III Волшебник запаса. 6. Мальчик с востока

       ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ.

       Часть 3.
            ВОЛШЕБНИК ЗАПАСА.
       Глава 6.
            МАЛЬЧИК С ВОСТОКА.

РАССКАЗЫВАЕТ РИКИ АГИ.

   Так я и двигался к океану, стараясь не попадаться заморышам на глаза, и прибыл на берег без всяких осложнений. В городке у Беглянки нашёл нашу лодку, погрузил в неё летающее гнездо, которое на людях маскировал под ручную тележку, а потом пошёл и продал в известном мне месте перстень и золотую цепочку очень необычного плетения. На ней висел амулет, знак Эи, сделанный для меня Миче. Амулет я повесил на шнурок, и отправился на рынок, где купил то, что могло пригодиться в дороге. Две рубахи себе купил, пару штанов и шляпу, а то вид у меня был бандитский какой-то после того, как я выбрался из пещер. Одежду я купил не новую, ношеную, чтобы было дешевле. А кроме того мне мало что было нужно. Я посетил баню, подстригся, а потом направился в библиотеку. Там я узнал из разных энциклопедий, где находится имение «Птичья роща» и тайно выдрал из книги листок с картой. Я от души наелся в паршивенькой таверне, поспал в своей лодке, и на заре отправился в путь в город Аринари. Или Глаз Моря, но это как-то мерзко звучит. Чернокрылые с Зокарды были не мастера давать названия. Тем более, что, согласно традиции Винэи, большинство городов у нас носит женские имена. Глаз Моря! Нет, я не буду это место так называть.
   Там, где на это не обратили бы внимания, я придавал лодке ускорение, на виду у других рыбаков я доставал удочки, не забывая всё время следовать намеченным курсом. А как-то, во второй половине дня, в центре большого города, где я пополнил запас воды и денег, на меня выскочило маленькое глазастое существо и, пискнув: «Помоги!» - спряталось у меня за спиной.
    Я задвинул мальчишку в кусты и за скамейку, и остался там стоять, делая вид, что изучаю найденную здесь же газету.
   Какие-то люди в серой форме выбежали из переулка и засновали по улице, вглядываясь во всех встреченных детей.
   - Парень, - обратилась ко мне женщина в форме, - не видел здесь мальчика вот такого роста, белые волосы, как у анчу, большие глаза, голубая рубашка и тёмно-серые брюки.
   - Нет, - ответил я и снова уткнулся в газету.
   Когда она отошла, я тихонько сказал малявке за спиной:
   - Видишь мой рюкзак? Достань там рубашку, только смотри жёлтую клетчатую не трогай. Возьми тёмную. И шляпу найди.
   - Спасибо, - шепнул мальчик. – А брюк лишних нет у тебя?
   - В моих ты утонешь. Молчи и переодевайся.
   Через несколько минут мы с ребёнком сидели в дешёвом кафе в парке. Народу там много, и было легко затеряться.
   - Я угощаю, - сказал мальчик. – Не боись, деньги не ворованные, и я не жулик. Деньги мне дали, чтобы я купил себе сумку и тетради для школы. Я тебе всё расскажу, хочешь?
   - Зачем мне твоя история? Давай, поедим и разбежимся. Я за себя сам заплачу. Я продал свой улов, а потом помог разгружать «Летучую рыбу», и, знаешь, не бедствую. Что у тебя случилось?
   - А говоришь, тебе мой рассказ ни к чему. Я решил в бега податься. Как и ты.
   - Я ни в каких не в бегах.
   - А то я не вижу.
   - Чего ты там видишь?
   - А то, что я тебя в порту ещё приметил. Ты анчу, так конечно я тебя примечу, потому что анчу тут стаями не колосятся.
   Я вытаращил глаза. Манера мальчика употреблять какие-то странные понятия меня поражала. Стаями не колосятся! С ума сойти! В его возрасте я не позволил бы себе так выразиться, не малыш ведь уже. Либо стаями, либо уж колосятся. И потом, анчу люди, как они колоситься могут?
    - Не занудничай, - фыркнул на мою отповедь мальчишка. Я не сказал? Его зовут Рысик. Я назвался именем своего лучшего друга Тиле, а он сразу заявил, что это имя мне не идёт.
    - Я что хочу сказать, языковед ты наш, - подмигнул Рысик, - в порту ты нанялся разгружать судно Иверы. Иностранное судно, которое сильно повреждено и отправляется в ремонт. Предположим, в этой самой Ивере могут нанять парня твоего возраста. Я не знаю точно, но это возможно, правда. А вот что же ты не нанялся разгружать наше судно? «Дух бури» тоже стоял у пристани.
   Я молчал, раздумывая: а почему, в самом деле? Потому что Ивера роднее?
   - А потому не нанялся ты, что у нас этот номер не пройдёт. У нас мальчика такого возраста ведь не допустят до таких работ. Потому что заподозрят неладное. Что ты беглец, заподозрят. А тут ты подумал: а вдруг никто не заметит, кто там разгружает иностранную «Летучую рыбу», правда? Тебе нужны деньги. А на что, как не на побег? Ты без родителей, сам.
   - Может, меня послала больная матушка заработать ей на лекарства.
    - Ну что ты! Если твоя матушка совсем больная, тебя у неё изымут, чтобы облегчить ей жизнь. А тебя пристроят куда-нибудь, чтобы ты, значит, рос на воспитании там, где могут о тебе позаботиться.
   - То есть? В смысле? А кто же будет ухаживать за больной матушкой и покупать ей лекарства?
    - Ты прямо как с Зокарды какой-нибудь свалился, честное слово! Что ли совсем из южных лесов, где отсталые люди живут?
    - Чегой-то я отсталый? Сам такой!
    - Тиле тебя звать, да? Ладно, будь Тиле, раз хочешь. Больную матушку положат в больницу. Если она выздоровеет, то тебя могут ей вернуть, а если нет, будешь где-нибудь там воспитываться.
    - У здоровой тётушки?
    - Если тётушка достойна.
    - Проведут конкурс тётушек?
    - А то! Само собой, проведут! Так вот, ты прибыл на лодке, я видел ещё вчера вечером. Я как раз ищу товарища, чтобы с ним вместе добраться до мест за Большим Языком.
   Глаз Моря, Большой Язык… Не Запретная Гавань, а пособие по анатомии какое-то.
   - И зачем тебе туда? Что ли нынче принято всем бежать именно в том направлении?
   - Ещё спроси, где это! Всем известно, что за Большим Языком ещё обитают здешние коренные племена. По своим обычаям живут. Эй, темнота! Ты, вообще, историю знаешь? Уж лучше там жить, чем в лагере для невезучих. Ну, конечно, меня могут не принять за Большим Языком, зачем им нужны неприятности? Никому не нужны! Тогда я стану жить в полях и лесах, питаться плодами и охотой. Может, мне повезёт – и я клад найду. Там, в тех краях-то иногда клады находят. Так я вырасту лет до восемнадцати, и вернусь к маме и папе. Вот так. Тебе лучше. Ты старше. Меньше лет до восемнадцати ждать. Ты умеешь охотиться? Вдвоём мы не пропадём!
   - Я больше люблю клад искать, - пробормотал я.
   Судно Иверы. Судно Иверы беспокоило меня. И судьба его моряков. Откуда там такая странная пробоина? Ровная, круглая, небольшая. Я слышал, это случилось ни с того ни с сего. В пустом, чистом океане не слишком далеко от этих берегов.
 - Послушай, - горячо зашептал Рысик. - Соглашайся. Верный товарищ в дороге – это то, что нужно!
   - Не понял, - встрепенулся я. – Ты, что ли, от мамы и папы удрал?
   Мальчишка засмеялся:
   - Ну кто же от родителей удирает? Нет. Я их люблю. Они хорошие у меня. Только я невезучий, ага. Я неправильно родился.
   - Ногами вперёд, что ли?
    Малец заливисто рассмеялся;
    - Скажешь тоже! Я вообще про другое. Сначала у нас в семье всё хорошо было. Мама, папа, всё как положено. Папа, правда, не родной, но хороший. Жили мы вообще, не здесь, а в Агише. Знаешь где это? На востоке. Большой город, очень, очень красивый. Центр ювелирного дела. Город мастеров. Папа у меня стеклодув.
   - Да ты что?! Хочу туда!
   - Ну, сейчас мы не можем. Только после совершеннолетия. Вот, мы жили себе, и тут вдруг папе пришлось отправиться по делам его работы. У него был завод небольшой, но уже пришла пора расширяться, а ещё о сделках каких-то речь шла. Вот он и поехал на север. И там он попал в тюрьму.
   - Да ты что!
   - Знаешь, за что? Один человек донёс на него, будто он анекдот рассказал про… Ну знаешь, про кого.
   - Про чернокрылых?
   - Только тс-с! Про… На букву «м». Понимаешь? Но этого не было. И вообще, это был не папа. Он всегда очень осторожен. В том месте его даже и не было, а был он в другом, и свидетели нашлись даже. А на того человека, что на него донёс, тоже кто-то донёс, и там всё было хуже. Того вообще... Понимаешь? А папа был нужен одной большой шишке из-за дел его работы. Но нельзя же так быстро выпустить подозреваемого. И большая шишка боялся этого постоянно требовать, а то ещё сам в тюрьму загремит. Но время о времени он обращался к кому надо, и раз-два! Папу выпустили. Чудеса. Я понятно рассказал? Папу продержали в тюрьме всего два года. Не каждому так повезёт. Но потом сразу не отпустили. Он должен был в одном месте год отрабатывать своё содержание в тюрьме.
   - Обалдеть!
   - Считай, три года всего дома не был. В это время моя мама старалась не показывать, что ей грустно. Она очень хорошо показывала, что всё очень здорово. Даже когда папа не вернулся через месяц, как обещал. А ещё через пять она родила мне братика. Вот такого маленького. А папы всё нет. Пришли одни такие люди и забрали у нас всё. То есть вообще. Все папины инструменты, мамины украшения, даже мебель. Увели лошадей, коров и коз. Увезли коляску. Осталась только одежда. И постельное бельё. Ну, ещё колыбельку оставили. Про завод и так всё понятно, да? Это называется конфискация имущества. Нечего было даже продать, когда наступило плохое время. Спали на полу. Мама не могла устроиться на хорошую работу с новорожденным ребёнком. Пошла к людям в услужение. Некоторые над ней смеялись, что вот, мол, жила в достатке, а теперь бедная. Денег очень мало. Приходилось платить женщине, которая за нами приглядывала, пока мама работала. На это всё и уходило. Тут все дети в городе начали болеть. Такая обычная детская зараза, ты знаешь. Один раз заболел, и всё, больше никогда не подхватишь. Но на лекарства тратиться надо. Я нормально перенёс и выздоровел. А братик-то маленький совсем. Прямо чуть не умер. Мама вся извелась. И тут она перестала улыбаться. Как-то шла она в аптеку, и думала, где достать еды, потому что я и она уже два дня только чай пили и яблоки ели. С работы её выгнали из-за того, что у неё дети заболели. А няня ушла. А соседка, которая напротив, кричит ей, мол, что это ты нос повесила? Тут мама вспомнила, что неправа, заулыбалась во всю ширь и говорит, что оступилась и ногу слегка подвернула, но уже меньше болит. Стала напевать весёлую песенку и дальше пошла. А соседка, дрянь, подол подхватила – и с доносом. Знаешь ведь, за это ведь премию дают.
   - А что, нельзя ногу подворачивать, что ли?
   - Нельзя грустной быть. Это значит, что ты в печали.
   - Разумеется. Не в счастье же.
   - Имея на душе расстройство, нельзя детей воспитывать.
   - Почему? Трудности приходят и уходят, если сейчас люди грустят, то потом радоваться будут. В жизни то одно, то другое.
   - Печаль родителей плохо отражается на детях. Вон, возьми со стойки рекламку. Даже там об этом написано. Посмотри, все вокруг улыбаются. А как можно всё время лыбиться, тем более, когда война идёт?
   - То-то я гляжу, что все, как ненормальные клоуны. Только у матросов с «Летучей рыбы» обычные лица.
   - Нас с братиком у мамы изъяли, хоть братик всё ещё совершенно больной был. И я тоже не до конца выздоровел. Мама несколько дней сидела у больницы, пока её за это на десять суток в тюрьму не отправили. Сказали, что возмущает спокойствие.
   - Ужас у вас творится!
   - Тихо ты. В общем, меня как раз успели передать на воспитание другой семье.
   - А братика?
   - В больнице остался. Я даже долго не знал, выжил он или нет. Всё просил сказать мне, плакал, убежать пытался, но мне не говорили. Нельзя, сказали, будить в детской душе плохие воспоминания. Те люди, которым меня отдали, были нормальными, но они не выдержали моего поведения. Тогда меня забрали в приют. Я опять просился домой, к маме, просил сказать, что с братиком. Мне всё твердили про новую жизнь, про то, кто достоин растить детей, и что вдали от мамы мне будет лучше, потому что она не справилась. А про братика вообще ноль слов. И что? Мне от этого легче было? Всё хотели, чтобы я выучил таблицу умножения, но она мне от расстройства в голову не лезла. Потом за мной пришли другие люди. Я на мордочку-то ничего, вот они и купились. Я сбежал от них на второй же день. Отправился к маме. Они нашли меня. Мы поговорили. И они тайком отвезли меня к маме. Ночью. Я пролез под садовой калиткой, пробирался на корточках по саду. Мама была на кухне и очень плакала. Те мои другие родители сказали мне не выходить на свет, а то соседи увидят через окно. Я позвал маму из сеней. Там было темно. Уж как она меня обнимала и целовала! Она меня очень любит. Я сразу спросил о братике, и узнал, что он остался жив и выздоровел. Но ей его не отдают. Маленький он был тогда. Говорить не умел, имя своё мог забыть легко. Станет считать своей семьёй чужую, и мы даже не узнаем, какую.
    Рысик задохнулся и, чтобы не разрыдаться с силой ущипнул себя за руку. Я представил, что было бы, если бы Миче разлучили со мной, когда я только родился. Да он с ума бы сошёл!
    Теряю время, думал я. Мне бы уже отправиться в путь, к Миче… И, думая так, я продолжал слушать Рысика.
   - Мама вывела меня потом через сад, и всё благодарила тех людей. А они сказали, что не стоит благодарности. Они всё понимают. И время от времени тайно привозили меня к ней. Так я жил год и ещё немножко. И таблицу умножения всё-таки выучил. А потом стало известно, что меня возят на свидания с мамой. Теперь уже эти хорошие люди считались недостойными. Им назначили какую-то программу по исправлению, а меня забрали от них и опять отправили в приют. Я снова был сам не свой, считал, что маму уже никогда не увижу. Но у меня сменилось ещё две семьи, все они были хорошими, и каждый раз повторялось то же самое. В последний раз всё произошло вообще очень быстро. Они не повезли меня к маме, а её пригласили к нам. На второй раз нагрянула инспекция. Сидели в засаде. Маму судили, и писали, и объявляли об этом на всю страну. Осуждали и ругали. Конечно, многие на её стороне, особенно пострадавшие, но все об этом молчат. Я тоже был в суде. Кричал, что хочу к маме, чтобы мне разрешили жить с ней и вернули нам братика. Но там сказали, что мама меня подучила нарочно так говорить. Вместо того, чтобы исправиться, она плетёт интриги, портит мне нервы и того… подрывает строй. Ну и отправили меня в приют уже очень далеко, на юг. А маму в тюрьму.
   - Она и сейчас в тюрьме?
   - Да. Зато вернулся папа. Стал требовать, чтобы нас с братиком ему отдали, и тоже в тюрьму угодил. Это мне рассказали мои последние родители. Они проделали очень долгий путь, чтобы поговорить со мной. И как бы случайно прогуливались у ограды приюта, и я их увидел. Они подошли и по-быстрому мне это рассказали. Очень расстраивались. Но им пришлось сразу уйти, очень быстро, пока никто не заметил. Но всё-таки другие дети заметили, и донесли директору. У нас за это добавку дают и конфеты. Меня наказали, конечно.  Ну и как теперь мне жить? Все знают мою историю. Издеваются. Только и делают, что вспоминают, что мои родители в тюрьме, что мама подрывала строй и возмущала спокойствие. А папа выступал против этих…
   - Чернокрылых?
   - Против устоев.
   - И почему же ты сейчас в бегах? Как тебе вообще это удалось?
  - Тут вышли чудеса какие-то. В приют к нам приехал сам великий господин Плор и сама великая госпожа Атта. Эй, ты не совсем дикий? Знаешь, кто это такие, а?
   - А то! Атта – сестра Моро.
   - Ты безнадёжен, как морская морковка. Моро следует по-геройски Муравием звать. Или светлейшим хотя бы. Так вот, великий Плор с великой Аттой оказались хуже, чем на картинках. Картинки молчат и не пакостят. А живой человек ого-го! Смотрели на нас, на детей, как на блох. Глазами так и зыркали. Но тс-с! Я этого не говорил.
   - Конечно.
   - Директор чуть по полу не ползал – до того это были важные господа. Он освободил им свой кабинет и привёл меня. А я всё думал: за каким поросячьим лешим им понадобился? «Не к добру», - думал я. Сразу сообразил.
   - Ты очень умный.
   - Правда? А хочешь посмеяться? Великий великую курочкой называет. Вот уж не думал, что такие люди могут нежности разводить.
   - Почтения у тебя к ним нет. А почему?
   - А ты слушай. Великий Плор стал заливать, что я должен быть правильно воспитан, и они мне подобрали правильных воспитателей. Те, будто бы, уже имеют опыт по воспитанию таких, как я. Ну и со мной разберутся быстро. Ты же ведь понимаешь, кто такой Плор. С ним не поспоришь. Только чуднО было: почему я? Лучше бы он и его грымза выбрали другого мальчика, который побеги не устраивал и устои не подрывал.
    Ляпнув такое, Рысик быстро зажал сам себе рот и воровато оглянулся: не слышал ли кто? Но вечерело, народу в парке прибавилось. В кафе стоял гомон, оркестр где-то рядом вместо танцевальных мелодий выдувал марши – один за одним. За кустами, видимо, опять выступал оратор, а потом проводились соревнования по меткой стрельбе из безопасных ружей. Могли участвовать дети и взрослые. Никому до нас не было дела. С другой стороны, чернокрылые же не дремлют. Слышат всё и могут схватить. Я точно знаю, что там, где подобные парни во главе, нужно побольше помалкивать. Но на мой вопрос Рысик ответил, что авось как-нибудь обойдётся. Наивный.
    Я уже понял, с кем столкнула меня судьба. С новым Познавшим Всё, тем, кто должен был в скором времени заменить Таена. С волшебником, рождённым на Запретной Гавани, а значит, не имеющим привязанностей на нашем берегу. Но правда, почему именно Рысик? И кстати: почему не Канеке, сильный, своеобразный юный маг, преемник, можно сказать? Человек, который в курсе основных тайн, выросший за Запретным лугом?
   Хотя… Кажется, я понимал, почему от Канеке светлейшая троица стремилась избавиться. ОН ПРОСТО ВСЕХ ДОСТАЛ!
   Я описал мальчишке его воспитателей. Мужчину и женщину. Супружескую пару чернокрылых волшебников, которых видел во сне. И попал в точку. Это были приёмные мать и отец Таена, Олетт и Вранна. Ему сказали, что они погибли, но на самом деле, они должны были продолжить этот опыт. Моро понравилась их работа. Наверное, с Рысиком он желал исправить ошибки, допущенные с Таеном.
   - Ты волшебник? – спросил я у мальчика.
   - Да, конечно. Эти милые люди, тётя Вранна и дядя Олетт, собирались мне преподавать магию и нормально, как положено, всему обучать. Не знаю, с чего им это в голову взбрело. Хотя, мой родной отец был волшебником. Ого-го каким! Он умел делать портал и бывал аж на Навине. Но об этом знает только мама, и больше никто, кроме папы, её второго мужа. Моему братику уже три года, - не к месту заметил Рысик.
   - Они дарили тебе подарки? Плор или Атта? Или Олетт и Вранна?
   Мне надо было знать. Вдруг у мальчишки тоже имеется при себе кусочек волшебного кристалла. Тогда мы пропали. Нас уже обнаружили.
   - С чего бы это им мне подарки дарить? Да и когда бы они успели? Я сбежал через два с половиной месяца. Надоело мне всё – просто ужас какой-то!
    Я кивнул: мне бы тоже надоело.
    - Нет, ты не подумай, эти люди, которые воспитатели, очень милые люди. Хорошие. Но у них был сын. Он сильно болел и умер. Они очень горюют о нём. У них есть портрет, он стоит на видном месте. Я не могу мимо проходить, так мне жалко этого их сына. Такой симпатичный, рыженький, молодой совсем. Очень хорошие глаза. Я не выдержал. Сбежал. Да. Я понял, они всё время сравнивают меня с ним, хоть и не говорят этого. Тот мальчик был очень талантливым, необыкновенным каким-то. Совершенно потрясающим волшебником. У него был хороший характер, не то, что у меня. И учился он, как бешеный. А мне немного лень учиться. Понимаешь, со всеми этими семьями и разными школами, и, вообще, всеми событиями, я и не учился нормально. И, не учась, как-то проще жить. Зачем мне вся эта математика, если я в охотники подамся? Вот если бы я точно знал, что как мой второй, настоящий папа, стану стеклодувом, обалденным мастером, а потом владельцем завода, я бы выучился всему на свете. И математике, и химии, и физике, и грамматике, всему-всему. Всё это просто необходимо такому человеку, как папа. А так… Да ну. Мне сказали, чтобы я даже не мечтал быть как папа, и его семейное ремесло для меня под запретом. Ну и чего напрягаться? Магия? Пф! Зачем она мне? Не нравится, вот и всё тут. А мне говорят: сиди, учи законы Подземно-Воздушных Токов. Бред какой-то. Не желаю ничего ни про какие токи учить.
   Я расхохотался. Видимо, несчастные эти люди, Вранна и Олетт сильно выбиты из колеи разлукой с горячо любимым Таеном. Они забыли, что тот попал к ним уже сложившимся, хорошо воспитанным, нормально обученным начинающим волшебником, который играя, как и положено детям, легко учился у Миче. У своего ровесника. Вдвоём, даже втроём с Петриком, они, если чем интересовались, то это было весело, и увлекало мальчишек, заставляло двигаться дальше. Таен всегда чётко видел перед собой цель и шёл к ней упорно, не смотря ни на что. Он так устроен. К тому же кровь Пагов, родичей Охти и Корков, людей образованных и значительных, часто волшебников, даёт о себе знать. Судьба Таена конечно, тоже сложна и похожа на судьбу Рысика, но его, по крайней мере, не перекидывали из семьи в семью, из приюта в приют. Не таскали по судам, не трепали в газетах имена его родителей. Он имел возможность нормально учиться и знал, для чего ему это надо. И в прошлой жизни был всеми любим. Олетт и Вранна должны были понимать, что Рысик другой, более шустрый, порывистый и совершенно ничего не смыслит в магии, не понимает, зачем она ему, не видит возможности как-то устроиться в жизни в будущем. Им надо было начинать с другого. С эффектных, весёлых фокусов, с интересных заклинаний, которые можно использовать, как розыгрыши или похвастаться перед друзьями. Им надо было полюбить мальчишку также сильно, как Таена, но они не смогли. Нет, просто, наверное, не успели за два с половиной месяца.
    Я подумал: какой же подлый человек Моро! Сказал этим людям, что Таен умер. Зачем? Мог бы просто велеть уехать, и они, по крайней мере, знали бы, что их мальчик жив и находится дома. А он, наверное, состроил трагическую морду и сообщил Вранне и Олетту, что пока они были, скажем, в отпуске, какая-нибудь врождённая болячка проявилась и свела его в могилу. И показали эту могилу и опустевший домик на сваях, предварительно услав куда-нибудь Таена на несколько дней. Зная, что Таен родился не таким, как все, можно было легко поверить. Раны в сердцах Олетта и Вранны ещё не затянулись, конечно, когда им показали нового мальчика и велели воспитывать его так, как их дорогого, погибшего ребёнка. Жестоко. Но ничего. Я ещё доберусь до них и всё им расскажу.
   - То есть, у тебя нет при себе ничего, что напоминало бы о твоих воспитателях? – пристал я к Рысику.
   - Ничегошеньки. Только одежда. А ты откуда такой всезнающий? О! Да никак ты Познавший Всё!
   Я посмеялся немного с Рысиком вместе, ужасаясь на самом деле тому, куда вляпался, и не зная, что теперь мне делать с этим ребёнком. Я так и спросил его:
   - Что мне делать с тобой?
   - Двинем за Большой Язык!
   - А двигаю в Аринари.
   - Так это по пути. Дальше я и сам доберусь. Одолжишь мне твою лодку?
   - До восемнадцати лет?
   - Ну…
   - Там видно будет.
   И, когда мы уже поднимались, чтобы идти ночевать в лодке, я всё же спросил:
   - Почему всё-таки Плор заинтересовался тобой, Рысик? Если мы теперь товарищи, надо быть откровенным.
   Мальчишка не стал кочевряжиться. Он дотянулся до моего уха и шепнул:
   - Мой настоящий отец – пират Длинный Коготь.
   - Ой, мама!
   Я чуть под стол не грохнулся, услышав такое. Пират Длинный Коготь! Это же родной брат злыдня и заговорщика Кырла Корка! Рождённый с внешностью анчу, он был отдан на воспитание тогдашнему атаману. И он был волшебник, хотя почти никто об этом не знал. И был убит моим братом Петриком в честном бою.
   Если слова моего нового знакомца правда, Рысик мне какой-то далёкий родственник! Ага. А королевне Мадине, Кохи и Хроту Коркам – самый настоящий двоюродный брат.
   - Не веришь? – спросил мальчишка. – Моя мама его здешней женщиной была. У него вообще повсюду полно женщин было. И совсем не всегда по доброй воле. Даже чаще всего. Он ведь страшный был. Лохматый, пузатый, немытый. Понимаешь? Но, если хотел, брал любую женщину.
   - То есть, ты не один такой у меня… многоюродный? – перепугался я.
   - У тебя? При чём тут ты? Если ты хочешь знать, есть ли ещё дети у Длинного Когтя, то да, есть. И ведь у него была семья, настоящая законная жена.
   И тут он меня совсем дара речи лишил:
   - Был у него и воспитанник, Воки Ловкач, сын его брата. Он был тоже разбойник, только на суше. Они оба были хитрыми, сильными и ловкими. Но Няккский королевич Петрик оказался сильней и ловчее. Он разделался с ними обоими. Вжик, вжик, на, на! Хрясть, трах, бах, шмяк! И всё, оба покойнички! Ага! Не ходи в пираты! Не грабь добрых людей, а то не сносить тебе головы! Сказка сказкой, а всё так и было. И потому тс-с! Тихо! Боятся у нас люди с Няккой воевать. Там же королевич Петрик, а он такой удивительный! Трах-бах, и снимет Плору голову с плеч! У него есть брат Миче, а у того деревянная сабля! Шмяк, шмяк! От неё разбегаются все враги! Однажды он случайно ранил Петрика в сердце, но стоило ему приложить к ране деревянную саблю, как рана зажила, и всё прошло! А ещё у них есть младший брат Рики, который сделал волшебную диадему. Если её надевает женщина, она становится не только самой красивой, но ещё и умной. Это женщинам очень надо, правда? А? Ты слышал о них, о братьях Охти? Ну, скажи!
   - Ка-ра-ул! – сказал я. Помнится, все перемены в Текре на Навине начались с таких вот сказок о нас. За их рассказывание здесь по головке не погладят. Одно хорошо: этот отпрыск Длинного Когтя точно не будет мстить Петрику за победу над его папашей. А то ведь, у них, у пиратов, это любимое занятие.
   - Чего караул? Где караул? – настаивал Рысик.
   - Вон, на тебя уже все оборачиваются. Не ори: «Шмяк-шмяк!» Зачем орать-то? Люди в сером шастают всюду.
   - В толпе болтать не так опасно, тут много других голосов. Ясно? А вот на пустом месте мы будем говорить не об этом, - взялся за ум мальчишка.
   Я сам не понял, почему взял Рысика с собой. Наверное, опять сказалось воспитание Миче. Ну как его было бросить здесь, где рыщут какие-то люди в сером, чтобы отдать ребёнка на растерзание Моро и его шайке?
   Мы больше не возвращались к обсуждению жизни Рысика. Я устроил его в лодке, и, хотя, до темноты было ещё далеко, уставший мальчишка лёг и заснул. Я сидел и обдумывал свою мысль, которую за рассказом нового знакомца никак не мог додумать. Вот смотрите. Готовится нападение на страну, сопредельную с Иверой. А судно с неизвестно как получившейся пробоиной находит приют во вражеском порту. А потом оно отправится восвояси, и его команда принесёт весть о войне, которая начнётся вот-вот. «Летучей рыбе» очень не повезло. Будь я чернокрылым градоначальником, не выпустил бы моряков, не позволил им вернуться домой.
    И что делать лично мне? Предупредить капитана, конечно.
    Я выбрался на пристань, а потом понёсся в гостиницу, где должна была расположиться команда «Летучей рыбы», пока их судно чинят. Я так слышал днём. Однако в этой гостинице никто из команды не бывал даже. Я обошёл ещё несколько и осторожно порасспрашивал людей. Ещё было не поздно, народу повсюду было достаточно. Никто ничего не слышал о команде «Летучей рыбы». Тогда я отправился туда, куда отвели для ремонта судно Иверы. Мне пришлось пролезать под воротами и отводить глаза охране. Но я добрался до судна, приподнятого над водой. Первое, что я увидел: название корабля было уже уничтожено. Я опоздал. Ничем не сумел помочь. Я, наверное, не смог бы помочь, даже если бы додумался сразу, какая судьба ждёт моряков. И даже если бы я предупредил их, им было не выбраться из хорошо охраняемой гавани на покалеченном судне. И даже на корабле, который они могли бы захватить силой оружия.
   Вернувшись в лодку, я беззвучно расплакался. Не только из-за этого случая. Сказалось, наверное, всё напряжение с начала пути и ненависть ко всей этой стране в целом. Я не заметил, как заснул. Снов про Таена мне больше не снилось, хоть клал я осколок в нагрудный карман, хоть нет. И от этого мне тоже было грустно и неспокойно. Не известно мне было, имею ли я право попросить осколок показать мне Познавшего Всё. Внутренний голос говорил, чтобы я поостерёгся так делать, если боюсь подвести его.

ПРОДОЛЖЕНИЕ:  http://www.proza.ru/2015/07/30/1466


Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".