Пастух. Исповедь убийцы

                Пастух. Исповедь убийцы.

                Плавная округлость её линий,
                нежность её юных губ.



       Сегодня она опять мне приснилась.   Я проснулся и мою душу снова заполнила невыносимая тяжкая боль. Я встаю с кровати, бреду на кухню, включаю свет и ставлю на электроплитку чайник. Потом я всю оставшуюся ночь пью кипяток с кусочками сахара и смотрю в одну точку перед собой. Мне хочется плакать, но у меня не осталось слёз, мне хочется выть, но у меня нет сил.
     Больше пятнадцати лет прошло с тех пор когда это всё случилось, а мне кажется что это было вчера.
В конце 90х мы с мамой жили вдвоём. Я только что вернулся из армии. Работы в деревне не было ни какой. Я мог бы уехать куда нибудь в город, как это сделали почти все мои сверстники, но мама часто болела. Её мучили гипертония и сердце. Она часто лежала в районной больнице. Главврач больницы помог маме пробить третью группу инвалидности. Вот на её пенсию и огород мы и жили.   
Потом старый дед Антон взял меня к себе в подпаски, он пас небольшое деревенское стадо коров. Через неделю стажировки я уже сам пас стадо, а дед Антон подменял меня в субботу и воскресенье.
С деньгами в то время у всех было плохо, поэтому каждый двор кормил меня каждый вечер.
Наш дом в деревне был предпоследним, в последнем соседнем доме жила семья Багетовых. У них было две дочки. Старшая жила в городе, а младшая в этом году закончила школу. Когда я в первый раз увидел её после моего долгого отсутствия, я остолбенел. 
Она расцвела.  Её волнистые волосы,  её ресницы, её глаза как озёра, аккуратный носик, высокая грудь, тонкая талия, её стройные ноги в один момент нагнали на меня тоску.
Про таких пишут в романах, таким поэты посвящают свои стихи, а парни видят таких девушек в своих снах и теряют от таких девушек свои головы в прямом и переносном смысле. 
Красивее я ещё не встречал.
Наши два дома от остальной деревни отрезала небольшая балочка, на дне которой от бьющих родничков брал начало маленький ручей. Этот ручей впадал в  пруд.
Не смотря на её красоту, парня у моей соседки не было.
По правде сказать откуда в деревни парни, чуть подрос, оперился и в город. А те что остались, куда нам до неё.
За нею конечно ухаживали её сверстники и кто постарше, но она всех отшивала.
По выходным дням я стал тоже ходить в деревенский клуб.
Возвращались домой мы с нею вместе. Что бы не обходить по дороге балочку, мы по тропинке спускались к ручью. Здесь я брал её на руки, а она подсвечивала дорогу маленьким фонариком. Я переносил её по узкой дощечке через ручей на другую сторону. Её запах, запах её волос били меня в голову. Я выносил её из балочки, ставил на землю. Я гладил её волосы и пытался поцеловать её в губы. Она подставляла свою ладошку к моим губам, тихо смеялась и говорила мне:

                - Нет, нет мой пастушок. Хватит, хватит.  Зачем ты мне. Я скоро уеду в город.

Она исчезла на две недели.
Потом однажды в субботу я увидел возле её дома синий Мазерати.
А в воскресенье я был дома и меня со двора позвала мама.
Я вышел на улицу.

                - К тебе пришли, - показала она рукой на калитку.

Я вышел за калитку. Это была она.
Она подошла ко мне, обвила мою шею своими руками и поцеловала меня в губы.

                - Прощай мой пастушок.

Она посмотрела мне в глаза, затем повернулась и пошла к машине, рядом с которой стоял и улыбался небольшого росточка парень.
Такой весь из себя разноцветный, вертлявый.
Я повернулся и ушёл в дом.
Потом соседка рассказала маме, что Эдуард сынок городского депутата, что он очень крутой и у него всё схвачено.
Поближе к зиме свадьбу сыграют.
         Жизнь текла своим чередом, только на душе было противно.
В один из обычных дней, похожего на остальные тусклые, когда я пас своих бурёнок, ко мне на работу заявился на своём мотоцикле мой двоюродный брат Михаил. Он был постарше меня на два года и жил в соседней деревне. После обычных приветствий и непродолжительного разговора о том и сём я понял, что он хочет о чём то поговорить, но не решается.

                - Ну говори, - сказал я, - чего маешься.
                - Ну, знаешь, - начал он, - у нас группа небольшая. Нам стрелок нужен.  Пойдёшь?
                - В банду что ли? И чем думаете заняться?
                - Да ничего сложного. Будем  за проезд по нашей территории деньги брать. Только с тех у кого номера других регионов и только с въезжающих.
 
Я задумался. Наш район граничит с другой областью и здесь проходит федеральная автотрасса.

                - И что же я буду делать. Стрелять.
                - Да нет, ну показать автомат, или вверх пальнуть, припугнуть, что бы остановились.
                - А если не подчинятся?
                - Ну может придётся по колёсам разок пальнуть.

Я опять задумался.

                - Мы будем в масках работать, - наседал Мишка, -  только по ночам и только по наводке. У Ромки в ГАИ свой человек есть. Соглашайся. Твоя доля будет больше чем у нас.
                - А кто этот Рома? - спросил я.
                - Наш старший.

Я обещал подумать.
Через неделю я дал своё согласие.       
Михаил привёз мне старенький  "калаш" и рожок с патронами.
Я всё перебрал, почистил, смазал. Затем я пристрелял его в Тарганкиной лощине. Она была далеко от деревни.
Я поменял в десятке патронов заводские пули на самодельные, отлитые из чистого свинца. Если правильно всё сделать. Стрелять по шинам, а затем сжечь машину, то свинец расплавиться и всё сойдёт за обычное дтп.
       И вот в одну из ночей в пятнадцати километрах от поста ДПС мы приступили к работе. Здесь дорога делала плавный зигзаг и машинам приходилось сбрасывать свою скорость. На этом  участке было освещение. Михаил с Ромой останавливали машины, я сидел в салоне нашей девятки и если надо было, то выставлял в открытое окно ствол автомата. Ставка сбора была не большой и автовладельцы считали что лучше заплатить. Но иногда Рома получал по мобиле наводку на крутые и богатые тачки. Этих мы грабили по полной. Мне ни чуть не жалко городских. Раньше сидели на заводах, а теперь повылезали   изо всех щелей как тараканы и рыщут повсюду, хапают всё себе как шакалы. Не все останавливались и пришлось мне несколько раз стрелять по шинам.
Так я жил. Днём пас коров, а ночью три раза в неделю выходил грабить на дорогу. Мы с Михаилом планировали поработать так с годик, и потом открыть шиномонтажку на трассе.  Дальше  при удачном раскладе может быть и автозаправку. Рома обещал нам посодействовать, познакомить с нужными людьми.
Но постепенно поток машин ночью сократился и дела наши шли не очень гладко. Люди боялись ехать ночью, да и слухи пошли про грабежи на дорогах.
      В ту ночь мы стояли за километр от освещённого участка дороги.
Приближался рассвет, клонило в сон, мысли путались в голове.
Вдруг Роме на мобильник пришёл сигнал. Он слушал.
 
              - Клиент едет,  богатый Мазерати, сейчас будет здесь. Приготовится, выезжай, - скомандовал он.   

Водитель завёл машину, выехал на трассу и мы медленно поехали по направлению к поворотам.   
Мишка смотрел через заднее стекло.

                - Вон! Идёт, - воскликнул он.

Сзади приближались огни фар автомобиля.
Наш водитель начал петлять по дороге, стараясь затормозить и прижать Мазерати к обочине. Мазерати сбросил скорость, но останавливаться не собирался. Он стал подстраиваться под нашу машину и в один момент резко рванув, сходу обошёл нас и начал отрываться.

               - Гони - закричал Рома водителю.

Наша машина рванула следом. Мы шли 150км, но куда там. Мазерати легко уходил.

           - Ничего, сейчас поворот будет, - сказал Мишка.

Мазерати сбросил скорость и прошёл поворот. Мы за ним следом в полсотни метров еле вписались. По прямой он опять начал отрываться.
Ну вот и пришла моя очередь. Прямо как в песне:

                "Он уходил на Мазерати,
                мы на восьмёре шли за ним.
                Моя рука на автомате.
                и АКМ мой господин.
                Горит в крови адреналин,
                за мною выстрел лишь один."

          - Сейчас он пройдёт поворот и всё, уйдёт, - взвыл Мишка.
          - Стреляй! - крикнул Рома. 

Я высунулся с автоматом в окно. Михаил навалился мне на ноги и обхватил руками  за пояс, он начал громко считать:

        - Раз, два, три.

Наш водитель сбавил скорость. Я передёрнул затвор автомата, перевёл на одиночный,  снял с предохранителя и прицелился в заднее колесо беглеца с небольшим опережением.
На счёте "три"водитель резко дал газу, меня отбросило назад, я поймал  "мёртвую точку",   лёгким движением пальца плавно нажал на курок и выстрелил.
Быстро бежит Мазерати, но пуля бежит быстрее. Пуля летит. Раскалённая капля свинца пробила резину, навстречу рванулся сжатый воздух. Раздался маленький взрыв.
Мазерати выходил из поворота. Из под подбитого колеса фонтаном полетели искры. Машина сошла с дороги и на бешеной скорости через низкий кустарник полетела в сторону лесополосы.
Водитель держал машину. Постепенно сбавляя скорость она остановилась бы, но на пути попалась одиноко стоявшая молодая берёзка. Машина зацепила левой стороной берёзку и пошла кувыркаться. Это было страшно.
Я бежал по высокой траве к Мазерати. И тут я увидел её. Она лежала как живая. Она и была живая. Её открытые глаза смотрели на меня, по левому виску сбегала тонкая струйка крови. На левом плече платье порвалось и оголилась её красивая грудь. Я снял с себя маску и застыл как вкопанный с автоматом в руке.

         - Зачем ты убил меня..., - спросила она затихающим голосом.   

Последнего слова я не разобрал. По её правой щеке пробежала маленькая чистая слезинка и взгляд её застыл.
Я продолжал смотреть на неё, не обращая ни на что внимания. Потом я поднял глаза и посмотрел по сторонам. Разбитая машина медленно разгоралась. Мои подельники бегали вокруг неё.
Я перевёл взгляд снова на неё. Она лежала здесь на примятой зелёной траве, на полевых цветах, но её уже не было. Она умерла. Но ничего не изменилось. Небо не упало, мир не перевернулся. Из за горизонта вставало солнце.  Её убили. Это я убил её.  Я,я,я,я!
Я посмотрел на свои руки, на автомат. Я не слышал свистка старшего об отходе.
Меня кто то толкнул. Я поднял глаза. Мишка чего то спрашивал, а я не слышал. Он ударил меня по щеке ладонью.

              - Это она?

Я кивнул.
Он наклонился над нею, прикрыл платьем грудь и ладонью закрыл ей глаза. Потом обнял меня за плечи.

             - Всё, пошли. Надо уходить.
             - Она была ещё живая. Она спросила зачем я её убил.
             - Не надо было смотреть ей в глаза.   
             - Как же теперь? Как я жить буду?
             - Очнись! Уходим, - и он ещё раз ударил меня по лицу.

Что было дальше я плохо помню. Мы уехали.
Мишка проинструктировал меня что бы я не ходил  домой, а сразу шёл пасти коров. Если кто будет спрашивать где я провёл эту ночь, то я говорил что был у него. Его Надька всё подтвердит.
Потом днём он приехал ко мне, что бы поддержать и утешить.
        Её похоронили через два дня на деревенском кладбище. Я на похороны не пошёл, пас коров. Лежал в траве и плакал.

               - Что же ты наделал, - кричал я на себя, - как же теперь с этим жить!?

С той ночи свет для меня померк. Темно в глазах. Куда не посмотрю -  черно кругом и черно в моей душе.
Ждал когда закончится день, что бы упасть в кровать и забыться. Но забыться и заснуть не удавалось. Я всё время думал о ней. Иногда я видел её во сне живой и красивой. Но утром открывал глаза и горькая действительность опять накрывала меня и безжалостно терзала мою душу.
Мои подельники меня не беспокоили. Они не долго прожили на этом свете. Не прошло и месяца как они попали в ментовскую ловушку и все погибли.
Рассказывали что двоих сразу застрелили, а третий с автоматом отстреливался, пытался уйти. Когда закончились патроны, он подорвал себя гранатой, забрав с собой на тот свет двух омоновцев. Я понял что это был Мишка.
Потом я всё время ждал что за мной придут. Душа моя не находила места. Я думал пойти и самому сдаться. Но что будет с мамой?
Она не переживёт.
Зимой я уехал в город и работал охранником на оптовой базе. в выходные я приезжал в деревню к маме. Сосед наш не перенёс потери своей дочери. Заболел, слёг в больницу и  умер. 
Тоска не оставляла меня. Весной я вернулся в деревню и опять пас коров. Я пробовал пить, но становилось ещё хуже.            
Липкий страх сковывал меня. Мне казалось что все вокруг знают о моём преступлении. Я стал сторониться односельчан. Теперь я уже не питался по дворам, я брал за каждую корову по 200 рублей в месяц и у меня ещё остались деньги с грабежей.
Иногда, когда я оставался один, я плакал, тихо, беззвучно. Сердце моё обливалось кровью. Мне чудился её голос:

              - Зачем ты убил меня?

Однажды я решился и поехал в город в церковь.
В церкви, выждав момент когда поп остался один, я подошёл к нему.
             
           - Здравствуйте, можно мне исповедоваться?

Поп посмотрел на меня и спросил:

           - Тяжек ли грех твой?       
           - Я был в банде, я убил, - тихо ответил я.
           - А веришь ли ты в бога?
           - Нет, не верю. Если бы он был, то такое не случилось бы.
           - Так зачем ты сюда пришёл. Тебе надо к прокурору идти. Выполни свой гражданский долг, проделай свой путь к господу нашему, - поп повернулся и пошёл.

К прокурору я не мог идти.  Как же мама? Как люди, когда узнают, что это я убил её. В тюрьме плохие люди. Там преступники. А я? Я совсем другое. Я не виноват. Я не хотел, так получилось. Там могут убить. А я жить хочу. Мне рано умирать.
Ох тяжко мне.
Мама часто спрашивала меня: "Чего ты всё время дома сидишь, никуда не ходишь? Так и будешь всю жизнь пастухом?  Тебе жениться пора". 
     В следующую зиму, договорившись с деревенской фельдшерицей о том, что она будет навещать маму, за что я буду присылать ей по три тысячи в месяц, я завербовался на стройку в Сургут.
В Сургуте я жил в общежитии в одной комнате с бывшим монахом, которого выгнали из монастыря за то, что он воровал пожертвования и пропивал их.
Зимними вечерами он любил рассуждать о боге, о том что каждая душа у господа на учёте и бог может всё простить, если душе необходимо прощение. Однажды я рассказал ему свою историю на что он мне сказал: 

            - Нет тебе прощения. От тебя и в аду все отвернутся.
            - А что же мне делать? - спросил я.
            - У тебя только один выход. Жить по другому. Ты своими страданиями и мучениями делаешь больно господу.
Тебе надо полюбить женщину. Жениться и завести детей. Вот тогда, видя твоё старание и жажду к любви, к светлой жизни возможно господь тебе и поможет. Возможно что загубленные тобой души простят тебя. Но я бы не простил. Я бы пристрелил тебя как бешеную собаку.

Я решил последовать его совету и сошёлся с одной местной женщиной. У неё был свой дом в частном секторе в котором мы и жили. Я прожил с нею полтора года. Но женское сердце не обманешь, оно чувствует любую фальшь в мужчине. Оно чувствует любовь. А какая у меня любовь если я сам её убил.
Однажды она собрала мой чемодан и выставила за дверь.

         - Иди откуда пришёл, - сказала она.

Я вернулся в деревню и опять стал пастухом.
Через два года моя мама умерла. В последнее время перед своей смертью она часто смотрела на меня и вздыхала. Наверное она давно  поняла что со мною происходит, ведь она знала про Мишку, знала что я уходил из дома по ночам. Перед смертью она сказала мне:

           - Покайся сынок, проси прощения у господа.

На похоронах мамы я зашёл на могилку к соседке.  Сердце моё всколыхнулось, тоска с новой силой обрушилась на меня, скрутила и бросила в глубокую чёрную пропасть из которой нет возврата.
Я жил в одиночестве. При встречах с односельчанами я старался не смотреть в глаза. Мне казалось что они догадываются о моей страшной тайне.
Её мать переехала к старшей дочери в город. Они приезжали каждый год на два, три дня на годовщину её смерти.
Её образ преследовал меня повсюду. Я в сотый раз прокручивал всю свою жизнь до той роковой минуты, а та ночь прокручивалась в моей голове в тысячный раз. Надо уехать отсюда.Но куда? Она не отпускает меня. Она спрашивает:

         - Зачем ты убил меня?

Мама приказала мне покаяться. А как я покаюсь если не верю в бога? Всё это выдумки. Люди придумали себе богов от безграмотности, незнания и трусости что бы оправдывать свои недостатки.
Говорят что в тюрьме опасные отпетые преступники начинают верить в бога, в своё будущее.  Может и мой путь такой же? Ведь теперь не расстреливают и не дают много за убийство. Да я и не стрелял в людей. Я стрелял в машину чтобы остановились. Дадут лет двенадцать, отсижу. Ведь теперь уже ничего не исправить. Мне больно и горько, но жить то надо. Может бог заметит меня, если он есть на самом деле. И она простит меня. Нельзя же жить в постоянном страхе и мучаясь от одиночества, всё время думая о ней, всё время прокручивая это в голове. Так можно и до самоубийства дойти. Но я не хочу так, я жить хочу.
И однажды я решился пойти к нашему участковому и во всём признаться. Раз уже никого из моих подельников не было в живых, я решил показать на Мишку. Мол это он стрелял по машине.
Но меня наверное будут проверять на детекторе лжи, и решил рассказать всё как было, всю правду.
Пришёл в деревенскую контору. Здесь находился кабинет участкового. У него было ещё три деревни, но я застал его на месте.
Пожилой капитан. Сколько себя помню он всегда был нашим участковым. 
Я вошёл в кабинет. Он сидел за столом и рылся в бумагах. Потом собрал все бумаги в стопку, положил их в сейф и закрыл его.
Повернулся ко мне.
       
                - А, пастух. Проходи, садись, - он кивнул на стул, который стоял в трёх метрах напротив стола.
                - Чего пришёл?  Я тебя не вызывал. У меня на тебя ничего нет. Правда фермер пару раз жаловался что твои бурёнки забредают на его зеленя, но ничего, у него не убудет.
                - Я пришёл сознаться, - сказал я тихо.
                - В чём?
                - Помните дело с дорожной бандой? Я входил в эту банду. Мы грабили на дорогах.  А эта машина Мазерати, в которой была дочка Багетовых, я стрелял в колесо.

Участковый смотрел на меня.

                - В машину никто не стрелял, - начал он. - Это был несчастный случай. Шина лопнула.  Это официальное заключение комиссии. Там всё обшарили. Пули не было.
                - Если хорошо поискать, то можно найти гильзу патрона, - продолжал я ему объяснять.  - Я могу показать где надо искать и рассказать как всё было. А пуля самодельная, она сгорела в огне.

Участковый смотрел на меня. Потом встал, прошёл к двери, открыл, посмотрел в коридор, закрыл дверь и повернул ключ в замке. Затем прошёл к окну, посмотрел на улицу и вернулся за стол.   

                - Что же ты раньше не пришёл? Чего ждал?
                - Боялся.
                - А теперь не боишься?
                - Не могу я с этим жить. Она не отпускает меня.
                - Кто она?
                - Ну, она. Убитая.

Участковый посмотрел мне в глаза. Я опустил голову. Он заговорил:

                - Я знаю почему ты пришёл. Как мать умерла ты совсем опустился. Посмотри на себя. Не бритый, не стриженный, не глаженный. В той дорожной банде твой двоюродный брат был. Он наверное тебе кое что рассказал, похвастался какой он крутой. Ты решил сыграть на этом. В тюрьму захотел? На казённые харчи захотел?  Там и так уродов полно.

Он перевёл дух и продолжил:

            - Слушай умник. Я тебе расскажу как всё было, а ты когда выйдешь отсюда, всё что я скажу забудешь. Понял? Я спрашиваю понял!?
 
Я кивнул.
               
            - Мой свояк полковник, - начал рассказ участковый. - Он в то время  работал  в спецотделе в областном УВД. Он мне рассказал.
Ни какого  дела по дорожной банде не было. Когда это произошло, когда сгорел Мазерати и погибли люди, не все поверили в несчастный случай. Да и заявления уже были по грабежам и поборам на этой дороге. Из управления прислали группу спецов. Битые ребята. Им такие дела как семечки. Они не выходя из кабинета по схемам определили с какого расстояния и места могли стрелять в машину. В этом месте нашли свежую стрелянную гильзу. Параллельно пробили всю  мобильную связь  в эту ночь и в другие когда отмечены ограбления в этом районе. Хоть телефончик был "тёмный"вышли на сотрудников ДПС. Посмотрев как кто из них живёт, спецы определили "крысу". Впереди предстояли выборы губернатора области и начальник областного управления генерал был первым кандидатом. Поэтому не было ни каких дел, ни каких регистраций и записей. Никто не собирался  раздувать эту грязь. Остальное было делом техники. Взяли этого инспектора. Он дал наводку бандитам. Это была подстава.
Никто не собирался брать их живыми. Только отцу сгоревшего в машине пацана надо было доказательство, что убийца его сына уничтожен.               
 Двоих на первых сидениях омоновцы сразу застрелили, у третьего был автомат и он выскочил из машины. Снайпер ранил его, он отстреливался, а когда патроны закончились он подорвался на гранате, убив двоих наших. Это был твой родственник. Он был ещё некоторое время живой и признался, что в Мазерати стрелял он.
Вот и вся история.

         - Но люди говорили, что в банде было четверо, а не трое, - возразил я.
         - Четвёртым был гаишник. Его там же пристрелили и объявили, что он геройски погиб в перестрелке с бандитами.

Участковый некоторое время молчал о чём то думая.

         - Вот так всё и было,  - произнёс он.  - Так что пастух иди ты к своим коровам. И не вздумай  где нибудь кому сказать что дочка Багетовых твоих рук дело. Мне ещё тут самосуда не хватало. Мне год до пенсии.

Я поднялся и пошёл к двери.

         - Пастух - окликнул он меня.   

Я повернулся.

            - Если же это ты, - он покачал головой, - то ты мерзавец и тварь трусливая. Тебе не место среди людей. Возьми верёвку и повесься.

Я повернул ключ в замке, открыл дверь и ушёл.
       Ох тяжко мне. Куда не посмотрю всё напоминает о ней. Я разговаривал сам с собой. Я сам разделился надвое. Один я был слабый, несчастный и любящий её. Второй я был злой с высохшей чёрной и смердящей душой, проклинающий её, весь этот мир. 
Иногда я открывал калитку и заходил в их двор. Садился на скамейку в саду и представлял себе как бы мы жили с нею, если бы она была жива и была со мною. 
Мы сидим с нею на лавочке взявшись за руки.  Двое наших старших сыночков копошатся в сторонке, ремонтируют велосипед, а наша маленькая дочурка ловит сачком  бабочек в клумбе с цветами.
Я сидел и плакал.
Однажды я решил повеситься в деревенской рощице.  Пока я прилаживал верёвку к суку и примеривался, меня увидели маленькие пацанята. Они бежали по деревне и кричали:

           -  Пастух повесился! Пастух повесился!

В тот раз меня вытащили из петли и откачали.
Два раза я пытался утопиться в нашем деревенском пруду, но не смог.
Я трус! Я тварь!
       Сегодня она опять мне приснилась. Я выхожу из дома, а она стоит у нашей калитки и спрашивает меня снова и снова:

           - Зачем ты убил меня пастух?  Зачем ты убил меня пастух?  Зачем ты убил меня пастух? Зачем ты убил меня пастух? Зачем ты убил меня пастух?

Я знаю, они придут. Рано или поздно. Когда нибудь участковый проговорится и люди узнают обо мне правду. Но я уже не боюсь. Я устал бояться.
Я не знаю как это будет. Мгновенно или медленно. Мне всё равно.
Я тварь и мне не место среди людей.
Скорее бы.



2015г.
                Конец.