нашего путешествия мне удалось настолько измениться, да ещё и не в лучшую сторону, верно? А теперь, с вашего позволения, я удалюсь к себе в номер. Прежде чем, мы покинем поезд, мне нужно переодеться и принять подобающий вид будущего старосты. Предыдущая остановка была последней и, рад сообщить, что скоро состоится ваше знакомство с академией. Советую каждому вернуться в купе, собрать все свои вещи и приготовиться к высадке. Нам следует поторопиться, чтобы успеть ко встрече с остальными группами. Опоздание по причине неорганизованности станет для меня не лучшим оправданием перед мисс Стрич.
Закончив, Тодд махнул ребятам на прощание рукой, закрыл дверь и скрылся в последующем вагоне. Том, Сайман и Скотт последовали совету старосты и направились обратно в купе. Добравшись до номера, они устроились в своих прежних местах и принялись обсуждать увиденное.
—Что, по-твоему, это было?— спрашивал Сайман Тома.
—Я не знаю,— отвечал юноша,— Оно похоже на зверя, животного, правда, довольно странного. Раньше мне не доводилось видеть подобного.
—А как оно выглядело?— присоединился к разговору Скотт.
—Мерзко, отвратительно,— ответил Том, сморщив нос.— А вы почувствовал запах?
—Запах? Нет, не помню,— отрицал Сайман.
—И я,— согласился Скотт,— я тоже ничего не почувствовал. А что это был за запах?
Том бросил взгляд в сторону коридора, будто ожидал встретить в дверном проёме знакомую морду.
—Запах гнили, нет, гари,— путался юноша, пытаясь припомнить зловоние.— Будто, что-то сгорело, протухло и сгнило одновременно.
Том не знал, что за запах он уловил при встрече со зверем, но одно юноша имел право утверждать наверняка: столь отвратительный смрад, сочетающий в себе целый рой самых гадких и дурных оттенков, ему доводилось вдыхать впервые. Беседа о невиданном звере так затронула ребят, что во время неё они узнали друг друга куда лучше, чем до момента встречи с существом. Не удивительно, что юноши и не заметили, как за окном начался дождь, и игнорировали его присутствие до тех пор, пока шлёпанье плюхающихся капель не перестало уступать грохоту бьющихся камней. Раньше остальных визит дождя заметил Сайман. Он испытывал редкую охоту к теме разговора, но этот факт не помешал юноше очутиться в рядах самых наблюдательных пассажиров.
—Эй,— воскликнул он,— кто-то кидает камни в наше окно.
Том откликнулся на замечание юноши и бросил взгляд на промокшую снаружи плоскость.
— Не беспокойся, это дождь,— успокоил его Скотт, последовав примеру Тома.
—В таком случае, очень сильный дождь,— заметил Сайман.— Не нравится он мне, как и этот поезд.
Дождь приходился не единственным проявлением разгневанной стихии. Вслед за ним на состав обрушился сильный порывистый ветер. Поначалу он приходился лёгким, не заметным дуновением. Но в скором времени сила дала о себе знать и обернулась частыми шквалами, от чьего участия, вагоны принялись раскачиваться в разные стороны и с трудом удерживались на рельсах. Их вмешательство испугало ребят.
—Это что, ураган?— кричал Сайман, надёжно вцепившись пальцами в мягкое сидение и плотно прижавшись к спинке кресла.
Том не отставал от своего попутчика и, чтобы смягчить возможные последствия от стихии, упёрся обеими руками о ребро столика. Скотт же отличался меньшей практичностью. Решив, что в скором времени ветер успокоится, он не стал принимать лишних действий и продолжал по-прежнему сидеть на своём месте. Скоро он осознал, что крайне заблуждался. Когда очередной шквал встретил дрейфующий состав, вагон, в котором пребывали юноши, повалился на бок, и Скотт шлёпнулся на пол. Ребята протянули юноше руку помощи, но тот поблагодарил их за поддержку и скромно отказался. Он решил, что на полу куда безопаснее и счёл лучшим выбором дождаться окончания буйства стихии, прижавшись к двери. Вагоны хаотично раскачивались из стороны в сторону, стёкла дрожали под ударами обезумевшего дождя, но ливень и ветер оказались не последними в списке опасностей, которые подстерегали юношей. Во время очередного толчка состава Том прижался к окну. Юноша бросил взгляд на дрожащую плоскость и заметил, как вдалеке, посреди вздрагивающих рельсов вспыхнула искра, которой, как решил очевидец, суждено было погаснуть в тесных объятиях дождя. Но этого не случилось. Вместо быстрого финала, последовало триумфальное продолжение, и вот, мёртвая, негласная крупинка выросла до живой огненной стены. Том решил, что страх настолько парализовал здравый рассудок, что разум уступил место воображению, и отныне его макушка беспорядочно рисует выдуманные несуразицы и абсурдности. Юноша крепко закрыл глаза до противного жжения и так же резко поднял веки. Ничего не изменилось.
—Впереди огненная стена!— предупредил он и без того напуганных ребят, посчитав, что та приходится не плодом его взбушевавшейся фантазии.
Монотонное лицо Скотта по-прежнему не издавало ни страха, ни беспокойства, ни паники. Юноша прижался к двери спиной и обхватил дрожащими руками тонкую ручку. Сайман же выглядел куда удручающей его. Он лихорадочно вертел головой, ожидая скорого удара стихии, и с ужасом наблюдал за бушующей непогодой. Когда же Том сообщил об очередном препятствии, юношу охватило крайнее беспокойство.
—Что? Какая ещё стена?— удивился Сайман, ощущая, как комок отчаяния подступает к горлу.— Откуда ей взяться?
Том нацелил указательный палец на окно.
—Вот, если есть желание, можешь сам взглянуть,— предложил Том, заметив в поведение попутчика недоверие.
Сайман понял, что Том настроен серьёзно и перестал сомневаться в его словах.
—Нет уж, спасибо. Мне и здесь хорошо, — отказался юноша, ближе прижимаясь к столу и готовясь к столкновению.
И, как водится в подобных случаях, его голову посетил самый главный и подходящий вопрос. Он выразил его всего в трёх словах:
—Что нам делать?
—Думаю, что нам нужно срочно покинуть поезд,— первым предложил Том, но скоро встретил сопротивление Скотта.
—Не получится,— возразил юноша.— Скорость поезда высокая и мы можем погибнуть.
—Да? А здесь разве мы не погибнем?— съязвил Сайман, пытая выскочку обеспокоенным взглядом.
На его вопрос у Скотта без долгих раздумий нашёлся ответ.
—Нам следует остановить поезд,— предложил юноша, поднимаясь с пола.
Его идея пришлась Тому по душе, но воплотить её представлялось ему несбыточной затеей. В конце концов, ранее ему не доводилось останавливать поезда, как, собственно и бывать в кабине машиниста.
—А как же машинист? Разве он не видит, впереди происходит?— задался вопросом юноша, не сводя глаз со Скотта.
—Возможно, он уснул,— предположил Скотт, глубоко сомневаясь в своей версии.
—В таком случае, нам следует скорее разбудить его,— добавил Том и, покинув пассажирское место, принялся осторожно продвигаться к двери.
В след за ним поспешили и остальные попутчики.
Покинув купе, юноши прямиком направились к кабине машиниста. Они быстро, уверено миновали последующие пять вагонов и очутились у назначенного места. Всякий раз, когда пассажиры настигали очередной вагон, температура в помещение приходилась выше, чем в предыдущем, и потому последний вагон им дался труднее остальных. Сайман открыл окно, чтобы ослабить присутствие жара и прогнать дым, но его усилия не принесли ожидаемого. Каждый вдох давался ребятам с трудом.
Том шёл первым и очутился у дверей кабины машиниста раньше остальных. Он схватился за ручку, но тот час отпрянул от неё. Металлическая оболочка раскалилась до горячего оттенка и не намеревалась прогибаться под натиском юноши. Том вынул из кармана платок и бросил его на ручку, рассчитывая добиться желаемого со второй попытки. Не вышло. Стоило ткани коснуться поверхности, как клетчатая материя вспыхнула и осыпалась мириадами серых крупинок. Том начал изо всех сил стучать по двери. Сайман шествовал позади юноши и скоро присоединился к нему. Но машинист не отвечал.
—Помогите! Помогите!— призывал Сайман, разбивая кулаки о металлическое препятствие. — На помощь! Кто-нибудь нас слышит? На помощь!
Юноша запрокинул кулак за спину и с редким усердием приложился по двери.
—Точно уснул,— констатировал он.— Посмотри, возможно, тебе что-то удастся разглядеть в скважине.
Том последовал совету Саймана. Он присел на уровень замочной скважины и нацелился правым глазом на худое отверстие. Он ожидал встретить спящего машиниста, но его взору пришлось довольствоваться безграничным облаком дыма и бесчисленным количеством языков пламени, которые рассекали серую толщу и вываливались из беспросветной глыбы. Увидеть более перечисленного не представлялось возможным. В то время как Том прилагал все усилия, чтобы найти доказательства версии Скотта, Сайман безостановочно продолжал стучать кулаками по двери.
—Ну, что там?— спросил Сайман, когда Том отпрянул от скважины.
—Не знаю,— отвел Том, пожав плечами,— ничего не видно.
—А машинист?— уточнил Сайман, сомневаясь в услышанном.
Юноша отрицательно помотал головой.
—Совсем ничего не видно,— повторился Том, решив, что на машиниста надеяться не стоит.
—Значит, придётся прыгать? Другого выхода нет?— продолжал череду вопросов Сайман, не представляя другого выхода.
Юноши переглянулись в ожидании друг от друга ответа. Они и не ожидали, что решение явится к ним само собой.
Стоило Сайману высказать приговор, как рядом со Скоттом, что стоял позади остальных, вырос знакомый силуэт юноши. Он дал знать ребятам о своём присутствии, когда те намеревались направиться к ближайшему выходу.
—Ааа, вот вы где,— протянул Тодд, сохраняя спокойствие и не уставая ослеплять очевидцев своей завидной улыбкой. — Между прочим, я уже начал беспокоиться, когда обнаружил ваш номер пустым. В скором времени наш поезд прибудет в академию, и нам стоит подготовиться к этому как следует,— с гордостью объявил проводник, расхаживая перед юношами в своём новом обличии.
Сейчас его скрывал не красный костюм проводника, а простое, незамысловатое одеяние, похожее на халат. Так посчитали очевидцы, когда встретили позади себя знакомое лицо в непривычном обличии.
Тодд, как и стоило того ожидать, не скрывал своего редкого настроя, но, возможно ли было сказать тоже самое об остальных пассажирах? Первым своё негодование поспешил продемонстрировать Сайман.
—О чём ты говоришь, в академию? И как же, по-твоему, это будет выглядеть? Разве, ты не видел, что там впереди? Нет? Тогда я подскажу. Огненная стена! А помимо неё, ураган вот-вот сбросит поезд с рельсов, или дождь изрешетит его насквозь! И всё бы ничего, но так вышло, что под одной из крыш состава, как не крути, снуют именно наши макушки!— содержательно изложил суть дела Сайман.
Но Тодд оказался невозмутим. Напротив, известие об очередном препятствии ещё больше раздосадовало его.
—Отлично! Огненная стена станет последним, что вы сегодня увидите наяву, впрочем, так как наше приключение подходит к концу.
Выслушав одобрения Тодда, Сайман решил, что более сумасшедшего юнца ему не приходилось ранее встречать.
—Спасибо, крайне ободряющая речь,— с сожалением добавил он и перестал суетиться.
— Не переживай,— поддержал его Тодд, хлопнув ладонью юношу по спине, — ещё не нашлось того, кто бы смог забыть свой первый рейс в академию. В считанные секунды мы почтим своим прибытием конечную станцию, и в скором времени вы встретитесь с остальными первокурсниками. А сейчас, чтобы мой прогноз сбылся, возьмитесь крепко за поручни и не расставайтесь с ними до тех пор, пока поезд не остановится.
Тодд опустил обе ладони на скользкий стержень, что тянулся от начала вагона и до самого конца.
—Ну, чего вы ждёте?— спросил он, не заметив изменений в поведении ребят.
—И как же это нам поможет?— спросил Сайман, решив, что Тодд окончательно спятил, и, сомневаясь, что незамысловатое решение спасёт их от всех ненастий.
Но проводник не намеревался отвечать на любопытство юноши и настаивал на своём.
—Сделайте так, как я сказал,— отрезал Тодд, когда на состав пришёлся очередной удар стихии.
Выбор был не велик, и пассажиры последовали указаниям проводника. Они надёжно ухватились за перила и вцепились взглядом в Тодда, ожидая изменений.
—Началось,— предупредил проводник и махнул головой в сторону окна, призывая остальных почтить своим вниманием ненастную картину.
Среди мириад капель что-то разобрать приходилось не простой задачей, но когда холодные краски неба сменились тёплыми тоннами, а тысячи жидких крапинок испарились, пассажиры обнаружили, что состав утонул в огненной стене. Разбушевавшийся ветер обрушился на цепь вагонов, и колёса поезда оторвались от рельс. Последнее, что Тому удалось запомнить в самый странный вечер своей юности, приходилась вспышка ослепительно яркого света. От неожиданности юноша сожмурил глаза. Жар, исходивший из кабины машиниста, перестал томить пассажиров, и вагоны налились приятным теплом. Том раскрыл глаза и обнаружил себя совершенно в иной реальности.
***
В гостиной краснел яркий свет. О его частом визите позаботилась пышная хрустальная люстра. Она падала с середины широкого, расписанного тёплотой и холодом потолка, и тянулась сотнями концов к долгому столу, что подминал под себя добрую половину комнаты. Летним вечером солнце не спешило уступать власть ночи, а потому в это время, обычно, за окном ещё виднелись зелёные макушки деревьев. Но из-за внезапно нахлынувших чёрных туч, округа погрузилась в серые краски раньше положенного, и зевакам местных домов ничего не оставалось поделать, как потревожить сон настольных ламп и других светил, не подвластных прихотям времени. В доме одного из самых известных и выдающихся аристократов города, так же не обошлось без внимания главного экспоната. Люстра достойно освещала гостиную и приходилась самым видным украшением комнаты. На столе теснились широкие металлические подносы. Их прикрывали пузатые, блестящие колпаки, похожие на половинку того самого солнца, что скрылось за беспросветными боками надутых визитёров. Рядом с каждым из пузатых, по правую и левую стороны, своего участия дожидались столовые приборы. Они располагались на белых салфетках, пресловутого цвета скатерти. Напротив каждого подноса с колпаком, занимали места бокалы, один из которых наполнял свежевыжатый апельсиновый сок, а два других красное вино.
За столом располагалась семья из трёх человек. Главой семьи приходился мужчина средних лет с короткой коричневой бородой. Его скрывал серый деловой костюм и рубашка цвета чистоты. Он сидел неподвижно, скрестив пальцы обеих ладоней между собой, и читал молитву вслух. По левую руку от аристократа сидела красивая молодая женщина. Её стройность подчёркивало платье цвета вина, замысловато украшенное красными десятигранными камнями, в виде крупных капелек дождя. Женщина слушала молитву, так же скрестив пальцы и закрыв глаза. Напротив неё располагалась девочка, одетая в зелёное платье, цвета своих глаз. Как и остальные присутствующие, она сохраняла молчание и ожидала трапезы. Рядом с семьёй занимал место дворецкий, сребровласый мужчина почтенных лет, облачённый в тесный фрак. Он старательно следил за осанкой, нацелив подбородок в устье люстры и спрятав руки за спиной. Когда же мужчина в сером деловом костюме закончил читать молитву, за столом последовало короткое "Аминь", что означало начало ужина.
—Приятного аппетита, мои дорогие,— пожелал глава семейства, приступая к ужину.
—Приятного аппетита,— ответила взаимностью женщина в красном, скользя взглядом по чертам лица присутствующих.
—Приятного ...аппетита,— вздохнула девочка, потупив взгляд на монотонную скатерть.
—Мистер Кинд, скажите, чем сегодня нас решила побаловать мисс Кич столь приятным вечером?— полюбопытствовал мужчина, не подозревая, что ожидает его под пузатым.
Услышав своё имя, дворецкий подошёл к столу и положил ладонь на ручку колпака. Он поднял блестящую полусферу над подносом, из-под которого потянулся запах жареного мяса.
—Мисс Кич не устаёт нас удивлять, сэр. К сегодняшнему вечеру, она приготовила для вас и миссис говяжью отбивную по собственному рецепту. А для юной, требовательной мисс, как обычно, изысканный овощной салат, от которого я и сам до сих пор никак не могу отказаться,— с удовольствием произнёс мистер Кинд, огибая стол и поднимая подносы собравшихся.
После того, как все колпаки оголили подносы, гостиная наполнилась приятными соблазнительными запахами. Жареные порции мяса, приготовленные на пару овощи, и большое разнообразие различных соусов и приправ не могли не привлечь внимание четвёртого члена семьи—пса по кличке Чак. Им приходился высокий чёрный лабрадор, c изумрудно зелёными глазами и блестящей, как грива породистого коня, шерстью. С виду обычный пёс, сказали бы вы, если бы встретили четвероногого друга семьи, и, несомненно, оказались бы правы в своём суждении. Внешне Чак ничем не отличался от подобных ему четвероногих друзей человека, однако, наружный облик не всегда красноречив, и виновник нашего внимания лучшее тому подтверждение. Думаю, что историю о нём лучшим образом стоит начать с момента первого его визита в семье Соуфтли.
Пёс Чак ещё не разменял и двух месяцев, когда впервые перешагнул лапой порог дома своих хозяев. Мать мистера Соуфтли подарила его своей единственной внучке на день рождения и не прогадала с подарком. Девочка не знала, как усмирить свою радость, когда случилось неожиданное пополнение в семье. Чак стал первым другом юной мисс и понимал её с малых лет, в прямом смысле этого слова. Посудите сами, разве собака способна отличить учебник по биологии от книги о червях при том, что их обложки имеют один и тот же цвет? Вы возьмёте на себя ответственность предположить, что редкий нюх Чака без труда способен выбрать подходящую книгу. Возможно. Не станем забывать о том, что и среди животных немало талантов, а сколько ещё из них не известны широкой публике, можно только догадываться. Одни четвероногие способны выговаривать слова на человеческом языке, вторые пишут картины, а третьи исполняют различные фокусы, способные рассмешить самого капризного ребёнка или заставить плакать от смеха отъявленных пессимистов всех времён. Всё перечисленное уже редко способно удивить капризных зевак. Но дело в том, что пёс Чак не похож на остальных, подобных ему хвостатых. Его не учили выполнять команды и не уделяли должного внимания воспитанию. Чаку и не требовалось особого внимания. Он понимал своих хозяев с полуслова, а значит принести учебник по биологии вместо книги о червях и открыть тринадцатую страницу для него приходилось самой простой задачей. И этим вечером, верный пёс Чак, как и полагается всем членам семьи, присутствовал на вечернем ужине, по всей видимости, рассчитывая добиться своей порции говядины. И первым делом он решил навестить главу семьи, который совсем позабыл о его важном присутствии.
—Вы совершенно правы, мистер Кинд,— согласился глава семейства,— не многие удостаиваются чести попробовать те чудеса, которые творит мисс Кич у себя на кухне. Если вас не затруднит, напомните мне поблагодарить её при нашей следующей встрече. В последнее время из-за частых командировок я совсем позабыл о единственной и неповторимой мисс Кич.
—Несомненно, сэр, — кивнул дворецкий в знак согласия.
—Оу, Чак! И ты здесь, — радостно воскликнул мистер Соуфтли.
Он положил вилку на стол и принялся гладить пса.
—Милый,— вмешалась миссис в красном,— я думаю, что животным в гостиной не место. Мы же ужинаем в семейном кругу, если ты не заметил.
—А чем тебя не устраивает наш четвероногий друг?— улыбнувшись, спросил мужчина в деловом костюме и перевёл взгляд на жену.— Пусть остаётся, с ним не так много хлопот, как с бездельниками на работе.
Мистер Соуфтли бросил взгляд на Чака, что прижимался к его ногам, и заметил на правой штанине своих брюк подозрительный блеск. Что-то прозрачное и жирное тянулось тонкой линией вдоль стрелки штанов и сползало к полу. Мужчина насторожено дотронулся пальцем до блестящей жижи и, оценив подозрительную, лоснящуюся жидкость на ощупь, приготовился взять свои последние слова обратно. По его чистым, не один раз отглаженным брюкам тянулась длинная собачья слюна.
—Вообще-то, думаю что тебе, дружище, здесь не место. Иди на улицу...— распорядился мистер Соуфтли и похлопал ладонью пса по холке.
Чак понял, что его выходка пришлась не по душе главе семьи, и поспешно удалился прочь из комнаты, виляя хвостом. Он присел возле двери, ведущей в гостиную, и наблюдал за трапезой домочадцев.
—Да и, кстати, мистер Кинд, я думаю, что вы не откажите себе в том, чтобы разделить этот праздничный вечерний ужин вместе с нами за одним столом. Пожалуйста, присаживайтесь. Я настаиваю на вашем участии.
Дворецкий отрицательно покачал головой.
—Мистер Соуфтли, я с превеликим удовольствием провёл бы этот вечер вашем кругу, однако, мой лечащий врач настоятельно рекомендует мне отказаться от вечерних трапез. В моём почтенном возрасте следует как-никак следить за своим здоровьем. Так что прошу меня извинить за скорый отказ.
—Ох, нет,— воскликнул глава семейства, размахивая руками в разные стороны,— это вы простите меня за мою рано поседевшую память, Говард. Я совсем забыл про ваши рамки, но, тем не менее, буду настаивать на том, чтобы вы присутствовали на завтраке утром.
—Несомненно, сэр, с превеликим удовольствием,— согласился дворецкий и отступил шаг от стола.
—Итак, предлагаю приступить к ужину,— закончил мистер Соуфтли и, взяв белый свернутый платок со стола, принялся аккуратно заправлять его под воротник такой же чистой рубашки.
После мужчина приступил к самой трапезе, выбрав в качестве отличного начала крупную говяжью отбивную. Она занимала львиную часть тарелки. Четверть же досталась гарниру. Он представлял собой золотистые макароны, скрученные в приплюснутые конусы и похожие на пчелиные улья.
Миссис Соуфтли присоединилась к мужу и приступила к ужину не раньше, чем тот отрезал сочный кусок мяса. Женщина подняла блестящую серебряную вилку и первым делом решила оценить вкус салата, который с первого взгляда привёл её в восторг.
—Как вкусно,— поделилась своими впечатлениями миссис Соуфтли, закрыв глаза от непередаваемого удовольствия.— Это шедевр.
—Ммм,— промычал глава семейства, разделяя радость со своей женой.— Почерк мисс Кич не передать словами. Ммм...
Оценив вкус салата, миссис Соуфтли поспешила удостоить своим вниманием и румяный кусочек говяжьей отбивной. Она подняла со стола нож и заметила, что её дочь не притронулась к ужину с начала трапезы. Вместо положенного, девочка подпёрла подбородок левой рукой и водила вилкой по тарелке из стороны в сторону, раздавливая вялые кусочки помидор и протыкая зубцами горошинки. Она была чем-то расстроена, о чём свидетельствовал её печальный мокрый взгляд, брошенный на тарелку.
—Бриджит, дорогая, ты совсем не притронулась к ужину. Что-то случилось?— спросила мисс Соуфтли, решив, что её дочери нездоровится.
Глава семейства так же заметил, что его дочь пребывала за ужином не в лучшем здравии, а потому присоединился к словам жены.
—Что-то не так с ужином, дорогая?— полюбопытствовал мужчина, но вместо ожидаемого ответа, услышал глубокий тяжёлый вздох.
—Мне кажется, что ты утомилась сегодня, дорогая. В такой жаркий день, кто угодно устанет, так ведь Джордж?— предположила миссис Соуфтли, взывая к помощи мужа.
—Ты абсолютно права, милая,— поддержал глава семейства, склоняясь к выдвинутой версии.
—Я не устала,— отрицала девочка, отвернувшись от родителей.
—Может быть, голова болит?— продолжала мисс Соуфтли.
Она приложила ладонь ко лбу дочери и удостоверилась в ошибочности своего предположения.
—Скорее, юная миссис скучает без своего друга, Чака?— присоединился дворецкий, наперёд зная узкий круг прихотей девочки.
Бриджит обернулась к выходу из гостиной, где решения домочадцев ожидал Чак, и коротко кивнула.
—Да, но дело не только в Чаке,— призналась она, подзывая к себе жестами четвероногого друга.
Пёс заметил положительный сигнал и осторожно направился в гостиную. Родители не стали возражать. Они знали, что Чак приходился для их дочери лучшим лекарством от всех болезней.
—В таком случае объясни нам, что с тобой случилось, и почему ты до сих пор не приступила к ужину? — настаивала миссис Соуфтли, подозревая, что все её последующие догадки так и останутся всего на всего догадками.— Скажи же, не молчи...
—Ответь нам, что с тобой случилось?— не отступал мистер Соуфтли.— Возможно, мы сможем тебе помочь...
Предложение главы семейства оказалось заманчивым. Девочка перестала прятать лицо от родителей. Она повернулась к ним и умоляюще посмотрела в глаза отца. Настолько подавленной ему приходилось видеть свою дочь редко, крайне редко.
—Да, вы можете мне помочь,— болезненно начала девочка, сдерживая мокроту.— Я больше не хочу учиться в школе для детей из богатых семей. Пожалуйста, отдайте меня в обычную школу. Я так больше не могу!
Её громкие слова звучали, как мольба, а глаза наполнились большими каплями солёной воды, которые так и норовили сойти с ресниц и плюхнуться на стол. Но этого не произошло. Услышав последние слова дочери, мисс Соуфтли не сдержалась. Она ожидала, что им ещё предстоит разговор на эту тему, но только не за праздничным ужином, когда глава семейства вернулся после затянувшейся поездки и решил провести пару полноценных дней в кругу близких. Такие неприятные и важные разговоры пагубно сказывались на аппетите и окончательно портили его. Но, как бы там не было, родители первыми задали вопрос, а значит, им следовало приготовиться к подобному продолжению.
—Я же просила, никогда не поднимать подобные темы за столом,— вспылила миссис Соуфтли, и её лицо приобрело слегка розовый оттенок.— Неужели твоя прихоть не могла подождать до завтра?
Юная мисс так же не отличалась терпением.
—Но вы сами хотели услышать от меня ответ!— не менее громко произнесла девочка, и на этот раз её слова звучали, как требование.
—Дорогие, успокойтесь,— вмешался мистер Соуфтли, пытаясь остановить жену и дочь.— Бриджит, не волнуйся. Мы с мамой готовы тебя выслушать.
Миссис Соуфтли схватила стакан со стола и осушила его парой скорых глотков. После она поставила его обратно и обратилась к дворецкому с просьбой добавить содержимого.
—И что же ты хочешь выслушать, Джордж? Мы говорили об этом не в первый раз и пришли к общему мнению: Бриджит продолжит своё обучение в школе для детей из богатых семей и точка,— в том же духе продолжала миссис Соуфтли.
—Но я не хочу учиться в этой школе,— сопротивлялась Бриджит, зная наперёд, что её мать вряд ли изменит своё решение.— Почему я не могу пойти в обычную школу? Почему?!
—Потому что там опасно, дорогая. В ней учатся бедные дети, которым ничего не стоит обидеть тебя,— доказывала миссис Соуфтли, осушая второй бокал.— Многие из них родились в неблагополучных семьях, что напрямую свидетельствует об их “недалёком” воспитании. И, между прочим, то, что я сейчас говорю, приходится далеко не единственной причиной, свидетельствующей не в твою пользу.
В то время как семья вела напряжённую беседу, Чак сидел рядом с дверью, ведущей в гостиную, и наблюдал за своими хозяевами. Всякий раз, когда слово переходило к другому члену семьи, пёс переводил взгляд на говорящего или кричащего и, навострив уши, трепетно вслушивался в сказанное. Когда миссис Соуфтли повышала голос, пёс сжимал зубы и тихо рычал. Если у девочки на глазах наворачивались слёзы, он стараясь разделить ту боль, которую она испытывала, и уныло скулил. В один из таких моментов, когда слово перешло к мистеру Соуфтли, Чак незаметно прокрался в гостиную и скрылся под столом, устроившись у ног опечаленной девочки. Он положил свою мягкую голову на её колени и уткнулся холодным носом в хрупкие, дрожащие ладошки. Так четвероногий пытался успокоить своего друга, которому сейчас как никогда требовалась помощь со стороны.
—Мама в чём-то права, дорогая. Среди детей из неблагополучных и бедных семей много тех, кто своими действиями может причинить тебе вред. И если подобное произойдёт, то я себе никогда этого не прощу,— отметил мистер Соуфтли, не сводя глаз с болезненного лица дочери.
—Видишь, дорогая, если мои слова для тебя ничего не значат, то совет отца тебе стоит выслушать и принять ту истину, которую он в себе несёт,— добавила хозяйка, утомившись беседой.
—Но вы не понимаете меня! Эти дети, что из богатых семей, они ничуть не лучше тех, кто учится в обычной школе,— доказывала девочка свою правоту.
Миссис Соуфтли демонстративно усмехнулась.
— И откуда ж тебе это знать?— спросила она.— Разве ты часто общаешься с детьми из богатых семей? Насколько я заметила, ты проводишь с Чаком куда больше времени, чем со своими сверстниками.
—Нет, я вообще не разговариваю с детьми из богатых семей, в том числе и со своими бывшими одноклассниками. Большинство из них гордые, жадные и избалованные дети, которые думают, что им всё дозволено и поступают так, как не посмеет большинство взрослых и образованных людей, бедных, если хотите, людей.
Глава семейства откинулся на спинку стула и принял задумчивый вид.
—Возможно, отчасти ты права, дорогая. Но неужели тебе не доводилось встречать среди них кого-то, кто бы заявил себя с лучшей стороны? Скажем, среди одноклассников. Разве нет? Разве не нашлось хотя бы одного достойного человека?— спросил мистер Соуфтли.
—Пап, о ком ты говоришь?— отрицала девочка.— Все эти девять лет в школе остались худшими в моей жизни и всё из-за того, что я приходилась не такой, как мои одноклассники. Я всегда хотела завести дружбу с обычными, простыми детьми, но из-за той охраны, что преследует меня каждый день согласно твоему поручению, ни один из них и на пять шагов не может приблизиться ко мне.
—Даже так? Ах, вот ты, как ценишь наши труды и всё, что мы ради тебя делаем!— с обидной в голосе произнесла мисс Соуфтли и отвернулась от дочери.
—Что вы, нет! Я люблю вас и благодарна за то, что вы мои родители. Но это не значит, что мне следует поступать так, как вы мне говорите. Своим послушанием мне не доказать любовь к вам. Единственное чего я прошу, это учиться в обычной школе с обычными детьми. Только и всего…
—Только и всего? Только и всего?— возмущённо твердила мисс Соуфтли, размахивая руками и мотая головой в разные стороны.— Пойми же, что ни одна школа не даст тебе подобающего образования, как эта. К тому же, зная, что ты прибываешь в её стенах, мы будем уверены в безопасности нашей дочери, верно Джордж?
—Да, да, верно, дорогая,— в очередной раз поддержал глава семейства супругу, рассчитывая на её скорую победу.
—Но почему вы думаете, что в богатой школе мне не грозит опасность?— спросила девочка, зная, что у матери найдётся не один ответ.
—Потому что это школа для детей из богатых семей, дорогая, и в ней нет места преступности,— привел самый значимый довод мистер Соуфтли, опередив жену.— В ней всё контролируется тщательнейшим образом, и каждый твой шаг не окажется без внимания. В остальных же школах к тебе не кому будет прийти на помощь, если...
—Джордж!— прервала мужа мисс Соуфтли громким криком.— Я думаю, что не стоит перечислять за столом всё то, что может случиться с нашей дочерью, окажись она в простой школе! Об этом ужасно и подумать!
Глава семьи решил прислушаться к словам жены и уступил слово дочери.
—Вы говорите, что в школе для богатых детей мне будет безопаснее, но ведь вы не понимаете, что творится в её стенах. Эти постоянные унижения, которые испытывают дети из менее богатых семей, издевательства над учителями или, того хуже, избиение животных. Так, один из моих бывших одноклассников, Мелвин, избил уличную кошку и безжалостно бросил в огонь! И вы хотите, чтобы я продолжала и дальше находиться рядом с этими детьми? Вы, правда, так считаете?— захлёбываясь в собственных слезах, шептала девочка.
От нахлынувших воспоминаний, её покрасневшие глаза ещё больше налились жемчужным блеском, и слёзы цепочкой покатились по чёрным ресницам.
Последние слова девочки повергли миссис Соуфтли в ужас.
—Что ты говоришь, дорогая? Я, я, я не могу поверить… Это не вообразимо, чтобы Мелвин, сын моей лучшей подруги Люсиль, посмел вот так просто расправиться с животным. Этот мальчик воспитывается в приличной семье и, я уверена, что ты его с кем-то путаешь,— тараторила испуганная женщина, до сих пор не веря услышанному.
—Это был он,— настаивала девочка, вытирая слёзы с розовых щёк.
—Но, в таком случае, почему ты не сказала об этом учителю или хотя бы нам?— спросил мистер Соуфтли.— Если мальчик позволяет себе такое в юном возрасте, значит стоит пересмотреть методы воспитания и наказать его за подобное преступление. Неизвестно, чем подобное отношение к животным может обернуться для окружающих его людей, для общества. Ужасно…
—Я хотела, но не могла никому об этом сказать. Не могла...
—Но почему, дорогая?— вмешался мистер Соуфтли, решив, что его жене стоит прийти в себя после услышанного.
—Он сказал, что если я расскажу кому-нибудь о его “увлечении”, то он побьёт меня и сделает то же самое с Чаком. А я люблю Чака и не позволю, чтобы кто-то обидел моего единственного друга! Не позволю!— закончила девочка и спрятала лицо под бледными ладонями.
Больше она не могла вымолвить и слова. Она устала, она желала прекратить бессмысленный разговор. Миссис Соуфтли не удалось оправиться, после откровений дочери. Женщина не решалась и подумать, что кто-то посмеет угрожать самому сокровенному в её жизни и покушаться на четвёртого члена их семьи—пса Чака. На мгновенье, представив себе сказанное наяву, у женщины перехватило дыхание и она, резко взяв со стола бокал вина, незамедлительно осушила его до последней капли. А после, произведя глубокий вдох, она бросилась к дочери.
—О, Господи!— взмолилась женщина и прильнула к плачущей дочери, крепко обняв её.— Джордж, завтрашним утром я встречусь с Люсиль и немедленно сообщу ей о том, на что способен её сын. Его преступления нельзя оставлять без внимания широкой общественности. Не бойся, моя дорогая. Тебя никто не обидит. Твои мама и папа здесь. Они защитят тебя. Ох, если бы я только знала, что ты пережила за последние девять лет… Я бы… я бы… ох…это моя вина…
Она прижала дочь к груди и не спешила выпускать из объятий. На мгновение в гостиной наступило молчание. Его потревожил резкий, грубый звук, последовавший от удара ладони мистера Соуфтли по столу. Широкое лицо мужчины обросло серьёзностью и важностью.
—Ты права, дорогая, следует прекратить это безумие. Уверен, что юноша отдавал себе отчёт в том, что совершал, а значит, преступление было не первым и, возможно, не последним,— согласился мужчина.— Нельзя допустить, чтобы нечто подобное происходило в школах нашего города. Если твоя подруга Люсиль не предпримет мер, на что мне и не приходится рассчитывать, то я лично займусь им. А наша дочь больше не вернётся в эту школу. Довольно. Её слезы не стоят наших с тобой прихотей.
—Джордж, что же нам в таком случае делать?— испуганно спросила миссис Соуфтли, продолжая успокаивать дочь.
—Я не знаю, как мы поступим,— бросил мужчина, разведя руками в стороны,— но решение всегда есть.
—Домашнее образование,— вмешался дворецкий.
Мистер Соуфтли щёлкнул пальцами и подался грудью к столу.
—Именно,— одобрил он,— наша дочь будет учиться дома. Я найму преподавателей и, думаю, что это будет одно из лучших моих вложений в образование и воспитание моей дочери. Благодарю вас, мистер Кинд. Лучшего советника стоить только пожелать.
Неожиданно глава семейства почувствовал, как что-то мягкое и холодное упёрлось в его правую ногу. Он посмотрел вниз и встретил знакомую морду Чака. Тот уткнулся носом в брюки мужчины, а в зубах удерживал жёлтый конверт. Приносить почту своих хозяевам приходилось одним из излюбленных обязанностей пса.
—Что это у тебя, дружище?— спросил мужчина и вызволил конверт из пасти пса.— Ты решил принести мне вечернюю почту? Дорогая, посмотри, нам пришло письмо. Впервые получаю почту в столь поздний час.
—Письмо?— удивилась хозяйка, заметив спрошенное в руках мужа.— Но я проверяла сегодняшнюю почту и не припомню, чтобы среди твоих приглашений затерялся жёлтый конверт. Возможно, мистеру Кинду что-то об этом известно?
Она бросила пытливый взгляд на дворецкого в ожидании скорого ответа.
—Мистер Кинд, это вы поручили Чаку доставить нам письмо?
—Что вы, миссис, я не настолько стар, чтобы поручать столь тяжёлую работу старику Чаку. Прошу меня извинить. Кажется, в прихожей моего внимания ожидает телефон.
Дворецкий вышел из гостиной и направился в прихожую. Не успел глава семьи вскрыть конверт, как он снова объявился.
— Ваша мама, мистер Соуфтли. Она ожидает юную мисс у телефона.
—В таком случае, дорогая, не заставляй бабушку долго ждать,— предупредил отец и принялся осторожно вскрывать почту.
Миссис Соуфтли аккуратно вытерла остатки слёз с глаз дочери, и девочка поспешно вышла из гостиной. Вместе с дворецким она проследовала в коридор, где и располагался телефон. Правой рукой девочка взяла трубку и поднесла к уху. Послышался мягкий знакомый голос.
—Алло, алло, дорогая, это ты?
—Да, бабушка, это я. Здравствуй.
—Добрый вечер, милая. Я тебя не сильно отвлекаю?
—Нет, нет, я очень рада тебя слышать,— дрожащим голосом произнесла девочка и вытерла рукавом глаза.
—Но если ты рада меня слышать, то почему же мне кажется, что моя внучка плачет? Что-то случилось? Расскажи мне. Я же твоя бабушка, и к тому же умею хранить секреты.
Девочка повторно смыла рукавом нахлынувшую мокроту и глубоко выдохнула.
—Родители хотят, чтобы я снова вернулась в прежнюю школу... А я этого не хочу. Они совсем меня не слушают и не понимают, никогда не понимали, никогда…
—Но, дорогая, тебе не придётся возвращаться в знакомую школу. Я позаботилась о том, чтобы следующие пять лет, ты провела в другом, подходящем для тебя месте. Мне и самой довелось учиться в подобном заведении, когда я была в твоём возрасте. Раз уж ты поделилась со мной своим секретом, то позволь отплатить тебе тем же. Скажу тебе честно, для обучения пятнадцатилетних мисс лучшего места не найти. Вас, наверняка, уже оповестили о письме в жёлтом конверте. На случай, если эта людская штуковина, именуемая телефоном, перестанет работать, я позаботилась, чтобы тебе отправили письмо из академии.
—Письмо? Кажется, я видела, как Чак принёс его...
—Замечательно. Я и не сомневалась в том, что Чак не подведёт меня. Этот юноша, то есть пёс, знает свои обязанности и справляется с ними лучше большинства подобных ему четвероногих. Кстати говоря, эти вёкмунгеры совсем не умеют готовить. Раньше я думала, что истории про них, правда, но, как оказалось, они абсолютно не разбираются в в кулинарии. Этим утром я поручила одному из них приготовить суп, но вместо положенного он состряпал блины из бобов и при том в кастрюле. Ну и чудаки же они,— закончила бабушка и щедро рассмеялась в трубку, рассчитывая прервать беспокойство внучки утренней несуразицей.
Бабушка Лилиан приходилась весьма необычной женщиной. Она, что называется, жила в своём собственном мире, который без устали создавало её воображение. Так считал каждый, кому довелось с ней познакомиться. По мнению зевак, старушка частенько придумывала невиданных существ и общалась с ними наедине, “чтобы не испугать их присутствием нормальных людей”. Её соседи думали, что женщина спятила и окончательно погрязла в собственном бреду. Старушка редко заходила дальше своего дома и в ряде случаев коротала деньки у себя в саду. Стоит отметить, что и сам её дом имел вид двухэтажного зелёного сада, который, как утверждала хозяйка, цветёт круглый год. Этот сад, кишащий великим множеством разнообразных растений, цветов и кустов с ягодами рос летом, осенью, весной и даже зимой. Он окутывал своей зелёной пеленой дом от основания и тянулся до кончика трубы. В это трудно поверить, но время года совсем не отражалось на его разнообразии. Не щадящий ничего живого зимний холод и летняя засуха были бессильны против чуда, сотворённого самой природой. Поначалу соседи удивились увиденному, но, как и принято у здравомыслящих людей, они дали тому логическое объяснение. Зеваки прозвали этот сад искусственным и старались не обращать внимания на тот факт, что с каждым днём тот становился богаче красками и новыми экспонатами. И, всякий раз проходя мимо дома сумасшедшей старушки, они потешались над её необычностью и удивлялись тому, насколько далеко может зайти человеческое воображение.
Девочка редко гостила у бабушки. И не потому, что общение с пожилым человеком приходилось скучным и нудным занятием, на что обычно и жалуются молодые повесы со времён Александра Пушкина. Она была ещё слишком юна, чтобы, по мнению родителей, самостоятельно принимать решения, а потому мистер и миссис Соуфтли находили ей куда более занимательные дела, чем времяпрепровождение с родным человеком. Они утверждали, что временами приходится жертвовать чем-то дорогим ради решения таких важных дел, как, например, ежедневное обучение манерам представителей состоятельной половины общества. И порой это “временами” затягивалось на долгие времена.
Каждое лето девочка навещала бабушку в её дивном саду и гостила до тех пор, пока родители не сочтут нужным забрать её обратно домой. По утрам она просыпалась от ароматных запахов пирогов. Их вкус нельзя было недооценить. Однако бабушка утверждала, что совершенно не умеет готовить и, в частности, доказывала, что у неё ужасно получалась различного рода выпечка. Она поручала столь тонкое и деликатное дело более опытным и матёрым кулинарам. Лилиан называла их вёкмУнгерами. Девочка никогда не видела подобных существ, как и остальных, кому не довелось разглядеть наглядного доказательства её откровений. По этой причине многие и считали Лилиан сумасшедшей, так как их зрение и воображение имели более узкие границы. Но девочке, напротив, нравилось выслушивать разные забавные истории о неведомых хвостатых и ушастых созданиях. Бабушка без устали рассказывала про вёкмунгеров с утра и до самого вечера, так как эти существа жили по соседству с ней, и каждый день успевали натворить немало всякого рода глупостей, рассказ о которых мог рассмешить кого угодно. Правда, им всегда удавалось улизнуть от любопытных глаз гостьи, а потому девочка принимала их за лучший вымысел своей бабушки.
И сегодняшним вечером Лилиан не раз упомянула о своих извечных гостях. Её рассказ о том, как утром один из вёкмунгеров впервые приготовил бобовые блины на дне кастрюли, рассмешил девочку и прогнал лишнее беспокойство. Она успокоилась, перестала плакать и на её некогда опечаленном лице заиграла детская улыбка. Девочка продолжала слушать забавную историю бабушки, пока их разговор не сменился беседой о содержании письма в жёлтом конверте.
—Но что это за академия? Разве мои мама и папа не станут возражать? Они хотят, чтобы я училась в школе для богатых детей. Очень хотят...
—Ничего страшного, дорогая. Твой папа уже получил моё письмо. Тебе пора готовиться к завтрашнему утру и собирать вещи, а я пока пойду и посмотрю за своими извечными гостями. Одними их не стоит оставлять надолго. И пяти минут не пройдёт, а они успеют что-нибудь вытворить. До встречи моя, дорогая. Обещай, что следующим летом приедешь ко мне и расскажешь, как провела первый год.
—Обещаю, бабушка. До скорой встречи,— попрощалась девочка, после чего из трубки послышались короткие гудки.
Девочка положила трубку на прежнее место и направилась в гостиную, где её появления заждались родители. Вслед за ней в комнату вошёл и Чак. Заметив, что от беспокойства дочери не осталось и морщинки, мистер Соуфтли улыбнулся и радостно произнёс:
—А вот и ты, дорогая! Скорее присаживайся за стол. Нам с мамой уже не терпится поделиться с тобой прекрасной новостью.
Девочка устроилась в своём прежнем месте и приготовилась к очередному разговору. Чак улёгся возле её ног и, навострив уши, приготовился слушать, будто новость касалась и его.
—Накануне мы беседовали вместе бабушкой. Я посчитал нужным посоветоваться с ней по поводу твоей дальнейшей учёбы в школе. Как ты знаешь, мы бы с твоей мамой хотели, чтобы наша дочь училась в школе для детей из богатых семей...
—Ведь мы желаем тебе только самого лучшего,— ласковым голосом произнесла миссис Соуфтли, чувствуя свою вину перед дочерью.
Джордж кивнул головой и вернулся к прежнему курсу.
—Да, мы желаем тебе самого лучшего, а потому наше решение отличалось однозначностью. Но, тем не менее, твоя бабушка подсказала мне и о другом месте, где бы ты смогла учиться и находиться в безопасности. К тому же оно оказалось не просто школой, а академией для одарённых детей. Предложение меня крайне удивило, и я решил всё обсудить с директором. Но, к глубочайшему удивлению, мне так и не удалось отыскать представленного места. Единственное, что оставалось известным из слов твоей бабушки, это известие о том, что на днях придёт письмо, в котором я и получу ответы на интересующие вопросы. Как видишь, так и произошло.
—Но, Джордж,— возразила хозяйка,— на билете даже не указан номер поезда, на котором наша дочь завтрашним утром отправится в академию. Разве тебя это не настораживает?
Глава семейства утвердительно кивнул.
—Да, мне показался странным этот факт. Но бабушка утверждает, что лучшего места для тебя не найти, в чём я не смею сомневаться. По причине моего бескрайнего доверия к ней, если ты всё же откажешься учиться в прежней школе, мы с твоей мамой ничуть не огорчимся, если выбор окажется в пользу академии.
—Это решение твоё, дорогая,— поддержала миссис Соуфтли мужа и взяла дочь за руку.
—Так где бы тебе хотелось учиться, дорогая?— потребовал конкретики мистер Соуфтли и внимательно посмотрел в глаза дочери.
Сердце девочки забилось быстрее от приятного волнения. Впервые ей представилась возможность сделать свой выбор, без посторонней помощи. Впервые она почувствовала свободу внутри себя и была по-настоящему счастлива.
—Спасибо, спасибо, вам!— радостно закричала девочка и прильнула в объятия матери.
—Значит всё же в академию,— улыбнувшись, подтвердил свои догадки мистер Соуфтли и продолжил.— В таком случае предлагаю скорее начать подготавливать вещи. Завтрашним утром ты отбываешь на поезде, а значит, крепкий сон не повредит.
Девочка подбежала к отцу и крепко обняла его обеими руками.
—Спасибо, папа. Я вас очень люблю!
—И мы тебя, дорогая,— мягко произнёс мистер Соуфтли и обнял дочь.
В скором времени семья продолжила вечернюю трапезу. К девочке вернулся аппетит, и она не заметила, как полная тарелка скоропостижно обеднела. В гостиной воцарилась атмосфера счастья и любви. Все улыбались и радостно приветствовали долгожданное появление гармонии. Все, кроме Чака. Его глаза по-прежнему оставались полны грусти и печали. Пёс лениво поднялся из ног хозяйки и направился к выходу из гостиной. Перед тем, как выйти в коридор, он пробежался взглядом по счастливым лицам хозяев и издал короткий громкий лай. Отец семейства пригрозил защитнику указательным пальцем и пообещал целую кучу костей после ужина, а юная мисс помахала другу рукой и обратилась с просьбой, чтобы тот не засыпал рано и дождался вечерней сказки. Чак дружелюбно повилял хвостом и выбежал прочь. Он знал, что сегодняшний вечер в доме обернётся для него последним.
ГЛАВА 5
—Вот мы и на месте,— торжественно объявил Тодд, когда буйство стихий прекратилось, и за окном расплылось чистое небо.
Проводник обернулся к будущим первокурсникам и, небрежно пробежавшись взглядом по разноцветным макушкам, убедился, что все пассажиры благополучно миновали временной спад. Том, Сайман и Скотт вцепились в узкие перила, зажмурив глаза, и не намеревались предпринимать лишних действий до лучших времён. Их не покидало убеждение, что каменный дождь по-прежнему стучится в окна состава, безумный ветер лихорадочно раскачивает вагоны, а огненная стена норовит проглотить поезд. Юноши придерживались того, что затишье приходилось временным, и скоро стихии снова дадут о себе знать. Но их беспокойство было излишним. Отныне пассажирам ничего не угрожало. Поезд ровно маршировал по назначенному ему пути, а за окном холодное волнение уступило тёплым оттенкам. Закат сменился восходом солнца, и ожидаемый конец дня обернулся торжественным наступлением утра. Том вступил в ряды первых, кому хватило смелости открыть глаза и убедиться в ошибочности своего суждения. Веки юноши отпрянули друг от друга, и очевидец обнаружил, что все напасти исчезли.
—Что случилось?— спросил юноша, пребывая в крайнем удивлении.
—Разве вы не видите?— сохраняя невозмутимость, ответил Тодд.— Перед вами совершенно новый мир, именуемый Миром Стихий.
Проводник небрежно смахнул красную штору в сторону и оголил окно. Спустя пару фраз собеседников, к числу отважных присоединился Сайман. Он осторожно открыл глаза и выглянул в окно.
—Как ты сказал? Мир…— переспросил юноша, надёжно удерживаясь за перила. Его лицо источало крайнее негодование и недоверие.
Тодд намеревался развеять сомнения юноши своим скорым ответом, но его опередил Скотт.
—Мир Стихий,— вмешался он, услышав знакомые слова.
Сайман осмотрел присутствующих растерянным взглядом и решил остановиться на Скотте.
—Что ещё за Мир Стихий?— продолжал череду вопросов юноша, рассчитывая получить скорый ответ.
Скотт не заставил долго ждать своего попутчика.
— Мои мама и папа рассказывали мне о нём ранее,— равнодушно ответил юноша,— он не многим схож с тем, который ты ранее принимал за свой дом и, в силу того, что мы удачно миновали временной спад, беспокоиться не о чем.
Он пустил ладони с блестящих перил и уделил внимание виду за окном. Зелёные холмы, что ранее вгоняли в сон ребят до визита стихий, ничем не изменились. Они сжимали стройные реки своими широкими боками и тянулись макушками вверх к голубой толще. Сайман последовал примеру Скотта и не заметил ощутимых изменений снаружи состава.
— Честно говоря, твои мама и папа не сильно меня убедили в последнем, — признался юноша и обернулся к Тодду.— Ранее мне не доводилось слышать о… Мире Стихий,— задумался он, вспоминая за последние девять лет причудливые фразы, вроде этой.
Тодд шлёпнул ладонью по перилам, чтобы обратить внимание пассажиров к своей персоне. Том, Сайман и Скотт поддались на его уловку.
— И я не вижу в твоих словах ничего удивительного. Ваши родители покинули Мир Стихий и приняли на себя обязательство не разглашать весть о своём прошлом месте пребывания,— коротко объяснил Тодд.— Хотя, я уверен, что в детстве вам не раз повествовали родители необычные истории о якобы вымышленных местах, которым суждено волочить своё существование на страницах книг и в умах наивных детей. Седовласые блюстители закона из Бюро Тайн допускают подобную откровенность со стороны родителей и утверждают, что правда в шутливой форме идёт непоседам на пользу. Люди именуют приведённую практику сказкой и предпочитают баловать ею детей перед сном. Обычно, так они знакомят их со своим вторым домом.
—Но у меня нет родителей,— возразил Сайман, глядя на Тодда выразительными глазами.
—В таком случае, твой смотритель приходится единственным источником, из которого тебе ранее, возможно, довелось узнать о Мире Стихий. Главной обязанностью смотрителей приходится обеспечение вашей безопасности до момента расставания с привычным домом. Они заботятся о будущих укротителях не хуже родителей, и по опыту знают, что скромная откровенность, вроде сказки, отлично успокаивает непосед.
Ответы проводника окончательно запутали Саймана. Чем чаще он проявлял любопытство, тем больше у него рождалось очередных вопросов. Скоро в разговор вмешался Том.
—А кто такие смотрители и укротители?— спросил юноша, но ожидаемый ответ не последовал.
—Слишком много вопросов,— отрезал Тодд и вернулся к знакомым холмам за окном.
Поезд вяло начал сбавлять обороты, что означало скорое прибытие на станцию.
— Предлагаю вам вернуться в купе за своими вещами. Когда поезд остановится, я буду ожидать вас у выхода. Поторопитесь, профессор Стрич не отличается редким терпением и навряд ли решит мериться с нашим опозданием,— закончил юноша и направился к выходу из вагона.
Ребята последовали его совету и поспешили в купе. Под их прежде беззаботными макушками родилось немало вопросов, и желание скорее получить на них ответы наступало юношам на пятки. Добравшись до номера, они вернули себе багажи и торопливо зашагали к выходу, где их лица тем временем ожидал встретить проводник. Во время всей этой суеты, Том пытался припомнить, когда ему впервые довелось услышать о так называемом Мире Стихий. Из последних слов Тодда он узнал, что родители не редко упоминали о нём в своих сказках. Его мать, Джессика, не отличалась любовью к историям, а потому поручала столь важное дело, как знакомство со сказкой на ночь главе семейства. Питеру не доставляло труда успокоить непоседу перед сном парой забавных эпизодов из одной долгой, так и не закончившейся сказки о закадычных врагах, бравом и отважном герое Укротителе и гнусном злодее, именуемым Пленителем. Он повествовал с таким редким азартом и скрупулёзностью к деталям, что юноша невольно полагал, будто его отцу приходилось лично встречать героев книги и наблюдать за ходом их противостояния. И сейчас, шествуя вдоль широкого коридора, Том обнаружил, что его детские наивные выводы всё ближе подступали к правде.
К тому времени, как ребята очутились вверху лестничного пролёта, ведущему к выходу из вагона, Тодд уже успел выбраться наружу и ожидал скорого появления пассажиров. Станция, что парой минут ранее приютила очередной состав, ни многим отличалась от тех, с которых довелось стартовать Тому и его попутчики. Те же пыльные, скучно-серые платформы, монотонно-длинные составы и спешащие пассажиры, не вызывали и намёка на удивление. Том покинул вагон раньше своих попутчиков. Он бодро миновал пару ступеней и, расположившись рядом с проводником, принялся жадно осматривать местность в поисках чего-то необычного и непривычного. Но ничего подозрительного, кроме людей, облаченных в разноцветные халаты и напялившие на макушки причудливые головные уборы, он не обнаружил. Наблюдательность Саймана не многим отличалась от внимательности Тома. Покинув вагон, он составил ему компанию и принялся тешить своё любопытство тщательным осмотром станции. Нескромный багаж Скотта не намеревался проходить через узкий проход и, прежде чем юноше представилась возможность покинуть поезд, ему потребовалась помощь Тодда, который зачастил со сверкой времени. Следовало поторопиться.
После того, как Сайман присоединился к Тому, Тодд поднялся на трапик, и в компании Скотта приступил к вызволению багажа.
— Какие чудаки,— заметил Сайман, почтив своим вниманием не один десяток пассажиров, одетых в разноцветные халаты.— Доводилось раньше встречать таких?
Том пожал плечами и остановил свой взгляд на колпаке одного из прохожих.
— Возможно, что у них так принято в городе,— предположил юноша,— вот и приходится носить однообразные вещи. Или, быть может, у них мало магазинов с одеждой и…
Сайман усмехнулся.
—Ага, и поэтому они решили сами шить одежду из постельного белья,— съязвил юноша, посчитав последнюю версию собеседника за абсурд.
Том и Сайман успели разделить не одну тройку мнений, прежде чем Тодду и Скотту удалось справиться с багажом. Выполнив поставленную задачу и покинув состав, Тодду стало любопытно узнать, что же такое важное не забыл взять с собой в дорогу Скотт. Стирая обильные капли пота со скользкого лба, он спросил:
—И зачем тебе столько вещей? Всё, что понадобится вам в предстоящем учебном году, каждый сможешь отыскать в местных магазинах.
Но и у Скотта имелось на то своё и родителей мнение.
—Мои мама и папа говорят, что нужно готовиться на все случаи жизни. Поэтому я взял с собой...— решительно продолжал Скотт, но Тодд внезапно прервал его, не намереваясь тратить время на список двух пудовой ноши.
В очередной раз обратившись к часам, он убедился, что если они сейчас не выдвинутся к месту встречи профессора Стич и остальных студентов, то о желанном титуле можно забыть. Тодд осмотрелся по сторонам и выбрал направление.
—Нужно поспешить. Держитесь возле меня и не отставайте. Не хватало мне, чтобы кто-то из вас успел потерялся до прибытия в академию. Следуйте за мной, — закончил Тодд, и группа двинулась навстречу суетливым чудакам.
Движение на станции было слишком оживлённым. Толпы ценителей халатов и сотни поклонников причудливых шляп всё время куда-то спешили. Неудивительно, если бы кому-то из ребят довелось затеряться в этой суматохе. Каждый обыватель куда-то спешил и увлекал за собой ещё десятки подобных ему торопыг. Неизвестно, как встречала станция гостей в вечернее время, но в дневное она явно противилась визиту очередных постояльцев и высказывала своё недовольство, создаваемой чудаками суетой.
Группа юношей, возглавляемая Тоддом, спешила вдоль поезда по направлению к кабине машиниста. Тому довелось оказаться к проводнику ближе остальных, и юноша не пренебрёг воспользоваться удобным случаем, чтобы умерить своё любопытство.
— И чем же славится Мир Стихий в отличие от привычного мне ранее?
Во время движения Тодд не питал особой охоты к вопросам попутчиков, а потому отвечал на них особо не раздумывая.
— Тебе придётся неплохо потрудиться, чтобы отыскать сходство между ним и Миром Яви, а мне потребуется не одно лето, чтобы ответить на твой вопрос,— коротко разъяснил Тодд.
Новое слово раззадорило любопытство Тома.
—Мир Яви?— переспросил он, когда за спиной группы успела оказаться пара вагонов.
Тодд кивнул.
—Мир Яви— это место твоего прошлого пребывания. Обычно люди именуют его планетой Земля. Мы же нарекли Миром Яви. Так понятно каждому.
—Но для чего мы здесь?— продолжал осыпать вопросами Том своего собеседника.
Тодд решил, что любопытство попутчиков не имеет конца. Перед тем, как ответить на последний он резко остановился, что Скотт и Сайман, шествующие позади, чудом успели прервать своё движение и не столкнуться с ними.
—Вы здесь для того, чтобы последовать примеру своих родителей. И, подходящим тому началом, приходится обучение в академии,— коротко ответил Тодд и продолжил свой путь к кабине машиниста.
Пробираясь через неуклюжую толпу, группа удачно миновала все вагоны, что предшествовали месту их назначения, и настигла кабину машиниста. Когда же юноши очутились в начале состава, им неожиданно преградили путь. Нет, нет, никто не желал останавливать их намеренно. Просто стоило им настигнуть первый вагон, как из кабины машиниста выпрыгнуло что-то безнадёжно чумазое и несуразное. Среди чёрных, жирных пятен сажи и грязи разглядеть признаки жизни приходилось не простой задачей, а вот запах гари добрался до носов очевидцев, весьма, быстро. Вся сущность пришельца в прямом смысле источала клубы пара, того самого, который Тому прежде доводилось наблюдать из труб поезда. Но в приведённом случае серость не рассеивались в воздухе, а напротив, продолжали густеть и наливаться смолой. После того, как нечто чёрное и дымящееся выпрыгнуло из кабины машиниста, оно немедленно бросилось прочь от состава, хаотично размахивая руками и крича болезненным голосом, молящим о помощи, и фанатично требуя "Воды!" Неподалёку от состава располагалось огромное металлическое ведро с зелёной жидкостью. По всей видимости, ей приходилась вода, которая успела за пару лет зацвести и превратиться в скромное болотце. Противный, знойный запах, исходивший от него, так же оставлял желать лучшего. Тара располагалась на видном месте в паре тройке шагов от группы, а потому весь её редкий букет, сплетенный из запахов гнили и сырости, незамедлительно прильнул к носам прохожих. Но столь удручающий вид содержимого и непристойный запах не останавливали его. Подобно набравшей ускорение ракете, оно вонзилось в мутную пучину и растворилось под её зелёным одеялом. Стоило существу скрыться с глаз очевидцев, как из кабины машиниста вышло второе, не менее чумазое создание. Его также укутывали белые клубы пара, но, в отличие от своего предшественника, существо предпочло обойтись частыми похлопываниями лап по первостепенным источникам серости, вместо купания в сомнительной жиже. Когда пар рассеялся, очевидцы убедились, что перед ними стоит вовсе не человек. У предмета внимания были длинные острые уши, похожие на два тощих месяца. Создание не отличалось высоким ростом. В лучшем случае Том был выше коротышки в три раза, и вытянутые уши приходились чумазому отличным дополнением к внешнему виду, дарующему своему хозяину одну четвёртую роста. Морщинистая голова создания отличалась присущей ей редкой формой и худобой. Она начиналась с плоского лба, усеянного россыпью крупных бородавок, а заканчивалась выдающимся твёрдым подбородком, имеющим вид кости, обтянутой морщинистой кожей. Тома и его попутчиков привлёк следующий вопрос: как на такой крохотной, по сравнению с причитающимся, голове успевали умещаться длинные уши, объёмные, впалые глаза, широкий рот и, конечно же, огромный неуклюжий нос, из которого всякий раз струились чёрные сопли. Как и положено любому, уважающему своё происхождение носу, он начинался от подножья лба, но заканчивался у самого обрыва подбородка. Дело в том, что его вытянутый кончик имел вид капельки мёда или, если угодно, смолы, пристроившейся пузатой долей у нижней губы хозяина. И когда дул сильный ветер, кончик начинал колебаться из стороны в сторону, подражая маятнику часов.
Существо с длинным носом, видимо, настолько жадно втянуло в себя сажу, что каждое его похлопывание лапами по очагам дыма сопровождалось глубоким чиханием, результат которого находил себя в толстых, упитанных соплях. Одна из подобных чёрных жиж в аккурат угадила прямо на кроссовок Тома.
—Фууууу,— с отвращением произнёс Сайман, затыкая нос кулаком.
—Что это?— полюбопытствовал Скотт, не сводя глаза с существа, что без устали продолжало хлопать себя по груди, плечам и животу.
—Это вёкмУнгеры,— ответил Тодд, позабыв о спешке.
Спросивший не расслышал пояснения юноши. Его больше заботило то, как избежать подобного случая с участием Тома. Когда существо оправилось и перестало чихать, он вернулся к последнему вопросу.
—Извини, я не расслышал, как ты его… её… или… вообщем, что это?— запутался юноша.
Тодд воспринял его рассеянность как само собой разумеющееся и решил повторить ранее сказанное.
—Вёкмунгеры, один из многочисленного числа народов, населяющих Мир Стихий. С его представителями вам придётся видеться довольно часто, и, советую начать привыкать к ним с сегодняшнего дня.
—Ты сказал “привыкать”?— переспросил Том, вытирая чёрную жижу платком.
—Да, именно так,— подтвердил Тодд,— среди них вы редко встретите того, кто будет рад вашему визиту. В большинстве случаев вёкмунгеры ворчливые, противные, неразговорчивые скупердяи, не привыкшие размениваться любезностями и нетерпящие свою работу.
Рассказ Тодда не обошёлся вниманием трёх слушателей. Существо, что томилось напротив юношей, к концу повествования прекратило оправляться от очагов дыма. Оно отчётливо слышало каждое слова старшекурсника и не намеревалось продолжать бездельничать в стороне, спуская последующие нелестные фразы на самотёк. Хрипящим, скоблящим голосом оно внесло и свою лепту в разговор.
— Значит, вот как в нынешнем году старосты знакомят первокурсников с самыми важными персонами,— произнесло существо, нахмурив брови и демонстративно усмехнувшись.
Стоило ему прекратить ворчание, как тут же на сморщенном, запятнанном сажей лице, расплылась щедрая улыбка. Тодд не отставал от новоиспечённого собеседника. Его худые щёки отпрянули в стороны от напора улыбки, и, вот, нелестный рассказ перешёл в искреннее приветствие двух представителей разных народов.
— Приветствую тебя, Печник! Да прибудет с тобой благословение АрагАйла,— первым поздоровался Тодд.
Вёкмунгер не заставил себя долго ждать и поспешил встретить старого друга взаимностью.
—И тебе того же Длинноносый Тодд, прохвост, каких стоит ещё поискать в обоих мирах,— дружелюбно произнёс вёкмунгер и подошёл к юношам поближе.— Я так понимаю, та скромная компания, что толпится позади тебя и есть первокурсники. Что ж, ничего особенного, как посмотрю. Такие же двуногие и уродливые, как и их староста, хе-хе.
—А у тебя хорошее чувство юмора, Печник. Грубое, но, тем не менее…— признался Тодд, похлопав коротышку по спине.
После его широкого жеста смоляные крупинки сажи отпрянули от худой спины носатого коротышки и взмыли толстым облаком в воздух. Их разбойное нападение на нос потревожившего заставило чихнуть Тода не один раз. Когда же юноша пришёл в себя, он бросил взгляд в сторону, где в последний раз наблюдал второго обезумевшего коротышку.
—Позволь спросить, а это кто там в ведре? Твой новый помощник?
И Тодд указал на то одиноко стоявшее в стороне ведро, куда нырнул первый комок черноты. Впрочем, таковым ему долго оставаться не пришлось. Вода, пусть и зелёная, сделала своё чистое дело и, после того, как последнее облако пара рассеялось над поверхностью тары, из-под тины выросла знакомая физиономия вёкмунгера. В след за ней последовали короткая шея, костлявые плечи, тонкие руки, и замыкали очередь короткие лапы с толстыми мозолями на широких пятках. Вёкмунгер не торопился расставаться с местом своего скорого спасения. Сейчас он лежал на водной глади, уперевшись острым затылком и руками о металлический ободок. Его ноги свисали над поверхностью ведра, а на измученном лице расплылась довольная улыбка. Однако долго ему праздновать спасение не пришлось.
—Эй, ты, чего там разлёгся?— прокричал Печник, заметив, как пренебрежительно его стажёр проводит рабочее время.— Ты на работе или где?
Первый не ожидал, что о нём так рано вспомнят. Громкий голос Печника поверг коротышку в испуг и, взмахнув всеми конечностями вверх, он тот час ушёл под воду. Спустя пару пузырей, успевших оторваться от поверхности зелёной жижи, он показался наружу, выпрыгнул из ведра и принялся отряхиваться от лишнего. Стажёр прыгал с одной ноги на другую, а из его длинных ушей били зелёные струйки болотной жижи. Когда ритуал чистки завершился, первый поспешил к своему наставнику.
—Что ты медлишь?— пуще прежнего заворчал Печник при виде запыхавшегося помощника.— Думаешь, наша работа заканчивается на кормёшке печи поезда углём?
Стажёр отрицательно помотал головой, пряча глаза в стороне. Печник продолжал.
— Вот именно, после того, как поезд прибыл на станцию, следует тщательно проверить каждое колесо, каждую шестерню! После от тебя требуется хорошенько отмыть кабину машиниста, иначе, при следующей отправке рейса, в ней не чем будет дышать. И только тогда, когда ты полностью убедишься в том, что механизм налажен и готов к отправлению, можешь рассчитывать на пятиминутный отдых,— закончил ворчун и занял важную позу.
Печник удостоился своего громкого имени в честь отца. Каждый представитель его рода, начиная с прапрадеда Горячего, верно нёс службу на поезде. От своих предков он унаследовал много редких навыков, без которых ему бы не удалось стать "Легендарным Печником", как прозвали его в народе. Коротышка знал поезд, не хуже своих пальцев, носа и ушей вместе взятых, а потому ответственность за сохранность и доставку будущих первокурсников отчасти лежала на его мозолистых плечах. В связи со сказанным, не стоит корить старика за то, что тот так строго обходится со своим учеником. Работа помощника машиниста,— дело далеко не из простых, и без строгой дисциплины здесь никак не обойтись.
Печник вытянул руку перед собравшимися и поманил за собой вверенного ему новичка. Тот повиновался и последовал за ним. После они перебрались через рельсы и скрылись за вагонами, а из кабины показался машинист. Конечно, первой наружу выпала его чёрная, пиратская, борода, а потом пришёл черёд и её владельца. Хозяином состава был старичок невеликого роста с огромными, широкими очками, в стальной оправе, в половину лица. Как и в случае с помощниками, всю одежду старика, начиная с краёв комбинезона и заканчивая короткими рукавами чёрной рубашки, затмевал толстый слой сажи. То же утверждение приходилось не менее справедливым и в отношении выдающихся рукавиц, от которых исходил серый пар. Машинист покинул кабину, вынул из правого нижнего кармана комбинезона платок и принялся протирать почерневшие линзы очков. Когда же старик закончил приводить их в порядок, то обнаружил по близости своих недавних пассажиров, впереди которых возвышался его вечно улыбающийся друг Тодд.
—Великан Элмер!— поприветствовал бородатого Тодд, разведя перед собой руками.
По правде говоря, называть машиниста “великаном” в прямом смысле слова приходилось равносильно тому, как нарекать вёкмунгера человеком. Рост старика и на голову не отличался от роста Тодда, и поэтому прозвища "Великан" он удостоился по более весомой причине. Элмер родился в одной из рядовых семей великанов и приходился самым низким представителем своего народа. С рождения он не многим отличался от детей высокорослых, а когда подрос и раздался в плечах, обнаружил, что до неба ему на порядок тянуться дальше, чем сверстникам. Однако заметная особенность Элмера с лихвой уступала могучей силе “здоровяка”, его отваге и острому уму. Подобными им талантами не обладал ни один великан, что прибавляло низкорослому пару не лишних голов. Великаном же Элмера прозвали за ряд подвигов, которые он совершил ещё задолго до начала службы на поезде. Возвышал старика не рост, а смелость и стойкость, отвага и смекалка, которым были благодарны представители не одного народа. Отважный Элмер укрощал драконов и стихии, спасал королевства и прекрасных дам, покорял моря и горы, защищал бедных и усмирял богатых. После одного из последних испытаний, старик лишился руки и оставался не у дел до не скорой поры, пока один местный кузнец не выковал ему металлическую. Она ничем не уступала прежней, разве что приходилась на порядок тяжелее и крепче неё.
При виде Тодда, на лице старика растеклась улыбка.
—Ааа, Тодд, я уж думал, что ты и не навестишь меня после конечной.
—Ну, как же я мог о тебе забыть, Элмер?— начал оправдываться перед другом Тодд, коря себя за утреннее опоздание.
Великан осмотрел юношей, что томились рядом с Тоддом, и, кряхтя, принялся их считать. При этом каждое обронённое им слово сопровождалось обильным выхлопом чёрной пыли, в виде небольшого облака. В последствие оно поднималось над головой машиниста и бесследно растворялось в синеве.
—Один... кхм... два... кхм... три... Всего трое в этом году?— удивился старик, вспоминая предшествующие года.— В нынешние времена у старост хлопот поубавилось. Помню, когда мне поручили доставить вашу группу, в вагонах толпилось не меньше двадцати макушек, а сегодня и пяти не набирается.
—Да, меня это удивило не меньше,— согласился Тодд, обернувшись к своим попутчикам.— Возможно, остальным старостам повезло меньше и счёт в их группах идёт на десятки. В моём же списке числится всего трое, против чего я, мягко говоря, не протестую.
—Что ж, Тодд, верю, что сегодня тебе выпадет честь стать старостой!— поделился своими соображениями машинист, и улыбка на его лице растянулась до неузнаваемости.
Старик бросил взгляд на самую высокую башню, что примыкала к станции и пробежала по стрелкам циферблата.
— Ну вот, половина дня уже позади! Пора бы мне и на обед, а вам следует поспешить на встречу первокурсников и старост. Судя по числу поездов, им довелось прибыть раньше нашего, а потому не стоит заставлять долго ждать их. К тому же мисс Стри не терпит опозданий.
— Не беспокойся, Элмер. Мы прибудем ровно в срок,— доказывал Тодд, попутно готовя наручные часы к осмотру.
Ранее Тому не приходилось наблюдать подобных часов. В отличие от тех, что своим многообразием наводняют витрины магазинов, эти имели иной вид и принцип работы. Если на циферблатах обычных умещалось три стрелки разной длины, каждая из которых в отдельности показывала часы, минуты и секунды, то в случае Тодда их было четыре. Во-вторых, на часах имелся и второй циферблат, поделённый на четыре сектора разного цвета: красный, жёлтый, синий и зелёный. О том для чего он предназначен, очевидцы могли только догадываться. Том бросил взгляд на циферблат, что теснился под крышей башни, и вернулся к часам юноши. Положение стрелок, указывающих часы, минуты и секунды не многим отличалось от первых. Том принял их разницу за погрешность и акцентировал внимание на четвёртой. Её конец указывал на сектор окрашенный в жёлтый цвет. На этом наблюдения заканчивались.
Тодд бросил взгляд на башенные часы, чтобы сверить время, и скоро опешил от увиденного. Элмер верно заметил, что первая половина дня спустя пару минут уступит второй.
—Скорее всего сбились из-за спада времени,— заключил Тодд, поднеся указательный и большой палец к краю прибора.
Он произвёл ими пару вращательных движений по одной из переводных головок, и отставшие стрелки заняла своё законное место возле остальных.
—Что ж, рад был ещё раз повидаться, Великан Элмер, но нам пора поспешить. Возможно, что профессор Стрич ещё не приступила к проверке состава групп,— торопливо попрощался Тодд и обратился к первокурсникам,— Следуйте за мной.
— И тебе не хворать, Тодд. Не забудь передать от меня приветствие Рею,— попрощался Великан, махая стремительно ускользающим из поля зрения ребятам.
Миновав поезд, дело оставалось за малым: перебраться на противоположную сторону станции, где и должна была состояться встреча первкурсников и старост. Но пробраться среди слепой толпы пришлось не просто. Откуда здесь взяться такому числу чудаков в разноцветных халатах? Дело в том, что к станции прилегали десятки железных дорог, которые не были обделены вниманием поездов. Каждую минуту к платформам пребывало от одного до трёх новоиспечённых составов, в вагоны которых стремились успеть сотни макушек. Когда один поезд отбывал со станции, к нему на замену поспевал второй, и вереница тянулась бесконечно. Для столь быстрого движения требовались подобающие условия. Но, по всей видимости, местные власти позабыли про заметные неудобства чудаков, чьё пренебрежение и послужило основанием для рождения массовых заторов и суеты.
Среди обезумевших от спешки толп Том неожиданно обнаружил одинокую особу. Его внимание привлёк тот факт, что каждый, находившийся на станции безостановочно куда-то спешил, в то время как юная особа теснилась в толпах с чудаками не намеревалась ступить и шага. Том остановился. Сайман и Скотт, что следовали к выходу на равнее с ним последовали примеру юноши и перестали следовать за Тоддом, который уже успел занять место в очереди. О пропаже своих попутчиков он заметил не сразу.
—Что случилось? Я же сказал вам следовать за мной,— напомнил Тодд, не улавливая причину остановки.
Том направил левую руку на толпу и чётко сообщил юноше причину своего замешательства.
—Там девушка, и мне кажется, что она заблудилась.
Тодд неодобрительно покачал головой в знак протеста.
—И что с того? Посмотри вокруг. Неудивительно, если кто-то потерялся в такой суете. Скоро её найдут, а нам нужно спешить. За мной,— равнодушно ответил Тодд.
Но Том настоял на своём. Вместо того чтобы выполнить требуемое, он в спешке присоединился к толпе, и принялся подбираться к одиноко стоявшей девушке, пока не очутился перед ней. Как и в случае с окружающими его чудаками, её скрывал халат зелёного цвета со странной эмблемой в верхнем левом углу. Её красоту подчёркивали широкие глаза ярко зелёного цвета, а кудрявые, коричневые волосы окутывающие шею, подобно лианам, сползающим вдоль ствола дерева. Девушка не замечала Тома до того момента, пока юноша первым не заговорил с ней.
—Привет,— робко поздоровался юноша,— я решил, что ты заблудилась.
—Привет,— ответила взаимностью девушка в зелёном халате.— Да, ты прав. Возможно, тебе доводилось видеть группу первокурсников? Мы направлялись к месту встречи, и я отстала от остальных. Так глупо, в первый же день успеть заблудиться.
Том осмотрелся по сторонам и остановил свой взгляд на Скотте и Саймане.
—Вообще то, мы тоже направляемся к месту встречи первокурсников,— признался юноша, после чего решил представиться.— Кстати, меня зовут Том.
Девушка скромно улыбнулась.
—А меня, Бриджит,— представилась она.
—Ты можешь пойти с нами,— предложил Том, заметив, как Тодд, Скотт и Сайман стремительно настигают их.
Первым к ребятам поспел Тодд.
—Что-то случилось?— спросил юноша, пробившись сквозь толпу. Вслед за ним появились Скотт и Сайман.
—Бриджит отстала от группы. Она направляется к месту встречи первокурсников,— намекнул Том старосте.
— Неужели?— удивился Тодд, решив, что у него найдётся достойный довод оправдать своё опоздание.— Что ж, в таком случай, скорее присоединяйся к нам. Но на этот раз держись ближе к нашей группе и не отставай. Да, и самое главное: больше никаких остановок до тех пор, пока мы не прибудем к месту встречи. Не хватало, чтобы мы опоздали и на воздушный рейс,— предупредил Тодд и снова канул в толу, увлекая за собой остальных.
Бриджит и Том шли рядом с Тоддом, а зазевавшиеся Сайман и Скотт преследовали их позади. Под конец пути вторые утомились не на шутку, чего не стоило утверждать о Томе. Юноша решил, что пара вопросов не затруднит Тодда и воспользовался своим положением рядом идущего.
—Почему тебя называю Длинноносый?— последовал первый вопрос от юноши.
Тодд смекнул, что вопрос задали ему, но отвечать на него не спешил.
—А почему бы и нет? Разве тебя ещё не успели наградить прозвищем? Например, тебе подошло бы "Извечно любопытный” Том. Как, а? По-моему, звучит! По крайней мере, не хуже "Длинноносого” Тодда".
—Но, насколько я знаю, прозвища удостаиваются по определённым причинам или признакам, а не просто так,— возразил “Вечно любопытный”.
Тодд кивнул в знак согласия.
—А кто с этим спорит? Своё прозвище я получил не за длинные уши.
—Но твой нос вовсе не такой длинный, чтобы отвечать прозвищу хозяина,— заметил Том, хорошенько осмотрев нос Тодда.
—Вот уж спасибо. Сочту твоё наблюдение за неудачный комплимент,— искренне рассмеялся Тодд, совсем не удивляясь наблюдательности своего спутника.
—Но в таком случае,— не отступал Том,— почему?
Тодд горделиво поднял голову, прежде чем ответить.
—Потому что я слишком много знаю,— заявил юноша и добавил,— ведаю столько, сколько не положено знать даже пятикурснику.
—А мои мама и папа говорят, что “длинноносыми” называют тех, кто крайне любопытен,— присоединился к разговору Скотт.
Тодд окинул взглядом позади идущего собеседника и вернулся к Тому.
— А я думал, что Том единственный, кто щедр сегодня на комплименты. Твоя же похвала куда содержательней, Скотт.
Не успел Тодд оправиться от первого вопроса, как последовал второй от Саймана. Его по-прежнему беспокоили наряды чудаков.
—А что это за халаты? Нам тоже придётся в них ходить?
—Халаты?— рассмеялся Тодд.— Впервые слышу столь забавное сравнение. Хотя, как-то один из первокурсников пошёл дальше и сравнил их с мешками. Довольно скучно и не оригинально с его стороны.
—Что ж, он был не так далёк от истины,— съязвил Сайман, представляя прохожих, облачённых в серые, прохудившиеся картофельные мешки.
—Это называется мантией. Она станет вашей повседневной одеждой на протяжении всего пребывания в академии и за её пределами.
—А, по-моему, мантия очень даже удобная и красивая одежда, не смотря на всю её простоту,— призналась Бриджит, успев оценить свой, как утверждает Сайман, “халат”.
И тут Тодд обратил внимание на тот факт, что среди всех первокурсников мантия приходилась атрибутом только одного.
—А почему ты так рано переоделась? Обычно первокурсники получают свои мантии перед церемонией,— спросил юноша, подозревая что-то не ладное.
Бриджит пожала плечами и сказала всё, как было.
— Староста распорядился, чтобы мы успели переодеться к прибытию поезда на станцию,— ответила она, к тому времени, как группа удачно миновала толпу и канула за дверную ставню центрального здания станции.
Внутри же обстановка мало чем отличалась от предыдущей, а главным отличием приходились пятнадцать этажей, каждый из которых задыхался под натиском сотен ног обезумевших чудаков. Остальные группы первокурсников во главе профессора Стрич располагались возле входа здания и ожидали появления опоздавших. Тодд заметил их присутствие, когда очередь дошла до него и его спутников, но выходить он не спешил. К разочарованию юноши, каждый из собравшихся был облачён в мантию, и своим внешним видом намекал на неожиданный просчёт старосты. Группа Тодда уже успела опоздать на встречу первокурсников, и вдобавок к случившемуся, не выполнить одного из главных требований прибывших. Показаться на глаза профессора Стрич в подобном виде, являлось не лучшим решением кандидата на должность старосты, и Тодд отлично понимал всю важность его дальнейшего решения. Он обернулся к представителям своей группы и приступил торопливо переставлять ребят.
—Бриджит, тебе стоит встать впереди остальных. Том, Сайман и Скотт, следуйте за нами и держитесь плотнее друг к другу. Я пойду впереди,— скомандовал юноша и направился к выходу.
Профессор Стрич, седовласая женщина, облачённая в мантию красного цвета, стояла спиной к опоздавшим и, закрыв глаза, сохраняя тишину. Остальные присутствовавшие располагались напротив неё и, так же не нарушали общее молчание и наблюдали за пришествием студентов. Этим и решил воспользоваться Тодд. Прилагая всевозможные усилия, чтобы незаметно проскользнуть к толпе, и также осторожно провести за собой свою группу, он неторопливо отдалялся от станции, увлекая за собой колонну из трёх юношей и девушки. Поначалу, его усилия позволили миновать большую половину пути, но профессор Стрич отличалась редкой наблюдательностью и странным чувством юмора, а потому не могла себе позволить не подшутить над будущим старостой. Скоро шум и гам суетливых прохожих прервал громкий, режущий голос мисс Стрич.
—Мистер Сатл, я подозреваю, что желание удостоиться звания старосты у вас слабее, чем у остальных кандидатов. Иначе вы бы не заставили ожидать вашего визита больше положенного. В силу того, что неявка в назначенный срок является одним из нарушений, я сочту верным отдалить вас от намеченного курса на один балл.
Профессор вынула из-под мантии жёлтый потрескавшийся пергамент и сделала короткую пометку с указанием фамилии Тодда. Вместо привычной ручки женщина обошлась длинным чёрным ногтём указательного пальца. Тот справился со своей работой не хуже чернильного пера.
—Минус балл за опоздание. Надеюсь, мне больше не придётся пачкать пергамент чернилами, мистер Сатл? А теперь передайте мне ваш список группы. Не хватало, чтобы кто-то из подопечных не присутствовал на встрече, как в случае с вашим коллегой, мистером Эйвилом.
Тодд последовал указаниям профессора Стрич и вынул из-под мантии измятый пергамент, свёрнутый в узкую трубочку. Женщина со строгим видом приняла его из рук юноши и начала озвучивать содержимое. В это время первокурсники прятались за спиной Тодда в прежнем порядке, в котором он распорядился им выстроиться. Таким образом, он рассчитывал, что мантия Бриджит скроет от глаз мисс Стрич его просчёт.
—Сейчас прозвучит список имён. Если тот, чьё имя я назову, присутствует среди собравшихся, он должен выйти из группы и оповестить меня о своей персоне. Итак, приступим. Мистер Сайлент.
Услышав своё имя, юноша сделал короткий шаг влево и вышел из группы, чтобы профессор смогла его увидеть. Тодд уже отчаялся и думал, что его маленькая тайна откроется, но женщина со строгим видом продолжала дальше оглашать список присутствующих.
—Мистер Лоунли.
Скотт вернулся на прежнее место и уступил своё место выходящему из группы Сайману. Как и в случае с первым юношей, мисс Стрич не обратила внимания на второго и огласила имя третьего.
—Мистер Пеккертон.
Сайман вернулся в колонну и уступил место Тому. Профессор не обратила на него внимания и свернула пергамент в трубку. Юноша решил, что её жест означает одобрение, и он отныне может встать обратно. Но громкий женский голос остановил его.
—Мистер Пеккертон, позвольте спросить, почему вы до сих пор не приняли подобающий вид? Или, быть может, мне стоит адресовать этот вопрос вам, мистер Сатл? В первую очередь ответственность лежит на ваших плечах, ведь так?
— Но, профессор Стрич, ранее церемониальные мантии одевали перед началом самой церемонии,— возразил Тодд, не рассчитывая на свою правоту.
Мисс Стрич отрицательно покачала головой.
—То было раньше, мистер Сатл. В нынешнем году, согласно указу директора, каждый студент обязан пребывать в церемониальной мантии с того момента, как окажется Мире Стихий. И, судя по внешнему облику ваших подопечных, вы пренебрегли правилом и лишили себя ещё одного балла.
—Но, профессор...— продолжал сопротивляться Тодд, надеясь смягчить обстоятельства своей недавней удачей.
Мисс Стрич не собиралась изменять своего мнения.
—Минус балл за игнорирование правил,— распорядилась она.— Или у вас есть другое мнение на этот счёт, мистер Сатл?
—Нет, мисс...— коротко ответил Тодд.
— В таком случае вы можете...— оборвалась речь профессора, когда мисс Стрич заметила среди первокурсников девушку, имя которой не нашло для себя места на пергаменте.
—Мистер Сатл, насколько мне известно, в вашем списке числится три первокурсника,— заметила она, расправив пергамент и сверившись.
—Извините,— вмешалась в разговор особа, смекнув, о ком идёт речь.— Меня зовут Бриджит Соуфтли. Я отстала от своих, и мне повезло, что поблизости оказались Тодд и его группа.
Профессор бросила взгляд на нерадивого старосту.
—Вот как? Это так, мистер Сатл?
Она поголовно бросила взгляд на остальных старост, что стояли в первом ряду, и задала вопрос.
—Мистер Эйвил, насколько мне известно, Мисс Соуфтли из вашей группы?
Вопрос оказался адресован высокому юноше в синей мантии. Он был нахмурен и явно не рад недавней пропаже.
—Да, мисс Стрич,— ответил он, недовольно посмотрел на девушку.
— Вот так неожиданность,— отметила профессор, взмахнув руками в воздухе.— Сегодня вы меня разочаровали, мистер Сатл, причём, хочу заметить, не один раз. Но я не смею себе позволить, чтобы ваши наблюдательность и желание помогать остались недооцененными. И в качестве награды я возвращаю один балл. Правда, не думаю, что он сыграет большой роли, если вам придётся меня повторно огорчить, а потому призываю отнестись к своим обязанностям с крайней серьёзностью и ответственностью. Надеюсь, что мои слова не окажутся для вас пустыми. И ещё, раз мистер Эйвил не в состоянии уследить за каждым представителем своей группы, мисс Соуфтли переходит под ваш непосредственный контроль. А теперь можете занять свои места среди остальных.
Выслушав последнее распоряжение профессора, Тодд и вверенные ему первокурсники поспешили смешаться с остальными студентами. Тодд, как и полагается старосте, расположился в первом ряду, а его спутники выстроились за ним в колонну друг за другом. Юноша в синей мантии, по фамилии Эйвил, располагался неподалёку от них и не выпускал юношу из вида, пока тот не остановился радом с ним.
—Что, длинноносый выскочка, теперь ты решил вмешаться и в мои дела?— возмутился Эйвил.— С какой стати тебе помогать кому-то? Признайся, ты просто захотел выставить меня на посмешище, верно?
Тодд обернулся к неприятелю и встретил его равнодушным взглядом.
—Разве я виноват в том, что ты даже не можешь уследить за пятью первокурсниками? На твоём месте, я бы обратился к профессору ПАтрию, чтобы он обучил тебя заклинанию призыва дополнительной пары глаз на затылке. Думаю, что тебе они пришлись бы, как ни как кстати,— съязвил в ответ Тодд.
Его ирония ещё больше разозлила юношу в синей мантии. Он уже намеревался дать отпор своему обидчику, но его остановил громкий голос профессора.
— Тишина! Мистер Эйвил, займите своё прежнее место, а вас, мистер Сатл, я попрошу убрать ухмылку с лица, иначе мне придётся сделать это самой,— предупредила профессор Стрич, и студенты выполнили её просьбу.
Она пробежалась серьёзным, хмурым взглядом по макушкам присутствующих и перешла к заключительной части встречи.
—Итак, все в сборе. Во-первых, хочу поприветствовать каждого, кто присутствует здесь впервые. Для тех, кто ещё не знает, меня зовут мисс Стрич. Я прихожусь заместителем директора Академии Украшения Стихий, а значит, моё мнение будет для вас решающим во многих начинаниях, спорах и делах. С завтрашним рассветом начинается новый учебный год. Я ожидаю от вас проявления только лучших качеств, которыми следует обладать каждому укротителю, не зависимо от того, на каком курсе он обучается. Во-вторых, мне бы хотелось обратиться к тем, кому сегодня представилась возможность стать старостой. Каждый из вас, третьекурсников, кто, по мнению Совета Академии, окажется достойным носить столь редкий титул на протяжении последующих двух курсов, будет награждён знаком отличия и особыми привилегиями, недоступными для остальных учащихся лиц. В противном случае, если к открытию церемонии, кто-либо проявит себя с худшей стороны и подорвёт к себе доверие Совета, то вам подберут более достойную замену. Я надеюсь, что моё напоминании, мистер Эйвил и мистер Сатл, не останется без вашего прискорбного внимания. И, в-третьих, третьекурсники, позаботьтесь о том, чтобы каждый подопечный присутствовал в назначенное время в Зале Церемоний. В свою очередь, первокурсники, позаботьтесь о том, чтобы старостам не пришлось опаздывать из-за вас. У меня на этом всё. Теперь вы можете пройти к своим посадочным местам.
Мисс Стрич закончила свою речь и незамедлительно направилась в известном ей направлении. Том не выпускал её из вида до тех пор, пока профессор не исчезла из поля зрения за одним из домов, что своим готическим видом в союзе с подобными ему строениями, приходился наглядным доказательством исторических справок из учебников истории. Тем временем старосты повернулись к своим группам и дали своим подопечным команду следовать за ними. Десятки макушек направились навстречу мраморной арки, что приходилась началом долгого, извилистого спуска под землю. Перед тем, как скрыться с остальными в проходе, Том услышал острый, пронзительный крик. Он обернулся в сторону, откуда, как считал, раздался вопль и обнаружил позади крыш домов, где ранее скрылась мисс Стрич, непривычное тёплое свечение. Юноша закрыл глаза, чтобы оправиться от неожиданной вспышки, а когда веки Тома распахнулись, он заметил, как нечто крылатое с размытыми границами взмыло в чистоту и скрылось за широкими.
—Ты видел?— спросил Том Саймана, одёрнув соседа за рукав и нацелив указательный палец в небо.
—Что видел?— потребовал конкретики юноша, бросив взгляд на чистоту.
—Ну как же,—удивился Том,— оно , с крыльями… Разве ты не видел?
Сайман отрицательно помотал головой и пожал плечами.
— Послушай,— начал он,— день только начался, а я уже столько услышал и увидел, что мне в пору закрывать глаза и затыкать уши.
Сайман небрежно провёл ладонью по бледноте и вернулся к прежним наблюдениям. Том решил не докучать соседу и перестал отвлекаться на то, что происходило выше его макушки.
С первого взгляда подземный спуск напомнил юноше подземный переход, в конце которого ему и остальным попутчикам предстояло выбраться наружу. Но, стоило группам миновать первый лестничный пролёт, как перед их носами выросло множество длинных, узких коридоров, каждый из которых уводил студентов всё ниже под землю. Движение под твердыней, в отличие от суеты на станции, показалось Тому куда более спокойным и умеренным. Но его предположения остались не у дел, стоило группам миновать коридор и выйти к широкой подземной площадке. Не взирая на всю протяжённость её границ, среди широких толп чудаков с трудом находилось место для вновь прибывших. Большинство из них опускалось всё ближе к утробе подземной обители, а меньшинство топталось рядом с разноцветными кабинками, куда и направились старосты. Внутри каждой из них Том обнаружил знакомых ему коротышек с длинными ушами в виде месяцев и с причудливыми носами, по форме напоминающими вытянутую каплю. В отличие от Печника и его стажёра, нынешние отличались более презентабельным видом. Одетые во фраки цвета кабинок, они выполняли роль контролёров и выдавали билеты каждому, кто намеревался пройти, по одному из коридоров, чьё устье примыкало к площадке. Студенты разбились на прежние группы и поспешили к освободившимся кабинкам.
—Пять студенческих на воздушный рейс, пожалуйста,— сказал Тодд, кладя перед вёкмунгером горсть блестящих дисков, мало чем отличающихся от обычных монет.
Сосчитав их количество, вёкмунгер смочил языком указательный палец правой руки и принялся скрупулёзно перебирать пачку бумажек, на которых прослеживались разнообразные символы и иероглифы. Отсчитав пять листочков, он покорно протянул их покупателю.
—Вот ваши билеты, мистер. Приятного полёта,— проговорил приятным голосом вёкмунгер и вручил Тодду положенное.
—Благодарю, — ответил взаимностью юноша.
Он принял билеты из руки коротышки и поспешил к началу одного из коридоров, конец которого ознаменовался скромным перроном, рассчитанным не более чем на десять человек. Вдоль рельсов, что тянулись вблизи площадки, через равные промежутки свисали невзрачные стеклянные фонари. Они испускали пучки тусклого, седого света, которого едва хватало, чтобы наблюдателям удалось разглядеть серые стены узкого прохода.
—Похоже на метро,— поделился наблюдением Сайман, осматривая местность.— Только места маловато даже для пяти человек.
В своём суждении юноша оказался прав. Перрон не отличался широтой, как в случае с предыдущей площадкой. Пассажирам пришлось ненадолго ужаться, чтобы ненароком не потревожить своих соседей. Спустя некоторое время, послышались металлические стуки колёс. Состав стремительно приближался к перрону, и скоро в конце туннеля сверкнула яркая вспышка фонаря. Своим неожиданным визитом она ослепила любопытных очевидцев. Когда к первокурсникам вернулась ясность, они обнаружили для себя, что состав приходился ничем иным, как вагонеткой непривычных размеров с пассажирскими местами. Водителем же машины оказался старый, седой вёкмунгер с короткой бородой. На нём сидела поношенная, местами протёртая до дыр полосатая майка и чёрный жилет, а на голове гнездилась кожаная шапка пилота с расстёгнутыми ремешками. На панели, что располагалась по правую руку от капитана посудины, выделялась панель с тремя кнопками. Вёкмунгер небрежно шлёпнул ладонью по зелёной клавише и состав причалил к перрону. Двери вагонетки открылись. Водитель нехотя обернулся к пассажирам и вяло выдавил из себя наскучившую фразу. Ею он встречал новоявленных не первый десяток лет.
—Добро пожаловать на борт. Вас приветствует...
—Можешь не продолжать, Ворчун,— рассмеялся Тодд, дав взмахом руки понять, что его гостеприимность лишнее.
Он обернулся к первокурсникам и коротко скомандовал: "Занимайте места".
Том и Бриджит устроились в первом ряду, что следовал за водительским местом, а Сайман и Скотт расположились позади них. Тодд же уселся на оставшееся рядом с Ворчуном.
—Всего пятеро?— спросил вёкмунгер, пересчитав количество билетов, врученных ему старостой при встрече.
—А ты не разучился считать, Ворчун,— усмехнулся Тодд и отпрянул на спинку сидения.
Вёкмунгер недовольно фыркнул и опустил ладони на штурвал.
—Да, Тодд, твой длинный нос напомнил мне, как считать до первого десятка,— ответил взаимностью водитель.— Значит, держим курс на академию?
Юноша кивнул.
—Верно, капитан. И если можно, побыстрей, иначе мисс Стрич второго опоздания мне не простит,— обратился с просьбой староста и пристегнул ремень.
—Ха-ха,— хрипя смеялся вёкмунгер,— учти, ты сам меня попросил об этом одолжении. Я тебя за нос не тянул.
Водитель обратил внимание на пассажиров, что прятались за его спиной, и отрицательно покачал головой.
—Эй, вы, там, на последних местах… Пристегните ремни.
Ребята осмотрели свои места, но ничего похожего на ремни безопасности не встретили.
—Но где? Где они?— первым спросил Сайман.
Вёкмунгер недовольно вздохнул.
— По правую пятипалую от вас,— сообщил пилот, после чего послышались звуки защёлкивающихся ремней.
—Какие-то они странные, ремни,— заметила Бриджит, попутно рассматривая находку.— Шершавые и твёрдые.
Пилот усмехнулся.
—А как ты думаешь, какова судьба языка, если хозяин не прибегает к его помощи более века? Конечно, он высохнет и затвердеет.
—Так это язык?— удивилась Бриджит и немедленно принялась отстёгивать ремень.
Однако последующее предупреждение вёкмунгера остановило её от легкомысленных мер.
— Не стоит этого делать, мисс, иначе, не успеем мы миновать и первой мёртвой петли, как одним местом станет свободнее. Лично я не против подобного последствия, но что до вас...— прервался Ворчун и демонстративно усмехнулся.
Бриджит перестала сопротивляться и послушалась совета пилота. Она пристегнула ремень, после чего коротышка приступил к инструктажу:
— Итак, слушайте вводный инструктаж. Повторяться не буду. Главное первое и последнее правило: во время движения не расстёгивайте ремень. Это всё.
—Как всё? А где же остальные меры предосторожности? А как нам поступать, если что-то пойдёт не лучшим образом? Скажем, поезд сойдёт с рельс?— торопливо спросил Сайман, рассчитывая услышать содержательный ответ.
Но такового не последовало. Вёкмунгер сказал всё, что требовалось для “счастливого конца”.
—Этого правила достаточно, чтобы уберечь себя от девяносто девяти бед из ста, которые могут возникнуть при движении и полёте. Надеюсь, я ясно выразился?
—Конечно, более исчерпывающего ответа ранее мне не доводилось слышать,— разочаровано ответил юноша, подперев подбородок кулаком.
— В таком случае, приготовьтесь. Доброго пути желать не стану, так как не отличаюсь наивностью. Мы отбываем.
Пилот стукнул кулаком по зелёной кнопке и двери вагонетки закрылись. После он шлёпнул ладонью по клавише синего цвета, и на смену тишине пришли громкий рык и рёв мотора. Вёкмунгер плавно опустил длинный рычаг, что располагался по левую пятипалую от него, и вагонетка неторопливо тронулся с места.
Поначалу она двигалась медленно, вяло и неуверенно. Не смотря на то, что дорога впереди отличалась ровностью и прямотой, её скорость оставалась прежней ещё довольно долга. Том решил, что стоило бы придать составу ускорения, но машиниста, кажется, устраивало то, что темп движения не сильно разнился со скоростью черепахи, подвернувшей себе лапу.
—Мы что, так и будем ехать?— спросил Сайман, порядком утомившись.
Вёкмунгер вытянул правую руку перед собой и направил указательный палец в темноту.
—Уже совсем скоро. Вот здесь,— равнодушно ответил коротышка, и на его морщинистом лице родился довольный оскал.
Но Сайман не спешил успокаиваться.
—Этот тоннель такой долгий. Мы ещё и середины не проехали,— продолжал возмущаться он.
На самом деле тоннель оказался не таким уж и продолжительным, как очевидцам показалось с первого взгляда. То неопределённое, что Сайман именовал продолжением туннеля, приходилось резким спуском. Здесь фонари не нашли себе места, и темноте ничего не стоило навести юношу на сомнения.
Когда состав, настигнув начала спуска, резко затормозил, Сайман нашёл доказательства ошибочности своего суждения. Дорога, что тянулась от начала перрона и до самой остановки, приходилась плавным, ровным подъёмом, а её концом являлось начало крутого спуска, с которого пассажирам в скором времени предстояло стартануть. Дальше рельсы извивались подобно змеям, сплетались с путями соседних составов и тонули в подземной черноте. Местами дороги даже обрывались, а из-под рельсов поднимались языки пламени и облака чёрного дыма, будто под путями располагались котельные и печи. Но пилота, как и Тодда, столь удручающая картина ничуть не смущала. Коротышка обеими руками взялся за очки, что крепились к шапке с помощью тугой резиновой лямки, хорошенько оттянул их подальше от головы и резко отпустил. Раздался короткий мокрый шлепок, будто кто-то хлёстко шлёпнул ладонью по поверхности лужи. Очки прилипли к переносице ушастого, что означало завершение его готовности.
С последних рядов послышалось ощутимое волнение.
—Вы что, шутите?— забеспокоился Сайман, разглядев малую часть того, что их ожидало впереди.— Мы же разобьёмся!
Скоро к его мнению присоединились и остальные очевидцы.
—Я согласна,— поддержала Бриджит.— Посмотрите, там впереди дорога обрывается. Это безумие!
Но пилот их не слушал. Вместо того чтобы усмирить панику на посудине, он немедленно приступил к обратному отсчёту.
—Три...— начал вёкмунгер и надёжно обхватил ладонью рукоять рычага.
Волнение пассажиров усилилось.
—Три? Что значит "три"?— не на шутку испугавшись, спросил Сайман.
—Это значит, что до отправления осталось две секунды,— не затруднил себя ответом Скотт.
Тем временем обратный отсчёт продолжался.
—Два,— произнёс пилот и надавил ладонью на рукоять металлического рычага.
Тот плавно опустился вниз, приняв крайнее нижнее положение. Последовал короткий щелчок, и состав медленно тронулся с места, всё ближе подступая к началу крутого спуска.
Том вцепился пальцами в худой стержень, что тянулся поверх спинки водительского сидения, и крепко сжал его. Остальные ребята не оставили его пример без внимания и опустили ладони на поручни. Услышав короткое пугающе "два", в Саймане разгорелось желание, в кротчайшие сроки покинуть состав, но шершавый ремень надёжно прижал его к сиденью и обездвижил пассажира.
— Один,— закончил пилот и надавил на красную кнопку, что располагалась в стороне от остальных клавиш.
Состав бодро ринулся вниз. Во время начала движения волнение на задних рядах достигло предела, и детские крики напрочь заглушили рёв машины. Сайман схватился за толстый ремень и принялся лихорадочно мотать головой по сторонам, умоляя водителя остановить поезд. От страха Бриджит и Том зажмурили глаза. Они кричали от переполняющего их сердца ужаса, а Скотт, с присущим ему внешним равнодушием, покладисто сидел на своём месте и, широко открыв рот, издавал глухое протяжное: "Аааа", будто он сейчас находился не в вагонетке, что мчалась вниз со склона, а в кабинете на приёме у педиатра.
Когда Тодд обернулся к ребятам и встретил их испуганные лица, он громко и радостно рассмеялся. Юноша дружески шлёпнул по плечу пилота и поманил его взглядом к первокурсникам. Крайне обеспокоенный вид ребят раздосадовал коротышку. Вёкмунгер оторвал руки от штурвала и издевательски помахал им обеими. После он неожиданно надавил на педаль газа, скорость вагонетки возросла, а с ней набрали обороты и детские крики.
Впереди дорога обрывалась, и состав ожидала глубокая мёртвая пропасть. Но вместо того, чтобы позволить ей себя проглотить, вагонетка взмыла к поверхности твердыни и, перелетев через обрыв, приземлилась на рельсы. Спустя пару подобных препятствий, к череде взлётов и падений добавились мёртвые петли. Состав бесстрашно описывал окружности и победоносно мчался к покорению очередной опасности. Мотор ревел, колёса стучали, посудину подбрасывало и кидало из стороны в сторону, а её двери скрипели и дребезжали от частых ударов и перепадов скорости. Среди всего этого безумия Том обнаружил, что он и его попутчики, приходились не единственными, кому сегодня впервые выдался случай прокатиться на подземном рейсе. Рядом с ними тянулись десятки железных дорог, по которым безудержно мчались такие же вагонетки с перепуганными первокурсниками. Некоторые составы даже пролетали у него прямо над головами, а другие скользили под их пятками. Со временем, покоряя очередную петлю и благополучно минуя один обрыв за другим, к пассажирам возвращалась ясность, а их испуганных лица, наводняли радостный улыбки. Их прежде обеспокоенные сердца поддались азарту, и устрашающие преграды превратились в забавные аттракционы.
—А почему рейс называется воздушным?— полюбопытствовал Том.— Мы же под землёй, верно?
—Уже нет,— отрицал Тодд, увлечённо наблюдая за попутчиками,— сейчас мы движемся внутри одной из самых высоких гор.
—Хорошо,— согласился Том,— но как нам удастся взлететь?
—Сейчас увидишь,— усмехнулся вёкмунгер, заметив впереди пучок солнечного света. Ранее их дорогу освещали языки пламени, что вырывались из недр горы.
Конец спуска приходился ровным и подходил для того, чтобы вагонетка смогла разогнаться до требуемой скорости. Состав стремительно настигал источник света, а когда подобрался к нему, насколько было возможно, последовала яркая вспышка. Том услышал, как рёв двигателя и металлический стук колёс умолкли. Открыл глаза, он обнаружил, что вместо привычных рельсов, огня и дыма округу наводнили пустота и чистота. Мгновением ранее состав оторвался от рельсов и канул в цепочку ватных облаков. Когда вагонетка взмыла в воздух, пилот потянул за ручку, что крепилась к короткому стальному прутику у него под ногами, и прежний вид состава стремительно начал изменяться. Из-под голого дна вагонетки распустилось два широких крыла, совсем не похожих на те, что у пресловутых самолётов. В отличие от них, эти представляли собой два равных деревянных каркаса, обтянутых кусками серой ткани, и имели довольно устрашающий вид. Каждый взмах крыла напрямую контролировался пилотом. Коротышке стоило надавить пяткой на педаль, и крылья приходили в движение. А с помощью рычага пилот без труда управлял транспортом, задавая ему нужное направление.
Том безотрывно наблюдал за пилотом и причудливой машиной, и всё чаще удивлялся красоте и необычности нового мира. Он бросил взгляд за борт летающего механического чудовища и обнаружил позади ещё три вагонетки с крыльями. Их наполняли первокурсники, с которыми юноше пришлось видеться прежде.
Сайману позже всех удалось оправиться от последствий внезапной вспышки. Юноша неторопливо открыл глаза и заметил, что состав оторвался от твердыни и сейчас покоряет просторы синевы.
—Мы летим?— спросил Сайман, высунув макушку за борт и в ужасе отпрянув обратно.
Широкое крыло махнуло перед его лицом и скрылось под основанием машины.
—Что это? Крыло? — продолжал тешиться своё любопытство юноша, не сводя глаз с очередного новшества.— Ух ты-ы-ы, никогда таких не видел.
—Это крылья дракона,— уточнил Ворчун.— Некогда они принадлежали двуглавому Зубокрылу, но со временем, как видишь, нашли себе другое, не менее разумное применение.
— Ты поразил дракона?— пребывая в крайнем удивлении, спросил Сайман.
Ранее он придерживался мнения, что драконы — это огромные, безжалостные чудовища, предпочитающие пугать наземных обывателей и разорять мирные поселения. И для того, чтобы усмирить дракона, воину следовало обладать не дюжей силой и смекалкой, чего явно недоставало коротышке.
—Я что, по-твоему, похож на героя?— продолжал ворчать вёкмунгер.— Единственное, что у представителей моего народа хорошо получается, это драпать и прятаться от драконов. Мы не сражаемся с тупоголовыми разорителями, привыкшими безнаказанно грабить деревни и пожирать всех, кто придётся им по вкусу. Помню времена, когда двуглавый Зубокрыл был частым гостем в наших окрестностях. Он не уделял внимания подобным мне, а мы старались не тревожить покой визитёра. Тот считался самым прожорливым драконом во всей округе. Те двух- и трёхглавые, что обитали по соседству с нами до его появления, не часто покушались на любителей пресловутых фраз, вроде " Помогите! Меня сейчас съест дракон!" Но этот оказался не из привередливых. Спустя пару лет Зубокрыл встретил старость, и в его меню нашли себе место и вёкмунгеры: маленькие, костлявые, никому ненужные, казалось бы, создания. Даааа... В последний год жизни драконий склероз окончательно замучил его, и бедный Зубокрыл совсем позабыл, кого можно есть, а кого нет. И чтобы покончить с болью прихворавшего создания, наш народ обратился к Великану Элмеру. В то время он был молод, полон сил и вечно странствовал в поисках очередных приключений, а потому расправиться со старым драконом посчитал подходящим для себя подвигом. В итоге страдания бедного крылатого создания прекратились, но победа над Зубокрылом обошлась Великану стоимостью руки. Ему повезло, что вёкмунгеры приходятся самыми искусными изобретатели и кузнецами в обоих мирах, а потому, в знак нашей бескрайней благодарности, старейшина выковал защитнику металлическую руку. Что же до двуглавого обжоры, на этом мы с ним не распрощались. Не смотря на то, что драконы посвящают всю свою жизнь воровству драгоценностей, сами по себе они представляют собой не меньшее богатство. Их шкура, зубы и крылья гораздо быстрее окупают себя, чем то золото и блестящие камни, что драконы успевают награбить.
—Но это же варварство!— возмущённо заявила Бриджит, выслушав историю Ворчуна.
—А, по-твоему, безнаказанно проглатывать ни в чём неповинных существ и грабить нажитые кровью богатства не меньшее воровство?!— рассвирепел вёкмунгер, встретив сопротивление с задних мест.
Ответа не последовало. Бриджит решила, что прозвище “Ворчун” коротышка получил не случайно, и посчитала верным прервать беседу. Слово перешло к Сайману и Тодду.
—Тодд,— обратился юноша к собеседнику,— скажи, а прежде чем миновать временной спад и попасть в этот Мир Стихий, обязательно проходить все возможные стихийные напасти, вроде урагана, дождя и стену огня, что повстречались нам ранее?
— Не обязательно,— отвечал Тодд,— но в последующие три года подобное станет для вас верным безопасным способом. Видишь ли, чтобы попасть в этот мир, укротителю необходимо воспользоваться помощью той стихии, которой он служит. Каждый из нас принадлежит к одной из четырёх сил, и для того, чтобы приостановить связь с Миром Яви, вам требуется воссоединиться со своей стихией. Скорому перемещению обучают студентов старших курсов.
—Но как мы узнаем то, к какой стихии принадлежим?— разделил Том с ребятами тему разговора.
Ответ на этот вопрос Тодд решил показать на собственном примере.
Резким движением правой руки он потянул на себя рукав и оголил левую.
—Это— метка Стихии,— объяснял Тодд, указывая на крохотный символ, изображённый у него на руке.— В мире Яви люди привыкли называть подобное "родимым пятном" или шрамом. Она отличает нас, укротителей, от представителей их реальности. Если хорошенько приглядитесь, то обнаружите метку Стихии и у себя.
Символ на руке Тодда был знаком Тому. Такой же иероглиф нашёл себе место на правой кисти юноши. Его староста приметил ещё при первой встрече со своим подопечным, а потому решил лишний раз не отвлекаться на проверку билета. Сайман, Скотт и Бриджит так же смекнули, о каких родимых пятнах идёт речь. У каждого с рождения имелись похожие символы, но все они отличались друг от друга.
—У меня тоже есть метка,— заметил Сайман, оголив правое плечо.
Тодд утвердительно кивнул головой.
—Это— метка Воды,— ответил староста, приглядевшись к иероглифу.— У каждого, кто принадлежит к данной стихии, на шее имеются жабры.
Тодд нацелил указательный палец на образования, что располагались на шее Саймана.
—Жабры? — в изумлении воскликнул Сайман.— Но я думал, что это шрамы.
Юноша приложил ладони к образованиям и тщательно ощупал их.
Очерёдь дошла до Скотта. Он расстегнул две верхние пуговицы рубашки и принялся разглядывать метку, что теснилась на его худой груди.
—Метка Воздуха,— объяснил Тодд.— Как правило, из представителей этой стихии получаются самые мудрые укротители. Думаю, что твои мама с папой ранее подтверждали мои слова сказками?
Скотт кивнул в знак согласия.
Наконец очередь дошла и до Бриджит.
— А где твоя метка?— спросил Тодд, заметив волнение с её стороны.
—Оооона на шее,— протянула Бриджит, поправляя волосы,— но я не стану её показывать. Она слишком уродлива, чтобы выставлять её напоказ.
Тодд пожал плечами и сделал невозмутимое лицо.
—Что ж, этого и не понадобится. Мне хватило одного взгляда, чтобы решить, к какой стихии ты относишься. Внешний облик свидетельствует о том, что твоей стихией приходится Земля,— без труда определил юноша.— Не думаю, что стоит переживать из-за своей неповторимости…
Тодд ещё не успел закончить, но хриплый противный голос вёкмунгера прервал его.
—Мы прилетели,— сообщил коротышка, завидев впереди знакомые холмы.
—Отлично!— воскликнул Тодд и, разведя руками в противоположные стороны, торжественно произнёс,— Представляю вашему вниманию Академию Укрощения Стихий!
Первокурсники торопливо прильнули к бортам вагонетки. Состав уверенно пробирался сквозь толщи облаков, а потому ничего, кроме зелёной горы, усеянной десятками тысяч молодых и хромых деревьев, разглядеть не представлялось возможным. Но чем ближе состав подступал к Академии, тем стремительнее рассеивалась бледнота, и в скором времени на вершине горы появилось пять разновеликих башен, каждая из которых отличалась от остальных своими формами и чертами. Четыре из них попарно располагались на равных расстояниях друг от друга. Их мирИли длинные каменные стены, образуя на местности квадрат. Пятая же, самая высокая, вырастала из середины мнимой фигуры.
Первой взгляды ребят встретили стройную башню, выполненную из великого числа статуй, каждая из которых служила ей чем-то вроде редкого кирпича. Их внешний облик отличался далеко не самым приятным видом и тяготил, по большей части, к уродцам с рогами, острыми клыками и длинными хвостами, из чьих открытых пастей струились огненные реки и поднимались чёрные массы дыма. Чудовища усеивали башню от основания и тянулись своими когтистыми лапами к крыше, которая приходилась огромным факелом, извергающим огонь и днём и ночью.
По правую сторону от неё располагалась самая широкая башня, похожая на толстое, многовековое дерево. Оно цвело круглый год— и жарким летом и холодной зимой. Ствол возвышенности переплетали толстые могучие корни и ветви. Первые тонули в мягкой почве и обрекали себя на вечность в темноте, а вторые тянулись к синеве и удерживали богатую зеленью крону. Многие корни представляли собой гигантские лестницы и тропы. Они позволяли обывателям подняться к макушке возвышенности или, напротив, опуститься к её основанию. От дерева тянулся один самый толстый, видный корень. Он простирался вдоль стены, опирался об уродцев стройной башни и тонул в утробе её факела. Корень был обречён на вечную жизнь. Он питал собой огонь башни и не позволял ему потухнуть.
Вечноцветущую башню окружало широкое водяное кольцо. Оно питало корни древа и сообщалось с водопадом, что сползал с острой вершины третьей возвышенности. Башня была выложена из массивных острых камней, обтянутых разноцветными водорослями, и широких кораллов. У её основания рядом друг с другом теснились десятки фонтанов, выполненных в виде могучих титанов с трезубцами в руках. С крыши башни тянулся водопад. Он разделялся на два коротких канала, первый из которых спешил к дереву, а второй к четвёртой башне. Та имела самый докучный вид и полностью была выложена из серого кирпича. К её основанию примыкало два потока: первый, от башни с водопадом, а второй, от той, что представляла собой череду уродливых статуй. По одному каналу к четвёртой подступала вода, а по другому лава. Внутри серой башни они впадали в общее жерло, из которого после смешения противоположней поднимались клубы пара. Бледные массы делились на три равных потока и спешили к остальным трём башням. Первый поток, что настигал возвышенность с факелом на крыше, наравне с вечным корнем питал огонь. Второй, что настигал дерево, согревал его крону и наполнял чистотой каждый листик. А третий поток, что встречал последнюю башню, остывал и превращался в воду, тем самым не позволяя водопаду иссохнуть. Все четыре башни сообщались друг с другом и существовали благодаря их единству.
Пятая, что нашла себе место внутри мнимого квадрата, приходилась смешением особенностей предыдущих возвышенностей. В её основании лежали острые морские камни. Толстые корни и длинные зелёные лианы, охваченные пламенем, сползали по их поверхности и исчезали под водной толщей, окружавшей основание со всех сторон. Башня тянулась к небу, а её завершением приходилось одно широкое облако.
Помимо представленных возвышенностей от взора наблюдателей не улизнули дома с причудливыми формами и крышами, а также извилистая тропа, выложенная из жёлтого кирпича.
—Что это за дорога?— проявил интерес Том, указывая пальцем на десятки караванов, шествующих вдоль извилистой.
—Это, “Торговый путь”,— ответил Тодд.— На нём вы можете встретить торговцев из самых далёких краёв, но не раньше того, как начнёте учиться на третьем курсе. Тем, кто проходит обучение на первом и втором, покидать пределы академии строго запрещено.
Сайман важным взглядом окинул макушки башен и причудливые крыши крохотных домов.
— Значит, это и есть та самая Академия Укрощения Стихий?— спросила юноша.
— А ты наблюдательнее, чем кажешься,— заметил Тодд, иронично улыбаясь.— Те четыре башни, что располагаются на стыках стен, предназначены строго для укротителей, принадлежащих к одной стихии. Башня Земли, та, что в виде древа, открыта строго для тех, кто с рождения носит соответствующую метку. То же самое касается остальных укротителей.
— Та башня, с крыши которой струится водопад, предназначена для укротителей стихии Воды. Красная башня для тех, чей знак Огонь, а последняя, из жерла которой поднимается пар, для укротителей стихии Ветра,— без капли сомнения ответил Скотт.
—А ты догадлив,— добавил Тодд.
—Не думаю. Просто мои мама и папа рассказывали мне об этом ранее.
—В таком случае твои родители оказались, как всегда правы,— поддержал Тодд, после чего его внимание привлёк Том.
— А что на счёт той, самой высокой башни?— спросил юноша, нацелив указательный палец на возвышенность.
— Её называют Башня Единства. Она символизирует единство сил. Её владения открыты для каждого укротителя, и в ней вы будете обучаться общим дисциплинам. В остальных же четырёх, для определённой группы укротителей предусмотрены особые программы обучения.
Отвечать на вопросы первокурсников пришлось Тодду по душе, и он бы с редким удовольствием усмирил их любопытство, если бы его не прервало вмешательство пилота.
—Ну, хватит болтать! Приготовьтесь к посадке,— предупредил коротышка, которому определённо наскучила череда вопросов и ответов.
Он усиленно потянул на себя упрямый рычаг. Взмахи крыльев начали становиться короче, и вагонетка принялась бодро снижаться к твердыне. В скором времени она присела на площадку у невыдающегося холма, от которого тянулась узкая тропа к воротам академии.
—Прилетели,— пробубнил пилот, когда колёса состава коснулись земли, и двери вагонетки распахнулись.
—Спасибо, Ворчун,— поблагодарил Тодд пилота и вернулся к своим попутчикам.— Вот мы и на месте. Отстёгивайте ремни. Больше они вам не понадобятся.
Когда пассажиры собрали свои вещи и покинули состав, на площадку приземлилось ещё две вагонетки с первокурсниками. Первыми из них вышли двое третьекурсников: девушка с длинными жёлтыми волосами, облачённая в зелёную мантию и круглолицый юноша с неё ростом, одетый в жёлтую. Вслед за ними последовали и первокурсники.
—Привет Одри, здравствуй МАрлон,— поприветствовал Тодд знакомые лица, направляясь к ним на встречу со своими попутчиками.
Не смотря на то, что Одри и Марлон принадлежали к разным стихиям, они приходились друг другу братом и сестрой. Их родственная связь считалась большой редкостью при том, что юноша носил метку Воздуха, а его сестра, приходилась укротителем Земли. О них неустанно твердили "брат и сестра—не разлей вода", а они, в свою очередь, подтверждали слова своим крепким родственным союзом. С Тоддом же ребята познакомились в академии ещё на первом курсе, и, пожалуй, он приходился одним из тех, на чей счёт их мнение крайне расходилось.
—Да прибудет с тобой сила стихий, Тодд,— ответил взаимностью Марлон, помахав приближающемуся рукой.
—Да, да, конечно. С ним она обязательно прибудет,— иронично заметила Одри.— Надеюсь, в этом году от него будет меньше выходок. Верно Тодд?
Но юноша ничего не ответил на вопрос ворчуньи, так как наивно полагал, что подобные упрёки и замечания прекрасного пола приходились одним из способов обратить его внимание на себя.
—Я смотрю, Эйвил на тебя изрядно разозлился,— поделился своими наблюдениями Марлон, потирая рукава мантии.— Мисс Стрич крайне недовольна его халатностью, а потому роль старосты остаётся для него под большим вопросом.
—Кстати, а где он?— спросил Тодд, не отыскав в округе последней группы первокурсников.
—Их группа прибыла первой и ожидает нас у главных ворот. С минуты на минуту явится профессор Стрич, так что, думаю, нам стоит поторопиться и, в особенности тебе, Тодд,— предупредила Одри юношей.
—В таком случае не станем задерживаться,— согласился Тодд и обернулся к первокурсникам, чтобы подать команду.— Внимание первокурсники! Следуйте за нами и не отставайте. В противном случае…
—Да, да, нам всё известно,— послышался чей-то уставший голос из толпы собравшихся.
—Отлично. Раз всё и без моей помощи ясно, не станем более задерживаться,— закончил Тодд и поспешил присоединиться к остальным третьекурсникам, что на десяток шагов от него ушли вперёд.
Первокурсники не отставали. Как только группы удалились от посадочной площадки, крылья вагонеток пришли в движение, составы оторвались от земли и тот час устремились в синеву.
Конец тропы, ведущей к воротам академии, не заставил себя долго ждать. Он ознаменовался высокими ставнями, рядом с которыми томилась группа первокурсников, возглавляемая Эйвилом. Профессор Стрич ещё не успела почтить своим вниманием собравшихся, что подбодрило приближающихся и заставило прибавить шаг. Обогнув холм, Тодд, Одри, Марлон и первокурсники в скором времени присоединились к первым визитёрам. Стоило им объявиться у стен академии, как небо пронзил острый, громкий крик. Среди бледных небесных толщей сверкнул охваченный пламенем силуэт, похожий на птичий, и крылатое создание стремительно пошло на снижение.
—Что это?— спросил Том, от удивления разинув рот.— Дракон?
—Нет, для дракона он слишком криклив,— усмехнулся Тодд.— Это феникс мисс Стрич. Как и его собратья, он служит укротителю Огня, а именно, доставляет своего хозяина, куда тому вздумается. Эти существа рождаются в чреве факела, что возвышается над Башней Огня, и там же находится их место обитания.
—Ты имеешь в виду из факела той “красной” башни?— уточнил Том, указывая пальцем в верном направлении.
—Да,— кивнул Тодд,— но отныне знай, что это—Башня Огня. Кстати фениксы довольно горделивые и привередливые создания. Скажем, если ты покажешься одному из них грубым, то рискуешь получить щедрую порцию огня. Именно так поступил со мной феникс в день нашего первого знакомства. Поверь это очень неприятно, особенно, твоим волосам.
—Выходит, что и у тебя есть такой же... феникс?— поспешил уточнить Сайман.
—Ну-у-у, мой, скажем, помоложе. Ему ровно столько же, сколько и мне лет. Дело в том, что продолжительность существования феникса соизмерима с жизнью укротителя, которому он служит. Когда же его хозяин покидает Мир Стихии или, как говорят в мире Яви— умирает, феникс перерождается, и ожидает появления очередного хозяина, томясь на вершите Башни Огня.
—Здорова,— в изумлении произнёс Сайман.— Получается, что и у меня есть собственный феникс?
Тодд отрицательно покачал головой.
—Нет, укротителю воды огнедышащего крикуна заменяет летающий скат. Они менее привередливы, чем фениксы и более дружелюбны. Однако это ещё не означает, что приручить его тебе удастся с первого дня полётов. К каждому их крылатых нужен свой подход,— закончил Тодд, как только охваченное огнём создание приземлилось возле ворот.
На спине феникса располагалось роскошное седло. Мисс Стрич выпустила из рук поводья и шагнула на широкое крыло пернатого. С момента первой встречи, лицо женщины ничуть не изменилось. Оно имело строгий и хмурый вид, достойный самого придирчивого и привередливого профессора. То же самое смело утверждали очевидцы и в отношении к её фениксу. Существо гордым и важным взглядом почтило каждого присутствующего, после чего медленно прижалось грудью к земле и опустило голову. Мисс Стрич не спеша спустилась на твердь, поклонилась фениксу и произвела пару простых движений рукой в воздухе. Том решил, что эти не затейливые жесты приходились своего рода приказом, и оказался прав. Спустя пару взмахов профессора, феникс уверенно поднялся на лапы, поклонился хозяйке, оторвался от земли и взял курс на Башню Огня. Когда же существо настигло вершину возвышенности, оно кануло в устье факела и, под торжественный всплеск пламени, скрылось из виду. Наблюдая за коротким исчезновением, первокурсники совсем выпустили из вида про профессора. Они стояли, раскрыв рты от удивления, и заворожено скользили взглядами по языкам пламени, ожидая увидеть продолжения. Но мисс Стрич преподавала в академии не первый год, а потому знала, как заставить зевак обратить на себя внимание. Женщина махнула правой рукой по направлению к первокурсникам, и в округе послышалось клацанье захлопывающихся ртов.
—Насмотрелись?— невозмутимо спросила она, обращаясь к любопытным.— Хм, уверяю, вы здесь ещё и не такое увидите.
Она бросила на третьекурсников требовательный взгляд и лёгким наклоном головы указала на первокурсников.
— Старосты, соберите свои группы и займите места у ворот,— отдала приказ профессор.
Слова мисс Стрич обладали поистине великой силой. Не успела она и моргнуть, как четыре группы первокурсников во главе будущих старост выстроились напротив ворот. Наглядно убедившись в выполнении своих требований, женщина вышла вперёд строя и командным тоном произнесла: "Открыть ворота!"
После её слов раздался звонкий металлический стук крутящихся шестерён. Механизм пришёл в действие, позади ворот послышался рёв натянувшихся канатов, деревянные ставни тронулись с места и лениво принялись открывать путь посетителям. Скоро ворота распахнулись, и академия встретила своих гостей.
***
Незнакомцу в фиолетовой мантии в очередной раз удалось ускользнуть из крепких объятий надвигающейся смерти. После последней встречи с хвостатыми обывателями его здоровье значительно улучшилось. Теснившаяся на груди рана перестала будоражить сознание незнакомца. Её края покрылись крупными, жёсткими рубцами, чьих усилий было достаточно, чтобы сдерживали беспорядочные выплески крови.
За время своего долгого пути гостю не раз пришлось обделить себя привалом. Он совсем позабыл про сон, пищу, отдых и всё продолжал бежать и бежать в известном только ему направлении. На протяжении последних дней погони преследователю не редко удавалось настигнуть его врасплох. Он следовал за ним по пятам, загонял в тупик, лишал всякой возможности к отступлению и продолжал вести погоню всякий раз, когда тому удавалось скрыться. Способность незнакомца в фиолетовой мантии, оказываться на шаг впереди своих неприятелей, оставляла ему лазейку и спасала от назойливого преследователя. Ни усталость, ни голод, ни рана не могли его остановить и заставить сдаться. Их присутствие приходилось бессильным перед желанием скорой мести своего хозяина. Будучи волей случая не сражённым от рук неприятеля, он прошёл сотни миль, проплыл десяток рек, и его старания оказалось не напрасными. Величественные горы, непроходимые леса, глубокие реки... Он выдержал все испытания, и теперь ему оставалось одно: улизнуть от глаз и кинжала врага, что неотступно продолжает преследовать его в лабиринте канализации, среди сотен молчаливых тоннелей и тысяч люков.
Незнакомец заметно прибавил в шаге. Он перестал останавливаться. Рана более его не беспокоила, а последние вести о преследователе в белой мантии бесследно растворились в пучине водопада. Чего ещё оставалось ему желать после трёх дней погони? Отдыха, сна, еды? Отнюдь нет. Он не относился к числу тех счастливчиков, которые довольствовались бы малым после черёд испытаний и опасностей. Не для этого он оказался здесь в столь незавидном положении в сырой, мрачной канализации, среди тысяч алчных и голодных глаз, чьи хозяева так и норовят разобраться с гостем. Не ради геройства он пробрался на верхние уровни канализации всю ночь, на каждом шагу подвергая себя очередной опасности. Существа с острыми, как клинки, носами и длинными, как хлысты, хвостами приходились самыми безобидными из того числа обитателей, что могли повстречаться ему в подобном месте. Пришелец в фиолетовой мантии знал, что его визиту здесь рады только те, для кого не составит труда расправиться с ним. А желающих поступить подобным образом, было не мало. По этой причине незнакомец продвигался быстро, но бесшумно и крайне осторожно. Он часто оглядывался по сторонам, оборачивался назад, заслышав незнакомый звук. Прежде чем кануть в один из последующих тоннелей, пришелец выбирал самый молчаливый. Крайняя внимательность и осторожность помогли ему подняться к верхним уровням подземной вязи. Скоро его холодное полумёртвое тело согревали мириады лучей, чей визит не заканчивался встречей с твердью или решётками. Незнакомец отпрянул в тень и притаился. Он сторонился освещённых мест, так как те выдавали его присутствие, и не ступал по затопленным дорогам, так как каждый его шлепок сапога по водной глади мог привлечь чужое внимание. Незнакомец скользил вдоль скользких стен, подобно аспиду, временами останавливаясь и прислушиваясь к тому, что происходит на поверхности. Сегодняшним утром он слышал детские голоса. Впоследствии их заглушил ядовитый птичий крик. Нечто прильнуло к тверди и вонзило свои когти в землю. Их скрип незнакомец слышал так же отчётливо, как и строгий, повелевающий голос прибывшей особы. Он заставил все остальные голоса умолкнуть. Женщина распорядился присутствующим следовать за ней, и земля впала в лихорадку под натиском сотен шагов. Последовал протяжный скрип открывающихся ворот. Они заглушили шум шагов и скоро захлопнулись за шествующими. Наступила тишина. Никто не заметил присутствия гостя. Пришелец осмотрелся по сторонам и продолжил свой путь.
Дело оставалось за малым. Чтобы добраться до убежища, незнакомцу требовалось незаметно проскользнуть через пару близлежащих тоннелей. На преодоление прошлой половины пути ему пришлось пожертвовать ночью. Вторая часть же была ничтожна по сравнению с пройденной, но считалась куда опаснее. До незнакомца стали всё чаще доноситься чьи-то голоса и шлёпанье частых шагов. Когда они усиливались, пришелец торопливо отступал назад и выжидал подходящее время. Когда же голоса слабели, а топот сапогов уступал место тишине, преследуемый покидал свою “нору” и возвращался к прежнему курсу. Так ему удавалось не выдавать своего присутствия на протяжении последних суток, но за свою осторожность, незнакомцу в фиолетовой мантии приходилось идти на соответствующие жертвы. Встрече следовало состояться сегодняшним вечером, и излишнее промедление могло нарушить прошлую договорённость. Ко времени коронации ночного светила, пришелец перестал придавать должное внимание безопасности, и вместо того, чтобы осторожно продвигаться к убежищу, перешёл на ускоренный шаг. Шлёпанье чужих шагов привлекло внимание местных обитателей. Они высунули свои острые носы из земляных убежищ и принюхались к запаху гостя. При виде алых образований на теле преследуемого, большинство ушастых и хвостатых, клыкастых и зубастых местных обывателей бросилось бы за ним в погоню. Но один животный инстинкт не позволял им тронуться с места. Обитатели чувствовали его всем своим нутром. Он затыкал им нос, хватал их за лапы и заставлял поджать хвост. Страх перед пришельцем напрочь отбивал у хищников всякую охоту, и вынуждал трепетать напуганных при виде гостя. Но не все, кому довелось сейчас наблюдать или слышать шествие незнакомца, разделяли общий трепет. Скорый шаг визитёра в фиолетовой мантии выдал присутствие своего хозяина и позволил преследователям выйти на его след. Двое стражников, облачённые в тяжёлые сверкающие обузы скоро обнаружили постороннее присутствие смутьяна. Их худые лица скрывали глубокие капюшоны, расписанные замысловатыми знаками, с плеч сползали широкие плащи, а у бедра в ножнах томились клинки и ожидали алого заката. Стражники оголили сухие лезвия и бросились навстречу источнику беспокойства. В отличие от преследователей, пришелец ожидал погони, как и скорого её конца. Он наперёд знал, что шаги выдадут его присутствие, а потому вмешательство стражи не пришлось для гостя неожиданностью.
Заслышав шум приближающихся неприятелей, незнакомец остановился. Он опустил руки вдоль бёдер и перестал подавать даже пресловутые признаки жизни. Внезапно из правого рукава одеяния показалась голова, но не обычная, а кукольная. Улыбка на её бледном цвета скорлупы лице источала отнюдь не радость, а крайние недовольство и гнев. Её подбородок и щёки были запятнаны алыми сгустками, которые пришельцу прежде не удалось сдержать. На макушке куклы гнездился шутовской колпак, который успел пропитаться кровью пришельца. Вслед за головой показались руки. Их гладкие ладони связывали чёрные нити так же, как и в случае с ногами и головой деревянного изделия. Кукла плюхнулась на плиты, покрытые зелёной толщей, но, вместо того, чтобы остаться в естественном ей положении, опёрлась о мякоть и уверенно поднялась на ноги. Нити, что приковывали её к незнакомцу, отпустили узника и спрятались под рукавом. Пришелец повернулся к кукле и что-то прошептал на известном ему языке. Деревянное изделие поняло его и в знак согласия кивнуло головой. Но этом их разговор закончился. Гость не намеревался больше ждать и вернулся к прежнему курсу, а кукла схватила колпак с макушки и бросилась в обратном направлении, усердно размахивая головным убором. Звон бубенчиков привлёк внимание стражников, чем и воспользовался пришелец. В то время как двое преследовали ни в чём не повинную куклу, хитрец успел миновать не один тоннель и скоро оказался вне их досягаемости. Как и предполагалось, погоня завершилась, так и не успев начаться.
В следующий раз причиной остановки гостя послужила стена, что преграждала ему путь, и, по мнению заплутавших приходилась тупиком. Но хозяин дома знал, что мнимое препятствие было той самой дверью, что отделяет его от места встречи. Он вынул из-под мантии ключ, напоминающий формой пирамиду фиолетового цвета, и совместил его грань с углублением. Пришелец повернул фигуру четыре раза вокруг своей оси. После каждого оборота пирамида меняла свой привычный фиолетовый цвет, а на гранях вспыхивали запутанные знаки. Стоило незнакомцу закончить четвёртый оборот, как промеж кирпичей пробился яркий свет. В последствие он рассеялся, и кирпичная дверь уступила дорогу хозяину убежища. Пришелец канул из темноты в темноту, и его трёхдневный путь нашёл свой конец.
Здесь незнакомца ждала безопасность. Убежище тщательно было спрятано в утробе подземного мира, а большинство тех, кому когда-то доводилось знать о его существовании, давно лишились своих языков или нашли спокойствие в объятьях вечности. Свет солнца не проникал в помещение. Прошлые постояльцы отказались от его назойливого внимания, так как твёрдо верили в то, что тёмные дела стоит затевать в мрачных местах подобных этому. В таком случае, не стоит беспокоиться, что кто-то посторонний разоблачит смутьянов и раскроет их коварство. В отличие от назойливого и болтливого света, тьма скромно хранит лица всё услышанное здесь, под землёй.
Вслед за незнакомцем в убежище канул чей-то нос. Он принадлежал кому-то невыдающегося роста, втрое ниже самого хозяина, что вошёл первым. Существо следовало за пришельцем в фиолетовой мантии со вчерашней ночи, хотя прежде незнакомец предпочитал путешествовать в одиночку. Оно преданно выполняло любое поручение пришельца и успело его не раз порадовать проделанной работой. Хозяину убежища не требовалось что-то говорить своему подчинённому, прежде чем тот поймёт и сделает то, что от него требуется. Существо и так знало наперёд о замыслах пришельца и беспрекословно выполняло их. Сейчас оно незаметно следовало вдоль стен помещения, проверяя, нет ли здесь слежки. Кто знает, возможно, тайное убежище уже перестало быть таковым.
Подземное пристанище делилось на несколько комнат, первая половина которых в корне разнилась со второй. Раньше они приходились личными покоями представителей тайной общины. Здесь было суше и уютнее, чем в остальных. На шершавых полах стояли худые кровати, середины занимали голые столы, на которых и с лучших времён не чем было поживиться. Стены украшали символы, иероглифы и прочая роспись сомнительного происхождения. Вторая же половина комнат представляла собой помещения, предназначенные для алхимических, колдовских и ритуальных деяний. Первые наводняли крохотные столы с богатым набором хрупких приспособлений, сосудов и запылившихся книг, испачканных отпечатками пальцев неумёх. Стены вторых сдерживали разнообразие несуразных изделий, магических шаров, звериных шкур и прочей чернотой. В третьих же комнатах покоились воспоминания прошлых деяний. Они находили себя в хрупких черепах невинных, в ржавых кинжалах, успевших встретить не один алый закат, и в одеяниях нечестивых, чьи языки замолчали прежде, чем их хозяева предстали перед последним судом. Единственное, что сближало и роднило доли убежища, приходилась беспросветная темнота, что гниёт здесь и по сей день.
Существо, что последовало за незнакомцем в убежище, обнюхало остальные комнаты и вернулось к своему хозяину. Оно выставило лапы перед собой и покорно поклонилось. В крохотных ладонях хвостатого лежала знакомая кукла, облачённая в наряд шута. Пришелец выкинул руку перед собой и десяток нитей устремился к марионетке. Их концы вонзились в конечности куклы, после чего нити скрылись под толстым рукавом, забрав с собой шута. Существо молчаливо поклонилось хозяину и нацелило коготь указательного пальца в темноту. Пришелец молча двинулся в указанном направлении. В одной из дальних комнат он обнаружил постороннее присутствие. Его догадки подтверждал тусклый свет, чья крона мягко ложилась на серые стены.
Очутившись у порога помещения, незнакомец встретил знакомый силуэт. Им приходился старик высокого роста, с короткой седой бородой, чей облик и лицо скрывала красная мантия. От его правой руки исходило слабое свечение, похожее на сгусток пламени, исходящий из ладони. Гость не намеревался показывать своего лица, так как знал хозяина, а тот, в свою очередь, не нуждался в помощи своих глаз. Он неподвижно стоял спиной к выходу и ожидал скорого визита того, кто вынудил его вернуться к седым временам, вновь рискнуть спуститься в старые катакомбы и встретиться с ним в этот час. Пришелец вошёл в комнату и бесшумно направился к гостю. Его шаги напомнили старику поступь своего знакомого и развеяли лишние сомнения.
—Это ты, тёмный брат...— проскрипел голос старик, что продолжал стоять спиной пришельцу.— Так значит, меня не мучили бредни, когда я получил послание от тебя.
—Здравс-с-твуйте, профес-с-сор,— зашипел пришелец, заслышав знакомый голос.
Он шёл медленно, крадучись, как змея, которая собирается напасть на жертву.
—Ис-с-кренне рад вас-с видеть. Уверен, что и мои марионетки пребывают не в меньшем вос-с-торге.
Старик повернулся к шипящему бородой и поджал концы пальцев правой руки к ладони, чтобы ослабить свечение. Его взгляд упал на бледную маску пришедшего, погрязшую в алых пятнах. Он коротко поклонился пришельцу в знак приветствия и молча отступил шаг вперёд. Пришелец развёл руки в стороны и ответил гостю взаимностью. Из-под мантии незнакомца в фиолетовой мантии показались десятки марионеток. Каждая верёвочка была привязана к пальцу незнакомца в маске и передавала его движения кукле. Таким образом, чтобы незнакомец не предпринял, куклы повторяли за ним любое движение. Подобно дирижёру, он перебирал тонкими пальцами, размахивал руками в воздухе, а его оркестр преданно выполняли каждую прихоть.
Скоро пришелец в маске обнаружил визит знакомой боли. Приближаясь к профессору, он оступился на ровном месте и ударил коленом в землю. Из некогда зарубцевавшейся раны стали пробиваться струйки крови. Пришелец прижал правую ладонь к груди и грубо надавил на рану, чтобы избежать очередных потерь. Куклы на теле пришельца в маске лихорадочно задрожали. Их платья, одежды и костюмы пропитались алым цветом, лица налились печалью, болью и страданиями. Они заботливо обняли раненого своими крохотными ладонями и прижались к нему своими телами. Старик в красной мантии упал на колени рядом с пришельцем и бросил взгляд на рану.
—Ты ранен, тёмный брат. Позволь мне помочь тебе...— предложил гость свою помощь, но тут же встретил сопротивление.
—Нет!— отказался пришелец в маске и оттолкнул от себя профессора.— Ты им не поможешь. Никто им не поможет!
Незнакомец бережно взял одну из кукол и поднёс к маске так, чтобы смог отчётливо видеть её страдания. Он обнаружил на платье марионетки алые пятна. Её лицо исказилось от боли, глаза налились воском, а тельце не переставало биться в лихорадке.
—Ооо, нет! Она, она ведь ещё так юна...— нечеловеческим голосом кричал пришелец в маске.— Я слышу, я слышу, как стучат их сердца! Я чувствую, я чувствую, как их души кричат! Как же им больно! Дети, мои бедные, несчастные дети... Он посмел обидеть моих детей... Что они ему сделали? За что он так поступил с моими детьми? Их лица иссушила боль! Они, они умирают… и никто не в силах им помочь кроме меня...
Старик перевёл взгляд на куклу, что теснилась в ладони пришельца.
—Но кто это сделал, тёмный брат?— вмешался профессор в бред своего собеседника.
Незнакомец с отвращением посмотрел на старика и, не обмолвившись и словом, вернулся к своей утрате. Он прижал куклу к маске и коварно прошипел:
—Это с-cделали они, наши с-cтарые враги, профес-c-сор…
Старику в красной мантии не потребовалось подробностей, чтобы понять, кого имел в виду пришелец. Он поднялся с пола и, склонив голову, погрузился в пучину размышлений.
—Они посмели играть в моём спектакле, профес-с-сор, но забыли, кому отведена главная роль. Самозванцы рискнули примерить маски победителей и не знают, что скоро им придётся поплатиться за свою наглость. Слепцы… они и не ведают истины. Глупцы... они пытаются её изменить.
Незнакомец опёрся левой рукой о твердь и неуверенно встал на ноги. Куклы по–прежнему продолжали обнимать пришельца, будто старались усмирить страдания хозяина и ослабить свою боль. Казалось, что марионетки приходились десятками половинок незнакомца, его частью, а потому испытывали не меньшую боль. Но куда хуже было самому пришельцу от осознания того, что та же участь постигла и марионеток, его детей. Их крик о помощи... Он слышал его. Их боль... он чувствовал её... Их слёзы... он сдерживал их.
—Так значит, он жив...— задумчиво произнёс старик, вспомнив последнее послание.— Я знал, что он…
—Прекрати, лжец! Ты трус! Не смей!— кричал пришелец, не давая права слова гостю.— Не смей лгать в присутствии детей! В противном случае к моей коллекции добавится ещё один экспонат!
Незнакомец стремительно прильнул к старику, что его маска приблизилась к лицу гостя на расстояние не больше длины мизинца. Пришелец изнывал от гнева.
—Довольно лжи! Отныне сцена обойдётся и без твоей роли… Саирус поручил мне решить твою судьбу, что ставит вас в крайне неудобное положение, профес-с-сор. Твоя трусость... Где тот триумф, которого я и Саирус ожидали в конце спектакля? Как ты посмел изменить написанный нами сюжет? Почему моим детям приходится страдать из-за того, что кто когда-то побоялся пострадать за них? Почему?! Скажи мне…
Гнев пришельца не испугал старика. Он хранил спокойствие, но отдавал себе отчёт в том, что молчание, как и излишняя болтливость, могут обойтись ему самой высокой ценой.
—Ты винишь в поражении меня, и в то же время забываешь о том, кто на самом деле стал истиной причиной неудачи. Никто не ожидал появления этого выскочки. Вспомни, в начале партии на доске было расставлено восемь пешек, и ни ты, ни я и ни одна другая фигура не подозревали, что самой невзрачной и медленной из них суждено стать королём.
—Молчи!— вмешался пришелец.— Ты ничем не отличаешься от остальных трусов. Ты мог срубить эту пешку ещё в начале партии, но вместо положенного предпочёл фигуру подороже! Крайне не умно с твоей стороны, тёмный брат. Но отныне я игрок, а ты моя ладья, и мне решать, как тобой ходить. Ты, моя марионетка...
Старик хранил молчание и не осмеливался ничего возразить в ответ. Скоро атака незнакомца прекратилась.
—Сегодня я слышал голоса,— зашипел пришелец,— детские голоса...Хммм, чтобы это значило? Дай подумать… Лёгкие жертвы? Несомненно... Мне понадобятся новые куклы, иначе мне и моим марионеткам долго не протянуть… Но неужели это всё, о чём они хотят мне сказать? Нет, я чувствую, я вижу, я слышу… Они наведут нас на него… Ему не удастся долго прятаться в этих хрупких стенах… Голоса наведут нас на него…
От внезапной боли незнакомец в мантии припал к стене. Старик хотел помочь ему, но решил, что-то справится и без его вмешательства. Пришелец протянул своему гостю левую руку и показал ладонь, погрязшую в алых слоях высохшей крови.
—Как видишь, путешествие сюда сулило обернуться драмой,— продолжал пришелец, демонстрирую незначительную часть своих утрат,— Мне и моим детям нужна сила, могущественная, непобедимая, вечная сила... Начало уже положено, но эти подземные выродки ничего не стоят, а потому мне понадобится твоя помощь, профессор. Приведи же мне эти глупые и наивные лица…
—Нет,— возразил старик, приняв предложение пришельца за безумие,— это рискованно. Все, кто входит в преподавательский состав академии, всегда находятся на виду. Любое отклонение в моём поведении может вызвать излишнее внимание, что чревато лишними подозрениями и может выдать нас. Тебе потребуется кто-то...
—Кто-то менее заметный, менее подозрительный и более умный, чем ты, верно? Я ожидал, что первый ход будет не за тобой. Но ничего, на доске ещё много фигур...— прошипел пришелец и коротким движением руки подозвал свидетеля из тёмного угла.
Существо устроилось вблизи пришельца в маске таким образом, что старик в красной мантии мог отчётливо видеть его лицо с зубастой пастью при тусклом свете.
—Его? Ты и в правду думаешь, что он приведёт тебя к нему?— засомневался старик, указывая пальцем в сторону существа.
—У этой фигуры куда больше шансов добраться до короля, прежде чем это сделает такая пешка, как ты. Спектакль мой, здесь я раздаю роли. Сыграй же ты свою достойно. К тому же он уже успел оказать мне помощь, чего не скажешь о тебе.
—Но после того как ты вернёшь себе свои силы… Что дальше? Неужели Саирус намерен вернуться и продолжить описки желаемого?— спросил старик и пристально посмотрел в два чёрных отверстия маски.— Последняя ошибка стоила ему слишком дорого…
—Саирус жив… Скоро он пленит стихии, и подчинит себе Мироздание. Но пока Великий слаб и ему нужны жертвы, жертвы достойные вернуть силу. Он ожидает от нас силу Властелинов.
—Но, тёмный брат, как ты помнишь, сила Властелина Огня не даровала ему ожидаемого могущества. Скажу больше, завладев ей, он оказался немощен перед вмешательством случайного выскочки, имя которого нам не известно и по сей день. Это наводит меня на не лестные мысли по поводу твоих дальнейших намерений. Чтобы подчинить себе Мироздание, Саирусу требуется сила тех, кто его создал. Но и ты, и я, и любой другой пленитель ничтожно слабы перед четырьмя Богами. Они бессмертны, потому как их сила вечна и она основа жизни.
—Каждое ваше возражение, профес-с-сор, всё чаще заставляет меня усомниться в ваших способностях. Простому смертному не суждено победить Бога. И Саирусу понадобится не менее могущественная сила, чем та, которой они располагают, чтобы осуществить задуманное.
—В таком случае, что он намерен предпринять? Мы выяснили, что сила Властелина Огня, как, впрочем, и остальных трёх Властелинов, не позволит ему победить Богов и подчинить себе Мироздание. Как известно, создатели нарекли Властелинами четырёх укротителей, принадлежащих к разным стихиям, и даровали им силу, не уступающую собственному могуществу. Ранее, убив Властелина Огня, нам довелось заполучить одну из них, но Саирусу и её оказалось не достаточно, чтобы осуществить задуманное. Выходит, он узнал, в чём наш просчёт?
— Всё верно, профес-с-сор. Как мы и предполагали, каждому из четырёх Властелинов Боги даровали силу сродни своей. Но Саирус не учёл одного: каждый Властелин обладает вверенным ему могуществом до той скорой поры, пока у него не родится наследник. И теперь, чтобы получить желаемое, нам следует найти всех наследников четырёх престолов и забрать себе причитающееся. Не удивительно, что Саирусу не составило труда убить Властелина Огня. В старике не осталось и капли жизни, не то, что силы.
Пришелец в маске хрипло рассмеялся. Его прерывистый смех часто сменял кашель, который страданием отдавался в груди. Но раненый перестал обращать внимание на боль.
—А теперь вернёмся к нашему общему делу. Как вы поняли, профессор, я здесь для того, чтобы отыскать нового Властелина Огня, попросту говоря, сопливого мальчишку. Уверен, он и не подозревает, какой располагает силой, а значит убить его не составит труда.
—Но откуда тебе известно, что Властелин прячется здесь?— спросил старик.
— Вы недооцениваете наших шпионов, профессор. За последние годы они поведали мне многое, чего нельзя утверждать в отношении вас. Из последних источников стало известно, что принц, а он же и некоронованный Властелин Огня, скрывается здесь со дня разлуки его отца с престолом. Орден Хранителей добрался до мальчишки раньше нас и укрыл его одном из самых безопасных мест, в Академии Укрощения Стихий. Уверен, что и сейчас некоторые представители из этой шайки верных псов продолжают охранять мальчишку, а потому нам стоит в первую очередь избавиться от них, а после и от выродка.
—А что если наши шпионы ошиблись?— возразил старик.— Что если Орден Хранителей намеренно ведёт нас в ложном направлении?
—Ошибки быть не может,— отрезал пришелец в маске.— Они прячут Властелина Огня здесь под вашим носом на протяжении десятка лет, профессор. И если уж чьи слова у меня и вызывают сомнения, так это ваши.
—Хорошо,— согласился старик,— допустим, что их наблюдения верны. Но, скажи, почему даже после поражения Саируса они продолжают скрывать Властелина?
—Потому что представители Ордена Хранителей свято убеждены в том, что предатели всё ещё находятся во владениях Властелина. Они будут продолжать скрывать юнца в Академии до того времени, пока не искоренят нашу разведку в своём тылу.
Старик поднёс ладонь к лицу и забарабанил пальцами по губам.
— И как же, по-твоему, им удавалось так долго скрывать принца от посторонних глаз?— спросил он.
—Неизвестно,— коротко ответил пришелец, усердно прижимая ладонь к алым образованиям на груди.— Предполагаю, что дело не обошлось без вмешательства древних знаний, которые представителям Ордена Хранителей удаётся хранить в тайне и по сегодняшний день. Уверен, что когда нам удастся ответить на ваш вопрос, профессор, Властелину больше негде будет спрятаться. Но, перед тем как продолжить его поиски, мне и моим детям понадобится ваше участие в другом деле. У меня осталось не так много сил, чтобы позволить обойтись без посторонней помощи. Скорее приведите мне жертву и не медлите с выбором. Этим утром я слышал сладкие, наивные голоса… Уверен, что вам не составит труда, профессор, наполнить их пением нашу обитель…
Старик ничего не ответил на предложение пришельца. Он перестал барабанить пальцами по губам, утвердительно кивнул в знак согласия и немедленно направился к выходу, не обмолвившись напоследок с раненым и словом. Скоро в стенах убежища раздался знакомый хриплый кашель незнакомца в маске.
ГЛАВА 6.
Ворота, ведущие в Академию, лениво отпрянули в стороны и уступили дорогу юным визитёрам. Мисс Стрич демонстративно подала рукой сигнал старостам, и те сиеминутно последовали за ней, увлекая за собой первокурсников. Том, Скотт, Сайман и Бриджит не отставая следовали за Тоддом, что держался сбоку от остальных старост. Второкурсники Одри и Марлон шествовали со своими группами в середине строя, а Эйвил с остальными примыкал к левому боку толпы.
Очутившись по ту сторону стен Академии, Том услышал знакомый рёв натянувшейся пружины и писклявый скрип ставен. Ворота, отворившиеся парой десятков шагов ранее, скоро захлопнулись, стоило студентам оказаться внутри. Перед тем, как продолжить путь, профессор Стрич повернулась лицом к ребятам и почтила каждого своим строгим взглядом. Удостоверившись в полном присутствии подопечных, она взмахнула концом мантии и, повернувшись к любопытным спиной, скомандовала :" Все за мной." После она взяла курс на скопище невысоких одноэтажных кирпичных домиков с причудливыми коническими крышами, которые ранее доводилось наблюдать Тому и остальным первокурсникам с высоты драконьего полёта. Вы спросите, в чём находит себя необычность подобных крыш? Признаться, по большей части ничем, если не считать, что их внешний вид приходится редкой копией головных уборов постояльцев домов. Не исключено, что именно эти самые колпаки, возвышающиеся над макушками пройдох, и послужили источником вдохновения для архитекторов, решивших не ограничиваться приевшимися вариантами. Широкие и узкие, зелёные и красные, синие и жёлтые... Благодаря широкой коллекции головных уборов местных обывателей, каждая крыша носила свою уникальность и кратко повествовала о хозяине дома. Том это точно подметил, когда из близ выросшего дома, показался первый чудак. На его голой, блестящей макушке, удобрявшей последний год незаметный пучок седых волос, сидела широкая синяя шляпа. Она приходилась довольно измятой и безнадёжно изрешеченной дырами. Очевидно, что хозяина редко уделял внимание её внешнему виду, как, впрочем, и крыше изувеченной не в меньшей степени и пострадавшей от безалаберности своего хозяина. Местами на ней отсутствовала черепица, труба погрязла в не одном десятке слоёв сажи, и вообще, сама крыша покосилась на бок, как тот самый измятый колпак на голове беззаботного.
Пару шагов спустя Тома привлёк дом, что вырастал напротив предыдущего. Его вытянутая красная крыша приходилась куда здоровее, чем та, на чердаке которой по ночам играли серенады завывающего ветра. Не менее ухоженным и опрятным считался и владелец дома. Его юноша встретил взглядом, когда группа первокурсников настигла начала улицы. Прискорбно худощавый старичок, облачённый в красную мантию, покинул дом и, заметив проходящих рядом с его владениями будущих студентов возглавляемых профессором, снял цилиндрический колпак и коротко поклонился. Мисс Стрич так же заметила старика и ответила взаимным жестом.
—Да прибудет с вами равновесие,— поприветствовал старичок новые лица.
Его морщинистое лицо выражало не меньшую строгость, по сравнению с профессором Стрич.
—Да не минует оно и вас, профессор САтуэй,— поклонившись, ответила взаимностью мисс Стрич.
Обменявшись приветствиями, профессор, облачённый в красную мантию, строгим взглядом пробежался по любопытным лицам первокурсников, что толпились позади заместителя директора, и отрицательно покачал головой.
—Так, так, так, а это кто у нас здесь? Низкого роста, с растерянными лицами и недоумевающими взглядами… Ах, дааа, как же я мог забыть про тех, в честь которых устроена роскошная церемония? Ну, конечно, наши уважаемые первокурсники. Добро пожаловать в Академию.
Приветствие старика показалось Тому довольно натянутым. Оно скорее приходилось скрытым предупреждением, чем дружеским жестом внимания.
—Профессор, Сатуэй,— вмешалась мисс Стрич,— возможно вам удастся составить нам компанию? Вы направляетесь на церемонию, верно? В таком случае нам по пути.
—С удовольствием бы составил вам компанию, мисс Стрич, но, боюсь, мне придётся отказаться от столь заманчивого предложения. Дело в том, что этим утром какой-то наглый воришка пролез в дом и стащил мой завтрак. Вы только представьте, стоило мне примерить своё одеяние, как он тут же украл черничный пирог.
—Это возмутительно, профессор. Я не ослышалась, вы упомянули "черничный пирог"?
—Именно, профессор. Черничный пирог,— заворчал старик, размахивая правой руками.
Мисс Стрич приняла задумчивый вид.
—С какой стати смаглу рисковать и проникать в дом в присутствии хозяина? Это совсем противоречит их природе,— возмутилась она.— А вы что думаете?
—Я полагаю, что наш уважаемый директор слишком обмяк в последнее время. Сами рассудите, с каких пор мы, те, кто носит гордое звание "укротитель", позволяем рядом с нами существовать настолько мерзким и отвратительным существам, приходящимся к тому же ворами? Мало того, что отныне канализация стала их родным домом, так теперь они безбоязненно стали покидать свои норы и появляться наружу, а также обкрадывать тех, кто одним щелчком может их превратить в пепел. Ну, ничего. Подобное им с лап не сойдёт. Я немедленно сообщу Ордену Воителей, что кое-кого стоит проучить. Передайте мои извинения директору в том случае, если я опоздаю на церемонию. Раз он не в силах решать проблемы связанные с грызунами, я лично займусь этим. Прошу меня извинить.
Старик повторно поклонился мисс Стрич и, простившись, направился вдоль строя первокурсников. А когда он миновал любопытные лица, то свернул в сторону ворот и был таков.
Том выждал, пока старик удалится от строя первокурсников. Ему не хотелось, чтобы ворчун услышал его вопрос, который юноша намеревался задать Тодду. Когда же чудак в красном колпаке удалился от них на "безопасные десять шагов ", и толпа двинулась с места, Том решил, что дальнейшее ожидание напрасно.
—А кто это, смаглы?— полюбопытствовал юноша, перестав обращать внимание на соседние дома и новых обывателей.
Тодд не заставил себя долго ждать и непринуждённо ответил на любопытство Тома.
—Большинство считает, что смаглы относятся к одним из самых безобидных существ, которых можно встретить в Мире Стихий. Казалось бы, чего обидного от них ожидать, если хвостатые не знают ни одного заклинания и, вообще, ничего не смыслят в укрощении стихий. Однако если им сильно насолить, то обидчику будет не избежать больших проблем. Эти существа очень хитрые, жадные до безумия и, несмотря на нелепый живот, безумно быстрые, особенно когда дело пахнет жареным.
—Так, значит профессор Сатуэй чем-то их обидел?— предположил Том, исходя из слов собеседника.
Тодд покачал головой в знак отрицания.
—Это не похоже на профессора. Конечно, строже и противнее преподавателя в Академии тебе не удастся найти, но вряд ли его характер и привычки как-то успели отразиться на обывателях из подземного мира. Смаглы довольно прожорливые и жадные существа. Уж что-что, а ради черничного пирога они рискуют на многое пойти, как, впрочем, и ради блестящих безделушек. Не удивлюсь, если по возвращении домой профессор не найдёт своей любимой коллекции моноклей. Отныне ему стоит быть внимательнее, чтобы сохранить свои богатства и уж тем более не остаться второй раз без завтрака. Даже не решаюсь себе представить, что побудило столь трусливое создание высунуть нос наружу.
— А в Академии тоже есть смаглы? Нам доведётся их встретить?
—Не думаю, что ты их увидишь здесь. Для знакомства с ними тебе придётся спуститься в канализацию, что категорически запрещено студентам первых двух курсов. Впрочем, подобный запрет не помешал мне встретиться с одним из них.
—Так ты их видел?— тихо спросил Том, взяв пример с собеседника.
—Да, но это наш с тобой секрет,— улыбнувшись, подтвердил Тодд, заметив, как из-за спины юноши показалось лицо Саймана.
—В таком случае, это уже не только ваш секрет,— отозвался любопытный.— Не беспокойся, я умею молчать, когда требуется.
—Что ж, тем лучше для всех нас,— согласился Тодд, пожимая плечами.
—Так какие они, эти, ну вы поняли...— неуверенно спросил Сайман, забыв точное имя воришек.
—Если от вашего взора хотя бы раз не удалось уйти крысе, то вам удастся представить их и без моей помощи. Разница лишь в том, что смаглы ходят на двух лапах и в качестве одежды предпочитают шкуры своего завтрака, обеда и ужина. Во всём же остальном они ничем не отличаются от своих усатых предков. Да, и ещё, знайте, что студентам первого и второго курсов запрещено общаться с существами, обитающими за пределами Академии и в подземном мире.
—Но тебя же не остановили запреты?— усмехнулся Сайман.— Значит и я смогу.
Тодда заметно раззадорил настрой Саймана.
—Неужели?— спросил он.— И зачем же?
Сайман пожал плечами.
—Не знаю. Думаю, что правила для того и существуют,— ответил юноша.
—Ха-ха,— рассмеялся Тодд.— В таком случае я обязательно покажу тебе одного из их представителей. Только прибереги свой пыл до встречи.
Скоро Сайман и Тодд увлеклись беседой, что позабыли о третьем собеседнике. Проходя рядом с одноэтажными домами, чьи крыши по-прежнему не переставали удивлять своей причудливостью, Том заметил, как на макушке одного из них появилось существо невеликого роста с выдающимися острыми ушами. Внимательно приглядевшись, юноша узнал очередного представителя вёкмунгеров. Тот захлопнул дверцу незаметного с первого взгляда домика, что крепился к крыше одноэтажного здания, и осторожно посеменил по черепице. Том принял рыхлое строение за дом ушастого и оказался прав. Большинство представителей его народа проживало в крохотных постройках, которым не требовалось много места. Им вполне хватало крыши чьего-нибудь дома. Главное, чтобы хозяин был не против, а об удобствах вёкмунгеры предпочитали не беспокоиться. Они не нуждаются в лишней роскоши, мягких перинах и тёплом местечке.
Вёкмунгер же, что привлёк внимание юноши, собирался на работу и уверенно держал курс на ведро, чью тонкую ручку согревал не один узел верёвки, второй конец которой надёжно крепился к выдающемуся крючку. В правой руке он нёс большую чёрную сумку, из которой время от времени вываливались различного рода предметы, начиная с промасленных металлических болтов и заканчивая гаечными ключами, измазанными чёрной пастой не известного происхождения. Но, не смотря на свои потери, вёкмунгер даже прибывал в отличном расположении духа от того, что его обуза уверенно худела. С каждой утерей содержимого его шаг становился ровнее, лоб переставал покрываться мокротой, а из носа реже стали показываться пузатые концы соплей. Когда же существо настигло ведро, оно первым делом закинул в ёмкость сумку, а после устроилось поверх багажа. После ушастый плавно нажал на рычаг, что крепился к ведру. Ремни натянулись, шестерни пришли в движение, и ведро с пассажиром и ношей принялось уверенно спускаться вниз. Оно приходилось своего рода лифтом и справлялось со своей задачей не хуже привычных глазу. Когда же ведро примкнуло к земле, вёкмунгер покинул ёмкость, резким рывком поднял со дна сумку и направился по черепичной дороге в известном ему направлении. Том не упускал его из вида до тех пор, пока строй первоклассников не скрылся за первым поворотом. После внимание юноши привлекли два других ушастых, чьё утро начиналось на крыше одного из местных домов. Они играли роль трубочистов и, в отличие от предыдущего, с ног до головы были измазаны рабочим окрасом. Один из них стоял на краю трубы и чистил её щёткой, настойчиво проталкивая её всё глубже. Он настолько увлёкся своей работой, что неожиданно для себя соскользнул и провалился головой в трубу. Дальше последовало худощавое тело неумёхи, а после пришла очередь и ног. Второй вёкмунгер не оставил своего товарища без внимания и успел схватить его ступни. Он попытался в скором времени вызволить беднягу обратно наружу, но его сил едва ли хватало, чтобы удерживать трубочиста и уверенно стоять на крыше. Упавший в трубу оказался настолько тяжелее второго, что увлёк ушастого за собой, когда последний уже выбился из сил. Они оба скрылись из виду, оставив после себя небольшое облако чёрной пыли, из окон дома последовали чёрные сгустки и шум. Когда шумиха успокоилась, дверь, ведущая в дом, отварилась, и на пороге появилась женщина средних лет, чьё существо скрывала жёлтая мантия. В правой руке она держала богатый веник, больше похожий на метлу, а левой указывала в сторону улицы. Позже на крыльце показались и вёкмунгеры, но на этот раз они не многим отличались от двух кусков угля. Их происхождение выдавали только непомерно длинные ушам и редкий нос. Они послушно подходили к хозяйке дома, зажмуривали глаза обеими руками, после чего женщина совершала пару взмахов веником, и вся сажа спадала с их измазанных лиц. Вёкмунгеры чихали и кряхтели, кашляли и мычали. Их нос в виде вытянутой капельки настолько оказался чувствительным, что любая крошечная пылинка с лёгкостью вызывала чахоточный приступ, от которого несчастное существо в прямом смысле рисковало выпрыгнуть из сандалей и устремиться в ближайший кювет.
Том относился к числу тех юношей, кому редко доводилось искренне смеяться. Как правило, прошлое часто закрывает нам глаза на настоящее и лишает возможности жить и радоваться моментам, которые преподносит каждый день. Случай Тома не приходился исключением, но сегодняшним утром эта парочка вёкмунгеров могла рассмешить кого угодно, и даже самых заядлых любителей нахмурить брови. Неуклюжие, чумазые и простые, этим существам не составило и труда развеселить Тома и остальных ребят, кто успел обнаружить утренний каламбур.
Скоро строй первокурсников направились в сторону самой высокой башни, равноудалённой от остальных четырёх, что приходились вершинами мнимой фигуры. Вблизи неё лежало яркое широкое поле, покрытое короткой летней травой, которое окружали высокие, мраморные трибуны для зрителей и зевак. Сейчас места пустовали, так как студенты всех курсов направлялись на торжественную церемонию. Не успели первокурсники миновать и половины поля, как на последнем ряду трибун выросли трое неизвестных, облачённых в ядовито сверкающие доспехи. Первым Том встретил самого высокого и широкоплечего мужчина средних лет. Юноше не пришлось догадываться, что появившийся приходился во главе двух остальных, успевших вырасти за его спиной. Судя по глубоким, многолетним шрамам, которыми было расписано от лысой макушки до грубого подбородка его загоревшее лицо, он дорого заплатил за пройденные испытания, в отличие от юношей, чьи гладкие лица бледнели позади. Всех троих обременяли тяжёлые, выдающиеся доспехи. Они защищали своих хозяев от ног и до устья шеи, а за их спиной развивались разноцветные расписные плащи: два красных и один синий. У каждого из ножен под левой рукой выглядывала золотистая рукоять кинжала, и Том решил, что трое неизвестных скорее всего приходились стражниками и охраняли местные владения. Чтобы подтвердить свои догадки, юноша собирался в очередной раз обратиться к Тодду, но Сайман расторопнее и обратился первым. Он обошёл юношу и устроился за спиной Тодда, чтобы тому не составило труда расслышать его вопрос.
—Эй, Тодд, там на трибуне. Кто они? Вид у них довольно серьёзный,— заметил Сайман, указывая пальцем на облачённых в доспехи.
Тодд бросил взгляд в сторону поля, и тот час отвернулся обратно. Том решил, что он испытывал какое-то отвращение к незнакомцам в доспехах, так как стоило ему встретиться взглядом с одним из них, и улыбка на его лице растворилась. Староста заметно колебался, прежде чем дать ответ, но в тоже время понимал, что от любопытства первокурсников никуда не деться. Он ведь и сам таким был.
—Это представители Ордена Воителей,— начал юноша.
Он надеялся, что его ответ покажется достаточным, но Сайман продолжал стоять на своём.
—Орден Воителей? Звучит громко,— ухмыльнулся любопытный, ожидая продолжения.— И для чего же они здесь?
—Орден Воителей призван, чтобы защищать Мир Стихий и поддерживать порядок среди его жителей,— продолжал Тодд.— Каждый из студентов имеет возможность войти в ряды Ордена Воителей по окончании второго курса. Подобное решение сулит свои выгоды и даёт своему приверженцу возможность покрыть себя вечной славой, если вы, конечно, не из робкого десятка.
—Да? И что же меня ожидает, если моё решение будет в пользу Орден?— скептически настроено спросил Сайман, чувствуя подвох.
Его осторожность пришлась по нраву Тодду.
—Для начала тебе предстоит проявить. В прошлом году каждому желающему, прежде чем стать воителем следовало покорить самое глубокое озеро, взобраться на самую высокую гору и отыскать выход из самого опасного лабиринта с несметной чередой смертоносных ловушек и капканов. Ах да… В конце испытаний желающему предстояло победить великана или хотя бы не попасть к нему в желудок в течение пяти минут. Вот, пожалуй, и всё, что требуется, начинающему представителю Ордена Воителей.
После услышанного желание стать воителем Сайман твёрдо решил не спешить с выбором. Он, конечно, итак не собирался вставать на путь воителя. Да и к тому же он первокурсник, которому до принятия решения оставалось как минимум два года.
—И многим удавалось проплыть самое глубокое озеро, покорить самую высокую вершину и пройти самый, как его...— заплутал Сайман.
—Лабиринт,— подсказал Том.
—Да,— кивнул Сайман,— и кому удавалось миновать встречи с желудком великана?
—Вы это лучше спросите у его брата,— неожиданно вмешался в разговор Марлон.
Последнее время он не отставал от беседы ребята и всё ждал подходящего момента составить им компанию. Но, как всегда, он вмешался не вовремя, и на Тодда посыпалась свежая череда вопросов.
—Так твой брат, воитель?— поспешил найти подтверждение словам вмешавшегося Сайман.
Но, не смотря на то, что вопрос адресовали Тодду, Марлон решил, что никто кроме него не способен дать более содержательного ответа.
—Да, его брат Рэй в нынешнем году удостоился звания “воитель”, и, готов поспорить, это только начало. Отыскать более сильного и смелого среди третьекурсников просто не возможно. Он не боится ничего,— фанатично твердил Марлон, совсем не обращая внимания на хмурую реакцию Тодда, которому порядком наскучили героические повести о брате.
—Говорят, что ещё никому из третьекурсников не удавалось так быстро проплыть самое глубокое озеро, стремительно вскарабкаться на самую высокую гору и бесстрашно миновать ловушки самого...
—Да, да, да,— перебил Тодд, рассчитывая на то, что Марлон прекратит свой рассказ.
Но ничего не вышло. Юноша разогрелся не на шутку и намеревался рассказать любопытным всё, что знал его брате, иначе, он бы мог попрощаться с титулом самого преданного фаната.
—А ещё ему удалось победить великана, что большая редкость среди новичков. И знаете как? А, знаете?
—Ну и как же мой всеми любимый брат, Рэй, победил большого и страшного великана?— тяжело произнёс Тодд, запрокинув голову назад и закатив глаза.
Он и не думал, что устанет от любопытства первокурсников и историй Марлона в первый же день третьего года обучения.
—Говорят, что Рэй заманил великана в тот же лабиринт, откуда ему довелось выбраться ранее, а глупый любитель отведать новичков мало того, что потерялся, так ещё и угодил в ловушку. Вы только подумайте: победить великана в восемнадцать лет.
—Да, Марлон, твой рассказ, конечно, пользуется редким вниманием, но я думаю, что первокурсникам ещё доведётся встретиться с Рэем,— прервал его Тодд.
—А где мы сможем увидеть его?— спросил Сайман.
—Так вон же он, на трибуне, справа от того, что со шрамами на лице. Это Рэй с собственной персоны,— поспешил ответить Марлон, указывая пальцем в сторону трёх неизвестных, облачённых в сверкающие доспехи.
—Ооо,— угрюмо выдохнул Тодд.
—Так это и есть, Рэй? Тот, что в красном плаще?
—Совершенно верно,— гордо заявил Марлон, выставив грудь вперёд.
Ребята принялись скрупулёзно рассматривать фигуры незнакомцев.
—А то, что со шрамами, кто он?— продолжил череду вопросов Том.
—Это Маркус по прозвищу “Всевидящий”,— не задумываясь, шёпотом ответил Марлон.— За свою храбрость и отвагу он получил звание “Легендарного воителя”. О нём сложено немало легенд, а те шрамы, что на лице, тому подтверждение. Говорят, что он слепой и совсем ничего не видит, но это факт не мешает ему знать больше остальных. Считают, что у него есть редкая способность читать мысли других. А зная то, о чём пекутся окружающие, не трудно угадать их следующий шаг. Отсюда ему и прозвище "Всевидящий".
—Ооо, Марлон, перестань. Ты слишком доверчив,— возразил Тодд, обременив товарища тяжёлым взглядом.— По-моему, ты крайне часто слушаешь остальных и принимаешь их слова за правду.
Марлон не ответил на заявление Тодда, и в строе первокурсников наступило молчание. Скоро толпа миновала зелёное поле и очутилась в начале узкой улицы, мало чем отличающейся от предыдущих. Том заметил, как из окна одного из неприметных местных домиков тянулось нечто белое и пушистое, похожее на длинный, старый канат, конец которого юноше так и не удалось отыскать. Он брал своё начало внутри дома и скрывался на заднем дворе. Канат безостановочно качался из стороны в сторону. Временами он натягивался, как тетива лука, а его толстые распущенные нити развивались на ветру. Когда мисс Стрич остановилась напротив входа, из дома вышел и сам хозяин. Им приходился старичок низкого роста и плотного телосложения. Среди студентов не нашлось того, кто бы оказался ниже его. Большую часть коротышки скрывала красная мантия, а на голове у него располагался толстый тюрбан, который по своим размерам приходился в десять раз больше головы хозяина. От круглого подбородка коротышки тянулась густая борода. Она бросилась в глаза Тому первой, стоило старичку заявить о своём присутствии и объявиться на крыльце. Седина тянулась до самой земли, но на этом не заканчивалась. Она находила своё продолжение внутри дома и скрывалась, так и не давая намёка очевидцам, где её конец. Коротышка явно пребывал в здоровом расположении духа. Большинство из тех зевак, которых Том повстречал в стенах Академии, не спешили похвастаться тем же. Юноша посчитал, что их хмурые и строгие лица приходятся само собой разумеющимся, попросту говоря, нормой. Но старичок же с богатой бородой оказался одним из немногих, кому подобная практика не приходилась по душе, и он демонстрировал это своей улыбкой.
—Профессор Стрич,— начал первым хозяин дома,— да прибудет с вами равновесие в этот поистине великий и праздничный день.
—Какая радость видеть вас, профессор Партрий,— ответила взаимностью мисс Стрич, после чего повернулась к первокурсникам спиной и, не меняя своего строгого вида, представила профессора.— Первокурсники, хочу представить вашему вниманию профессора Партрия. Профессор Партрий будет преподавать дисциплину "Магия призыва". Советую вам быть внимательнее на занятиях, так как больше всего именно качество знаний по сказанному ранее предмету определят вашу дальнейшую судьбу.
Когда мисс Стрич закончила представлять профессора, старичок с длинной бородой так же решил поприветствовать первокурсников.
—Дорогие, первокурсники. Крайне рад вас приветствовать здесь, в стенах Академии. Для меня редкая честь находиться рядом с вами…
—А какая честь находиться им возле вас, профессор,— осторожно добавила мисс Стрич, уступая слово профессору.
—Да, я уверен, что мы с вами поладим на первом же занятии, которое, рад сообщить, состоится завтра. Не забудьте подготовить к нему хорошее настроение и широкие улыбки, так как это залог любого хорошего начала. Особенно если речь идёт о занятиях Магии Призыва.
От пожеланий профессора Партрия мисс Стрич незаметно улыбнулась.
—Я думаю, что с этим заданием у них не возникнет проблем, профессор. Вы, я так понимаю, тоже собираетесь на церемониальную часть?
—Совершенно верно, но, увы, я в который раз потерял конец своей бороды. Кстати, может кто из вас его видел?— обратился к студентам профессор, но ответа не последовало.
—Думаю, вам стоит уделить внимание поискам на заднем дворе,— посоветовала мисс Стрич.
—Ох, спасибо, мисс Стрич. Если бы не ваша наблюдательность и не мой прихвостень, я бы и в жизнь не успел и на половину занятий. А сегодня и вовсе не место опозданиям. С вашего позволения, мисс Стрич,— попрощался старичок и поклонился профессору.
—Мы будем ожидать вашего визита в Церемониальном зале профессор,— ответила взаимностью мисс Стрич и поклонилась профессору.
После ответного дружеского жеста старичок с бородой вернулся обратно в дом и захлопнул за собой дверь. Профессор Стрич и первокурсники перестали преследовать конец улицы. Они свернули на короткий переулок и, скоро миновав его, взяли курс между двух рядов ещё более причудливых домов. Некоторые из них даже не имели крыши или, возможно, имели, но назвать их таковыми было ох, как не просто. Первым Тома навёл на сомнения невеликий одноэтажный домик, похожий на своеобразную печь. У него отсутствовали окна, а дверь скорее походила на решётку камина. Из него слышались громкие металлические удары молотка и змеиное шипение пара. Как и упоминалось ранее, самой причудливой приходилась крыша. Поначалу Том решил, что дом наводнил пожар, иначе как юноша, впервые очутившийся в Мире Стихий, мог объяснить присутствие огня на доме. Его сомнения развеялись, когда вмешался Тодд.
—Не пугайтесь,— начал он.— Огненная крыша местного кузнеца имеет весьма впечатляющий вид. Говорят, что пламя берёт своё начало из самих недр Мира Стихий, а потому жарче него вам редко придётся встретить. В кузне, как правило, куют доспехи и оружие для воителей. Поэтому, если вам нужно что-то тяжёлое, блестящее, острое и прочное смело обращайтесь сюда,— предупредил Тодд и, не дожидаясь лишних вопросов, появление которых было неминуемым, перешёл к следующему, не менее интересному строению.
Им приходился такой же одноэтажный домик с широкими витринами, богато уставленными разной утварью. Одни вещицы крутились, другие прыгали и вертелись из стороны в сторону, а третьи даже говорили и приветствовали первокурсников. Поверх ветрин располагалось и название дома. Его буквы теснились на скромной деревянной табличке и слитно выдавали короткое "Дары Стихий".
—А это, как вы заметили, "Дары Стихий". Лавка представляет собой настоящий клад для тех, не знает, как скрасить свободное время или, скажем, занять себя на нудных занятиях.
—И что же здесь такого интересного?— без устали демонстрировал свой скептицизм Сайман.
—В зависимости от твоего вкуса. Кому-то доставляет удовольствие лишний раз поломать себе голову. Для них здесь имеется ряд необычных головоломок.
—Ага, вот только перед тем, как купить головоломку, лучше спросить у продавца, не опасна ли она?— повторно вмешался Марлон.
Его полное лицо выражало крайнее неодобрение к экспонатам на витрине.
—Они ещё и опасны?— удивился Сайман, уставившись на слегка взволнованного третьекурсника.
—Ты себе и не представляешь на сколько,— подтвердил Марлон,— Когда-то я купил себе головоломку с милым название "Огонёк". И всё бы ничего, но стоит тебе обжечься и головоломка тот час вспыхивает огнём. Для укротителей огня это сущий пустяк, но для тех, кто относится к остальным стихиям, она не подойдёт.
—Потому что перед тем, как что-то покупать, стоит обратить внимание на то, в каком отделе находится вещь. Например, укротителям огня следует покупать товары, выставленные на витрины в специальной секции с соответствующим названием "Для укротителей огня". Если следовать незамысловатому совету, вам удастся избежать подобных несуразиц, верно, Марлон?
Марлон утвердительно кивнул, не обменявшись и словом.
—Значит некоторые головоломки опасны,— повторил Сайман, заметно улыбнувшись.— Здорова! Нужно обязательно туда заглянуть и… Кстати, а откуда мне взять деньги?
—Ты имеешь в виду бумажки с изображениями заумных лиц и нелепых строений?— усмехнувшись, уточнил Тодд.— Нет, в Академии Укрощения Стихий мы пользуемся баллами, которые каждый студент может получить на занятии. Это ещё один из стимулов не прогуливать учёбу подобающе проявлять себя во время занятий.
—Ууу,— тяжело вздохнул Сайман,— я не из тех, кто любит учиться.
—В таком случае у нас много общего,— поддержал Тодд.— Не стоит унывать по этому поводу. Местный торговец к тому же заядлый ценитель необычных вещиц из Мира Яви и всегда не против того, что пополнить свою коллекцию взамен на что-нибудь интересное.
—Ага, теперь-то я знаю, почему твои полки ломятся от товаров из лавки “ Дары Стихий”,— заметил Марлон.
Тодд рассмеялся.
—А что ещё необычного продаётся в "Дарах Стихий"?— спросил Сайман.
—Я не заглядывал в "Дары Стихий" целое лето, но знаю, что их полку пустеют настолько же быстро, насколько и пополняются. Помню, последнее ради чего я посещал лавку, был “Глаз циклопа”.
—Там что, ещё и глаза продаются? Фу, какая мерзость. Значит, языков и крыльев дракона стало мало, и вы нашли применение глазам циклопов. По-моему, это даже варварством не назовёшь,— возмущалась Бриджит.
Тодд поспешил развеять её замешательство.
—“Глаз циклопа”— это просто название. На самом же деле оно приходится редким растением, у которого вместо цветов растут глаза. С помощью них вы без труда рискуете пробраться туда, куда не в силу даже прихвостням. Отличная вещица, если нужно за кем-нибудь проследить.
— Поскорей бы заглянуть в “Дары Стихий”,— воскликнул Сайман, продолжая восхищаться услышанным.
—Думаю, мы заглянем туда вместе. Скажем, через пару дней после занятий я могу вам организовать небольшую экскурсию. Как смотрите на моё предложение?
—Конечно, было бы здорова!— поддержал Сайман, обернувшись к ребятам лицом, чтобы разделить с ними свой восторг, но те находились под меньшим впечатлением и чаще уделяли время остальным, не менее удивительным экспонатам улицы.
Тома остановил взгляд на следующем здании, что располагалось в трёх домах от кузницы. Им приходилась вытянутой формы возвышенность, похожая на цилиндрическую шляпу. У её основания вырастало две двери: одна, которая по своим размерам не уступала длиной росту первокурсников, и вторая, что оказалась меньше предыдущей в три раза. По всей видимости, она предназначалась для тех, кто был более низкого роста, скажем, для вёкмунгеров. Тому показалась забавными окна дома. Они, как и сами стены, были вышиты из ткани! Всё здание оказалось пронизано десятками тысяч крохотных швов, вдоль которых “плавали” обычные иголки. Сотни, они отражали блеск своими ушками и концами, продолжая укреплять и украшать дом очередными швами. Одни из них пришивали пуговицы, другие крестиком наносили забавные рисунки, а третьи продолжали волнообразно бороздить вдоль старых швов, нанося новые.
Когда первокурсники настигли причудливое здание в виде шляпы, Тодд неожиданно остановился и обратился к мисс Стрич.
—Профессор Стрич,— сказал юноша.
Мисс Стрич остановилась, а с ней и остальные группы.
—Да, мистер Сатл, у вас что-то случилось? Надеюсь, у вас найдётся достойное объяснение нашей остановки.
— Мисс Стрич, если вы позволите, я бы хотел, чтобы некоторые из первокурсников посетили ателье мистера Бутона и примерили свои церемониальные мантии.
Профессор Стрич положительно кивнула.
—Вы меня приятно удивляете, мистер Сатл. Наконец-то я слышу от вас дельные советы. Конечно, вы и первокурсники можете посетить ателье, но если церемония начнётся без вашего участия, забудьте о титуле старосты. Ступайте… — закончил профессор и скомандовала, чтобы остальные следовали за ней.
Три группы первокурсников вернулись к прежнему курсу, а Тодд и его подопечные прямиком направились в ателье. Взобравшись на крутое, ватное, крыльцо, Тодд отворил дверь, и все пятеро визитёров скрылись с глаз. Внутри всё оказалось крайне просто и ожидаемо. Как и полагается рядовому ателье, стены были увешаны разноцветными мантиями и плащами, поверх которых на полках располагались головные уборы. Перед постояльцами располагалась невысокая витрина, на которой умещался блестящий звонок, а за ней весело широкое тканое полотно с узорами. Подойдя к витрине, Тодд пробарабанил ладонью по звонку. Стоило помещению наполниться коротким “Дзынь!”, как полотно отпрянуло в сторону, и перед ребятами появился высокий худощавый мужчина выше средних лет. Его внешний вид, как и само ателье, заслуживал дельного внимания. На нём сидел пиджак ярко-кричащего красного цвета, под которым грелась жёлтая рубашка, а к ногам прилегали зелёные обтягивающие штаны. Под правым глазом мужчины теснился крохотный монокль в золотистой оправе, а из-под носа выглядывали коричневые завитые усы. На правой руке сидела перчатка жёлтого цвета, а на левой зелёного. С туфлями дело обстояло не иначе. Но в данном случае они были красного и синего цвета. В правой руке портного теснилась длинная, худая трость. Он пребывал в хорошем настроении и мог бы составить достойную конкуренцию Тодду, который так же был счастлив видеть старого знакомого. Широко улыбаясь во все тридцать два, чудак поприветствовал гостей.
—Добро пожаловать, дорогие гости! Рад вас приветствовать в моей скромной обители. Чем буду обязан?
—Да прибудет с тобой равновесия, БутОн,— поздоровался Тодд со старым знакомым.
За два учебных года мантия Тодда претерпевала в ряде случаев не лучшие времена. Но стоило юноше заглянуть на досуге к портному, как его потрёпанное одеяние становилось не хуже нового. Бутон был мастер своего дела.
—А, Тодд! Я смотрю, твоя мантия ничуть не пострадала с момента нашей последней встречи. Дай угадаю, приключения больше не доставляют тебе столько хлопот, как раньше?
—Если бы, Бутон. Скоро состоится торжественная церемония, и нам требуется подобрать что-нибудь подходящее.
—В таком случае ты зашёл как всегда по адресу, Тодд. У меня в наличии всегда найдётся мантия нужного цвета и размера. Так, так, дайка посмотрю,— сказал Бутон и, сощурив глаза, внимательно осмотрел каждого юношу, что толпились позади Тодда.— Ага, значит одну церемониальную синюю, красную и жёлтую. Ну что ж, остаётся снять размеры и для этого мне понадобится мой извечный помощник.“Иллюзио!”
Портной произвёл круговое движение кистью правой руки, произнёс магическое слово и громко щёлкнул пальцами. После проделанного ритуала за его спиной раздалась короткая вспышка, а когда свет рассеялся, перед посетителями появилось крохотное существо с тоненькими прозрачными крыльями за спиной.
—Кто это?— в удивлении спросила Бриджит, не сводя глаз с крылатого создания.
Скотт, что стоял рядом с ней и всю дорогу молчал, оказался первым кто решил ответить на её вопрос.
—Это лесная нимфа,— сказал он.— Эти существа призваны, чтобы помогать укротителям земли.
—И откуда он этого понабрался?— спросил Сайман, обернувшись к Тому.— Мы ещё не успели приступить к занятиям, а он всё знает.
—Папа и мама говорили мне о них,— тихо ответил Скотт, равнодушно глядя на Саймана.
Сайман скрыл своё удивление и повернулся к портному.
—Что ж, нимфа, перед нами стоит грандиозная задача. Сегодня состоится церемония первокурсников, а значит нужно подобрать самое лучшее из того, что у нас имеется. Ты пока сними размеры, а я поищу торжественные мантии. Кажется, мне доводилось их видеть прежде,— сказал Бутон и скрылся за полотном.
Выслушав портного, нимфа немедленно приступила к делу. Прильнув к столу, она взяла обеими ручками тонкую ленту, скрученную в рулон, и поспешила к посетителям снимать размеры. Первым в очереди оказался Том. Нимфа измерила рост юноши, вернулась к полотну, за которым скрылся портной, и писклявым голосом пропищала что-то невнятно. Из-за полотна последовали странные, громкие звуки. Они были частыми и резкими. Под скрип и скрежет, шум и гам нимфа успела снять размеры с Саймана и вернулась на прежнее место. Она вновь что-то пропищала, после чего знакомые звуки усилились. Когда размеры с трёх юношей были сняты, шум перестал тревожить слух постояльцев, и из-под полотна показался портной. На этот раз он не сжимал в правой руке трость, а обеими удерживал три новенькие разноцветные мантии, края которых украшали узоры, вытканные из золотых нитей.
—А вот и церемониальные мантии,— гордо заявил портной.
Он поблагодарил нимфу за оказанную помощь, произвести старый ритуал, произнёс знакомое заклинание и помощница исчезла.
—А теперь поднимите руки и примерьте мантии.
Трое юношей последовали совету портного и подняли руки в пустоту. Бутон коротко взмахнул ладонями, мантии взмыли в воздух и скоро очутились на постояльцах.
—Весьма впечатляет,— восхитился увиденным Том, осматривая свой новый внешний вид.
—Мне нравится,— поддержал его Скотт.
Сайман ухватился за длинный рукав и принялся ощупывать обновку.
—Довольно удобно,— заметил он,— просто, но удобно.
—Что ж, спасибо, Бутон,— поблагодарил за помощь Тодд портного.
—Не стоит благодарности, Тодд. В следующий раз, когда увидишь Рэя, обязательно передай ему привет и сообщи, что его новый плащ готов. Пусть заходит в любо время.
—Да, конечно, я сообщу ему,— тихо произнёс Тодд и вместе с первокурсниками направился к выходу, на последок ещё раз поблагодарив за помощь.
Выйдя из ателье, ребята взяли курс на Башню Единения. В отличие от привычной одежды мантии приходились весьма не лучшим вариантом для бега. Том убедился в этом, стоило ему набрать скорость и перейти с шага на ускоренный бег. Тодд бежал первым, поэтому право задать темп выпало ему. Он не испытывал ни капельки трудности при беге в мантии, так как за два предыдущих года его любопытный нос не раз подставляло хозяина и заставил быстро привыкнуть к на первый взгляд неудобному одеянию. Но у первокурсники же не располагали подобным опытом, а потому с трудом волочились позади старосты. Помимо Тодда лучше всех получалось у Скотта. Юноша бежал вслед за старостой на дистанции вытянутой руки и с лёгкостью мог бы обогнать его, но не видел в этом никакой надобности. Остальные первокурсники следовали за ними, часто спотыкаясь и останавливаясь, чтобы подобрать конец мантии. Одеяние то и дело беспорядочно извивалось под ногами и путалось под ногами. Том, Сайман и Бриджит всё дальше удалялись от бежавших впереди двух лидеров. В конце концов, ребятам удалось добраться до Башни Единения. Очутившись у входных ворот, ребята ненадолго остановились, чтобы перевести дыхание. Том бросил взгляд на дорогу, которая пару минут назад больше приходилась для них беговой дорожкой, и обнаружил в её начале крошечный силуэт. Юноша узнал его. Им приходился профессор Патрий, с которым ребятам довелось познакомиться до визита в ателье. Но на этот раз на голове старичка гнездился огромный раздутый со всех боков колпак, не уступавший по размерам своему владельцу. Не известно почему, но отныне борода старичка волочилась не по земле, а была аккуратно спрятана под головной убор. Профессор шёл медленно, крайне медленно. На самом деле он спешил, но у профессора были настолько короткие ножки, что они никак не позволяли ему ускориться и задать нужный темп. К тому времени, как старичок добрался до Башни, ребята успели скрыться за её воротами и устремиться к Церемониальному залу.
Очутившись внутри Башни, первым внимание первокурсников привлекли её стены. Некоторые из них представляли собой скопление зелёных лиан и отдалённо напоминали джунгли. Вторые имели вид облаков, среди боков которых Тому довелось разглядеть стаю птиц. Удивительно, но они летели внутри этой стены, а затем растворились в мягкой бледноте. Рядом с предыдущими вырастали стены, своим видом не уступавшие крыше той самой кузни, которую первокурсникам доводилось прежде. Стены горели, их длинные языки пламени змеевидно извивались и обжигающими концами касались водного потолка.
Сайман остановился у одной из стен и осторожно надавил на неё. Стоило кончикам пальцев юноши коснуться поверхности, как его кисть тот час провалилась с толщу и скрылась под ней. Сайман резко дёрнул руку обратно.
—Это что, стены?
—Вроде того,— размыто ответил Тодд и, заметив, как Скотт тянется к стене, представляющей собой скопление лиан, громко предупредил: “На твоём месте я бы этого не делал. “
Скотт последовал совету Тодда и отошёл назад от стены.
—Почему ему не следует прикасаться к стенам?— спросил Сайман, вопросительно глядя на Тодда.— По-моему, они совсем безобидны.
Сайман повторно прикоснулся к стене, представлявшей собой водную гладь. Скоро юноша услышал подозрительное бульканье. Оно торопливо усиливалось и внешне сопровождалось на стене чередой крохотных пузырей до той поры, пока на смену ей не пришли волны. Сайман подошёл к стене поближе и хорошенько вглядевшись в место, откуда, по его предположению, брали своё начало волны, и ахнул от удивления. Прямо к нему навстречу плыл такой же юноша, облачённый в синюю мантию. Сайман заметно опешил и отказывался верить увиденному. Он уже подумал, что перед ним утопленник, но, скоро понял, что его волнения напрасны. Неизвестный рассёк ладонями водную гладь, ухватился за Саймана, и они оба плюхнулись на скользкие плиты. Юноша поднялся с пола и поспешил поставить на ноги Саймана. Он вежливо протянул руку помощи и извиняясь за свою невнимательность.
—Ох, извини,— попросил прощения юноша, протягивая руку,— я и не ожидал здесь кого-то встретить. Думал, что все студенты заняли места в Церемониальном зале, и совсем не следил за дорогой.
Находясь под жгучим впечатлением и не сводя глаз с юноши, Сайман ответил на дружеский жест и поднялся с пола. Его мантия слегка промокла, чего нельзя было сказать об одеянии юноше, который до столкновения с головой находился под водой. Уж кому и следовало промокнуть, так это ему.
—Как это случилось? Вернее, что это вообще было?— спросила Бриджит.— Ты прошёл сквозь стену?
—Конечно,— как ни в чём не бывало ответил юноша, будто говорил об очевидных вещах.
Он небрежно осмотрел каждого из студентов и, обнаружив знакомое лицо, заметно повеселел.
—Привет, Тодд. Как прошли каникулы? Говорят, что без рекордов Рэя не обошёлся и нынешний год.
—Здравствуй, Джефф,— вяло произнёс Тодд, не обращая внимания на последнее замечание юноши.— Мне рассказали, что этим летом тебе удалось укротить цунами. Прими мои поздравления.
—Спасибо, Тодд, но, по правде говоря, оно только начало набирать обороты, а потому укротить его было довольно просто,— поблагодарил юноша и устремил свой взгляд на первокурсников.— Я вас впервые вижу. А, вы первокурсники, верно? Тогда всё ясно. В следующий раз будьте внимательнее и не подходите к стенам так близко. В противном случае, как видите, столкновения не избежать.
—Как у тебя это получилось?— спросил Том, находясь под впечатлением.
—Всё просто,— уверил Джефф,— Стены служат своего рода каналом. Если ты намерен, скажем, в скором времени очутиться на верхнем этаже, тебе достаточно слиться со стеной и выбрать нужный путь.
—И это всё?— спросил Сайман, не до конца веря словам юноши.
—Не совсем,— вмешался Тодд.— Не все стены сгодятся для каждого укротителя.
—Да,— поддержал юноша с заумным видом лица,— если твой знак Огонь, тебе стоит использовать в качестве канала пламенные стены и сторониться остальных. А если ты относишься, как я к знаку Воды, то смело прибегай к помощи водных стен. Как видишь, всё просто.
В то время как юноша рассказывал о способах путешествиях внутри Академии, Скотт остановился у стены, представляющей собой лианы. Не торопливо и осторожно он поднёс ладонь к зелёным образованиям и дотронулся кончиками пальцев. Стоило ему сделать последнее, как лианы пришли в движение и крепко схватили юношу за руку. Скотт попытался освободиться, но их мёртвая хватка не позволила ему осуществить задуманное. Они всё туже и крепче сдавливали жертву, и скоро бледная рука юноши приняла ядовито синий оттенок. Любой другой, очутившийся на его месте, сейчас бы изнывал от боли, но Скотт с рождения не умел внешне делиться своим переживаниями и лишь выдавливать из себя долгое "ААА". Бриджит первой заметила, что юноша оказался в беде. Она бросилась к стене и схватила лианы обеими руками, пытаясь высвободить руку Скотта. После её вмешательства растения повиновались и отпрянули прочь от первокурсников, а посиневшая рука юноши освободилась и уверенно начала принимать привычный для неё бледный окрас. Бриджит взяла ладонь юноши и внимательно осмотрела конечность.
—Я предупреждал,— напомнил Джефф.— Стоит быть внимательнее при выборе стены.
—Внимательнее? Да ведь он чуть без руки не остался,— вспылила Бриджит, встретившись взглядом с умником.
На её возмущение он решил промолчать.
—Нам нужно поторопиться,— вовремя заметил Тодд, глядя на свои часы.— Скорее в Церемониальный зал.
Не оборачиваясь к первокурсникам, староста немедленно направился по широкому коридору в сторону, откуда доносились голоса. Вслед за ним последовал Джефф и первокурсники. Тодд не останавливался до того времени, пока его путь не прервался у стены, поделённой на четыре равные части, каждая из которых не отличалась от тех, что ребята наблюдали ранее.
—Это что, тупик?— спросила Бриджит, осматривая стену.
Но никто так и не удосужился ответить на её вопрос. Тодд подошёл к половине стены, охваченной пламенем, и громко скомандовал растерянным первокурсникам:
—Итак, помните, ваш выбор зависит от той стихии, к которой вы принадлежите. Ты, Том, встань рядом со мной. Сайман, займи место возле Джеффа. А вы, Бриджит и Скотт, устройтесь напротив оставшихся двух половин. Надеюсь, что на это раз, ты не ошибёшься, Скотт.
Первокурсники сделали всё так, как им велел староста. Том занял позиция рядом с Тоддом, Сайман расположился за спиной Джеффа, а Бриджит и Скотт устроились напротив оставшихся двух половин, одна из которых представляла собой бледную, беспросветную пелену, похожую на вату, а последняя приходилась несметным числом лиан.
—Отлично,— воодушевлённо сказал Тодд, убедившись, что каждый занял положенное место,— теперь слушайте меня внимательно. Эти стены позволят нам очутиться в Церемониальном зале в кротчайшее время. Для того, чтобы не задержаться внутри них, вам требуется хорошенько оттолкнуться от пола, задержать дыхание и нырнуть. Мы с Джеффом покажем всё на своём примере.
—Да, смотрите внимательно,— поддержал Джефф, важно возвысив указательный палец.
—Подождите,— остановил третьекурсников Том,— а что будет, если я не достаточно сильно оттолкнусь?
—Да, что вы имели в виду под фразой "не задержаться внутри"?— присоединилась Бриджит.
—Если вы оттолкнётесь не достаточно сильно, то рискуете задержаться в канале до тех пор, пока кто-нибудь другой вас оттуда не вызволит,— пояснил Джефф.— Такое редко бывает.
—А если я задохнусь?— спросил Сайман, вопросительно глядя на Тодда.
—Этому не бывать,— усмехнувшись, ответил Джефф.— В конце концов, зачем тебе жабры? Краше они тебя точно не делают.
Сайман провёл обеими ладонями вдоль шеи и, нащупав образования, утвердительно закивал головой.
—Замечательно, У Саймана есть жабры. Со мной и со Скоттом тоже всё ясно. По-моему, пройти сквозь лианы и проплыть пучину облаков не составит труда. Но что будет с Томом? Ему же предстоит миновать огонь,— встревожено заметила Бриджит, нацелив указательный палец на пламя.
—Будь уверена, что дело не пахнет жаренным. Если что-то пойдёт не так, я вернусь за ним,— коротко и обнадёживающе ответил Тодд, после чего обратился к Джеффу.— Ну как, ты готов?
—И ты ещё спрашиваешь?— рассмеялся третьекурсник,— Уж кто из нас и рискует быть поджаренным, так это ты, а не я.
—Очень смешно,— заметил Тодд, надеясь на то, что слова Джеффа не отразились на настрое Тома.
Третьекурсники расположились напротив стен на расстоянии вытянутой руки и поочерёдно принялись исчезать за разноцветными толщами. Первым решился Джефф. Он скрылся из виду так скоро, что первокурсники не успели уследить за пропажей. Вторым последовал Тодд. Но перед тем как последовать за товарищем, он решил подбодрить Тома.
—Не бойся,— заклинал он,— огонь не причинит тебе вреда. Доверься своей стихии.
После, как и в случае с третьекурсником, Тодд оттолкнулся от пола и, вытянув руки вперёд и сложив ладони, бесследно скрылся за полыхающей стеной огня, оставив после себя короткую вспышку.
Очередь была за первокурсниками.
—Ну, кто следующий?— спросила Бриджит, рассчитывая продолжить череду исчезновений.
—Я пойду!— громко выпалил Сайман и расположился напротив стены, представлявшей собой водную гладь.
—Только как следует оттолкнись,— напомнил Скотт приготовившемуся смельчаку.
—А как же,— ухмыльнувшись, ответил Сайман и, заметив, как его желудок нездорова начинает урчать.
Его лицо исказилось до такой степени, будто он съел лимон целиком. Перед тем, как совершить решающий прыжок, Сайман решил не торопиться и на всякий случай хорошенько подготовиться. Он подошёл к стене вплотную так, что кончик его носа рисковал коснуться водной глади, а затем юноша интенсивно приступил размахивать синхронно обеими руками взад и вперёд. Юноша волновался, и его беспокойство стало заметным, когда совершив десять повторных взмахов руками, он так и не двинулся с места.
—Мы так можем весь день простоять,— возмущённо заметила Бриджит.
От пустых взмахов Саймана у неё разболелась голова.
—Ты собираешься прыгать?
Не прерывая взмахов руками и не прекращая затянувшуюся подготовку, Сайман ответил:
—Если хочешь, можешь пойти первой. Я не возражаю. А если нет, то не оставь меня в покое и не отвлекай по пустякам.
—От твоих взмахов у меня уже голова кружится,— настаивала Бриджит, опустив кисть правой руки на лоб.
—Может, хватит мне мешать?— вспылил Сайман.— Между прочим, я это делаю в первый раз. Кто знает насколько там глубоко.
В то время как Бриджит и Сайман спорили о том, кто из них первым рискнёт последовать за третьекурсниками, Скотт незаметно и осторожно приблизился к стене, представлявшей собой скопище облаков. Он бережно провёл рукой вдоль стены, будто стараясь что-то нащупать и, сделав шаг назад, приготовился к прыжку. Бриджит и Сайман заметили юношу, и их спор тут же прекратился. Оба они замерли на месте и заворожёно наблюдали за движениями Скотта. В отличие от предыдущего претендента оказаться первым среди первокурсников, юноша не стал размахивать руками и раскачиваться из стороны в сторону. Вместо столь богатого набора действий он незначительно подался назад спиной, затем резко наклонился вперёд и оттолкнулся ногами от пола. Завершив незамысловатый ритуал, юноша выпрямил руки перед собой и, подобно наконечнику стрелы, пронзил бледную толщу облаков и канул в пучину неизвестности. Сайман разочарованно выдохнул и вернулся к прежним упражнениям.
—Что ж, я следующий,— вызвался Том, после того, как Скотт скрылся из виду.
Юноша расположился напротив стены, представляющей собой пламя, и для начала решил хоть что-нибудь разглядеть за тысячами языков пламени. Но ничего, кроме тёплых красок он так и не обнаружил. Юноша сделал шаг назад и задумался.
—Думаю, нам стоит попробовать вместе,— предложила Бриджит, заметив нерешительность юноши.— Так будет надёжнее.
—Да? И чем же этот способ надёжнее?— скептически настроено спросил Сайман.
—Если все четыре канала имеют один конец, то, начав путешествие в одно и то же время, каждый должен прибыть к месту встречи с минимальным опозданием. В противном случае, если что-то пойдёт не так и один из нас не объявится, второй сможет прийти к нему на помощь или сообщить Тодду.
—А если и с тобой, мной и Томом что-то случится? Что ты скажешь на это?— продолжал тешить свой скептицизм Сайман.
—Этому не бывать,— уверенно ответила Бриджит.— Но если подобное и случится, то, уверенна, что у Тодда найдётся решение, как нам помочь.
Настойчивость Бриджит развеяла не все сомнения Саймана. Юноша качнул головой в знак согласия и скомандовал: " Тогда не станем терять времени. Приготовились. "
Бриджит заняла место напротив стены, представлявшей собой полотно из лиан. Когда же все ребята приготовились к решающему прыжку, девушка начала обратный отсчёт.
—На счёт "три",— предупредила Бриджит юношей и, выждав короткую паузу, подала команду:"Три!"
Одновременно первокурсники оттолкнулись от скользкого пола и устремились к причудливым стенам. Раньше всех оказалась Бриджит. Стоило девушке коснуться обеими ладонями полотна из лиан, как зелёные образования расступились и поглотили её целиком. Вторым последовал Сайман. Юноша всё ещё беспокоился и, чтобы как-то усмирить страх, решил всё своё волнение выразить в крике. Когда же юноша ушёл под воду с головой, от страха осталось глухое бульканье. Последним же был Том. Среди ребят ему меньше всего хотелось прибегать к весьма необычному способу перемещения. Перед тем, как Бриджит успела произнести короткое "три", юноша вспомнил последнее наставление Тодда. Задержаться в нутре огненной стены и ожидать скорого вызволения приходилось далеко не лучшим началом учебного года. Чтобы не идти на поводу у страха, юноша надёжно зажмурил глаза, хорошенько оттолкнулся от пола и рассёк пламя ладонями. Спустя мгновение он обнаружил себя в довольно непривычном месте и положении. Сейчас юноша шествовал вдоль короткого коридора, охваченного пламенем, и совершенно не чувствовал под ногами тверди. Путешествие пришлось куда менее продолжительным, чем рассчитывал Том. Первокурсник не успел совершить и десяти шагов, как очутился в конце огненного коридора. Скоро юноша почувствовал под ногами уверенность и встретил знакомые лица. Завидев приближение Тома, Тодд вытянул перед собой руки и поймал юношу. Затянувшееся путешествие юноши заставило изрядно понервничать старосту.
—Ну, наконец-то,— вздохнув с облегчением, сказал Тодд.
—А мы уже думали, что время возвращаться за вами,— признался Джефф, осматривая первокурсников.
Том бросил взгляд в сторону и обнаружил в пяти шагах от себя Бриджит. Девушка смахивала с мантии и снимала с макушки какие-то зелёные нитки, которые, по всей видимости, не желали расставаться с ней после путешествия. Её коричневые волосы слегка потрепались, а среди прядей теснились крохотные цветы. Убедившись, что с Бриджит всё в порядке, Том намеревался узнать, справедливо ли то же и в отношении Саймана, но опоздал. Отсутствие юноши или, вернее, его частичное присутствие первым заметил Скотт.
—Мне кажется, или это чьи-то руки?— покосившись на стену, неуверенно спросил Скотт.
Том бросил взгляд на противоположную сторону и обнаружил, как из прозрачной плоскости выглядывали руки с синим рукавами мантии. Они хаотично дёргалась, по всей видимости, пытаясь привлечь внимание невнимательной публики.
—Нужно помочь ему!— забеспокоилась Бриджит, но помощь была уже в пути.
Тодд обхватил обеими руками правую кисть Саймана, в то время как Джефф крепко схватил левую и приготовился к дальнейшим указаниям напарника.
—Тянем вместе,— предупредил Тодд и, убедившись, что Джефф его услышал, чётко скомандовал:"Начали!"
По команде третьекурсники потянули Саймана за руки, и скоро наружу показалась голова юноши.
—А я уж думал, что вы про меня забыли,— прокашлявшись и выплюнув порцию воды, хрипло произнёс Сайман.
—Как ты себя чувствуешь?— первым спросил Том, очутившись рядом с Сайманом.
—Могло быть и лучше,— болезненно ответил юноша.
—Ничего страшного,— спокойно ответил Джефф.— У него же есть жабры.
Но оптимистичный ответ третьекурсника Сайману пришёлся не по душе.
—В таком случае, почему я чувствую себя так, будто осушил целое озеро?— нахмурившись, спросил Сайман.
—Потому что тебе ранее не доводилось пользоваться жабрами. В следующий раз, когда окажешься под водой, закрой рот и перестань дышать носом, а жабры позаботятся о том, чтобы их хозяин навечно не отправился на дно. Как видишь, всё просто.
После того, как череде вопросов подошёл конец, третьекурсники потянули Саймана за руки, и скоро юноша уверенно стоял на ногах.
—А разве другого пути не было?— обратилась к Джеффу и Тодду Бриджит.
—Есть и другой путь, но он бы занял куда больше времени. Я решил, что так мы успеем к церемонии, а сейчас вижу, что ошибался. Поэтому нам стоит поторопиться.
Не теряя времени, Тодд, Джефф и группа первокурсников торопливо направились к Церемониальному Залу. Чем ближе они подступали к концу своего пути, тем чаще убеждались в том, что их визит не обойдётся без опоздания. Первым, Тодд услышал мужской голос. Его источник говорил медленно, рассудительно, выделяя каждое произнесённое им слово. Он часто прерывался, совершал паузы и неторопливо продолжал вести свою речь. Голос был знаком Тодду, как и сама речь, которую ему доводилось слышать на протяжении двух лет обучения в Академии, перед началом учебного года. Когда же ребята очутились у высоких, толстых ставень, староста развёл руками и преградил первокурсникам путь. Джефф последовал их примеру и остановился.
— Что случилось?— спросил Джордж Тодда.— Церемония уже началась. Скорее, нас ждут.
—Я не могу так просто туда войти,— настороженно ответил Тодд.
—Но почему?— удивился Джефф.
—Если мисс Стрич заметит моё опоздание, то я могу забыть о титуле старосты,— ответил юноша, не рассчитывая на понимание со стороны собеседника.
—Ну, как знаешь,— сказал Джефф, пожав плечами, и осторожно, стараясь не привлекать к себе внимание собравшихся, вошёл в зал.
Тодд подошёл к одной из ставен и заглянул внутрь в поисках знакомого лица. Мисс Стрич сидела в конце зала за полукруглым столом с остальными профессорами и следила за порядком во время церемонии. Её внимание привлёк вошедший ранее Джефф. Она обременила его своим строгим взглядом, а после обратила взор к входу, будто ожидая чьего-то появления. Тодд незамедлительно отпрянул в сторону, чтобы не попасться на глаза мисс Стрич, но та, кажется, заметила его. Она демонстративно вынула из-под мантии пергамент и развернула его перед собой. Профессор положила на него указательный палец и принялась водить по строчкам, после каждого прочитанного имени переводя взгляд на присутствующих в зале и пытаясь кого-то отыскать. Когда её список явившихся подошёл к концу, мисс Стрич коротко пробежалась взглядом по макушкам собравшихся, и её без того строгое лицо приняло крайне серьёзный вид.
—Возможно, наше опоздание не заставит мисс Стрич усомниться в твоих способностях будущего старосты,— предположила Бриджит, но Тодд ничего не ответил.
Его внимание привлек посторонний шорох частых шагов. Тодд бросил взгляд в начало коридора и обнаружил нарушителя своего спокойствия. Как и предполагал юноша, им оказался профессор Патрий. Старичок торопливо приближался к ребятам, старательно удерживая своими короткими ручками громоздкий головной убор. Тюрбан ничем не уступал в высоте и ширине своему владельцу и монотонно качался в разные стороны. Его поистине гигантские размеры вынуждали хозяина быть осторожнее и чаще переходить на шаг, и коротышка выполнял прихоти своей обузы.
Когда же коротышка очутился у входной двери, ведущей в Церемониальный зал, он остановился и, отдышавшись, спросил:
—Неужели я успел на церемонию?— удивился профессор Патрий, обнаружив у входа студентов.
Но ответа не последовало. Профессор прислушался к голосу, доносящемуся из зала, и смекнул, что церемония началась без его участия.
—Профессор,— решил оправдать своё опоздание Тодд, но старичок тут же перебил его.
—Что ж, думаю нам с вами по пути. Следуйте же за мной!— улыбнувшись, сказал профессор и посеменил в зал.
Стоило профессору Патрию известить собравшихся о своём приходе, как неторопливый голос умолк, и на смену ему пришли восторженные овации присутствующих. Тодд и первокурсники последовали за коротышкой, но вместо дружелюбного приветствия встретили строгий взгляд мисс Стрич. Профессор Партрий приложил ладонь правой руки к груди и поклонился студентам, не оставляя распухший тюрбан без присмотра левой. В следующий раз мягкий, прерывистый голос со сцены дал о себе знать после того, как грохот сотен ладоней уступил место тишине.
—Ааа, профессор Па-а-а-трий,— последовало из конца зала,— о вас-то и шла речь.
Том и первокурсники стояли позади профессора и старались разглядеть говорящего. Но толстый, раздутый тюрбан лишал их всякой возможности осуществить задуманное.
—Дорогие первокурсники, позвольте вам представить вам преподавателя дисциплины "Магия призыва". Прошу любить и жаловать, профессор Патрий!
Говорящий ещё не успел закончить речь, как зал в очередной раз наводнили овации. Студенты всех курсов и мантий хлопали в ладони и приветливо улыбались старичку. Глядя на собравшихся, Том решил, что столь редкое внимание и уважение профессор заслужил не за свой рост. Коротышка с тюрбаном оказал на юношу положительное впечатление ещё при первой встрече. Крохотного роста, с мягким, добрым лицом, щедрой и искренней улыбкой он с порога завоевал доверие Тома и остальных первокурсников. В ответ на овации, профессор Патрий поклонился аудитории, занимавшей справа от него, затем тем, кто располагался слева, и завершил свою череду поклонов приветствием лица, представившего его. Коротышка кланялся осторожно, стараясь не совершать лишних движений. Его бурдюк лихорадочно дрожал над сединой хозяина, тем самым напоминая старичку о своей не последней персоне, среди собравшихся. Когда головной убор норовил плюхнуться на пол, профессор Патрий хватал настырного свободной ладонью и возвращал на прежнее место. Когда профессор поклонился представившему его персону, бурдюк прильнул к полу и уступил взору прибывших первокурсников.
Признаться, раньше Тому не доводилось наблюдать подобные залы. Львиную долю представленного занимал один круглый стол. Он был поделён на пять равных частей. Одна из них располагалась в конце помещения и предназначалась для преподавателей академии. Среди профессоров Том встретил мисс Стрич, вернее, её монотонное строгое лицо, не успевшее измениться с начала прибытия первокурсников. Рядом с ней занимал место профессор Сатуэй, который любезно обещал познакомить студентов со своей кандидатурой сегодня во время церемонии. Его хмурое и мрачное лицо по-прежнему выражало гнев и наводило Тома на мысль, что с утра объявившийся воришка, которому выдался случай обокрасть профессора, успел улизнуть от нерасторопного хозяина черничного пирога и от молчунов в доспехах, которых принято именовать воителями.
Но среди присутствующих, восседавших за столом напротив прибывших, себе место нашли и те, что показались юноше ещё более странными и необычными. Одним из представленных приходился профессор, чья кожа на лице и руках была настолько грубой и толстой, что не один слон не решался смотреть на неё, без участия зависти. Вместо привычных волос, на его макушке корни дерева, а уши заменяли два дупла, из которых время от времени выглядывал чей-то клюв, и доносилось сладкое пение. Его лицо излучало неподдельное спокойствие и непринуждённость. Рядом с ним располагался профессор с короткой синей бородой цвета опускающейся ночи. Его внешний облик немногим привлекал к себе внимание тома, чего не стоило утверждать о головном уборе. Как и в случае с тюрбаном коротышки, этот приходился не менее причудливым. Внешне он не многим отличался от короны, имеющей вид крылатого четырёхглавого зверя. Одну из них, голов феникса, юноша узнал не задумываясь. Вторая имела немало схожего с головой коня, но в случае с короной, её отличал тонкий вытянутый рог, что выступал на лбу. Трётья, с острым клювом и острым взглядом, приходилась головой орла, а четвёртая заставила задуматься не только Тома. Она была плоской, как лепёшка и крылатая, как птица, а у её носа теснилось два крохотных глаза. Внешний облик остальных профессоров не произвёл на прибывших первокурсников схожего впечатления. Как и в случае с предыдущими, каждого из преподавателей украшала мантия, а на макушке гнездился длинный колпак цвета одеяния или невзрачная корона. Они не многим отличались от тех самых чудаков, которых юноше довелось повстречать этим утром на станции.
Последний, на ком заострил своё внимание Том, пришёлся высокий худощавый старик. Он располагался за высокой трибуной, и именно его голос возвещал о начале церемонии. Со старика сползала красная мантия, а на голове сидела корона, напоминающая тонкое кольцо, украшенное россыпью блестящих каменьев. Камни извергали острые языки пламени, которые беспорядочно извивались над макушкой говорящего. Длинная, рыжая борода брала своё начало с худого подбородка и щёк старика. Она преподала к серому полу и согревала своей толщей хозяина.
Почтив своим вниманием чудаков в конце зала, Том бросил взгляд на остальных собравшихся, устроившихся за четырьмя столами, попарно расположенных друг напротив друга. Места за ними были отведены для студентов, облачённых в мантию определённого цвета. Здесь присутствовали как старшие курсы, так и первокурсники, прибывшие утром. Не смотря, что столы приходились половиной единого целого, каждый из них имел присущий только ему вид. Например, студенты, облачённые в красные мантии, занимали места за столом, представляющим собой ровную каменную поверхность. Его ножками приходились четыре статуэтки, похожие на улыбающихся уродцев, чьи роки, пасти и глаза выглядывали из-под красной скатерти. Стол, что ближе всего располагался к Тому, была выполнен из дерева. За ним устроились студенты в мантиях исключительно зелёного цвета. Его поверхность удерживали толстые, массивные корни, что вырывались из-под напольных плит, а привычную глазу скатерть заменяла короткая трава, которая на протяжении каждого пиршества радовала присутствующих ингредиентами, чей рост не зависел от времени и сезона. Третий стол представлял собой огромный морской коралл. Он предназначался для студентов в синих мантиях. Его пористая поверхность была ровной и гладкой, а ножки бесформенными и угловатыми, как и подобает настоящим кораллам. Не редко на них находили себе место морские раковины, подводные обитатели с панцирями и клешнями. Последние старались не нарушать аппетит собравшихся и прятались под “скорлупу”, когда присутствующие приступали к трапезе. И, наконец, четвёртый стол приходился самым простым, но не менее удивительным, чем те, о которых ранее шла речь. В отличие от предыдущих ему не потребовались ножки, так как сам он представлял собой обычное монотонное облако, которое не многим превосходило ту стену, куда ранее канул Скотт.
Том обратился к Тодду с намереньем задать очередной вопрос, но мягкий знакомый голос прервал его куда раньше.
—А это должно быть первокурсники,— заметил высокий старик с рыжей бородой, обращая внимание профессора Патрия на своих спутников.
Его слова нашли своё отражение на лице мисс Стрич. Её узкие тёмные брови встретились у начала носа, а тонкие губы сжались и подались вперёд. Женщина осмотрела каждого из вошедших и остановила свой взгляд на Тодде. Юноша стоял рядом с профессором Патрием и избегал встречи с мисс Стрич. Он ощущал, как её длинный, ноготь, что приходится своего рода пером, скользит по пергаменту вдоль его фамилии и намеревается выпустить порцию чернил.
—Прошу меня извинить, директор. Мне крайне повезло, что сегодняшним утром нашлись добровольцы помочь справиться с моей бородой. Вы же знаете, как нам миллютам порой бывает нелегко совладать в одиночку с неуклюжей обузой. Временами даже прихвостням не под силу эта задачка, чего уж говорить о нас. Но сегодня эти юные джентльмены и мисс оказали мне бесценную услугу, что позволило мне явиться на церемонию с незначительной задержкой. В связи со сказанным я прошу не придавать значение опозданию моих спутников.
После слов профессора Патрия лицо мисс Стрич заметно помолодело. Она свернула пергамент и спрятала его под мантией. Тодд облегчённо выдохнул.
—Что ж, профессор Патрий, ни что не доставляет мне большего удовольствия, чем бескорыстная помощь укротителей друг другу, в том числе и преподавательскому составу. Я уверен, что поступок ваших спутников заслуживает аплодисментов,— улыбнувшись, отметил старик с рыжей бородой, после чего зал содрогнулся от оваций публики.— Прошу же вас, первокурсники, устраивайтесь рядом со своими единомышленниками, и да продолжится церемония.
—Благодарю,— вежливо ответил профессор Патрий и засеменил в конец зала.
—Спасибо, профессор,— поблагодарил Тодд профессора Патрия.
—Я ожидаю в этом году от вас большего,— намекнул тот и поспешил в конец зала.
—Рассаживайтесь, дорогие первокурсники, рассаживайтесь,— поторопил старик с рыжей бородой, не дождавшись ответных шагов.
Том последовал за Тоддом. Они расположились за столом, что представлял собой четыре статуи уродцев, обременённых каменной поверхностью. Джефф позвал Саймана коротким жестом руки, и тот устроился рядом с ним за столом, не многим отличающимся от морского коралла. Бриджит и Скотт заняли места за последними двумя столиками, за которыми их присутствия ожидали студенты, облачённые в зелёные и жёлтые мантии.
—Итак, на чём же я остановился?— спросил себя старик с рыжей бородой и, выдержав краткую паузу, продолжил.— Ах, да... как я уже говорил, мы рады приветствовать в этом году новые лица. Вы, первокурсники, открываете сегодня для себя новую страницу вашей жизни. Мир Стихий поистине удивительное место…
Все присутствующие чутко слушали старика с рыжей бородой. Его в действительности утомительно-монотонная речь не обременяла публику усталостью, а, напротив, приковывала к себе всеобщее внимание.
—Итак, повторюсь для вновь прибывших. Меня зовут профессор СтронкОридж,— представился старик.— Я прихожусь директором Академии укрощения стихий. А теперь позвольте мне представить присутствующих здесь преподавателей.
Старик с рыжей бородой направил ладонь правой руки в сторону профессора в красной мантии и торжественно произнёс:
—Профессор Сатуэй, прошу вас.
Зал наводнили овации. Правда в отличие от тех, что встречали и провожали профессора Патрия или звучали после речи говорящего со сцены, эти были лишены всякого энтузиазма и приходились вроде вынужденной меры. Том решил, что причиной тому послужило недружелюбное изображение лица представленного.
Профессор Сатуэй встал из-за стола и направился к трибуне. Старик с рыжей бородой отступил шаг влево и три назад, уступая место очередному выступающему. Когда же говорящий остановился, он пристально оглядел присутствующих в зале студентов и, демонстративно выпалив громкое "Кхым-кхым", начал речь.
—Как уже успел представить профессор СтронкОридж, меня зовут Вилмар Сатуэй. Я являюсь преподавателем дисциплины "Защитные заклинания огня". Для тех укротителей, кто относится к остальным трём стихиям, это хорошая новость. Вам удастся избежать тех тяжб, которые ожидают на первом и последующих курсах ваших товарищей. Остальное я доведу до первокурсников на своём первом. У меня всё, профессор СтронкОридж,— закончил говорящий и незамедлительно зашагал на прежнее место.
Старик с рыжей бородой подошёл утвердительно, коротко кивнул и встал за трибуну.
—Что ж, поблагодарим профессора Фауля за его выступление,— предложил он и присоединился к тихим овациям собравшихся. — А теперь, позвольте повторно представить вашему вниманию заместителя директора академии, профессора Стрич,— более торжественно сказал старик с рыжей бородой, указывая открытой ладонью в сторону женщины, одетой в красную мантию.
Мисс Стрич ожидала своего скорого выступления, а потому находилась на полпути к трибуне, в то время как профессор Фауль закончил свою речь и отступил шаг назад, уступая место за трибуной.
—Ещё раз хочу поприветствовать всех, кто почтил своим присутствием сегодняшнюю церемонию. В первую очередь, я бы хотела ознакомить впервые прибывших с правилами академии. Во-первых, первокурсникам запрещено выходить за пределы Академии. Каждый из вас наверняка успел убедиться в том, насколько дорого обходятся последствия за излишнее любопытство и самоуверенность. Конечно, представители Ордена Воителей и я предостережём вас от нарушения данного правила, однако, находятся и те, чья тяга к запрету или глупое ребячество пересиливают наше внимание, и, как правило, подобные проступки имеют прискорбные последствия. Поэтому, думаю, вряд ли кому-то из вас придёт в голову рисковать своей жизнью на первом же курсе. Во-вторых, у меня убедительная просьба к первокурсникам следить за своими помощниками и не позволять им творить всё, что вздумается. Я не потерплю, если и в нынешнем году чей-то прихвостень умудрится поджечь книги в библиотеке, или чей-нибудь болотник задумает сотворить из класса аквариум для рыб. Уверена, что об этом вам подробно расскажет профессор Патрий на первом занятии “Магия Призыва”. И, в-третьих, первокурсникам, как и студентам третьих курсов, категорически запрещено вступать в контакт с существами, которые могут представлять для вас опасность. Как предупредил профессор Сатуэй, в академии участились визиты смаглов. Представленные существа не приходятся весомой угрозой, но, хочу отметить, что без старост и преподавателей вам запрещено находиться рядом с ними.
Теперь, что касаемо процесса обучения. Условно академия представляет собой пять учебных заведений: Башня Огня, Воды, Воздуха, Земли и Единства. В последней проходят занятия общего характера для всех студентов, не зависимо от той стихии, к которой они принадлежат. В остальных же четырёх обучаются только те укротители, которые носят метку соответствующей стихии. К слову, в них же расположены и ваши апартаменты. С ними вас познакомят позже старосты, о ком и пойдёт речь дальше. Напомню, что в нынешнем году среди двух десятков желающих на должность старост было выбрано четыре кандидатуры, которые, по мнению совета, лучше остальных подходили на представленную роль. Но чтобы заслужить право называть себя старостой, сегодняшним третьекурсникам предстояло пройти главное испытание, а именно доставить первокурсников в академию в полной сохранности. В ходе конкурса две кандидатуры допустили серьёзные ошибки, одна из которых и вовсе могла обернуться пропаей студента. Однако один из участников, кто так же успел отличиться ранее не с лучшей стороны, располагал куда большим вниманием, чем я предполагала, и нашёл пропажу. В связи с последними событиями, я бы хотела озвучить список тех лиц, которые удостаиваются в нынешнем году звания старосты, и наградить их почётными знаками отличия.
Профессор Стрич взяла короткую паузу. Со стороны входа послышался шорох чьих-то шагов. Том обернулся к источнику звука и встретил взглядом вбежавшего. На нём была надета красивая туника, цвета мрамора. В руках он удерживал крохотную подушечку, на которой умещалось четыре блестящих значка. Существо стремительно настигло конец зала, вскарабкалось на сцену и остановилось у профессора. Мисс Стрич вынула из-под мантии знакомый пергамент, развернула его перед собой и приступила к озвучиванию список:
— Тодд Сатл, — торжественно произнесла мисс Стрич и обратила свой взгляд к юноше.
Тодд встал из-за стола и направился к сцене. Стоило остановиться в двух шагах от профессора, как прозвучала следующая фамилия.
—Эйвил Стоун.
Из-за стола, представлявшего собой коралл, поднялся юноша в синей мантии и не спеша направился к сцене. Скоро последовали оставшиеся две фамилии, на чём список подошёл к концу.
—Одри и Марлон Твинц,— закончила мисс Стрич и спрятала пергамент под мантией.
Третьекурсники выстроились в одну шеренгу рядом с профессором, после чего мисс Стрич приступила к награждению.
—С сегодняшнего дня эти третьекурсники удостаиваются звания старост,— начала она, взяв один из блестящих значков с подушечки, что нежилась в ладонях вёкмунгера, и прикрепила награду к мантии Тодда.
После него пришла очередь Эйвила, а замыкали ритуал Одри и Марлон. Когда же на подушечке не осталось знаков отличия, слово перешло к публике, и по залу пронеслась новая волна ликования. Собравшиеся приветствовал новых старост, не жалея ладоней. Под конец оваций ребята вернулись на свои прежние места, а мисс Стрич устроилась за трибуной, чтобы напомнить награждённым об их новых обязанностях.
—Напоследок я бы хотела акцентировать внимание старост на их обязанностях. Сегодня, после окончания церемонии, вы должны доставить первокурсников в их апартаменты. А завтра утром, перед тем как явиться на занятие, от вас требуется проводить первокурсников в их аудитории. У меня всё,— закончила мисс Стрич и вместе с вёкмунгером уступила место директору.
Старик с рыжей бородой остановился за трибуной, чтобы подвести итог передать слово следующему преподавателю.
—Итак, поблагодарим мисс Стрич за её выступление и пожелаем удачи нынешним старостам. Я надеюсь, что кадый первокурсник запомнит предупреждения профессора, а награждённые знаками отличия подойдут к выполнению своих обязанностей крайне ответственно.
Профессор СтронкОридж выдал короткую паузу, после чего представил задержавшегося ранее гостя.
—И следующим я приглашаю на сцену профессора Патрия! Прошу вас.
Профессор Патрий, как и следовало того ожидать, не торопился, выходя на сцену. Он осторожно вышел из-за стола и посеменил на встречу к директору. Но в отличие от остальных выступивших, коротышка остановился рядом с трибуной, так как та безнадёжно загораживала его.
—Дорогие первокурсники,— начал профессор, остановившись у трибуны,— я, как и мои коллеги, рады вас приветствовать сегодня в стенах академии. Сегодня я посвящу своё выступление ответу на главный вопрос, который, готов поспорить, возник у большинства из вас. ”Для чего мы здесь?” Каждый из нас служит одной общей цели: сохранению Мира Яви и Мира Стихий. Тысячелетняя ответственность ложится на ваши плечи с сегодняшнего дня. Всё это время мы, укротители огня, воды, земли и воздуха храним бытие и не позволяем старой вражде стихий нарушить его устои. Каждый из нас значим для Мироздания, и моё повествование тому подтверждение.
Всё бытие подобно семени, что растёт в пустоте, где нет ни почвы, что его окружает, ни огня, что согревает, ни воды, что его питает, ни воздуха, что его наполняет. Без этих четырёх сил, а именно почвы, воды, воздуха и огня, семя, всего-навсего семя, такое же мёртвое и серое, как камень, что вечно покоится и не ведает жизни.
Мы можем посадить семя в самую чистую почву. В земле оно начнёт произрастать, но что толку, если ему нечем будет питаться? Пожалуй, от подобного поступка не больше толку, чем от камня, покоившегося на том же месте. Мало, что изменится, если мы будем питать его самой чистейшей водой, сравнимой своей невинностью со слезой новорождённого. Нежась в почве и получая воду, семя начнёт давать свои первые плоды. Но и этого мало. Без воздуха плод обречён на верную гибель. Помимо воды, он наполняет семя жизнью, а значит, без его участия плод обречён на погибель. Но и воздух бессилен, когда приходят холода. Их визит под силу прогнать огню, что светит высоко над землёй, водой и ветром. И только тогда, когда каждая стихия внесёт свою лепту, семя даст свои плоды, и имя им будет Мироздание.
Тоже справедливо и по отношению к нам. Чтобы начать и довершит общее дело, один не в силах его осуществить. Но дружба, единство, способны пробить самые толстые преграды, вырастить семя и сохранить его плоды. Помните мои слова и знайте, что каждый из вас значим. У меня всё,— закончил профессор Патрий, и зал снова содрогнулся от громких аплодисментов и свиста.
—Поблагодарим профессора Патрия за его речь,— подвёл итог старик с рыжей бородой и встал за трибуной, чтобы сказать своё последнее слово.— А теперь, когда наша церемония подошла к концу, я передаю слово главному повару академии, уважаемому ПапприкУчи!
Стоило профессору СтронкОриджу назвать имя неизвестного, как тот дал о себе знать. В зал вошёл коротышка с короткими, густыми усами и толстыми бровями. На нём был надет белый фартук, а лысую макушку прятал вытянутый колпак, который мог бы составить конкуренцию головному убору профессора Патрия. Его маленькие глазки проворно бегали по просторам зала и цеплялись за новые лица. Демонстративно задрав голову, усатый важно замаршировал к сцене и протяжно выдувал из себя приветствия, размахивая блестящей поварёшкой.
—Оууу, приуэтствую, приуэтствую вас,— здоровался коротышка, через два шага кланяясь присутствующим.
При этом он говорил только со свойственным ему акцентом, через раз добавляя к слову скользкое "у".
—Да прибудет с вами сила стихий, уважаемый Папприкучи,— поздоровался директор с поваром.
Усатый щедро улыбнулся, услышав ответное приветствие.
—Ааа,—протянул коротышка при виде знакомого лица.
Он посмотрел на директора и, уступив улыбке пол лица, перешёл к благодарностям.
—ГрАци, грАци, профессор СтронкОридж. Для меня и моуИх мАуленьких бамбини большая честь порадовать гостей мауИми изысканными блюдами.
Остановившись на полпути к сцене, повар повернулся усами ко входу в зал, не сбавляя напора улыбки, и сделал два коротких хлопка в ладоши.
—Цок-цок-цок, моуИ мАуленькие бамбини! Пришло время для торжества!— воскликнул усатый коротышка, после чего в зале зазвучала спокойная приятная музыка.
После того, как речь повара подошла к концу, у входа в зал послышался грохот. Шум не отличался от частого шороха чьих-то шагов, чья частота доказывала, что приближающийся был не один. Скоро Том и остальные присутствующие обнаружили, как к входным дверям приближается нечто блестящие на четырёх, нет, на восьми коротких ножках. Оно уверенно заползло в зал и взяло курс на коротышку. Тогда-то всё и стало ясно. Блестящим приходился широкий поднос, а восемь ног, которые юноша поначалу принял за его неотъемлемую часть, принадлежали четырём вёкмунгерам. На блюде теснились огромный жареный кусок мяса, с боков которого окружали разного рода зелень и овощи. Ноша отличалась впечатляющими размерами и весом, что даже четверо вёкмунгеров удерживали поднос с большим трудом. Одетые в белые фартуки и короткие колпаки, они в спешке поставили блюдо на стол с ножками в виде уродцев и удалились прочь из зала. Им не смену подоспела вторая партия коротышек. Их оказалось шестеро. Они шли короткой очередью друг за другом и несли на руках подносы с очередными блюдами, при виде которых у присутствующих быстро созрел аппетит. Вёкмунгеры поспешно избавились от своих обуз, расставив их на столах, и уступили очередь третьей партии. Том обнаружил, что на столе, за которым располагались студенты в зелёных мантиях, не нашлось места ни для одного мясного блюда. Он был уставлен яства исключительно растительного происхождения, в то время как остальные ломились от обилия разного рода блюд.
Пока вёкмунгеры впопыхах разносили блестящие подносы с угощениями, повар Папприкучи выкрикивал бесконечные поздравления и увлечённо размахивал блестящей поварёшкой и ослепляя присутствующих своей мраморной улыбкой. При этом он постоянно выкрикивал фразу "Цок-цок!", когда намеревался поторопить своих помощников.
—Цок-цок, мауИ мАуленькие бамбини! Цок-цок!— подгонял Папприкучи уставших вёкмунгеров.— Цок-цок!
Неожиданно усатый заметил, как у одной из первокурсниц опустел кубок. Коротышка протянул свою поварёшку к столу, за которым располагалась укротительница, и из кухонного прибора тот час вылетела порция жидкости розового цвета, которая с завидной точностью угодила прямо в кубок студентки. Никак иначе Папприкучи поступал всякий раз, когда следовало наполнить стаканы и кружки. Ни один бокал не смог скрыться от его взора. Заведённый как волчок, повар крутился на месте, и раскидывал порции разноцветной жидкости, не позволяя присутствующим отвлекаться от торжественной части. Сегодня выдался жаркий день, и, начать трапезу, Том решил с осушения кубка, наполненного напитком приятного голубого цвета. Не приступая к яствам, которые к тому времени стремительно наводнили столы в зале, юноша тремя глотками добрался до дна, но так и не утолил жажды. Сладкая, липкая она разыграла в нём долгожданный аппетит. Он поставил пустой кубок на прежнее место и решил оглядеть стол, чтобы найти графин с водой. Но повар Паппречито оказался расторопнее и одним взмахом своей волшебной поварёшки наполнил сосуд жидкостью оранжевого цвета. С первого взгляда Том принял её за очередную липкую сладость, но когда попробовал на вкус, понял, что ошибался. Завершив один глоток, он ощутил приятный ягодный оттенок, а когда сделал второй, вкус напитка неожиданно изменился на компот из яблок. Последующий глоток не пришёлся исключением. На замену ягодному и яблочному пришёл смешанный вкус арбуза и дыни, жажда отступила, и юноша поспешил приступить к блюдам, из-за которых на столе не осталось и свободного места. Тодд, что устроился рядом с ним, проголодался не меньше. Содержимое его тарелки не выдерживало и пяти минут, после чего юноша обременял её очередной порцией. Том решил не отставать от старосты и принялся за блюдо, которое ближе всего оказалось к его носу. Оно было похоже на дугообразно изогнутые ломти не известного происхождения, покрытые толстой чёрной коркой. Куски оказались крайне твёрдыми, сухими и перестали вызывать особый аппетит и Тома, когда тот погнул о них вторую вилку. Юноше удалось отрезать крохотную дольку попробовать на вкус, но та пришлась ему не по зубам.
—Ау, довольно костлявое,— заметил юноша, ощутив боль в зубе.
Его наблюдение привлекло внимание Тодда. Он прервал трапезу и бросил взгляд на тарелку Тома. Обнаружив в руках юноши чёрный кусок, третьекурсник усмехнулся.
—Ты что, собираешься вот так просто съесть мякоть ЦиклУдия?— спросил Тодд, пребывая в лёгком удивлении.— Её же защищает кора твёрже камня.
—Я заметил,— кивнул Том, опустив обед на тарелку.
Тодд продолжил:
—Мякоть Циклудия покрыта крепкой корой, которая защищает от посягательств сладкоежек. Прежде, чем узнать какова она на вкус, я бы избавился от неё. Смотри, как это делается.
Тодд направил свою правую руку на содержимое тарелки Тома и, взмахнув ей, громко и чётко выпалил: "Оспензио!" После короткого ритуала чёрные куски вспыхнули пламенем, раскололись на мириады пылинок и растворились в воздухе.
—Теперь заметно лучше, верно?— заметил Тодд и продолжил трапезу.
Том взял со стола третью по счёту вилку и вонзил её в бесформенный кусок жёлтого цвета. Юноша ожидал, что данная процедура потребует от него дополнительных усилий, но столовый прибор просто провалился и упёрся кончиками в тарелку, разрезав обед мясо, как масло. Том взял ложку и зачерпнул самый крохотный кусок. Он спрятал его во рту и не торопливо принялся жевать. Мякоть Циклудия скоро растворилась и превратилась в жидкость с приятным вкусом карамели. Юноше понравилось лакомство, и он жадно принялся опустошать свою тарелку. Даже Тодд, что с начала трапезы приходился явным лидером в быстром поедании яств, не поспевал за своим соседом. Спустя день, Том ощутил, как в его в душе воцарилось спокойствие, а в теле аппетит. Юноша принялся хаотично пробовать всего понемногу. Он продолжал опустошать стол, пока услышал позади себя чей-то тоненький, напряжённый голосок, просящий о помощи. Опустив вилку на тарелку, Том повернулся к источнику звука и обнаружил позади себя вёкмунгера или, вернее, его ноги. Причиной тому служил не крохотный рост существа, а чрезмерно огромный, переполненный яствами поднос. Его спичечные ножки тряслись под тяжестью угощения. Не зная того, слышит ли его хоть кто-нибудь, вёкмунгер продолжал просить о помощи.
—Сссер, или, мммис,— дрожащим голосом твердило существо, стараясь обратить на себя внимание.— не могли бы вы быть столь любезны и помочь мне...
Том обнаружил, как рядом с местом, где дрожал вёкмунгер, образовалось три небольших лужицы. Причиной их появления оказались капли пота, которые ручьями плюхались на пол, два из которых брали своё начало с кончиков ушей существа, а третий с носа.
—Конечно,— ответил взаимностью Том и, выйдя из-за стола, разделил ношу с существом и поставив поднос на стол.
—Ооо,— вытирая лоб тряпкой, протянул вёкмунгер,— спасибо, спасибо вам, сер.
Прогнав пот, существо перешло к не менее промокшим ушам, а затем и к носу. Его действия приходились настолько быстрыми, что юноша не успевал за ними уследить.
—Вы даже не представляете, в каком я перед вами долгу, сер,— продолжал благодарить вёкмунгер своего спасителя.
Том почувствовал себя неловко от частых похвал. Прежде никто так не выражал благодарность за оказанный им жест внимания. В конце концов, думал юноша, помочь поставить поднос на стол не такая уж и непосильная работа. Но вёкмунгер стоял на своём.
—Вы так благородны, сер,— настаивал вёкмунгер.— Я рад, что случай распорядился обратиться именно к вам.
—Ну что ты, я уверен, что так поступил бы каждый,— оправдывался Том.
—О, нет, нет,— запротестовал вёкмунгер,— не каждый способен быть настолько милосердным, как вы. Честно говоря, вы первый кто помог мне за последние пять лет.
Том промолчал, так как не знал, что и ответить. Вёкмунгер говорил искренне, и в его словах слышались ноты радости и в тоже время грусти.
—Вы, я вижу, первокурсник, верно? У вас наивное лицо, и доброе сердце, а руки то! Они совсем чистые и светлые! Они не запятнаны плохими делами,— поделился своими наблюдениями вёкмунгер и взял руку спасителя.
Он разглядывал её, водя длинным указательным пальцем по вытянутым линиям, которые были выгравированы на ладони юноши.
—Вы испытали много боли в прошлом, сер. Но пережитое время сделало вас сильнее. Прошу вас, сер, сделайте всё, чтобы сохранить свою доброту в сердце и мудрость в уме. Знайте, в этом ваше спасение.
Вёкмунгер согнул пальцы ладони юноши в кулак и заботливо прижал его к груди Тома. С тоской он посмотрел в глаза спасителя и хотел уже отправиться за следующим подносом, как рядом объявилась усатая персона. Юноша и не заметил, как скоро ему и вёкмунгеру составил компанию коротышка с вытянутым колпаком. Мистер Папприкучи встал позади существа и неодобрительно топал носком ботинка по полу, скрестив руки. А когда вёкмунгер повернулось к нему носом, повар вскипел и решил выразить своё разочарование в одном ударе поварёшки, который в аккурат пришёлся в лоб нерасторопного.
—Мой мАуленький бамбини не хочет раубОтать?— сдержанно спросил повар, выпустив пар.
—Что вы, сер, нет. Я, я, я люблю свою работу, очень люблю…— начал оправдываться вёкмунгер, придя в себя после неожиданного удара поварёшкой.
—Мой мАуленький бамбини решил, что может себе позволить отвлекать первокурсников от трапезы?— ещё громче задал вопрос Папприкучи, готовясь ко второму удару.
Невинный отрицательно замахал руками.
—Нет, нет, я лишь...— продолжал оправдываться вёкмунгер, надеясь избежать последующего удара.
И когда намерения повара потребовали действий, и Папприкучи, закинув поварёшку за спину, намеревался шлёпнуть поварёшкой по лбу ушастого коротышки, в разговор вмешался Том.
—Он не виноват,— заступился юноша,— я обратился к нему с просьбой рассказать мне о блюде, которое мне никак не удавалось попробовать. Сначала я решил, что оно не съедобно...
Слова Тома ненадолго охладили пыл усатого, но стоило ему отозваться о блюде в нелестной форме, как глаза Папприкучи налились краской от гнева, а лицо исказилось до не узнаваемости.
—И что же вуАм показалось не съедобным?— выдавил из себя повар, потирая поварёшку.
Том немного опешил после вопроса повара, но тут же нашёл выход.
—Корка Циклудия показалось мне слишком жёсткой. Но бамбини помог мне разобраться. Я и не подозревал, что она не съедобна.
Том не знал имени вёкмунгера и решил назвать его так, как величал повар. Папприкучи высокомерно посмотрел на испуганного помощника, затем на Тома, и, успокоившись, ответил:
—Что ж, в таукОм случае жеулАю вам приуЯтного аппетита. А моему мАуленькому бамбини пора на кухню, и поживее. Цок-цок!
—О, да, конечно,— беспрекословно согласился вёкмунгер и поспешил убраться подальше от усатого коротышки.
Повар последовал за ним и не отказал себе в возможности поторопить своего помощника ещё парой ударов поварёшкой по копчику, сопровождая каждое своё движение фразой "Цок-цок!"
Том устроился за столом на прежнем месте, и, перед тем как приступить к трапезе, вспомнил слова вёкмунгера. Он посмотрел на свою ладонь и принялся скрупулёзно рассматривать линии. Его увлечённость не осталась без внимания соседа.
—Что-то случилось?— спросил Тодд, наблюдая непривычную картину.
—Нет,— тихо ответил юноша, опустив ладонь на стол.
—Вот и отлично,— поддержал староста,— советую тебе хорошенько подкрепиться. Трапеза скоро закончится, и я поведу вас в апартаменты. Так что успевай, если не хочешь проголодаться раньше, чем начнётся ужин.
Но аппетит отступил. Юноша отодвинул от себя тарелку и принялся высматривать своих бывших попутчиков, которым сегодня, как и ему, довелось стать первокурсниками. Единственным местом, где Том ощущал себя также свободно и легко прежде приходился дом. С сегодняшнего дня академия стала для юноши вторым домом, и Том совершенно не противился этому. Здесь, среди подобных ему “необычных” юношей и девушек, он нашёл своё место и впервые почувствовал себя значимым.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Свидетельство о публикации №215072500711