Вступление

16-го (29-го) июля 1927 года митрополит Нижегородский Сергий, тогда Временный Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола, огласил свою позорную Декларацию о верности Русской Православной Церкви советскому правительству и солидарности с его "радостями" и "неудачами". Этот документ был опубликован в официальной советской газете "Известия" 6-го (19-го) августа того же года и стал серьезной причиной для больших нестроений, которые произошли тогда в Русской Церкви и которые существуют еще и сегодня. По словам одного историка Церкви ("сергианца") год декларации был "поворотным пунктом. Вплоть до нашего времени вся жизнь Церкви происходит под знаком этого года" (А. Краснов-Левитин, Воспоминания, YMKA-Пресс, 1977 г., стр. 91, на рус. яз.).

Это разделение не столько между разными церковными организациями (хотя также и это), сколько между двумя совершенно разными взглядами на то, что есть Церковь Христова и как ей следует действовать в этом грешном мире, руководя своих чад на пути к берегам вечной безгрешной жизни в Царствии Божием.

Один взгляд, взгляд современного Московского Патриархата, к которому больше всего подходит термин "сергианство", видит Церковь прежде всего как организацию, чья внешняя форма должна быть сохранена любой ценой; непослушание или отделение от этой организации рассматривается как акт "раскола" или даже "сектантства". Апологеты сергианства и внутри, и за пределами России постоянно подчеркивают, что политика митрополита Сергия "сохранила" иерархию, церковную организацию, церковные службы, возможность совершать Святые Таинства и что это – главное для Церкви или даже вся причина ее существования. Такая защита – продукт всеобщего упадка православного церковного сознания в наше время – сама по себе симптом экклезиологической болезни сергианства, забвение духовных истоков Православного Христианства и замещение живого и целостного Православия внешними "каноническими" формами. Эта ментальность, пожалуй, и является главной причиной распространения протестантских сект в современной России: простая видимость первичности духовного (даже лишенного истинного христианского содержания) достаточна, чтобы разрушить простую привязанность к внешним формам среди многих миллионов русских, убежденных, что сергианская Церковь (поскольку она единственная видимая) и есть Православие.

Другой взгляд – взгляд истинно православной или катакомбной Церкви в России – видит первую обязанность Православной Церкви в верности Христу и подлинному духу Православия любой ценой. Это мировоззрение вовсе не отрицает внешних форм. Видимой ценой верности Православию для катакомбной Церкви стала утрата влияния на массы русских людей, многие из которых даже не знают о ее существовании. Но потеря внешнего влияния, как противовес, имеет нравственный и духовный авторитет, который не может быть оценен теми, кто оценивает это с внешней стороны, но которые станут очевидны, когда свобода вернется в Россию.

Мировоззрение катакомбной Церкви в СССР лучше всего выражается словами ее членов. Вот как И.М. Андреев, активный участник церковных событий 1927 года и последующих лет, говорит о создании катакомбной Церкви в те годы: "По свидетельству близкого друга святого патриарха Тихона, профессора и доктора медицины М.А. Жижиленко (бывшего главного врача Таганской тюрьмы в Москве), Патриарх, незадолго до своей кончины, с ужасом убеждаясь, что предел "политических" требований советского режима лежит за пределами верности Церкви и Христу, высказал мысль о том, что, по-видимому, единственным выходом для Православной Русской Церкви сохранить верность Христу – будет в ближайшем будущем уход в катакомбы. Поэтому, святой патриарх Тихон благословил профессора М.А. Жижиленко принять тайное монашество, а затем, в ближайшем будущем, в случае, если высшая иерархия Церкви изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви, стать тайным епископом.

В 1927 году, когда митрополит Сергий издал свою Декларацию, после которой произошел церковный раскол, профессор Жижиленко выполнил волю патриарха Тихона и стал первым тайным епископом Максимом Серпуховским. После раскола 1927 года последователей митрополита Сергия, принявших его Декларацию, стали называть "сергианами"". Оставшихся же верными Православию, не принявших Декларации и отошедших от митрополита Сергия, стали называть "иосифлянами" (от имени Петроградского митрополита Иосифа). Это наименование, данное "сергианами", не определяло позиции протестовавших ни по существу, ни по форме. Кроме митрополита Иосифа, отошли от общения с митрополитом Сергием и другие, самые выдающиеся иерархи с их паствами. Религиозно-нравственный авторитет протестовавших и отошедших был настолько высок, качественное превосходство было настолько ясно, что для будущего историка Церкви не может быть никакого сомнения в правоте противников митрополита Сергия. Этих последних правильнее было бы назвать тихоновцами. Деяние же митрополита Сергия и иже с ним следует квалифицировать как новообновленческий раскол.

Всех протестовавших против Декларации митрополита Сергия советская власть арестовывала как "контрреволюционеров", расстреливала и ссылала в концентрационные лагеря и ссылки. На допросах ликующие чекисты-следователи со злорадством и сарказмом доказывали "строгую каноничность" митрополита Сергия и его Декларации, которая "не изменила ни канонам, ни догматам". Массовые расстрелы, гонения и пытки, обрушившиеся на верных Христовой Церкви, не поддаются описанию.

Истинным православным не оставалось другого выхода, как уйти в катакомбы.

Духовным Отцом, породившим самую имею катакомбной Церкви, был патриарх Тихон. Не имеющая ни организации, ни администрации, разрозненная физически и географически, катакомбная Церковь объединялась только именем митрополита Петра. Первый катакомбный епископ Максим в 1928 году был арестован и сослан в Соловецкий концлагерь. В 1930 году он был из концлагеря увезен в Москву и расстрелян.

С 1928 года в Соловецком и Свирском концлагерях, в лагере Белбалтлаг и во многих лагерях Сибири стало совершаться много тайных хиротоний. (В Соловецком лагере, где я был, их совершали епископы Максим, Виктор, Иларион и Нектарий).

После смерти митрополитов Петра и Кирилла (оба умерли в ссылках, первый – в 1937, а второй – еще в 1929 году), духовным и административным главой катакомбной Церкви, уже создавшей к этому времени подобие некоторой организованности, стал митрополит Иосиф (хотя и находившийся в ссылке).

В конце 1937 года, именно за возглавление и за руководство тайной катакомбной Церковью, митрополит Иосиф был расстрелян.

После его смерти катакомбная Церковь стала еще более строго хранить свои тайны, особенно имена и местопребывание своих духовных вождей.

"Не бо врагом Твоим тайну повеем", – вот с каким эпиграфом стали получать изредка краткие сведения о жизни этой тайной Церкви" (И.М. Андреев, Краткий обзор истории Русской Церкви от революции до наших дней, Джорданвилль, 1951, с. 70-72).

Существует масса материалов, документирующих этот ранний период истории катакомбной Церкви в виде посланий епископов и других отделившихся от митрополита Сергия и также в воспоминаниях и других описаниях отдельных членов катакомбной Церкви, бежавших из Советского Союза во время Второй Мировой войны. Многие из этих документов вошли в трехтомник "Новые Мученики Российские", составленный протопресвитером Михаилом Польским (Джорданвилль, 1949 и 1957 гг., третий том до сих пор не издан).

Самые важные из этих и большое число из других источников представлены во II и III частях этой книги.

Накануне Второй Мировой войны гонения на верующих в Советском Союзе достигли жесточайшей крайности и даже "сергианская" церковная организация дошла почти до полного уничтожения, а катакомбная Церковь совершенно исчезла из вида. Только немногие из самых видных сотрудников с советами уцелели, избежав заключения и изгнания, по поводу чего тридцать лет спустя Борис Талантов сказал, что "митрополит Сергий своим приспособленчеством и ложью никого и ничего не спас, кроме собственной персоны".

Когда Сталин, чтобы воспользоваться патриотическими и религиозными чувствами русского народа в войне против немцев, открыл какое-то количество закрытых церквей и допустил выборы Патриарха в 1943 году, начался новый период в отношениях государства и Церкви, тогда Московская Патриархия стала фактически "государственной Церковью" советского правительства, распространяя коммунистическую пропаганду по всему миру под именем религии и категорически отрицая наличие любого вида притеснений за веру в Советском Союзе. Само существование Катакомбной Православной Церкви, противостоящей этой политике, могло бы иметь поражающий эффект этой политики, в особенности, если бы это стало широко известно заграницей. Все группы катакомбных православных безжалостно истреблялись советскими властями при первом же их выявлении, а члены их приговаривались к долгим срокам заключения. Почти вся скудная информация, имеющаяся об этом периоде в истории катакомбной Церкви в России, исходит из советской прессы, но почти ничего не известно до сих пор об организации и управлении катакомбной Церкви за эти годы.

В 1959 году, при Хрущеве, в СССР предпринято было новое свирепое гонение на веру, обозначившее начало нового периода церковной истории в России, периода, в который сергианская церковная организация сама используется для ликвидации Православия в России, в то же время продолжая за рубежом свою коммунистическую пропаганду и совершенно уже неправдоподобные утверждения об отсутствии гонений на религию в СССР. Большинство сохранившихся до этого времени сергианских церквей, монастырей и семинарий закрываются в эти годы, а особенно жестоко преследуются "незарегистрированные" церковные органы, такие как православная катакомбная Церковь, известная советским властям как "иосифляне", "тихоновцы" и "Истинно-Православная Церковь". Гонение было особенно жестоким в 1959-1964 годах; после падения Хрущева оно ослабело, но, тем не менее, продолжилось, особенно против "незарегистрированных" организаций.

В этот период церковной жизни в России повеяло новым духом решимости и мужества, укрепляемым большими возможностями для общения между СССР и свободным миром. Он принес то, что, начиная с нескольких отдельных протестов в начале шестидесятых годов, стало целой волной возмущения и протеста со стороны верующих в России, направленных против религиозных гонений советского правительства и трусливых оправданий защитников советской власти в официальной церковной организации. "Открытое письмо Патриарху Алексию" московских священников в 1965 году, статьи о "сергианстве" Бориса Талантова в 1968 году, праведное возмущение церковной политикой Московской Патриархии со стороны православных христиан столь различных, как архиепископ Гермоген и Александр Солженицын, а в самое последнее время отчаянные вопли совести отца Дмитрия Дудко и новая церковная история Льва Регельсона (первого давшего сочувствующее описание "иосифлян" из рядов Московской Патриархии) – привели к подлинному "кризису сергианства" в России. Кажется, главная причина, предотвращающая новое дробление в Московской Патриархии на уровне движения "иосифлян" в 1927 году, является, по-видимому, страх перед призраком "раскола" и "сектантства", соединенный с распространенным неведением о действительном состоянии и мировоззрении современной катакомбной Церкви.

Наконец, за последние несколько лет, начиная со смерти патриарха Алексия в 1971 году, мы видим определенное возрождение самой катакомбной Церкви России. В частности, два "катакомбных документа" 1971 года, предоставляющих нам возможность впервые за сорок лет вникнуть в образ мышления нынешней катакомбной Церкви, который видится вполне трезвым и вовсе не "сектантским" или "фанатичным" (впечатление, подтверждающееся еще и только что изданным катакомбным посланием 1962 года, о существовании которого вообще знали всего лишь несколько человек в Советском Союзе). Свидетельство А. Краснова-Левитина после изгнания из Советского Союза в 1974 году предоставило нам первую настоящую информацию после 1938 года относительно епископата и первых иерархов катакомбной Церкви; а информация, взятая из советской прессы в 1976 году о судебном процессе над архимандритом Геннадием, является самым впечатляющим свидетельством с довоенного времени о действительной деятельности катакомбной Церкви и ее удивительно широкому полю действия. Эти документы содержатся в V части этой книги.

Эту книгу не следует рассматривать как простую "апологию" катакомбной Церкви; мы старались быть несколько "объективнее" этого. Как раз настоящее историческое время, по пятидесятилетию выхода Декларации, послужившей разделению Русской Церкви в ХХ веке, представляется уникальной возможностью "объективно" взглянуть на прошедшие полвека церковной жизни нам, принадлежащим к единственно свободной части Русской Церкви. Душа России сегодня высказывается более ясно, чем когда-либо от самого возникновения сергианства, но боль и трудность этого высказывания делает почти невозможным для находящихся в Советском Союзе полностью понять это послание. В частности, пребывающие в Московской Патриархии все еще находятся внутри "заколдованного круга" унаследованных мнений о церковной организации, которые, возможно, не исчезнут до тех пор, пока не снизойдет понимание, что катакомбная Церковь в России – это, в первую очередь, не противостоящая "церковная организация", требующая смены присяги епископской, но, прежде всего, путевождь в верности Христу, вдохновляет по-иному воспринимать само понятие о Церкви, ее организации, чем преобладающее в большей части православного мира. Это восприятие, возможно, не появится до падения беззаконного режима, но когда это произойдет, сергианская церковная организация и вся ее философия будет сокрушена в прах. В этом свете не будет преувеличением сказать, что будущее России, если ей быть Православной, принадлежит катакомбной Церкви.

В приложении к этому тому была сделана попытка там, где представлены источники истории катакомбной Церкви, указать "уклон" авторов, "сергиане" ли они или "иосифляне". Конечно, с обеих сторон были преувеличения. У будущего историка Русской Церкви, конечно, не будет сомнений (что, впрочем, доказано уже в Истории Церкви, составленной Львом Регельсоном), что иосифляне были правы, а сергиане фатально ошибались. Но значение Катакомбной Церкви заключается не в ее "правоте"; оно заключается в сохранении истинного духа Православия, духа свободы во Христе. Сергианство не просто не право в своем выборе церковной политики, то было нечто гораздо более худшее: то было предательство Христа, основанное на согласии с духом мира сего. Сергианство было тем неизбежным последствием, к которому привела церковная политика, руководимая земной логикой, а не разумом Христовым.