Гвозди

           Актер кукольного театра Шура Королев-Мотыгин в понедельник утром проснулся, умылся, попил сырой воды из-под крана, и отправился в шестой дом, а точнее в подвал шестого дома, к Григорию Автандиловичу Переверзеву – плотнику местного жека. У Григория Автандиловича в этом подвале мастерская и распивочная одновременно.
           Здорово, Григорич, сказал Шура, спустившись по ступенькам в помещение. То, что Шура называл Автандиловича Григорьевичем, последний оставил без внимания, Переверзев жил по принципу – хоть горшком называй, только в печь не ставь. Тем более Шура всегда его так называл, а вслед за Шурой и другие.
           Григорич, продолжил Шура, опилок дашь? Зачем? Кошечке. А чего не дать, согласился Переверзев, бери скока унесешь. А во что? Голова садовая – Григорич взял со стола целлофановый пакет из-под соленых огурцов и протянул его Шурику – сыпь. Шура насыпал, потом помялся немного и спросил, похмелишь? Григорич заржал – дай говна, дай ложку. Иди, Шура, с богом.
           Шура ушел, а направился он к ближайшей помойке, аккурат около этого же шестого дома. С помойки Шурик прихватил пенопласт – упаковочную тару от холодильника, что выкинули Синельниковы, позавчера купившие чудо современного дизайна и инженерной мысли. Пенопласт был белый, легкий, в крупный шершавый шарик.   
           С пенопластом в руках и мешочком опилок, Шура отправился, через два дома и второстепенную бетонную дорогу, в ближайший хозяйственный магазин. Войдя в торговый зал, он сказал охраннику Вове Протагонистову – можно я у вас пенопласт оставлю? Валяй – ответил охранник, и Шура положил пенопласт на пол рядом со столом, за которым сидел Вова.
           Далее Шура попросил у продавца Леры две бутылки ацетона. Расплатился в кассе, уложил ацетон в пакет, любезно предложенный ему той же Лерой, подхватил пенопласт и двинулся дальше. В гараж к товарищу по работе – зав постановочной частью – Сергею Валерьевичу Пенелопову.
           У гаража он немного помялся, затем перешагнул через порог и поздоровался – привет, Серега. Привет – в ответ поздоровался Пенелопов. Я за бензином. А-а… Дашь? Много? Бутылочку. Тебе на хрена? Краску старую оттирать от стула. Так лучше ацетоном. Ацетон я тоже купил. Ладно, тара есть? Нет.
           Пенелопов вдохнул, протянул руку, вытащил из-под грязных тряпок литровую канистру, и предупредил – потом отдашь, понял? Конечно – заверил Шурик, и стал смотреть во все глаза. А Пенелопов тем временем подошел к машине – старым «Жигулям» шестой модели – открыл маленькую дверку на красном кузове, ключом крышку бензобака, сунул туда кусок шланга и присосался. Он делал так – засовывал шланг в рот и втягивал воздух в себя, затем резко шланг изо рта выдирал и смотрел в отверстие.
           Так он дела несколько раз – больше пяти, и, наконец, из шланга брызнул бензин, Пенелопов быстро сунул конец шланга в канистру. Наполнил. Вытер тряпкой, протянул Шурику. Спасибо – сказал Королев-Мотыгин. Ага – подтвердил Сергей Валерьевич. Шурик взял пенопласт, пакет с ацетоном и бензином, вышел из ворот. Попросить у Пенелопова пива, что стояло на столе в углу гаража, Шура постеснялся, только сглотнул слюну.
           Ему очень хотелось выпить, поэтому по дороге домой, он завернул в киоск, купил четверку водки и облатку с сухариками. Убрал их в пакет к ацетону и бензину. Добрел до подъезда, поднялся к себе на четвертый этаж, открыл дверь, положил пакет и пенопласт на старый деревянный стул. Разулся, вымыл руки, не разбирая поклажи, прошел на кухню, насыпал в стакан пятьдесят граммов и выпил. Выдохнул, разорвал упаковку сухариков, бросил ее, рванул к крану, хлебнул воды, содрогнулся, вытер слезы, удержал в себе спиртное. Закусил сухариком.
           Принес из коридора пакет и выгрузил содержимое на кухонный стол, предварительно постелив газету. Притаранил из кладовки пустую трехлитровую банку, вылил в нее бутылку ацетона, стал крошить туда пенопласт, добавил опилок и, зачем-то, алюминиевую пыльцу. Проделал еще ряд манипуляций, а полученную смесь разлил по бутылкам. На все про все ушел час.
           Выпил еще пятьдесят граммов. Пожевал сухариков. Посидел на табуретке и, посмотрев в окно, пожевал губами, вздохнул и ушел в комнату спать. Кое-как заснул – сто граммов стабилизировали состояние.
           В это время в комнате, на стене, старинные часы – наследство после рано умерших родителей – отсчитывали время. А в три часа дня громко ударили. Шура проснулся. Посмотрел на стену. Поплелся на кухню и выпил очередные пятьдесят граммов. Взял четверку взглянул на просвет – водки осталось на две стандартные Шурины дозы. Подумал, что надо было добавить гвоздей, потом, что нафига они нужны, потом, что денег больше нет и выпивки взять не на что.
           Врубил телик, нашел «Культуру», посмотрел скрипичный концерт, передачу о музее, интервью с театральным режиссером, передачу о гении математики. Между режиссером и гением, принял дозу. А когда стемнело, вышел на балкон. В руках у него была бутылка с напалмом. Шура поджег кусок тряпки, торчащий из горла бутылки, и со всей силы швырнул ее вниз. На «Мерседес» соседа – Цфактова Игоря Петровича – нагло припаркованный прямо около входной двери в подъезд, на крохотной асфальтовой площадке.
          Бутылка ударилась о крышу, не разбилась, отскочила на газон – любимое детище соседки с первого этажа – Нины Мусатовны Чконидзе, и там затихла, так и не загоревшись.