долгожданный

Пальцы-тросточки бегают прытко по напряженной спине. Он пытается смотреть на нее через плечо, но она радостно прячется, тыкается носом в его выступающий шейный позвонок и по-детски хихикает. Он снова подносит ко рту заново зажженую сигарету и глубоко затягивается, словно хочет,чтобы его легкие насквозь пропитались никотином и примисями. Как же давно он не видел этих чертовых раковых палочек. Там,где он прожил почти два года, даже не знали такого слова как "сигарета"; нечего удивляться, что сейчас по всей комнате были разбросаны пачки "мальборо" и игриво блестели на заходящем солнце упаковками. Пачек 20,не меньше. Тут же нашли себе место четыре бутылки красного вина и апельсины, которые он привёз из другой страны.
Правое плечо слегка дернулось от прикосновения её мягких губ,она уверенно провела по другому плечу рукой и прошептала в самое ухо:"тише, тебя никто не обидит". Он не боялся её. Он слишком отвык от всего, что она с ним творила. Два года его никто не трогал, даже он сам. Никто с ним не разговаривал, не смотрел на него, не отвлекал, не выказывал никаких признаков жизни. Юный писатель добровольно запер себя в комнате на другом континенте и не выходил из неё на протяжении почти двух лет. За это время на его лице обозначились морщины, слишком явные и глубокие для молодого человека,отросла приличная борода, глаза запали в череп так, что он был похож на давно брошеный в могилу скелет,а под ними чёрным морем расплекались круги. Ресницы отросли и спутались,губы загрубели и потемнели от постоянно большого количества запекшейся крови на них. А глаза! Что стало с его голубыми ясными глазами с тех пор, как он уехал? Они явно потускнели, исчезла живость и энтузиазм, они приняли грязно-серый оттенок, но все же оставались его глазами.
Она обнимала его свежевыбритое лицо маленькими бархатными ручками, а он думал, что это лепестки камалии. Джаспер в очередной раз затянулся, и его щеки резко прорезали четкие линии острых скул. Он слышал её ровное дыхание,слышал аромат её духов,таких свежих и в то же время томящих, с нотками бергамота и красного мандарина. Она сидела перед ним на коленях и изучала его обнаженное по пояс тело. Внимательно, сосредоточенно, отвлекаясь лишь на глоток вина из его бокала и затяжку его сигаретой. Они незаметно для себя делили все пополам и считали это высшей точкой наслаждения жизнью. Они не знали, зачем они здесь,но им нравилось,и прекращать тоже не имело особого смысла. На низком журнальном столике, выполненом в восточном стиле, лежал результат его такого длительного заточения. Пятьсот шестьдесят три страницы чистого разума с едкой каплей безумия. Название пока не родилось, но за этим дело не станет. Главное, что уже сейчас можно сдать рукопись в издательство и получить солидный гонорар. Тогда им хватит на операцию.
Ханна с рождения была слепой. Родители от неё отказались, когда узнали об этом, и оставили в детском доме. Девочка росла, развивалась, но у неё никогда не было друзей или вообще знакомых. Все дети чурались её, называли странной и дикой, потому что она ходила с завязаными глазами и трогала все предметы руками,чтобы найти правильный путь. Хоть это и был дом для таких же поколченных,больных детей, как Ханна,её все равно обходили и относились как к чему-то грязному, необычному и вычурному. Однако девочка делала успехи в обучении, была способной и терпеливой, хорошей ученицей, проявляла себя в чтении больше, чем другие дети. Ее перевели в школу для слепых,и вскоре Джаспер нашел её. Он был на два года старше её и приходил в эту школу регулярно, так как его мама являлась учительницей Ханны по математике. Дети быстро подружились;молодой человек понимал все трудности, с которыми сталкивается его подруга и поддерживал ее, как мог. Он часто пропускал занятия в своей школе из-за того, что помогал Ханне одеться или причесать волосы, спуститься по лестнице или дойти до школьной двери. Когда девушке исполнилось 18, она переехала жить к Джасперу, но не оставляла обучение, а занималась тем,что ей интересно. Теперь она учитель английского и немецкого языков по интернету. Иногда она работает с такими же лишенными зрения детьми, как была когда-то, но это случается не часто. Ханну посещают неприятные воспоминания,она вся сжимается в комок и не может вымолвить ни слова. С здоровыми людьми ей даётся это легче. 
Джаспер потягивается, берет её за тонкую талию и слегка отодвигает от себя. Девушка не понимает, в чем причина, пока не чувствует влажный поцелуй на своей шее и прикосновение ладони к макушке головы. Ее пальцы нервно ищут вокруг себя заветную дымящуюся палочку, пока парень не улыбается и не вкладывает свою меж её пальцев. Она тоже улыбается и тихо, с нотками хрипа в голосе, подзывает его к себе. Он наклоняется и видит перед собой её незрячие глаза. Их заволокла молочная пена, словно там никогда и не было зрачков,  радужки и других состовляющих.  Ресницы заркученные и черные как смоль, однако, светлее её коротких завитков волос. Он смотрит пристально на нее и спрашивает:"каким я тебе вижусь?". Знает,что,возможно, она разозлиться, краска зальет её бледное лицо, а дуги бровей подскачат до самого края волос, но он хочет услышать. Хочет услышать сдавленный голос. Увидеть, как бутон губ открывается, и с них легко слетают слова, попадая сразу в его возбужденный мозг. "Ты красный, как кровь, и белый,как облака" - отвечает и отворачивается, чтобы не показывать лица. Джаспер вновь хватает губами кончик сигареты, садится на коврик из Икеи и берет бокал с вином. Потом включает музыку, тушит свет и ложится на пол, по которому гуляют сквозняк и четыре собачьи лапы. Ханна наконец поворачивается к нему(видно, услышала,как щелкнул выключатель лампочки),и останавливается неподвижно. "Я слышу, как ты улыбаешься". И Джаспер улыбается. Хватает её за руку и привлекает к себе. Целует в разгоряченный лоб и тихо проговаривает:" я так тебя люблю".