Армейские байки от Петровича

     Как сейчас помню, призвали меня на военную службу в ноябре месяце. Восемнадцать только в сентябре исполнилось. Мужики, которые служили, знают, как это. Сразу оторвали от мамкиного подола, и, защищать отечество. Повестка из военкомата в кармане лежала - явиться назавтра с вещами и документами в назначенное время. А тут как на грех на нервной почве или по простудной причине разболелся у меня зуб. Щеку разнесло. От боли на стенку лезу. Хоть вой.
      Делать нечего. Поплёлся в зубную поликлинику. Сижу в коридоре отбиваю мелкую дрожь от страха перед щипцами. На душе неспокойно. Не знаю, чего больше бояться: армии или зубного хирурга. Тут меня вызывают без очереди в соседний кабинет. Захожу, а там пять человек практикантов и у всех в руках молотки и зубила и только у профессора, который их учит, щипцы. Укололи заморозку. Профессор мне зубы заговаривает, а остальные слушают. Как онемела челюсть, тут и понеслась экзекуция. Двое сверху навалились, чтобы я вслед за зубом не тянулся, третий щипцами тянет, четвертый с молотком на подходе. Драли, драли – ничего не получается. Давай молотком вышибать. А этот в белом халате только советует, с какого буку зайти, да половчей зуб выдрать. По молодости лет я молитвы не знал. Да и не положено было нам  комсомольцам Богу молиться. Сидя в зубоврачебном кресле, вспомнил я Спасителя, Божью мать и всех святых, о которых что-либо знал. И всё только думал, это всегда продолжаться не может. Всему приходит конец.
       По прошествии какого-то времени все от меня отошли. Профессор пальцем ощупал только что сделанную дырку, вынес вердикт: в десне остался осколок. Напоследок разрезал десну, поковырялся в ней, ничего там не нашел и отпустил меня на все четыре стороны. Уже потом, спустя год, вышел осколок сам по своей воле и совершенно безболезненно.
      Назавтра погрузили нас призывников в поезд и повезли в Сызрань. Там формировался воинский эшелон. Перекантовались ночь в привокзальной столовой на дубовых столах. На следующий день добавили к нам таких же, как мы, совсем зеленых ребят. И опять в дорогу - навстречу казахстанским степям. Вот так под стук колес заживала моя рана. Дня три я отплевывался кровью. Не о каком полоскании и промывании не могло быть и речи. Кому  я нужен? Молодой организм справился сам. Обошлось без заражения. Может,  помогло, что искренне молился. И там, на небесах, меня пожалели.
      На станциях ребята выходили, закупались пирожками и красным вином. А в вагоне сопровождающие нас лейтенант и сержант их обыскивали, и всё отбирали. Потом они пять дней бухали в купе проводника.
       Ночью привезли нас на какую-то станцию. Нам скомандовали: «Выходить, строиться». Станция представляла собой небольшой сарай  с окошечком, над которым надпись гласила, что это касса. Рядом с кассой стоял верблюд, привязанный к шесту. Это место носило название Джингис-тоби. Подогнали бортовые ЗиЛы. Мы загрузились по машинам.  Нам объявили, что всех везут в отряд.    
       В отряде нас постригли под ноль. Искупали  холодным душем. Переодели в форму. Вышли все, никто друг друга не узнаёт. И начали смеяться, не от того, что весело,  а скорее от истерики и страха за ближайшее будущее. Скажу сразу, как в начале службы, так и до самого последнего её дня никакой дедовщины у нас не было. В отряде новичков оказалось вдвое больше старослужащих. И все попытки повлиять на молодняк типа пришить и постирать сразу пресекались. Сначала у нас был карантин. Потом присяга. А после присяги распределили кого в школу сержантов, кого в связисты. Я попал в школу служебного собаководства в город Душанбе.
       Вот тут то и началась моя воинская жизнь. За полгода я научился крутить звёздочку на перекладине. На плацу чеканить шаг при строевой подготовке. Бегать за собакой, у которой четыре ноги, а у меня всего лишь две.  Бегать так, что бы поводок чуть провисал. Натянуть поводок означало сбить собаку со следа. За это полагался наряд вне очереди. Все, кто служил, знают, какие тупые ножи бывают на солдатской кухне и какие огромные чаны под картошку.  Двенадцать килограммов моего веса ушло, как собака языком слизнула.
         А собачек было аж четыреста особей. И у каждой свой нрав и характер. Некоторым даже нельзя было в глаза посмотреть. На лопате миску совали, лопатой забирали. Клетки мыли из шланга напором воды. Каждый вожатый кормил и убирал за своей собакой. Проходы между вольерами мыл  дежурный, и в особых случаях во время болезни и прочих напастях за чужой собакой ухаживал он же. Спросите, как зимой убирали? В Таджикистане практически нет зимы. Две недели мокрый снег. До мая зелень. Потом всё выгорает на солнце.
        Пожалуй, из всех собак Дик был самым злобным кобелём. Слушал только своего вожатого. Подойдёшь к его вольеру, так он от злобы прутья  грызёт. А пускать по следу на задержание, даже дразнить не надо было. Хорошо на мне дрызкач был. Это специальный костюм из плотной ткани типа фуфайки. Костюм прошит вдоль и поперёк с ватой внутри. И штаны такие же. Хватка  Дика была мёртвая. Хорошо на руке кость не сломал. Синяк две недели не проходил. А схватил бы за шею, всё, тут мне и конец. Хватку собаки можно было ослабить болевым приёмом. Схватить  его за яйца и сдавить. Даже команду не слышал.    
        Учили нас, мы учили своих собак. Проходить полосу препятствий. Преследовать «нарушителей». Как правильно проводить задержание. Например. Собака может схватить условного или явного нарушителя за руку. А в это время он ударом другой руки убьёт её ножом. Надо нападать на противника сзади. Сильным ударом в спину собака сбивает нарушителя границы с ног, сверху угрожающе рыча и лая, удерживает его до прихода пограничников.
        Собаки, как и люди, бывают умные и талантливые. И наоборот. Как учили собак преследовать нарушителя? Давали нюхать тряпку, или какую - то вещь и бежали, время от времени тряпкой касаясь земли или предметов по пути преследования. Или мазали тряпку в вольере, когда у самки течка. Ну, этот метод был для самых глупых собак. Учили псов не бояться выстрелов, громких выкриков. На проверках контролирующий инструктор заставлял вожатого замахиваться на собаку. Если собака не реагировала, не скулила, не поджимала хвост, значит порядок. Она  не битая.
        Моего пса звали Джан. Сроднились мы, когда я приносил ему еду. Как он радовался мне. И убирал за собакой в вольере я сам. Удалось сохранить фото, где мы с Джаном в обнимку. Моё лицо и его морда одного размера. А это значит, что своему псу я поводок не натягивал, преследуя противника. И никогда не бил. Но, по обстоятельствам от меня не зависящим, я расстался со своим боевым другом. По окончании школы из знойного лета нас перебросили  вертолётом  на китайскую границу в мороз минус пятьдесят. Сам в этом железном ящике с пропеллером чуть концы не отдал. Лётчики были в унтах, а я  в кирзачах. Хотя закрыл ноги брезентом, посадил на них Джана, но по прибытии на место, выяснилось, что собака отморозила почки. Её списали. Она попала к чабанам, и остаток  своих дней пасла стадо.
          Случалось заниматься не своим воинским делом. Однажды нас послали на бахчу собирать дыни. Дед там сторожем был. Следил за нами, что бы лишнего ни съели. Но, потом  отдал нам несколько дынь. С тех пор я их люблю, но редко попадается такая, как там на бахче. Только дыни нас не спасли от жажды. Зной, жара, сушь. Все захотели пить. А это Средняя Азия. Там арыки. Вниз по течению воду набирают пить, вверху в этой воде подмываются. Там у поля с дынями стояла бочка с водой. Мы попили. Как говорят, муха Цеце отложила яйцо…. И понеслось. И пронесло всех, кто пил. Уложила эта муха нас с дизентерией в лазарет. Ох, какая это скверная штука. Выворачивает наизнанку попу, а какать нечем. Вот так бывает.  Сами азиаты чай пьют кипячёный.               
           На плацу нас не зря гоняли. На Октябрьскую в Душанбе прилетел на самолёте кто то из политбюро. Пока самолёт разворачивался, с рядом растущих деревьев снесло листья. В честь праздника мы  попали на парад. Причём, по площади нас прогнали раза три. Проходим площадь до конца, потом бегом опять в начало в строй. И ать – два левой. А перед этим в Душанбе построили дворец съездов. Загнали нас туда всю школу. Мы там орали. Маршировали. Ходили строем по лестницам. Нами проверяли прочность здания. И не случится ли лестничным пролётам рухнуть от напряжения и резонанса. Слава Богу, ничего с нами не случилось.
         На заставе меня одели согласно климату. Валенки до колен. Ватные штаны. Полушубок. Шапка. Шубенки, это рукавицы на меху. За плечом автомат. Подвели ко мне мерина ростом с меня. Его звали Косой. На нём я должен был заступить на охрану государственной границы. Пробовал на него запрыгнуть с одной стороны, потом с другой. Тщетно. В негнущихся валенках  ходить то было неудобно, а тут на коня надо залезть. Подвёл его к телеге. Взгромоздился на  неё. А мерин отошёл. Пришлось опять вести его к телеге. Привязал. Забрался на телегу. Кое-как залез на Косого. Под задницей образовалась кочка от полушубка. Как управлять конягой, не знаю. А сослуживцы прямо ухохатовались надо мной. Ну, ничего. Смеяться – не плакать. С лошадьми я освоился быстро. Всё – таки, сказывалась казачья кровь.
        Все предки мои из казаков, даже на дедушкином доме была табличка с крышечкой сверху, гласившей: «Казачье общество № 10». А казаки народ такой. Веками на конях и на службе ратной.  Исторический факт. Мои предки основали мой родной город. Построили деревянную крепость. Стояли на страже Московского княжества. Ну, это краткое отступление от главной темы.
         Потом у меня была другая лошадь. Жеребец Икс. Однажды жеребцы выясняли между собой отношения. Кто главней и сильней. Такое в природе бывает. Когда они стали лягаться, ржать, храпеть, у мерина Косого просто ноги подкосились, он сразу рухнул без боя. Вот что значит физическая неполноценность. Продолжать свой род на генном уровне он не может. Стало быть, выбывает из борьбы за первенство. Моего Икса укусили за спину. Надеть седло из-за раны нельзя. Пришлось на месяц дать ему отпуск.
За  это время Икс отвык от работы. Начал кусаться, когда на него садились. Меня укусил за ляжку. Я стал хитрить. Левой рукой отворачиваю его морду в сторону, сам запрыгиваю справа в седло.
         На нашей заставе как таковой разделительной полосы не было. Была тропа. Горы. Шесть километров туда, шесть обратно.  Летом на лошадях. Зимой пешком, когда сильные заносы. Мороз в пятьдесят градусов. Пока идешь жарко. Устанешь, падаешь в снег. Тепло. Но, стоит чуть пошевелиться, сразу замерзаешь. И, обратно, почти бегом на заставу. Ходили по двое. Иначе нельзя. Несколько раз сопровождали волки. Держались на расстоянии, подвывали. Дашь осветительную ракету вверх, они разбегаются.
          Однажды на заставу пришли местные жители. Они перегоняли табун, подняли из спячки медведя. Он загрыз жеребца. Ходил его жрал. После того, как закончится жеребец, мог натворить беду похуже. Например, переключиться на людей. Был у меня сослуживец Санька Лебедев, ехал на коне. На него поднялся медведь. Явно, не обниматься. Санька – друг вскинул автомат и одиночным выстрелом уложил его наповал.  Только у мишки лопатка вылетела с другой стороны. Раньше нас хорошо обучали военному делу. На границе свой хлеб мы ели не зря.
           Несколько раз убивали маралов. Это разновидность оленя. Делали пельмени. Причём в огромных количествах. Замораживали. Что быстрее всего готовить на кухне? Да. Их, родимых. Надоели потом нам. Не могли на них смотреть.
            Наступало время, когда «старики» увольнялись в запас. Приходил молодняк. Как раньше нам, теперь уже мы передавали свой опыт. Граница, это такое место, где 24 часа нужно постоянное внимание и бдительность. Крутить головой. Смотреть. Идёшь вперёд, а боковым зрением смотришь и примечаешь, что творится сзади. Нельзя допустить, что бы тебя зарезали, как барана. Пошли с молодым в наряд. Я пустил его вперёд. Он идёт, как у себя на родине в городском парке. Птичек слушает. Делаю шаг в сторону. Затаился. Он идёт. Наконец оборачивается, меня нет. У него паника. Выхожу на тропу, делаю замечание. Уже до конца службы ему наука.
             Был случай, когда нам давали приказ. В такое – то время участок границы должен быть свободен от пограничного наряда. Значит, или туда или обратно ждали гостей.
            Только хорошо вспоминаю о начальнике заставы. Он научил нас всему. Как себя вести в экстренных случаях. Тонкостям пограничной службы. Его самого в училище обучали старшины, которые прошли войну. Словом, он и его жена заменили нам родителей. На границе они служили почти тридцать лет.
            Чего не могу сказать о замполитах. Сначала у нас на заставе был замполит Костоломов. Потом его заменил Садинов. Даже фамилии говорят, что они могли собой представлять, и как к нам относились.
             В свободное от службы время играли в волейбол. Даже  иногда приходилось с офицерами выходить на рыбалку. В горных речушках ловили тайменя. Рыболовный опыт у меня был. Лет с четырёх я пропадал  на своей речке. Делал всякие приманки, хитрые крючочки. Навык пригодился. Несколько раз шил из меха «мышку» для ловли хищной рыбы. Приспосабливались к местным условиям рыбалки.               
             Допускаю, что не всем повезло с армией. Знаю случаи, когда возвращались инвалидами, или не возвращались вообще, при этом, не всегда выполняя долг защиты отечества. Но, моя служба подходила к завершению. За сто дней до приказа мы постриглись наголо. Был такой ритуал. До нас, с нами и после нас. Пришло моё время увольняться в запас. Но, новое  пополнение кому - то надо было обучать. Меня оставили служить. Вместо декабря домой я приехал в феврале. Зашёл домой, бросил вещички. И сразу – к матери на работу. Подхожу к ней, а в цехе шум от станков. Встаю напротив. Говорю: «Здравствуй, мама». А у неё слёзы на глазах. Обрадовалась, значит.
              Наконец, дошёл и я до мирной жизни, как бы в армии было, или не было всё хорошо. Я тоже, как моя мамка обрадовался, что оказался дома.

2008 - июль 2015 года. Рис.автора.