90-9. О пороках. Тщеславие

     90-9. Тщеславие (гордыня)

     «Куда, подумай, могут завести тебя амбиций скользкие пути?» - это из наследия поэта Роберта Геррика (17 век, Англия), мастера афористичных коротких стихов.  В Библии гордыня числится самым первым и, очевидно, самым тяжким из всех человеческих пороков. Считается, что чрезмерное самомнение и возвеличивание  себя принижает величие Господа (хотя прямого противоречия тут не просматривается). То есть человек, одержимый тщеславием и своими амбициями, больше занят собой,  чем служением Богу и соблюдением Его заповедей. К тому же из гордыни, и такое есть мнение (повеяло чем-то родным из советских времён – «есть мнение, товарищи»), проистекают все остальные пороки, что, пожалуй, весьма спорно.

     «Скользкие пути амбиций» заводят, бывает, и не туда. Очень часто гордыня связана с властью и проявляется на её фоне, тут как раз из неё и могут произрастать другие пороки – жестокость, равнодушие, жадность и т.д. Как усмирять властную гордыню? Противоядия давно придуманы – ограничения, в том числе по срокам, контроль, обязательная сменяемость. Гордыня разъедает личность не одномоментно,  «процесс идёт» своим чередом, окружающие льстецы активно вносят свою лепту, а дальше – синдром «голого короля» почти неминуем.

     Но неуёмное стремление к власти – это только одно из проявлений болезненной гордыни, которая в конечном итоге наверняка губит  того, кто не в силах ей противостоять. Печально, когда в жертвах её – настоящие таланты, те, кто составляют славу страны.

     Вспомним о судьбе лучших наших поэтов 19-го века – Пушкина и Лермонтова. Да, можно сетовать на внешние обстоятельства:  немилость властей, происки врагов (а у кого их нет?), бездействие и нерасторопность друзей и т.д.  Ну а что же сами поэты? Не сыграла ли роль и в их гибели гордыня, очень далёкая от христианского смирения?

     Кодекс чести, действовавший тогда, пусть негласно, требовал обязательного согласия на вызов. И в том, и в другом случае вызовы были получены поэтами от их визави, и отказаться от дуэлей они не могли.  Но поводы к дуэлям они дали сами.

     Обстоятельства дуэли Пушкина проанализированы до мелочей бессчётное число раз, и, хотя в этом деле и остались «тёмные» моменты, ничего нового привнести сюда при всём желании невозможно. По крайней мере, до появления (каким-нибудь чудом) новых документов или свидетельств. Мотив дуэли понятен – ревность и оскорблённая гордость поэта. Но это как раз по нашей теме! Ведь чтобы не доводить ситуацию до крайности, от него вовсе не требовалось «подставлять другую щёку».

     Ситуация с Дантесом и Геккерном была непростая, особенно после женитьбы Дантеса на свояченнице поэта, но никак не предполагала обязательного её разрешения на поединке. «Ума холодных наблюдений», здравого анализа сложившегося положения (по сути, не такого уж хитрого и запутанного) – вот чего недостало поэту. Пушкин уже не мог обуздать себя, и рядом не оказалось никого, кто даже не успокоил бы, а просто отвёл от роковой черты (хотя царь пытался - незадолго до дуэли, зная Пушкина, взял с него обещание не предпринимать в отношении Геккерна и Дантеса никаких действий, не уведомив его, царя – не сработало). Отосланное оскорбительное и оказавшееся роковым письмо Геккерну – это проявление гордыни, погубившей лучшего поэта России. Увы, но гения такого масштаба трудно себе представить в каком-то обозримом будущем. Божья десница покарала на самом деле всех и очень надолго.

     Дуэль Лермонтова выглядела не только необязательной до самой развязки, но воспринималась друзьями поэта как кратковременная ссора двух друзей, которая должна закончиться если не примирением, то хотя бы просто формальным соблюдением кодекса чести (выстрелы в воздух или что-нибудь подобное).  Внешне дело казалось совершенно пустячным: две-три насмешливых  фразы М.Ю.  в адрес Мартынова, его близкого приятеля, в присутствии дам, его резкий ответ, никаких последующих попыток со стороны поэта к примирению (а ведь до этого, по многим свидетельствам, Лермонтов, любивший довольно зло высмеивать окружающих, в том числе и своих друзей, как правило, каялся потом перед ними, если видел их обиженными) – и, как результат,  вызов. Но если ты явно неправ – извинись, успокой обиженного, не лезь в бутылку, подставляя не только себя, но и всех, вовлечённых в конфликт. Нет, сработал, очевидно, печоринский синдром – своей исключительности. А это и есть гордыня.

     И здесь не суть важно, что Мартынов по всем параметрам, так сказать, в подмётки не годился Лермонтову (а что такое Дантес в сравнении с Пушкиным?). Есть общее правило – если знаешь своё превосходство, надо быть терпимым и великодушным. Но случилось то, что случилось. За одну «пятилетку» Россия потеряла двух гениальных поэтов. Кто ещё так расточителен? И близко никого нет…