21. Мюнхен с точки зрения Муссолини, 1938

I

Вечером 28-го сентября 1938 года Муссолини получил срочное сообщение из Лондона - с ним связался Невилл Чемеберлен, премьер-министр Великобритании. Он просил о посредничестве в конфликте с Германией, и предлагал Италии участие в конференции, призванной решить судьбы Европы:

“... надеюсь, что Ваше Превосходительство проинформирует рейхсканцлера о вашем желании участвовать в переговорах ...”.

Меньше чем через час после получения телеграммы Муссолини позвонил в итальянское посольство в Берлине. Говорил он, естественно, не с дежурным, а лично с Бернардо Аттолико, послом Италии, аккредитованном в столице Германского Рейха.

Послу было передано содержание послания Чемберена, велено просить о немедленной аудиенции у Гитлера, и дана инструкция - сказать рейхсканцлеру о непоколебимой поддержке Германии со стороны фашистской Италии.

Но добавить, что хотя решение целиком и полностью определяется самим фюрером - однако дуче настоятельно советует ему принять предложение Чемберлена о срочной конференции.

Когда Аттолико попал в Рейхсканцелярию, была уже почти полночь.

Там, однако, все окна были освещены, и об отдыхе никто и не помышлял - в кабинете рейхсканцлeра шел очень напряженный разговор Адольфа Гитлера с Андрэ Франсуа-Поссе, послом Франции.

Тем не менее, Аттолико был принят прямо сразу, без всякого промедления.

И ответ он получил тоже сразу же - фюрер принимал предложение. Германская мобилизация, как было официально сообщено, откладывалась, угроза войны отодвигалась вплоть до достижения результатов в ходе срочной конференции. Ее собирали в Мюнхене, с участием “... четырех ведущих держав Европы: Англии, Франции, Германии и Италии ...”.

29-го сентября Гитлер встретил Муссолини на станции, расположенной на бывшей границе между Рейхом и Австрией - он пожелал сопровождать своего гостя, и особым поездом до Мюнхена они поехали вместе.

По дороге фюрер поделился с дуче своим убежденным мнением что “... война с прогнившими демократиями так или иначе неизбежна ...”, и в этой войне Италия и Германия будут драться вместе, плечом к плечу.

Дуче выразил с этим полное согласие.

Его посол те временем успел передать ему германские требования на конференции - их уже успели перевести на итальянский. Предполагалось, что это и будет текст, представляющий "... позицию Италии ..." - а уж Риббентроп изложит германские требования, которые пойдут куда дальше, но дуче не нужно беспокоится, немцы на них настаивать не будут.

Oни примут то, что - как бы - предложит Италия.

II

В материалах конференции есть интересная фотография: на снимке, повернувшись к фотографу, стоят ее главные участники. Их почему-то не четверо, а пятеро: Чемберлен, Даладье, Гитлер, Муссолини и Чиано - которому вроде бы по чину не полагалось стоять вместе с главами государств и правительств.

Тем не менее, на снимке он присутствует, и стоит не за спиной дуче, а рядом с ним.

Но в первую очередь в глаза бросается даже не эта аномалия, а то, что Даладье и Чемберлен одеты в обычные штатские визитки, а вот и Гитлер, и Муссолини, и Чиано - в военную форму.

Трудно было бы найти еще более красноречивый символ Мюнхенской Конференции - двое штатских, которым отчетливо угрожают трое других, и слово "угрожают" тут надо понимать отнюдь не в терминах деловой беседы.

Как и было договорено, Муссолини прочел вслух свои "компромиссные предложения".

Дальше он из беседы выключился - сел на свое место и ни в каких дискуссиях не участвовал. Конференция началась в 12:45, и продолжалась до 3:00. Потом был обьявлен перерыв - и вот тут дуче совершенно переменился.

Он повел себя так, как будто центром происходящего был именно он, Бенито Муссолини, национальный лидер итальянского народа, кладезь государственной мудрости и спаситель мира от ужасов новой Великой Войны.

Он говорил на французском, которым действительно неплохо владел, и на немецком, который он знал не так хорошо, и на английском, который он якобы знал, но который англичане понимали плохо[1].

Решительно всем, с кем дуче разговаривал, он старался сказать что-нибудь приятное.

Скажем, уверил Даладье, что “... на родине его встретят ликованием ...”.

Конференция окончилась подписанием официальных документов на основе "... итальянских предложений ..." - Чехословакия отдавала Рейху Судеты, свои населенные немцами территории, а взамен получала гарантии ее новых границ со стороны Англии и Франции.

Гитлер пообещал Чемберлену, что больше никаких претензий теперь у Германии не имеется, что все возможные разногласия будут решаться мирным путем, при консультации с Англией - и Чемберлен упетел домой, в Лондон, где его действительно встретили ликованием.

Даладье в Париже встречали более сдержанно - там ситуацию понимали лучше.

Но вот Муссолини на родине встретили как подлинного триумфатора. Италия оказывалась в числе великих держав, с ней не просто говорили на равных, а даже больше - на нее смотрели как на незаменимого посредника, единым словом своим останавливающего войну.

Дуче встречали несметные толпы, иерархи фашистcкой партии воспевали “Salvatore della pace” - "спасителя мира", а верный Стараче расстарался и на скорую руку воздвиг триумфальную арку, украшенную лавровыми венками.

Ну, хозяину он опять не угодил.

Муссолини счел арку “... безвкусным карнавалом ...”, ядовито спросил, кто же тот болван, который все это выдумал, и велел торжества по поводу спасения мира быстренько свернуть.

У него были другие идеи, и общественное мнение следовало подготавливать вовсе не в направлении сохранения мира в Европе.

21-го октября 1938 в Риме состоялся "парад легионеров" - итальянских добровольцев, сражавшихся в Испании.

Парад принимал король Италии, Виктор Эммануил III, газеты перечисляли подвиги, совершенные легионерами в ходе испанской Гражданской Войны, и славили их храбрость и решимость.

А через неделю после парада, 28-го октября 1938 года, в Рим прибыл министр иностранных дел Германского Рейха, Иоахим фон Риббентроп.

Как всегда в таких случаях говорится - "... для проведения необходимых консультаций ...".

III

О подробностях разговора между Риббентропом и Муссолини мы знаем от Чиано - он при беседе присутствовал и содержание ее изложил в своих дневниках.
Риббентроп начал с короткой преамбулы:

"... по мнению фюрера, война с западными демократиями неизбежно случится в течение нескольких следующих лет, возможно, даже всего трех-четырех ...".

Дуче с ним согласился, и добавил, что это часть исторического динамизма и что так называемые демократии и государства нового, современного типа разделены пропастью, через которую невозможно перекинуть мост.

На этой почве Муссолини чувствовал себя прочно - говорить про "... исторический динамизм ..." он хорошо умел еще со времен знакомства с Анжеликой Балабановой.

Тогда Риббентроп перешел к вещам более конкретным.

Между Италией и Германией сyществовало соглашение, подписанное 25 октября 1936 в Берлине.

Его еще нарекли "Осью", потому что Муссолини, со свойственным хорошему газетчику даром найти хлесткий заголовок, говорил, что "... вокруг оси Рим-Берлин будет вращаться вся европейская политика ..."[2].

Так вот сейчас, в предвидении большой войны, Риббентроп предлагал превратить это соглашение в формальный союз, с четко обозначенными обязательствами обеих сторон по отношению друг к другу.

И тут Муссолини заколебался.

Он сказал Риббентропу, что итальянский народ еще не созрел для заключения военного союза с Германией. Правда, дуче добавил, что это “... созревание ...” может наступить очень быстро. И добавил, что двум тоталитарным державам нет смысла заключать обычный оборонительный союз - ведь на них никто напасть не посмеет:

“...нет, нам следует заключить такой союз, который изменит карту мира. Мы просто должны наметить наши цели и выбрать обьекты завоеваний. Что касается Италии, то мы это уже сделали ...”.

Ho уехал Риббентроп из Рима с пустыми руками.

А 9-го ноября в Риме снова появился французский посол. В 1936 Франция отозвала своего посла из Италии - как водится, "... для консультаций ..." - и так и продолжалось целых два года, потому что в Париже не хотели формально признавать захват Эфиопии.

Ну, после Мюнхена было сочтено, что это все мелочи, что посла в Рим следует вернуть, и что для этого поста надо выбрать понимающего человека.

Таким человеком был сочтен Андрэ Франсуа-Поссe, которого немедленно перевели в Рим из Берлина - и вот, он явился представляться итальянскому министру иностранных дел, графу Галеаццо Чиано.

В верительных грамотах значилось, что французское правительство просит аккредитовать своего посла при дворе “... Его Величества Виктора Эммануила Третьего, Короля Италии и Императора Эфиопии ...”. Последние два слова весили очень много.

Франция признавала Итальянскую Империю.

IV

Через пять дней после такого знаменательного события Чиано, адресуясь к Дино Гранди, написал в Лондон:

“... Понятно само собой, что дуче не собирается останавливаться на достигнутом. Новые проблемы возникают и должны быть обсуждены в свете наших успехов. У нас есть соображения, связанные с Францией, и требования, которые мы выложим на стол в подходящее время ...”.

Соображения, о которых Чиано говорит в своем письме несколько неясно, были озвучены им 30 ноября 1938 года, в публичной речи, обращенной к депутатам парламента на заседании в Палаццо Монтечиторио[3].

Андрэ Франсуа-Поссe получил от Чиано персональное приглашение посетить это заседание - ему было сказано, что глава МИДа Италии намерен произнести там важную речь, и хотелось бы, чтобы посол мог послушать ее самолично.

Министр начал свою речь с довольно обычного заявления - Италия намерена охранять свои законные интересы с непоколебимой твердостью.

Сюрприз, однако, проявился почто немедленно, только вот он оказался не в речи министра, а в реакции депутатов.

Многие из них вскочили на ноги, и под крики: "Корсика !", "Ницца !", "Тунис !" начали бурную овацию. Овация шла и шла - и члены правительства Италии ее все не прерывали, и не прерывали.

Они, так сказать, внимали голосу нации.

Ну, звучание "... голоса нации ..." было хорошо организовано усилиями Акиле Стараче. Он получил самые подробные инструкции, и на этот раз не подкачал - все было сделано так как надо.

Чиано получил от дуче поручение общего характера - поднять общественное мнение страны против Франции. На зятя Муссолини мог положиться - тот был в курсе всех дел, и лишнего не сказал бы. А вот Стараче пришлось инструктировать по поводу каждой детали.

Поскольку он на собственное соображение, по мнению дуче, был неспособен, зато отличался по части исполнительности, то список спонтанных претензий депутатов им было велено выучить наизусть:

"Корсика !", "Ницца !", "Тунис !".

На Стараче была возложена ответственность за то, чтобы в эти возгласы ни в коем случае не прокралась Мальта. Остров был неподалеку от итальянской колонии Ливия, и близок к Сицилии, и к континентальной части Италии, и население там и впрямь говорило по-итальянски - но куда важнее был тот факт, что на Мальте стоял английский гарнизон.

Ссориться с Англией все-таки не хотелось.

**

Примечания:

1. В свое время в беседе с сэром Освальдом Мосли, главой Союза Британских Фашистов, Муссолини говорил по-французски. Но когда он в знак особой любезности решил перейти на английский, собеседники перестали понимать друг друга.
2. К договору в 1937 присоединилась даже Япония - участники соглашения провозгласили, что будут совместно бороться с Коминтерном.
3. Палаццо Монтечиторио (Palazzo Montecitorio) — барочный дворец в Риме, в котором и по сей день заседает Палата депутатов Италии.